У чёрта на куличках

22 ноября 1998 года, утро

Парень так и не смог уснуть, и всю ночь проволочился под боком у сестры. Это напоминало ему то, как первую ночь он мучился совершенно аналогично. Когда в окне стало чуточку светлее, от того, что солнце соизволило подняться, спустя очень долгое ожидание… Серёжа не поленился спуститься и сделать вид, что проснулся самостоятельно.

Все остальные проснутся приблизительно через час. И всё это время Беглов-младший просто сидел на стуле и считал остатки еды. Прошлым вечером местные поделились новыми продуктами, из-за чего вся семья новоприбывших могла жить без малейшего чувства голода. Разглядывая то, что легко попадёт ему в рот сегодня или в любой другой день, он заметил небольшой окорок. Красный ломоть так и привлекал к себе внимания, напоминая сплошную яркую кашицу.

Юлия.

Перед парнем словно лежала часть девушки, той самой, которую на его глазах разорвали в клочья. Это был бы ужасный подарок случайному зрителю, но этот кусок таковым не являлся, – он ведь появился задолго до убийства… Или казни? Только сейчас, собравшись мыслями, не отвлекаясь на появившуюся перед окном черноту и то, что вдалеке маячили маленькие и звериные фигуры. Теперь он мог подумать, углубиться в вопрос, вернуться на несколько часов назад, когда залитая лунным светом дорога между избами была немой сценой звериной расправы.

Нет, он не мог ошибиться, там была Юлия, и кто-то ещё. Будь у него возможность познакомиться, – или хотя бы один раз взглянуть, – со всеми, то легко можно было бы найти настоящих виновных и… Его.

Пока в избе было тихо, а все никак не могли отойти от сонного заточения, юноша надел ботинки, набросил сверху куртку, и глупо остановился у двери. Стоило только оказаться на финише (или старте?), как всякая мотивация исчезла в никуда. Может ли быть такое, что снаружи всё ещё стоит тот чёрный пёс, нагло сторожащий дверь, не дающий даже приоткрыть её? Сможет ли Серёжа справится с клыкастым комком шерсти и бешенства, если эта дура решится напасть? А если и так, хоть кто-нибудь спасёт его? Точно не отец и не мать с сестрой… Если первый насильно бы медлил, надеясь, что все его проблемы исчезнут после сомкнувшихся на шее несовершеннолетнего сына клыков, то остальным подобный подвиг был не по силе.

Парень уже минут десять стоит статуей перед дверью, не в силах ни толкнуть её, ни сделать шаг назад и бросить всю инициативу в печь. От представленных картин собственной смерти и схватки с псом, словно Геракл и Немейский лев, сердце бешено стучало, отбивая барабанное соло на каждом рёбрышке. Кровь проносилась галопом по телу, пот стекал ручьём, и было чертовски душно. Прямо в куртке, всё ещё внутри избы, и доводя себя до исступления, он никак не решался.

Он просто сделал шаг и толкнул дверь. Он хотел выбраться. Сбежать. Не от этих образов, что застыли у него перед глазами – образами собственной гибели, а от духоты и запаха отца…

Дверь чуть ли сама не открылась перед юношей, резко вылетев наружу и грозно ударившись о стену. На секунду сложилось ощущение, словно её разорвёт на части от этого удара. Но она вернулась назад, скрипя петлями, будто жалуясь на неуклюжего жителя. Убедившись, что никто не проснулся от такого грохота, Серёжа вышел наружу и пошёл вниз к избам. Через пару минут он заметил, что снаружи было не так прохладно, как должно быть, словно в Неясыти температура никогда не была ниже или выше указанного чем-то – или кем-то – уровня.

Он дошёл до первых изб, позади которых всё и происходило, но вместо того, чтобы пойти дальше, зайти на ту улицу где и произошло убийство, он ушёл в сторону. Ступая мимо проходов, он повторял снова и снова картину, представляя то, как знакомые фигуры повторно проносятся мимо, перемещаясь то на четырёх лапах, то на двух. И вот, он остановился там, где последний раз видел Юлию и Бледного.

Ни в хижинах, ни в самом проходе не было ничего необычного, ничего ужасающего или сверхъестественного, но явно складывалось ощущение, что стоит только сделать пару шагов внутрь, как он переместится туда. Подойдя, он заметил, что на земле нет ничего. Там, где должна была лежать, – где точно лежала! – растерзанная Юлия, ничего не было. На снегу могли бы остаться следы, но не на сухой земле. Ни куска ткани, ни пятна крови, будто всё просто приснилось, или после убийства поработал очень матёрый уборщик…

Навалившаяся из ниоткуда гора сомнения всё же заставила ночного соглядатая подойти ближе, и… обнаружить ничего. Никакого магического перемещения в прошедшую ночь, никаких новых для глаз деталей. Ничего. Пустая и одинокая улица с заброшенными и умирающими избами, ни в одном из которых не наблюдалась жизнь. Ни одного следа ночного преступления.

Серёжа встал на истоптанную землю и просто молча смотрел на неё. Даже через несколько минут неутомительного наблюдения не появился хоть намёк, хоть призрачный ответ на мучающий вопрос. Но в то, что ему всё-таки могло показаться, никак не хотелось верить.

Он стоял дальше, и кто-то положил ему руку на плечо. От неожиданности, будучи на нервах, парень резко развернулся и был готов вслепую ударить бесшумного незнакомца, – перед глазами всё ещё находилась разорванная на части Юлия, и ему не хотелось быть следующим. Это была Мария.

– Пошли домой, Серёжа, а то папа проснётся, и ему не понравится… – Она не заметила того, что сын чуть ли не ударил её кулаком, и едва смог остановиться. Она выглядела сонной, ужасно уставшей, на лице заметней стали выступать морщины, где возраст брал своё с утроенной силой.

Мария подошла к сыну вплотную и обняла его, положив голову на крепкие плечи. Несмотря на то, что у неё уже давно был муж, столпом семьи она считала другого. Возможно, Григорий догадывался об этом, и в этом была главная причина его неисчислимой ненависти к сыну. Но мать не могла идти наперекор сердцу, наперекор чувствам и желаниям быть рядом с тем, кто мог всегда поддержать, помочь и защитить. Таким ужасным случаем и перепутьем судеб, она обрекала своего сына на страдания, только потому что была слаба и нуждалась в защите. Сам же Григорий крепко спал, и если бы ему удалось увидеть эту картину воочию, то гнев бы отупил его до состояния безумия.

Серёжа неловко ответил на объятия любимого человека. Он едва не ударил её; не ударил того, кем дорожит чуть меньше, чем родной сестрой!.. И если бы это произошло на самом деле, если бы пара мгновений оказалась не в его власти… он был бы готов даже отрубить себе руку, лишиться всего, лишь бы заполучить прощение и расположение любимой матери. Он мог бы отдать всё будущее, жизнь! Лишь бы снова видеть на её лице улыбку. Муки были бы лишь мелочью…

– Давай вернёмся. Я приготовлю завтрак, мы все поедим и пойдём работать?

– Хорошо, мама.

– Что значит вы не в курсе куда делся мой носок? – разнёсся рёв по всей комнате. Не прошло и пары минут после пробуждения Григория, как его крик был слышен даже за пределами избы. К тому моменту сын с матерью уже полчаса как были в внутри.

– Гриша, ну где ты мог его оставить? Вспомни.

– Оставить? На кой хрен мне оставлять один носок из единственной пары что у меня есть?!

Вера сидела на печи и покачивала свисающими ноги. Мария готовила, а Серёжа незаинтересованно стоял в стороне. Половина комнаты уже превратилась в пародию на благоустроенное помещение, поскольку Беглов-старший искал драгоценную пропажу.

– Издеваетесь надо мной, пошутить решили! – Тут его резкий взгляд остановился на сыне, который всегда был первой жертвой для любых нападок. – Отвечай, засранец, что удумал?

– Ничего, – Серёжа даже пытался не смотреть на отца, но тот только заводился от подобного; он заводился при любых обстоятельствах и результатах…

– Врёшь! С самого начала как мы приехали, ты шатаешься без дела и глаза косишь. Волчонок. Вот бы тебе зубы выбить, палку показать, и будешь знать, кто здесь вожак.

– Вчера так ты вообще весь день вместе с Бражником провёл.

– Тебя не касается, что я делал прошлым днём!

– Гриша, а может и правда у местных забыл? Мы же заходили к ним в гости.

– Я не… Нет! Не мешай, женщина, я учу сына уму-разуму. Почему ты ночью проснулся?

– Бессонница.

– И решил просто поглядеть в окно? – Допрос начал принимать самую странную и нелепую форму. Неужели Григорий будет ворчать и злиться только из-за того, что кто-то смотрит в окно?

– Ты же сам всё видел… – Было тяжело справиться с новым наплывом знакомых образов. Прошло уже много часов, а они с каждым разом становились всё более красочными и яркими.

– Я видел, что ты шатался рядом, и точно строил свои кадетские козни. Верни носок!

– Гриша, ну пусть его! У Серёжи если что есть запасные – поделится.

– Не в этом дело, женщина! Я не потерплю, чтобы в моём доме были воры и тунеядцы, и тем более, чтобы они жили рядом со мной! За такое морду бьют, что в тюрьме, что на воле!

Отец семейства схватил сына за рукав свитера, почти у самого плеча, и поволок на себя. Серёжа догадывался, что могло пойти следом, и даже в глубине души надеялся на то, что обязательно пойдёт дальше. Быть может, пара ударом кулаком или жёсткая тряска выбьют ночные картины.

– Папа! – резко прокричала Вера, привлекая к себе всеобщее внимание.

– Не сейчас, Вера! – Его голос на мгновение стал мягче, даже каким-то добрым…

– Папа, там стучат в дверь! – Только эта фраза и остановила его.

Григорий замер и прислушался. Ничего. Он бы не поверил дочери, если бы в прошлый раз, при аналогичных обстоятельствах, девочка не оказалась права. Он даже не стал накидывать на себя пальто, а в одной матроске вышел в сени.

– Слава богу, – шёпотом проговорила Мария.

Дверь наружу хлопнула. Вера спрыгнула на пол и побежала к окну. Брат помог ей открыть тяжёлые створки. Снаружи стоял отец, и по нему не было видно, что он мёрзнет: лёгкий пар исходил от его тела, указывая на перепад температуры, но сам он не ощущал дискомфорта, несмотря на то, что его собеседник в виде Бражника, – что было не удивительно, – был укутан по зимней моде.

Парень всматривался в двух мужчин, пытаясь понять, что они говорят друг другу, и на лице Беглова-старшего не было видно никакой нотки отвращения, которая посещала его в первые пару дней. Эта парочка выглядела как старые друзья, которые встретились только по воле случая.

– Он зовёт в гости, – сказала Вера.

– Ты по губам что ли читаешь?! – удивился Серёжа.

– Нет, но по нему видно. Когда вчера звал, также выглядел. У него глаза горят…

– Ну уж нет. Если он опять к себе потащит, то мы пойдём к бабушке Марусе. Верно, Вера? – раздалось из-за спины замечание матери. Без мужа в одной комнате она звучала куда более уверенной и бодрой. – Пусть сам сидит с этим человеком, и делают, что хотят. А у нас есть свои дела.

«А мне тогда что прикажете делать?» – спросил у самого себя Серёжа. При таких стечениях обстоятельств, он действительно окажется один, как и обещал пару дней назад сам Бражник.