Убийство с хеппи-эндом

Три недели назад от меня ушел муж… Сказать, что я впала в депрессию, это не сказать ничего, так как мое состояние было похоже на тягучее, липкое болото, из которого нет спасения. Трое суток я была близка к сумасшествию, не могла ни есть, ни спать, только думала, думала – почему. Я всегда теоретически была готова к тому, что он от меня уйдет. Я старше его на пять лет, рано или поздно он может встретить молоденькую девушку и… Но не так скоро, не через три года совместной жизни, без всяких объяснений и извинений. Просто сказал: «Я от тебя ухожу», и все. Я представляла свою соперницу неземной красавицей, и чувство зависти пожирало меня целиком. Я даже не могла плакать. Просто задыхалась от гнева. Хотелось выть, но было страшно – боялась напугать ребенка. Собрав последние силы, я отвезла сына к маме, которая давно мечтала его заполучить, но раньше я не могла и не хотела нарушить целостность нашей семьи, а теперь нарушать было нечего. И такая безысходность, такая тоска на меня навалились, что я не придумала ничего лучшего, как уйти в запой. Самокопание, поиск причины случившегося доводили до исступления, а алкоголь лишал меня всякой мысли. Я могла спокойно спать, выпив несколько рюмок коньяка, спиртное всегда на меня действовало усыпляюще.

Я не хотела никого видеть, никого слышать, мне были не нужны ничьи советы, нужно было самой справиться со своим горем, очень, очень сильно переболеть им, только тогда могло наступить выздоровление. Я ходила по дому в старом застиранном халате необъятных размеров, непричесанная, опухшая от алкоголя и сна. Я не читала газет, не смотрела телевизор, отключила телефон и лишь изредка звонила маме, чтобы справиться о своем сыне.

Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы как-то среди ночи не раздался звонок в дверь. На минуту мне показалось, что пришел Данила, но потом я вспомнила, что он больше не придет. Три года мы снимаем нынешнюю квартиру в хрущевской пятиэтажке. Всех жильцов я, конечно, не знала, но с соседями, наиболее приметными и по площадке, была немного знакома. Сейчас на пороге стояла соседка из квартиры напротив. На протяжении всего моего запоя она каждый день приходила ко мне с различными просьбами. То ей нужны были спички, то соль, то прокладки, то хлеб и еще миллион мелочей, лишь бы не оставить меня в покое. Надоела как горькая редька, но соседи есть соседи… Однако прийти в два часа ночи – это уже перебор. Мне хотелось ее прибить. Но, увидев девушку, я поняла: что-то случилось. Раньше она приходила ухоженная, элегантно одетая – воплощение женственности и красоты (я мысленно называла ее Мисс Совершенство), сейчас же выглядела ужасно: волосы растрепаны, небрежный макияж, на лице выражение тревоги и озабоченности…

– Ноготь сломала или чулки порвала? – тем не менее схохмила я. – Хочу обратить твое внимание, что время для визитов не совсем подходящее.

Не слушая меня, она вошла и закрыла за собой дверь.

– Ангелина, у меня, верней, у нас неприятности, – сказала соседка.

– Ты что, обалдела, что значит «у нас»? Мы с тобой едва знакомы, у нас никогда не было никаких совместных дел, я даже не знаю, как тебя зовут.

– Пожалуйста, выслушай меня, и тогда ты все поймешь.

– Хорошо! Проходи!

– Сейчас я вкратце расскажу тебе, что случилось, а потом мы пойдем ко мне домой приводить тебя в порядок.

– А зачем мне нужно быть в порядке? Да и боюсь, что это будет непростой задачей, я недавно смотрела на себя в зеркало, зрелище то еще, ничего страшнее отродясь не видела.

– Ангелина, доверься мне, и все будет в лучшем виде. Поверь, так нужно.

Она подошла к столу, отпила несколько глотков коньяка прямо из бутылки и начала свой рассказ:

– Так вот, несколько дней назад в одном ночном клубе я познакомилась с мужчиной, звали его Владимир, я назвалась Эльвирой, хотя на самом деле меня зовут Бони. Он проводил меня до подъезда, я же решила с ним больше не встречаться, потому что, как мне показалось, был он каким-то безбашенным, отчаянным, не от смелости, а от тоски, как будто жизнь его кончена и на все ему плевать. В клубе он всячески нарывался на неприятности. Ко всем приставал, хамил без разбора, но связываться с ним никто не хотел, а может, его хорошо знали и поэтому ему многое сходило с рук. Позже в машине он сказал, что его отец – какой-то криминальный авторитет, и это многое объяснило. В машине он пытался ко мне приставать, но как-то вяло, не по-настоящему, как будто по привычке, для порядка. Было видно, что женщины его мало волнуют. Взгляд был пустой и отчужденный. Когда мы подъехали к подъезду, я постаралась быстренько ретироваться, не назвав номера квартиры. Дома же тихо порадовалась, что все закончилось благополучно, и пообещала себе впредь быть более разборчивой в новых знакомствах. А сегодня ночью, около часа, я услышала, как под окнами кто-то кричал «Геля!», и решила – это тебя зовут. Еще подумала, что бабули из нашего дома тебе завтра выскажут свои претензии. О том, что могли кричать «Эля», мне даже не пришло в голову, напрочь забыла, что недавно представилась Эльвирой. И вот спустя полчаса я услышала, как в подъезде что-то упало. Осторожно выглянула и увидела на нашей площадке Владимира. Наверное, он хотел обойти квартиры, чтобы меня найти, поднялся на пятый этаж, по какой-то причине упал с лестницы и умер. Он и сейчас там лежит.

– Ты сошла с ума, да? Значит, у меня почти что под дверью лежит труп, а ты мне тут сказки рассказываешь! Кому интересны твои ночные знакомства? Почему ты сразу же не вызвала милицию?

– Успокойся, какая милиция? Ты что, ничего не поняла? Ведь ты подозреваемый номер один, завтра наши милые старушки, те из них, которые плохо спят и еще хорошо слышат, все как одна скажут, что он звал тебя в час ночи.

– Ты что несешь, я спала и ничего не слышала, я ни с кем не могла знакомиться, все знают меня как примерную жену и вообще у меня личное горе.

– Весь дом уже знает про твое горе, все знают, что Данила от тебя ушел и почему бы тебе, теперь уже свободной женщине, не познакомиться с мужчиной?

– Дура! Что ты несешь! Ты специально меня подставила! Сволочь! Пришла тут среди ночи и впутываешь меня в историю! Сама шляешься где попало, знакомишься с кем попало, а я должна отвечать! Гадина!

От гнева я была готова ее ударить.

– Прошу тебя, Геля, успокойся. Что касается моих сомнительных знакомств, признаю, ты права. Но клянусь, я не хотела и не хочу втягивать тебя в неприятности, просто я хорошенько все обдумала и поняла, что все указывает на тебя и сейчас нужно подготовиться и встретить опасность во всеоружии. Есть еще одно обстоятельство, из-за которого я вынуждена просить у тебя помощи, но о нем скажу позже.

Не знаю почему, но я ей поверила, наверное, пары алкоголя крепко засели в моей бедной голове и она очень плохо соображала, а ее размеренная речь притупляла мою бдительность. Я попыталась успокоиться и собраться с мыслями, что было очень нелегко, и, кажется, даже к месту спросила:

– А что за врагов ты имеешь в виду, их что, очень много?

– Не очень, но достаточно, чтобы доставить нам неприятности. Это милиция и папаша моего ушедшего в мир иной знакомого. Не забывай, что он какой-то бандит, а это пострашнее любой милиции.

– Так меня что, убьют? Я умирать в ближайшие пятьдесят лет не собираюсь.

– Надеюсь, до этого не дойдет. Мы должны действовать согласованно и продуманно и, возможно, тогда все закончится хорошо.

– Возможно? Значит, ты в этом не уверена?

– Дорогая моя, разве я бог, и могу дать тебе гарантии? В наше время ни в чем нет уверенности. Но мы с тобой люди умные, а это что-то да значит. Если постараться, обстоятельства можно изменить в лучшую сторону. Только давай подготовимся, и, надеюсь, все будет хорошо.

– Ты меня убедила, что нужно делать?

– Для начала нужно привести тебя в нормальный, нет, в сногсшибательный вид. Поверь мне, красивой женщине гораздо легче пробиться в этой жизни. А нам нужно, чтобы ты была необыкновенно красивой, чтобы головы наших врагов кружились в твоем присутствии и они обо всем забывали. Проще будет им пудрить мозги. И потом, ты должна быть похожа на меня. Мы с тобой обе блондинки, у обеих длинные волосы, у нас схожие черты лица, только вот ты более фигуристая и пониже, но это не очень заметно, главное, что мы обе стройные, а рост вряд ли кто в состоянии определить.

– Ну, ты сумасшедшая. Мы с тобой похожи? Да мне до тебя как до Луны. А на счет стройности, тут ты мне непомерно льстишь, может, и была у меня эта стройность до родов, только теперь она безвозвратно утеряна.

– А ты когда на себя в зеркало смотрела во весь рост?

– Ну, во весь рост я давно себя не видела, да и не очень-то хочется, неприглядное зрелище, скажу тебе.

– Вот и зря. Ты, наверное, только пьешь все это время, да еще и не закусываешь?

– С закуской тяжеловато. Все, что было в доме, давно подъела, а в магазин идти неохота в таком виде, да и есть уже давно не хочется.

– Вот и хорошо. На вскидку могу сказать, что килограмм восемь ты сбросила и выглядишь великолепно, только нужно над тобой слегка поработать.

Я подошла к зеркалу. Действительно, от моих прежних телес не осталось и следа. Раньше бы этот факт ох как порадовал, ведь я тщетно пыталась сбросить лишние килограммы, но при теперешних обстоятельствах было не до радости.

– Ну давай, как тебя там, Бони, работай, бог тебе в помощь. Надо так надо!

– Нужно подкрасить волосы на корнях. У тебя есть краска?

– Где-то была в прошлой жизни, сейчас поищу, – ответила я и пошла в ванную.

Когда вернулась, Бони ждала меня в прихожей почему-то с ведром.

– Теперь пойдем ко мне, там мне будет удобней, – сказала она.

– Хорошо, только ведь там этот лежит…

– Ничего, ты, главное, на него не смотри, быстро заходи ко мне – дверь открыта.

Мы вышли на площадку. Как я ни старалась, боковым зрением я все равно видела труп знакомого Бони и тут поняла, зачем она взяла ведро. Все, что я выпила за сутки, начало из меня извергаться фонтаном. Бони предусмотрительно подставила ведро, и в результате на полу не оказалось ни капли. Кое-как доковыляв до ее квартиры, я рухнула на маленькое креслице в прихожей.

– Сейчас, потерпи. Это хорошо, что тебя стошнило, быстрее придешь в нормальное состояние. Ты пока посиди здесь или пройди в комнату, а я приготовлю ванну.

– Нет, я лучше здесь, боюсь, мне не дойти.

– Ну, хорошо. Будь умницей, я скоро.

Бони засуетилась в ванной, а я предалась горьким раздумьям, будучи уже почти в трезвом уме.

Всем известно, что если Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Очевидно, это мой случай. Кажется, с уходом мужа прежней спокойной и размеренной жизни пришел конец. Более того, я оказалась втянута в какую-то, мягко скажем, нехорошую историю с трупами (тьфу-тьфу, к счастью, только с одним) и с папочкой-бандитом. Самое интересное, совершенно непонятно, причем здесь я. Этот аргумент на счет крика под окном «Геля – Эля» не очень убедителен. Может, вообще никто ничего не слышал, как я, например, хотя в моем недавнем состоянии я вряд ли могла услышать какие-либо крики за окном, мне было глубоко наплевать на внешний мир, меня интересовали только мои личные чувства и переживания. И еще Бони говорила, что этот Владимир в ночном клубе вел себя вызывающе, значит, его запомнили и ее наверняка тоже, значит, доказать, что с ним была я, будет сложно. Хотя она и говорит, что мы с ней похожи, чтобы нас спутать, нужно быть слабоумным, это все равно что принять курицу за павлина. Допустим, она каким-то образом сделает меня похожей на нее, но омолодить лет на семь ей вряд ли удастся. Нужно узнать, почему все-таки она сама не может сказать, что он ее знакомый. Почему она не назвала ему свое настоящее имя? Почему последнее время постоянно приходила ко мне? Может, вся эта история спланирована ею заранее? Мое воображение не на шутку разыгралось. И еще, почему грохот тела слышала только она? Это уж точно подозрительно.

Появилась Бони, подала мне стакан:

– На, выпей! Это минералка с лимоном, она должна привести тебя в чувство.

– Я хочу у тебя о многом спросить, – сказала я.

– Хорошо, хорошо, спросишь, только полезай в ванную, не теряй времени.

«Ну ладно, – решила я, – помыться давно уже не мешало. – И неожиданно подумала, но как-то апатично: – А может, она меня утопит? Может, она какая-нибудь психопатка? Сначала завалила этого Вовочку, а теперь возьмется за меня». Наверное, недоедание и переживания лишили меня сил, навалилось безразличие.

Я залезла в ванную с огромной шапкой пены и умопомрачительным запахом. Да, ради того чтобы принять такую ванну, стоит умереть. Оказывается, все мои клеточки, все молекулы и атомы, составляющие мое тело, жаждали этой животворящей водицы. Подобного блаженства я давно не испытывала. Если учесть, что над моими волосами начала бережно колдовать Бони, вы меня поймете. Она аккуратно расчесала каждую прядку, развела краску и покрасила отросшие корни, закрыла все это полиэтиленом и принялась за лицо. Я окончательно расслабилась под ее умелыми руками. Она попеременно накладывала на него какие-то волшебные маски, а у меня не было сил даже пошевелить языком, чтобы задать ей наконец вопросы. Но Бони сама сказала:

– Я помню, что ты хочешь у меня что-то спросить, обязательно спросишь, но позже, сначала выслушай одну историю.

– Жил себе в подмосковной деревушке Говорово один мужичок. Не было в нем ничего особенного, кроме того что был он по профессии мастером-краснодеревщиком и мог из любой деревяшки сострогать настоящее произведение искусства. Слава о его умелых руках разлетелась далеко за пределы Говорова. Дошла она и до Москвы. Тогда наступила для Николая Кузьмича сказочная жизнь, так как повалили к нему заказчики-москвичи, да не простые, а номенклатурные, которые могли и дерево достать, и в мебели толк знали. В столице мебель «а-ля Кузьмич» быстро вошла в моду, так как выбор по тем временам был небольшой, это были 60-е годы. Кто-то из клиентов для удобства перевез мастера в Москву, выхлопотав для него хорошую двухкомнатную квартиру в сталинском доме в центре. И все было бы хорошо, если бы не было у Кузьмича одной маленькой, да пагубной страстишки – больше всего на свете любил он играть в карты, и так самозабвенно, что забывал обо всем на свете, в том числе и о своей дочери. Жена его умерла при родах, оставив ему в наследство дочку Зою. Отец он был неплохой, любящий, но времени на дочь не хватало, росла она, как сорная трава, сама по себе. В деревне ей было хорошо, там ее жалели. Местные бабы кормили, иногда оставляли ночевать, заставляли своих ребятишек играть с ней, так как у них самих такого желания не возникало, характер у Зои был тяжелый. Своей угрюмостью и молчаливостью она отпугивала и сверстников, и взрослых. Только сердобольные деревенские тетки от щедроты своих сердец заботились о ней.

А Москва – особенный город, равнодушный и на жалость скупой, в нем можно подняться до небес, можно упасть в бездну, все зависит не столько от способностей и трудолюбия, сколько от силы духа, нахальства, самоуверенности. Говорят, талант всегда дорогу найдет. Неправда! Что такое талант без силы воли? Сколько талантливых людей спилось, скололось, многих давно нет среди живых. Потому что не умели пробиваться, стучать в закрытые двери. Муки творчества, неуверенность в своих силах мешали им сделать это. Москва дает каждому из нас малюсенький шанс чего-то достичь, и нужно его не проспать, быть все время настороже и в форме, не распускаться, не расслабляться. Работать над собой и своими идеями. Хотя это трудно, никто не может долго находиться в тонусе, нет-нет, да и приходит уныние. Кажется, вот ты придумал что-то необыкновенное, то, чего доселе не было, например, фасон платья или детективный рассказ, в котором и сюжет лихо закручен, и герои интересные. Но открываешь журнал и что видишь? Один к одному платье, которое ты моделировал в своем воображении. Покупаешь книгу, и пожалуйста, твои герои уже живут в другой истории. Говорят, что если что-то придумал, не нужно это озвучивать, так как идеи возвращаются через космос и попадают к другим людям. Но похоже, даже думать нужно очень осторожно и не размусоливать, а побыстрее воплощать в жизнь.

Зое в Москве пришлось совсем туго. Одноклассники ее сразу же возненавидели. Мало того что она была деревенщина неотесанная, так еще и характер не сахар. Умом и красотой тоже не блистала. Будь она веселой, жизнерадостной, гляди, и тянулись бы к ней люди, а так, кроме насмешек и издевательств ничего Зоя не видела. Позже и этого не стало, появилось полное безразличие к ее особе. Другой бы человек обиделся, что может быть хуже равнодушия – как будто и нет тебя вовсе. Но Зое было все равно. Ее единственным божком была еда. Поесть она очень любила. И даже неплохо разбиралась в яствах. Отец, дабы компенсировать недостаток воспитания, заваливал дочь дефицитными продуктами, благо его клиенты не знали в них нужды. Неудивительно, что дочка к пятнадцати годам из крупной превратилась в тучную девочку. Кое-как окончив восемь классов, она пошла учиться в кулинарное училище, и вот тогда фортуна и повернулась к ней лицом. Это было для нее самое счастливое время. Зоя с открытым ртом слушала преподавателей, впитывая в себя информацию, как лакмусовая бумажка, и стала одной из лучших учениц, к ней относились хоть и не с любовью, но с уважением. И все равно, по распределению она попала в небольшую рабочую столовую, хотя менее способные девочки были направлены в рестораны. Зоин характер и здесь сыграл свою отрицательную роль.

Отец от радости, что дочка пристроена, пустился во все тяжкие. К тому времени его пагубная страсть завладела им полностью. Если раньше он хоть изредка появлялся дома, то теперь стал пропадать неделями, а позже и месяцами. Ручеек заказчиков становился все тоньше и тоньше, а потом иссяк вовсе. Отец похудел, осунулся – азарт точил его изнутри. Он приходил, забирал Зоину зарплату и опять исчезал. Не удивительно, что накануне девятнадцатилетия дочери его нашли на пустыре с проломленным черепом, наверное, кто-то из кредиторов прибил его за карточные долги. После похорон отца у Зои отобрали единственную ценность – квартиру. Она оказалась в общежитии. Но это было не то место, где она могла чувствовать себя нормально, и тогда первый и практически последний раз она приложила усилия для устройства своей жизни – выбила для себя убогую однокомнатную квартирку. Ее убогости девушка не замечала, в ней она себя чувствовала одинокой, а стало быть, счастливой.

Я вышла из ванной с ощущением невесомости, хотелось парить и петь, но сложившиеся обстоятельства не способствовали этому. Во время рассказа Бони я, кажется, дремала и при этом прекрасно слышала, о чем она говорила.

Я завернулась в пушистый, уютный халат, который оказался мне длинноват. Надо же, я раньше не обращала внимания на то, что Бони высокого роста. Присмотревшись к ней внимательней, поняла, что и хрупкой ее никак не назовешь, скорее, стройной и поджарой, вон, мышцы под футболкой видны. Наверное, она активно занимается спортом. Молодец все-таки, чтобы так следить за собой, нужна огромная сила воли. Мне вот всегда некогда, вернее, недосуг, всегда найду, чем оправдать свою лень. К тридцати годам я растеряла запасы своей природной привлекательности, поэтому, наверное, Данила и ушел от меня, хотя нет, он всегда принимал меня такой, какая я есть. Не заставлял худеть, что-то в себе менять. Он вообще относился к людям непредвзято. Никогда никого не обсуждал, не пытался переделать. За это я его и любила. И еще за ум, надежность и верность. Хотя последний поступок опровергает эти качества. Ну вот, опять я за старое. Однако сейчас эти мысли не причинили мне прежней боли, видимо, кризис миновал. Или в предчувствии опасности смещаются акценты, и то, что было важно несколько часов назад, отодвигается на задний план?

Из раздумий меня вывел голос Бони:

– Уже четыре часа. У нас совсем мало времени. Я думала, ты успеешь поспать, тебе бы это не помешало, но, наверное, придется обойтись без сна, еще много чего нужно сделать.

– Не беспокойся, за последние две недели я так выспалась, что еще долго смогу обходиться без сна.

– Вот и отлично. Сейчас я сварю кофе и сооружу бутерброды, тебе необходимо поесть. А потом продолжим. Я думаю, времени у нас достаточно часов до семи, вряд ли кто-нибудь выйдет и обнаружит трупешник.

– Трупешник?! Что-то ты очень спокойно стала к этому относиться.

– Это нервное. Ты представить себе не можешь, как я боюсь. Позже поймешь почему. Только дослушай историю до конца.

– Ладно, валяй, если для тебя это так важно.

Кажется, я пребывала в самом благостном настроении. Бони просто волшебница, в буквальном смысле возродила меня из пены.

Она принесла бутерброды с каким-то неизвестным, но очень вкусным сыром и ароматный, крепко заваренный кофе. От этого я совсем возлюбила всех и вся, а Бони особенно. Так меня баловать… Хотя что ей остается делать, своего дублера нужно холить и лелеять, иначе кого подставишь вместо себя в минуты опасности. Ладно, даст бог, все обойдется. И потом это приключение, похоже, идет мне на пользу, ишь как воспряла, ирония проснулась, жажда жизни. А себя мне нужно беречь, у меня сын растет, моя дорогая крошка. Кто его будет любить больше меня? Ради него стоит побороться за свою физическую оболочку.

Мне очень хотелось посмотреть на себя, но Бони сказала, что еще рано. В ванной зеркало было запотевшее, а в комнате она посадила меня так, чтобы я не могла себя видеть. Только я думаю, что сделать меня хуже, чем я была, невозможно, поэтому пусть творит, гляди что-нибудь да выйдет, главное, что физически я себя чувствую великолепно. Бони принялась сушить и укладывать мои волосы, кое-где орудуя ножницами, и продолжала свой рассказ:

– И так прожила Зоя Николаевна еще 23 года. Все в той же квартире, работая все в той же столовой. Это ее вполне устраивало. Зарплата была не очень большой, но на еду и на лекарства хватало (к сорокам годам у нее начали болеть ноги, тяжело им было носить на себе сто сорок килограмм). Вдруг в сорок два года ее размеренную, скучную жизнь нарушило одно событие. Она родила ребенка! Как, когда и при каких обстоятельствах она его зачала, до сих пор остается тайной. Наверное, она и сама не очень-то понимала, как это произошло, потому что до самых схваток не знала о своей беременности. Когда начались боли, подумала, что съела несвежую рыбу, вот и разболелся живот. Хорошо, что все это случилось на работе, опытные в таких делах коллеги поняли в чем дело и вызвали «скорую», а то неизвестно какая участь ждала бы ее слабого семимесячного сына.

Зоя Николаевна предалась материнству со всей страстью, на которую была способна ее одинокая, никогда не знавшая ни любви, ни ласки душа. Она кормила его с утра до ночи, следила, чтобы в детском саду он все съедал до крошки, давала ему в школу необъятные бутерброды и даже завела в доме настоящие медицинские весы и научилась взвешивать свое чадо, чтобы, не дай бог, кровиночка не исхудала. В этом и выражалась ее любовь, так как по-другому она любить не умела. Но все ее попытки раскормить мальчика были тщетны, на его счастье, еда в нем сгорала, как в топке. И этот факт очень огорчал маму Зою. Сын одновременно любил и ненавидел мать. С одной стороны, кроме нее, у него никого не было и какая-никакая, все же мать, а с другой – все ее привычки, весь ее образ жизни были ему ненавистны. Возможно, от деда ему достался хороший вкус, и он не понимал, как можно жрать с утра до вечера и ничем не интересоваться, кроме еды. Он любил кино, знал всех отечественных и зарубежных актеров, любил читать и занимался спортом. Он был записан в несколько библиотек – денег на покупку книг ему мать не давала. Часами просиживал в читальном зале, где впервые увидел журналы мод и «заболел». «Заболел» миром красивых, хорошо одетых, неземных женщин, так непохожих на его мать. Он пытался ей привить любовь к прекрасному, приносил журналы, водил в кино, но она оставалась безучастной. Зато он, глядя на экран, запоминал и копировал красивые жесты, движения, манеру поведения любимых актеров, а в особенности актрис, которые так разительно отличались от его матери. А дома он окунался в мир, который вызывал у него чувство брезгливости. Мать не только непомерно ела, она еще и не стеснялась в своих физиологических проявлениях. Чтобы было понятно, объясняю, она могла громко рыгнуть, выпустить газы, никогда не закрывала дверь, когда мыла свое слоноподобное тело или сидела на унитазе. Но даже все это мог простить ей мальчик, только не то, как она назвала его. Вся его тонко организованная сущность вопила от праведного гнева, ведь более несуразное имя тяжело было придумать. Фамилия их была Говоровы, а имя она дала ему, подумать только… – Бонифаций! Где она могла его услышать, непонятно (я знаю только одного Бонифация – льва, из мультфильма), а отчество – Альфредович, так как была вольна написать любое, ведь отец был никому неизвестен, кроме нее одной. Наверное, такое сочетание ФИО казалось ей необыкновенно красивым.

– Надо же, твое имя Бони похоже на Бонифаций, кстати, все время хочу тебя спросить – это твое настоящее имя или как?

– Или как! – огрызнулась Бони. – Позже объясню.

– О’кей! Только не психуй, продолжай, очень интересно.

– Так вот, еще в школе Бонифаций научился шить. И достиг на этом поприще неплохих результатов. Сначала брал старенький «Зингер» у соседки, а позже купил новую электронную машинку. Его увлечение стало приносить ему неплохую прибыль. Сначала соседи, а и потом одноклассники, их родители, и даже учителя приходили к нему с заказами. Несмотря на то что на дворе были не совковые времена, в магазинах и на рынках появился огромный выбор товаров на любой вкус, они предпочитали шить эксклюзивные вещи у Бонифация. Кстати, никто и никогда не шутил над его именем, наоборот, относились с сочувствием. И в шестнадцать лет, когда пришло время получать паспорт, классный руководитель осторожно спросила, не хочет ли он сменить имя. Само собой, что он очень хотел. Благодаря стараниям директора школы и участкового и вопреки протестам матери, в паспорте было написано Говоров Борис Алексеевич. Но все по привычке продолжали его звать Бони…

– Как «Бони»? Что это значит? Что-то я никак не пойму, к чему ты клонишь? – заорала я, вскакивая со стула.

– Это значит, дорогая, что это моя история, обо мне.

– Нет, ты явно психопатка! Ты что, этот, как их там, трах, ой нет, транссексуал?

– Нет.

– А, понятно, пе…, ой, гей, да?

– Нет.

– Ну тогда гермафродит, точно. Тебя ведь не отличить от женщины, да ты и есть настоящая женщина, да?

– Спасибо, Геля. Это наивысшая похвала для меня и признание моего таланта перевоплощения. Но только должен тебя огорчить, я – мужчина, может, не совсем обычный, потому что мне нравится переодеваться в женщину. Только так я могу воплотить свои детские мечты и создать совершенную женщину. В сексе я абсолютно натурален, мне нравятся исключительно женщины. И все эти переодевания не более чем игра.

– Воистину сегодня сумасшедшая ночь или, может, у меня уже белая горячка. – Я потрогала лоб. – Значит, ты мужчина, а я у тебя на глазах валялась в ванной голая, как младенец.

– Не волнуйся, я никогда не позволю себе за тобой волочиться, я помню ваши трепетные отношения с Данилой и всегда вам по-доброму завидовал. Уходя, он попросил меня приглядывать за тобой. Вот почему я каждый день к тебе заходил под разными предлогами, мне нужно было удостовериться, что с тобой все нормально.

– Значит, Данила знал о тебе.

– Нет. Мы случайно с ним столкнулись на лестнице, и он обратился ко мне, как к женщине, как к соседке. И прошу тебя, не держи на него зла. Кажется мне, что не так уж просто он ушел. Может, что случилось?

– Случилось, да, захотелось смены впечатлений, новых ощущений, жена вошла в привычку, нужно испробовать что-то новенькое, посвежее. Все мужики одинаковые, тебе ли не знать. Ладно, не будем развешивать сопли, – я решительно тряхнула головой. – Слушай, ты ведь ко мне за прокладками раза два приходила, то есть приходил? Это зачем?

– Я так развлекался. Повод, чтобы на тебя посмотреть, все равно был нужен, а заодно я наслаждался тем, как ты не замечаешь, что я не женщина. Понимаешь, пунктик у меня…

– Это понятно. А почему стук падающего тела этого Вовчика слышал только ты? Почему больше никто не вышел?

– Точно не знаю, но думаю, соседи с пятого не могли слышать, ведь он упал вниз. А на нашем четвертом этаже живем мы с тобой, дед Степан, он, как известно, глухой, и баба Валя, которая, наверное, водочки выпила и спит без задних ног. А я не спал, просматривал отчетность за месяц. У меня свой небольшой салон красоты «Бони», который приносит неплохую прибыль.

– А ты там кто, мужчина или женщина?

– Мужчина.

– А просматривал отчеты в женском виде? Это среди ночи-то!

– Когда я увидел труп, вернулся в квартиру, все обдумал, надел парик, подкрасился на скорую руку – иначе бы ты мне не открыла.

– А как же наши соседи? Они знали тебя с детства, ты ведь так и живешь в убогой квартирке, которую выбила твоя мать.

– Нет, это другая квартира, двухкомнатная. После восемнадцати лет я решительно настоял на том, что мне нужна отдельная комната. Спать с мамой в одном помещении было выше моих сил. Я боялся, что еще немного, и возненавижу всех женщин. После долгих перипетий мы переехали в эту, не менее убогую, зато с дополнительной комнатой. Так вот, раньше я занимался переодеванием разве что когда матери не было дома. Только позже, когда она умерла от тромбофлебита и когда в нашем доме поселились вы с Данилом, я вышел на улицу в женском обличье.

– А при чем здесь мы?

– Притом, дорогая, что я решил подделываться под тебя. Ты появилась такая красивая, трогательная, с хорошими манерами, и все это было не нарочитым, а удивительно естественным. Я понял, как должна выглядеть настоящая женщина. Складывалось впечатление, что ты сама не понимаешь, какая ты милая. И я подражал тебе во всем, странно, что ты этого не замечала. Помнишь, я частенько заходил к вам с разными просьбами? Это для того, чтобы лишний раз увидеть тебя, понаблюдать, как ты говоришь, как двигаешься. Сложности были только тогда, когда ты забеременела. Мне приходилось надевать бесформенные вещи, чтобы соседи не видели между нами разницу. Вообще-то я редко появлялся на улице, в основном поздно, когда наши почтенные матроны уже ложились спать. Проколов ни разу не было. Меня они знают как Бориса Алексеевича. Думаю, вряд ли им приходило в голову, что мужчина может одеваться и выглядеть как женщина, на это у них не хватит воображения, сформированного под влиянием сериалов. Они ведь люди другого поколения и многие вещи для них дикость. Прошу, прости меня, умоляю, я очень перед тобой виноват, получается, что я тебя подставил, но клянусь, что это была лишь невинная шалость, я предположить не мог, что так все обернется. Прошу, спаси меня, иначе я погибну.

Он почти что рыдал.

– Ладно, успокойся, ты, конечно, гад и сволочь, но я попробую помочь тебе.

– Спасибо, Ангелина, считай, что с этой минуты ты приобрела истинного друга, в любой ситуации можешь рассчитывать на меня, я никогда не забуду, что ты для меня сделала.

– Пока еще ничего, так что давай поторапливайся, нам ведь многое нужно успеть! – решительно сказала я и задумалась.

Дело в том, что главный мой недостаток – неспособность никому ни в чем отказывать. Я постоянно взваливаю себе на плечи какие-то чужие проблемы и потом мучаюсь и разгребаю дела, которые ко мне не имеют никакого отношения. У меня никогда не хватало мужества, а может, наглости просто послать просителей подальше. И я, зная, что мне придется туго, все равно соглашалась выполнить просьбу. Но этот случай выходит за рамки обычного. Как я буду выпутываться и зачем мне все это нужно? Но я уже пообещала, да и трудно устоять перед такими мольбами. А если действительно Бони все подстроил? Хотя непохоже, слишком уж он расстроен. Ладно, рискну! Может, на небе мне зачтется как благое дело.

Бони сделал мне маникюр. Брызнул на запястья и на шею совершенно изумительные духи и развернул меня к зеркалу… Я вытаращила глаза, даже хотела протереть их, но Бони вовремя перехватил мои руки. Это была не я. …Это не могла быть я… Клаудиа Шиффер, Брижит Бордо да кто угодно, но только не я. Это была изумительно привлекательная девушка, а никак не тридцатилетняя домохозяйка. Никаких мешков под глазами, на лице ни одного прыщика, ни одной морщиночки, ни одной ненужной складочки. Гладкая, ухоженная кожа, утонченно-бледная и с румянцем на щеках, глаза огромные, сияющие, губы пухлые. А волосы… Водопад, каскад, грива длинных белокурых волос. Девушки, рекламирующие шампуни, просто отдыхают рядом с этой красоткой.

Я ущипнула себя. Сегодняшняя ночь преподнесла много сюрпризов, но этот был самым умопомрачительным и бесспорно, самым приятным.

– Ну ты даешь, да тебе цены нет. Ты просто фея, волшебница, колдунья, пластический хирург, маг и чародей. Как тебе это удалось?

Бони стоял, скромно улыбаясь, и даже покраснел от удовольствия.

– Теперь я понимаю, почему ты всегда так хорошо выглядишь, и уверена, что твой салон красоты процветает.

– Да, дела идут неплохо, но я не так давно открыл его. Пришлось долго копить деньги. Ну ладно, это еще не все. Нужно придумать что-то с одеждой. Догадываюсь, тебе некогда было следить за новинками моды, да и размер у тебя не тот, что прежде, придется быстро собрать тебе новый гардеробчик.

Он открыл шкаф, начал доставать костюмы, платья, шляпки, сумочки, очки, платки и прочие аксессуары. Я дивилась многообразию выбора, хотя уже поняла, что от соседки, то есть соседа, можно ожидать чего угодно. Бони отобрал несколько вещей и достал швейную машинку.

– Еще рано расслабляться, – сказал он. – Нужно подогнать под тебя одежду и продумать, что ты будешь говорить врагам-недругам.

– Черт, я почти забыла, что меня ждут неприятности. Здесь я, как Золушка перед балом, только вот беда – мой бал со злыми демонами.

– Не бойся, Геля, прорвемся. Ты у нас вон какая красавица оказалась, даже я не ожидал такого результата. Я всегда верил, что красота спасет пусть не весь мир, но отдельные личности обязательно. Итак, гардеробчик. Давай меряй. Шоу продолжается! Надеюсь, у тебя найдется пара приличной обуви, моя будет велика.

Я заверила, что обувь у меня есть, и начала примерять вещи. Все они были отменного качества. Некоторые весьма скромные на вид, но наверняка очень дорогие. В течение часа все, что было отобрано, Бони подогнал по моей фигуре. И даже собрал мне сумочку, уложив туда духи, бумажные платки, дымчатые очки, косметику. Я выглядела сногсшибательно, чего, собственно, мы и добивались. Жаль, Данила меня не видел, влюбился бы безоглядно, так как теперь никто не мог конкурировать со мной.

Вот это мужчина! Хотя и суррогатный от части!

Потом он устало откинулся на диван. Это я все время только отдыхала, а он работал как каторжный. Правда, у меня еще все впереди.

– Ангелина, – сказал Бони, передохнув, – мне пора переодеться, а ты пока настройся на серьезный разговор.

Минут через десять в комнату вошел молодой темноволосый мужчина с короткой стрижкой, с правильными чертами лица – довольно привлекательный. Кажется, я иногда встречала его в подъезде. Я немного смутилась, как-то не верилось, что это он возился со мной все это время.

– Теперь ты понимаешь, что мне нельзя общаться ни с милицией, ни с бандитами. Методы у них примерно одинаковые, они решат, что я «голубой», и тогда точно стану таким с их помощью, – грустно сказал Бони. Голос у него изменился, он и раньше был низковат для женщины, а сейчас звучал как баритон. Мне стало жаль парня. Ведь он, в сущности, очень классный, ну и что, что немного с приветом. В принципе, у каждого свои закидоны. Нельзя позволить, чтобы его изуродовали еще больше, и я искренне заверила, что сделаю все возможное, чтобы мы из этой истории выпутались достойно. Бони провел инструктаж, и я засобиралась домой. Мне предстояло пройти мимо трупа, но я была настроена весьма решительно, да и в желудке было спокойно, поэтому я легко преодолела препятствие.

Дома повесила вещи в шкаф. Надела спортивный костюм, взяла газету «Из рук в руки», которую мне дал Бони, обвела маркером некоторые объявления о найме на работу. Потом собрала пустые бутылки и отнесла их на балкон, полила цветы и немного убралась в доме. Абсолютная чистота ни к чему, так как могла вызвать подозрение. Я включила музыку и стала ждать гостей. Интересно, кто придет первым?

В 7.30 раздался звонок в дверь. Я глубоко вздохнула и пошла открывать. Первой оказались милиция.

– Здрасть! Гражданка Алехина Ангелина Викторовна? – спросили меня.

«Прямо, как в кино», – подумала я и ответила:

– Она самая.

– Разрешите войти?

Вопрос был риторическим, к тому времени они были уже в комнате.

– Проходите. Что случилось?

Я убавила звук в надрывающемся магнитофоне, который должен был убедить всех, что совесть моя чиста. В комнате было гораздо светлее, чем в прихожей, и, я думаю, Бони оценил бы произведенный мною эффект.

Их было двое. Один матерый мент, а второй, может, стажер или просто очень молодой парень. Оба уставшие, помятые, с сальными волосами и прокуренным дыханием. Увидев меня, они как-то расслабились. Из потенциальной подозреваемой я на какое-то время перешла в разряд свидетелей. Начались вопросы. С кем живу? Чем занимаюсь? Как провожу досуг? Есть ли у меня любовник? Слышала ли я что-нибудь подозрительное этой ночью?

Я честно рассказала, что до сегодняшнего дня была домохозяйкой. Что муж меня бросил две недели назад (при этом брови у них поползли вверх). Что ребенка отвезла на время к маме. Что намерена начать новую жизнь. Что как раз сегодня собиралась искать работу, так как теперь нужно самой содержать семью (здесь они согласно кивнули). Что у меня нет времени на любовников и для досуга, хотя совсем недавно я сходила в кино (назвала фильм, благо я еще раньше просмотрела пиратскую копию, до выхода картины на экран) и в ночной клуб (чтобы развеяться), но мне там не понравилось, и я дала себе слово больше подобные заведения не посещать. Здесь они оживились и попросили рассказать подробней, почему мне не понравилось. Я сказала, что поняла – ночная жизнь не для меня. Утром плохо выгляжу. Милиционеры переглянулись и скептически улыбнулись.

– Да и клеятся разные придурки, – добавила я.

Они оживились и попросили о «придурках» рассказать точнее. Я сказала, что пристал один, еле отшила, пришлось даже согласиться, чтоб отвез меня домой, лишь бы отцепился. Вообще был он жутко прилипчивый и какой-то не в себе. Они спросили, заходил ли он ко мне и когда. Я объяснила, что я женщина не настолько легкомысленная, чтобы приводить к себе первых встречных, и что даже не позволила проводить себя до дверей квартиры. Что этой ночью я спала, выпив снотворное (Бони снабдил меня пузырьком), поэтому ничего не слышала. Попросила сказать, что случилось, может, что с мужем (в этом месте я заволновалась), иначе к чему все эти вопросы. Они меня успокоили, сказали, что о муже им ничего не известно, скорее всего, он страдает от разлуки со мной (это был комплимент). А пришли ко мне за помощью – на моей площадке лежит мертвый человек и требуется его опознать. Я попыталась потерять сознание, молодой принес мне водички, я с благодарностью ее выпила. Успокоившись, дала согласие им помочь.

Они направились к двери, я вцепилась в «матерого», сзади меня поддерживал «молодой», и так мы вышли на площадку. Там суетились еще несколько милиционеров, стояли соседи: хмурился дед Степан, пьяно скалилась баба Валя, злорадно ухмылялась тетя Фима, и, опустив голову, стоял Бони. Когда я вышла, он пристально посмотрел на меня такими щенячьими глазами, что у меня екнуло сердце, и я решила, что ради него готова на что угодно. Проведенная ночь и общее дело сделали нас настоящими друзьями. Я посмотрела на труп и так натурально заорала, что даже дед Степан услышал, а тетя Фима перестала ухмыляться (она наверняка уже всем растрепала, что ко мне ночью приходил хахаль, а потом я его убила или что-то в этом роде, у нее довольно буйная фантазия даже для сплетницы).

Я замычала:

– Это он, он…

«Матерый» ободрился, и я опять перешла в разряд подозреваемых:

– Гражданка Алехина, пройдемте для дачи показаний, – сказал он, и мы вернулись в квартиру.

Прерывая рыдания (оказывается, я неплохая актриса, стоило вспомнить глаза Бони, могла бы сыграть даже Офелию, а то и Гамлета), я рассказала, что это и есть мой провожатый, что зовут его Владимир. Но как он мог оказаться у меня под дверью, понятия не имею.

В общем, промурыжив меня около часа, милиционеры ушли несолоно хлебавши, взяв с меня обещание по первому же требованию явиться в отделение.

Итак, первый акт закончился, пока антракт… Можно отдохнуть и подготовиться ко второму действию.

Значит так. Сейчас я потрясена случившимся и раздумала трудоустраиваться, но в магазин выйти можно, нужно только соответствующее выражение лица. Я потренировалась перед зеркалом. Вроде бы ничего – смесь недоумения и легкого шока, главное, не переигрывать, ведь, по сути, умер чужой для меня человек, так что можно иногда забыться и отвлечься на какую-нибудь покупку. Я ведь женщина. Я надела очень симпатичный костюмчик изо льна бледно-красного цвета, отыскала подходящие сабо (Бони, наверное, не одобрил бы мой выбор, но чем богаты, тем и рады, зато его сумочка была в тон), нацепила солнцезащитные очки и состроила гримасу легкой пришибленности. Ну что ж, в путь! Вот только денег остался последний мешок, нужно предпринять что-то кардинальное для пополнения запасов.

Возле подъезда толпились бабуськи под предводительством тети Фимы. Когда я появилась, они сразу же затихли, но зловредная Фима не могла упустить случай выпустить яд:

– Как ты похорошела, Гелечка! Что значит жить без мужа! – сказала она.

– Да похорошеешь здесь, когда такое творится, – парировала я. – Из-за трупов ходить негде. Это не вы случайно довели беднягу своими разговорчиками? – не смогла я удержаться, чтобы не уколоть ее. Зеленоватая от злости физиономия тети Фимы маленько перекосилась. И на том спасибо! Мелочь, но приятно. Зато баба Надя, добрейшая и безотказная душа, которая иногда сидела с моим ребенком, подошла ко мне и сказала:

– Не переживай, Гелечка, все обойдется, сходи пройдись, что взаперти сидеть, так и с ума сойти можно. Как твой сыночек? Дай ему бог здоровья.

Я чуть не прослезилась. Не все еще потеряно, пока в нашем обществе есть такие люди.

– Спасибо вам, дорогая, – я поцеловала ее. – И вам того же.

Ободренная сочувствием, я понеслась к метро. И так предалась размышлениям о человеческой природе, о добре и зле, что не заметила, как возле меня остановилась иномарка. Вообще-то я страдаю автомобильным кретинизмом, и сколько ни учил меня муж разбираться в марках машин, я кроме марки «Мерседес» и модели джип ничего не различаю. Эта же машина была «два в одном». Джип «Мерседес» – огромное сверкающее, ужасно красивое чудище. И пока я стояла и откровенно любовалась этим созданием стоимостью, как наша квартира, дверь машины открылась и из нее вышел мужчина. Он был примерно моих лет, высокий, красивый. На первый взгляд, черты лица его были идеальны, но при внимательном рассмотрении оказалось, что все они слегка чрезмерны. Слишком раскосые глаза. Нос ровный, но его кончик слегка, самую малость, загнут вниз, что придавало лицу хищное выражение. Рот красиво очерченный, но полноват, из чего следует, что его обладатель сластолюбив. Добавьте сюда резко изогнутые брови и смоляные волосы, и перед вами портрет Мефистофеля, но невероятно смазливого. Из-за этой смазливости я его сразу же невзлюбила.

Еще один мой недостаток: я патологически не выношу красавчиков и не доверяю им. Как показал мой жизненный опыт, – они законченные эгоисты, занимающиеся самолюбованием. Бедняжки, не могут расслабиться, все ситуации рассматривают «под себя» – хорошо ли они выглядят со стороны, как смотрятся в тех или иных обстоятельствах. Как известно, не все то золото, что блестит, а большое красивое глянцевое яблоко напичкано нитратами и прочей гадостью, только витаминов в нем нет. Жан-Поль Бельмондо или Николай Караченцов для меня куда привлекательнее, чем, к примеру, Ален Делон или певец Юлиан. С ранней юности я дружила с ребятами некрасивыми, но душевными. Как правило, они были либо ниже меня ростом, либо страшненькие, либо с другими недостатками. Но я мало внимания обращала на это, меня интересовал их внутренний мир. Конечно, хотелось, чтобы мои ребята были и привлекательными, но почему-то не встречались такие экземпляры, за исключением Данилы. Мама в шутку называла меня «приманкой для уродов».

Красавчик подошел ко мне и спросил:

– Алехина Ангелина Викторовна?

«Надо же, прямо как милиция, не зря Бони говорил, что методы у них одинаковые», – подумала я.

– С вами хочет встретиться один человек, – сказал Мефисто.

– Да? По поводу работы?

Говорят, что глупость – второе счастье, и я попробовала стать на короткое время счастливой.

– По поводу убийства, – он передразнил мою манеру говорить.

– Вы шутите! Какого еще убийства? Что за день сегодня выдался, просто мрак, – вознегодовала я.

– Человек, которого нашли возле вашей двери, был убит, и поэтому с вами хочет поговорить его отец, – с преувеличенным спокойствием продолжал объяснять незнакомец, при этом лицо у него было, как будто он разговаривал с олигофреном.

– Я не поеду! У меня своих дел по горло.

– Вам придется поехать, иначе все ваши дела навсегда закончатся, – прошипел он.

– Ой-ой, только не надо пугать, а то точно не поеду, насилие не терплю в любом проявлении.

– Хорошо, прошу вас, – прошипел он, – думаю, это не займет много времени.

«Явно врет, так они от меня просто и отвяжутся, всю душу небось вытрясут, – подумала я. – Но ехать все равно придется. Назвался груздем, полезай в кузов».

И я полезла в салон машины.

Мы ехали довольно долго. Похоже, место назначения находилось за городом. Я осмотрелась. Кроме Мефисто (буду называть его так, поскольку он не представился) в машине находился еще водитель. По виду обычный парень, только слегка перекачавшийся. Он мне приветливо подмигнул в зеркало, за что Мефисто злобно посмотрел на него. В полной тишине мы подъехали к воротам, за которыми оказался шикарный коттедж. Дом был воплощением моей самой смелой мечты. Архитекторы не на шутку потрудились. Трехэтажный, разноуровневый, с балконами, эркерами, большими окнами и необычной планировкой, он стоял в окружении сосен в обрамлении ухоженных дорожек, несимметрично разбитых клумб. За домом, насколько я могла увидеть, был скромненький парк – Версаль с Петергофом померкли бы рядом с ним. Я вышла из машины, и у меня закружилась голова, такой чистый был воздух, насыщенный ароматами цветов, хвои, мха. Просто рай на земле. Посмотрим, что за ангелы живут в этом раю.

Мы вошли в дом. Излишне говорить, что внутри он выглядел не менее великолепно, был обставлен с большим вкусом, но скорее скромно, чем помпезно. Не было любимых многими фонтанчиков, искусственных цветов, позолоты, расписных потолков и картин сомнительной ценности. Да, дизайнеры тоже в грязь лицом не ударили!

Я присела на диван в гостиной и, вместо того чтобы продумывать ход предстоящей беседы, принялась осматривать комнату. И так увлеклась этим занятием, что не заметила, как в комнату вошел мужчина.

На первый взгляд, не было в его внешности ничего примечательного – обычный среднестатистический мужчина. Но позже я поняла, что этот человек таит в себе огромную силу, не столько физическую, сколько внутреннюю. Минут пять мы молча рассматривали друг друга, и кажется, оба остались довольны. Его не слишком презентабельная внешность не мешала ему быть необыкновенно притягательным. Он излучал мощнейшие сексуальные флюиды. Женщины за такими мужчинами идут на край света и готовы ради них на все. Под его пронзительным рентгеновским взглядом окружающие становились ниже ростом, хотя сам он был невысокий, коренастый. Да, туговато мне придется. Такого не обманешь и не проведешь. Но я тоже не лыком шита. В моем характере есть еще одна особенность: я невероятно честна и прямолинейна, всегда высказываю свое мнение и «в лоб» задаю самые каверзные вопросы. И поэтому многие считают меня простушкой. Но эти многие не понимают, что когда мне действительно нужно что-то скрыть, они никогда ни при каких обстоятельствах ничего не узнают, им даже в голову не придет, что я способна что-то утаивать.

– Давайте знакомиться, Ангелина, – у хозяина оказался приятный тихий голос. А зачем ему напрягаться, наверняка подчиненные прислушиваются к каждому его вздоху.

– Давайте, хотя вы уже и знаете мое имя. – Я не стала ерничать, а также спокойно ответила ему.

– И не только имя, но и многое другое, – сказал он. – Меня зовут Прохор Степанович, а это, – он указал на красавчика, – Стас, моя «правая рука».

Мефисто на глазах преобразился. Только что он был господином, и вдруг уже верный вассал.

«Ах ты, хамелеон вшивый», – подумала я.

– А теперь я бы хотел узнать обстоятельства смерти моего сына, – продолжал Прохор.

– Боюсь, что не смогу быть вам полезной, так как не знаю, как он умер, – сказала я.

– Тогда расскажите все, начиная с момента вашего знакомства.

– Ну, мы познакомились примерно неделю назад в ночном клубе «Смерч», он отвез меня домой, сказал, что зовут его Владимир, вот, в принципе, и все.

– А вчера он зашел к вам, и вы по какой-то причине его убили.

– Вы с ума сошли, я вообще не могу понять, почему и вы, и Мефи… этот Стас говорите об убийстве, ведь очевидно, что это несчастный случай.

– Значит, вы постарались обставить все, как несчастный случай? – Прохор гнул свою линию.

– Да что вы несете, я знать не знала вашего сына, он вообще мне не понравился, безбашенный какой-то, психованный, извините, конечно. Зачем мне было его убивать, да и с чего вы взяли, что он убит, может просто упал с лестницы. – Мое негодование было неподдельным.

– Да, мой мальчик действительно был слегка не уравновешен. – Легкая тень пробежала по лицу Прохора. – Но это не повод для убийства.

– Да, не повод, поэтому я его и не убивала.

– Вы уверены? – спросил он.

– Я пока в состоянии отвечать за свои слова.

– Но может, вы ненадолго потеряли контроль над собой? – продолжал он изводить меня вопросами.

– Ну вы, похоже, тоже ненормальный. – Я окончательно вышла из себя. Стас угрожающе привстал, но Прохор осадил его жестом. – Вы хоть слышите, о чем я говорю. Я его не убивала! У меня не было никаких причин для этого! Сумасшедший дом какой-то!

От гнева мое лицо пылало.

– Я прекрасно слышу, только почему же на его лице обнаружены следы ногтей?

– Откуда мне знать! – продолжала я кипятиться. – Судя по характеру вашего сына, следы ногтей – это не самое страшное, что с ним могло приключиться, он постоянно нарывался на неприятности и вел себя нагло. Может, какая-нибудь девица и не выдержала.

– Да, это возможно, но как показала экспертиза, эти следы появились незадолго до смерти, если точнее, где-то за полчаса, – спокойно сказал Прохор.

– Ну, я не знаю, я не могу вам сказать, откуда они взялись. А ногти чьи, мужские или женские? – вдруг осенило меня.

– Это определить трудно, хотя, скорее всего, следы от женских ногтей. Сейчас сюда придет эксперт и возьмет соскобы из-под ваших ногтей. Вы не против? – Он пристально посмотрел на меня.

– Я только за. Может, тогда вы поймете, что я не убивала вашего сына. И все равно мне не понятно, почему вы думаете, что его убили, от царапин еще никто не умирал.

– Потому что перед смертью он с кем-то дрался, у него в руках был волос, оторвана пуговица на пиджаке, но самое главное, что перила на лестнице тщательно протерты, никаких отпечатков пальцев на них нет, а это говорит о попытке скрыть следы.

– А может, он с кем-то пришел и с ним подрался, а этот кто-то потом убежал.

– Все возможно, даже то, что это были вы.

– Да ну вас, делайте что хотите, с вами невозможно разговаривать, у вас точно проблемы со слухом, – равнодушно сказала я, на что Прохор слегка улыбнулся.

Пришел дяденька в белом халате и с каким-то ящичком, поковырялся у меня под ногтями, едва не испортив маникюр, любовно сделанный Бони, и, гад такой, вырвал у меня волосок из головы. Я стойко пережила увечья и вообще делала вид, что мне наплевать на окружающих, но краем глаза наблюдала за Прохором, а он с усмешкой поглядывал на меня.

«Для человека, недавно потерявшего сына, что-то уж очень он веселый», – подумала я, а вслух произнесла:

– Вы, я вижу, не очень опечалены смертью сына?

Стас аж побелел от злости и сцепил руки. Наверное, ему хотелось меня придушить и он с трудом себя сдерживал. Прохор показал ему глазами на дверь. Красавчик нехотя подчинился, его взгляд в мою сторону не предвещал ничего хорошего. Когда мы остались одни, Прохор сказал:

– Я очень любил сына, кроме него, у меня не было близких, но Володя не оправдал моих надежд, я подозревал, что он плохо кончит, поэтому подсознательно был готов к его ранней смерти. Ему недавно исполнилось тридцать три года. А может быть, я еще не до конца осознал, что его больше нет.

Я удивилась, не ожидала от этого человека подобной искренности. Тут зазвонил сотовый телефон. Прохор выслушал сказанное и отключил его.

– Сейчас мне сообщили результаты анализа. Это не ваши волосы и не ваши ногти.

– А я что говорила! Значит, я свободна? – обрадовалась я.

– Думаю, вам следует задержаться здесь до окончания следствия, я все же не до конца снимаю с вас подозрение. И еще, вы – та девушка, которую мой сын хотел видеть в последнюю минуту своей жизни. Думаю, вы останетесь на похороны.

– Похоже, выбора у меня нет. Если вам от этого будет легче, я конечно останусь. А когда вы снимете с меня свои подозрения?

– Тогда, милая, когда будет известно, как мой сын провел свой последний день, что с ним произошло ночью и будет доподлинно известен убийца. Чтобы ускорить поиски, можете сами заняться расследованием.

– Да вы что, я ведь не детектив, я не умею искать убийц, собирать улики и тому подобные вещи. Я только все испорчу, убийца, если таковой был, успеет замести следы.

– Я думаю, у вас получится, у вас ведь тоже сын, – тихо сказал Прохор, а у меня от его слов побежали мурашки.

– Как вы смеете? Навязались на мою голову, еще и пугаете. В чем я виновата? Только в том, что имела неосторожность познакомиться с вашим сыном!

– Послушай, девочка, я тебя вовсе не пугаю, но думаю, если ты хорошо постараешься, сможешь выяснить причины смерти моего мальчика, – перешел он на «ты». – Кто бы ни был убийца, он должен понести наказание. Если окажется, что это не ты, я тебя отпущу, иначе готовься к худшему.

Я не нашлась, что сказать. Похоже, в данном вопросе мое согласие и не требовалось. На этом разговор закончился, Прохор ушел, а я осталась грустить на диване. В комнате появилась женщина:

– Добрый день, меня зовут Софья Петровна, я служу домоправительницей у Прохора Степановича, прошу следовать за мной.

Надо же, какая вышколенная прислуга, как в лучших домах. Такое впечатление, что я попала к аристократу, а не бандиту. Правда, бандиты нынче уж очень смахивают на обычных бизнесменов, и наоборот.

Мы пошли на второй этаж. Софья Петровна показала мне мою комнату, которую я незамедлительно обследовала. Она была изысканно-уютная, размером с нашу двухкомнатную квартиру, но больше всего меня поразил санузел. Ванная комната всегда была моим самым любимым местом в доме, и я, как могла, пыталась ее облагородить, сделать комфортной, чистой и сияющей. Хотя то, что в моем представлении до сих пор было ванной, не шло ни в какое сравнение с тем, что я увидела в доме Прохора. Это была бальная комната, в которой по недоразумению находилась душевая кабинка с функцией сауны, огромная круглая ванна – джакузи, которую легко спутать с мини-бассейном, вертикальный солярий, различные фены и электрощипцы для завивки волос, всяческие массажеры и маникюрно-педикюрные наборы. В шкафчиках лежало великое множество белоснежных махровых полотенец, на полочках стояли кремы для всех частей тела и небольшая коллекция духов. Этот мини-салон красоты произвел на меня неизгладимое впечатление. Вот где женщина могла бы чувствовать себя комфортно, на мой вкус, конечно. Я бы лично с превеликим удовольствием осталась здесь жить.

Мое настроение быстро испортилось – в шкафу я обнаружила абсолютно все свои вещи, вплоть до зимних. Видимо те, кто их собирал, взяли их на всякий случай. Я рассердилась. Они что, думают, я здесь и зимовать буду? Ну, это уже слишком! Я им покажу, как лишать меня свободы! Я не игрушка и не позволю с собой так обращаться. Убийца вам нужен, будет вам убийца. Вот устрою междоусобицу, тогда поглядим, кто круче. Бандиты хреновы. От злости я готова была на любой самый глупый поступок. Благо Софья Петровна принесла мне обед. Сытно поев, я расслабилась и успокоилась. В этой тюрьме хорошо кормили и, если так пойдет дальше, я опять наберу прежний вес. Злость – плохой советчик, а мне нужно хорошо обдумать сложившуюся ситуацию, для этого следует держать себя в руках.

Я погрузилась в размышления и незаметно уснула. Как можно было это сделать после всего, что произошло, непонятно, но это факт. Наверное, обед так на меня подействовал, ведь я уже давно нормально не ела, вот меня и разморило с непривычки. Мне снился сон, что я стою возле горы разноцветных камушков и как будто бы нужно из них сложить мозаику. Камушков очень много, и стена, которую должна была украсить эта мозаика, невероятно большая. Как подступиться, с чего начать, я не знала…

Меня разбудил Стас. И из-за него я так и не узнала, как сложить картину. От этого моя неприязнь к нему еще больше возросла. Не мог подождать немного. Но зато он испытал шок, увидев меня спящей – наверняка ожидал увидеть что угодно, только не это. К примеру, что я вскрыла себе вены, или утопилась в ванной, или задохнулась в сауне, или зажарилась в солярии, ну и прочие суицидные прелести. Но чтобы я спала, об этом он, наверное, и помыслить не мог. А я очень порадовалась. Хоть и невольно, но мне удалось досадить ему.

Прохор встретил меня все в той же гостиной, посмотрел на мою заспанную физиономию и тоже удивился:

– Спать изволите? Ну, ну… Ты хоть подумала, как будешь искать убийцу? – спросил он.

Я так не люблю, когда меня будят, особенно когда не удалось досмотреть сон до конца, поэтому я с раздражением ответила:

– А что мне остается делать в этом карцере? И как мне прикажете искать убийцу, если у меня нет свободы передвижения. Сидя в комнате, только Ниро Вульф искал преступников и то ему все сведения собирал Арчи Гудвин. А мне никто ничего не собирает, еще и меня не выпускают.

– Почему же? Ты можешь ходить по дому и задавать вопросы. Я своим людям отдал приказ не препятствовать тебе и рассказывать все, о чем ты попросишь. – Он миролюбиво улыбнулся.

«Змея, – подумала я, – еще и скалится».

– Вам известны случаи, когда по приказу свыше люди шли на контакт? Мне нет. Так вот, если вы хотите, чтобы что-то получилось из вашей затеи, нужно, чтобы я стала в вашей среде своей в доску, чтобы на меня перестали обращать внимание, а для этого нужно время. Если кто-то что-то не то вякнет, вы должны за меня заступиться. Я должна чувствовать вашу поддержку, контингент у вас наверняка специфический, и всякое может случиться. Еще у меня должен быть доступ к вещам Владимира и к тому, что нароют в милиции.

– Ну, ты молодец, не знаю как сыщик, но командир из тебя неплохой, – похвалил меня Прохор.

– Это еще не все. Мне нужно три раза в неделю поливать дома цветы и посещать салон красоты. По необходимости.

– С этим нет проблем, ты будешь ездить с моим человеком куда потребуется.

– И последнее условие. Собирая информацию о вашем сыне, я хочу начать с вас.

– Хорошо, ближе к вечеру поговорим, а сейчас у меня дела.

Кажется, Прохор остался доволен нашим разговором. Похоже, моя уверенность вселила в него надежду. Сама же я только удивлялась, откуда она у меня взялась, эта уверенность. Нервы, наверное.

Итак, я принялась бесцельно шататься по дому, предаваясь грустным мыслям. Мысленно я аплодировала Прохору, ведь какой молодец, он прекрасно понимает, что я, дурочка безмозглая, попав в капкан, от отчаяния и от страха за свою жизнь и жизнь своего сына все переверну вверх дном, чтобы отыскать виновных. Страх – стимул посильнее денег. Но с чего начать, я даже примерно не знаю. Может, почитать детектив, изучить методы поиска преступника. В книгах так все складно, возьмутся за конец веревочки и потихоньку приближаются к искомому. А где у меня начало этой путеводной ниточки? Кто подскажет? Хорошо бы посоветоваться с Бони (никогда не смогу назвать его Борис, он для меня навсегда останется Бони), а для этого нужно поехать в салон.

Я бродила по дому, изучая интерьер и нагло заходя во все комнаты. «Нечего было разрешать!» – злорадно думала я. Пошатавшись около часа, обнаружила, что дом напичкан камерами слежения и прислугой. Я не знала, как построить разговор, о чем нужно спрашивать, поэтому ни к кому подходить не стала. Хотя пора бы уж, ведь мне ничего не известно о Владимире, я даже не знаю, как он выглядел. Решила отложить все расспросы до разговора с Прохором, может, тогда придет озарение…

Остаток дня я развлекалась, как могла: плескалась в ванной, занималась самомассажем – доводила свою недавно обретенную красоту до совершенства. Я попыталась отбросить грустные мысли и вообразить, что нахожусь где-нибудь на отдыхе, а значит, надо максимально наслаждаться, раз выпала такая возможность. «Что-то я второй раз за сутки отмокаю в ванной, так можно и привыкнуть к комфорту!» – думала я.

Прохор появился около восьми вечера, взъерошенный и уставший. Похоже, сегодняшний день дался ему нелегко. Я даже почувствовала жалость к нему, но тут же пресекла это чувство, ведь он меня не жалеет.

Мы спустились в столовую, где был накрыт стол на двоих. На ужин был салат из морепродуктов, салат из свежих овощей, королевские креветки в кляре, фрукты и белое вино. Совершенно невозможно было отказаться от чего-либо. Весь ужин я боролась с искушением: подключала воображение и представляла свою прежнюю фигуру, тем самым пытаясь умерить аппетит, ничего из этого не вышло, я съедала все до крошки. Наверное, мои терзания были слишком очевидны, потому что Прохор, улыбаясь, сказал:

– Не волнуйся, Ангелина, эта еда низкокалорийная, я тоже слежу за своим весом, в моем возрасте это не дань моде, а необходимость. Ешь спокойно, не растолстеешь.

Я расслабилась и основательно подкрепилась. Решила – гулять так гулять. После ужина мы пошли в гостиную. Несмотря на лето, там горел камин, но жарко не было, так как работал кондиционер. Возле камина было так уютно, и Прохор выглядел таким осунувшимся, что мне совершенно искренне захотелось помочь ему. И поэтому, придав своему голосу деловые нотки профессионального психоаналитика, я сказала:

– Что ж, расскажите мне все о вашем сыне, начиная с самого рождения.

– Тебе придется запастись терпением, рассказ будет длинным, – предупредил он.

Я чуть не сказала: «Ничего, я уже привыкла», но вовремя прикусила язык.

– Начну с себя. Я родился незадолго до смерти Сталина в Москве. Мои родители сгинули во время репрессий, и сколько себя помню, я жил в интернате на окраине города. В то время окраину трудно было назвать Москвой, там была своя отдельная жизнь, со своими законами и порядками, этакое государство в государстве. Не буду утомлять тебя рассказами о своем нелегком детстве, скажу только, что интернат закалил и сформировал мой характер. Я рано привык не прощать обиды, отвечать на грубость и ненавидеть подлость. Но было у меня там и светлое чувство, чувство любви…

В нашем интернате была девочка Катя. Наверное, с самых пеленок мы были вдвоем, вместе играли, вместе сидели за партой, делали уроки, делили радости и беды. При этом я мало обращал внимания на то, красива ли она. Маленькие дети не задумываются над такими вещами. Я любил ее, как сестру, принимая такой, какой она была. Но по мере взросления мое отношение к ней менялось, может быть, она была не совершенна в физическом смысле, но вела себя так, как будто была самая красивая. Для меня лучше Катеньки не было никого. Я не замечал и недостатков в ее характере. У нее был скорее мужской склад ума и такие же повадки, была она какая-то лихая, отчаянная, но мне это нравилось, я думал, что девочки и должны быть такими.

В восемнадцать лет мы уже учились в училище. Я на токаря, а она на швею. И жили в общежитии. К тому времени я окончательно влюбился в нее. Она же относилась ко мне снисходительно, ей нравилась моя собачья преданность, моя привязанность. Нашей близости я жаждал со всей юношеской пылкостью и страстью. И Катюша, скорее для того чтобы еще больше привязать меня к себе, иногда позволяла мне спать с ней. От этого я совсем потерял голову и ради нее был готов на самые нелепые поступки. И скоро мне действительно пришлось доказать, что я готов на все.

Однажды она прибежала ко мне среди ночи и рассказала, что вместе с другими ребятами из интерната ограбила продуктовый магазин, принесла мне вина и денег. Опьянев от вина и близости с Катей, я пообещал ей, что если их «заметут», возьму вину на себя. Она своими женскими уловками и хитростью взяла меня на «слабо». Утром за мной пришли. Почему-то я не задумывался над тем, что пришли прежде всего за мной и что все ребята – участники ограбления не выдали Катерину. Суд прошел как во сне, я был горд тем, что ради любимой девушки способен на «подвиг». Мне как организатору ограбления дали семь лет. Лишь после, в тюрьме, от так называемых «подельщиков» я узнал, что моя любимая переспала почти со всеми, вот почему они ее покрывали, и о том, что при провале, в любом случае, должен был сесть я. Вот до какой степени она была уверена в моей преданности.

Как ни странно, но на зоне я не очень страдал. Жизнь там мало отличалась от жизни в интернате. За твердость характера, за умение вести за собой, за нежелание стучать и прогибаться я быстро оказался в авторитете, хотя тюремное начальство меня не жаловало, за что я отсидел от звонка до звонка.

Выйдя на свободу, первым делом кинулся искать Катерину. Я не хотел мстить ей, хотел только посмотреть в глаза. Узнать, где она, я смог только в интернате. Оказалось, что чуть больше шести лет назад она родила мальчика и он жил вместе с нянечкой Дарьей Андреевной. В свое время она растила нас, теперь же занималась воспитанием Владимира Прохоровича, так звали мальчика. Я был поражен, что у него мое отчество. Нянечка рассказала, что, по словам Екатерины, та забеременела от меня в ночь, когда был совершен налет и что это действительно мой сын. Куда подевалась Катя, было неизвестно. Как могла, пыталась устроиться в жизни, но в нашем обществе без корней, без связей это сделать очень сложно. К тому же Катя не обладала достаточным запасом терпения, чтобы самой заложить фундамент своей жизни, а ее склонный к авантюрам характер мешал вести честный образ жизни. Она частенько уходила в загулы, с каждым разом все реже и реже навещала сына и вот уже два года как совсем не появлялась.

Мои дальнейшие поиски ни к чему не привели, Катерина навсегда исчезла из моей жизни и жизни нашего сына. Может быть, она сейчас живет где-то под другой фамилией, стала примерной женой и матерью, с ужасом вспоминая ошибки молодости, а может, бомжует или давно похоронена чужими людьми.

Я должен был стать на ноги, чтобы усыновить Владимира, этот ребенок стал моей семьей. Я даже не подозревал, насколько сильны во мне отцовские чувства. Устроился на завод, мне дали общежитие, но из-за тюремного прошлого мне не разрешали забрать Володю. Я проводил с ним каждую свободную минуту, баловал его. Помня свое сиротское детство, как мог, заменял отца и мать. На заводе я потихоньку завоевывал уважение и, может быть, через пару лет мне бы удалось усыновить собственного сына, но моим планам не суждено было сбыться. В цеху, где я работал, пропали мелкие детали из какого-то очень дорогого сплава. Не долго думая, милиция быстро нашла виновника кражи – им оказался я. Как же, ведь у меня криминальное прошлое, да и пропажа случилась во время моей смены. Это уже был рецидив и хищение социалистической собственности, мне опять накрутили на полную катушку. На этот раз десять лет.

Когда освободился, на дворе была перестройка. В тюрьме я оброс криминальными связями. Раз уж все равно мне приходилось сидеть, пусть хоть будет за что, решил я. Понял, честным путем мне ничего не добиться, уже пробовал, поэтому я сколотил бригаду и начал вышибать деньги из кооператоров. Как ни странно, на зону я больше не попадал, зато обзавелся деньгами и немалыми. Позже оставил рэкет и занялся легальным бизнесом. Теперь у меня свое казино, пункты обмена валюты и несколько аптек. Благодаря тому, что деньги вложены в разные сферы бизнеса, разорение мне не грозит, но теперь это уже не имеет значения, так как тот, ради кого я жил, умер, а бизнес ради самого бизнеса мне не интересен.

Теперь о Володе. Когда я его увидел впервые, у меня защемило сердце, он действительно был похож на меня, но глаза были как у матери. Худенький маленький мальчик, наивный и добрый, был невероятно счастлив, что у него появился отец, гордился мной и почти что боготворил. Он регулярно писал на зону письма, ничуть не стесняясь меня. Я был в курсе всех его жизненных проблем, давал ему советы, хотя он был умным мальчиком и вряд ли в них нуждался. Когда я «откинулся» второй раз, он поступил в институт. Мой сын, сын уголовника, без всяких связей и знакомств, только благодаря себе, своим знаниям, поступил в вуз, на факультет экономики! Знала бы Катя, какого сына она родила! Ты не можешь представить, как я им гордился, мечтал, что когда он закончит институт, я сделаю его своим преемником, сам же уйду на покой, буду воспитывать внуков и бездельничать. Но моим планам не суждено было сбыться. На пятом курсе, перед самой защитой диплома, он ни с того ни с сего бросил учебу. И ни уговоры, ни угрозы не заставили его туда вернуться. С тех пор моего мальчика словно подменили, в нем отчетливо стала проступать бесшабашность матери, он окончательно лишился тормозов. Устраивал пьяные загулы, пропадал где-то неделями, впутывался в разные истории, видать, дурная наследственность взяла верх над благоразумием. Я боролся за него как мог, но трудно спасать того, кто не хочет спасаться. За эти десять лет он убил во мне всю любовь. Иногда я сам хотел его убить. Самое страшное, что он деградировал у меня на глазах, а я не мог ему помочь, моя власть и мое влияние были бесполезны. Так что пару лет назад я окончательно потерял надежду, и поэтому, как я уже говорил, подсознательно был готов к тому, что Володя плохо кончит. Вот, собственно, и весь рассказ.

Прокручивая историю своей жизни, Прохор заново все переживал, а это тяжело даже для такого сильного человека. Он закрыл глаза и погрузился в размышления. Я на цыпочках вышла из комнаты и пошла к себе. Мне предстояло все обдумать и найти зацепки для расследования.

Приняв душ и надев пижаму, я устроилась на кровати и приготовилась анализировать услышанное. Кровать была большая и удобная (мы с Данилой спали на небольшом бугристом диване), на тумбочке стоял апельсиновый сок и газированная вода, все мои вещи были отглажены и висели в шкафу, то есть мой быт был полностью устроен, и мне оставалось только заниматься расследованием. Но воспоминание о нашем неудобном диване увело мои мысли совсем в другом направлении, я, так же, как Прохор, погрузилась в прошлое.

До двадцати шести лет я была симпатичной и ветреной особой. Скоротечность моих романов меня нисколько не огорчала, так как мужчины, которые мне встречались, были далеки от придуманного мною идеала. Но время шло, ряды поклонников редели и неожиданно пришло ощущение, что еще пара лет и вообще никого не останется. Я засуетилась, поняв, что нужно срочно выходить замуж. Подкорректировала образ мужа с учетом сложившихся обстоятельств и начала искать подходящую кандидатуру. Но даже с существенными поправками знакомые мужчины не тянули на роль близкого человека. Я решила, что лучше жить одной, чем вместе с кем попало. Возраст мой приближался к тридцати годам, стало понятно – нужно выполнить свои природные функции, стать матерью. Но и для роли хотя бы биологического отца кандидатуры не нашлось. Или требования мои были слишком завышены, или мужчины измельчали. Я склонялась ко второму. Сначала испугалась, потом погоревала и успокоилась – видать, судьба у меня такая.

Говорят, что когда окончательно отчаешься, фортуна обязательно улыбнется. Не найдя счастья в личной жизни, я занялась своим образованием. После школы я училась в одном очень хорошем вузе на архитектора. Но у меня хватило мужества признать, что я недостаточно талантлива для этой специальности, и я ушла в «жизнь». За это время где только не работала, даже музейным смотрителем, но одумалась и решила все же получить диплом.

В один прекрасный день, обложившись словарями, я сидела в читальном зале и корпела над переводом английского текста. Дойдя до точки кипения от всех этих аглицких слов, которые все никак не хотели соединяться в предложения, я собралась уходить домой. Но наверное, на моем лице было такое отчаяние, что парень, который сидел напротив, спросил:

– Вам не нужна моя помощь?

Я подумала, что он может понимать, этот мальчишка наверняка просто клеится, но не– ожиданно для себя сказала:

– Да, очень нужна.

И представьте себе, он расправился с текстом за считанные минуты. Сказал, что помог бы мне со всей контрольной, но у него мало времени, нужно успеть закончить свою работу и бежать по делам, а вот вечером, если я захочу, мы могли бы встретиться и продолжить перевод. К тому времени я прониклась уважением к его знаниям, да и помощи ждать было неоткуда. Я согласилась:

– Что ж, приходите в 19.00 ко мне домой.

Назвала адрес. Про себя решила, что никакого повода для флирта я не дам, да и что у меня может быть общего с этим юнцом, а может, он и вовсе не придет.

Он пришел ровно в назначенное время. Я усадила его за стол переводить, а сама с повышенным интересом стала смотреть телевизор. Данила честно просидел два часа, пока не закончил перевод. От радости я предложила ему выпить. Он согласился, так как был студентом, у которых один ответ на предложение покушать или выпить: «Не откажусь». Поесть у меня ничего не было по причине единоличного проживания, а варить для себя я могу только кофе. Нашлась недопитая бутылка коньяка и четверть лимона. Водрузив это на стол, мы принялись выпивать. Данила оказался очень внимательным слушателем, он смотрел в глаза, не перебивал, и меня понесло. Я вдруг начала говорить о чем попало: о детстве, о работе, о родителях – о самых разных вещах. А Данила все слушал. Обычно мужчины сами любят говорить, а мы, женщины, должны лишь вовремя вставлять реплики типа: «Ну надо же!», «Гениально!», «Потрясающе!». А тут слушали совершенно серьезно мой треп. Закончился коньяк, время близилось к полуночи. Данила предложил еще выпить, я согласилась, начала совать ему деньги, он отказался и побежал в магазин. Вернулся с дорогим армянским коньяком и лимоном для меня (сам лимоны не ел), чем окончательно покорил меня в тот вечер. Мы продолжили задушевную беседу. Я, окрыленная таким неподдельным интересом к моей особе, трещала без остановки, очнулась в пять утра и поняла, что доехать до своего дома Данила не сможет. Пришлось предложить ему остаток ночи провести у меня. Спальным местом мне служил диван, с которого и начались мои воспоминания. Мы легли спать полностью одетые, дабы не вводить друг друга в искушение. И опять Данила оказался на высоте. Вместо того чтобы банально приставать ко мне, он обнял меня, и мы мирно уснули. Мне казалось, что я спала так с ним всю жизнь, что он самый родной в мире человек. С тех пор он приходил ко мне каждый день и оставался на ночь, рассказывал о своих делах, приносил продукты, цветы и милые безделушки. Он подрабатывал на стройке, к тому же был отличником и получал повышенную стипендию, так что деньги у него были.

Я вдруг обрела смысл жизни, принялась готовить еду, убирать в доме, носиться на крыльях по магазинам. Не могла дождаться конца рабочего дня, все время думала о Даниле и ждала встречи. Он никогда не опаздывал, всегда выполнял свои обещания, в общем, был интеллигентным, умным, порядочным парнем. Мне с ним было спокойно, надежно и хорошо. Я не могла поверить, что все те качества, которые я искала в зрелых мужчинах и не находила, я нашла в этом молодом человеке. Наши отношения были ровными и теплыми, как будто мы прожили с ним долгую счастливую жизнь. Мое сердце растаяло, и я влюбилась…

Тут я очнулась от воспоминаний, осознала, что ничего этого больше нет, и горько зарыдала. Наконец-то я смогла поплакать от души, с тех пор как я осталась одна, мне никак не удавалось это сделать, тоска лежала камнем у меня в груди и от этого было невыносимо тяжело. И вдруг прорвало. От этих очищающих слез на душе стало легко и спокойно.

И еще я поняла, с чего следует начать расследование. Нужно восстановить события жизни Владимира и прежде всего выяснить причину, по которой он бросил институт. Какая бы ни была наследственность, столь немотивированный поступок не может не вызывать подозрений. И еще нужно узнать, были ли у него друзья. Расспросить у них, что он за человек, мнение отца – это одно, а друзья могут рассказать много интересного. Нужно побывать у него в комнате, посмотреть фотографии, письма, если таковые имеются, понять, как он жил. Окружающие предметы также могут многое рассказать о характере и привычках. Записав план действий, я уснула.

Наступило утро. Бони так поработал над моим лицом, что ни переживания, ни слезы не смогли испортить его свежий вид, и прическа до сих пор было изумительна, нужно было лишь слегка подправить.

Я подобрала из гардероба Бони черное платье и шаль, взяла темные очки, мне они понадобятся, чтобы наблюдать за окружающими, так как сегодня должны состояться похороны. Я вынуждена присутствовать на погребении абсолютно постороннего человека, зато мне не придется горевать, я буду фиксировать проявление чувств других людей, может, это наведет меня на след убийцы. Ужасно хочется, чтобы им оказался Стас, очень он мне неприятен. Но по закону детективного жанра он не может им быть. Обычно преступник тот, на кого меньше всего можно подумать. Выходит, что Стаса нужно исключить из числа подозреваемых? Пока повременю, потому что уж очень большое искушение свалить на него это убийство. Если никого не найду, так и сделаю.

От мысли испортить жизнь Стасу я пришла в хорошее расположение духа, спустилась вниз, позавтракала, узнала, когда и где будут похороны. Поднялась к себе.

Позже за мной зашел визуально знакомый мне водитель, парень невероятно могучий. Мой Данила был ростом сто девяносто сантиметров, но рост водителя, наверное, зашкаливал за два метра или это в сочетании со стальными мышцами он казался огромным. К такой фигуре подошло бы свирепое, не обремененное интеллектом лицо, но у этого была улыбчивая, лукавая физиономия с носом картошкой и хитрющими глазами. Он сказал:

– Приветик, как жизнь? Давай знакомиться, что ли. – Его лицо сияло от добродушия. – Меня Ваней зовут, а ты Ангелина, или как?

– Она самая, Ваняша, Ангелина я, можно просто Геля. – Его мажорный тон передался мне.

– О’кей, Геля. А ты зови меня Ваняшой, здорово звучит, приятно, меня так еще никто не называл.

«Интересно, – подумала я, – он по жизни такой веселый или придуривается, а может, это смерть Владимира развеселила его. Как истинный следователь, я становилась подозрительной, начал сказываться «профессионализм».

– Хорошо, Ванятка, буду звать тебя Ваняшей.

– Ой, Ванятка тоже классно, так тоже можно. В общем, зови, как хочешь, ты умная, тебе видней.

– А ты не умный, что ли? Иванушка-дурачок?

– Ты чего дразнишься, «гель для душа»?

– При чем здесь гель?

– При том! Если будешь обзываться, я буду тебя так называть.

– Детский сад какой-то! Ну, извини, не буду больше. Так какие у нас планы на сегодня?

– В 12.00 будут отпевать и хоронить Володю. – Он помрачнел. – Потом поминки. А потом мы можем делать что угодно.

– Мы? – удивилась я.

– Да, мы – ты и я, потому что меня приставили к тебе. Я буду тебя отвозить, куда ты потребуешь, но обо всех твоих шагах звонить хозяину, ты уж извини, такой приказ.

– А кто у тебя хозяин, уж не Стас ли?

– Ты что? Сплюнь! Вот ляпнула. Я не камикадзе, чтобы с ним связываться, даже если совсем буду безработным.

– Но ты ведь был с ним, когда привозил меня сюда?

– Так хозяин велел, Прохор Степаныч. Понятно?

– Ну, теперь все ясно. А на похороны мы тоже вместе поедем?

– Да, теперь, мы везде будем вместе, как сиамские близнецы. Если хочешь, даже спать рядом и тому подобное.

– А в глаз не хочешь, братишка?

– Не-а, неохота что-то. Че ты взъелась? Я просто так предложил, из вежливости.

– Из вежливости? Ты шутишь? Из хамства, ты хотел сказать?

– Нет, из вежливости. Ты же вон какая конфетка, я как настоящий мужчина на всякий случай должен был поинтересоваться, вдруг ты не против. А если бы не спросил, ты бы обиделась, такая красотка, а я ноль внимания. Понимать надо.

– Понятно. Что, спасибо тебе сказать?

– Это уж как совесть подскажет.

Похоже, парень обиделся. Наверное, он искренне полагал, что оказывал мне знаки внимания, на мой взгляд, весьма своеобразные.

– Ну ладно, Ваняша, спасибо, и давай займемся делом.

– О’кей, что от меня требуется? – он приосанился.

– От тебя требуется подождать меня за дверью, пока я оденусь.

– Ладненько, уже ушел.

Я оделась. Мы с Ваней спустились вниз. Там нас уже поджидала какая-то старушка-божий одуванчик в траурной одежде. Она была такая ветхая, что казалось, подуй ветер посильнее, она упадет. Ваня взял ее под руку и бережно усадил в машину. Я села рядом с Ваней, и мы отправились в путь. По дороге я увидела цветочный ларек и сказала:

– Ваня, останови машину, мне ведь тоже нужно купить цветы.

– Успокойся, Геля, я уже обо всем позаботился, сзади охапки цветов, выберешь какие захочешь.

Ваняша нравился мне все больше. Может, и мои вещи из дома он привозил. Я спросила его об этом.

– Да, это я собирал твою одежду. А что, что-то не так? – спросил он.

– Нет, все нормально, но зачем ты приволок шубу и осеннее пальто, на дворе июль?

– Да кто вас, баб, пардон, женщин разберет, мало что тебе в голову взбредет, вдруг захочется в шубе прошвырнуться, а мне потом снова копайся в твоих шмотках, думаешь, приятно, как будто в замочную щель подглядываешь.

– Да, Ваня, ты оригинал, интересное у тебя представление о женщинах.

– Ты бы с моей Ленкой пожила, у тебя бы вообще крышу снесло от ее причуд. То ей ананасы в шампанском, то ей платье от Валентино. Замордовала вконец.

– От Валентино Юдашкина? – уточнила я.

– Шутишь? От «Валентино». Она у меня только импорт признает.

– А может, она у тебя беременная, вот и чудит.

– Да была, три года назад. Беременность прошла, а замашки остались. У меня, кстати, дочь растет, Алиска. Слава богу, в меня пошла характером – просто ангел.

– Ну, ты скромняга.

– Да, я такой.

Мы уже почти забыли и о старушке на заднем сиденье, и о том, куда направляемся, как вдруг старушка подала голос:

– Дети, скоро подъезжаем к церкви, вы уж успокойтесь, потом поговорите, – произнесла она довольно громко хорошо поставленным голосом.

Я совсем не ожидала, что в этом тщедушном теле может быть такой зычный голос. Похоже, она бывшая учительница, только они на всю жизнь сохраняют такие голоса и, наверное, она еще в трезвом уме и твердой памяти, хоть и выглядит такой древней.

Мы послушно притихли.

Не буду утомлять вас рассказом об отпевании и похоронах. Скажу только, что, как ни странно, все искренне скорбели о Володе. Даже я горевала, так как только возле могилы приходит понимание, что все не вечно. Мы живем, суетимся, к чему-то стремимся, кто-то многого достиг, кто-то совсем ничего не добился, но для всех рано или поздно придет черед, и все мы окажемся в небытии. Мне стало грустно, стало жаль себя, родных, знакомых, и я всплакнула. Учитывая местонахождение, это было уместно. Несмотря на охватившую меня грусть, я подмечала, кто как себя ведет. Прохор держался слишком прямо – зубы сжаты, глаза сухие. Такие мужчины не плачут, это потом плохо сказывается на их здоровье. Не давая волю эмоциям, они получают всяческие инсульты, инфаркты и прочие неприятности. На лице Стаса тоже ничего нельзя было прочесть, но от этого хамелеона я ничего и не ожидала. Ваняша стоял нахмурившись и сжав кулаки. Только у старушки непрерывно текли слезы, при этом она не издавала ни одного звука. Еще там были ребята, похоже, ровесники усопшего, наверное, его однокурсники. В общем, кроме философских, никаких других мыслей у меня не возникло.

Позже мы поехали в ресторан, но прежде отвезли старушку домой к Прохору. Ваняша осторожно довел ее до дверей, где сдал на руки Софье Петровне.

Как только он сел в машину, я спросила:

– Кто эта бабуся?

– Это нянечка Володи, Дарья Андреевна. Это такой человечище, каких теперь мало.

– Я поняла, это та нянечка, из интерната?

– Да, она еще Прохора растила.

Я решила, что при случае нужно поговорить с ней о Владимире, о Прохоре. Наверное, Дарья Андреевна хранит много чужих тайн.

Мы приехали в ресторан. Я наслышана, что на поминках многие так активно поминают, что начинают забывать причину, по которой собрались, и под конец вовсю веселятся. На этих поминках все было скорбно и сдержанно, не было и намека на веселье. Собравшиеся поочереди вставали и говорили о покойном, пили умеренно. Когда очередь дошла до меня, я сказала:

– О Володе я немногое могу сказать, потому что была с ним мало знакома, но видя ваши искренние переживания из-за его кончины, понимаю, что был он неплохим человеком и всем вам будет его не хватать. В любом случае, смерть такого молодого человека всегда очень болезненна для его близких. Любой человек неповторим. Будут рождаться люди, может быть, очень похожие на него, но такого, как он, уже никогда и нигде не будет. Поэтому давайте выпьем за упокой души Владимира, который прожил короткую, но исключительную жизнь. Пусть земля ему будет пухом!

Трудно говорить о том, кого абсолютно не знаешь, и я выкручивалась, как могла. Ваняша мне одобрительно кивнул, а Прохор пристально посмотрел в глаза.

Позднее поднялся парень кавказской наружности, который долго и цветисто говорил, как умеют говорить только кавказцы. Под конец его речи даже я готова была разрыдаться. Я полагала, что при желании умею вышибить слезу, но этот парень может растрогать даже скалу. Вытирая слезы, я спросила у Вани, кто это. Он сказал, что это бывший однокурсник и друг Владимира – Егор. Во время переку– ра, когда Егор вышел на террасу, я подошла к нему.

– Мне сказали, что вы были лучшим другом Володи.

– Да, был, но в последнее время мы не поддерживали отношений. Давайте познакомимся, я давно за вами наблюдаю и никогда бы не простил себе, если бы не познакомился с такой девушкой.

– Что ж, меня зовут Ангелина, и я расследую убийство Владимира.

И без того большие темные глаза Егора от удивления стали еще больше. А мне понравился произведенный эффект. Оказывается, представляться детективом очень приятно, правда, быть им очень сложно.

– Никогда не думал, что девушки с такой внешностью могут расследовать убийство, мне казалось, что этим занимаются какие-то толстые тетки, которым приятно копаться в грязном белье. Но вы настоящая Никита, как будто сошли с экрана. Кстати, меня зовут Егор.

Упоминание о грязном белье меня покоробило, но все сгладило сравнение с Никитой.

– Мне нужно с вами поговорить о Володе, о его характере, о его жизни и тому подобное, чтобы сформировать психологический портрет, поискать причины убийства в его прошлой жизни.

– Ангелина, вы который раз упоминаете об убийстве, это правда или вы говорите так для красного словца? Мне не сказали о причине смерти, я думал, что он умер естественной… Наркоманы долго не живут.

– Как наркоманы, он что, кололся?

– Нет, кажется, он нюхал кокаин.

– Насколько вы в этом уверены?

– Практически на сто процентов, поэтому мы с ним и перестали дружить и видеться.

– Это многое объясняет в его поведении. Думаю, Егор, что сейчас не совсем подходящее время для подобной беседы, прошу вас встретиться со мной в другой раз, если можно, завтра в более подходящей обстановке.

– С огромным удовольствием. Давайте посидим в ресторане, выпьем, покушаем, поговорим. Назовите ресторан, который вам нравится.

Я подумала, что Егор еще не в курсе, что я приду с Ваняшей, мне без него теперь никуда, поэтому решила остудить его пыл.

– Спасибо за приглашение, но поскольку беседа будет носить исключительно деловой характер, давайте встретимся в «Кофе-Хауз» на Тверской, там и поговорим. И еще небольшое уточнение, я приду не одна, а с Ваней, он мой телохранитель.

Егор заметно расстроился, но согласился. Мы обговорили время и разошлись.

Я села на свое место и сообщила Ване о предстоящей встрече. Он сказал, что я молодец, времени зря не теряю и что он с радостью будет моим телохранителем, так как такое тело нужно беречь, и, если потребуется, он с радостью закроет его собой в минуту опасности или в любое другое время по моему желанию. Я в ответ прошипела:

– Ваняша, если еще раз намекнешь на нашу близость, я буду общаться с тобой, как с неприятным мне человеком, поверь, я умею это делать так, что тебе будет свет не мил, поэтому выбирай – или мы друзья, или просто посторонние и недолюбливающие друг друга люди.

– Ну я, конечно, выбираю, что мы друзья, я не могу тебя недолюбливать, ты мне нравишься.

– Спасибо, Ваняша, ты мне тоже, иногда.

Через некоторое время Прохор извинился и ушел. Заправлять всем остался Стас, и присутствующие потихоньку начали исчезать. Мы с Ваней тоже ушли.

Я подумала, что все, с кем мне нужно поговорить, находятся не в самом хорошем настроении, поэтому лучше сегодня их не трогать. Остаток вечера решила провести в компании Вани и заехать к себе домой.

У подъезда бабуси притихли и наверняка забыли, о чем говорили до нашего появления, теперь у них появилась другая тема для обсуждения, где я занимаю главное место. Я поздоровалась, и Ваня громко сказал:

– Здравствуйте, бабоньки!

Я дернула его за рукав. За такое обращение они нас испепелят на месте. Но, о чудо, все соседки засияли, как медные самовары, такое приветствие пришлось им душе. Или Ванюша им приглянулся, или они ко всем мужчинам так благосклонны. Да, в нашей жизни еще много не объяснимого!

Квартира выглядела нежилой. Я опять затосковала по сыну Матвею, по мужу Даниле, по привычному жизненному укладу. Ваня заметил тень на моем лице и сказал:

– Ну чего ты, Геля, ну не расстраивайся, вот увидишь, все будет хорошо, я уверен в этом, ты только не грусти, давай я тебе помогу по дому.

– Спасибо, Ваня, я сама справлюсь, нужно только пыль протереть и цветы полить. Ты пока посиди, я позвоню.

Я позвонила маме, сказала, что со мной все в порядке, что я нашла работу и пока не могу приехать за Матвеем, маму это только порадовало. Потом полила цветы, за это время Ваня вытер пыль.

По дороге к дому Прохора я попросила Ваню рассказать о Владимире.

– Я работаю у Прохора Степановича всего четыре года. Он сильный и справедливый человек, никогда не обращался со мной, как с прислугой. В отличие от других. Я для него личность. Представь, он даже помнит, когда у меня день рождения. Он хорошо платит, даже купил мне какие-то акции и выгодно их где-то разместил, я в этом плохо разбираюсь. Мне на счет постоянно капают денежки, по идее я могу не работать, нам с Алисой и Светкой на жизнь небедную хватало бы, но я представить не могу, что от него уйду. Я за него в огонь и в воду.

– Ваняша, это все очень интересно, но ты, наверное, не услышал, я просила рассказать не о Прохоре, а о его сыне.

– Гелюсик, будешь перебивать, вообще с тобой разговаривать не буду. Я все тебе подробненько рассказываю, а ты бухтишь. Тебя должно все интересовать, ты ведь детектив.

– Ой, ты прав, спасибо, что напомнил. Продолжай.

– Так вот, Прохор нанял меня не для себя, а для Владимира. Я когда его первый раз увидел, впал в уныние, он был какой-то придурковатый, что ли. Разорался, что отец хочет приставить к нему надсмотрщика, лишить свободы передвижения, и все в таком духе. Прохор молчал, было заметно, что он разрывается между жалостью и злостью. Сын был его больной темой, и все всегда старались избегать упоминания о нем. Володька вообще редко приезжал. Только чтобы взять денег. Он всегда просил непомерные суммы, чем дальше, тем больше. Когда Прохор ему отказывал, он устраивал кромешный ад, орал, что тот ему не отец, что его никто не любит. Прохор чуть не плакал и всегда сдавался. Владимир умел вить из него веревки. Говорят, что раньше он не был таким, что были странности, но не до такой степени. Я его узнал, когда он был уже «с приветом». Когда он не захотел, чтобы я был его водилой, я вздохнул с облегчением. Быть у такого в подчинении никаких нервов не хватит, через пару месяцев меня самого отправили бы в дурдом. Ты бы видела, как он ездил. Удивляюсь, что никого не задавил. Иногда из машины просто выпадал, на ногах стоять не мог, а ездил.

– Значит, он жил отдельно.

– Да, у него была квартира в центре. Я несколько раз к нему приходил, передавал деньги. Там у него чисто монастырь, все в иконах, везде свечки, лампадки, какие-то портреты женские. Все покрашено в белый цвет.

– Что за портреты?

– Трудно сказать. Просто портреты. Мне кажется, он покупал те, что ему нравились, вряд ли в них есть какой-то смысл. Хотя кто знает, что было у него в голове.

– Слушай, мне сказали, что он был наркоманом, ты знал об этом?

– Я всегда думал, он что-то принимает, но утверждать не могу, так как редко его видел.

– А Прохор?

– Говорят, он устраивал его в клинику, но Владимир угрожал, что покончит с собой, если его не оставят в покое. Похоже, ему нравилось гробить себя.

– А этот Егор, откуда тебе знаком?

– Он иногда приходил. Прохор сам звонил ему и просил встретиться, они говорили о Володе, думали, как ему помочь, хотя все было напрасно. Наверное, они оба это прекрасно понимали, но хватались за соломинку.

– А почему именно с ним встречался Прохор?

– Думаю, кроме Егора, никто из его друзей Володей не интересовался.

– Что ж, спасибо, Ванечка, у меня теперь есть какое-то представление о Володе.

– Значит, я тебе здорово помог?

– «Здорово» помочь ты бы смог, если бы сказал, кто убийца, а так помог «маленько».

– «Маленько» тоже неплохо.

– Ваняша, давай помолчим, мне нужно подумать.

– О’кей, я сама немота.

Правду сказать, ни о чем думать мне не хотелось, я очень устала. Хотелось побыстрее приехать и забыться, а завтра на свежую голову поразмышлять. Остаток пути мы ехали молча. Договорились, когда Ваня за мной заедет, чтобы не опоздать на встречу с Егором, и расстались.

Проснулась я рано, при этом чувствовала себя отдохнувшей и бодрой, рвалась в бой. Для начала решила поговорить с нянечкой, она, наверное, уже встала, пожилые люди обычно спят мало. Во время водных процедур я размышляла об увлечении Володи женскими портретами, еще вчера насторожилась. Интуиция меня редко подводила, как раз наоборот, всегда выручала. Часто я, твердо чего-то не зная, вдруг осознавала – правильное решение именно это, только потому, что у меня учащенней билось сердце. Промашек практически не бывало, разве что тогда, когда я поступала наперекор интуиции: по чьему-либо совету или, как мне казалось, руководствуясь здравым смыслом. Сейчас чувствую – с этими портретами что-то не так. Уверена, любой психоз имеет вполне реальную причину. Может, Володя состоял в какой-то религиозной секте. Всем известно, в некоторых из них так промывают людям мозги, что самые трезвомыслящие съезжают с катушек. А он, я думаю, крепкой психикой никогда не мог похвастаться. Нужно обязательно поехать к нему домой и посмотреть на его «иконостас», покопаться в бумагах. Должна же быть какая-то зацепка.

Я подошла к двери Дарии Андреевны и постучала. Сильным голосом сказали:

– Войдите!

Я на секунду растерялась, подумала, что ошиблась дверью, и сразу же вспомнила о необычном голосе милой старушки. Я вошла, но увидела ее не сразу, так как эта маленькая женщина сидела в огромном уютном кресле. Лучше б оно было поменьше, потому что в нем она совсем терялась. В остальном комната очень соответствовала облику своей хозяйки. Все в ней было выдержано в белой, голубой и синей гамме. Окна прикрывали шелковые белоснежные в мелких синих цветочках портьеры, такой же тканью была обтянута мебель, на столе была темно-синяя скатерть, связанная крючком, мебель скромная, но из натурального дерева. Больше всего поражало обилие цветов в красивых голубых кашпо. Мне как начинающему цветоводу захотелось походить и рассмотреть все это великолепие, но момент был неподходящий.

У Дарьи Андреевны были очень светлые добрые глаза, лицо со следами былой красоты, теперь испещренное морщинами, и абсолютно седые волосы, собранные в пучок.

– Проходи, милая, – сказала она, – после смерти моего мальчика я совсем не могу спать. Все думаю, как несправедлива жизнь. Я прожила так долго, так устала от своих лет, своей беспомощности и старости, а Володечка совсем молоденький, у него впереди было еще столько непознанного, столько нового, но вот я сижу здесь, дышу, завтракаю, а он, мое дорогое дитя, уже в земле. Почему не наоборот? Так было бы лучше для всех.

Бедная Дарья Андреевна была совершенно в растрепанных чувствах, и я испугалась, что разговор может принять не то направление, которое мне нужно.

Не успела я об этом подумать, как лицо нянечки из скорбного стало серьезным.

– Извини, детка. Ты конечно же не об этом хотела бы со мной поговорить. Я знаю, что ты обременена поисками убийцы, поэтому постараюсь помочь чем только смогу. Что бы ты хотела узнать?

«А старушка просто кремень, как я погляжу. Умеет вовремя сгруппироваться», – подумала я.

– Расскажите мне о Володе. Лучше, если вы начнете с самого детства. В общем, я сама точно не знаю, что меня интересует, пока просто собираю информацию.

– Ну что ж, если начинать с самого детства, то думаю, никак нельзя обойти и мою биографию, так как она тесно связана с жизнью и Прохора, и Володи, и Катерины.

Боже, очередная исповедь. Еще немного, и я могу писать мемуары или стану исповедником в какой-нибудь церквушке. Наверное, есть во мне что-то такое, что располагает к искренности даже малознакомых людей. Что ж, в моей нынешней ситуации это весьма кстати. Главное, суметь отделить зерна от плевел.

Я устроилась в кресле и приготовилась слушать.

– Я уже говорила, что зажилась на этом свете. Не многие доживают до восьмидесяти шести лет. Я родилась во время рабоче-крестьянской революции. Мои родители были мелкими дворянами. Отец – земский врач, мама из небогатой дворянской семьи. У них очень долго не было детей, и когда я родилась, родители необыкновенно радовались, несмотря на политические изменения в стране. Думаю, что тогда никто не мог предположить, что все обернется так плачевно и для России, и для царского двора, и для нашей семьи в частности. Родители во мне души не чаяли, может, из-за меня и не смогли вовремя уехать, потому что боялись рисковать моей жизнью и моим здоровьем, ведь они так долго ждали моего рождения. Им пришлось приспосабливаться к новому режиму или хотя бы делать вид, что они его принимают.

Отец даже дорос до заведующего педиатрической лечебницей. Мама пошла работать машинисткой. Это были тихие интеллигентные люди и меня воспитывали так же. Мы жили в маленькой комнатке в огромной коммунальной квартире. Там день и ночь бушевали страсти и выяснялись отношения между соседями, мы же старательно избегали любых конфликтов и лишний раз не высовывались. Может быть, за это нас и недолюбливали. Соседям казалось, что мы противопоставляем себя обществу, что мы заносчивы и недружелюбны, хотя папа всегда лечил их детей, помогал доставать лекарства, а мама, которая восхитительно готовила, угощала их чем-нибудь вкусненьким.

Так вот, в 30-х годах некоторые соседи начали потихоньку исчезать. В их комнаты заселялись другие люди, а потом тоже куда-то пропадали. Несмотря на то что мне уже было двадцать лет, я не понимала, что происходит. Теперь родители вздрагивали от любого шороха, старались лишний раз не выходить на улицу, а под кроватью у нас лежали три вещмешка с теплыми вещами, алюминиевыми кружками и сухарями. Мама часто обнимала меня, целовала и плакала. Однажды я спросила, почему она плачет, и тогда она рассказала о нашем происхождении, об арестах и умоляла, заклинала меня беречь себя и выжить любым способом.

Во время очередной смены соседей в одну из комнат заселился человек в военной форме. Я, когда его первый раз увидела, чуть не умерла от страха. Сначала думала, что нас пришли арестовывать. Потом, когда он улыбнулся и сказал, что его зовут Федот, что он наш новый сосед и надеется, что мы подружимся, я едва не лишилась чувств. У него был взгляд садиста, а улыбка не предвещала ничего хорошего. Он был рыжий, с кустистыми бровями, с лицом, изъеденным оспой, маленькими близко посажеными глазками, со скошенным лбом. Квазимодо рядом с ним был бы милым и приятным. Я кое-как пропищала свое имя и убежала к себе.

С тех пор начался настоящий ад. Это чудовище влюбилось в меня, на свой манер, конечно. Оно подстерегало меня на кухне, возле санузла, на лестнице и пыталось прижаться, ущипнуть или поцеловать. Я содрогалась от ужаса, умоляла родителей переехать, но это было довольно сложно по тем временам, и у нас не было родственников, у которых я могла бы укрыться. Думаю, что бы я ни делала, моя участь была предрешена. Урод работал в НКВД и однажды сказал, или я выхожу за него замуж, или завтра же нас арестуют. Я была готова на арест, готова принять любые мученья, даже смерть, только бы никогда не видеть его идиотского лица. Но мои бедные добрые дорогие старенькие родители… Как я могла допустить, чтобы над ними издевались в застенках! Тогда я уже догадывалась, что там делали с людьми, если там работали такие упыри, как Федот. За моих родных я была готова отдать жизнь или хотя бы пожертвовать ею ради их спасения. Я объявила им, что выхожу замуж за Старцева. Мама слегла от горя, отец постоянно пил какие-то капли, а я убеждала их, что так будет лучше для всех нас, мы сможем сохранить свои жизни. Папа умолял меня одуматься, говорил, что может все и так обойдется, но я решительно стояла на своем. Так я стала женой изверга и палача. Это было сексуально ненасытное животное. Ни уговоры, ни мольбы не могли избавить меня от близости с ним. Я умирала от отвращения, много раз была близка к самоубийству, только родители держали меня на этом свете. Единственное, о чем я молила Бога, это чтобы не забеременеть. Родить ребенка от этого садиста было бы ужасно. Родители поняли меня, несмотря на то что мечтали о том, чтобы наш род сохранился. Но ребенок с такой дурной кровью был бы скорее окончанием рода, чем его продолжением. Мама научила меня, как можно незаметно предохраняться с помощью уксуса. А я так боялась беременно– сти, что использовала его вне всякой меры. Может быть, поэтому у меня никогда и не было детей.

Не буду долго говорить, детка, о моей загубленной молодости. Скажу только, что мое замужество не спасло моих бедных родителей. В одну из страшных ночей их арестовали как врагов народа, и дальнейшая их судьба мне неизвестна. Тогда я решилась уйти из этого мира, но также избавить его от человека, искалечившего не только мою жизнь. Вечером я накрыла на стол, поставила спирт, надела лучшее платье и стала ждать Федота. Он пришел под утро, тем самым отсрочив свой приговор. А в шесть утра по радио объявили, что началась война. Я подумала, что теперь смогу тихонько уйти на фронт и пусть сам Бог решит мою участь. Но с оборотнем нужно было все равно кончать. Вряд ли он пойдет на смерть во имя родины, скорее всего, еще не один десяток людей погубит в тылу. Воспользовавшись тем, что Федот уснул, я ушла в военкомат. Там уже стояли толпы людей, готовых сражаться с врагом. Меня взяли санитаркой. Когда я вернулась, Федот еще спал. Я опять принарядилась. Он проснулся, а я запричитала:

– Как же теперь, Феденька, мы будем жить, такое горе случилось. Давай, что ли, выпьем, мало ли как жизнь обернется.

Муженек хоть и удивился произошедшим во мне переменам, но отнес это за счет того, что я не в себе, потому что война. Он с легкостью осушил всю бутылку, стал пьяным и веселым, начал требовать ласки, но я сказала, что хочу погулять в последний раз под ночным небом. Он согласился, потому что я редко выходила с ним. Я взяла еще одну бутылку спирта, и мы пошли гулять в последний раз. Возле Москвы-реки сели и еще раз выпили. Потом я подошла к крутому спуску, сделала вид, что мне плохо от выпитого, позвала его, чтоб помог дойти обратно. Когда он подошел, я сильно ударила его по голове бутылкой и столкнула в реку. Думаю, он не заслужил такой легкой смерти за все его грехи. Он даже не понял, что произошло, только молча упал с обрыва и утонул. А утром я уехала на фронт. Может, и искали Федота, может, даже нашли. Не знаю. Больше я о нем ничего не слышала.

На войне, как видишь, я выжила, хотя себя не щадила. Может быть, Бог меня берег. Там я познала и истинную любовь, такую, которая бывает только раз в жизни, да и то не у всех. Но мой Алешенька погиб, не дожив до победы. Думаю, что это и было моим наказанием за убийство Федота. Надеюсь, Бог простит мой страшный грех, примет меня на небо и тогда я встречусь с моим любимым в другом мире. Он уже давно заждался, мой единственный. Ты, наверное, удивляешься, что я так спокойно рассказываю тебе о том, как убила Федота. Знаю, не в моей власти лишать жизни другого человека, но если бы ты знала, как сильна во мне была ненависть к нему. А теперь минуло так много лет, что совесть давно меня не мучает, да и война изменила ценность человеческой жизни.

После победы я осталась совершенно одна, без дома, без семьи, без родных. Все, кто мне были дороги, покинули этот мир. Что мне было делать, куда деваться. Я всегда любила детей, но, как я уже говорила, у меня их не было, а потом уже и быть не могло, ведь мой Алеша погиб, а другого мужа я не хотела. Поэтому я пошла работать в интернат, где и прошла вся моя оставшаяся жизнь. Там было так много маленьких человечков с искалеченными судьбами, что думать о себе некогда, нужно врачевать их израненные души. Многие судьбы прошли у меня перед глазами. Там я наблюдала отношения Прохора и Катерины, пыталась вмешиваться, но юные не терпят наставлений и советов, им кажется, что они все знают. Вот и их дружба привела к печальным последствиям. Уж больно разными они были людьми. Катя была дочерью уголовников, а родители Прохора – «политическими». Возможно, они наследовали разные черты характера, хоть и выросли в одинаковых условиях.

Но больше всех жаль Володеньку, ведь он был сиротой во втором поколении, при живых родителях. Когда Катерина не знала, куда его деть, я упросила ее оставить мальчика у нас в интернате, хотя таких малюток туда не брали, для них существуют детские дома. Я договорилась с директором, сказала, что сама буду воспитывать его. К тому времени я была на пенсии, но продолжала жить в интернате, там у меня была своя комната. И вот я, уже не молодая женщина, стала молодой мамашей, ведь Володя практически остался у меня на попечении. Я не знаю, как бы я любила родного ребенка, но мне кажется, что сильнее, чем Володю, я вряд ли могла полюбить. Я была счастлива, что хоть под старость у меня появился сын, пусть и не мною рожденный. Только он все не мог смириться с тем, что я не его мать, хотя относился ко мне хорошо. Пока он оставался в неведении, мы были настоящей семьей. Но везде существуют «доброжелатели», вот наши интернатовские и открыли Володе глаза на то, что я ему не родная. С тех пор все изменилось, моего мальчика будто подменили. Он по-прежнему был со мной ласков, но уже тех близких, доверительных отношений не стало. У него появилась печаль в глазах, как у бедного брошенного животного.

Володя любил меня по-своему, доверял свои тайны, но все равно очень страдал без родителей. Мне было больно смотреть на то, как он тоскует. Думаю, он многое бы отдал, чтобы увидеть настоящую мать. Отца же он просто боготворил. Ради него хорошо учился, поступил в институт, как будто хотел доказать, что он хороший мальчик и достоен его любви. Прохор отвечал ему взаимностью, он ценил и мою заботу о нем, поэтому к старости у меня появился этот дом и семья. Только вот Володенька к тому времени очень сильно изменился, поэтому жизнь здесь не доставляет мне радости.

– А у вас есть предположения, почему он изменился, что произошло, возможно, он вам что-то говорил? – спросила я.

– Я много думала об этом, но ничего не знаю. С возрастом Володя перестал делиться со мной своими тайнами, наверное, у него появились другие доверенные люди. Может быть, у него была неразделенная любовь, которая разбила ему сердце. Не могу сказать точно, это только мои предположения, но вел он себя как будто в ожидании конца.

Вошла горничная и принесла чай для Дарьи Андреевны, а для меня кофе, апельсиновый сок, маленькие тостики с сыром и салат из овощей. Пока я все это вкушала, старушка о чем-то задумалась. Потом, как будто приняв решение, сказала:

– Милая, я хочу открыть вам одну тайну, может быть, это поможет вам в расследовании. Только поклянитесь, что без необходимости не расскажете об этом никому, особенно Прохору Степановичу.

– Уверяю вас, что сохраню вашу тайну.

– Это не моя тайна, она касается прошлого и главным образом Катерины. Она ведь не исчезла бесследно. Я всегда знала, где она живет и как сложилась ее дальнейшая жизнь.

– И вы так долго молчали?

– Да. Я считала, что не вправе говорить, она меня очень об этом просила.

– Выходит, она сознательно бросила своего ребенка?

– Выходит, что так. Но не забывайте, она была очень молодой и всегда очень легкомысленной. Единственное, на что у нее хватило ума, это завербоваться на БАМ, иначе бы она действительно плохо кончила. Так вот, спустя год после отъезда она приехала и рассказала, что снова ждет ребенка. На стройке она познакомилась с каким-то начальником старше ее на шестнадцать лет, но, похоже, они действительно полюбили друг друга. Не знаю как он, она же выглядела по-настоящему влюбленной, уж я-то помню себя в таком состоянии. И в отличие от Володи, ребенок, которого она тогда носила, был желанным. Тимур, так звали ее возлюбленного, собирался жениться на ней. По национальности он был казах, воспитания строгого, патриархального. И Катерина даже представить не могла, как бы он отнесся к ее незаконнорожденному ребенку. Хотя я считала, раз уж он полюбил ее, то должен был принять и ее ребенка, и ее саму такой, какой она была. Но она даже слышать ничего не хотела, просила у меня и у Володечки прощения, оставила денег и уехала, взяв с меня клятву молчать. Через несколько лет она появилась, сообщила, что у нее родился мальчик, что ее муж – директор строительного треста, что живут они хорошо и счастливо. О Володе почти не вспоминала, думаю, сознательно вычеркнула воспоминания о прежней жизни. Другого сына она обожала, постоянно рассказывала, какой он умный, какой красивый, какой ласковый. Выглядела очень хорошо, сразу было видно, что это жена начальника. Вся в золоте, одета модно, хорошая прическа. Но наверное, иногда совесть мучила ее, поэтому и примчалась – откупиться. Оставила крупную сумму денег и уехала окончательно. Вот почему я никогда не говорила Володе о ней. Я была уверена, что не знать о ее судьбе лучше, чем встреча, которая наверняка разбила бы ему сердце.