Тьма в его глазах

Глава 21

Я посмотрела Яше в глаза и вдруг поняла, что хватит. Достаточно. Это конец. Я больше не могу. И права не имею заставлять и их страдать вместе со мной. Особенно его. Он ведь каждую мою эмоцию через себя пропускает и смертельно боится меня потерять. Я улыбнулась через силу, и сын обнял меня рывком, сильно прижал к себе. Мой мальчик, как же много ты знаешь. Я бы хотела уберечь тебя. Хотела бы, чтоб ты ничего не видел и не понимал, чтобы не страдал вместе со мной. Но это та самая цена, которую я плачу за счастье материнства, а ты за свои уникальные способности. Прости меня за это… и отца своего прости. Он не виноват. Так случилось, что жизнь внесла свои коррективы. В этот раз окончательно и бесповоротно. Потому что я уже никогда не забуду этой реакции на неё. Никогда не смогу ему её простить. Понять – да. Я все понимала. Я даже чувствовала его боль, как свою собственную, и видела все его глазами, но от этого не только не легче, а еще страшнее. И теперь каждый раз, когда я буду смотреть ему в глаза, я буду вспоминать эту реакцию. Она воздвигла между мной и им стену из толстого льда. И я больше не хочу её разбивать своими голыми руками, резаться об осколки, продираясь к нему навстречу. Оно больше того не стоит… я могла драться до смерти, пока была уверена, что он меня любит или может полюбить, но быть третьей, быть заменой и суррогатом? Никогда. С этим Ником и я другая. Да, у той Дарины не было гордости. Она считала, что гордецы – это эгоисты, не умеющие любить и прощать. Но не сейчас, когда поняла, что больше нет этой большой и всепоглощающей любви между нами. Она умерла вместе с ним…он воскрес, а она, увы, не смогла. Но родилась гордость. Гордость женщины, которая никогда не станет на колени перед тем, кто будет смотреть поверх её головы на другую.

Я приказала слугам собрать все мои вещи и вещи Таи с Мариком. Очень быстро. Так быстро, насколько вообще возможно, потому что я не хотела больше ни видеть его глаза, ни слышать его голос. А особенно я не хотела видеть ЕЁ и ее мужа с которым пришлось говорить и объяснять. Сейчас для меня это было невыносимо. Может быть, потом я смогу с ней общаться. Смогу смотреть на неё без того, чтобы каждый раз истекать кровью и люто ненавидеть нас обеих. Её – за то, что она существует, а себя – за то, что могу ненавидеть ни в чем неповинную Анну, которая никогда его не вспомнит и не любит, она счастлива с другим и родила ему детей, а я… я только недавно узнала, что мой муж уже любил другую женщину. А я ненавидела… с такой силой, что от этой ненависти темнело перед глазами и подгибались колени. И это неправильно. Да, в этот раз никто и ни в чём не виноват, кроме меня. Я должна была не строить замок на песке, чтобы не отчаиваться потом, когда его смыли первые же волны суровой реальности.

Марик постоянно спрашивал, куда мы едем, почему мы не попрощались с отцом. Я, как могла, объясняла, что мы уехали проведать тетю Фаину и что папа непременно навестит его в ближайшее время. И лгала. Теперь я лгала ему так же бессовестно, как и тогда, когда вернулся Максим. Ведь вполне возможно, что он не приедет к нему. И если в том Максиме-отце я могла не сомневаться, то этот был для меня закрытой книгой, обмотанной колючей проволокой. И, попытавшись прочесть его, я ободрала пальцы и сердце до мяса. Но я не имею никакого морального права раздирать так же сердца наших детей.

А Тая предпочла молчать. Она смотрела в окно, нахмурив тонкие брови, и отстукивала нервно пальцами по стеклу. И нам с ней придется объясниться. Пока что я не готова отвечать на ее вопросы.

Да, я бежала от него снова. Проклятое дежавю. Бежала, как и несколько лет назад. Только тогда я все еще его любила… Но мой Максим погиб, а этот Максим … я не могу его любить. Это была лишь страсть. Помутнение рассудка из-за того, что они настолько похожи, но не любовь. И я больше не хочу рассыпаться на куски из-за иллюзий, которые не сбылись. Я попробовала. И получила то, что и ожидала получить – боль. Тонну боли, которая меня раздавила окончательно. Сама не поняла, как надела на себя все черное. Лишь потом осознала, когда поставила чемодан в прихожей Фаины и увидела себя в зеркале. Какая жуткая ирония – я до последнего не верила в смерть своего мужа, я не позволила надеть черную одежду своим детям, а сейчас, когда все сняли траур по нему, я надела. Потому что сегодня точно осознала – Максим Воронов мертв. Мой Максим Воронов. На его месте появился другой…но он никогда не заменит мне моего настоящего мужа. В тот момент, когда опустила на лицо сетку траурной вуали, боль внутри стала иной…она мутировала из боли разочарования в боль от утраты. Фаина не задавала вопросов. Она обняла детей, целуя в щеки, потом прижала меня к себе, удивленно глядя на мой наряд.

– Я созрела надеть по нему траур, Фая. Ты была права, Макс умер.

Она судорожно вздохнула, а я так же рвано выдохнула.

***

– Ты торопишься, моя девочка. В тебе говорит ревность и обида. Но ты должна понять…

– В том-то и дело, Фая, что я все понимаю. Это не ревность и не обида. Это осознание, что он и в самом деле умер. Я должна похоронить его в своей душе и оплакать. Я буду носить цветы к его могиле и вспоминать, какими мы были счастливыми, и я буду любить его до самой смерти.

Фаина сжала мои ледяные руки.

– Но ведь Макс жив. Он вернулся. Ты просто должна…

– Я больше никому и ничего не должна. Я была должна и отдала свой долг сполна. Это не тот Макс. Это не мой муж. Это кто-то другой очень на него похожий…но я не люблю этого, понимаешь? Я не люблю его. Я старалась. Я даже начала верить, что у нас все получится. Что мы справимся…и ошиблась.

– Из-за Анны? Все из-за того, что он испытал шок от встречи с ней? Мы даже никто о ней не знали. Он нам не рассказывал, да и сам практически не вспоминал. Только сейчас узнали…

Я нервно усмехнулась и высвободила руки, откинулась на спинку кресла, глядя на то, как потрескивает огонь в камине.

– Не шок. Он испытал боль…Ты бы видела его глаза, Фая. Какой же это знакомый взгляд…только адресован не мне. Именно в эту секунду я осознала, что всё мертвое. Мое счастье, мое прошлое и моя любовь к нему. Их нет. Они принадлежат моему Максиму, а не этому чужому мужчине, так на него похожему.

Я встала с кресла и подошла к окну, глядя на зигзаги молнии на небе.

– Я больше к нему не вернусь. Пусть для видимости этот брак продолжает существовать. Он выгоден синдикату…но я больше не переступлю порог его дома и не впущу его в свою душу и в свою постель.

– Ты обманываешь саму себя сейчас. Не мне лжешь, а себе. Разве ты сможешь без него?

– Не смогу. Я буду оплакивать его смерть вечно. Это та боль, которая останется только со мной. Но и с ним больше не смогу. Самообман жестоко раскрылся.

– Дай ему возможность объясниться.

Я резко повернулась к ней, вглядываясь в такие же синие глаза, как и у моего мужа.

– Зачем? Что я услышу от него? Извинения за его любовь к Анне? Извинения за то, что не сдержал эмоции? Ему не за что извиняться. Он в этот момент был настоящим, Фаина. Это чувства. За них не просят прощения. Он ни в чем не виноват. И я не виню его. Я даже его понимаю.

– Тогда почему бросаешь именно в этот момент?

Сложный вопрос. Я сама получила на него ответ только сейчас, когда она спросила.

– Бросаю, потому что и себя поняла – я больше не хочу страдать. Я не вижу в этом смысла. Точнее, я страдаю не по этому Максиму, не по этой утрате. Именно она далась мне очень легко. Меня убило совсем другое – я осознала, что его больше нет. Меня в нем нет. Нигде. Ни в мыслях, ни в глазах, ни в сердце…а на меньшее я уже не согласна.

Фаина подошла ко мне сзади и крепко обняла за плечи.

– Я тоже не хочу, чтобы ты больше страдала. Мы все не хотим. Если это твое решение, то я приму его. Все мы его примем…Но Максим…я не уверена, что всё так просто. Он тебя не отпустит.

– Отпустит. Зачем ему я? Особенно сейчас, когда все его мысли заняты ею…

– Он приедет за тобой и заберет тебя обратно, как только разберется в себе, – тихо сказал Фая, а я отрицательно покачала головой.

– А я? Что я должна делать? Ждать, когда он сделает свой выбор, а потом покорно принять его?

Я посмотрела Фаине в глаза и вдруг сорвалась. Неожиданно. Резко и так быстро, что сама не поняла, как из глаз полились слезы.

– Ты бы видела…ты бы видела, как он смотрел на нее…Боже, Фая мне казалось, меня давит к полу, мои кости хрустят, вены лопаются, сердце разрывает на части, и я умираю от удушья. Я не вынесу этого. Я не переживу, понимаешь? Меня не хватит. Это унизительно… Боже, как это унизительно… и это видели и другие. Но мне плевать на других. Это видела я. Видели дети. Брат. Я не могу так больше. Как же я устала. Смертельно устала терпеть, ждать, выносить, смиряться, прощать. Я оплакать его хочу и похоронить. Ждать взаимности от мертвецов невозможно…это я… я не отпускала и держалась за призрак нашей любви. И я больше не могу… сломанными пальцами…не могу, Фая. Мне тааак больно.

– Девочка моя, иди ко мне.

Прижала к себе, а меня трясёт всю от рыданий, я оседаю в её руках на пол, и она вместе со мной, по волосам гладит, по лицу.

– Я Анну убить хотела, Фая. Я мечтала, чтоб она умерла. Мне хотелось взять кинжал и вогнать ей в сердце…Это ужасно. Это так невыносимо. Как я смотреть на неё буду. Это партнеры Андрея… а на него? Как с этим жить дальше?

Она молча гладила меня по голове и укачивала, как ребенка.

– Я сделала всё, что могла. Я впустила его обратно в нашу жизнь, я давала нам шанс за шансом… а всё это оказалось пинанием трупа. Нет ничего. В прошлом осталось. В том самом склепе и могиле, куда упала его последняя фотография в черной рамке.

– Но Анна…она замужем, она любит своего мужа, у них дети и…

– И что? А Макс любит её. Я не хочу в этот проклятый треугольник. Я этого не перенесу. У меня есть гордость…и она подняла голову.

***

И все же я ждала. Ждала, что он позвонит. Спросит, где я. Ворвется в мои мысли на расстоянии. Заставит себя выслушать. И ничего. Глухая тишина вокруг, только раскаты грома и стук дождя по стеклу. И от одной мысли, что ему сейчас не до меня, он утопает в своей боли по ней, меня накрывало по новой, до онемения всего тела и тихого поскуливания раненого животного.

Когда ближе к ночи позвонил Яша, я сидела у камина, завернувшись в плед и глядя на беснующуюся за окном непогоду. Я успокоилась. Тем самым отрешенным спокойствием, которое наступает лишь от полного бессилия. Все еще вздрагивала после истерики и не могла раскрыть опухшие глаза, но я успокоилась. Потому что приняла его смерть…и собиралась научиться с этим жить дальше. Возможно, я смогу. Стоит лишь перетерпеть первое время. Мне ужасно хотелось в это верить. Может, стоит уехать отсюда…бежать от него еще дальше, чтобы не видеть, не слышать.

– Ты ушла от него, да? – первый вопрос сына, едва я ответила на звонок.

Сердце невыносимо сжалось, так сильно, что я тихо всхлипнула.

– Значит, ушла…,– воцарилась тишина на несколько секунд, – и я рад, что ты это сделала. Он недостоин и твоего мизинца.

– Не смей так говорить об отце! Слышишь? Не смей. Он не виноват.

Нервный смешок. Так похожий на саркастический смех моего мужа.

– Конечно. Он, как всегда, ни в чем не виноват.

– Сэм…давай, ты приедешь к нам, и мы поговорим. Давай, не сейчас…не по телефону.

– Я не приеду. Мы с Вовкой уезжаем на неделю в горы. Рыбачить. Как вернусь, тогда поговорим. Я надеюсь, ты всё ещё будешь у Фаины.

Он тоже не справлялся. Не хотел снова видеть, как я рассыпаюсь на части. И я не хотела, чтоб видел. Пусть едет.

– Поезжай. Только будь на связи.

– Мам…я буду тебе надоедать, не переживай.

Я улыбнулась, а на глаза опять навернулись слезы.

– Я люблю тебя, мама. Очень сильно люблю. Не плачь из-за него больше. У тебя есть мы.

– Знаю, родной. Конечно, у меня есть вы.

***

Утром я позвонила Радичу и попросила сопровождать меня на переговоры с инвесторами, а также подготовить все бумаги о разводе на тот случай, если мой муж примет такое решение. Да, я допускала и этот вариант. Я хотела быть готовой к удару, чтобы не получить смертельную травму по развороченным ранам. Попросила Стефана учесть все пункты и связать меня с адвокатом, когда всё будет готово. Мою просьбу никому не разглашать даже самому Зверю. Да, я почему-то была уверена, что именно сейчас Стефан выполнит мою просьбу. После стольких лет совместной работы я могла положиться на него как на саму себя. Тогда как раньше я не доверяла Ищейке, потому что он был предан только одному хозяину – моему мужу.

– А что насчет имущества? – бесстрастно спросил Стефан, – Хотите заранее составить договор?

– Не знаю… я об этом не думала. Пока что меня это не волнует. Мне важны лишь дела синдиката и права на детей.

И кислотой по нервам: «Когда-то он их у тебя уже отбирал…что может помешать ему сделать это снова? Особенно сейчас, когда вас ничего не связывает?».

– Я могу сказать свое мнение?

– НЕТ! Не можешь. Это тебя не касается.

Промолчал. Выдержал паузу и сказал:

– Нам кажется, что и за вами, и за Максимом установлена слежка. Сейчас не лучшее время для разлада в семье и…

– Я, кажется, сказала – тебя это не касается. Обеспечь безопасность мне и моим детям, Стефан.

– Объявлена повышенная готовность. Охрана усилена.

– Вот и отлично.

Я понимала, что грублю ему, что даже в какой-то мере обижаю самого преданного нам друга, который не раз доказывал свою верность мне и Максу… и всё же мне не хотелось, чтоб кто-то трогал мои раны сейчас. Это слишком больно. Слишком невыносимо давать объяснения кому бы то ни было.

– А что насчет совместной встречи с немцами во вторник? Это нужно обсудить лично. Я подготовил все документы для сделки.

– Привези их в дом Фаины – я сейчас живу здесь.

– Это нужно решить сегодня, максимум завтра.

– Значит, вези сегодня.

Я медленно выдохнула.

– Я рядом с домом Фаи. Могу заехать в течение часа.

– Приезжай.

Закрыла сотовый и откинула голову назад. Максим уже должен был обнаружить что все мы уехали…давно должен был обнаружить. Но он так и не звонил. Ни мне, ни детям. Хотя…конечно, не звонил, ведь он умер три месяца тому назад.