Трудный сезон

Запоздалое начало

Морозным утром 14 октября — термометр показывал −22° — перегруженный вертолет поднялся в воздух и взял курс на восток. Внизу расстилалась тайга, покрытая довольно толстым слоем снега. Зима действительно что-то рано в этом году нагрянула. Река еще окончательно не стала, но во многих местах образовались уже ледяные заторы. Забереги были широкими и прочными. По ним спокойно уже можно ходить. Наш путь лежал на Вахту, на еще не освоенное место. Конечно, это авантюра — лететь в самый разгар зимы на голое необстроенное и даже неразведанное место. Но перестраиваться было уже поздно. С самого начала мы планировали заброситься именно сюда и до открытия сезона в сносных условиях успеть обстроиться. Теперь месяц потерян из-за головотяпства охотоведа, а все невзгоды падут на наши головы. Я мог бы лететь один, поселившись, как и в прошлом году, в своей старой избе. Но со мной был молодой, необстрелянный напарник, без которого по предписанию правил техники безопасности меня в тайгу не пустили бы. Вот и пришлось мне лететь сначала на участок напарника, отстоящий от моей прошлогодней избы на 20 километров, чтобы помочь ему поставить зимовье. И это в то время, когда пора было уже начинать охотиться. В общем, сезон с самого начала был скомкан. Но другого вы хода не было, и мы, скрепя зубы и костеря на чем свет стоит «стропилу», указали штурману место посадки.

Не останавливая винтов, пилоты дали команду разгружаться, а когда все было закончено, помахали нам на прощание и взмыли вверх.

Мы остались на булыжном берегу, покрытом уже довольно толстым слоем снега. Первым делом бросились к тайге, нависающей над берегом. Однако обследование не обрадовало. Это была пойма, заливаемая в каждое половодье. Поэтому лес был изрежен и болотист. А до коренного берега надо идти еще с полкилометра. Посовещавшись, решили зимовье ставить прямо здесь, на пойме: зимой болото не страшно, а весной нас здесь не будет. Но из-за разреженности леса на сруб стройматериала не хватит. Тут же приняли решение ставить балаган. Надо сказать, мы заранее подготовились к такому варианту, имея в виду экономию времени и сил. Правда, в отличие от традиционных балаганов, которые ставят за день-два, но которые, являясь временным жилищем, отличаются минимумом удобств, мы решили поставить балаган фундаментальный: огромный, непромокаемый и теплый. Конструкцию продумал еще в деревне, обсудив все до деталей. Так что необходимый стройматериал, которого нет в тайге, мы привезли с собой.

Но сначала надо было поставить временное жилье. Для этого у нас была подготовлена зимняя палатка, сшитая в дни вынужденного досуга, пока ожидали вертолета. Палатка был большая, теплая, с двойными стенками. Шили сами, из своего же материала, привезенного из города. Установив печку и нары, пообедали, воспользовавшись концентратами, а потом перетаскали вещи с берега. В общем, первый день прошел хлопотах по устройству и обживанию нового места. Работали с подъемом. Радовались, что наконец вырвались на волю и что теперь не зависим ни от кого. По-моему, для людей деятельных и инициативных самым страшным наказанием является вынужденная бездеятельность, и неопределенность положения, и еще зависимость от безынициативных людей. Поэтому даже нашу заброску на голое место в тайгу в разгар зимы мы расценивали как подарок, как избавление от неволи. А посему наше моральное состояние было на самом высоко уровне. Мы готовы были преодолеть любые преграды, вставшие на нашем пути, ибо знали, что теперь все зависит только от нас, больше ни от кого. Застоявшиеся силы тела и духа вырвались наконец на простор. И работа закипела.

Четыре дня, потраченные на строительство, оправдали себя. Такого теплого зимовья мне нигде более не приходилось встречать. Любая бревенчатая изба уступает в этом отношении балагану, укрытому, как в нашем случае, толстой моховой дерниной. Жилого пространства в балагане было в избытке. Мы уложили внутри всю свою поклажу и продукты, и еще оставалось много свободного места. Стоило нам переселиться из палатки в балаган, как на следующее утро ударил тридцатиградусный мороз. Успели все-таки!

Последующие дни протапливали жилище, чтоб вытаял снег на полу, и испарилась лишняя влага. Влага вытапливалась из моховой дернины, покрывавшей балаган, так как стенки обогревались очень сильно. Сфагнумовый мох обладает прекрасным свойством: высохнув, становится очень гигроскопичным. Так что внутри балагана влажность всегда держалась на одном уровне: избыток мгновенно поглощался гигроскопичной стенкой, ну а недостаток тут же восполнялся — ведь мы поставили балаган на верховом болоте. Пол под нами прогибался, как пружинистая перина. Мы ходили по моховому ковру, толщина которого превышала метр. Это обстоятельство нас нисколько не смущало. Наоборот, известно, что сфагнум обладает исключительными бактерицидными свойствами. Так что мы жили в стерильных условиях. И это вселяло в нас уверенность за свое здоровье. Под надежной защитой мха нам не страшны были отныне никакие болезни. Ну а если серьезно, мы были недалеки от правды. Эвенки, вечные жители тайги укладывая детей в берестяные колыбели, запихивали туда пучок сухого сфагнумового мха, и ребенок всегда был сух и застрахован от болезней и простуд, даже зимой. Наше жилище в том отношении напоминало эвенкийскую колыбель, только гигантского размера. Впрочем, я не намеревался поселяться здесь надолго. Ведь мой участок западнее. Сюда я буду приходить лишь за продуктами. Если бы мы прибыли еще при открытой воде, то свою часть груза я сплавил бы на плоту. Но теперь мне предстоит таскать на себе всю эту тяжесть. Лед на реке с каждым днем крепчал, и, покончив с делами здесь, можно было топать и к себе.

Я задержался у Толи еще дня на три. Мы попилили дров (бензопила моя осталась еще с прошлого года в таежной избе, и доставлять ее оттуда теперь уже было нерационально), затем сходили в маршруты, прорубая путики и устанавливая капканы. Толя — молодой охотник, всего второй сезон охотится — в прошлом году был на правах ученика, и его наставник не доверял ему даже снимать шкурки с соболей. Поэтому он пока нуждался в моей помощи. Прорубив вместе два путика, мы сошлись на том, что дальше он сможет работать самостоятельно. Теперь наступила очередь помогать уже мне.

Итак, 28 октября мы направились к моей прошлогодней избе. Признаться, я испытывал при этом некоторое волнений. Нагрузившись продуктами, стали на лыжи, и вышли на речной лед. Идти поначалу было легко, так как молодой лед лишь слегка припорошило снегом. Но затем начались торосы, и лыжи пришлось снимать, преодолевая торосистый участок чуть ли не на четвереньках. За торосами река была еще открыта, и мы карабкались по берегу также с лыжами в рука из опасения поломать их о торчащие из-под снега камни. В целом этот переход утомил не особенно сильно. Во всяком случае мы после него еще здорово поработали, ремонтируя избу. Утеплили дверь, обив ее несколькими слоями брезента, и переделали нары, заодно переставив на новое место и печку. Теперь в моей избе можно было ночевать хоть четверым. Но это предел, ибо жить там тесно даже вдвоем. Две трети площади занимали нары, захватившие теперь пространство от стены до стены. Лишь у двери был свободным один квадратный метр площади. А справа у окна в самом низком месте на полу расположилась печка. Вот и вся территория. Толя шутил, что в сравнении с нашим балаганом эта избенка представляет нее что иное, как кровать с крышей. Действительно, кубатура здесь не превышала 10 кубических метров.

Но мне нравилась моя изба. Несмотря на миниатюрные размеры, она была уютной и удобной. К тому же на обогрев требовалось совсем немного дров, особенно теперь, после перестановки печки. В прошлом году я по неопытности установил печку слишком высоко, поэтому на полу у меня температура всегда держалась ниже 0°. Теперь печка стояла в самом низком месте, и тепло равномерно распределялось по всей избе.

На следующий день Толя ушел обратно к себе, а я остался вместе с Мальчиком и начал восстанавливать старые путики. В первый день пошли по так называемому радиальному направлению, то есть перпендикулярно к реке, на этой же стороне. Раньше, идя по этому путику, я обязательно заходил обнажение, где глухари постоянно копались в дресве, выискивая камешки для своих желудочных жерновов. Сейчас все обнажение лежало под глубоким снегом, и глухари уже перестали наведываться сюда. Жаль, упустил благоприятное время.

Этот путик шел по долине ручья и в трех километрах от реки упирался в болото, обходя его затем по периметру. В свое время я кое-где сделал на деревьях засечки, однако слишком редкие. Поэтому теперь, очутившись в зимнем лесу без привычной лыжни, я сразу потерял все ориентиры, и после нескольких тщетных попыток найти прежний путик остановился в нерешительности и раздумье. И тут Мальчик, который до сих пор бороздил снег в свободном поиске, будто понял меня и, «не говоря ни слова», пошел вперед, по грудь увязая в снегу. Пройдя метров 20, остановился, оглянувшись на меня, будто желая сказать: «Ну, ты идешь?» Я покорно последовал за ним. Убедившись, что я понял его, Мальчик направился дальше пахать снег. У некоторых деревьев он останавливался, обнюхивая их, но чаще шел без остановок, сдвинув уши назад и говоря всем своим недовольным видом: «Недотепа ты, не можешь вспомнить старую лыжню. Смотри, я иду почти с закрытыми глазами».

И действительно, мы шли, в точности повторяя даже мельчайшие повороты прошлогоднего путика. Я был буквально потрясен необыкновенной способностью Мальчика. Сразу все как-то стало на свои места. Я увидел даже веточки, которые ломал в прошлом году на ходу. Ну и Мальчик! Это же ходячий феномен! А вон на том дереве, которое причудливо изогнулось, я обрубал нижний сук. Где это место? Да вот оно, скрылось под снежным кухтылем! Да, это просто непостижимо. Идти по лесу через год, будто лыжня никогда не исчезала. Все-таки прошло лето, а лыжня — не тропа. Она эфемерна, как эфир.

Так я шел, не переставая поражаться чутью и интуиции Мальчика. А он по-прежнему бороздил снег впереди, терпеливо дожидаясь меня, если я задерживался около установок, заряжая их приманкой.

После того как мы прошли километра два с половиной, когда до болота оставалось рукой подать, наше шествие вдруг остановилось. Мальчик стоял, оглядываясь на меня, и вопрошал взглядом, куда идти. Я глянул ему под ноги и увидел соболиный след. «Ну что, Мальчик, если след свежий, то иди по нему — проговорил я, — а я и без тебя теперь найду дорогу. Иди, моя собачка». Собаководы говорят, что собакам надо давать короткие команды, чтоб не путать их болтовней. Что касается меня, то я привык разговаривать с Мальчиком, и он отлично понимал меня, несмотря на мое многословие. Вот и сейчас, когда я высказал свое пожелание, Мальчик спокойно пошел по следу. Вели я ему идти дальше по лыжне, он пошел бы по лыжне, прекрасно поняв меня. Я в этом уверен абсолютно.

Меня всегда забавляло, как он выбирает направление преследования.

Меня всегда забавляло, как он выбирает направление преследования. Сначала сунет нос в первый след, затем — по очереди в соседние с той и другой стороны. После этого точно идет туда, куда ушел зверь. Вот ведь какое феноменальное чутье. Всего два следа, причем проложенные рядом! Каким тонким инструментом должен быть нос собаки, чтобы точно определить, какой след старее, правый или левый. Нам такое обоняние и присниться не может.

Получив «добро» на преследование зверя, Мальчик ушел, а я остался перед снежной целиной и двинулся по предполагаемой лыжне. Однако очень скоро я вновь потерял ориентиры, которые легко находил, когда шел за Мальчиком. Короче говоря, через 15 минут бесполезных тыканий в разные стороны я потерял путик окончательно и решил идти по компасу.

Но тут вдруг послышался вдалеке голос Мальчика. Он облаивал соболя. Я уже научился распознавать, кого он облаивает: соболя, глухаря или белку. Поэтому, определив направление (а это не так-то просто, потому что из-за холмистого рельефа звук распространяется зигзагами), побежал на зов. Действительно, пришлось немного покуролесить. Но в конце концов, корректируемый Мальчиком, я нашел его сидящим под кедром и время от времени подающим голос. Над ним совсем невысоко устроился соболь. Я спокойно приблизился и выстрелом в голову снял его с ветки. Мальчик на лету схватил падающего зверя и, тряхнув его, прижал к земле. Когда я подошел, соболь был уже мертв.

Я позволяю Мальчику трепать жертву, во-первых, потому, что зубы у него не острые и он не портит шкуру, а во-вторых, надо же и ему получать удовольствие от охоты. У нас полное равноправие в этом вопросе. Впрочем, не совсем. Следуя закону природы, добычей овладевает сильнейший. В нашем тандеме таковым являюсь я. Это мне неоднократно приходилось доказывать палкой. Так что, когда я подхожу к добыче, Мальчик безропотно, хоть и с неохотой, отдает ее мне. Однако этим правом пользуюсь только я, ибо завоевал его дубинкой. Когда же рядом находится другой претендент, спор за добычу решается новой дракой. Как-то мы с Толей вместе были на охоте, и наши собаки облаяли белку. После выстрела Мальчик с остервенением бросился на свою напарницу по охоте лишь потому, что та захотела тоже подушить зверька. В таких спорах, естественно, побеждает сильнейший. Мы с Мальчиком давно выяснили отношения, и я поэтому великодушно разрешаю ему первому устремляться к жертве.

Уложив соболя, мы вернулись к тому месту, где пришлось прервать восстановление путика, и я попросил своего друга продолжить прерванное занятие. Без долгих препирательств он снова пошел по забытой лыжне, хотя, как мне показалось, занятие это его не очень-то вдохновляло. Но работа есть работа, и делать ничего не оставалось, как доводить ее до конца стоило Мальчику возглавить шествие, как все стало на свои места. Я вдруг нашел и увидел забытые ориентиры. В общем в этот день мы восстановили весь наш путик и вернулись в приподнятом настроении.