У чёрта на куличках

30 ноября 1988 года, утро

Серёжа даже не удивился, когда Григорий не вернулся ни днём, ни вечером, ни даже ночью или ранним утром. Возможно, – на это было тяжело надеяться, как ни хотелось, – с ним что-то случилось. Ещё прошлым днём, пока сын прохлаждался в избе бабушки Жданы и в гостях у Игоря, Мария и Вера отправились искать мужа и отца. К их величайшему сожалению, опасению, страху и недоумению, они так и не нашли Григория, как и не нашли того, кто мог бы хоть чем-нибудь им помочь. Маруся, как и всеведущий, всезнающий и всемогущий Бражник не смогли что-либо сказать. Складывалось такое ощущение, будто Беглов-старший провалился сквозь землю.

Пока Серёжа проводил день за расшифровкой письма, остальная часть его семьи искала потерянного семьянина. Женщины посетили и кладбище, и избу бабы Жданы, и пару заброшенных халуп; они даже думали отправиться к машине, но развернулись у самой чащи, и шага не сделав в её утробы. Мария была готова посетить отвратительный свинарник, но стоило ей остановиться на пороге в кромешную тьму и царство витающих в воздухе нечистот и испарений, как животный и неописуемый страх окутал её. Она ощущала каждый волосок на голове, который вместо окоченевших ног пытались умчаться прочь. Свинарник так и остался неосмотренным. Григория не стало, словно и не было, прямо так, как иногда мечтала сама Мария, даже малышка Вера, но его деяние и наследие оставалось с ними, прямо в Неясыти.

Домой женщины вернулись измождёнными, не способные толком похвастаться или пожаловаться на результаты поисков. Вера быстро уснула под боком брата, а Мария огорчённо укуталась во все два одеяла.

Серёжа проснулся уже после своей сестры, которая довольно громко шуршала в корзинах в поисках чего-нибудь съестного. Он редко видел её лицо, которое ничего не выражало, – и ещё реже улыбку, – но сейчас девочка выглядела более здоровой, и её лоб украшали маленькие игривые морщинки активных раздумий.

– Есть что-нибудь интересное? – спросил он, опустившись на пол рядом с сестрой.

– Нету, – тихо ответила девочка. Она показала пальцем на маму и приложила к губам. «Тихо».

Серёжа посмотрел на Марию. Её лицо успокаивало его, даже радовало. Ему показалось, словно она была чуточку счастливее, чем обычно.

– Так вот же банка с квашенной капустой. Почему ты её отложила?

– Не хочу…

– Почему?!

– Она не вкусная… – Если бы подобная отговорка работала в кадетском училище, Серёжа бы давно отказался от спартанской пищи.

– Ну, другого выбора у тебя нет. – Парень открыл банку и принюхался. Эта партия действительно имела какой-то специфический запашок, но он уже имел опыт и умения, что пара ломтей хлеба зачастую перебивали многие отвратительные на вкус блюда. – Может быть зайду сегодня к Бражнику, попрошу его снова нас снабдить.

– Нет! Не надо! – Вера чуть ли не закричала на брата. От удивления он едва не выронил банку.

– Что?.. Что такое? Почему?

– Я… Я не верю ему…

– Почему? – повторил парень.

– Он… странный.

– Он просто деревенский. Ты не привыкла к таким людям, вот и находишь их странными. – Серёжа улыбнулся. Он припоминал, как сам когда-то был таким пугливым, но Григорий быстро позаботился, чтобы его сын, и тем более первенец, не «хвастался» ветром в голове.

Девочка не нашла что ответить брату. В насущных делах он был в разы умнее её, но… но она что-то чувствовала к Бражнику, и по большей части это напоминало страх, прямо как тогда, когда ночью ветви деревьев перекрывали свет уличных фонарей, окуная её комнату в кромешную тьму. Вера была на «ты» со страхом.

– Я… просто… Не надо, пожалуйста.

Её брат ничего не ответил. Пусть его молчание будет ответом, положительным, если того захочет девочка. Он и сам не хотел частить со встречами с Бражником, учитывая, к чему это привело его отца, но при определённых обстоятельствах другого выхода не будет.

Серёжа поднялся с пола и начал собираться наружу. Всё равно там было куда лучше и спокойней, чем в тесной и душной избе.

– Ты куда? – спросила девочка, прекрасно зная ответ.

– Наружу.

– Но что ты будешь делать?..

– П… – он осёкся. Что действительно он собирается делать снаружи? Он не собирался идти искать отца или гулять на голодный желудок; даже не мысли пойти к Бражнику за провизией вынуждали его уходить. Ему просто не хотелось оставаться один на один со своей извечно грустной и апатичной маленькой сестрой. – Дела.

Он уже собрался и вышел в сени. Девочка не спешила останавливать его, и не продолжала спрашивать. Похоже, ему удастся сбежать, ограничившись малой кровью. На мгновение он представил себе отца, который также любил убегать от ответственности, туда, где ему было проще. Возможно, без Серёжи Вере и Марии тоже станет легче.

– Если найдёшь папу, скажи ему, что мы скучаем, – бросила девочка в спину.

Стоило юноше открыть наружную дверь, как на входе он увидел человека. От удивления Серёжу передёрнуло внутри, и во второй раз, когда он узнал утреннего гостя.

– Привет, сынок…

Григорий медленно вошёл в сени, осторожно обойдя сына, боясь случайно столкнуться с ним. Выглядел он далеко не здоровым: весь бледный, с слегка землистым отливом в лице, словно последние дни пролежал в земле. Осунувшееся лицо, сгорбленная спина, мешки под глазами и едва живая поступь – настоящее умертвие.

– Привет, дочка… – прозвучал его голос, когда он вошёл в комнату. Дальше тело рухнуло на кровать и пыталось отдышаться.

Серёжа вернулся назад, посмотреть на то, во что превратился его отец. Мужчина развалился на кровати и закрыл глаза. Если бы дети не увидели его на ногах пару секунд назад, то могли бы подумать, что это труп. Возможно, аналогичная мысль посетит и Марию, и, проснувшись, она будет очень сильно удивлена и напугана. Серёжа и Вера смотрели на Григория, пока тот не уснул. Картина повисла в безмолвии, а юноша вышел из избы.

Теперь ему ещё сильнее хотелось оказаться как можно дальше от дома, где была его семья. Возможно, в ближайшие часы отец умрёт, – последние дни его «весёлой» жизни возымеют эффекта, и будут ярким показателем того, что заслужил подобный человек за свою короткую и жалкую жизнь. Будет лучше, если Серёжа в этот момент не окажется в первых рядах. Выйдя на улицу, он прошёл мимо знакомых изб, представляя, как будет поступать, когда Григория не станет.

– Впервые вижу у тебя на лице улыбку, – неожиданно прозвучал голос Борьки.

– Чёрт возьми! – испуганно вскрикнул Серёжа. Его уже третий раз за это утро напугали, он совсем расслабился и потерял всякую осторожность. – Тебе бы колокольчик на шею повесить!

– О чём думал?

– Ни о чём.

– «Ни о чём» бывает таким весёлым?

– Борька!.. завались.

Парень только заулыбался. Грубость он привык воспринимать игриво, как и постоянные гонения, оскорбления или удары. Но то, что выдавливал из себя Серёжа, пытаясь казаться крутым и смелым, было крайне комично. В этот момент молодой кадет представлял, как наконец-то справляет день рождения Веры, в кругу семьи, где все улыбаются и наслаждаются праздником. Он почти поверил, что находился со всеми за общим столом, пока не появился Борька.

– Если я завалюсь, то ты останешься один. – Какие-то новые нотки стали проглядываться в его голосе, словно это уже был не тот парень, которого знал Серёжа. – Тебе не с кем будет говорить, и тебе будет очень плохо.

– Ты… – Беглов-младший сразу узнал это обращение, эти ехидные нотки в голосе. – Какого хрена ты начал говорить как Бражник?!

– Просто так, но признай – я прав.

– Признаю, если ты завяжешь с этим.

– Идёт.

Борька подошёл поближе, почти вплотную. Будь у него на то желание, он мог бы легко схватить своего приятеля за шиворот.

– Я хочу тебе кое-что показать.

– Не говори, что это очередное село!..

Борька вжал голову в плечи, будто его отругали. В глазах мелькнул страх, и он… обнажил зубы?

– Молчи! Не здесь! Совсем из ума выжил? Пошли за мной.

Это уже было что-то новое. Борька быстрой походкой направился в известное только ему направление, а Серёжа засеменил следом. Всё это действительно напоминало то, как они вышли в другое Неясыть. Если их ждёт очередной клон села, то кто-то из этих двух точно сойдёт с ума.

На этот раз они миновали площадку с большим камнем и направились в сторону кладбища. За холмом с крестами пролегал знакомый лабиринт, почти такой же, как и со всех сторон, но уже с первых шагов Серёжа заметил значительную разницу. Почва проваливалась под его ногами. Это было болото.

– Куда ты меня повёл? Убить хочешь? – спросил Серёжа, глядя в спину Борьке. Тот шёл вперёд, не смущаясь ни ворчанием друга, ни водой, затекавшей в сапоги. – Сука, Борька!

Парень остановился. Было уже поздно, чтобы подумать над тем, что не стоит входить в воду и мочить ноги. Дальнейший путь в глубины мог показаться куда более неприятным и жутким. Деревья редели, а местами и вовсе лежали ничком, погруженные в трясину.

– Идём, идём! – торопил его Борька.

Серёжа выругался и направился в топи.

Минут через десять, – расстояние казалось таким же, как и при выходе в сторону второго Неясыти, – они вышли в самое сердце болота. Вода была примерно по колено, местами виднелись бугры тины и поваленные гнилые деревья. Всматриваясь в изуродованный, влажный и заросший луг, Серёжа приметил одну деталь, что вовсе не обрадовала его: помимо холмов из земли и тины, он видел скрытые травой и мхом крыши деревянных изб, как и выглядывающие из воды столбы.

– Не говори, что… – начал Серёжа.

– Круто, да?

– Меня это начинает: а – пугать; б – раздражать. Я требую ответов, Борька!

Серёжа не мог представить, откуда вокруг Неясыти ещё целых два таких же села, в отвратительном и запущенном состоянии. Почему никто никогда не слышал об этом месте? Почему на карте нет никаких обозначений? Почему все они выглядят идентично друг другу? ПОЧЕМУ?!

У юноши участилось сердцебиение, тело горело от подступающего психоза, а голову раздирала мучительная боль.

– Успокойся, – сказал ему Борька. Умиротворённый, как удав, как паразит. – Да, это и правда похоже на другое село.

– Ты знал?

– Не так давно.

– Как ты вообще находишь эти вещи?

– Я просто гуляю. Люблю побродить в одиночестве, подумать. Очень полезно и приятно… Советую.

Пока они разговаривали, складывалось ощущение, что под ногами кто-то плавает.

– Но это не совсем то, за чем я тебя сюда позвал, – продолжил Борька, также посмотрев себе под ноги. В мутной воде ничего не было видно. Внизу то ли было что-то крупное и живое, то ли простое упавшее дерево.

– И зачем ты меня позвал?

– Для ритуала. – Из уст сельского паренька это слово звучало комично, и слегка пугающе.

– Какого ритуала?

– Последний день осени. Узы между людьми, местами, событиями, стихиями и мыслями сильнее, чем обычно. Завтра они уже замёрзнут, и будут крепнуть до самой весны. В это время связи самые сильные, почти до самой смерти. Сейчас или никогда.

– Я тебя не понимаю, Борька. С чего ты взял, что я решил связать себя с тобой какими-то узами?

– Потому что так надо. Не скажу, что это цельно моё желание, но… Это необходимо.

Борька потянулся рукой за спину и вытащил оттуда самодельный нож. Его приятель напрягся. Один раз он видел, как люди защищались против ножа, и существовал крайне малый шанс того, что у него самого что-то удастся.

– Не надо делать глупых вещей… – проговорил он, но Борька и не собирался нападать на друга. Парень поднял правую руку и рассёк ладонь. Ни одна мышца не дёрнулась, ни капли сомнений в глазах. Слепая, холодная и будоражащая уверенность. Красная струйка стекла по его шубе и капала в воду.

– Теперь твоя очередь, – сказал он, передавая нож.

– Нет, спасибо.

Неловкая пауза повисла между ними. Ног ещё раз что-то коснулось, и Серёжа посмотрел вниз. Было удивительно, что в такую погоду и время года, он ещё не околел, – вода была даже не холодной, а… тёплой. Он осмотрелся. Всё это место выглядела как ловушка, и он сам пришёл на поводу у Борьки. Как давно от воды начали идти испарения?.. Болото что, кипит? Или это какой-то природный газ?

– Это надо сделать, Серёжа.

– Тебе надо, ты и делай!

Борька воспринял это как указание и направился в сторону друга, но тот попятился назад.

– Не подходи ко мне, придурок, иначе я тебе врежу!

Он запнулся, или, возможно, что-то схватило его за ногу, и он упал. Вода действительно оказалась не такой холодной, какой должна была быть, и этому пришлось убедиться лицу, поскольку парень с головой ушёл под воду. Ладонь обожгла резкая боль и проникающий под кожу холод. Серёже казалось, что, находясь в воде он слышал чей-то спокойный, и в то же время властный голос. Голос болота. Он манил, рассказывал истории, показывал удивительные картины в нитях трясины и щепотках песка, дополняя всё плавающими туда-сюда ветками. Это чем-то напоминало движение города, но с высоты птичьего полёта: вот ветка-трамвай, проезжающая мимо городской площади, вот чья-то статуя... Это был приятный вид. Серёже хотелось задержаться в воде, прислушаться к голосу, узнать, кто говорит с ним. Но парня резко выдернули из влажного плена.

Голова наконец-то оказалась над водой, окатив мокрую кожу неприятным, колючим и прохладным ветром. Хотелось снова вернуться под воду, ощущать приятные и тёплые прикосновения к коже, слушать тот спокойный голос…

– Ого, ты похоже напоролся на гвоздь, – заметил Борька, поднимая упавшего друга на ноги.

Парень был прав: ладонь Беглова-младшего украшала маленькая сквозная дыра. Весь он промок, и частично покрылся тиной, словно сам Водяной. Пытаясь встать на ровную поверхность, он во второй раз чуть ли не ушёл под воду, но Борька быстро вцепился в руку товарища. Тёплая кровь потекла по одеждам обоих юношей.

Как и хотел Борька, их кровь смешалась.

– Я иду домой, – проворчал Серёжа, отдёрнул руку помощника и развернулся в сторону Неясыти.

– Почему?

– А ты как думаешь, придурок? Я промок до нитки… И у меня рука в крови!

Серёжа ушёл, и Борька не спешил его догонять. Интересно, как долго он будет стоять по колено в воде как истукан? Это уже не особо касалось Серёжи. Он хотел как можно скорее вернуться домой, залезть на печь и отогреться. Клал он на этого Борьку и на всё Неясыть!

Перед избой он отрясся, сбросил с себя всю тину и прилипшую к одежде траву. Ладонь уже не так сильно болела, и он вошёл в избу, неся с собой стойкий запах трясины.