У ИСТОКОВ ДЕСПОТИЗМА

Поэт Давид Самойлов в одной драматической сцене заставил своего героя, светлейшего князя А. Д. Меншикова открыть дочери тайну власти в России. Генералиссимус ожидал ареста и остро переживал предстоящее падение: Я знатен, я богат. Почти владею целым государством! Но в этом‑то "почти" загвоздка вся!.. Я — первый из вельмож, но я второй. А в русском государстве нет вторых — Есть только первый, а за ним последний… Эту черту российской действительности страстно клеймили те, кто боролся с самодержавием. Достаточно вспомнить Н. Г. Чернышевского, сказавшего горькие и полные ненависти слова: рабы, рабы, сверху донизу, все рабы.

Что же помешало возникновению в России прочных демократических традиций? В. И. Ленин писал о "бесконечных формах татарщины в русской жизни". Азиатский способ властвования и рабскую покорность народа связывали с монгольским нашествием еще с карамзинских времен.

В мировой истории роль завоеваний была различной. В незапамятные времена Рим "огнем и мечом" покорил Галлию, но принес все‑таки магистральные дороги, мощенные камнем, города с триумфальными арками, римское право и латынь. Синтез римского и "варварского" оказал мощное воздействие на социальное и культурное развитие будущей Франции. Известно и другое завоевание — нормандское — во второй половине XI века. Оно внесло элементы нового в политическую жизнь Англии, хотя типичные для страны формы социальных и политических отношений легко переварили в себе новую знать и новую династию. Вильгельм Завоеватель объявил даже, "чтобы все хранили и соблюдали законы" англосаксонского короля Эдуарда.

Каким же образом монголы смогли изменить облик Руси? И только ли они были виноваты в том, что неизмеримо большей, чем в Европе, оказались в России роль и сила государства? Попробуем найти ответы на эти вопросы, волновавшие умы не одного поколения историков.

В конце XV века из множества земель и княжеств возникло, к удивлению Европы, новое мощное и единое Русское государство. О Киевской Руси, некогда хорошо известной и Англии, и Франции, уже мало кто из европейцев знал. Европа открывала далекую и загадочную "Московию". Что же больше всего удивляло иностранцев в облике Русского государства?

Обратимся к одному из первых европейских свидетельств о России — запискам Сигизмунда Герберштейна, посла империи Габсбургов, посетившего Россию в 1517 и 1526 годах, а кроме того, побывавшего в Дании, Швейцарии, Нидерландах, Италии, Испании, Франции. В письме "королю римскому" — Фердинанду Герберштейн написал о "северной" стране: "…Среди земель, просвещенных таинством святого крещения, эта страна немало отличается от нас своими обычаями, учреждениями, религиею и воинскими уставами". Удивительным для него в России оказалось могущество Василия III: "Властью, которую он имеет над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов целого мира… Всех одинаково гнетет он жестоким рабством…" Вчитаемся и в такие слова Герберштейна, быть может, не очень лестные, но чрезвычайно любопытные для наших рассуждений: "Все они называют себя холопами (Chlopi, Chlopn), то есть рабами государя… Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе".

Для последующих иностранцев, писавших о России по живым впечатлениям, такого рода взгляд на отношения внутри русского общества стал общим местом. В недавнем прошлом нашей науки эти оценки российского деспотизма безоговорочно признавались шаблонами восприятия, не имевшими отношения к исторической реальности. Но так ли это?

Вспомним хотя бы Ивана Грозного, жесток был царь, как и многие его европейские соратники по царскому ремеслу, — и Филипп II, и Мария Тюдор (кстати, по прозванию "Кровавая"), и Карл IX. Опричнина — всплеск необузданного терроризма, но 1572 год, на который пришелся ее конец, ознаменовался во Франции страшной Варфоломеевской ночью. В меньшей или большей степени злодей тот или иной правитель — это еще не специфика истории государства. Иное дело — верховной власти. Кому из европейских монархов было по плечу, казня высших сановников, приговаривать: "А жаловати есьмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же"? Назвать вассала холопом и в голову бы не пришло. А вот царь Иван сказал так, потому что реальные отношения в обществе и в самом деле позволяли считать боярина государевым холопом. Отношения всего класса русских феодалов с великим (царем) можно обозначить оппозицией "государь — холоп", определяя их как княжеско–подданнические. Именно княжеско–подданнические отношения и удивляли в России иностранцев больше всего. Ведь сами они были воспитаны в иной феодальной системе, допускавшей для различных слоев общества немалые права и привилегии, которые в совокупности ограничивали произвол монарха. Европейскую систему отношений условно можно назвать вассалитетом.

И в Московском государстве была система вассалитета, но ограниченная рамками отношений княжеских династий. Удельные князья обращались к сюзерену как к "брату старейшему". Чуть ниже их на иерархической лестнице стояли так называемые служилые князья, для государя — "слуги". Появились они в результате присоединения западнорусских земель в конце XV века. От князей удельных "слуги" отличались тем, что владели наследственными вотчинами (а не уделами) и не имели ни малейших прав на великокняжеский престол. Но удивительная тут произошла метаморфоза. К середине XVI века большинство служилых князей сознательно перешло на положение бояр, понизив тем самым свой социальный статус. Оказалось, что им выгоднее быть в государевой думе (куда служилые князья из‑за высокого статуса не входили), управлять страной и получать за это пожалования. А вот относительная независимость удельных князей от центральной власти вызывала постоянную подозрительность правительства. Естественный же ход исторического развития России привел к полной ликвидации удельной системы уже в конце XVI века и к торжеству отношений государь — подданный. Россия и Европа развивались разными путями. Но значит ли это, что рабская психология русского господствующего класса была проявлением национального характера? С. Герберштейн, того не осознавая, сам себе противоречил. В Великом княжестве Литовском, по его же словам, отношения класса феодалов со своим сюзереном были иные: "Между ними (магнатами. — А. Ю.) наблюдается такое во всем своеволие, что они, кажется, не столько пользуются неумеренной свободой, сколько злоупотребляют ею". А ведь в Великое княжество Литовское входили древние русские земли: Киев, Минск, Полоцк, Гомель — словом, весь юго–запад Киевской Руси.

Речь поэтому должна идти о специфике исторического развития Северо–Восточной Руси (Московии), то есть того самого района, который в большей степени, чем какой‑либо другой, подвергся "хирургии" монгольского ига.

Вассалитет создавал правовую систему, при которой господствующий класс получал юридические гарантии своих прав и привилегий, распространившиеся, впрочем, и на нарождавшееся "третье сословие". В Англии XIII века, стране "классического" феодализма, где раньше, чем в любом другом европейском государстве, выработались типичные для всех них социальные и политические формы, правовая система покоилась на прочнейшем фундаменте вассалитета. Несмотря на самодержавные выходки английского короля Иоанна Безземельного, именно при нем, в 1215 году, была утверждена знаменитая Великая хартия вольностей. И одна из ее статей гласила: "Ни один свободный человек не будет арестован или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона… и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных его и по закону страны". Борьба баронов с Генрихом III (1216-1272) за выполнение обязательств хартии кончилась поражением знати, но король подтвердил все то, что требовали от него бароны в петиции "бешеного" парламента 1258 года. Верховная власть уже при короле Эдуарде I (1272- 1307) провозгласила принцип: "Что касается всех, должно быть всеми одобрено". Такой тип отношений не только не противоречил принципам нарождавшегося буржуазного общества, но и благоприятно сказывался на его формировании.

Северо–восток Руси предстает к XIII веку еще не вполне определившимся в своем политическом развитии. Преобладали здесь дружинные связи, подобные тем, что характерны были и для Южной Руси. Перспектива их развития — превращение дружинников в класс феодалов–земледельцев. Старшие дружинники (бояре) становились вассалами, а младшие (отроки, "детьцкие") формировали княжеский двор. Дружинники–вассалы имели право свободно выбирать себе сюзерена и переходить от одного князя к другому. Без ведома старшей дружины князь обычно не принимал- решений. Конкретные особенности взаимосвязи сюзерена и вассала в каждой стране определялись историческими условиями. Неизменным оставалось старое дружинное правило: князь или король — лишь первый среди равных. Так, после убийства Андрея Боголюбского в 1174 году собрался съезд дружинников, который и решал, кого именно теперь пригласить на княжение. Когда же князья не захотели с этим решением согласиться и договорились между собой по–другому, дружина категорически пресекла эту попытку посягнуть на ее право выбора.

Но все большую роль играл — прежде всего на северо–востоке Руси — другой социальный слой. Многое говорят нам о нем события, последовавшие за убийством Андрея Боголюбского. Сразу во Владимире вспыхнуло народное восстание: "Много зла сътворися въ волости его, посадниковъ его и тивуновъ домы пограбиша, а самехъ избиша, и детьцкыя и мечникы избиша". Кто эти посадники, тиуны, детьцкие, мечники? Посадники северо–востока Руси отличались от знаменитых новгородских соименников невысоким социальным статусом. Их назначал князь правителями областей и городов, выбирая из числа младших дружинников. Мечники бывали и оруженосцами, и стражниками. Тиуны же — попросту холопы, но выполнявшие важнейшие поручения князя и при его дворе, и на местах. Все они вместе составляли административный аппарат княжьего двора, были слугами своего господина — такова формула отношений подданства, широко развившихся здесь. И хотя они еще не были господствующими, их влияние на поведение северовосточных князей все же ощущалось.

Не случайно именно на северо–востоке возник такой памятник публицистики (конца XII — начала XIII веков), как "Моление" Даниила Заточника. В науке немало споров о том, был ли Даниил дворянином или младшим дружинником, холопом или вообще человеком без устойчивого общественного положения. В одном‑то споров быть не может: перед нами представитель целиком зависимого от князя социального слоя. Для Даниила князь — источник благополучия ("Князь щедръ отец есть слугамъ многиим"). Автор "Моления" боготворит княжескую власть: "Возри на птица небесныа, яко тии ни орють (не пашут — А. Ю.), ни сеють, но уповають на милость божию; тако и мы, господине, желаем милости твоея". Обращаясь к князю, он сравнивает себя с чахлой травой, растущей под стеною, на которую и солнце не сияет, и дождь не льет; он обижаем всеми потому, что не огражден "страхом грозы твоея".

Как будто в разные эпохи писались "Моление" Даниила Заточника и южные русские летописи того же XII века, столь различны они и по духу, и по системе ценностей. Летописцы описывали князя, думающего с дружиной, заботящегося о ней. Мало того. Спокойно и поучительно повествует летопись, например, как один из южных князей задумал военный поход, не посоветовавшись с дружиною, и получил отказ: "А собе еси, княже, замыслил, а не едем по тобе, мы того не ведали".

Отношения подданства существовали всюду, это естественная альтернатива вассалитету в любой феодальной стране. Роль княжеских слуг в Европе выполняли министериалы, выходившие часто из числа рабов и скапливавшие в своих руках большие земельные богатства. Но довольно широкое развитие подданства на северо–востоке Руси перед монгольским нашествием сочеталось с недостаточной зрелостью класса феодалов в целом. Еще не совершилось полное оседание дружины на землю. В каком‑то смысле состояние этого района Руси начала XIII века можно сравнить с детством, перед которым открыты разные перспективы взросления…

Какое же влияние оказало монгольское иго на выбор пути развития северо–востока Руси?

Начнем с князей. Иго превратило их в вассалов монгольских ханов. В 1243 году Батый почтил приехавшего в Орду великого князя Ярослава Всеволодовича "честью" и отпустил со словами: "Ярославе, буди ты старей всем князем в Русском языце".

Впервые права великого князя были дарованы ханом. Вскоре в Орду поехали и другие князья, и их Батый "пожаловал"…

Отношения русских князей с ханами складывались по–разному, особенно вначале. Михаил Черниговский, отказавшись выполнить вполне достойный по понятиям монголов языческий обряд прохождения через огонь, поплатился за это жизнью. А вызвавший какие‑то подозрения великий князь Ярослав Всеволодович был отравлен в Каракоруме. Непокорных унизительно наказывали. Однако те князья, которые охотно подчинялись монголам, как правило, находили с ними общий язык и даже более того — роднились, подолгу в Орде гостили. Постепенно северовосточные князья превращались в "служебников" монгольских ханов.

Создавалась генерация покорных князей, для которых закон — это воля хана. Династические проблемы теперь легко решались при помощи ордынских карательных отрядов: кто больше раболепствовал перед ханами и подкупал их дорогими "поминками" (подарками), тот и становился великим князем. Так, в 1281 году князь Андрей Александрович, сын Александра Невского, "много дары даде царю и великим князем Ординским, и всех наполни богатством, и уговори и уласка всех, и изспроси себе княжение великое Владимерское у царя под братом своим старейшим, великим князем Дмитрием Александровичем". Позже Дмитрий вернул себе великое княжение. Но через двенадцать лет Андрей донес в Орде на "измены" Дмитрия и при помощи печально знаменитой "Дюденевой рати", разгромившей четырнадцать городов "и всю землю пусту сътвориша", вернул титул владимирского князя. И так случалось еще не раз.

Могли ли свободно развиваться дружинные отношения, если князья сами были "служебниками" монгольских ханов? В науке уже отмечено, что степень демократичности всего феодального общества зависела от характера отношений внутри господствующего класса. Например, едва вышел манифест 1762 года о вольностях дворянства, как почти сразу же возникли первые проекты ослабления крепостного права. Эта закономерность помогает понять (от обратного), почему русские князья–вассалы, обязанные в новых условиях беспрекословно исполнять волю хана, не могли уже примириться с независимостью старшей дружины, ее былыми правами. В какой‑то степени этому способствовали и сами монголы. Монгольское общество было пронизано отношениями жесткого — и жестокого — подчинения. Власть верховного правителя была абсолютной, никем и ничем не ограниченной.

Становясь "служебниками" ханов, русские князья впитывали этот дух империи: беспрекословную покорность подданных и безграничную власть правителей.

Впрочем, подданство на северо–востоке Руси еще до монгольского нашествия пустило столь глубокие корни, что для утраты дружинниками своих прав и привилегий достаточной была бы, вероятно, зависимость русских князей от любого иноземного государя.

Повлияло монгольское нашествие и на состав дружинников. "Во многих селах, запрятанных в непроходимых лесах, — пишет В. Б. Кобрин в книге "Власть и собственность в средневековой России", — вражеская конница могла и не побывать. Да и свои основные удары Батый, естественно, обрушивал на города: там было что грабить. И обороняли их горожане вместе с дружинниками… Они и гибли первыми. Очевидно, в ходе нашествия была физически истреблена основная масса феодалов–землевладельцев".

В этой связи обращает на себя внимание эссе Л. Н. Гумилева, опубликованное в журнале "Нева", в номерах 3 и 4 за 1988 год. Гумилев выступает здесь как Автор и беседует с условными Историком России, Научным сотрудником, Палеотопонимистом. Завязывается многослойный диалог, из которого между прочим выясняется, что главную опасность для Руси представляли не монголы, а Запад и потому союз Александра Невского с Ордой был жизненно необходим. В доказательство того, что русские люди не страдали от ордынского ига, Гумилев приводит летописный текст, в котором хан Джанибек назван "добрым" царем. Но более всего удивляет утверждение Гумилева, что "немногочисленные (!) воины–монголы Батыя только прошли (!) через Русь и вернулись в степь". И представьте, ни слова — как "прошли". Приводимые автором слова летописи — "сей царь Чянибек Азбякович добр зело к Христианьству" — нужно оценивать в контексте эпохи. Летописец похвалил царя за умеренность: не слишком жесток был. Так, в начале сороковых годов XIV века он отпустил на Русь митрополита Феогноста, которого держал "в тесноте" (то есть заключении) за то, что тот не давал в Орду "полетныа (ежегодной. — А. Ю.) дани". Отпустил Феогноста за 600 рублей. Добрый царь: мог ведь за такое и убить митрополита!

Наконец, о том, как "прошли" монголы по Руси. По подсчетам археологов, из семидесяти четырех русских городов XII‑XIII веков, известных по раскопкам, сорок девять были разорены Батыем. Причем четырнадцать городов вовсе не поднялись из пепла и еще пятнадцать постепенно превратились в села.

В выборе политического пути развития Руси колоссальную роль сыграла гибель именно господствующего класса. Конечно, невозможно точно определить количество дружинников, убитых в 1237-1238 годах. Тут приходится опираться на косвенные данные. Процент потерь дружинников едва ли был меньше доли погибших среди князей. По моим подсчетам, в Рязанской земле погибло девять князей из двенадцати. Из трех ростовских князей — двое. Из тех девяти суздальских князей, что были к этому времени взрослыми и находились в своих землях, были убиты пятеро.

Об уничтожении основного состава господствующего класса северо–востока свидетельствует и наступивший в результате нашествия социальный регресс. Интересно наблюдение В. Б. Кобрина по родословным книгам XVI века, в которых зафиксирован состав московского боярства: "Все те роды, у которых указаны предки, жившие до нашествия Батыя, либо княжеские, либо пришлые. Боярство Московской земли и даже (за редкими исключениями) Северо–Восточной Руси до второй половины XIII века из этих книг неизвестно". Значит, после ордынского нашествия на северо–востоке было расчищено место для расцвета новой знати, формировавшейся уже на почве побеждавших отношений подданства.

Новая знать возникала в княжеском дворе. Дворяне становятся феодальными собственниками, получая от князя земельные пожалования. Эти дворяне XIII века — мелкие слуги князя. По наблюдению А. А. Зимина, термин "дворяне" перестает употребляться с конца XV века и вновь появляется в тридцатых годах XVI столетия. Но теперь "дворяне" — уже не рядовые феодалы, а верхушка служилых людей — аристократов, из их числа выходили видные военачальники и администраторы. Между дворянами XIII и XVI веков есть, однако, и общее: те и другие — люди двора, они не свободны уже по названию. Стоит обратить внимание на этимологию. Бароны, сеньоры, джентри, паны — во всех этих названиях не видно признаков службы или подчинения кому бы то ни было. Барон — "воинственный человек", сеньор — старший, джентри — благородные, пан — господин…

Пройдут два с лишним века после Батыева нашествия, и глубинные изменения во внутренней структуре господствующего класса будут "обнародованы" при Иване III в стандартных обращениях феодалов к своему сюзерену: "яз холоп твой". С появлением этой официальной формулы определится рубеж — победа отношений подданства на северо–востоке, которая отразится не только в документах, но и в сознании людей. О различиях вассалитета и подданства можно судить по поведению людей, волей судьбы оказавшихся виной системе. Андрей Курбский, например, бежав в Великое княжество Литовское, вел там себя обычно лишь по российским меркам…

В 1569 году местные жители жаловались подстаросте владимирскому Павлу Григорьевичу Оранскому на урядника князя Курбского — Ивана Калымета. Он, "не уважая вольностей наших, прав и привилегий", писали жители, "без суда и без всякого права" велел арестовать некоторых из них и посадить в "жестокое и неслыханное заключение, в яму, наполненную водою…" Когда же спросили Калымета, по какой причине он "безвинно, бесправно" обошелся с людьми, тот ответил, как, вероятно, и учил его князь Курбский: "…но разве пану не вольно наказывать подданных своих, не только тюрьмою или другим каким‑нибудь наказанием, но даже смертью? А я что ни делаю, все то делаю по приказанию своего пана, его милости князя Курбского; ибо пан мой, князь Курбский, владея имением Ковельским и подданными, волен наказывать их, как хочет…" (текст дан в переводе). Так поучал слугу человек, вошедший в историю отечественной публицистики как сторонник феодальной законности и обличитель преступлений царя Ивана IV.

Сдвиг к лучшему в русском обществе наступит, когда подписи типа "честь имею быть, милостивый государь. Вашего превосходительства всепокорнейший слуга" будут свидетельствовать лишь о вежливости и не более…

Города и горожане… В науке немало споров об их роли и значении в политическом развитии страны. Авторы недавно увидевшей свет монографии о городах–государствах Древней Руси И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко приходят к выводу, что города–волости этого времени, и на севере и на юге, были не княжествами–монархиями, а республиками. Можно здесь не соглашаться, но бесспорно, что домонгольские города обладали своими правами, вольностями и в перспективе должны были завоевать еще большую свободу. Но города эти существенно отличались от европейских. Они были теснее связаны с волостями (округами) и всегда имели князя. Русские города как центры политико–административной власти постепенно подчиняли себе волости, эксплуатируя их. А волостное крестьянство повиновалось корпорации феодалов во главе с князем. На Западе же существовали свободные города, свободными были и экономические связи бюргерства с деревней. Чтобы представить влияние монгольского ига на развитие русских городов, обратимся сначала к истории Западной Европы.

Пышному расцвету городов во. Франции в XII‑XIII веках способствовало много различных обстоятельств. Одно из них состояло в том, что на смену бурному Х веку с набегами арабов, норманнов, венгров пришел спокойный XI век, когда почти исчезла военная опасность. Сеньор был обязан защищать город от врагов. Это придавало ему большую власть и значение в военное время. В XI веке его общественно полезная роль заметно снизилась. Именно тогда, свидетельствуют историки, на первый план выступили противоречия между горожанами и сеньорами. В конце XI — начале XII веков произошли кровавые "коммунальные революции". Они завершились победой горожан. Завоеванные ими свободы были зафиксированы в "хартиях вольностей", которые в дальнейшем расширялись. Постепенно в городах уничтожались поземельные связи с сеньором и все виды личной зависимости. Власть переходила в руки выборных городских советов. Город делал свободным любого, кто прожил в нем год и один день, занимаясь ремеслом. Нарождавшееся буржуазное общество вырастало во многом благодаря этим правам, привилегиям и свободам.

На Руси же от XI до начала XIII века вече в городах — дело обычное. Оно приглашало князей на княжение, бывало, и изгоняло. Но вечевой институт опирался не на букву закона, а на традицию общины. Для его развития нужно было бороться с князьями, которым, конечно, не нравилось такое ограничение их власти. Вспомним хотя бы эпизоды политической борьбы 1068-1069 годов, когда киевская община, узнав о поражении русских войск от половцев на Альте, потребовала у своего князя Изяслава дать оружие для продолжения борьбы. Изяслав отказал. Тогда началось восстание. Изяслав бежал, а новым князем киевляне выбрали сидевшего в тюрьме Всеслава. Однако через семь месяцев Изяслав с польскою помощью собрал войско и пошел против Киева. Киевское вече обратилось к Святославу и Всеволоду с просьбой о помощи, грозя в случае отказа сжечь город. Младшие братья просили Изяслава не губить город. Он согласился, но, послав в Киев сына Мстислава, санкционировал расправу: "…исече Кыяны…другыя слепиша, другыя же без вины погуби не испытав". Террор не смог уничтожить вольный дух города. В 1113 году киевская община сама решала, кому быть в Киеве князем, добившись в конце концов, чтобы княжил у них Владимир Мономах.

И. Я. Фроянов и A. Ю. Дворниченко пишут: "Разумеется, древний князь таил в потенции монархические качества и свойства. Но для того чтобы они получили выход и возобладали, необходимы были иные социальные и политические условия. Эти условия возникли за пределами древнерусского периода отечественной истории". Каковы же они? Ордынцы периодически разрушали русские города. Ни один город северо–востока Руси не мог чувствовать себя спокойно даже в те периоды, когда наступало относительное затишье. Первый после Батыя ордынский поход на северо–восток состоялся в 1252 году. Это была "Неврюева рать", разгромившая Суздальскую землю. Затем наступило затишье в двадцать лет. Однако последняя четверть XIII века уже полна карательными экспедициями. По подсчетам В. В. Каргалова, в эти двадцать пять лет Орда провела не менее пятнадцати крупных походов. Многие города (это после Батыя) снова и снова разрушались: Переяславль–Залесский — четырежды. Муром, Суздаль, Рязань — по три раза, Владимир — дважды.

В этих условиях естественной оказывалась консолидация князей и горожан, а не противоборство между ними. Роль и значение князя в условиях постоянной, внешней опасности неизмеримо возрастали, что влекло за собой подавление городских вольностей. Да и подавить теперь было легче — горожане сами были заинтересованы в сильном князе, способном их защищать.

Процесс централизации Русского государства был сложным, длительным и означал создание государственного аппарата власти, слияние разных социальных групп в общерусский класс феодалов. Едва ли правы историки, радующиеся каждому успеху великокняжеской власти в "борьбе за централизацию". Думаю, ошибочно видеть в этом процессе одно положительное. Централизация в России консервировала сугубо феодальный тип отношений внутри общества, не давая простора независимости и свободе. Подданство в холопской форме тормозило качественное развитие общества, ибо буржуазные отношения могли возникнуть (как это и произошло в Европе) только на базе уже имеющихся в феодальном обществе свобод. К. Маркс писал: "Там, где она (капиталистическая формация. — А. Ю.) наступает, уже давно уничтожено крепостное право и уже значительно увял яркий цветок средневековья — свободные города".

Итак, ко времени прихода Батыя пути русского феодализма не были определены историей. Нельзя исключить, что и без ордынского ига в противоборстве вассально–дружинных и княжеско–подданнических отношений победили бы последние. Но в реальной истории иго склонило чашу весов в их сторону. Было прервано, а затем стало замедленным даже чисто феодальное развитие, сложилась обстановка "прифронтового государства", лишились старых вольностей и не приобрели новых города, деспотизм надолго стал нормой.

Закончу словами великого русского историка В. О. Ключевского: "…Обращаемся к прошлому, чтобы забыться на воспоминаниях от тяжелых впечатлений, убежать в прошлое от настоящего. Постыдное бегство! Наши идеалы не в прошедшем, а в будущем".