Учитель

Метротима

Ламприск, пусть над тобой любезных муз будет

Благословленье, да и вкусишь ты в жизни

Всех радостей, – лишь эту дрянь вели вздёрнуть

На плечи и пори, да так пори, чтобы

Душонка гадкая лишь на губах висла!

Он разорил меня дотла игрой вечной

В орлянку… Бабок, вишь, ему мало! –

На горе мне, Ламприск, шагает он шире!

Небось не скажет он, где дверь его школы,

Куда тридцатого (ах, что ему!) деньги

Вносить должна, хотя бы, как Наннак,[1] выла.

Зато игорный дом, притон рабов беглых

И всякой сволочи, он изучил твёрдо –

Покажет хоть кому! – А вот доска эта,

Что каждый месяц я усердно тру воском,

Сироткой бедною лежит себе тихо,

И ножки ложа – той, что у самой стенки,

Пока он не посмотрит на неё волком

И воск не соскребёт, не написав делом.

Вот бабки – те лежат в мешочках иль сетках,

Лоснясь, как банка, что для масла нам служит.

Он ни аза не разберёт в письме, если

Ему не повторить, ну раз с пяток, буквы…

Да вот третьёводни старик отец начал

С ним по складам читать и имя взял «Марон»,[2]

А он из «Марона» – мудрец, одно слово! –

И сделай Симона…[3] Но тут себя дурой

Я назвала: ему б ослов пасти надо,

А я-то грамоте его учить стала,

На чёрный день подспорье чтоб иметь в сыне!

Заставим иногда, я да отец, старец

Полуслепой, полуглухой, прочесть вслух нам

Из драмы монолог – к лицу оно детям! –

Он и давай цедить, совсем как из бочки

Дырявой: «Стре-ло-вер-жец… А-пол-лон» – «Слушай, –

Скажу ему, – хоть в грамоте слаба бабка,

Но и она, и первый встречный раб это

Тебе прочтут». А как поприналечь больше

Попробуем, он иль через порог дома

Три дня ступить не хочет, но свою бабку,

Старуху, что уж в гроб глядит, вовсю мучит,

Иль, ноги вытянув, сидит и вниз с крыши,

Как обезьянка, смотрит. Верь, нутро ноет

При виде этого! Но мне не так жалко

Его, как крышу, что хрустит под ним, словно

Печенье сладкое… А завернёт холод –

Тогда обола полтора, хоть плачь, мне же

За черепицу каждую платить надо.

Как все жильцы твердить начнут в один голос:

«Не без греха тут Метротимы сын, Коттал»,

Тут не разкроешь рта, – ведь их слова – правда!

А посмотри, как измочалил он платье,

Бродя по лесу, – делосский[4] впрямь рыбак с виду,

Что жизнь свою влачит среди невзгод моря.

Зато и звездочёт не знает так точно

Седьмого и двадцатого,[5] как он… Даже

И сон его неймёт среди мечты праздной

О днях, когда у вас занятий нет вовсе!

Ламприск, коль хочешь ты от этих муз счастья

И радости, – ему как следует всыплешь!

Ламприск:

Просить тебе не стоит: без твоей просьбы

Получит он своё… Где Эвфий мой? Где же,

Где Филл и Коккал? Ну, поднять его живо

На плечи! Или, как Акесею, вам надо

Луны дождаться полной?[6] Вот, хвалю, Коттал!

Не хочешь бабки ты уж загонять в ямку,

Как эти мальчики! Уж ты в притон ходишь!

Ты с голытьбой в орлянку там играть начал!

Я сделаю тебя скромней любой девы,

И, коль на то пошло, не тронешь ты мухи!

А где мой едкий бич, где бычий хвост, коим

Кандальников и лодырей я всех мечу?

Подать, пока не вырвало меня желчью!

Коттал:

Ламприск, ну миленький, ну ради муз этих

И бороды твоей, и Коттиды жизни,

Не едким бей меня, – ты бей другим лучше!

Ламприск:

Нет, дрянь ты, Коттал! Выхвалять тебя даже

Торговец бы не стал; не жди хвалы также

И в той стране, где железо грызут мыши!

Коттал:

А сколько, сколько дать ударов ты хочешь,

Ламприск?

Ламприск:

Я не при чём – ты мать спроси лучше!

Коттал:

Дадут мне сколько мать? В живых оставь только!

Метротима:

А столько, сколько вынесет твоя шкура!

Коттал:

Ой, перестань, Ламприск!

Ламприск:

Ты перестань тоже,

Свои проказы брось!

Коттал:

Ламприск, но я больше

Не буду… никогда… порукой мне музы!

Ламприск:

Да что за голосок, – откуда он взялся!

Коль ты не замолчишь, смотри, я кляп вставлю!

Коттал:

Молчу… молчу! Ой, ты не убивай только!

Ламприск:

Эй, Коккал, отпустить его!

Метротима:

Ламприск, надо

Не отпускать, а драть, пока зайдёт солнце!

Ламприск:

Да он змеи пестрей! И всё же за книжкой

Безделицу – ударов двадцать, не больше –

Получит он, хотя бы вдруг читать начал

Складней, чем Клио…[7] Вот оно как! – в улей

С опаскою протягивать язык надо!

Метротима:

Надумала – про всё я передам старцу,

Когда домой вернусь, и принесу цепи

Ужо к тебе, Ламприск… Богини пусть смотрят –

Враги его, – как станет он в цепях прыгать!