У чёрта на куличках

25 ноября 1988 года, день

Было неудивительно, что Григорий снова ушёл к Бражнику. Серёжа первым увидел, как его отец оделся и, никому не сказав ни слова, исчез. Он так сильно зачастил посещать своего нового приятеля, что их смело можно было назвать друзьями: что первый будет очень сильно отрицать, вплоть до кровавой пены у рта.

Речь о дальнейшей работе не заходила, и остальные члены семьи просто молча надеялись, что отец не решится остаться жить в Неясыти.

На этот раз Вера и Мария решили прогуляться по селу, дабы развеяться и проветриться после душной избы лесника. Серёжа пошёл с ними, – он мог бы наткнуться на Борьку, с которым было о чём поговорить. Увы, странный паренёк не попадался на глазах, а пытаясь вглядываться в пока что заселённые избы, молодой кадет ничего не видел, кроме толстого слоя испарин, закрытых ставень или задёрнутых штор. Жизнь внутри этих изб походила на ложь, на то, что просто не существует, пока там не повелят. Само Неясыть было важным, а всё внутри – поло и туманно. Мать с сестрой быстро скрылись, уйдя туда, куда только богу была известна дорога. И снова Беглов-младший оказался один.

– Скучаешь? – спросил Бражник, стоя на пороге одной из заброшенных изб.

– Есть немного.

– Не скучай, здесь можно найти много интересных вещей. – И снова эта ехидная улыбка, которая каждый раз напоминала хищный оскал.

– По местным очень заметно...

– Не обращай внимания на этих дуралеев. Большая часть из них спилась, и не знает, что делать со своей жизнью. Для таких только смерть и остаётся развлечением.

Серёжа не особо горел желанием говорить с Бражником. Да, этот человек был самым первым, кто проявил дружелюбие и заботу к совершенно незнакомым людям, но было что-то в его добродушии скрытое, точно бумажная маска, через которую под определённым углом можно было видеть настоящее лицо. Но у парня почти не было других собеседников. Хоть где-то и шастал Борька, он был куда более странным и... диким, чем Бражник. Юношу тянуло к этому человеку, он не мог себе объяснить почему, и почти не пытался сопротивляться этим чувствам.

Единственными крупными минусами и страхами перед ним было то, что он знал что-то про ночь, и пытался всеми силами сохранить тайну, его неестественные и излишне театральные гримасы, а также то, что от него постоянно чем-то несло.

– Это даже грустно. Люди способные на многое, если дать им шанс и волю. Но местные, похоже, не шибко настроены на перемены. Они словно и не хотят жить…

– Верная мысль, Серёжа. Очень верная. Ты не зря учишься. Смышлёный малый. Но пойми, люди способны на многое лишь тогда, когда им это позволяют. Здесь сила не в самовосприятии и воли, а в том, что окружает лично тебя. Ты не сможешь поднять руки над головой, если заперт в коробке.

Серёжа улыбнулся, услышав это, но попытался скрыть самовольную улыбку. Чем больше Бражник говорил с ним, тем сильнее рос страх и неприязнь к этому собеседнику. Встретить в этом месте философа или гения напоминало попытки достать что-то с верхушки шкафа: ты забираешься так высоко, что в какой-то момент просто перестаёшь замечать высоту, и, когда тебе предстоит упасть, ты ощутишь каждый сантиметр пройденного пути. Парень понимал, что рано или поздно его любопытство Бражником окупится. В плохом смысле.

– И как тебе Борька? – продолжил мужчина, когда молчание излишне затянулось.

– Нормальный парень. Слегка странный, но нормальный. – Его собеседник рассмеялся.

– Как и все здесь!

Хранимые Бражником тайны и недоговорки никак не красили этого человека. Особенно его звонкий смех.

– Не подскажешь, где мой отец?

– Работает.

– Работает?!

– Ну, не удивляйся так громко, а то спугнёшь. – Бражник указал себе за спину, прямо внутрь пустой избы. Это была не та самая халупа, что со снегом и псом, но парень всё равно с осторожностью вошёл внутрь.

Там действительно был Григорий. На мотив Бражника он был без куртки, и стоял в полупустой комнате в матроске и штанах. Не замечая сына, и, похоже, не расслышав их диалога, он танцевал у двери и пытался снять её.

– Он?.. – начал парень, обращаясь в пустоту.

– Берёт мебель у мёртвых.

Серёжа с вопросом посмотрел на Бражника. Это именно то, что он и хотел сказать, но с чужих уст эта фраза звучала в разы пугающе.

– Но...

– Не обидятся! Он пришёл к нам вчера и спрашивал, где можно будет надыбать мебели и стёкол. У нас давно нет никаких мастеровых, и мы без задней мысли сказали ему снять с брошенных домов. Кто бы мог подумать, что он с таким азартом возьмётся за это?!.

И даже этого Григорий не слышал. Он так увлёкся работой, что ничего не замечал. В углу комнаты уже была свалена небольшая кучка мебели.

– П-пап?..

Григорий ничего не ответил, даже не обернулся.

– Не беспокой его. Пусть рабочий работает как проклятый, а мы отдохнём. – Бражник развернулся и вышел из избы. Серёжа пошёл за ним. Через дорогу их уже ждала небольшая и дружелюбная компания местных.

Словно пришедшие на киносеанс, эти незнакомые Беглову-младшему люди расселись на лавке напротив заброшенной избы. Подошедшему уступили место, и, поборов смущение, он уселся на жирное и подозрительное пятно. С обратной стороны, где мог бы находиться огромный экран открытого кинотеатра, располагалось окно, за которым пахал Григорий.

– Ляпота-а!.. – проблеял Лёзок, потянувшись к новой порции для своего пустого желудка. – Лучше ра-аботы только лицезрение чужой ра-аботы.

Слева мужчина и женщина, и справа мужчина и женщина. От всех смердело так, словно они не только пили свой самогон, но и купались в нём и вообще родились из самогона. Однако, несмотря на их печальный запах, вели они себя очень спокойно и культурно.

Картина впереди и правда была занимательной. Григорий работал без продуха, точно сложив на чашу весов не просто время и физические силы, но и саму жизнь. Он работал так усердно и самоотверженно, что в любой момент ожидалось, что он упадёт замертво, а на его место встанет другой проклятый. Такая вот изнурительная смертельная эстафета… Кто продержится дольше?

– Будешь? – неожиданно спросил Бражник, протягивая парню наполовину полный стакан самогона.

– Извините, не пью.

– Это верно. Иначе что будет у нас за славная армия, если даже кадеты в ней спиваются? – И снова мерзкий смех.

Бражник сел на землю и уставился в ту же точку, что и вся компания. Молча минуты миновали минуты, и все внимательно следили за представлением. Не хватало только того, как кто-нибудь начнёт делать ставки.

– А где Борька?

– А бес его знает! Наверное, отправился куда-нибудь шляться, как привык делать. А что, соскучился?

– Не очень...

– Ну смотри, а то мне больше некого тебе предложить. – Странная фраза от странного человека. Впрочем, это было вовсе не удивительно.

Молчание воцарилось быстрее, чем Серёжа мог бы о нём подумать. Любые темы для разговоров здесь были в проигрышном положении, покуда было иное… развлечение.

В какой-то момент молодой кадет даже подумал, что будет, если неожиданно задать какой-нибудь провокационный вопрос? За последние несколько дней у него набралось такое ошеломительное количество мыслей, что он мог бы ими разбрасываться на каждом углу. Юлия, бабушка Ждана и её изба, второе Неясыти, ночные звуки, Бледный, камень в центре села, могилы... Интересно, как быстро любая из этих тем уничтожит молчание и полную незаинтересованность в разговорах? Как вообще отреагируют местные на то, что кто-то сует нос в их тайны?

Когда вокруг слышно только сиплые дыхания, глотки в огромные и жадные глотки из бездонных стаканов, периодические всхлипы женщин, сопение, кашель, то так и хотелось окончить весь этот оркестр одним простым вопросом. Или даже двумя. Парень осмотрелся кругом: тупые лица соседей по скамье ни о чём не говорили, – они даже не замечали своего гостя. Он сжал кулаки и облизал губы. Сейчас первые слова сорвутся, и да будет шоу!

Сбоку со стороны полей что-то упало. Парень, и только парень, обернулся на звук. По полю бегал какой-то старик и пытался поймать маленького воробья, который, как настоящих хулиган и игрок, взлетал на небольшую высоту и снова садился на землю, дразня догоняющего. Но это не походило на игру с невинным зверьком, – старик действительно желал поймать неугомонную птицу. Ему нужно было её поймать.

– А это кто?.. – спросил Серёжа. Он впервые увидел этого человека, из-за чего местная интимная атмосфера с теми людьми, которых он видел почти в первый раз, была нарушена.

– Это И-игорь – местный дурак, – ответил Лёзок, даже не обернувшись. Он словно по звуку уже понял, кто, где и за кем. – Но рукодельник... сла-ава богу.

– Именно он и следил за Неясытью, когда на то была необходимость, – добавил Бражник. – Целых тридцать лет пахал. Вот и допахался.

– В каком смысле?

– Кукухой поехал! – вернул себе инициативу Лёзок. – Ста-арик был не дурак – хозя-яйство только на его плечах и держалось, но ка-ак пришло "время" сразу же окочурился. Замкнулся, ста-ал нелюдим, агрессивен. И... все-е болтают, словно у него воробей язык забра-ал, вот он и гонит бедных пташек.

– Одичал, в общем, – сократил до пары слов Бражник.

– То есть он немой?

– Не твой, и го-оворить ещё не может. Но не потому что не-е хочет, а потому что не мо-ожет.

Игорь... Серёжа с любопытством посмотрел на прыгающего за птицей старика. Возможно, это тот самый Игорь, о котором говорила Юлия, до того, как умерла. Он может знать что-то о ней, и о любом другом вопросе, что мучают парня. Но всё же, стоит ли доверять ему? Стоит ли углубляться в эти роковые вопросы, даже не представляя, будет ли возможность защититься?..

Серёжа прощальным взглядом окинул Игоря, пока тот не скрылся за избой. Он ничего к нему не ощущал, кроме лёгкого отвращения и сожаления. Если он действительно был тем, кто поддерживал в Неясыти жизнь, то его текущее состояние ни что иное чем натуральное надгробье над могилой некогда замечательного человека.

– Ну, бес с этими пропавшими людьми, лучше заняться теми, кто ещё с нами. – Бражник поднялся с земли и направился к Григорию в избу. – А тебе, парень, было бы неплохо наведаться к бабушке Марусе, посмотреть, чем там занимается твоя мать и сестрёнка. Идёт? – По его бодрым ноткам в голосе это звучало не как совет, а как настоящий приказ. Беглов-младший даже ненадолго ощутил себя как в кадетском корпусе.

Он направился в указанном направлении, где очень скоро встретил и избу, и мать с сестрой и бабой Марусей внутри. Словно карикатура на сельскую жизнь, за столом сидели все три женщины: самая старая из них показывала какие-то древние вышитые картины, повествуя о временах своей цветущей юности. Она медленно и утончённо потягивала самогон вперемешку с чайным грибом, как и мать девочки, но с куда более заметным смешиванием. Сама же девочка со скучающим лицом пыталась выловить сливу из банки с компотом. Серёжа зашёл к ним почти незаметно, и сидел так до самого вечера, пока тени на улице не стали перекрывать все тропинки и уголки.

– Пойдёмте домой, – сказал парень. Только в этот момент мать заметила сына, и даже постыдилась своей невнимательности к старшему ребёнку.

Через пять минут они уже подходили к избе лесника. Свет не горел, и складывалось ощущение, что Григорий дальше пропадает с Бражником или работает. Стоило троице подойти к заветной двери в тёплую избу, как она оказалась запертой. Никому не понравился этот знак – запереться можно было только изнутри на щеколду, но никак не снаружи. Мария постучала в дверь, но никто не отозвался ни голосом, ни скрипом половицы.

– Серёжа, иди проверь окно, – сказала женщина, одной рукой стуча в дверь, а другой придерживая дочь.

Парень отошёл к окну и облегчённо выдохнул, поскольку этим утром самолично открывал ставни. Даже малейшего намёка за грязным стеклом не было видно, только плотные тени и искажённые на окне образы.

– Гриша, ты там? – звала Мария, но всё было также глухо. – Открывай!

Вспоминая то, что случилось одной ночью, Серёжа не желал оставаться на улице слишком долго, – стоило темноте накрыть всех разом, как могло случиться что-то действительно страшное.

Он постучал в окно, но результата было не больше, чем от ударов дверь. Может, внутри всё же никого нет, и дверь просто заклинило? Парень прижался лбом к стеклу и попытался разглядеть что было внутри.

Точно по зову, вначале он увидел движение во мраке, а за ним и едва уловимый отдалённый звук.

На родительской кровати кто-то был. Это была сгорбленная и голая женщина, восседающая над кем-то, прыгая вверх-вниз и придерживая груди. Она была повёрнута к окну, но никак не замечала случайного зрителя, или просто не желала его замечать. Кроме неё был и Григорий, что был конём в этой скачке и находился под незнакомкой. Вместо цоканья копыт, из избы доносился едва уловимый женский стон.

Серёжа не мог отвернуть глаз от этой картины. Кто она? Он никогда её раньше не видел, и даже представить не мог, что в таком захолустье может жить красавица с такой тонкой и искусной фигурой. Часть её стана и лица скрывали тени, оголяя лишь небольшие изгибы заходящими солнечными лучами, и в таком свете она напоминала чарующую фантазию.

Она была чудесна, желанна. От неё тяжело было оторвать глаз, а голос опьянял. Серёжа не просто хотел заставить Григория опомниться, он хотел оказаться на его месте.

Парень повторно ударил, грозя разбить стекло, и снова мир внутри избы был глух к зову снаружи.

– Скотина! – рявкнул он. Его охватила ненависть, и он не мог описать себе, почему именно это чувство огнём выжигало его сердце.

Серёжа вернулся к матери, но ничего не сказал ей. Она начала расспрашивать сына, поскольку испугалась его бурной реакции, а тот лишь молча принялся выносить дверь плечом.

Удар, второй, третий. Стоило и в четвёртый раз нацелиться на непробиваемую баррикаду, готовясь попрощаться с ноющими костями в плече, как просвистела щеколда.

Дверь открылась. За ней стоял Григорий в одних штанах, весь вспотевший и перепуганный, точно мгновение назад был вырван из цепких лап кошмара. Кроме него, в избе была только кошка.