Глава 5. ИСПЫТЫВАЕМ ТЕРПЕНИЕ

Темнота дрожит перед лицом, не понять — открыты глаза или нет. Пахнет мочой и гнилью. Губы потрескались и болят, дрожащие руки не слушаются. Матрас на полу, один, второй.

Он встал на четвереньки, выдержал паузу, поднялся. Прошел вбок, вытягивая руки, наткнулся на что-то мягкое, сделал шаг вбок, обшаривая стену, хотя теперь ему показалось, что он сидит на полу, но ведь невозможно, невозможно… голова закружилась, пальцы нащупали пуговицу, значит, тоже матрас. И дальше, и дальше…

Бух-бух-бух. Лязгнул и протяжно заскрипел металл. Пальцы продолжали обшаривать заскорузлую ткань. Он ощупью двигался на звук, точнее пытался, обильно потел. Сердце колотилось, воздуха не хватало. Стены как будто медленно сдвигались, во всяком случае, ему так казалось.

Он бросился в противоположную сторону, ощупывая матрас — да, матрас на стене, и на полу, на потолке, наверное, тоже матрас. Заскрипели петли, дверь приоткрылась, протяжно завывая. Он застыл. Нутро превратилось в холодное подрагивающее желе.

В дверном проеме появилась темная фигура. Постояв секунду, она с ревом бросилась вперед, и Турка закричал, отмахиваясь руками.

Его и наяву что-то душило, уткнувшись в лицо. Турка с грохотом скатился с дивана, тяжело дыша. Потом распластался на ковре, прикрыв глаза, со вздымающейся и опадающей грудью.

Сон, всего лишь сон. Сейчас уже ускользает, растворяется. Темнота, комната, обитая матрасами, фигура.

Дверь скрипнула, заглянул отец:

— Ты чего? Кошмары снятся?

— Да.

— Спи, завтра рано вставать.

Дверь закрылась. Турка встал, кряхтя и отдуваясь, как дед. Почему-то болела поясница, наверное, спал в неудобной позе. Смахнув пот, он лег обратно в прохладную, влажную от пота постель. Накрылся одеялом, оставив снаружи ногу — лучший климат-контроль. Но остатки страха до сих пор будоражили сознание, и Турка накрылся с головой, подтянув коленки к самому подбородку.

* * *

На первом уроке Дина Алексеевна вновь рассказывала, как важна сдача экзамена по математике, и все чуть ли не стонали. От одной мысли, что ее придется выслушивать еще три месяца, оторопь брала.

Волу все нипочем: пришла его любимая мишень, Саврасова Карина, в шевелюру которой он кидал мелкие катышки нарезанной жвачки. Саврасова по большей части находилась на домашнем обучении, но неизвестно зачем иногда приходила посидеть за первой партой — урока два-три, не больше.

Сидел за последней партой Муравей, на него Вол тоже изредка переключался.

Самое главное — на предпоследней парте среднего ряда сидел новичок, Игорь Плотников. Черноволосый, смуглая кожа. По взгляду и улыбке видно, что ехидный и самодовольный.

По коридорам он передвигался танцующей походкой спортсмена, нисколько не тушевался, выглядел уверенным в себе. Как будто это остальные ученики пришли в его собственную школу.

Уже на втором уроке он переглядывался с Андраником и Касей, хихикал. Турка вздохнул: все понятно.

Обществознание сегодня стояло четвертым, и можно было представить, что будет твориться на уроке.

На следующей перемене Плотников взорвал в так горячо любимой музычкой «рекреации» несколько петард (засунул в горшки). Земля разлетелась по всему коридору под общий хохот банды. Потом несколькими петардами взорвали мыло в подсобке географа, прямо перед уроком.

Географ вошел в класс сразу после звонка. Поздоровался, принялся собирать контурные карты. Благо, Турка по-быстрому перерисовал и отметил необходимое, пользуясь картой Алика. Тот, в свою очередь, передрал «домашку» еще у кого-то, а вообще, первоисточником являлся отличник Шота.

Когда географ вышел, Плотников отсыпал несколько петард Китаренко, который с гыгыканьем закинул одну в рюкзак Муравью — одна из его замызганных тетрадей разорвалась внутри, а после рюкзак полетел с третьего этажа на клумбу, и Муравей выбежал из класса, грозно потряхивая волосами своей модной прически «под горшок».

Географ не возвращался. Китаренко отсыпал еще немного петард (новичок хорошо ими запасся) дождался, пока Муравей подойдет поближе к клумбе, и принялся закидывать его петардами. Тот метался по грязи, потряхивая волосами, и схватить рюкзак смог не сразу, напоминая какого-нибудь партизана под артобстрелом.

В конце концов бедняга схватил свое имущество и убежал.

На пороге появился географ:

— Кто взрывает? За это сразу — вон из класса.

Ребята притихли, Плотников сидел с видом ангелочка. Китаренко не смог сдержать смех, так что географ догадался о его причастности к взрывам и потянул за руку:

— Давай, Сережа, выходи.

— Да я чо… Да я не делал ничего, Олег Анатольевич!

— Выходи.

— Сумку возьму хотя бы, — Китаренко дернул плечом, собрал вещи и вышел за дверь.

Географ поглядел на Андраника:

— Один уже доигрался. Вы тоже доиграться хотите?

Пацаны промолчали, но все поняли, что географ имеет в виду Тузова. Так и что?

Дальше география пошла в обычном ключе. Олег Анатольевич особо не напрягал, ребята шумели громче и громче, в конце концов, у него лопалось терпение, и он кричал:

— Ребята, вы можете не ОРР-РАТЬ?!

Тогда класс немного притихал, но через пять минут шептание вновь разрасталось до громкого гула, сквозь который все чаще и чаще прорывались взрывы хохота.

На перемене Плотников отжал мелочь у Русакова, и за то, что тот не хотел давать деньги сразу, попытался накормить его землей из цветочного горшка. Турка вмешался:

— Слышь, оставь это. Ты первый день в новой школе, и такой крутой, что ли?

— Да, крутой. А чо он деньги сразу не дал? Говорил, что нету. За базар надо отвечать.

Перепуганный Русаков только хлопал глазами, переводя взгляд с одного пацана на другого.

— Я тебе говорю, отвали от него, дебил.

— Слышь, ты за словами следи. Так и в рожу можно схлопотать. Айда за школу после уроков, раз на раз?

— Нахрен мне махаться с таким ослом? Раз на раз! Ты вообще слышал, что здесь было? Хочешь, чтоб и тебе яйца отстрелили, валенок?

— Пошел ты в зад… — Он не успел договорить, Турка сделал короткий удар, но Плотников с завидной реакцией отпрянул и ударил в ответку — Турка еле успел среагировать, а новичок подпрыгивал на месте, подражая какому-нибудь Рокки Бальбоа:

— Ну, давай! — выкрикнул он, но тут в коридоре появился историк. Он замер на секунду, потом пошел к двери кабинета. Плотников улыбнулся и подмигнул Турке, отошел от него, как будто ничего не было. «Боксер, что ли?», — подумал Турка.

Но будь новенький хоть боксер, хоть борец, Турка не собирался драться с ним после школы. Это все ребячество, во-первых. Во-вторых, могут и исключить. Сейчас время такое, что не до драк.

Судя по тому, как ведет себя этот Игорь, ему терять нечего.

Звонок, оказывается, уже прозвучал, и теперь ребята всем стадом ввалились в кабинет, топая, гремя стульями, переговариваясь. Слютина положила журнал на стол преподавателя, Турка уселся на прежнее место, с Аликом.

— Новичок борзый, да? Говорят, его ни в одну школу уже не берут. Ну, в нашу взяли. Только, кажется, он и здесь долго не продержится.

— Хрен бы с ним, — пробурчал Турка.

— Ты с ним будешь махаться после школы?

— Мне это неинтересно. Но если он так хочет, можно.

— Все равно вы когда-нибудь подеретесь, — сказал Алик. — Так лучше уже сразу.

— Ага, чтоб и меня выгнали вместе с ним? Я не хочу потом мыкаться по школам или в «вечерке» вместе с отморозками сидеть.

Турка выудил из рюкзака тетрадь с взлохмаченными, загнутыми уголками, приготовил ручку — для вида, скорее. Учебник по «обществу» взял Алик, он же и другие книжки таскал.

Рядом с надписью «Челбин — чмо», добавилась свежая «историк тоже», плюс «неголубой состав» пополнился аж тремя вагончиками.

Преподаватель провел перекличку под аккомпанемент смешков Плотникова, Шули, Андраника и Каси, которые успели здорово так спеться. Шуля, кстати, так же сидел за последней партой, постукивая по паркету ногой — под ним образовалась уже целое кладбище сухих катышков грязи.

Андрей Викторович стер с доски член с ручками, ножками и дебильной рожицей. Рукав его пиджака на мгновение задрался, обнажив то ли глубокую царапину, уже успевшую зажить, то ли застарелый шрам-рубец. Историк походил вдоль доски, надеясь привлечь внимание. Класс и правда чуть затих, и преподаватель спросил:

— Кто-нибудь скажет, что такое обществознание?

Вопрос заставил Турку вспомнить Марию Владимировну. Она ведь точно так же задала его, в далеком сентябре, а он неожиданно для себя попытался ответить, чем вызвал смешки.

Сейчас быстрее молнии ответила Слютина, протараторив:

— Обществознание — комплекс дисциплин, объектом исследования которых являются различные стороны жизни общества. Оно включает в себя основы общественных наук, таких как философия, социология, психология, правоведение, экономика. Ну и сосредотачивается на специальных знаниях, которые необходимы для эффективного решения наиболее типичных проблем в данных сферах жизни.

— Верно, верно. Ребята… Можно там потише? Плотников, если не ошибаюсь? Что такое обществознание?

Только что сидевший с улыбкой до ушей новичок встал и быстро ответил, повторив почти слово в слово то, что сказала Слютина.

— Неплохо. Только отвлекаться и разговаривать все равно не надо.

— Хорошо, — кивнул Плотников с улыбкой и спустя пару секунд принялся за старое, не забывая время от времени нырять в телефон.

Воскобойникова с удивлением поглядела на него. Что-то такое мелькнуло в ее глазах, и Турка подумал: парочка может спеться.

— Некоторым данный предмет кажется ненужным. Может, и скучным. Но жизнь человека неразрывно связана с обществом, а посему правила и механизмы, которые действуют в социуме, в идеале, должен знать каждый. Нужно понимать, как они работают. Многие из вас сталкиваются с одиночеством, верно?

— Да-а, — раздался нестройный хор голосов.

— Вы не задумываетесь, почему оно вас так точит изнутри? Почему у человека не получится вести полноценную жизнь, если ограничить его контакты, общение с другими людьми?

Тишина. Турка подумал, что без этих самых контактов — было бы куда лучше, на самом деле. Без людей проще.

— Итак, в древние времена — отсылка к истории, кстати, — если человека исключали из общины, он умирал. Притом не только потому, что охотиться в одиночку, добывать пропитание и защищаться от диких зверей сложнее. Нет. Даже у животных есть базовые потребности в принадлежности к «стае», в ласке, любви, одним словом. Так что неудобство, неуверенность, страх и печаль, которые чувствуют одинокие люди, является ответной реакцией на стресс. Сами механизмы данного стресса заложены глубинно… Плотников, подойди ко мне и сдай мобильник.

Новичок помедлил пару секунд, медленно встал, осматриваясь с ехидным прищуром. Потом зевнул, потянулся и пошел по ряду, сверкая глазами. Положил свою «Nokia 5310» рядом с журналом, а Андрей Викторович сказал:

— Ты новенький, да?

— Ага.

— Пересядь за первую парту.

— Зачем? — расширил глаза Плотников.

— Так надо. Пересаживайся, вот на этот ряд, здесь вообще свободно.

— Так я ничего не сделал же.

— Разлагаешь дисциплину, вертишься постоянно — надоело одергивать тебя. Постоянно к Шульге поворачиваешься.

— Так не одергивайте его, — сказал Шуля. — Чего вы докапываетесь? Мы не одни разговариваем же.

Историк поднял брови, и скрестив руки на груди, уставился на Плотникова, делая вид, что не замечает Шулю.

— Ладно, Игорь, ты просто не знаешь этого Ванн-Дамма. Андрей Викторович тебя щас в окно выкинет, — сказал Шуля.

— Да-а? Ну ладно. — Вздохнув, Плотников танцующей походкой дошел до своей парты, взял со стола пакет и уселся за первый стол другого ряда, тут же повернувшись вполоборота.

— Это и все твои вещи? Учебники не носим?

— У меня их нет, — оскалился Плотников. — Обычно подсаживаюсь к кому-нибудь. Да и память хорошая. Вообще, носить тяжелый рюкзак вредно для позвоночника. восемьдесят процентов тех, кто закончил школу, имеют сколиоз. Знали?

— Знали. Конечно, ты же еще неокрепший молодой организм. А память и знания твои мы еще проверим, — пообещал историк.

На задних партах раздался громкий хлопок. От неожиданности препод комично вздрогнул, выронив журнал, и тот упал на пыльный паркет с громким хлопком. Хулиганы заржали, Плотников прикрыл ладонью рот.

— У кого петарды? — спросил историк. — Андраник, Касьянов — выйдите, проветритесь.

— Да у нас нет петард никаких, — сказал Кася.

— Выйдите.

— Да ми ничего ни взривали, — с акцентом ответил Андраник. — Какие петарды? Ви видели, что это ми?

— Если повторится — поставлю двойки, и за допуском на занятие — к директору. Ясно?

— Мы ничего не взрывали!

Урок продолжился, но Плотников и компания не думали успокаиваться. Турку раздирало желание встать и врезать этому недобоксеру. Как только держится историк? Плетет там что-то, его никто не слушает, кроме девчонок. Вроде бы может сказать, может сделать, но почему-то боится или сдерживается. Хотя верно, не может же он руки распускать, мигом уволят. А девчонки хоть и внимают, но больше глазеют на препода, чем впитывают информацию. Шуля тем временем поджег еще одну петарду. Кислый запах серы уже дошел до Туркиной парты, и Алик смачно чихнул.

Одновременно с этим ворвалась еще одна.

— Выйдите из класса. И Шульгу захватите.

— В смысле? — оскалился Шуля. — Да это толстый чихнул просто.

Раздался смех, Алик покраснел, но промолчал.

— Выйдите, я сказал! За допуском — к директору.

— За каким допуском… — протянул Шуля. — У нас такого нет в школе.

— Вот теперь будет.

— А вы новые правила устанавливаете?

— Да. Я жду.

— Ну я тоже жду, — пробурчал Шуля. — Почему я должен выходить? Вы не можете поддерживать дисциплину… Не даете должные знания… Так почему мы должны выходить?

Андраник и Кася тем временем собирали тетрадки, но не так чтоб бодро. Шея у препода покраснела, глаза засверкали. Видно было, что он хочет как минимум разбить стул об голову прикидывающегося дурачком Шули.

— Ты сам выйдешь, или помочь? Понравилось летать по коридору?

— Смотрите, как бы вы сами не полетели потом, — фыркнул Шуля. Он еще добавил неразборчиво «долбан». Преподаватель поднял журнал и хлопнул им об стол. Замер, ожидая, пока Андраник и Кася соберут свои шмотки. Китарь, кстати, сидел не с ними, делал вид, что в забавах участия не принимает. Вся троица вышла в коридор, ухмыляясь. Вол улучил момент и через трубочку пульнул катышком бумаги в Мазура.

— Вол! Ты тоже за дверь хочешь?

— А чо я?

— Ты олигофрен, что ли? Другие слова знаешь?

— Я не олигофрен.

— Такой хренью с катышками бумаги страдают малолетки в начальной школе. А ты уже половозрелый самец, — сказал Андрей Викторович, листая журнал. — Еще один выстрел — два в журнал и тоже за допуском. Понял?

— Понял.

Позади рядов парт грохнул трескучий дуплет — у Турки аж в ухе щелкнуло. За дверью раздался приглушенный гогот. Препод уперся ладонями в стол, опустил голову, будто бы изучая журнал, его покрасневшая шея по-прежнему выделялась на фоне белого воротника рубашки. Он поднял голову: каменное лицо, глаза пылают. Преподаватель обвел класс взглядом, выдохнул и сказал:

— Мы продолж…

Тут взорвалась еще одна петарда. В коридоре послышался вопль:

— Нормальный допуск, а?!

Следом смех и топот.

Тогда Андрей Викторович принялся рассказывать дальше об одиночестве и еще о чем-то отвлеченном, на взгляд Турки, совсем не связанном с обществознанием. За тем, как препод мало-помалу приближался к двери, наблюдали любопытные пары глаз. Хулиганы проталкивали петарды под дверь, в приличную щель. Возле порога теперь красовались ошметки разорвавшихся «снарядов», а под самым потолком, возле пыльных плафонов, витал сизый дым.

Одна петарда прожгла паркет, оставив круглое пятно гари размером с рубль. Андрей Викторович поелозил по пятну носком туфли, прищелкнул языком. Тут под дверь закатилась еще одна дымящаяся хлопушка.

Препод рванул дверь и выскочил в коридор.

Пацаны повскакивали со своих мест, петарда оглушительно разорвалась. В коридор высыпали преподаватели и другие ученики. Андрей Викторович возвращался по коридору, потирая костяшку правого кулака.

— Что такое? — спросила математичка Марина Игоревна. — Что за хлопки?

— Хулиганим, — бросил историк. На него теперь смотрели все, кто столпился в коридоре. — Извините, продолжайте занятие.

Он помедлил, потом увидел выглядывающих из собственного кабинета пацанов, во главе с Китарем и Плотниковым, сделал неопределенный жест, и пошел обратно.

Когда он проходил мимо Турки, тот заметил, что у него посинели и распухли костяшки кулака. В классе висела напряженная тишина.

— Ну что, давайте сразу запишем домашнее задание?

Загрузка...