Туман

В конце ноября Баец встал как всегда довольно рано, быстро и ловко стал закладывать лошадей. Утро выдалось необыкновенно чистое и ясное, казалось, сегодня оно сияет как-то по-особенному ярко. Он взглянул на крутые скалы и поросшие склоны к северу от Св. Духа, распахнул куртку и перевел взгляд на простирающиеся к юго-востоку леса, начинавшиеся под деревней и заканчивающиеся на горизонте темной, извилистой полосой. Осенняя симфония красок уже миновала свою высшую точку и вот-вот умолкнет, уступив вялому коричневато-серому однообразию. Широкое медное покрывало уже не пело так звонко, и видно было, что роскошные леса скоро облетят. Овальные, соломенно-желтые пятна на березах и лиственницах, которые месяц назад будто покрылись медным блеском, тускнели. Баец подумал, что еще неделю назад их было больше и они резче бросались в глаза. На скалах и склонах, на обычно голых гребнях гор огненный отблеск красноватых кустарников утрачивал свое однотонное звучание, и от земли, откуда-то снизу, тянуло холодной ржавой сыростью

Баец кончил возиться с телегой, сунул в карман хлеб, сало и сыр и сел на низкую тяжелую телегу. Рядом с ним примостился сосед, которого он взял себе в помощь. Чуть-чуть, только чтоб Баец заметил, он вытянул из кармана бутылку с водкой и проговорил: «Хорошо!» Лошади тронулись.

Ранним ноябрьским утром Баец ехал в лес, чтобы до наступления зимы привезти отесанные бревна, лежащие ещё с лета, когда каждый день возили лес в долину, и использовать их при случае в хозяйстве. Для спешки былии другие причины: завтра дочь выходит замуж, да и Пеструха должна вот-вот отелиться. Поэтому ему хотелось пораньше покончить с лесом. Сосед взялся помочь ему погрузить бревна на телегу.

Дорога из деревни сначала вилась вниз, но вскоре круто пошла в гору и углубилась в лес. Утром там было холодно, а дорогу почти добела вымыло дождем. В канавах вдоль нее и в неглубоких ложбинах еще стояла вода. Дорога была усыпана круглыми темными листьями, похоже, что кленовыми. Лошади размеренным шагом поднимались в гору, из ноздрей их шел легкий пар.

Перед тем как въехать в густой лес, они оказались на открытом месте, и взору Баеца предстала широко раскинувшаяся высокогорная равнина.

— Лес, пока листья не опали, похож на лисью шкуру,— сказал Баец своему соседу Кобалу.

— Да,— согласился Кобал, взглянув на равнину.

Когда въехали в высокий ельник, перемежающийся тисом, стало холоднее. Оба они подумали о том, что тепло блекнущих осенних красок больше не согревает. Воздух был здесь чище, небо — глубоким и безоблачным, но преддверие зимы уже чувствовалось в холодящем дыхании темной хвои.

После трех часов неторопливой езды, большей частью в гору, они остановились, чтобы оглядеться. Бревна лежали не в одном месте: за некоторыми нужно было ехать чуть ли не целый час.

Потом они поели, отдохнули и начали грузить; проехав еще с полчаса вверх по дороге с наполовину нагруженной телегой, Баец спохватился:

— Это еще не все, но на сегодня хватит. Я хотел бы еще взглянуть, что оставили лесорубы под Злым верхом. Может, на целую телегу будет, тогда пусть ждут до весны. Лошади уже устали. Ты поезжай один, скотина еле плетется, а я гляну наверху, вернусь прямиком и на полпути догоню тебя или приду попозже.

На этом они расстались.

Медленно поднимаясь в гору, Баец остановился и прислушался, как Кобал трогает с места. Раздался знакомый лошадиный топот, а когда тяжело нагруженная телега заскрипела, он стоял уже на повороте и словно бы видел, как размеренно ступают лошади и рядом, перед тем как, забраться на бревна, шагает Кобал.Между тем дорога, по которой шел Баец, уводила его. все дальше, огибая гору; скоро он уже не был уверен, что слышит отзвук конских копыт и скрип упряжи.

На том месте, о котором думал Баец, бревен не оказалось, и он понял, что должен отшагать еще с полчаса. Это было уже за Злым верхом. Здесь стало опять светло и открылись совершенно новые картины: широкие плодородные равнины, которые находились по другую сторону его родных лесов. Он заметил, что дело идет к вечеру и надо поторопиться.

Добравшись до нужного места, он пересчитал и измерил бревна и присел отдохнуть. Затем снова ловко вскарабкался в гору, однако у Злого верха начало быстро смеркаться. «Замешкались дома, да и по дороге еле-еле ползли», — рассуждал он. В лесу из-за стволов начал наползать легкий туман. Одно лишь облачко, похожее на дым от сигареты, и он не придал ему особого значения. Он шагал дальше. А из-за деревьев наплывали все новые пряди тумана, и когда он попробовал ускорить шаг и даже побежать, то упал; ему показалось, что он угодил прямо в белую стену тумана, который словно бы преградил ему путь.

«Нет, еще хорошо видно»,— подумал он, ступая на знакомую тропу.

Стало быстро темнеть. Он спустился ниже. Светлая полоска неба виднелась все слабее, туман все густел. Баец свернул на другую тропу, однако он знал ее хуже, и она увела его в сторону.

Тут он понял, что из-за темноты и тумана потерял дорогу, и лишь по наклону местности чувствовал, что идет верно. Тропа терялась среди кустарника, он бросился туда, где между кустами были просветы. Глянул на землю — трава, глянул перед собой — кусты, однако стоило сделать шаг в сторону — туман, над головой — туман, за спиной — туман.

Стало совсем темно. Он повернул по тропе назад в гору и вскоре поймал себя на том, что потерял ее и не может найти. Баец присел поразмыслить, что ему делать. Ночь длинная, до утра туман не продержится, и он тронется в путь. Быстро найдет дорогу и, если поторопится, еще и домой вовремя поспеет.

Он стал устраиваться на ночлег, собрал листья и валежник на расстоянии вытянутой руки. От недавнего дождя листья, как и валежник, были мокрые и холодные.Нарвав еще несколько пучков травы, он смастерил себе изголовье. Когда Баец лег, у него мелькнула мысль, что он вряд ли уснет и что будет всю эту долгую осеннюю ночь думать, в мыслях коротая время. Однако вскоре заснул.

Ночь прошла без снов, и, когда Баец проснулся, кругом еще лежала темень. Но он чувствовал, что скоро начнет светать. Туман стоял прямо над ним, казалось, он может проткнуть его пальцем. Он усмехнулся: что можно сделать океану одним пальцем?

Скоро ему почудилось, что сквозь белую завесу пробивается свет, он взбодрился и поднялся. Похлопал себя по спине, по груди и рукам, как в лютый мороз, и это было как раз то, что нужно. После этого он снова улегся, поджав колени, и решил ждать.

Прождал он недолго, час, а может, меньше, до тех пор, пока белая стена света не стала ярче; он напрягал зрение, пытаясь получше рассмотреть ее. Свет и вправду больше не исчезал, но, как Баец теперь понял, он был еще страшнее ночи, это была белая завеса, через которую ему не пройти.

Баец встал и полез в гору.

— Наверху я скорее соображу, где я, и решу, что делать.

Но только сейчас он до конца понял, в какую попал западню. Деревья как две капли воды походили друг на друга, то же самое было со скалами, кустами и прочими растениями. Это было ему в новинку, раньше он такого не замечал. Все было одинаково мокрым и обманчиво светилось в призрачном воздухе.

Куда идти? Если бы знать! Все дороги исчезли; на небе не было ни облаков, ни звезд, ни солнца, даже самого неба больше не было. Деревья не давали тени и оттого казались совершенно изменившимися, зачарованными.

Лишь только в земле было что-то родное, надежное. Взбираясь на гору, он думал: там вершина, однако и над ней стоит туман, а небо слишком высоко и сквозь туман его не видно. Взгляд его снова упал на долину. Теперь его уже не удивляло, что всюду множество маленьких и больших впадин, куда падает свет; подъем и снова впадина, яма, рытвина — Красс полон неожиданностей, он залит водой и весь изрыт.

Он долго сидел наверху, наблюдая за туманом, который не стоял неподвижно, а слегка колыхался вперед-назад, словно море. Он смотрел на него, смотрел и потом воскликнул:

— Туман прядет!

И правда, создавалось впечатление, что белая стена постоянно обновляется, то густеет, то редеет, однако ее игра была слишком однообразна и утомительна.

Спускаясь с горы, Баец заблудился. Ему казалось, что он уже долго идет и находится на пути в удивительную долину. Везде стояли черные влажные стволы деревьев, и только на ее дне их не было, здесь росли буйная трава и лопух. Он набрел на широко зияющую в скалах щель. «Будто врата на тот свет», — подумал он и вошел. внутрь, насколько позволял дневной свет. Вздрогнув, он поспешил назад к выходу. Холодный, затхлый дух подземелья следовал за ним, и он прибавил шагу, заметив про себя: «Смотри-ка, я там, а нечисти нет».

В пещере тумана не было.

Он решил переждать здесь, но прежде осмотреть все вокруг. Когда Баец поднялся над входом в пещеру, он обнаружил, что долинка имеет продолжение. Он прошел по краю, а не по центру, и дошел до места, где над ней возвышался ровный переход из известняка, словно созданный самой природой. Взобравшись на этот мост и пройдясь по нему, он вернулся.

«Чудеса! — подумал он.— Где только я оказался? Далеко ли до дома? Слышал я много про эти пещеры, но видеть никогда еще не приходилось».

Он прошел в угол пещеры, где, как он заметил, было суше и куда не проникал туман.

Ему вспомнился дом. Он отгонял эти мысли, но они приходили с такой настойчивостью, что он больше не мог им противиться.

«Сегодня суббота, чтоб ее! Сегодня Францка выходит замуж! Ну да, конечно, в пятницу я вышел из дому, другого дня не мог выбрать! Может, все из-за этого и произошло».

Францка была третьим его ребенком, она была умная и добрая девушка, и он не препятствовал ее замужеству: «Пусть идет своей дорогой! Я ведь тоже шел своей. Она-то уж с пути не собьется, по глазам видно. И как раз сегодня меня не будет дома». У него было такое чувство, что это наказание за когда-то совершенный грех.

Может быть, плохо смотрел за стариком отцом. Пока были силы, старый работал, ходил в лес, тесал бревна, ездил на лошадях, сейчас уже не может. Сидит на печи, причитает, тяжело дышит, быстро устает и все жалуется, что он им в тягость и они ждут не дождутся, когда он умрет. Не ждут они вовсе его смерти, но помочь ему тоже не могут. «Молодые рвутся вперед и отпихивают нас в сторону, — говорит старый, — против закона природы пе пойдешь. Рождение, жизнь, смерть — разве это изменишь?»

Да и Пеструха в эти дни должна отелиться, и Баец стал думать о своей корове, которая казалась ему самой красивой из всех, что у него когда-либо были или будут. Он всегда любовался ею и радовался, хорошо зная, что его сосед Кобал ему завидует.

«Все это так, только я вот никак не выберусь из этой берлоги». Он присел на камень у входа в пещеру, как первобытный дикарь, глядя прямо перед собой в белую, слегка колышущуюся пелену. То ему представлялось, что она отсвечивает желтым цветом, то — синим, в конце концов он заметил вслух:

— Туман прядет и кружит, что твоя колдунья.

Мысли перенесли его в другое место.

Ему виделось, как из церкви выходят молодые. Они стоят на паперти и смотрят вокруг себя. Невеста раскраснелась, глаза заволокло слезами. Она еще очень молодая. Потом они идут вверх, по деревне, весело звонит колокол. Вот они входят в родной дом, усаживаются за накрытый стол. Из кухни на весь дом разносится запах жаркого. Кто-то оглядывается на дверь и произносит:

— Неужели отец в самом деле не придет?

В хлеве всю ночь и весь день переполох. Соседи битком набились. Понятно, Пеструха сегодня отелилась. Как раз тогда, когда его не было рядом, чтобы погладить ее. Корова смотрит на дверь, но нет того, кто бы принес ей слизать соль с ладони. Ладно, соседи придут, сделают это вместо него. Но Пеструха все равно смотрит на дверь. На белой шерсти у нее рыжие пятна, а глаза черные, как у его жены.

На печи сидит отец, он тоже в черном. Невеста любит его, и он любит невесту, поэтому она воткнула ему белую гвоздику в петлицу.

Снова смеркается. Туман больше не колышется, он уже ни прозрачный, ни желтый, ни синий, стена его снова неподвижна, и яркий свет за ней гаснет. Где-то в бесконечности снова угасает большой огненный шар, у входа в пещеру стоит, словно заклятый, человек, как он стоял на этом месте тысячу лет назад, и, как тогда, так и сейчас, больше всего ему хочется увидеть этот шар, потому что без него он не может сделать ни шагу; но именно этого ему и не дано.

Сразу у входа в пещеру лежит ворох налетевших сюда сухих листьев, из них Баец устраивает себе постель, пройдя немного вглубь. «Ну, это не то, что вчера, — думает он,— здесь сухо. Похоже, будто дверь в пещеру закрыта. Кто ее закрыл? Дверей-то вроде бы нет, а?» Непонятно все это, и именно потому, что непонятно, нужно покориться. И слепой тоже покоряется, и, может быть, как раз в этом его величие.

Когда он проснулся на следующее утро, белая стена спокойно и непроницаемо стояла перед ним. Некоторое время он глядел на нее, как на немого врага, и вдруг его прорвало:

— Пробиться!

Белая стена стояла, как высеченная, перед входом в темноту пещеры; здесь, внутри, и воздух был другой — суше и пах гнилью и так же, как белый океан снаружи, был неподвижен. Баец понял, что здесь столкнулись два незнакомца, две чуждые друг другу стихии.

Словно поддаваясь какой-то игре, он ступил в белую неизвестность, и весь день до полудня поднимался в гору. Иногда он попадал на островок, где не было тумана. Было действительно нечто странное в том, как туман стеной окружал это незанятое пространство, будто охраняя его. Баец остановился и перевел дух. Но как только он делал несколько шагов вперед, он снова оказывался в бесформенной белизне.

Деревья сегодня были другие, не такие, как вчера. Ведь и лес ждал избавления от белого плена и прихода света. Однако свет был слишком далеким и призрачным.

Свет вдруг осветил равнину, и Баец, прибавив шагу, неожиданно оказался на дороге. Он ошарашенно открыл рот.

— Следы колес! — громко произнес он.

И принялся гадать, его ли это телега оставила следы на дороге или чья-то другая.

— Нет, моя! — снова сказал он себе и быстро зашагал вперед.

Баец оглядывал деревья, придорожные вырубки, голые камни, торчащие из земли, пытаясь определить, те лиэто самые, которые он видел два дня назад. Понять было невозможно. Деревья выглядели совсем по-другому, иначе освещенные, одинаково влажные.

— Конечно, молодые не могли ждать со свадьбой, пост на носу, а там опять полгода жди!

После часа пути он вдруг вздрогнул и остановился, поняв, что возвращается туда, откуда вышел — гора, склоны, лежащие за горой, были далеко от его дома. Он пустился по дороге в обратную сторону и вскоре, снова был там, где после долгого перерыва наконец с радостью вышел на дорогу, которая показалась ему знакомой.

«Старик этого просто не перенесет», — подумал он и снова остановился. «Испугается! Может случиться, что и сердце откажет».

Нет, ему необходимо вырваться из заколдованного круга, в который он попал, и он снова помчался в противоположную сторону.

Он ходил очень долго, и все чаще ему приходило в голову, что туман держит его еще сильнее, чем раньше.

«Уже третий день, как я ушел из дома!» — подумал он.

Туман теперь не был той силой, которая приходит и уходит, как он воспринимал его в первый: день, и даже еще вчера, — нет, сейчас это было что-то неизменное и постоянное, как судьба. И он горько усмехнулся.

Еда давно уже была на исходе. Иногда его охватывала легкая слабость, но она быстро проходила, и он не обращал на нее внимания.

— Подумать только, — прошептал он, но тут же понял, что здесь раздумывать нечего: его постигло все равно что землетрясение или наводнение, и, если есть на свете бог, он унесет отсюда ноги.

Он решил идти вниз, все время вниз, и тогда не сегодня, так завтра или через три-четыре дня он придет в долину. «Там долина! — махнул он рукой и, как офицер, показал направление обстрела линии неприятеля.— Там нет тумана. Там такого не бывает».

Баец смело шагал с твердой верой в избавление, но вскоре понял, что это не спасет. Спасение было в компасе, которого у него не было, в северном ветре, который мог задуть ночью, в внакомых приметах — деревьях, скалах, дорогах, канавах, поворотах, лесных знаках на столбах и перекрестках. Все это было тоже недоступно.Поверхность земли была неровной. Вверх, вниз, пригорок, ложбина, бугорок, овражек, холмик, ущелье, которые и не заметишь, когда минуешь, и так без конца. Туман лежал неподвижно. Не было слышно ни звука. Хоть бы птица крикнула, он пошел бы за ней. По птицы, вероятно, вовремя выбрались из этой колдовской пелены!

— Пеструха! — крикнул он громко, обрадовавшись звуку собственного голоса, и тут же пред ним предстала утешительная картинка: Пеструха лежит, широко распластавшись на соломе, рядом с ней еще мокрый теленочек, которого она облизывает.

«Хорошо!» — подумал Баец, чувствуя, что эта мысль согревает его и на сердце делается тепло. «Блужданиям придет конец», — эта мысль подбодрила его, и он решил, что дальше не пойдет. Зачем! И так все должно кончиться.

«Заблудиться, что называется, в собственном лесу! Вот уж глупость так глупость! Не найти дорогу! Да кто ему поверит! Туман? Не выбраться из тумана!»

Одежда на нем стала тяжелой, он чувствовал, что она вся промокла, словно он все эти дни ходил под моросящим дождем, и сама кожа, казалось ему, пропиталась водой, как и щеки, волосы, ресницы.

Баец утерся платком и очень удивился.

Удивился тому, что снова идет, то есть снова кружит, независимо от своей воли, просто не может иначе.

Сидеть на одном месте? Всю длинную ночь и весь день? Это невозможно. Он сам бы превратился в туман. И поэтому он снова шагал.

Однако что это? Разве он не был уже на этой дороге? На этом месте? Вчера или позавчера? Разве это не его след — рядом со следами колес. Он точь-в-точь такой же, как тот, что Баец только сейчас оставил. Да, это его след. Значит, он кружит вокруг себя. Его сразу охватила усталость.

Баец присел на чистую, поросшую мхом скалу, возле дороги.

«Черт возьми! — осенило ого вдруг. — Гора не может передвинуться в сторону, но ведь я-то могу!»

Видения повторялись — старый больной отец на печи, раскрасневшаяся от волнения невеста, Пеструха на соломе. Потом он услышал распрягающего лошадей Кобала:

— Баец задержался в лесу, он придет попозже!

Жена вошла в Дом, как ни в чем не бывало, закрыла дверь и задумалась о чем-то своем. А Баеца нет и нет.

— Не волки же его растерзали! — говорит, наверное, сегодня Кобал.— В туман он не пойдет. Туман в лесу что море.

И Баец снова устраивает себе постель. Но трава, валежник и даже камни — все мокрое. Постелил он себе у дороги под скалой, он совсем пал духом.

Ночью он проснулся. Ему причудилось, что кто-то ломает его закрытые ставни. Потом ему видится, как Пеструха вздрагивает у яслей, и он немедленно вскакивает.

Ветер ломает трухлявые ветки в буковом лесу. Но это лишь редкие порывы, снова все стихло. Нет, сверху опять подуло, и он чувствует, что вокруг него все пришло в движение, кружится, мешается, вздрагивает.

Эгей! В широком окне неба показывается первая звезда, Баец вне себя от радости. Он стоит как вкопанный и ждет, что будет дальше. С дерева с шумом срываются и падают сквозь ветви несколько гнилых сучьев, теперь на небе уже три звезды, четыре, на северной стороне их становится все больше, однако рваные лоскутья тумана и облаков опять закрывают их.

Теперь ветер задул равномерно. Холодный, освежающий гость из далеких краев. Баеца окружает незнакомый ночной свет, такой густой, что так бы и дотронулся до него руками. Мимо него проплывают причудливые пряди и обрывки тумана, они кажутся ему ведьмами, что слетаются на волшебную гору, как читал он в детских сказках. Они последний раз оглядываются на него и исчезают. Но появляются и проплывают мимо новые.

Ураган становится хозяином. Баец с трудом различает вдали на горных вершинах черные ели — как их много! С этой стороны он никогда их не видел. Как же далеко он от дома!

Баец снимает куртку и перебрасывает ее через плечо, чтобы просушило ветром. Он идет к высокому лесистому пригорку, где решает дождаться утра и осмотреться.

У самой вершины устраивается среди камней и засыпает. Ветер гудит над ним. Когда он просыпается, солнце стоит уже высоко.

«Как высоко!» — думает он, пристально вглядываясь в него. Он вспоминает, как тосковал по солнцу, и ему кажется невероятным то, что случилось.

Но осмотревшись, он видит, что меж ним и его домом необозримые леса.

«День хода, — думает он. — К ночи, может, поспею!»

И тут же отправляется в путь, ветер дует ему в спину,

Еще до наступления ночи забредает он в лесную сторожку у дороги. Он совсем выбился из сил от голода и усталости.

Лишь на утро пятого дня Баец приходит домой.

— Мы уже молебен по тебе отслужили! — говорит ему жена, подталкивая теленка к Пеструхе, когда Баец неожиданно входит в хлев.— Простились, можно сказать. А отец не вынес беды, невеста еще за столом сидела, когда ему плохо стало. Вчера вечером похоронили. Молодые пошли на железную дорогу.

Баеца обливает холодный пот.

Он садится на колоду, и его долго трясет. Потом вытирает капли пота с лица, идет в дом и произносит:

— Рождение, жизнь и смерть за это время прошли мимо меня!