Убить звезду

Марк Рудинштейн Убить звезду

Он позвонил в девять утра, когда я ждал лифта, чтобы спуститься на завтрак. «Номер засекречен» — было написано на дисплее. «Как же любят артисты шифроваться!» — подумал я и поднес трубку к уху.

— Марк Григорьевич? У меня к вам конфиденциальный разговор, — незнакомец даже и не подумал представиться.

— В таком случае перезвоните позже, я сейчас войду в лифт. И вообще, вы кто?

— Важно не «кто», — тон резко изменился, — а «от кого». Так что советую найти тихое местечко. Я подожду.

Для меня придерживали лифт, но я махнул рукой — езжайте! — и отошел к окну.

— Ну и от кого вы?

— Батя узнал, что у тебя фестиваль отбирают. Это правда?

Я похолодел.

— Нет. Информация неверная. С «Кинотавром» все в порядке.

— Не свисти. Все уже в курсе, что тебя «сливают». Батя хочет получить свои бабки обратно, а то разбирайся потом с новым владельцем!

— Бред какой-то… Где я сейчас возьму деньги? Они же вложены в проведение «Кинотавра»!

— Бред не бред, а если не вернешь триста тысяч «зелени», кое-кого из гостей недосчитаешься. И давай без ментов. Батя ведь вошел в твое положение, дал денег на фестиваль. Он может обидеться…

Знакомый голос. Или просто знакомая интонация? Вообще-то все бандиты разговаривают похоже: нагло, с ленцой, им кажется — так внушительнее. Уж кого-кого, а эту публику я хорошо знаю. Приходилось сталкиваться.

— Пугать меня не надо, пуганый, — сказал я в трубку. — Так дела не делаются. Если у Бати есть ко мне претензии, пусть сам позвонит. Вам никаких денег я отдавать не собираюсь.

— Так, значит? — он явно обозлился. — Ладно, у тебя тут много заслуженных и народных, даже иностранцы попадаются, так что жди сюрпризов!

Фоном я расслышал женский голос, неразборчиво объявляющий какой-то рейс. Похоже, тот, кто звонит, находится в аэропорту.

— Слушайте, это просто смешно. Ну не могу я сейчас деньги отдать. На что мне тогда фестиваль проводить? Так и передайте Бате.

— Твои проблемы. И никому ничего передавать я не собираюсь. Мне поручено забрать у тебя бабло, и я его заберу. Адьес, амиго!

Странный звонок. Очень странный. Слухи о том, что у «Кинотавра» проблемы, ходят давно. Однако Батя, в миру Алексей Сергеевич Вартанян, президент маленького, но крепкого банка, не из тех, кто, словно крыса, бежит с тонущего корабля.

Он меня знает не первый год. В числе других спонсоров не раз давал денег на фестиваль. Да и не стал бы он натравливать на меня своих шестерок…

Я потыкал в мобильник, набирая номер Вартаняна, и через несколько секунд услышал: «Абонент временно недоступен».

Лифт останавливался на каждом этаже, собирая голодных гостей фестиваля. Улыбаться, говорить «Доброе утро», и чтоб ни одна живая душа не догадалась, что у меня ЧП.

Восьмой этаж, седьмой, шестой… Выйти из лифта и спокойно идти в офис. Ни в коем случае не бежать. Вести себя как обычно, потому что идут последние приготовления к открытию фестиваля.

В аэропорту уже приземлился чартер, и вот-вот прибудут автобусы с гостями и участниками «Кинотавра». Ко мне подходят какие-то люди из штаба, я говорю «Потом» и продолжаю движение, чувствуя, как неровными толчками бьется сердце. Но вдруг взгляд цепляется за объявления с написанными от руки буквами: А — Ж, З — О, П — Х, Ц — Я. Стойка регистрации. Первое впечатление от фестиваля.

— Это что за совок? — едва сдерживаясь, чтобы не заорать, спрашиваю, тыча пальцем в картонки. — Неужели на компьютере не могли набрать?

Девица за столиком хлопает глазами.

— Марк Григорьевич, я не виновата, компьютерщик заболел, вот мне и пришлось…

Я неожиданно для себя самого начинаю хохотать, и сотрудница удивленно смолкает. Где ей знать, что много лет назад, в день моего освобождения из тюрьмы, вот так же некстати заболела секретарша Верховного суда. А поскольку никто, кроме нее, напечатать нужные документы не мог, я просидел в камере еще восемнадцать дней. Ждал, пока выздоровеет.

— Переделать, — приказываю я, отсмеявшись. Девушка, недовольно поджав губы, собирает картонки.

— Вера, немедленно соедини меня с банком «Просвещение», — прошу, входя в офис. Но она меня не слушает — сует в руки бумажку.

— Вот телеграмма пришла, Марк Григорьевич. От министра культуры.

«Приехать не смогу. Швыдкой».

Наверно, я бледнею, потому что секретарша испуганно спрашивает:

— Вам нехорошо? Может, водички?

Мишин отказ может означать только одно: господдержки фестивалю больше не видать и это конец. Денег, нужных для проведения «Кинотавра», мне самому не собрать. Вот, значит, почему звонили Батины головорезы. Но как он узнал?

— Соедини меня со Швыдким. И кофе сделай.

— Вам в таком состоянии только кофе пить, — начинает Вера, но осекается под моим взглядом. Спасибо за заботу, девочка, но сейчас не время.

Сегодня вечером в гостинице «Жемчужина» будут, как правильно отметил бандит, и заслуженные, и народные, и зарубежные.

Уже летит из Франции Жерар Депардье. Вчера приехал Эрик Робертс, а завтра прибудет Сильвия Кристель, незабвенная Эммануэль, мечта всех мужчин постсоветского пространства. Хитер Батя, ох хитер. Понимает, что я на все пойду, лишь бы отвести угрозу от гостей «Кинотавра».

— Марк Григорьевич, не могу дозвониться до Швыдкого, — секретарша ставит передо мной чашку кофе. — Мобильный не отвечает, в секретариате говорят — занят. Что делать?

— Сухари сушить, — бурчу я, прикрывая глаза. — Кофе холодный, ты в курсе? Звони в банк «Просвещение». Срочно.

— Алексей Сергеевич вчера улетел на сафари в Кению, — сообщает мне помощница Вартаняна.

— И как с ним связаться? Он очень нужен.

— В ближайшие несколько дней никак. Если сам выйдет на связь, я передам, что вы звонили.

Кения, сафари — чепуха это все. Предлог, чтобы не разговаривать со мной. Похоже, Батя и правда дал отмашку, хочет выбить из меня деньги любым способом и не церемониться.

— Да там столько бабок в тюнинг угрохано! Ей дай волю, она на открытие придет в чем мать родила! — донеслось из приемной.

В кабинет вошла Неля, пресс-секретарь «Кинотавра». Она — кладезь информации, знает все обо всех.

— Утро доброе, Марк Григорьевич! Как вы, нормально? Слушайте, не могу дозвониться до помощника Швыдкого.

А у меня журналисты с телевидения, я должна им назначить время для интервью.

— Неля, Швыдкой не приедет.

На секунду она замолчала, потом нервно ответила:

— Ладно, скажу им, что все встречи после открытия.

— Ты не поняла. Он вообще не приедет.

Я протянул телеграмму.

— А кто же будет вести церемонию? — растерянно спросила Неля.

Хороший вопрос. Очень хороший.

— Марк, два дня осталось, — в глазах Нели паника. — Надо срочно что-то делать.

Секретарша снова просунула голову в дверь: «Марк Григорьевич, я совсем забыла, вас наш Народный разыскивал.

Говорил, что-то важное».

— Вот он и проведет, — сказал я, тяжело поднимаясь со стула. — Раз у нас безвыходная ситуация.

— Ну-ну, — буркнула Неля.

Чувствуя, как закипает в груди раздражение, я вышел в холл и сразу увидел Народного.

— У нас проблемы, — протянул ему телеграмму от Швыдкого. Но он словно не услышал.

— Погоди. Тут вот какое дело: один мой знакомый, очень полезный человечек, позвонил сегодня утром и попросился на «Кинотавр».

Я, конечно, пригласил — за счет фестиваля.

Я молча смотрел на него, мысленно подсчитывая, сколько денег мы уже угрохали на таких вот «полезных человечков».

— Владелец водочного бренда. Очень влиятельный.

— Алик, он мог бы и сам оплатить свое пребывание. Ты же знаешь, у нас каждая копейка на счету.

— Марк, давай не будем, а? Этого человека надо уважить.

Жадноват Народный, ох жадноват. Ни рубля в Сочи не тратит: единственный в гостинице «люкс» за девятьсот долларов в сутки ему оплачивает «Кинотавр». Приемы, устраиваемые в этом самом «люксе» для полезных Народному людей, — тоже.

Нет, время от времени он делится со мной деньгами, которые щедро дают ему «поклонники таланта». Но эти суммы не покрывают даже ресторанных счетов Народного.

— Марк, это должен быть хороший номер.

— Ну так, может, уступишь ему свой «люкс»? — вырвалось у меня.

— Не смешно. Двенадцатый этаж с видом на море. Ну не жмись.

— Ладно, сделаем.

Услышав, что хотел, Народный собрался уходить.

— Алик, подожди. Номер будет, но у нас проблема посерьезней. Швыдкой не приедет.

Народный поднял брови: мол, ну и что?

— Ты понимаешь, что Мишин отказ — это практически официальное заявление, что больше мы от Министерства культуры не получим ни копейки? По твоей, между прочим, милости.

— А я при чем? — изумился Алик.

— Потому что Швыдкой обиделся на твою речь на московской пресс-конференции по поводу предстоящего «Кинотавра»! — взорвался я. — За каким чертом было трогать Аллу Сурикову?

— Я всего лишь удивился, что министерство дает фестивалю «Улыбнись, Россия!» столько же денег, сколько и «Кинотавру», — высокомерно ответил Народный. — А идет он четыре дня: открытие, празднование дня рождения мадам Суриковой, закрытие.

Все!

— Сурикова — теща зама Швыдкого. И ты об этом прекрасно знаешь. Зачем было дразнить гусей? Что мы теперь будем делать?

Народный широко улыбнулся и хлопнул меня по плечу.

— Ну, перестань. Чтобы ты да не нашел выход! Марк, ну я же тебя не первый год знаю. Все будет хорошо.

— Он должен был открывать фестиваль!

Алик демонстративно посмотрел на часы.

— Да ты только свистни, к тебе очередь выстроится. Вон сколько народу, проведет кто-нибудь. Извини, я побегу. Обещал встретиться с одним важным человеком.

— Нет, постой. Не буду я никого искать. Ты меня лишил ведущего — вот сам и проведи открытие. Уж будь так добр.

— Я? — Алик посмотрел на меня так, словно я произнес нечто непристойное. — Марк, я лицо фестиваля, а не шоумен. Уволь меня от этого…

Ответить я не успел — к нам подошла его невестка Олеся. Она явно была чем-то взволнована: «Вы срочно нужны. Кирилл опять…»

Народный осек ее взглядом, повернулся ко мне и сказал:

— Сын чем-то отравился вчера. Прости, Марк, семья — святое.

И почти бегом бросился к лифтам. Олеся, вся поникшая, пошла следом.

В душе шевельнулось сочувствие.

акое там «отравился», кого Народный хочет обмануть… Здесь совсем другая проблема, к сожалению, сегодня эта ужасная зависимость — беда отпрысков

многих известных людей. Конечно, Алик пытается скрывать, но шила в мешке не утаишь. Они с женой живут в постоянном страхе за сына.

«Марк Григорьевич, вам звонят!» — я увидел, как через фойе ко мне бежит секретарша Вера с моим мобильником.

— Марик, ну и зачем я тебе понадобился? Почему беспокоишь отдыхающего? На хрена мой офис на ноги поднял с утра пораньше?

Батя!

— Прости. Но мне звонили твои гориллы, требуют спонсорский взнос назад. Почему такая срочность? Что-то случилось?

— Я не понял, — в голосе Бати прозвучала угроза. — Какие гориллы, ты что, не в себе?

— Это идиот, который мне звонил, не в себе! Угрожает. Ведет себя нагло. Говорит, ты дал команду.

— Значит, так. Никакой команды я не давал. Я вообще не понимаю, о чем речь. Вернусь в Москву через неделю — разберусь.

Впервые за день я вздохнул свободно. Однако звонок был. И угрозы были. Я их не придумал.

— Пока ты тигров валишь, этот псих мне тут всех гостей поубивает.

— Повторяю, я об этом ничего не знаю. Это какая-то разводка. Бабки пока не требую, но и проблемы твои разруливать не собираюсь.

Выкручивайся сам.

Я сунул мобильник в карман. За спиной возникла Неля. «Ну что, отказался Народный? — спросила она. — Да, он такой…»

С этим не поспоришь. Но какой у меня был выбор? На заре «Кинотавра» Михаил Лесин сказал при встрече:

— Слышал, просишь бюджетных денег на «Кинотавр». Я против: не смог ты собрать на своем фестивале элитное общество!

— Я подобной задачи не ставил. Для меня главное — достойно принять и накормить артистов. А уж какие они у нас — это не ко мне, скорее — к вам, — ответил я.

Но над словами Лесина задумался и пришел к выводу: у «Кинотавра» должно быть лицо.

Красивое, благородное, любимое зрителем. И уговорил Народного, подозревая, что хлебну с этим «благородным лицом» по полной. Но тогда я еще не знал, насколько его экранный имидж — импозантного благородного красавца — не совпадает с его человеческой сущностью…

«Может, Яну Докилеву попросим?» — предложила Неля.

Идея неплохая — Яна несколько раз вела наши церемонии, у нее это хорошо получается. Правда, есть у Докилевой одна проблема…

У дверей гостиницы остановился автобус с гостями. Первым в холл ввалился Митя Перфемов. Судя по раздражению, с каким он что-то выговаривал своей очередной супруге, Митя хорошо принял на грудь еще в самолете.

Жена рылась в сумочке, пытаясь отыскать паспорта. А Митька стоял рядом и подгонял нецензурно. На косые взгляды окружающих Перфемов внимания не обращает. А подойти и велеть ему заткнуться — на это охотников нет. Себе дороже: Митя не церемонится, может и послать прилюдно.

Рядом с Перфемовым покачивался Паша Басыров. Я с тоской посмотрел на дружков. А ведь не позвать нельзя. Оба много снимаются, их фильмы в конкурсе, да и зрители этих гавриков, особенно Перфемова, обожают.

От толпы прибывших отделился племянник Народного: «Привет, Марк!»

Кто это рядом с ним? Неужто Люда Титомирова? Господи, они снова вместе! Выходит, Гарик действительно сильно увлечен. Впрочем, понять его можно.

Здесь, в Сочи, Люда одно время была нарасхват. Сменила много мужиков, и каждый из ее любовников с придыханием рассказывал, что она суперженщина, просто созданная для постели. Ничего удивительного, учитывая ее прошлое порнозвезды. Люда всегда казалась мне хорошей, доброй девчонкой, и в другой ситуации я бы за нее порадовался. Но мне очень жаль жену Гарика, славную, милую женщину.

Видимо, моя улыбка показалась Гарику натянутой, потому что он шепнул: «С каких пор на «Кинотавре» запрещено развлекаться?»

Ну что тут будешь делать…

Артисты шумели, обнимались, здоровались с теми, кто прибыл в Сочи раньше. Стоящая чуть поодаль группа наблюдала за ними с интересом.

Дорогие чемоданы, дорогая одежда — это наши «коммерческие гости», те, кто приезжает на «Кинотавр» по путевкам, на людей посмотреть и себя показать.

Я подошел к «молочному королю», пожаловавшему на фестиваль в компании двух юных дам, начинающих моделей. Потом обменялся парой фраз со строительным магнатом, который стоял рядом с завсегдатаем «Кинотавра» — Андреем Тапиевым. Никто толком не знает, чем этот красавец занимается, вроде сувениркой какой-то, но деньги у него явно водятся, и немалые. Андрей приезжает уже несколько лет, всегда один.

— Как дела?

— Идут, — лаконично ответил Тапиев, оглядывая просторный холл. — Как сам?

Я поднял вверх большой палец: мол, все отлично.

Хотя какое там отлично… Но окружающим о моих проблемах знать незачем.

В гостиницу величаво вплыл Панкратов-Черный. И этот тоже в подпитии. На лице — выражение недовольства. Я подошел, протянул руку и услышал:

— Что же ты, Марк, со мной так поступаешь?

— А что случилось, дорогой?

— Абдулову отдельное такси, а меня вместе со всеми в автобус. Да мы с Абдуловым в одних фильмах играли! За что мне такое неуважение, Марк?

Помню я эти фильмы, как же: режиссер Эйрамджан снимал их в одной комнате и одной камерой.

Я обнял его за плечи и повел к лифтам, уговаривая на ходу:

— Ну что ты, Саша, это ошибка какая-то, разберемся.

Конечно, ни с кем я разбираться не буду.

Но сейчас главное — не допустить скандала на глазах у всех.

— Ты да, ты разберись, — закивал Панкратов-Черный.

Погрузив Сашу в лифт, я почувствовал, как в кармане завибрировал мобильный. «Номер засекречен».

— У тебя тут звезда на звезде, — услышал я. — Прямо глаза разбегаются. Не знаю, с кого и начать.

— Слушай сюда, придурок, — перебил я. — Ты хоть понимаешь, во что ввязался? Батя мне уже пообещал с тебя три шкуры спустить за то, что пользуешься его именем.

Решил на понт взять? Думал, я до него не дозвонюсь? У меня и без тебя проблем выше крыши, так что забудь этот номер, а то хуже будет.

— Ладно, с Батей я прокололся, — после паузы неохотно признал мой собеседник. — Но бабки все равно готовь, потому что я не шучу.

— Да пошел ты!

— Не надо так, Марк Григорьевич. Не кипятитесь, а то у вас лицо стало красное, прямо под цвет рубашки.

Я вцепился в трубку и начал отступать к стене.

— Да, я тут, рядом, и если придется, готов на крайние меры… — вкрадчиво произнес голос. — Вы же не хотите, чтобы на фестивале кто-то умер?

— Я тебя найду, сволочь! — крикнул я, забыв, что вокруг люди.

— Лучше ищите деньги. Адьес, амиго!

Кто-то говорил, что страх надо вливать в душу постепенно, по капле — тогда человек сломается и сделается управляемым. Тот, кто мне звонил, явно не утруждал себя такими психологическими тонкостями. Но если он хотел меня напугать, ему это удалось. Здесь, в холле «Жемчужины», среди нарядных людей, притаилась опасность. И я понятия не имею, что мне с этим делать.

Сквозь толпу пробирался «американец» Влад Масков. Последние несколько лет он появлялся в России нечасто и мои многочисленные приглашения вежливо отклонял, а сейчас вот приехал — загорелый, накачанный, сверкающий голливудской улыбкой.

Мы обнялись, и он шепнул на ухо:

— Как наши пять номеров? Целы?

— Конечно, куда ж без них!

Я всегда держу пустыми пять оплаченных номеров для особых встреч, ключи от которых выдаются только тем участникам фестиваля, которых я внес в особый список. Потому что номера эти непростые. Лежит, например, чья-нибудь жена на пляже, приобретает загар и даже не подозревает, чем ее благоверный сейчас в одном из этих номеров занимается. А если и заподозрит что-то, то застукать муженька на месте преступления у нее нет никаких шансов. Номера комнат каждый год разные и известны лишь мне и еще двум надежным людям. Больше никому.

— Ты с женой? — уточнил я.

— Марк, я опять свободен как птица. Не везет мне с семейной жизнью.

— И даже без подруги? — не поверил я.

— В Тулу со своим самоваром? — засмеялся Влад. — Да у тебя тут целый десант симпатичных девчонок высадился.

— Ты про «группу поддержки»?

Влад непонимающе посмотрел на меня.

— Ты что, забыл, мы так называем сотрудниц моего офиса, журналисток, актрисулек молоденьких… Приезжают отдохнуть, в море поплавать, курортный романчик завести. Ты все же поосторожнее, наши позубастей голливудских будут. Гляди в оба, чтобы не пришлось потом, как Абдулову, читать про свое мужское достоинство в прессе.

Влад вытаращил глаза.

— Я о журналистке Сослановой.

Юлия Меньшова с сыном Андреем и дочерью Таисией

Часами просиживала у меня в кабинете, предлагая себя. Я не сдался. Абдулову повезло меньше.

Сквозь стеклянные двери гостиницы я увидел, как у входа остановилось несколько машин. Из них вышли Александр Абдулов со свитой.

— Легок на помине, — пробормотал я.

— А кто это с ним? — спросил Масков, кивая на женщину, вцепившуюся в Сашин локоть.

— Пиявка. Алиса Шейман.

Я в очередной раз поразился тому, как странно устроен человек.

Женщины сходят по Абдулову с ума: красивый, талантливый, богатый. Он мог бы выбрать любую. А рядом девица, которую все тут знают как облупленную: ни ума, ни совести. Сашу очень любила балерина из Волгограда Галя, с которой он прожил несколько лет, — скромная достойная женщина. Но он променял ее на оторву. Произошло это как раз на «Кинотавре». Шейман работала секретаршей у директора Театра Дружбы народов, офис которого располагался рядом с моим на Арбате. Но тот ее выгнал после одной некрасивой истории. И Шейман бросилась ко мне. Умоляла взять на любую должность, хотя бы на период фестиваля. Работать она не собиралась, да особо и не умела. Мы от нее вскоре избавились. Но есть такие люди: ты гонишь их в дверь, они лезут в окно. Алиса проникала на «Кинотавр» всеми правдами и неправдами. На фестивале она искала нового спонсора, потому что была бедна как церковная мышь.

Тут-то она и заприметила Абдулова. Однажды вечером смотрю, а Шейман уже сидит за его столом…

Договорившись с Владом поужинать вместе в пляжном ресторане «Иверия», я коротко поздоровался с Абдуловым и его друзьями, среди которых, кроме охранника Ельцина Александра Коржакова (он был консультантом на фильме с участием Саши «Шизофрения»), не было ни одного знакомого лица, и пошел в офис. По пути встретил Мишу Ширвиндта:

— Здравствуй, дорогой!

— Здравствуй, Марк, — он неохотно пожал мою протянутую руку.

Миша на меня злится. Ничего удивительного, несколько лет назад я невольно едва не разрушил его брак.

На моих глазах на фестивале «Лики любви» завел Ширвиндт-младший бурный роман с Юлей Бордовских. Они были так влюблены, что просто светились от счастья. И я, сентиментальный дурак, проболтался об этом одной ушлой журналистке, напрочь забыв, что Миша давно и прочно женат. Скандал разразился страшный. Даже Ширвиндт-папа, обычно спокойный как удав, крыл меня на чем свет стоит. Со временем все улеглось, семью Миша сохранил. Но холодок в наших отношениях остался.

— Миша, ну что мне сделать, чтобы ты меня наконец простил? — воскликнул я.

— Да что с тебя взять, — криво улыбнулся он. — Всю жизнь будешь мучиться.

В офисе оказалось на удивление тихо.

«Все разбежались куда-то, — мрачно сообщила секретарша. Ее явно не устраивало, что она обязана работать в то время, как другие загорают. — А много народу в этом году приехало. Это ведь хорошо, да, Марк Григорьевич?»

Хорошо. Просто великолепно. Толпа гостей. Звезды первой величины. А по гостинице ходит псих-одиночка. Стоп, а с чего я, собственно, взял, что он одиночка? Когда я только начинал «Кинотавр», местные бандиты решили, что на фестивале можно хорошо поживиться. И чего я только не делал, чтобы отсечь их от такого лакомого куска. В конце концов удалось договориться: в мои дела «сочинские» лезть не стали, ограничились наблюдением. Человек с тяжелым взглядом, в сером костюме «с искрой», появлялся вместе с первыми гостями. Садился в холле на диван и целый день пил кофе. За много лет я даже привык к Хусейну, всегда здоровался.

Может, настало время поговорить?

Хусейн, кажется, не удивился. Спросил коротко:

— Проблемы?

— Не так чтобы очень, — уклончиво ответил я.

— А я слышал, проблемы.

Кажется, все на свете уже знают, что дела у меня плохи. Но нужно вести себя спокойно. Потому что люди как пираньи. Стоит дать слабину — накинутся стаей и обглодают до костей.

— Зря ты тогда отказался от конкурса красоты, — усмехнулся Хусейн. — Большое дело могли бы провернуть.

Знаю я эти конкурсы, не первый день живу.

Хорошо представляю, во что могли вляпаться мои знаменитые гости, которым телохранитель какой-нибудь красавицы выставил бы огромный счет за внимание, оказанное ею. Нет уж, у нас здесь все по любви и бесплатно.

— Слушай, — Хусейн наклонил голову. — Говорят, через год тут уже будет новый хозяин. Нам это не нравится.

— Мне тоже. Это не твои мне сегодня весь день названивают?

— О чем ты, не пойму? — Хусейн казался искренне удивленным. — Зачем звонить? Мы помочь хотим.

Понятно, к чему он клонит. Несколько раз влиятельные группировки пытались войти в долю, но я отказывал. Не хотел, чтобы криминал контролировал «Кинотавр».

Я пообещал подумать и откланялся. Нет, Хусейн явно ни при чем. Раз «сочинские» не потеряли надежду подмять под себя «Кинотавр», значит, гробить фестиваль им нет никакого смысла.

После обеда я спустился вниз встречать Жерара Депардье. Прилетел он вместе с директором Европейского банка на частном самолете. Сначала в фойе втащили несколько здоровенных ящиков. «Это куры и вино, — сообщила Неля. — С его фермы».

Владелец ящиков вошел следом с бокалом в руке — огромный, энергичный и уже хорошо навеселе. Так же, не выпуская бокала, он прогулялся по берегу. Мы бежали за ним с бутылкой: Депардье требовал подливать ему вина. А потом наконец отбыл в номер, отдыхать.

До вечера я успел уладить тысячу мелких и крупных дел. И договорившись с Докилевой, что она проведет церемонию открытия, пошел ужинать. На выходе из гостиницы меня поймала Неля:

— Эрик Робертс попросил двух девиц.

— Найди, и чтоб журналисты не пронюхали.

На ужин Масков явился минута в минуту — видно, Голливуд приучил к пунктуальности. Мы заняли столик в углу, сделали заказ.

— Марк, что случилось? — спросил Влад, наполняя мой бокал. — В тусовке ходят нехорошие слухи.

— Какие же?

— Говорят, это твой последний «Кинотавр».

Неужели все так плохо?

— Честно говоря, Влад, хуже некуда. С деньгами большие проблемы.

— У тебя? — поразился Масков. — Да брось, не может быть.

— Ну вот, и ты туда же. Тут многие думают, что я наворовал где-то миллиарды и пришел кормить и развлекать артистов, чтобы потешить свое самолюбие. Я тебе сейчас страшную вещь скажу, Влад. Видишь этот зал? Видишь, сколько тут народу? Все сегодня признавались мне в любви, и все врали. Я для каждого из них — только дойная корова. Они все приезжают сюда на халяву с женами, любовницами, детьми, друзьями, собаками, едят три раза в день, смотрят кино, купаются, и никто не задумывается, где и какими путями я добываю средства на самый серьезный кинофестиваль в стране.

— Ну, не все тут на халяву, — заметил Масков и указал на четыре больших стола, за которыми пировала бритоголовая публика.

Я усмехнулся.

Реклама

За столами одновременно гуляли солнцевские, казанские, подольские и тамбовские «конкретные пацаны».

Неподалеку от них сидел Абдулов, как всегда, в окружении многочисленной свиты. Звезда… Интересно, он уже успел навестить казино? Я с Абдуловым познакомился на благотворительном мероприятии «Задворки», где собирали средства на реставрацию церкви рядом с «Ленкомом». Саша выходил на сцену и представлял меня:

— А это Марк Рудинштейн, новый русский.

— Я не новый русский, я старый еврей, — возражал я.

Собирали мы пожертвования пару лет, а потом мне сказали: «Марк, ты с ума сошел? Сколько денег надо, чтобы отреставрировать одну церковь? Есть подозрение, что собранные средства уходят совсем в другое место. Абдулов игрок, он не вылезает из казино. Никто не знает, сколько он там просаживает, но суммы, говорят, астрономические».

Я тогда не очень поверил, но вскоре мы вместе с Сашей поехали в Лас-Вегас. Абдулов действительно постоянно торчал в казино и проиграл очень много, занял несколько тысяч долларов у меня, да так и забыл вернуть.

К сцене подошел бритоголовый парень и шлепнул на пианино купюру. «А сейчас для пацанов из Казани прозвучит песня «Атас»!» — громко объявил солист.

Братва всячески выпендривалась друг перед другом.

Через десять минут уже для «парней из Солнцево» зазвучал «Владимирский централ». Потом была «Мурка»…

Я заметил, как директор Абдулова что-то прошептал ему на ухо. Едва отгремела песня, оба направились к музыкантам. Саша взял микрофон и сказал: «А сейчас для работников МУРа прозвучит песня «Наша служба и опасна, и трудна».

Честно говоря, я удивился этому выпаду. Вокруг самого Абдулова постоянно крутились «пальцеватые» ребята. Он был им необходим как пропуск в высокие кабинеты. Саша поддерживал в окружающих полную уверенность, что он накоротке с начальством: «Попасть на прием к мэру Москвы?

Нет проблем, я сейчас позвоню его помощнику». Не думаю, что высокое начальство считало его таким уж близким другом. Но братва в это верила, и Саша имел у нее открытый кредит.

Как только раздались первые аккорды, братки в полном составе встали и, оставив на столах закуску и выпивку, вышли из ресторана.

Влад внимательно посмотрел на меня.

— Не волнуйся, Марк. Все будет в порядке. Давай спокойно поедим.

Вскоре абдуловская компания попросила счет.

— Марк, это не у тебя телефон звонит? — спросил Влад и махнул рукой официанту.

Реклама

«Номер засекречен». Я поднес трубку к уху:

— Выйди на улицу. Тебя ждет сюрприз.

— Слушай, ты, — начал я, но в ответ услышал отбой.

Я достал портмоне, трясущимися руками вытащил несколько купюр, положил на стол и бросился к дверям.

— Марк, Марк, постой! — Влад догнал меня на крыльце, схватил за плечо. — Что случилось?

На аллее уже дрались. Я услышал крик «Саша, берегись!» и бросился вперед. На земле в неверном свете фонарей лежал человек. Кто-то рядом произнес срывающимся от волнения голосом: «Абдулова зарезали!»

Я закрыл за собой дверь номера и рухнул в кресло.

Несмотря на теплую южную ночь, меня бил озноб. События последних часов казались сном…

На аллее стоял бледный, но живой и невредимый Абдулов. А на земле корчился его директор. «Ножевое ранение, — быстро осмотрев рану в свете зажигалки, сказал Саша. — Неглубокое вроде, но кровищи…»

Через полчаса истекающего кровью директора увезли в больницу. Наряд милиции «вошел в положение», шума поднимать не стали. Все разошлись по своим номерам, и я наконец остался один.

В голове не было ни единой мысли. Мобильный опять завибрировал.

«Не спится? Правильно. Собирай триста штук, и чтоб без фокусов. Как передать — скажу позже, телефончик не выключай.

Адьес, амиго».

Я выслушал это молча и вяло подумал, что хорошо бы выпить. Тут в дверь постучали.

— Так и думал, что не спишь, — Масков поставил на стол непочатую бутылку и достал из мини-бара стаканы. Каждый аккуратно протер салфеткой и только после этого разлил виски.

Выпив, мы несколько минут сидели в полном молчании. Влад явно ждал объяснений.

— Ты, конечно, можешь сказать, что я лезу не в свое дело, — начал он. — Но хотелось бы знать, что тут происходит. Ежу понятно, что это не братва устроила, — я их видел, они внизу в баре гуляют.

— Влад, — вздохнул я, — ну зачем тебе впутываться в это дерьмо?

Радуйся жизни, наслаждайся солнцем, морем… Хотя что тебе Сочи после Майами…

— Марк, я, помимо всего прочего, твой друг. Давай, выкладывай. Тебе надо с кем-то поговорить.

А ведь он прав. Мне действительно необходимо поделиться тем, что навалилось на меня в последние часы. И я без утайки выложил ему про выходку Народного на пресс-конференции, ссору с Министерством культуры, отказ Швыдкого приехать на открытие. Умолчал только о звонках с требованием денег.

Масков позвенел льдинками в стакане.

— Ну, про главное дерьмо ты явно умолчал. А оно есть, я не сомневаюсь. Особенно после того, что произошло сегодня вечером.

— К фестивалю это не имеет отношения.

— А по-моему, очень даже имеет. Я ведь не слепой. Видел, как ты ломанулся из ресторана. Ты знал, что это случится.

И я решился.

— Влад, сегодня утром мне позвонили, сказали, что до одного из спонсоров «Кинотавра» дошли слухи, что меня выдавливают. И он, мол, хочет получить свои деньги назад. Прямо сейчас.

Масков нахмурился. Мне не составило труда угадать, о чем он думает: что же это за человек, который действует такими методами?

— А откуда, ты полагал, берутся деньги на все это? — я повысил голос. — На бесплатные номера, на трехразовое питание, на аренду кинозалов…

С Третьяковыми и Мамонтовыми нынче напряженно, знаешь ли.

— Так откуда деньги, Марк?

— Откуда придется, — я отвернулся к окну. — Данный конкретный товарищ, кстати, банкир. Дал триста штук — конечно, не просто так. За хороший откат. А откуда вышли наши банкиры — объяснять не надо, сам все знаешь.

Влад задумчиво покивал.

— Но это только начало истории. Оказалось, банкир мой ни сном ни духом.

— А кто же звонил?

— Не знаю, Влад. Но он пообещал доказать, что настроен серьезно, и доказал.

— То есть ты хочешь сказать, что какой-то псих пырнул ножом человека только для того, чтобы ты отдал деньги?

— Большие деньги, Влад.

— Да, это несколько меняет дело.

…А пойдем-ка прогуляемся, — неожиданно предложил Масков. — Проветрим мозги.

При выходе из отеля я вдруг сообразил, что забыл в номере мобильный.

— Подожди пять минут, — попросил я и вызвал лифт.

В кабину вместе со мной вошел Антон Михайловский. Меньше всего мне хотелось сейчас вести светские беседы, но молчать было бы уж совсем невежливо, поэтому я брякнул первое, что пришло в голову: — А ведь именно в этом лифте ты познакомился со своей Лелей.

Антон кивнул.

— А в книжке все не так описал, — зачем-то добавил я.

— Зато в фильме, который я сюда привез, все так, как было в реальности.

Я удостоился приза за вклад в фестивальное движение.

А когда приз присудили за вклад в киноискусство Народному, его родные попросили меня получить и его.

На открытии ко мне подошли Толстой и Ротманский.

— Наверно, странно себя чувствуешь?

— Да, многое изменилось. Но самое главное, думаю, вы сохранили.

— Ты о чем? — удивились они.

— Пять номеров…

Ребята хитро усмехнулись:

— Целы они, Марк, конечно, целы. Хорошую традицию нарушать нельзя.