Удержать любой ценой

Это вторая книга в дилогии, и она НЕ МОЖЕТ быть прочитана отдельно. Первоначально должна быть прочитана первая книга серии «Защитить любой ценой»

Перевод: Квазар

Вычитка: Mr. Key (с 1 по 5 главы); Samesta & Ms.Lucifer

Я знала, что сбежать от Адриана будет непросто; что рискую попасться, но я не думала, что он приложит столько усилий, чтобы найти меня. Теперь, когда Адриан знает правду о случившемся, я задаюсь вопросом, возьмёт ли наша любовь верх вновь, или нам всегда суждено было быть врагами?

УДЕРЖАТЬ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ

Джей Эл Бек & Моника Корвин

Серия «Криминальный Клан Доубек» #2

1

ВАЛЕНТИНА

Всё шло слишком хорошо, чтобы это оказалось правдой.

Адриан был слишком хорош, чтобы оказаться правдой.

Разве жизнь не преподавала мне этот урок вновь и вновь, нанося удар за ударом? Чем счастливее ты становишься, тем больнее потом это терять. И хотя я всё ещё жива, меня переполняет боль из-за единственного оставшегося мне выбора.

Но боль – мой старый друг. С ней я смогу справиться.

Вот только не знаю, смогу ли я справиться с тем, что потеряю его.

В действительности это не так уж важно, поскольку мне сейчас стоит думать о том, как выбраться отсюда прежде, чем вернётся Адриан и поймёт всю правду по моему лицу. Он читает меня как книгу, и скрыть от него что-то настолько важное не представляется мне возможным. И я не смогу избежать наказания, даже если это убьёт его тоже.

Босиком несусь в нашу спальню по голому полу. В нашей спальне всё так же, только ощущения теперь иные, словно жизнь замерла в ожидании моего ухода.

Остановившись на мгновение, чтобы отдышаться, скольжу пальцами по всё ещё плоскому животу. И меня накрывает осознание. Этой же рукой я подала отцу тот пистолет. Пистолет, из которого была убита мать Адриана. Понимание этого заставляет меня отдёрнуть пальцы, вернув их в прежнее положение.

Я должна бежать.

У меня уходит несколько мгновений, чтобы взять немного одежды, некоторые украшения, которые я смогла бы продать, и мой телефон. Больше ничего. Стараюсь брать только то, что он мне давал. На моей совести уже хватает грехов. Не хочется давать ему ещё один повод для ненависти.

Хватаю пальто, ибо не знаю, сколько пробуду на улице, когда уйду, и обуваюсь в практичные балетки. Адриан не отреагировал бы иначе, чем хмурым видом, увидев, как я надеваю их. Не то чтобы он был озабочен выбором моей обуви. Просто ему нравится наблюдать, как я одеваюсь, как он одевает меня.

На этот раз бесшумно возвращаюсь на цыпочках в коридор, чтобы добраться до фойе. Спущусь по лестнице, и никто даже не заметит моего отсутствия, пока не станет слишком поздно. После нападения Кай и остальные были дезориентированы, и сейчас они не будут сильно ко мне присматриваться, когда совет дышит Адриану в спину.

Они не ждут, что я уйду.

Но лишь так я смогу спасти Адриана и нашего ребёнка.

Добираюсь до запасной лестницы и сжимаю дверную ручку, прежде чем моё запястье, словно клещами, сжимает морщинистая рука. Отшатываюсь и выдёргиваю свою руку из чужой хватки, намереваясь бежать, но вижу перед собой повара с естественно хмурым выражением лица.

— И куда ты собралась?

Проглатываю правду и пытаюсь придумать убедительную ложь.

— Просто прогуляться на свежем воздухе. Хотела пройтись и подумала, что надо сходить, пока ещё светло.

Когда она щурится, её стальной взгляд становится резче, и я понимаю, что она не верит ни единому моему слову.

— Хорошая попытка, девочка, но тебе стоит приложить больше усилий, если хочешь убедить в этом охранников внизу.

Дерьмо. Я редко выхожу куда-то без Кая или Адриана. Эти охранники должны уходить, когда они не нужны.

— Сколько их там? — задаю рискованный вопрос, изучая её лицо в поисках зацепок.

Женщина опускает руки на свои широкие бёдра и дёргает подбородком в мою сторону.

— Двое, но ты спокойно пройдёшь мимо них, просто веди себя как высокомерная и влиятельная избалованная принцесса, которой они ожидают тебя видеть. Покажи, что ты можешь уйти отсюда в любой момент, и они не поставят это под сомнение. Может, ты и заперта здесь, как принцесса в замке, но для них ты всё ещё принцесса, а это гораздо выше их ранга. Покажи это, когда спустишься вниз, и они не усомнятся в том, что ты можешь спокойно уйти.

Вновь хватаюсь за ручку и замираю.

— Почему ты мне помогаешь? Ты явно не питаешь симпатии ко мне.

Её передник дёргается, натягиваясь на пышной груди, когда она пожимает плечами.

— Я не испытываю к тебе симпатии или антипатии. Но я также не верю в то, что можно держать кого-то взаперти, если он хочет уйти.

Открываю рот, чтобы сказать, что я не хочу уходить, но затем закрываю его вновь и лишь киваю.

На этот раз она нежно сжимает дверную ручку поверх моей руки и поворачивает её за меня.

— Иди прямо сейчас. Ты же не хочешь оказаться на улице, когда стемнеет.

Меня омывает желание обнять её, но я подавляю его, так как она все равно это не оценит.

Спускаюсь на один пролёт ниже, когда она говорит мне вслед:

— Не забудь вытащить датчик из руки. Они в первую очередь попытаются найти тебя с помощью него.

Моя рука сама по себе касается крошечного шрама на предплечье, и я думаю о том, что мне делать, пока бегом спускаюсь по ступеням.

Соскальзываю с последней, чуть не падая на холодный бетон. Отвлекаюсь, но в последнюю секунду успеваю схватиться за металлические перила.

— Покажи им, — шепчу себе под нос, откидывая плечи назад. Затем я вскидываю подбородок и подтягиваю сумку на плечо. Мне миллион раз приходилось видеть, как моя мать проделывает то же самое, даже когда я знала, что она и близко не чувствует той силы, которую показывает.

Аккуратно открываю дверь в фойе и выхожу через неё с видом, словно мне принадлежит это место и все люди в нём.

Кто-то окликает меня.

— Миссис Доубек?

Моё сердце разбивается, когда я слышу такое обращение ко мне.

Оборачиваюсь и задерживаю взгляд на коренастом охраннике, словно он отвлёк меня.

— Да?

— Эм... вы? Вам нужно?..

— Что? — с яростью произношу я, вкладывая в свой тон столько резкости, что удивляю даже себя.

— Вызвать машину? Вам нужно вызвать машину? — заканчивает он, ссутулившись.

Качаю головой и стараюсь не улыбаться, чтобы стереть из его глаз этот взгляд побитого щенка.

— Спасибо, но я справлюсь. Если кто-нибудь спросит, я скоро вернусь.

Ещё несколько секунд уходит на то, чтобы покинуть здание, и я усилием воли сохраняю уверенную походку и не начинаю бежать. Ещё несколько секунд, и я понимаю, что только что, вероятно, подписала этому молодому охраннику смертный приговор. Адриан будет вести охоту на меня с той секунды, как вернётся со встречи с советом, и он убьёт каждого подчиненного, чтобы узнать, кто контактировал со мной, когда я уходила.

Продолжаю идти, и, когда холодный воздух и мои расшатанные нервы, наконец, берут надо мной верх, достаю пальто, которое взяла с собой. Сейчас у меня на руках только немного наличных и несколько украшений. Мне нужно придумать план, а после убраться из города как можно дальше так, чтобы остаться незамеченной. Легче сказать, чем сделать, знаю.

Не знаю, как далеко я ушла. Время замедляется, когда на каждом шагу оглядываешься через плечо. Знаю лишь, что должно было пройти, по крайней мере, несколько часов, когда я натыкаюсь на неказистый отель, который выглядит как идеальное укрытие.

Девушка за стойкой протягивает мне ключ в обмен на деньги, не отводя глаз от телевизора. Комната выглядит вполне чистой. На матрасе нет клопов, а в ванной пахнет хлоркой и лимонным чистящим средством. Могло быть гораздо хуже, говорю я себе.

Роняю сумку на старый потертый бордовый стул и сажусь на край кровати. Рама скрипит под тяжестью моего веса, а затем затихает, оставляя меня наедине с моими мыслями.

Первым делом нужно уничтожить чип, который Адриан вживил мне в руку. Если я оставлю его, всё это будет бессмысленно. Смотрю на крошечный шрам и вспоминаю, как он мне достался. Меня пробирает дрожь, но я поднимаюсь и иду в ванную, чтобы поискать что-нибудь, что сможет мне помочь в этом. В одном из ящиков нахожу гигиенический набор в пластиковой упаковке, словно кто-то забыл его, а персонал просто оставил лежать на месте. Внутри бритва, небольшой набор первой помощи, шампунь, мыло, лосьон, и, надеюсь, если я продолжу перебирать их, во мне хватит смелости сделать это.

Я должна вскрыть бритву, чтобы вытащить лезвие. В наборе первой помощи вижу несколько бинтов и проспиртованную вату. Она засохла, поэтому я добавляю несколько капель воды и громко вздыхаю от облегчения, когда слышу запах спирта.

Меряю шагами комнату, держа лезвие между большим и указательным пальцами, чтобы набраться решимости. Я должна пойти на это, чтобы защитить Адриана и нашего ребенка. Это наш единственный шанс. Подавляю дрожь в руке благодаря этой мысли и опираюсь на комод с расстеленным под предплечьем полотенцем.

Первый порез слишком неглубокий, и мне не удается увидеть чип. Сжимаю губы, чтобы подавить болезненный стон, и режу вновь, на этот раз глубже. По моей руке струится кровь, но затем я вижу крошечный бугорок. Делаю небольшой вдох. Я не религиозна, но сейчас, какой бы Бог ни существовал, я благодарна ему.

Аккуратно цепляю его скользкими пальцами и вытаскиваю. Отношу датчик в ванную, кидаю на кафельный пол и бью по нему ногой, а затем для верности смываю осколки в унитаз.

Когда слив затихает, я замечаю красные капли на полу, стекающие с моей руки. Спешу за полотенцем и вытираю кожу, а затем и пол в ванной.

Зачистив и перевязав порез, я выскальзываю из обуви и ложусь на кровать. Надетые мной практичные джинсы кажутся слишком тесными. Моя чёрная блузка трётся о кожу, в то время как рука пульсирует в унисон с моим учащённым сердцебиением.

Так сильно всё это ненавижу. Раз в жизни я испытала счастье и наконец-то начала верить, что, возможно, кто-то сдержит данное мне обещание... и я буду в безопасности.

Телефон так резко и громко трезвонит рядом с кроватью, что я пугаюсь и перебираюсь через постель, чтобы спрятаться между ней и стеной.

Он продолжает звонить, и вопросы заполоняют мои мысли. Он уже нашёл меня? Он следовал за мной? Я слишком долго занималась чипом?

Что мне делать? Обхватываю себя руками и забиваюсь в угол, молясь, чтобы меня не заметили, если кто-нибудь появится. Я маленькая, и меня легко не заметить.

Телефон прекращает звонить, и внезапно я слышу свои рваные вдохи и выдохи. Несколько раз глубоко вдыхаю, пытаясь успокоить себя и своё сердце.

Временная безопасность, которую, мне казалось, я нашла, треснула, разбилась, как и то фото Адриана и его матери, которое я уронила.

Стаскиваю с кровати подушку и одеяло, проверив все замки на двери и выдернув шнур от телефона, а затем открываю шкаф, чтобы забраться внутрь.

Соорудив себе небольшую лежанку и устроившись на ней в темноте, я закрываю глаза. И первым в памяти всплывает не лицо Адриана, а лицо Роуз. Она бы знала, что делать. Вне всяких сомнений, мы бы уже пересекли границу Канады и направлялись в ближайший бар, чтобы отпраздновать наш побег.

Но её больше нет, и теперь я одна. Необходимо самостоятельно научиться поддерживать свою безопасность. Я так долго всех подводила...

Я подвела себя.

Подвела Роуз.

Чёрт, под конец я и Адриана подвела.

Это привело меня к этому моменту. Я стану матерью, которой ни у одного из нас не было, и я не подведу нашего ребенка. Пока я дышу, я пойду на всё, чтобы защитить их. Если бы я только могла объяснить это ему. Может, он сообразит и поймёт причину? Хотя, зная его, он ни на мгновенье не прекратит искать меня, пока я не вернусь в его объятия. Если бы мне только тоже не хотелось в них оказаться.

Теперь в памяти всплывает его лицо, то, как мягко Адриан прикасался губами к моей шее, прямо под ухом. Ему всегда удаётся найти это место, чтобы я задрожала от его поцелуя. Затем я слышу, как Адриан шепчет: «Ангел», и этого достаточно, чтобы я провалилась в сон.

2

АДРИАН

Я не жалею об убийстве Сэла. Если кто и заслуживал быть выпотрошенным, то это он. Но я ненавижу, что приходится находиться под прицелом общества. Ненавижу, что мои люди пострадали из-за моих действий. Я, блядь, ненавижу, что Андреа никогда не будет прежней, потому что я не смог уберечь её.

Кожа сиденья моего автомобиля скрипит, когда я двигаюсь, а ремень безопасности неприятно впивается в шею, пока я с отвращением не отдёргиваю его. Мне пришлось провести большую часть дня, выслушивая вопросы и обвинения засранцев. Мой отец никогда бы подобного не потерпел, но я выдержал это в надежде на гарантии безопасности относительно Валентины. Если я дам им причину копнуть глубже, они найдут её, и если мне не хватит сил уберечь моего ангела, то они её заберут.

И тогда мне не для кого будет жить.

Михаил – твёрдый, невозмутимый Михаил – прибавляет газу, без слов чувствуя мою неусидчивость. Его чёрные локоны растрёпаны, благодаря чему он выглядит моложе своих двадцати восьми. Он сжимает руль до побелевших костяшек, а я делаю медленный и ровный вдох.

— Если тебе есть что сказать, то просто скажи.

Он осторожно скользит руками по коже руля, чтобы обхватить его снизу. Напряжение не уходит из его плеч, несмотря на непринуждённую позу, а чёрный пиджак сбивается у воротника.

— Мне это не нравится. Мне не нравится, что они так пристально наблюдают за тобой.

Его шелковистый мягкий голос, отдающий сталью, немного снимает напряжение. Конечно, он будет беспокоиться обо мне. Все они беспокоятся за меня. Вот почему я всецело им доверяю.

Вновь устраиваюсь на сиденье и тянусь к потолочной ручке, чтобы размять напряженное плечо. Оно всегда болит перед дождём, ещё со времён моих бойцовских дней.

— Мне это тоже не нравится, но это не продлится долго. Когда они поймут, что тело не найти, и у них нет доказательств, они ничего не смогут сделать мне или любому из нас.

— Что насчет Андреа? — спрашивает он.

Крепче сжимаю ручку.

— Я выслежу этих ублюдков, вырву члены из их тел и подарю ей их в шкатулке. Она может окантовать их и вставить в оправу. Алексей это оценит.

Михаил усмехается, но потом осекается, вспоминая, что нашей подруге сейчас плохо.

— Хорошо. Мы все поможем.

— Но мы не сможем ничего предпринять, пока это дерьмо с советом не разрешится, только тогда Валентина будет в полной безопасности. Мне станет легче, когда её отец тоже умрет. Тогда я буду уверен, что никто не сможет её тронуть.

Запах Валентины всплывает в моей памяти, шелковистое тепло её волос в моих пальцах. Мне не терпится добраться до неё, ослабить беспокойство об её безопасности на какое-то время. Мне не приходится испытывать беспокойство, когда Валентина со мной, потому что так никто не посмеет тронуть её. Быть вдали от неё не вариант, пока всё не успокоится.

И это напоминает мне о насущном. Показываю из окна.

— Сворачивай здесь и поезжай ко второму убежищу. Хочу проверить и убедиться, что всё в порядке, в случае, если оно кому-то понадобится.

— Почему не к первому?

Насмешливо хмыкаю.

— Все знают, что в первом на самом деле не бывает безопасно. О нём, похоже, уже знают все остальные семьи. Вспомни, как мы гонялись за Сэлом.

— Мы знали о большинстве его убежищ, — замечает Михаил.

— Да, но только потому, что Кай – лучший в своем деле. Очевидно, что мы слишком долго не знали самого главного.

Когда я думаю о том, сколько времени ушло на то, чтобы выследить и убить этого ублюдка, это вновь пробуждает во мне гнев. Крепче сжимаю ручку, когда Михаил резко входит в поворот, проверяя в зеркало заднего вида, нет ли за нами хвоста.

На улицах уже наступает затишье после часа пик. Эта улица на окраине особенно тихая, вот почему я выбрал эту местность для своего убежища. Тихое ранчо с двумя спальнями посреди чёртовой глуши.

Когда мы подъезжаем, то сканируем улицу на предмет любого движения — машин, людей или чего-то ещё. Дома находятся достаточно далеко друг от друга, чтобы я не мог разглядеть никого за занавесками или в сумраке. Идеально.

Выбравшись из машины, снимаю свой пиджак и бросаю его на сиденье, после чего иду вперёд. У меня уходит минута, чтобы вспомнить код от дверного замка, но потом я вхожу внутрь. Воздух кажется затхлым, но всё выглядит чистым. Включаю свет, задёргиваю шторы и занавески.

Михаил исследует пустой холодильник.

— Всё работает. Хочешь, чтобы я заполнил его на всякий случай?

Киваю и иду заглянуть в спальню.

— Да, и пригласи сюда уборщицу, которую мы раньше не нанимали, заключи контракт через одноразовый мобильник. Не хочу, чтобы к нам привело что-то.

Иду обратно и замечаю Михаила, проверяющего подключение за большим телевизором.

— Ты что, проверяешь, сможешь ли ты здесь посмотреть игру? Думаешь, в центре управления видно не будет?

Он глубоко и неспешно смеётся. Женщины в обществе редко слышат этот звук, но, тем не менее, стремятся его услышать.

— Конечно, нет, но я не смогу смотреть игру в белье со всеми вами ублюдками.

Михаил упирает руки в бёдра, и я понимаю, что он собирается сказать что-то такое, из-за чего парни тянут соломинку, потому что боятся моей реакции.

— Говори уже, что бы за хрень там ни была, — устало бормочу я.

— Если ты признаешься, они вынесут тебе смертный приговор.

Втягиваю воздух и задерживаю дыхание на мгновение, чтобы преодолеть гнев и необходимость заключить Вэл в свои объятия.

— Ты думаешь, я, блядь, этого не знаю?

Он пожимает плечами.

— Просто хотел напомнить тебе.

Придвигаюсь ближе, и Михаил даже не вздрагивает.

— Кто думает, что я нуждаюсь в напоминании?

Вопрос несущественен, поскольку мы оба знаем, что Кай вновь пытается вмешиваться туда, где это не нужно. Направляюсь на кухню и проверяю шкафы, чтобы занять руки.

— Ну, ты можешь сказать ему, что я ни хрена не собираюсь ни в чём признаваться.

— Что, если они будут угрожать Валентине?

Не успевает он даже пошевелиться, как я огибаю столешницу и обхватываю его шею руками. Михаил замирает в моих руках, его карие глаза темнеют из-за моей тени. Но он не дёргается и не начинает тяжело дышать. Наклоняюсь, и моё лицо оказывается в дюйме от его лица.

— Если они будут угрожать Валентине, тогда привычному для нас обществу придёт конец. Я, наконец, предприму те шаги, на которые из страха не пошёл мой отец, и отлучу каждого из этих ублюдков от власти. Одного за другим, пока они не решат, что не хотят больше терять людей и не сдадутся мне. — Чуть крепче сжимаю его шею. — Поэтому, думаю, остальным лучше даже не упоминать Валентину в присутствии кого-то, кто может приблизиться к совету или их лакеям.

Михаил ничего не говорит, глядя мне в глаза и ожидая, пока я отпущу его. В силу своего положения он может говорить мне всё, что захочет, все мои солдаты могут, но это не значит, что у этого не будет последствий, как на горьком опыте убедился Кай.

Мои холодные руки дрожат, когда я убираю их с его кожи. Михаил до сих пор не дрожит, и я понимаю, что это не бравада. Это доверие. Наказание – это одно, но Михаил полагается на то, что я не зайду слишком далеко, пока он этого не заслужит.

Блядь. Вновь отворачиваюсь, не найдя в себе сил смотреть на Михаила. Неужели я был слишком жесток с Каем? Особенно учитывая всё, что я требовал от него в последнее время. Когда это касается безопасности Валентины, на меня словно опускается своего рода занавес, и по умолчанию я впадаю в ярость. Словно убедиться, что она останется со мной, можно лишь позаботившись о том, чтобы никто не посмел к ней приблизиться.

Опираюсь руками на столешницу и выгибаю шею. За этим не последует извинения, этого никогда не происходит, но я могу дать понять себя, свои мысли и рассказать несколько больше, если одному из них вновь приспичит завязать со мной конфликт.

— Она – мой смысл жизни, Михаил. Понимаешь? Если с ней что-то произойдёт, то больше ничего не останется.

— Ты для неё значишь то же самое? — спрашивает он.

Поворачиваюсь, чтобы смерить его взглядом.

— Почему ты это спрашиваешь? Она что-то говорила на этот счет?

Михаил скрещивает руки на груди и качает головой.

— Просто хочу знать, что женщина, за которую я должен принять пулю, ради которой ты пожертвуешь всем, сделает для тебя то же самое.

Стискиваю зубы.

— Ты определенно меня не слышишь. Я не хочу, чтобы она принимала за меня грёбаную пулю. На её теле не должно быть ни единой царапины. Никто не прикоснётся к ней. Никто не увидит её. Никто даже близко к ней не подберётся. Если они смогут добраться до Валентины и навредить ей, значит, мы с тобой потерпели поражение. Понятно?

Если он ещё хоть на секунду затянет с ответом, я вырублю его. Наконец, Михаил кивает, чуть опустив подбородок.

— Понял. Ей ничего не угрожает рядом со мной, обещаю.

На мгновение мы замираем и пробегаемся друг по другу взглядами. Затем я говорю:

— Ладно, давай выбираться отсюда. Я хочу вернуться к ней.

Запираю дом и иду к машине. Михаил идёт за мной, его лёгкие шаги едва слышны на асфальте.

Машина издает сигнал о разблокировке, и я забираюсь внутрь, помяв пиджак, который забыл, что там оставил.

Мы отъезжаем и возвращаемся в город.

— По дороге заедем к Вельвет. Хочу купить что-нибудь для Валентины.

Он наклоняется и ухмыляется.

— К Вельвет? Серьезно?

Пожимаю плечами, отвечая на его улыбку своей.

— У меня никогда раньше не было жены. Хочу немного побаловать её.

Михаил прыскает, не отрывая глаз от дороги.

— Немного? В Вельвет ничего дешевле первого взноса за «теслу» не купить.

В этот час магазин уже закрыт, но после одного моего сообщения владелица прибегает, чтобы открыть его для нас. Рассматриваю ассортимент и выбираю колье. Бриллианты идут по всей длине до двух россыпей камней, которые выглядят как крылья ангела и обрамляют крупный канареечно-жёлтый бриллиант.

Выглядит великолепно, и мой ангел будет так красива нагишом в моей постели, пока колье будет сверкать в свете люстры.

Подаю его Вельвет, и она аккуратно упаковывает его для меня.

— У тебя есть мои реквизиты.

Её чёрные волосы ниспадают на плечо, когда она одаривает меня поклоном.

— Конечно. Надеюсь, вашей даме понравится. Если нет, приводите в следующий раз её с собой. Я с радостью помогу вам обоим выбрать что-нибудь.

Не раздумывая, я выхожу, крепко сжимая в кулаке белый мешочек, отделанный золотом. Обычно покупки у Вельвет сопровождаются охраной, но сегодня здесь лишь Михаил.

Мы возвращаемся в машину, и я вновь устраиваюсь на сиденье. В этот раз мой пиджак лежит сзади, Михаил убрал его для меня, когда я покидал Вельвет.

— Домой?

Киваю и поворачиваюсь к окну, мои мысли уже сосредоточены на Валентине.

— Домой, — шепчу я.

На дорогу уходит слишком много времени, и мне уже не терпится, когда я выхожу из лифта. Моё сердце разрывается на части, когда я не вижу её здесь, ожидающей меня.

Может, она рано заснула? Направляюсь в спальню, но здесь тоже пусто.

Услышав шаги Кая позади себя, я замираю, и он говорит то, что я бы уже почувствовал, если бы попытался сосредоточиться.

— Валентина пропала.

3

ВАЛЕНТИНА

Мы с Роуз никогда бы этого не сделали. Дело не только в дешёвом отеле... ну, отчасти дело в этом... но с учётом вызывающих зуд простыней, постоянного шума из других комнат и странного запаха, который исходит от слива раковины каждый раз, когда я чищу зубы... да, мы бы никогда не справились с этим.

После всего пережитого нами насилия, когда я сижу на кровати с пружинами, впивающимися в мою задницу, я вспоминаю, что избалована. Тем более, я избалована заботой Адриана, поскольку с ним мне не приходится бояться ежедневных синяков, по крайней мере, тех, о которых я не буду вспоминать с нежностью. Мы бы сбежали из дома и вернулись обратно через неделю, или, по крайней мере, я бы вернулась.

Моему ребёнку и мне грозит смерть, а я сижу здесь и ною сама себе по поводу паршивого номера в отеле и того, как плохо я спала прошлой ночью. Я избалована и эгоистична.

Грубо смахиваю слёзы, которые непрестанным каскадом падают вниз, и спрыгиваю с кровати, чтобы взять свою обувь. Едой из маленькой закусочной на стоянке я, скорее всего, отравлюсь, но мне больше нечего есть. Я поискала о беременности в интернете, и мне выдало информацию о том, что мне нужен чистый белок и железо, чтобы ребёнок вырос здоровым. Ещё мне нужно где-то найти зарядку для телефона, поскольку я забыла свою в спешке, когда торопилась сбежать. Может, кто-нибудь в закусочной разрешит мне воспользоваться своей.

Путь недалекий, но даже при этом я чувствую, словно за пределами гостиничного номера нахожусь у всех на виду. Мои чёрные брюки и шелковая блузка не вписываются в это место, и я в ужасе от того, что его люди охотятся за мной. Я прикрыла волосы поношенной бейсболкой, которую нашла в шкафу, так что после отравления мне, вероятно, придётся разбираться со вшами.

Забираюсь в киоск, и маленькая старая леди в грязном фартуке наливает стакан воды и выжидающе смотрит на меня, ожидая, когда я сделаю заказ.

Стараясь взять что-нибудь простое, я заказываю яйца и тост. Надеюсь, мне удастся переварить это и избавить себя от необходимости приходить сюда еще и на ужин. Женщина, на бейдже которой читается Сэмми, идёт обратно на кухню, а я съёживаюсь, обхватывая себя за талию руками. Донельзя очевидно, что мне нужен план, и что всё время скрываться в номере отеля – не вариант. Адриан вне всяких сомнений пошлёт за мной людей. Если я хочу выжить и позаботиться о своём ребёнке, мне нужно выбраться из города.

Мысль о том, что я уеду, что он никогда не найдёт меня, обнажает некоторые реалии, которые я еще не позволяла себе обдумать. Как я смогу позаботиться о ребёнке, будучи без гроша и работы? Когда он родится, как я смогу смотреть на него каждый день, видя в нём Адриана, и не захотеть вернуться к нему и умолять о прощении?

Мне становится плохо от одной мысли о том, что я больше никогда его не увижу, даже хуже, чем от того, что внутри меня растёт крошечный человек. Глажу рукой свой живот. Он всё ещё плоский, но я могу представить, как малыш растёт, и что я буду чувствовать по мере приближения к дате его рождения.

Сэмми возвращается с яйцами и тостом, которые не так уж и плохо выглядят, или это я настолько голодна, что меня это уже не волнует.

После того, как я сгребаю всё и оплачиваю счёт, я возвращаюсь в номер отеля и рассматриваю то, что у меня осталось. Не сказать чтобы много вещей. Немного одежды, мобильник, несколько ювелирных украшений и небольшая пачка наличных, которую я нашла на дне сумки.

Ничего, что имело бы большую ценность, и ничего, что подсказало бы мне, как выпутаться из этого беспорядка и найти безопасное место. Вот чего я хочу... и по этому я скучаю больше всего. Рядом с Адрианом я чувствовала себя в безопасности. Словно ничто в мире не сможет коснуться меня. Теперь я чувствую себя неприкаянной. Я чувствую себя опустошённой, словно дыня летом.

Вибрирует телефон, и я вижу, что звонок от повара, и скорее беру трубку.

— Привет.

— Всё ещё жива, я погляжу.

Я усмехаюсь.

— Ну, если вши не возьмут меня, то еда может, так что... под конец дня судьба может тебе улыбнуться.

Улыбаюсь себе под нос. Роуз ответила бы в подобном ключе. Она всегда была сильной. Сердце сжимается от желания вновь подержать её за руку. Это не то же самое, что чувствовать боль от тоски по Адриану. Они оба – шрамы на моём сердце, но в разных смыслах этого слова.

— Я приду к тебе сегодня и принесу необходимые вещи. Что-то, что поможет тебе выжить, пока всё не уляжется, чтобы ты смогла выбраться из города.

Она излагает мне мой план слово в слово, и мне кажется, что он слишком предсказуем. И, вероятно, не слишком хорош.

После ещё одной минуты разговора об охране пентхауса она вешает трубку, и я крепче прижимаю телефон к груди. Как так сложилось, что она стала моим единственным шансом на спасение? Даже с учетом того, что она помогла мне выбраться и помогает с едой, я ей не доверяю. Не представляю, как смогу довериться кому-нибудь ещё хоть раз в жизни. От этой мысли мне становится грустно.

Стираю новую порцию слёз и ложусь обратно на кровать. Внезапно я чувствую себя настолько измученной, что глаза слипаются.

Просыпаюсь от тяжёлых ударов в дверь. Поначалу меня пробирает страх. О, боже, он уже добрался до меня.

Но затем через дверь доносится сердитый голос повара.

— Здесь холодно, и я не хочу простоять здесь всю ночь.

Отбрасываю одеяло и спешу отстегнуть цепочку. Когда дверь открывается, она заходит и раздвигает грязные занавески.

— Не думаю, что за мной был хвост. Все они думают, что ты мне не нравишься, так что... у них нет причин думать, что я помогла тебе сбежать. — Протягиваю руки, чтобы обнять ее в знак благодарности, но она останавливает меня. — Ты всё ещё мне не нравишься, девочка, так что не лезь.

— Прости, — бормочу я и присаживаюсь на край кровати. — Спасибо, что пришла.

Она снимает с шеи серый шарф и бросает тяжёлый пакет на кровать рядом со мной.

— Я взяла это с кухни, и никто не заметит пропажи, а также ещё немного вещей, которые могут тебе пригодиться.

Открываю пакет и заглядываю внутрь. Немного еды, которую я смогу съесть, не волнуясь о том, что меня вырвет, зарядка (как она узнала?) и тяжёлый чёрный...

— Ты принесла пистолет. Чей он?

— Никто его не хватится. Он не из оружейной в пентхаусе, так что не волнуйся. Я не идиотка.

Хмурюсь, разглядывая его в пакете, а затем закрываю его, чтобы больше не смотреть на него. Оружие до сих пор вызывает у меня дрожь.

— Какие-нибудь новости, они уже ищут меня?

Она кивает.

— Все сейчас ищут тебя. Все, кто может, ищут тебя, а твой муж мечется по дому как загнанный в клетке зверь на случай, если ты вернёшься, или кто-то свяжется с ним по поводу выкупа.

Чувство вины омывает меня, и я наклоняюсь, чтобы подавить боль под сердцем.

— Ненавижу это. Так сильно ненавижу. Продолжаю думать, что если я вернусь...

— Тогда он убьёт тебя, — невозмутимо произносит она. — Он затащит тебя внутрь и убьёт прямо в дверях. Он не приемлет слабости, а ты показала его уязвимость в той степени, которая никогда не была ему присуща. Черт, да если бы не ты, он бы не попал под прицел совета.

Она права. Конечно, она права. Мне нужно держаться от Адриана как можно дальше. Буду не просто оберегать его сына, я буду помогать ему, защищать его.

— Хорошо. Попытаюсь двинуться дальше и уехать из города. Может, ранним утром я смогу найти новый отель и продолжить путь, пока не найду место, куда можно уехать.

Повар кивает, на её морщинистом лице проступает суровая гримаса.

— Хорошее начало. Просто не останавливайся и воспользуйся тем, что я тебе принесла, если почувствуешь, что ты в опасности. Будь осторожна, хорошо?

Киваю, и хочется сказать ей, что я не полная дура, но сомневаюсь, что она согласится с этим.

— Спасибо, что помогаешь мне, впрочем. Если я смогу чем-нибудь помочь, когда выберусь отсюда, пожалуйста, дай мне знать.

— Мне от тебя ничего не нужно, девочка. Просто не хочу, чтобы ты выбросила свою жизнь на ветер. Не хочу смотреть, как он убивает тебя так или иначе, пока ты не уйдешь навсегда.

Это почти самое приятное, что я от неё слышала, но я не говорю этого, потому что ей это не понравится. Лишь киваю.

Повар вновь надевает шарф на шею и идёт к двери.

— Помни мои слова, будь осторожна. Завтра вновь зайду, чтобы узнать, как ты, и могу ли я чем-то помочь, но, возможно, мне придётся оставаться вдали пару дней, чтобы никто ничего не заподозрил.

Открываю ей дверь.

— Ещё раз спасибо.

Она уходит, не проронив ни слова, и я закрываюсь на все замки. Я устала, но мне всё ещё страшно. По какой-то причине забираюсь обратно в шкаф с одеялом и съёживаюсь на полу. Почти так же удобно, как и в кровати. Пакет всё ещё лежит на кровати, и у меня не хватает смелости вновь заглянуть в него. Она дала мне пистолет, словно я могла им воспользоваться. Чёрт, я даже не смогла защитить им нас с Роуз, когда должна была это сделать.

Вновь глажу свой живот и тихо нашёптываю ребёнку внутри меня. Пройдёт ещё много времени, пока он услышит меня, но пока это странным образом успокаивает меня. Я делаю это ради него, и мне нельзя об этом забывать.

Соседи начинают кричать друг на друга, и я слышу их через стену. Крики переходят в драку, и вдруг я вновь оказываюсь в том доме под натиском отца и Сэла. Нет, я к этому не вернусь. Сэл мёртв, и мне никогда не придётся к этому возвращаться.

У меня вновь всё сжимается, когда на меня накатывает чувство вины. Адриан позаботился обо мне. Он спас меня, и вот как я отплатила ему... сбежав, когда он борется с нашими врагами?

Вылезаю из шкафа, хватаюсь за край пакета и подтаскиваю его к себе. После этого я открываю его и рукой обхватываю рукоять пистолета. У меня уходит мгновение, чтобы вспомнить, как проверить патронник, предохранитель и пули, но мои воспоминания быстро возвращаются ко мне. Как и тошнота от того, что я сжимаю в руках холодный металл. Он впивается в мою ладонь, но я вновь устраиваюсь на лежанке и кладу его на пол, продолжая сжимать пальцами.

Если Адриан придёт за мной, я должна быть готова защитить себя. Скорее всего, именно с Каем мне придётся иметь дело, и я готова заставить его не выдавать меня, исходя из его клятвы. Не знаю, получится ли, он так предан Адриану и вообще... но я должна попробовать.

Вновь смотрю на пистолет. Другой вариант – выстрелить в него, а я не хочу убивать лучшего друга Адриана, после того как сбежала от него. Это не должно быть для него наказанием. Просто пытаюсь уберечь нашего ребенка, себя и не позволить Адриану очернить свою душу.

Если он придёт за мной и каким-то образом убьёт нас, он никогда себя не простит. Если я вернусь, и он убьет нас, он опять же никогда себя не простит.

Поэтому мне остается только не попасться ему.

4

АДРИАН

Если ещё хоть кто-нибудь спросит меня, не ушла ли Валентина сама, я начну пускать им пули в лицо. Пусть они встанут в очередь, чтобы я засунул им в рот мой «Магнум», и, может, тогда они перестанут задавать мне чёртовы тупые вопросы.

Вышагиваю по фойе пентхауса, не желая уходить, боясь, что понадоблюсь моему ангелу, когда верну её обратно. Мои солдаты обшаривают каждый дюйм города, а шпионы Кая постоянно прощупывают общество и совет в поисках малейшего упоминания о ней. Пока они ничего не нашли.

Она – грёбаная дочь одного из членов руководства, жена другого, и никто её не заметил? Будь то случайное неведение, просто чтобы задеть меня, или кто-то очень хорошо её скрывает, мне не терпится оторвать яйца тому ублюдку, который подумал, что может забрать у меня что-то.

Если бы грязный кретин Сэл был ещё жив, я бы так занялся его делишками, что он не смог бы мыслить здраво. Сейчас же поручаю своим ребятам копнуть ещё глубже касательно этой семьи, чтобы узнать, смогут ли они найти какие-нибудь ответы. Не думаю, что они заберут Валентину в качестве мести за смерть Сэла. У них нет тела, подтверждающего что-либо.

Продолжаю выхаживать и смотреть на лифт. Каждый раз, когда он движется, мне кажется, что моё сердце сейчас выпрыгнет из горла. Мне приходится обходиться кофеином и адреналином, поскольку я не могу заснуть без неё в нашей постели. Не могу расслабиться, зная, что она где-то там, и ей может быть тяжело, или страшно, или она сейчас при смерти.

Когда мои нервы сдают, и больше не могу выносить тишину, я собираю свою пятерку. По крайней мере, тех, кто сейчас может приступить к делу. Кай, Иван, Михаил и Алексей. Обычно я освобождаю Алексея, чтобы он оставался рядом со своим пострадавшим близнецом, но я не могу его отпустить, пока не узнаю, что мой ангел возвращается ко мне.

Кругами расхаживаю вокруг них по командному пункту, словно акула в поисках жертвы.

— Прошло двадцать четыре часа. Почему у нас нет ответов? Что насчёт чипа?

Кай по обыкновению говорит первым. Даже сейчас, в разгар нынешней ситуации, его костюм выглажен, а тёмные волосы безупречны. Чёрт, даже его загорелая кожа светится в освещении командного пункта.

— Наши патрули круглосуточно ведут её поиски. Наши связи в полиции тоже подключены к поискам. Все делают всё возможное. А датчик в чипе был каким-то образом отключен.

Его невысказанные слова гулко отдаются в комнате. Настолько гулко, что я ожидаю, что кто-нибудь из них скажет слова, которые они прокручивают в своих головах, вслух.

— Покажите кадры ещё раз, — приказываю я, не давая им шанса произнести то, что они думают.

Михаил ближе всего стоит к пульту и включает кадры, которые все мы уже смотрели, по меньшей мере, дюжину раз. На фотографиях она выглядит как обычно. Когда я смотрю на изображение Валентины на экране, у меня в груди всё обрывается. Мои пальцы дрожат от необходимости прикоснуться к ней, взять её, вернуть моего ангела в свои объятия и никогда больше не отпускать.

Словно предвидя мой следующий приказ, Михаил загружает все имеющиеся у нас кадры того, как она уходит. Они по-прежнему такие же, сколько бы раз я их ни смотрел. Валентина выходит с сумкой в руках настолько уверенно, что, когда я впервые это увидел, подумал, что она вернётся. Я бы наказал моего ангела, но потом мы бы двинулись дальше. Но с тех пор прошло слишком много времени, чтобы полагать, что она вернётся, уж точно не по собственному желанию. Если бы Валентина знала, о каких наказаниях я думаю, она бы никогда не вернулась.

Конечно, это если она сама решила сбежать. Кадры, на первый взгляд, приводят к такому выводу, но я не могу сопоставить женщину, которая лежала в моих объятиях прошлой ночью, с женщиной, которая с такой легкостью ушла от меня, от нас. Либо кто-то пришёл за ней, что невозможно, поскольку доступ в мой пентхаус строго ограничен, либо она действительно ушла.

Эти мысли прокручиваются в моём сознании вновь и вновь, словно повторяющиеся кадры. Она ушла от меня. Она ушла от меня. Она ушла от меня.

— Нет! — кричу я.

Все взгляды прикованы ко мне и прочь от экрана. Ни у кого не хватает духу сказать, как глубоко меня уносит в пропасть с её уходом. Воспоминания о ней – единственное, что сейчас удерживает меня от потери рассудка, а желание наказать того, кто забрал её, – мой единственный стимул к жизни.

Я устал от того, как они все на меня смотрят, поэтому выхожу из командного пункта и направляюсь в сторону нашей спальни в надежде найти там какую-нибудь зацепку. Она взяла с собой некоторые свои вещи... кое-какую одежду и несколько украшений, я полагаю. Я купил ей так много всего в последние несколько месяцев, что не могу быть уверен в этом наверняка.

Если Валентина взяла украшения, ей нужны деньги. Но зачем? У нас есть деньги, и она знает, что ради её счастья я не остановлюсь ни перед чем. Так зачем тогда ей собирать сумку, брать свою одежду, украшения и уходить?

Почему она решила уйти, если только кто-то не сказал или сделал что-то, что заставило её думать, что это её единственный выбор?

Хожу кругами по спальне, не сводя глаз с кровати, боясь разрушить её в порыве гнева.

У Валентины нет оснований уходить от меня. Только если она не узнала о...

Нет. Она не может знать, поскольку единственный, кто знает о ночи, когда я спас её, это Кай. И Кай никогда меня не предаст.

Но сомнения легко подкрадываются следом за нитями ярости, гнева, её возможного предательства. Я просил Валентину лишь об одном – никогда не оставлять меня. Просил никогда не уходить от меня, как это сделала моя мать много лет назад.

Если бы мой ангел любила меня, то не сделала бы этого. Нет.

Возвращаюсь к тому, что кто-то забрал её. Очевидно, Валентину выманили из здания с помощью какой-то угрозы.

Возвращаюсь в командный пункт; все ушли, кроме Кая, который вновь изучает все доступные нам кадры. На снимках она спокойно спускается по лестнице, затем проходит через фойе. Она говорит с охранниками, а затем выходит из здания. Уличные камеры показывают, что она идёт на восток, но потом мы теряем Вэл, когда она сворачивает за угол. С тех пор у меня не было никаких наводок на неё и никаких сообщений о том, что кто-то её видел.

Кай останавливает просмотр и садится обратно в кресло, положив руки на живот.

— Ты знаешь, о чём думаю я и все остальные, босс. Ты тоже об этом думал.

Он прав, но я не буду облекать это в слова, пока не найду Валентину и не услышу правду от неё.

— Вы все можете так думать, но вы будете держать свои чертовы рты на замке, или я заставлю вас замолчать навсегда.

Кай затихает после моей угрозы, несомненно, опасаясь того, что я обезумел. Может, это и правда. Может, мой ангел – единственное, что удерживало меня от потери рассудка всё это время.

— Что ты будешь делать дальше? — спрашивает Кай.

Прекращаю расхаживать и смотрю на него.

— Охранников из фойе допросили?

Его челюсть напрягается, но он коротко кивает.

— Да, Иван сделал это. Хотя я думаю, что они невиновны.

Если Иван их допрашивал, они не выберутся из комнаты живыми. Виновны или нет, они позволили Валентине уйти из здания, и за это они по праву удостоились особого внимания Ивана.

— Если люди обернутся против нас, это не поможет в поисках, — произносит Кай после затянувшейся тишины.

Что-то внутри меня разрывается, раскалывается, и я бросаюсь на него. Кай не отбивается, когда я валю нас обоих на пол. Наношу ему сильный удар в челюсть, и боль пронзает меня, ставя всё на свои места. Да. Вот в чём я нуждался.

Бью Кая вновь и вновь, но он не отбивается. Его тело ослабевает, когда я хватаюсь за его костюм, удерживая Кая на месте.

— Сопротивляйся, засранец, — приказываю я.

Он встречается со мной взглядом и качает головой.

— Нет, я это заслужил. Я тоже был здесь, когда она ушла. Ты ещё не наказал меня за это. Видимо, я не извлёк урок из прошлого раза.

Тогда кто-то проскочил мимо него и чуть не отобрал её у меня. На этот раз моего ангела действительно нет, и боль, которую я чувствовал от одной только мысли об её потере прежде, не идёт ни в какое сравнение с этой мучительной болью во мне сейчас. Когда Валентины нет, ничего хорошего в мире не остаётся, так что нет никаких причин не сокрушать каждую душу под моим каблуком, пока они не исполнят мои приказы.

Кай громко выдыхает через рот, кровоточащий нос не позволяет ему как следует дышать. Отпихиваю Кая на пол и переступаю через его тело. На барной стойке в углу я хватаю ведерко со льдом и засовываю в него кулак.

Холод немного снимает боль с костяшек пальцев, и я вновь поворачиваюсь к Каю. Он поднимается с пола и вправляет себе нос. Кидаю несколько кубиков льда в тряпку и протягиваю ему. Он молча прижимает холодный компресс к лицу.

Не таким человеком я должен быть. Я – не мой отец, который использовал насилие для собственного успокоения. Конечно, мне нравится чувствовать боль, но не причинять её. Только если это ради правосудия. И Кай скорее отрежет себе конечность, чем предаст меня.

Падаю в одно из кресел и изучаю замершее на экране изображение того, как она уходит.

— Мне нужно вернуть её, — шепчу я.

Затем я смотрю на Кая, моего заместителя, и позволяю ему увидеть проблеск слёз в моих глазах.

— Без неё весь мир будет пылать, и я вместе с ним. Мне нет жизни без неё. Даже если она сама ушла от меня, я запру Валентину в нашей спальне после того, как притащу её обратно пинающуюся и кричащую, и такой будет наша жизнь. Валентина пообещала мне всё в день нашей свадьбы, и я собираюсь убедиться в соблюдении её клятвы.

Кай поднимает кресло, которое мы опрокинули, и садится рядом со мной.

— Мы найдем её. Обещаю, несмотря ни на что, мы найдем её.

В моём понимании «несмотря ни на что» означает, что мы найдем её мертвой или живой. Что является ещё одним вариантом, который я не позволял себе рассматривать. Что, если Вэл уже мертва, и именно в этом причина отсутствия каких-либо следов?

Список людей, желающих увидеть её истекающей кровью, небольшой. В первую очередь на ум приходит семья Сэла и, возможно, её отец. Он бы предпочел видеть свою девочку скорее мёртвой, чем замужем за мной?

Вполне вероятно, но если он отнял её у меня, то я сделаю так, что сотворённое мною с Сэлом, будет казаться ебаным пикником, прежде чем я закончу с ним. В любом случае кровь её отца когда-нибудь омоет мои руки. Это лишь вопрос времени.

— Её отец предпринял какие-нибудь шаги? — спрашиваю я.

Мои костяшки опухли и покраснели, но ничего не сломано. Поворачиваю стул, чтобы взглянуть в лицо Кая. Остались лишь синяки, когда он вправил перелом.

Кай ничего не говорит об ударах, которые я ему нанес. Не знаю, испытываю ли я стыд или благодарность.

— По словам моих подчиненных – нет. Свяжусь с ними ещё раз. Что дальше, босс? Скажи, в чём ты нуждаешься, и я позабочусь об этом.

Поднимаюсь с кресла и направляюсь к двери. Лишь одно может ослабить это опустошение внутри меня.

— Мне нужно найти её, Кай. Сейчас же. Прежде чем я сделаю что-то, за что потом не смогу попросить прощения.

5

ВАЛЕНТИНА

На следующий день я планирую выселиться из мотеля и отправиться в другой. По крайней мере, чтобы попытаться замести следы. Сейчас уже полдень, я хотела уйти раньше, но мне было слишком страшно выйти за дверь, я боялась, что кто-нибудь увидит меня и доложит Адриану.

Стук в дверь вынуждает меня остановиться на полушаге, пока я собираю свою сумку. Игнорирую резкий стук и молюсь, чтобы они ушли. Может, это уборщица. Хотя что-то я не замечала их, пока жила в этой дыре.

Аккуратно убираю в сумку запасную рубашку и напряжённо вслушиваюсь в звуки за дверью. Ещё один сильный стук в дверь, и я подпрыгиваю от неожиданности. На этот же раз я бросаю свои вещи, хватаю пистолет и засовываю его за поясницу. Это опасно, но повар не дала мне кобуру вместе с оружием.

Мой телефон вибрирует, и я поднимаю его. Сообщение от повара, в котором она пишет мне открыть дверь.

Выдыхаю от облегчения, расслабляя плечи. Слава богу. На секунду я подумала, что мне действительно придётся стрелять в кого-то. И я по-прежнему не знаю, хватит ли у меня смелости пойти на это.

Было ли это тем, что я считала таким привлекательным в Адриане? Он никогда не боялся принимать трудные решения... особенно когда речь заходила о моей безопасности.

Отпираю дверь, преодолевая путь от цепочки до задвижки, и открываю её. Но по другую сторону стоит не повар. А мой отец.

Его волосы стали ещё более седыми и короткими, они зачёсаны назад и убраны от лица подальше. Он выглядит похудевшим. В заключение, он просто выглядит старым. Старше, чем мне помнится, когда мы отправились на открывавший сезон бал много месяцев назад.

— Что ты здесь делаешь? — запинаясь, произношу я, всё ещё потрясённая его появлением.

Он отталкивает меня в сторону и заходит в мою комнату, хмуро озираясь по сторонам.

— Надеюсь не подхватить гепатит, — с усмешкой говорит он, затем поворачивается ко мне. — Закрой дверь, а то вдруг кто-нибудь увидит, как мы разговариваем, и придёт за тобой, дорогая.

Отец не пытается быть ласковым. Лишь насмехается надо мной. Хочет напомнить, что биологически я его дочь, но на практике бесполезна для него. Закрываю дверь, только чтобы дать себе мгновенье на раздумья. Когда мы в последний раз были вместе в одной комнате, он собирался уехать в деловую поездку в Нью-Йорк. Он оставил меня с Сэлом на всё это время, зная, что он за мужчина и что может сделать без контроля моего отца.

Запираю дверь и поворачиваюсь к нему лицом, упираясь спиной в холодный металл двери, в случае если мне понадобится бежать.

— Ещё раз тебя спрошу, что ты здесь делаешь?

Он быстро обходит мою комнату, тут только самое необходимое, поэтому она не такая уж большая. Затем садится на кровать, тестируя скрипящие пружины.

— Очаровательно? Как ты можешь жить в этой дыре?

— Это не твоё дело. Зачем ты сюда пришёл? Как ты меня нашёл?

Когда-то я слишком боялась говорить с ним в таком тоне. Говорить с ним так, словно он не прав, хотя зачастую так и бывало. Даже когда отец насмехается надо мной, он выглядит таким старым и хрупким. Пока изучаю его, я понимаю, что меня больше не волнует, что он обо мне думает. На самом деле, мне всё равно. У меня почти кружится голова от этого осознания.

Годами я ненавидела отца за то, что вытерпела от него, а потом от Сэла. Как он мог позволить такому происходить с его собственным ребенком? Теперь мне становится очевидно, что он позволил этому произойти, потому что не считал меня своим ребёнком. В его глазах во мне нет ни единой частички от него. Так отец объяснял себе отношение ко мне. И он никогда не заботился о Роуз, поскольку она и в самом деле не была его родственницей.

Пристально гляжу на отца сверху вниз, позволяя увидеть моё отвращение, ненависть к нему в моем взгляде. Покорная дочь, мечтавшая лишь о его одобрении, исчезла. Она умерла той ночью, когда её привязали к собственной кровати. Эта женщина – жена Адриана. Эта женщина – Доубек, а Доубек никому не подчиняются.

— Ты можешь уйти, отец. Если ты поскорее уйдёшь, я избавлю тебя от позора быть вышвырнутым отсюда.

— Так ты беременна ребёнком этого ублюдка, да? Ты сбежала, потому что боялась, что он убьёт тебя, как убил собственного отца? Не стал бы этого исключать. Он не стерпит сомнений в своей власти, особенно со стороны женщины.

Знаю, что не должна попадаться на его удочку, но ничего не могу с собой поделать.

— Ты ничего не знаешь ни о нём, ни о наших с ним отношениях. Так что не сиди здесь и не воображай, что ты знаешь меня и причину, по которой я решила уйти от него.

Отец злобно и тихо рычит в своей привычной стариковской манере.

— Девочка, не говори со мной в таком тоне, иначе я заставлю тебя пожалеть об этом.

Сужаю глаза и всматриваюсь в него.

— Тебе пришлось сесть на кровать, поскольку стоять долго, и при этом не дрожать, ты не можешь... Сильно сомневаюсь, что у тебя хватит сил нанести мне серьёзные увечья. Оставь свои угрозы для тех, кто действительно может тебе поверить. Буду говорить с тобой, как хочу, раз уж ты пришёл в мой номер, чтобы поиздеваться надо мной. А теперь уходи, пока я силой не выставила тебя отсюда.

Отец откидывается на кровати, словно я бросила ему вызов.

— Я вырежу этого ребенка из твоей утробы прежде, чем увижу, что у него есть наследник. Ты не понимаешь, что ты принесёшь в этот мир. Его родословная должна умереть вместе с ним.

Не могу удержаться, когда он ведёт себя как мудак, и наклоняюсь.

— Так закончится твоя родословная, старик. Я взяла его имя, и его сын тоже его возьмёт. Тебе некому и нечему передать своё наследие. Надеюсь, ты умрёшь в одиночестве и страхе. Ты это заслужил.

— Я знаю кое-что, — бросает он мне. — Ты не защищена. Как думаешь, что будет, когда все остальные узнают, что ты разгуливаешь по улицам с его ребёнком в тебе без всякой защиты? Они соберутся в очередь, чтобы посмотреть, как ребенка будут вырывать из тебя, ещё до начала представления.

Я не задумывалась, что кто-то узнает, но этот ублюдок позаботится об этом, если я не дам ему то, чего он хочет. Обхожу кровать и останавливаюсь у изножья, не обращая внимания на то, что теперь ему приходится вытягивать шею, чтобы смотреть на меня. Затем я обвожу его взглядом.

— Какого черта тебе нужно? Тебе мало того, что ты отобрал у меня, так ещё моего ребёнка и мою жизнь у меня хочешь отобрать?

— Ты этого заслуживаешь, — говорит отец, его тон настолько озлоблен, что мне становится неприятно, хотя меня не волнует, что он думает. Отец двигается и приближается ко мне. — Твоя мать умерла, а ты нет. Все эти годы я мысленно восстанавливал справедливость за её смерть.

Отшатываюсь назад с открытым ртом, глядя на него.

— Я была ребёнком. Ты винишь меня в смерти моей матери, которая умерла, когда я была ребенком. Как я могла спасти её, когда сама едва выжила? И выжила я уж точно не благодаря тебе.

Отец вскидывает руку и бьёт меня прямо по щеке.

Кожу саднит, но это не сравнится с тем, что мне пришлось пережить из-за Сэла. Едва вздрагиваю и продолжаю смотреть в его старые помутневшие глаза.

— Когда ты бьёшь меня, это помогает тебе чувствовать себя мужчиной? Потому что я должна сказать, папа, ты слабеешь. А теперь убирайся отсюда к чертям. Повторю лишь раз. Уходи сейчас, или я выставлю тебя отсюда сама.

Когда отец встаёт, мне кажется, что он наконец-то опомнился и собрался уходить. Поэтому остаётся лишь выяснить, как он вообще меня нашёл, прежде чем я исчезну насовсем.

Но он не просто встаёт. Он переносит свой вес и бьёт меня прямо в живот. Уворачиваюсь в последнюю секунду, его кулак задевает моё бедро с такой силой, что мой позвоночник дрожит. Отхожу назад, решив увеличить расстояние между нами, но он не даёт мне этого сделать.

Хватает меня за плечо и сильно сжимает его, а затем отклоняется, чтобы нанести новый удар. На этот раз я блокирую удар, но мне всё равно больно. Пытаюсь высвободиться из его захвата, но отец крепко сжимает меня в своих руках.

Вместо этого я отодвигаюсь, чтобы он не мог нанести точный удар, и ему пришлось постараться, чтобы удержать меня в руках. Мне требуется ещё мгновение, чтобы высвободиться от отца и в качестве препятствия между нами использовать кровать. Начинаю плакать, хотя больше злюсь и грущу, чем испытываю боль.

— Жалкая, — насмехается он.

Вытираю лицо тыльной стороной ладони и готовлюсь к следующему удару. На этот раз я не позволю ему схватить меня. Он понятия не имеет, чем я уже пожертвовала, чтобы уберечь моего ребенка. Избавиться от него – пустяк по сравнению с тем, когда я вырвала собственное сердце и оставила его позади.

— Убирайся! — кричу я ему. — Уходи, иначе появятся копы, и тебе придётся иметь дело с ними.

Он смеется.

— И когда они появятся, они вернут тебя обратно твоему дегенерату муженьку. Так что ты можешь иметь дело со мной или с ним. И поверь, он не из тех, кто прощает.

Хоть я и страшусь ярости Адриана, я не позволю моему отцу победить. Он не победит так, когда я наконец освободилась от своих чувств к нему впервые в жизни. Освободилась от его токсичности и необходимости вновь смотреть на уродливое лицо отца.

Запрыгиваю на кровать, чтобы добраться до двери, но он успевает помешать мне.

— Мы не закончили. Если ты не позволишь мне разобраться с этим, я притащу тебя домой и велю кому-нибудь засунуть в тебя вешалку. И потом я позабочусь о том, чтобы ты больше никогда не смогла забеременеть. Выбирай.

Отшатываюсь и плюю ему в лицо.

— Да пошёл ты.

Отец с усмешкой вытирает запястьем лицо.

— Отлично, ты хочешь подраться. Выбираешь вешалку, тогда я передам, что ты плохо переносишь обезболивающие. Это станет для тебя заслуженным уроком, девочка.

Мы противостоим друг другу, но почему-то отец сильнее меня, он тащит меня к двери и отпирает все замки. Когда он отвлекается, я пытаюсь высвободить свою руку, но у него железная хватка, и я не могу избавиться от его рук.

Продолжаю сопротивляться, пока отец не проклинает меня и не лезет в карман, чтобы достать шокер.

Нет. Если он вырубит меня, он сделает со мной всё, что ему вздумается, пока я без сознания.

И у меня словно случается помутнение рассудка. В одно мгновение накатывает страх, угрожая вытеснить здравый смысл и сменить его на ужас. В следующий миг мир замирает и становится неподвижным, словно в замедленной съемке.

Я тянусь свободной рукой за спину и обхватываю рукоять пистолета. Затем достаю его из брюк, в то же время снимая с предохранителя.

Отец прижимает меня к себе, поднимая «Тэйзер» к моему животу. Он собирается выстрелить мне в матку, и я не знаю, сможет ли мой ребёнок это пережить.

Поднимаю пистолет и направляю его ему в рёбра, даже не пытаясь прицелиться, и нажимаю на спусковой крючок.

Звук заполняет комнату, от него звенит в ушах. Отец широко распахивает глаза, и после этого я чувствую влажную горячую кровь на своих руках, запястьях, как она стекает по моему телу, когда он отпускает меня.

Отец с глухим стуком падает на пол, а я не свожу с него глаз. Мои пальцы и его рубашку окрашивают красные пятна, и кровь начинает стекать на ковер.

Так много крови. Она повсюду.

Вспоминаю лицо Роуз в полутьме и всматриваюсь в умирающего отца, вплоть до его последнего вздоха.

6

АДРИАН

Напиться кажется хорошей идеей. Нечасто этим увлекаюсь, поскольку ненавижу чувствовать потерю контроля, но без неё... я чувствую себя так, словно душу вырвали из тела, и мне уже больше ничего не подвластно.

Я отпиваю бурбон и утыкаюсь головой в спинку кресла. Даже после двух выпитых порций рад, что мои люди не видят меня в таком состоянии. Мне стыдно, что Валентина обвела меня вокруг пальца как дурака. Та, которой, как мне казалось, я не был безразличен, использовала меня, когда пошёл у неё на поводу.

Но я не могу забыть то, что видел в её глазах. Валентина любила меня... был ли я слишком груб с ней после убийства Сэла? Причина её побега заключалась в моей грубости? Горячий и липкий стыд опаляет внутренности подобно кленовому сиропу. Если я отпугнул её, то заслужил это.

Я делаю ещё один глоток и позволяю алкоголю добраться до моего нутра. Лишь это я позволяю себе сейчас чувствовать. Все остальное – слишком.

Телефон вибрирует на прикроватной тумбочке, но я игнорирую его, пока он вновь не замолкает. Я наклоняюсь к бутылке, которая стоит под ногами, чтобы налить еще. Даже когда жидкость переливается через край, мне этого мало. Если я могу утолить печали в алкоголе, то так тому и быть. По крайней мере, только сейчас.

Телефон звонит вновь, гудящие вибрации пробиваются сквозь алкогольную дымку к едва сдерживаемому гневу. После того, как я потерял Вэл, никто из близких и не попытается связаться со мной.

Я смотрю на трубку, поднимая стакан к губам, а телефон вновь звонит, вибрируя несколько раз, затем замолкает. Кто, чёрт подери, может названивать? Я пытаюсь мыслить здраво, но алкоголь делает своё дело – заглушает чувства и превращает логику в помехи.

Во вновь обретённой тишине я делаю большой глоток и прижимаю хрустальный стакан к груди. Да, вот в чём я нуждался – в высвобождении. В чём-то, что притупит боль для того, чтобы двигаться дальше. Крошечная часть мозга говорит, что я могу использовать этот гнев, боль, стыд и страх и нанести удар по врагам. Наконец, уничтожить их раз и навсегда. Если мне нечего будет терять, им хватит мозгов не вставать у меня на пути. Валентина – помеха. Всегда ею была. Но от этого не становится легче переносить боль.

Телефон вибрирует вновь, отчего раскалённое острие гнева даёт трещину и разбивается. Я кидаю стакан в стену над кроватью, хватаю телефон и кричу в трубку:

— Какого хера тебе надо? — С другого конца линии раздаются тихие рваные вдохи. Я напрягаюсь, чтобы расслышать хоть что-то поверх отдающегося в ушах стука сердца. — Кто это? — рычу я.

Затем тоненький дрожащий голосок шепчет:

— Валентина. Но это не... это, я... не надо, пожалуйста.

Она выплёвывает эти слова в едва различимой спешке.

Я сжимаю телефон в руках и падаю на пол в лужу бурбона и стекла. Штаны рвутся из-за осколков, намокая и смешивая алкоголь с кровью.

— Вэл? Ангел, это ты?

Я не ощущаю боли. В этот миг важна лишь Валентина.

— Да. Ангел. Да. — У нее прерывистый и испуганный голос.

— Скажи мне, где ты. Скажи, и я приду за тобой. Тебе же нужна помощь. Позволь помочь тебе.

Эффект от опьянения всё ещё не спал, но теперь мне легче видеть и чувствовать. Вэл в пределах моей досягаемости, и мне нужно лишь достучаться до неё и убедить вернуться ко мне. И тогда я никогда, черт подери, не отпущу её вновь.

— Скажи мне, ангел. Скажи, где ты. Позволь мне вернуть тебя домой целой и невредимой.

— Невредимой. Нет. Невредимой, — шепчет она, словно прижалась ртом прямо к динамику. Звонит Вэл с незнакомого номера, поскольку принадлежавший ей я отследил. Должно быть, она купила новый телефон или использует местный.

Я нажимаю на кнопку отключения звука и зову Кая, который слонялся у моей двери, словно боялся, что я могу сделать что-нибудь глупое.

— Кай! Сейчас же тащи сюда свою задницу.

Он вбегает в комнату босиком в расстёгнутой рубашке и без галстука.

— В чём дело, босс?

В тот же миг он замечает алкоголь и кровь и бросается ко мне, несмотря на то, что стекло рассекает его собственные ноги.

— Давай отведём тебя...

Я отмахиваюсь от него.

— Отъебись от меня. Валентина на связи; она звонит мне. Отследи грёбаную локацию.

Кай без промедления уносится из комнаты, и я вновь включаю звук и продолжаю слушать. Она тяжело дышит и мямлит что-то в трубку, пока я пытаюсь разобрать каждое слово, но у меня ничего не получается.

— Вэл, детка, пожалуйста... скажи мне, где ты. Пожалуйста. ― Я буду умолять... пойду на что угодно, лишь бы вернуть её.

Она говорит громче, и мне удаётся разобрать слова «отец» и «прячусь», но всё остальное звучит приглушённо, не помогает этому и её телефон. Наверняка дешёвка или там, где она находится, хреновая связь.

— Ну же, детка. Ты сильнее этого. Я знаю, что ты можешь сказать мне, где ты. Позволь мне помочь тебе.

Я зажимаю телефон между ухом и плечом, пока снимаю одежду по пути к гардеробу, и в считанные секунды переодеваюсь в новые брюки и чистую рубашку. Кровь на ногах и ступнях пока подождёт. Никаких серьёзных ранений. Правда, комната ещё какое-то время будет пахнуть очень дорогим бурбоном.

— Поговори со мной, Вэл, — приказываю я, когда застёгиваю манжеты, после чего заправляю рубашку в брюки. — Ну же, детка. Подскажи мне.

Втиснув ноги в обувь, несмотря на боль, я выскакиваю из комнаты и мчусь по коридору к Каю и Михаилу, которые сегодня выполняют обязанности нянек. Как будто хоть один из них сможет мне помешать в чём-то.

Я поднимаю взгляд на мониторы, пока Кай печатает на компьютере в исступлённом ритме.

— Давай же, ублюдок. Быстрее. Нам нужно найти её. Что-то не так. Я чувствую это и слышу это по её голосу.

Он игнорирует меня и продолжает работать, пока Михаил вкладывает оружие в кобуру и изучает карту из оружейной в углу.

— Есть идеи? — спрашивает он мгновение спустя, когда точка на карте города всё ещё движется.

— Вэл, помоги мне. Скажи нам, где найти тебя. Мы придём на помощь.

Она бормочет и всхлипывает, затем понижает голос до шёпота:

— Он накажет меня за это, будет так больно. Он заставит меня пожалеть об этом.

Меня охватывает пронзительная и цепкая вспышка страха, ещё больше разрушая эффект от опьянения. Она говорит обо мне? Ненавижу страх в её голосе.

Это разрывает меня на части. Передо мной тяжёлая задача – выследить её и заставить заплатить за то, что она покинула меня, или заключить в объятия, чтобы уберечь от всего на свете... включая меня.

Я сглатываю волну желчи. Чёрт подери. Когда мы были вместе, я был груб, но думал, что мы на одной волне, и Вэл понимала это и принимала. Она сказала, что сможет сделать это для меня. Неужели солгала?

Компьютер гудит, и я хлопаю Кая по плечу, когда точка останавливается на одном из дерьмовейших районов на территории её отца. Я выскакиваю за дверь с Каем и Михаилом на хвосте.

— Не клади трубку, ангел, я уже в пути. Оставайся там. И не смей, на хрен, уйти оттуда, иначе я выслежу твою задницу и заставлю пожалеть об этом.

Такое ощущение, что на то, чтобы завести внедорожник и выехать к сомнительному мотелю на карте, уходит часы. Почему она укрывается там? Мотель находится почти на окраине города, наверняка Валентина планировала остановиться там, прежде чем двинуться дальше и убраться из города. Если бы ей удалось, то, возможно, я бы никогда её не нашёл. Эта мысль заставляет меня похолодеть, и я застываю, чувствуя тревогу, Нет. Мы вернём её, и я удостоверюсь в том, что ангел никогда больше от меня не сбежит.

Я прижимаю телефон сильнее к уху.

— Ты всё ещё там, ангел? Мы в пути. Не волнуйся, всё будет в порядке.

Из неё вырывается ещё одно бормотание, и затем линия отключается. Из меня вырывается ругательство, и я бросаю телефон на приборную панель.

— Гони, Кай. Гони, словно твоя жизнь стоит на кону, потому что если я упущу её, я выстрелю тебе в голову, а потом выкину тебя за дверь.

Он, как обычно, не отвечает на мои угрозы, но следует приказу.

— Мы найдём её, босс. Она не сможет выбраться из района, прежде чем мы доберёмся туда, и эти люди... они бедны и помогут найти её, если она уже попыталась сбежать. Мы найдём её.

Меня ужасает, что он ошибается, и ужасает то, что он прав. Мне неведомо, что я сделаю, когда заполучу Валентину обратно. Меня охватывают противоречивые чувства, и я разрываюсь между тем, чтобы прижать её к себе и перерезать горло за то, что заставила меня испытывать эти чувства, а затем сбежала. Не могу это вынести, и не могу без неё жить.

Мы подъезжаем к мотелю, и лишь в одной комнате горит свет. Я выбираюсь из машины прежде, чем Кай успевает остановиться. Дверь закрыта, и я колочу по ней, полный решимости открыть её. Когда цепочка замка, наконец, рвётся, я замираю при виде картины за дверным проёмом: Валентина стоит над телом отца, вокруг которого растекается кровь. Её рубашка и джинсы в его крови. Как и рука, сжимающая чёрный пистолет.

Вэл смотрит мне в глаза, когда мы медленно заходим, затем поднимает пистолет и пятится в шкаф.

— Нет, нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Не подходите ближе! Остановитесь.

Я поднимаю руки в капитуляции, когда делаю небольшие шаги к ней. Кай позади меня, и Михаил за ним; оба повторяют мою позу. Один движется влево, другой вправо.

Вэл дрожащими руками наставляет на нас пистолет, пока я продолжаю удерживать её взгляд.

— Посмотри на меня, ангел. Успокойся. Всё хорошо. Ты теперь в безопасности.

— Должна была, — объясняет она дрожащим голосом. — Я не могла позволить ему вновь навредить мне. Не могла.

Я перевожу взгляд на тело, когда ног достигает лужа крови. В крепкой хватке его мёртвых рук различаю электрошокер. Не могу сказать, что меня огорчает — его смерть или что Валентина оборвала жалкую жизнь её отца. Только вот она не выглядит особенно счастливой.

Шок. Должно быть, у неё шок.

— Успокойся. Всё хорошо. Ты в безопасности. Опусти пистолет, и мы сможем выбраться отсюда. Он больше не навредит тебе, обещаю.

Вэл моргает и опускает взгляд на отца. Затем пистолет выскальзывает из её руки и ударяется о пол, звук выходит приглушенным из-за наличия дешёвого потрёпанного ковра. Как она нашла этот гадюшник?

Кай тянется вниз и убирает пистолет из зоны её досягаемости.

— Серийного номера нет. Это облегчит задачу.

Я бросаюсь вперёд и хватаю Валентину в охапку, обвивая руками. Она не противится, лишь мертво стоит на месте и неровно дышит, позволяя обнимать её.

— Ангел, — шепчу я ей в волосы. На Валентине старая бейсболка, воняющая затхлостью, поэтому я выбрасываю её. Без неё собранные вверх локоны пахнут всё так же... ею. — Ангел, я с тобой. Давай выбираться отсюда, чтобы Кай смог разобраться с этим беспорядком. Не волнуйся, с тобой ничего не случится. Отец получил по заслугам.

Я отстраняюсь ровно настолько, чтобы хватило взглянуть ей в лицо. Вэл выглядит бледной, и по щекам струятся слёзы. Как вдруг она сжимает ладонями мои руки, находясь в исступлённой горячности.

— Я должна была. Должна была защитить его. Ты веришь мне, так ведь? Веришь мне?

7

ВАЛЕНТИНА

Никогда не считала себя особо сильной. Не в той мере, в коей была Роуз. Прямо сейчас сама идея о том, чтобы быть сильной, кажется насмешкой надо мной. Всё тело дрожит, и я могу лишь цепляться за Адриана, пока он тащит спотыкающуюся меня к машине, припаркованной у мотеля. Я не различаю лиц других людей, когда миную их, и не слышу ничего, помимо собственного сердцебиения в ушах и звука выстрела, непрестанно повторяющегося в сознании. Кровь отца горячей липкой влагой пристала к пальцам и одежде.

От срыва меня ограждает несколько секунд. Что-то внутри меня, наконец, под давлением ломается. Отец пытался уничтожить меня на протяжении многих лет, и почти иронично, что ему это удалось, но только заставив меня лишить его жизни. Сэла больше нет. Отца больше нет. Роуз больше нет. Осталась лишь я.

Я кладу руку на живот и опускаю подбородок, надеясь, что Адриан не читает меня с привычной для него лёгкостью.

Даже с учётом того, что он наверняка меня убьёт, прикосновение его руки дарит мне самую малую толику уюта, и только это помогает мне сохранять рассудок.

Мир теряет чёткость, и я вновь слышу в голове выстрел, на этот раз громче и отчётливей.

Меня поднимают и усаживают на тёплую кожу внедорожника. Адриан исчезает, дверь закрывается перед лицом, но затем он обходит машину и садится рядом со мной, позади водительского сиденья.

— Ангел, — шепчет Адриан.

Горячая слеза скатывается по щеке. Почему она такая горячая? Ох, я замёрзла. Вот почему я дрожу. Чувствую такой холод, что с каждым выдохом ожидаю увидеть перед собой облачко пара. Но нет, это внутри. Содеянное мной теперь внутри навеки.

— Ангел, — вновь произносит Адриан, на этот раз громче. Я поднимаю взгляд на его лицо и не нахожу на нём злости, но с этим шумом в голове не могу распознать взгляд.

— Я,.. я... — поникаю я, пытаясь вымолвить что-нибудь, объяснить хоть что-то из... всего этого?

Грудь пересекает ремень безопасности, и я тут же понимаю, что Адриан затянул его потуже. Затем он дает мне в руки серебряную фляжку.

— Выпей, ангел. Это поможет тебе прийти в себя.

Адриан подносит мои руки с флягой ко рту. Я смотрю в его глаза, когда делаю большой глоток. Это какой-то сорт виски, который опаляет внутренности вплоть до самого живота. Тепло вытесняет холод, прожигая себе путь сквозь озноб и туманность мыслей. Он прав, это помогает. На этот раз я делаю ещё один большой глоток без наставления и закашливаюсь, чувствуя возникшее жжение.

Я передаю фляжку Адриану и облокачиваюсь на сидение. Пальцы всё ещё дрожат, но остальная часть тела, кажется, успокоилась.

Внедорожник отъезжает от света отеля, оставляя себя во власти теней. Я отваживаюсь взглянуть в лицо Адриана. Его полные губы сжаты в угрюмую линию, а щетина на подбородке гуще, чем раньше. Волосы неопрятнее обычного, словно он вновь и вновь пропускал сквозь них пальцы. Его тёмные локоны в беспорядке, но не в той степени, в коей находятся мои после того, как я игнорировала их несколько дней.

Я переключаю внимание на происходящее за окном и фокусируюсь на огнях. Теперь мы остались наедине, и сквозь шок начинает нарастать паника. Я позвонила ему, хоть и знаю, что не должна была. На тот момент я даже не помнила, как звонила, но что-то в голове подсказало, что Адриан был лучшей альтернативой.

Теперь, наедине с Адрианом, гнев почти разливается по задним сиденьям, и я пересматриваю свой выбор. Я ушла, поскольку у меня были на то основания, и я не уверена, что мне стоило возвращаться. Нет, я знаю, что не стоило. Он узнает правду о смерти его матери, и в ту же секунду я буду мертва, как и его сын, а он не сможет с этим жить.

В мгновение страха и шока я вынесла всем нам приговор.

Что-то прохладное касается щеки, и я дёргаюсь назад, ударяясь головой об окно. Адриан вытирает щеку салфеткой, которую вытащил бог знает откуда. Я пододвигаюсь ближе, чтобы ему было удобно, даже несмотря на то, что разум кричит выбираться из машины и бежать.

Руки вновь дрожат, и Адриан опять всовывает мне в руку фляжку, когда придвигается ближе и обхватывает подбородок, вытирая салфеткой сильнее. Мне приходит в голову, что он стирает с кожи кровь отца, отчего делаю ещё один большой глоток виски.

Не знаю, стало ли мне привычнее или рассудок просто всеми возможными способами цепляется за последние крупицы здравомыслия, но я не закашливаюсь в этот раз. Выпивка согревает меня ещё сильнее. Может, в пьяном состоянии будет легче выдержать конфронтацию. Может, будет легче принять свою смерть.

Когда я поднимаю фляжку, чтобы вновь отпить из неё, Адриан выхватывает её из рук и ставит между своих коленей. Я даю ему возможность и дальше продолжать вытирать лицо, но он уже спускается длинными мазками к шее. Я умираю от необходимости услышать от него что-нибудь... требование объясниться или обрушить на меня этот ужасный нарастающий гнев, чтобы это все закончилось.

В голове мелькает лицо отца с запечатлёнными на нём шоком и болью. За этим следует выстрел, затем всё повторяется вновь.

— Ангел?

Я моргаю и смотрю на него. Адриан по-прежнему прижимает руку с салфеткой к щеке с нахмуренным лбом, пока смотрит мне в глаза.

— Ты отключилась на мгновение. Дыши, ангел, и вскоре всё пройдёт.

Поскольку я не доверяю своему голосу, чтобы спросить, когда успела, я лишь киваю, надеясь, что сейчас это успокоит Адриана.

Но мне не дают долгую передышку, не то чтобы я её заслуживала. Когда он убирает руку от щеки, я понимаю, что пришло время... дать хоть какое-то объяснение тому, что я с трудом могу выдержать в сознании. Особенно, когда Адриан так близко; жар его тела, запах. Мне до боли хочется прикоснуться к нему, но не могу. Не сейчас. Не после того, как оставила его.

— Скажешь что-нибудь? — спрашивает Адриан наполненным болью тихим голосом.

Это мучает меня. Впивается в уже зияющую дыру в сердце, чтобы раздробить его сильнее.

Я не могу дать ему ответ, поэтому мотаю головой.

— И это весь твой ответ? Просто качаешь головой? Что случилось с тем, чтобы быть честными друг с другом? Именно из-за этого... — Адриан отворачивается к окну и кидает испачканную салфетку перед собой так сильно, что она отлетает к багажнику.

В мыслях он заканчивает слова... именно из-за этого я влюбился в тебя. Он не может заставить себя произнести их, хотя наверняка потерял всю веру в меня и решил, что того не стою.

Волнение об этом кажется абсурдным, учитывая, что я пытаюсь сбежать от него, чтобы покончить с нашей совместной жизнью, хотя она только началась.

Вновь даю волю слезам, и смахиваю их, отворачиваясь к окну, чтобы убедить себя, что Адриан этого не видит. Но он всегда всё видит. Видит сквозь меня все самые глубокие пропасти, которые пытаюсь скрыть.

Я вновь вижу отца, но на этот раз из меня вырывается вопрос.

— Теперь они убьют меня, казнят за его убийство?

Адриан вздрагивает от слов и берет меня за подбородок, сдавливая.

— Кто? Кто, по-твоему, убьёт тебя? Поэтому ты ушла?

Я качаю головой изо всех сил в его железной хватке.

— Нет, совет. Они придут за мной из-за того, что я убила отца? У тебя уже с ними проблемы. Не хочу, чтобы тебе вновь пришлось с ними разбираться. Особенно, учитывая то, что они оба получили по заслугам, и тебе бы не пришлось этим заниматься, если бы не я.

Слёзы стекают по щекам и его запястью, но он, кажется, не замечает этого.

— Не смей снимать с меня ответственность за смерть Сэла. Он получил по заслугам, и совет никогда не сможет подтвердить личность убийцы. У них нет тела. Что касается отца, Кай очень хорош в своём деле. Никто никогда не найдёт и следа. Совет проведёт расследование, но они ничего не найдут. Прекрати волноваться о том, что тебе не по плечу.

Его слова должны успокоить меня, но ничего не выходит. Каждая новая смерть на моих руках... Роуз, Сэл, отец... ещё одно клеймо на душе. Должно быть, во мне уже не осталось ничего хорошего.

Адриан немного тянет подбородок, возвращая мой взгляд к его.

— Вижу, что ты не слышишь меня. Не волнуйся об этом. Они хотят меня, а не тебя. Расследование о пропаже Сэла – лишь уловка, чтобы убрать меня. Наше общество любит правительственные перетасовки, и я знаю, что многие из членов совета ищут возможности воспользоваться этим.

Мне кажется странным говорить об этом сейчас после всего произошедшего и с всё ещё некой неопределённостью.

— Будем ли мы когда-нибудь в безопасности? — шепчу я.

Адриан крепче стискивает подбородок, пока не вынуждает меня отстраниться от него. Он отпускает меня, но продолжает сверлить взглядом.

— Я говорил, что смогу сберечь тебя. Ты сама ушла и подвергла себя опасности. И я не позволю этому случиться вновь.

Я тяжело сглатываю и киваю:

— Чего ты хочешь от меня?

— Ответов, ангел. Ты не представляешь, как я сходил с ума от беспокойства. С этого момента ты и шага не ступишь из нашей спальни без моего разрешения.

Его властный и требовательный приказ – ничто иное как показатель поведения с момента, как он заявил на меня права. И всё же, меня мало интересует перспектива оспорить его слова. По факту, во мне осталось мало сил. Усталость давит на плечи и тянет вниз.

— Что мы теперь будем делать? — шепчу я.

Адриан приближается ко мне и вытаскивает ещё одну салфетку из кармана сиденья перед ним.

— Прямо сейчас я собираюсь убрать с тебя ещё немного крови, прежде чем ты с широкой улыбкой пройдёшь через лобби к лифту.

Адриан вытирает мне лицо, пожалуй, сильнее необходимого, но я послушно позволяю ему делать всё, что пожелает. Даже если бы мне захотелось, я бы не смогла его остановить.

Когда Адриан доволен результатом, он бросает салфетку на пол. Я жду, что он вернётся на свое место, но Адриан придвигается ближе.

— Когда мы окажемся дома, ты дашь мне ответы. Не думай, что ты выпуталась из положения, раз ещё не раздел тебя и не заставил говорить.

Мысль о том, что Адриан будет использовать секс, чтобы выудить ответы из моего разгорячённого тела, отключает на мгновение мозг. Я ни на секунду не сомневаюсь, что он сможет это сделать, особенно, видя взгляд, которым он меня сейчас одаривает.

Я с трудом сглатываю, что звучит достаточно громко, чтобы заглушить все звуки города, которые мы минуем.

— Так совет не убьёт меня? ― Я верю, что Адриан сможет защитить меня от них, но это ещё не значит, что я в безопасности.

Адриан вновь двигается и нежно проводит большим пальцем по моей щеке.

— Совет и пальцем тебя не тронет, ангел. Но это не значит, что я сам не убью тебя. Я ещё не решил.

Меня охватывает дрожь, когда я смотрю в его глаза. Угроза больше напоминает обещание... и станет ещё хуже, когда Адриан узнает правду.

8

АДРИАН

Как бы мне ни хотелось, я не могу убить Валентину. Было бы проще просто вычеркнуть её из жизни. Тогда Валентина не сможет причинить мне боль, её не смогут использовать против меня, и она не сможет бросить меня, как это сделали все остальные.

Я устраиваюсь на сиденье подле Валентины и пытаюсь игнорировать её дрожь. У нее шок, поэтому дал ей выпить. Это все, чем могу помочь на данный момент.

Когда мы прибываем в пентхаус, я снимаю пиджак, прикрываю, как могу, капли крови на ее одежде и помогаю Валентине выбраться из внедорожника, после чего приподнимаю её подбородок, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Улыбнись и войди так, словно всё как обычно.

Вэл кивает и тяжело сглатывает. Охрана знает, что она пропала, но лишь несколько избранных. Штатные охранники не посвящены в ежедневную работу службы. Не хочу, чтобы у моих людей возникли сомнения по поводу нашего присутствия, когда они увидят нас вместе. В эти дни я не знаю, кому доверять, за исключением моей пятёрки, поскольку шпионы всегда готовы нарушить союз за достаточно высокую цену.

Я прижимаю Вэл к себе, и она замирает; улыбка становится вымученной и натянутой. Сгодится, поскольку большинство моих подчинённых опасаются даже смотреть на неё подолгу, потому что страшатся того, что могу с ними сделать. Выгодно быть королём.

Я завожу её в лифт с окаменевшим телом, даже когда Вэл цепляется за мою руку поверх того места, где держу её за талию.

Когда мы выходим из лифта, в пентхаусе никого нет. Валентина замирает, переступая порог в фойе, и сильно вздрагивает, но затем вновь обретает контроль. Я веду её в спальню, потому что у нас сейчас состоится допрос с пристрастием, и мне необходимо уединение.

Я отпускаю её, когда мы заходим в спальню. Вэл ковыляет несколько шагов, а затем опускается в кресло в углу, свесив голову; яркость и сияние в ней потускнели и лишились блеска. Это моя вина? Или отца?

Остаётся вопрос...

— Почему ты ушла, ангел? ― Стараюсь сохранять спокойствие и невозмутимость в голосе. Может, если я останусь спокоен, Вэл, наконец, даст мне хоть какое-то объяснение.

Она качает головой после нескольких секунд тишины. Я опираюсь руками на кресло напротив её и противлюсь желанию отшвырнуть его через всю комнату. По крайней мере, она не притворяется, что не слышит меня. Я обхожу кресло и стаскиваю резинку с волос Валентины, чтобы локоны рассыпались по лицу и плечам, где им и место. Волосы свисают тусклыми, грязными и растрёпанными прядями, отражая её состояние.

Меня убивает видеть Вэл в таком состоянии – тень женщины, которую я люблю. Если бы она только сказала мне, в чём проблема, чтобы я смог исправить это. Вернуть нас к тому времени, когда она не боялась посмотреть мне в глаза. Неужели прошло всего несколько дней? Такое ощущение, что я не прикасался к ней так долго... слишком долго.

— Ты собираешься мне что-нибудь сказать? Или будешь сидеть здесь, пока я не вытащу это из тебя? Знаю, что ты не хочешь, чтобы я становился таким, но стану... пока ты не скажешь, в чём проблема. — Я сжимаю руки в кулаки на спинке кресла и стараюсь сохранять спокойствие. Ненавижу это чувство, словно всё во мне свирепствует, желая выбраться наружу, если не услышу от неё хоть что-то в защиту, объясняющую её действия.

Это трусливое хныкающее создание – не та женщина, которая пришла ко мне с просьбой о сделке несколько месяцев назад. Она – не та женщина, что разделась догола и обнажила боль в обмен на обещание.

Но теперь... Вэл должна сдержать его. И я не дам ей возможность пойти на попятную, когда я наконец-то выполнил часть сделки. Взяться за отца было бы вишенкой на торте и избавило бы её от этой боли, но, возможно, однажды она будет благодарна за то, что смогла нажать на этот спусковой крючок.

Я опускаюсь перед Валентиной и приподнимаю её подбородок. Она зажмуривается, и я стискиваю её подбородок чуть сильнее.

— Ты - не ребёнок, ангел, поэтому прекрати себя вести по-детски. Что не так? Что происходит? Скажи мне.

Вэл шмыгает носом.

— Или что? Ты вытащишь это из меня с помощью пыток? Заставишь сказать тебе, что мне бы не хотелось, лишь бы мне остановить тебя? Не выглядит как хорошая стратегия.

Смелые слова для женщины, которая не прекращает дрожать с тех пор, как я вытащил её из номера мотеля.

Я отталкиваю Вэл за подбородок, впечатывая в кресло.

— Ты можешь думать, что я неравнодушен к тебе, и это правда, но я всегда получаю то, что мне принадлежит. Мы заключили сделку на крови, и я выполнил свою часть. Твоя часть проста... ты принадлежишь мне. — Я поднимаюсь и обхожу другое кресло. — Всё просто. Ты соблюдаешь свою часть сделки, и мы в расчете. Если ты попытаешься сбежать, как только обретёшь свободу, я прикую тебя к кровати, как питомца.

Вэл всхлипывает, но я не позволяю этому прорваться сквозь гнев, который собираю вокруг себя как щит. Мне никогда не нужно было защищаться. Пока не появилась она. Вэл делает что-то со мной, меняет меня, пока во мне не остаётся лишь желание впиваться в её кожу вновь и вновь.

— Почему ты говоришь всё это? — шепчет она.

На этот раз я отшвыриваю кресло. Отталкиваю прочь с пути, чтобы было проще добраться до неё. Беру руки Валентины в свои и встряхиваю её.

— Когда я проснулся пару дней назад, я думал, что знаю своё место в мире. А затем вернулся домой в пустой пентхаус, и первой мыслью было, что кто-то предал меня и забрал тебя. Мне не пришло в голову, что ты была той, кто всадил мне нож в спину. А сегодня ты позвонила мне, прося о помощи, и я тебе её оказал. Всё, что мне нужно взамен, это ответы... А ты не можешь дать мне даже этого.

В ответ Валентина лишь опускает голову. Тяжёлые слёзы падают на испачканные кровью джинсы тёмными точками.

Я вновь впечатываю Вэл в кресло, чувствуя отвращение. Даже после того, как её пытал и оставил умирать жених, она не была такой бесполезной. Почему сейчас Валентина в таком состоянии? Что произошло, что она так боится меня или чего-то, о чём мне не говорит?

Остатки алкоголя в организме вызывают усталость, но я не могу спать, когда знаю, что она может выйти за эту дверь посреди ночи.

Я расхаживаю по комнате, желая сжечь немного гнева, прежде чем сделаю что-то, о чём потом пожалею.

— Почему ты просто сидишь и плачешь? Почему не оправдываешься? Не скандалишь? Не кричишь? Хоть что-то! — рычу я.

Вэл вздрагивает, но ничего не говорит. Ни одного убедительного или порицательного слова.

Может, поэтому так больно? Она решила, что я не стою того, чтобы за меня бороться, что всё, что между нами, не стоит того, чтобы за это бороться. Но почему? Ненавижу не иметь ответов и ненавижу, что Вэл не даёт мне никаких объяснений. Каждый удар сердца в молчании лишь усиливает гнев.

На этот раз, когда я прохожу мимо журнального столика у стены, смахиваю рукой всё лежащее на столешнице, в результате чего стакан и всё остальное падают на пол блестящей грудой обломков. Это не имеет значения. Я не свожу с Вэл глаз, ожидая ответа. Любого ответа, помимо слёз и дрожи... пожалуйста.

Я переступаю через осколки и подхожу к прикроватной тумбочке, затем бросаю хрустальную лампу в стену рядом с её креслом. На этот раз она даже не вздрагивает. Валентина держит руки между бёдер, а подбородок опущенным, пока слёзы продолжают струиться по лицу. Словно она абсолютно одинока, и меня совсем не существует рядом с ней.

— Блядь, да сделай что-нибудь! — кричу я.

Ничего. Даже импульса движения.

Ну что ж. Если она не хочет постоять за себя и никак не реагирует на меня, ладно. По крайней мере, она окажет уважение, которое мне причитается как её мужу и главе семьи Доубек.

Выпрямившись во весь рост, я поправляю рубашку и обеими руками приглаживаю волосы. Чтобы поправить их, потребуется нечто большее, чем мои нынешние усилия, но это не имеет значения, поскольку Валентина даже не смотрит на меня.

Когда я прохожу обратно, стекло хрустит под ногами, пока я втаптываю его в паркет. Я останавливаюсь у её кресла и кладу руку на спинку.

— Ты разочаровываешь меня, Валентина. Мне не нравится чувствовать разочарование. Ты принадлежишь мне, и я собираюсь удостовериться, что весь мир будет знать об этом. В этом случае, — я опускаюсь возле её кресла, поднимая осколок разбитого стекла, что упал подле её ног, — если ты решишь уйти от меня вновь, не останется ни единой души, которая не подкинет тебя на мой порог в тот же миг.

Вэл вновь дрожит, но в этот раз это не только её руки, а все тело.

Я падаю на колени и разворачиваю её кресло лицом к себе, пока стекло врезается в ладонь. Красные капли окропляют пол, и Вэл фокусируется на них широко раскрытыми глазами, пока приоткрывает рот. На мгновение она исчезает, и я знаю... Боже, я знаю... она вновь видит смерть отца. Вновь и вновь в её сознании. Временами я всё ещё вижу кошмары о смерти отца. Но это не остановит меня, и я встряхиваю её, чтобы вернуть Вэл в сознание, требуя подчинения, которое она уже должна была мне выказать.

— Валентина, — рявкаю я. — Сосредоточься, ангел.

Я поднимаю стекло, блестящий красный край заострён и уже запятнан. Она переводит внимание на стекло и возвращает обратно ко мне. Знаю, что Вэл ещё этого не видит, поскольку даже я не вижу этого. Нет. Тело словно овладело мной, основные инстинкты взяли верх, особенно когда у Валентины нет достаточно веской причины, чтобы объяснить уход. Не то чтобы мне удавалось придумать вескую причину для этого.

Прижимаю острие осколка к её оголённому предплечью, и она застывает, издав возглас. Когда Вэл начинает отстраняться от меня, я хватаю её запястье и прижимаю его к её бедру.

— Нет, ангел. Я дал тебе шанс поговорить со мной. Дать мне увидеть причину. Теперь другие потребности взяли верх, и я хочу лишь одного – пометить тебя, взять, овладеть, как я того заслуживаю.

Вэл скулит, и я ненавижу звук, что срывается с её губ. Даже в тот день, когда я вынудил её раздеться догола перед собой, она не издавала таких жалобных звуков.

— Почему ты делаешь это?

Провожу острием стекла по её коже в длину не более чем на несколько миллиметров. Крошечная капля крови попадает на грань, смешиваясь с моей собственной.

— Я хочу высечь своё имя на каждом сантиметре твоего тела, чтобы никто, ты в особенности, никогда не забыл, кому принадлежишь.

Я смотрю на эту каплю крови, восхищённый идеей своего имени в этом месте... каждой буквы в качестве белых шрамов на её персиковой коже. Но я не двигаю рукой. Даже когда мной движут основные инстинкты, я не могу навредить Валентине так, как это делали отец и жених.

Я почти готов выкинуть стекло, убрать его с глаз, чтобы я не закончил то, что начал, когда Вэл кладёт руку поверх моей.

Я смотрю в её покрасневшие глаза, и из меня вырывается вздох. В её взгляде нет страха... в нём что-то более мягкое, нежное... это крошечный проблеск женщины, что я люблю.

— Если это то, что тебе требуется, чтобы простить меня, тогда сделай это. Я выдержу это. Выдержу ради тебя.

9

ВАЛЕНТИНА

— Я сделаю всё что угодно ради тебя, — шепчу я. — Что бы тебе ни понадобилось.

Адриан подносит осколок стекла к моему лицу, пока я всё ещё цепляюсь за его руку.

— Только вот не останешься. Ты сделаешь что угодно ради меня, только не останешься.

В его голосе пучина боли. Тень предательств, которые он переживал вновь и вновь за свою жизнь – матери, отца и теперь мной.

Меня осеняет, что я лишь прибавила ему боли. Вплела своё предательство ко всем остальным, кого Адриан любил. Руки дрожат, и я позволяю им упасть на колени, чтобы только он вжимал стекло в мою щёку.

— Сделай это, — говорю я, надеясь, что он слышит извинение в моем тоне. — Делай то, что тебе нужно, чтобы простить меня.

Адриан смотрит мне в глаза, мечась из стороны в сторону, его глаза тёмные и неотступные. Всё в Адриане кричит, чтобы прижать острие к моей плоти и дать порезать меня. Чтобы запечатлеть себя во мне навеки. И это станет более вечным, чем наши свадебные клятвы.

Когда его руки начинают дрожать, кончики пальцев быстро двигаются по моей щеке, после чего Адриан бросает стекло. Оно ударяется о пол и разбивается у наших ног, присоединяясь к остальным осколкам.

Адриан крепко сжимает мои руки, сдавливая меня пополам как лист бумаги. Не для того чтобы причинить боль, что можно сказать по линии его челюсти, но чтобы напомнить, как близко к краю он находится. Если бы я знала, как вывести его к свету, я бы сделала это, но боюсь, что я никогда не смогу вновь понять, как это сделать. Учитывая то, насколько я запятнана кровью.

Я закрываю глаза и вдыхаю его запах. Даже когда боялась, что Адриан выследит меня и найдёт... было также страшно не увидеть его вновь. Боялась никогда больше не провести рукой по линии его челюсти и не вдохнуть чистый ароматный имбирный запах. Вот о чём я думала, пока была одна. Об этом запахе. Даже сейчас он овевает меня, успокаивая как в далеком прошлом.

Когда Адриан рукой подхватывает ноги и поднимает меня, я распахиваю глаза. Но я не запускаю руки в его волосы и не обвиваю шею. Адриан наверняка не отвергнет меня, но если отвергнет, я не вынесу этого после всего произошедшего.

— Расслабься, ангел. Я просто вымою тебя, — шепчет Адриан.

В отличие от первого раза, когда он мыл меня, Адриан включает душ и заводит нас обоих внутрь полностью одетых. Когда мы оказываемся под струями воды, омывающими великолепными горячими брызгами напряжённые мышцы, Адриан срывает с себя одежду. В его взгляде не осталось ничего от осторожного и осмотрительного мужчины. Словно мой уход лишил Адриана этого. Это причиняет боль, потому что это я в нём любила.

Одежда Адриана лежит влажной кучей в углу, и я с трудом сглатываю от вида его эрекции, отскакивающей от живота, когда он хватает меня за талию и притягивает к себе.

— Я сказал тебе успокоиться, Валентина. Не хочу повторять это вновь. Я не буду трахать тебя в душе, пока твою кожу усеивает кровь отца.

Мне нечего на это ответить, поэтому я просто киваю и позволяю Адриану снять с меня грязную одежду. Он кидает её поверх кучи, а затем оттирает кожу мочалкой и мылом, пока она не начинает краснеть. Имбирный запах витает вокруг нас в воде и по нашей коже. Даже пар выносит запах из кабинки. Я повисаю в объятиях Адриана, как кукла, чья ниточка, наконец, достигла предела.

— Расслабься, — шепчет Адриан. Он гладит меня по спине и покачивает напротив себя. Не в сексуальном смысле, а как ребёнка в объятиях.

Тот факт, что Адриан пытается утешить меня после содеянного мной, непомерно усиливает боль в груди. Она прожигает меня изнутри. Я чувствую стыд от того, что ушла и даже не смогла это как следует сделать, а теперь он обнимает меня, спасает от полного разрушения и моет пальцы ног, ибо даже туда каким-то образом попала кровь.

— Думаю, тебе понадобится новая мебель, — произношу я ему в грудь.

В его тоне проскакивает доля юмора.

— Что?

— Я всё замарала кровью. Не знаю, сможет ли кто-нибудь очистить от неё машину и кресла в спальне.

Адриан отстраняется и смотрит мне в глаза. Крошечная складка пересекает его лоб.

— Тебя заботит мебель?

Прежде чем я успеваю ответить ему, Адриан выключает воду, выводит меня из душа и заворачивает в полотенце. Мне не хватает времени сделать что-нибудь с локонами или просто вытереть воду, когда он вновь подводит меня из ванной к кровати.

Я забираюсь на неё и подползаю к своей стороне, хоть и чувствуется это неправильным, когда наши отношения в критическом состоянии. Адриану нужны объяснения, и в итоге он вытащит их из меня, так или иначе. Адриан ведь знает каждую мою струну, как для боли, так и для удовольствия.

Он тянет меня за лодыжку, протаскивая по кровати на спине, полотенце сбивается и развязывается, оставляя меня обнажённой с раздвинутыми ногами и желающей его так сильно, что сводит живот.

Только Адриан не касается меня. Он укладывает меня в ту позу, в которой меня хочет, убирает руки и проводит ими вверх и вниз по своей длине.

— О нет, ангел, ты не заслуживаешь права кончить в ближайшее время. Я планирую заставить тебя потрудиться ради этого. Если у тебя для меня нет ответов, то у меня для тебя тоже совсем ничего нет.

Пальцы покалывает, и сводит живот. Каждая жилка в теле кричит потереть клитор и взять всё в свои руки. Но если я сделаю это, Адриан разозлится. Для него это будет нарушением сделки. Поэтому я прижимаюсь кулаками к бёдрам, сжимая сизое покрывало так сильно, что оно колет кожу.

Я наблюдаю за тем, как дрочит Адриан. Одна рука опускается вниз, чтобы поиграть с внутренней стороной моего бедра, а другая яростно двигается, пока он разглядывает мою наготу. Я наливаюсь жаром от глубины его взгляда и отвожу взгляд, после чего он шлёпает внутреннюю сторону моего бедра достаточно сильно, чтобы я почувствовала боль.

— Я не разрешал тебе прятаться.

Я тяжело сглатываю и слабо киваю, смотря вновь на эрекцию, крепко зажатую в его руке. Адриан работает всё активнее и быстрее, пока второй рукой он всё глубже впивается в кожу. Не думаю, что он осознает это, как и тот факт, что завтра там будут синяки. Это перестаёт иметь значение, когда я замечаю каплю влаги, стекающую с темной головки. Адриан убирает её при следующем движении, смешивая с водой, которую он не стёр с тела после душа.

Я облизываю губы, отчего Адриан сильно стискивает зубы. Адриан кончает почти в замедленном движении, разбрызгивая белую липкую смесь по моим ногам, бёдрам и даже на грудь.

Пока я наблюдаю за этим, приоткрыв рот, Адриан втирает капли в мою кожу, встречаясь со мной взглядом, пока каждый отпечаток не остаётся липким на моём теле.

Я не шевелюсь, наблюдая и ожидая, пока тело натянуто, как тетива. Чтобы подвести меня к краю, ему понадобится всего несколько секунд. Я слышу в ушах звук собственного сердца и тяжело дышу, крепче сжимая постельное белье.

— Оставайся здесь, ангел. Сейчас вернусь.

В голове вертится мысль позвать Адриана обратно, уговорить, подразнить, чтобы он высвободил меня из этого плотского ада. Конечно, я не делаю этого, не желая привести его ещё сильнее в ярость. Так или иначе, Адриан достаточно скоро выудит из меня нужные ему ответы.

Я расслабляюсь на матрасе даже со скользкими бёдрами и бешено бьющимся сердцем. Это был долгий день, о котором не могу думать в данный момент, пока в памяти всё так свежо. Прямо сейчас мне необходимо сосредоточиться на будущем и том, как я смогу защитить себя, когда Адриан узнает правду о содеянном мной с его матерью.

Я перекатываюсь на бок и прижимаю колени к груди, прикрывая наготу и стыд.

Адриан возвращается в комнату, привлекая внимание к рельефным мышцам и гипнотическим движениям. Он так красив, что у меня перехватывает дыхание. Просто смотрю, как Адриан подходит к другой стороне кровати, а затем забирается ко мне на смятые одеяла.

Я не обратила внимания, что у него что-то было зажато в руке. Но сейчас узнаю пистолет для чипов, который доктор использовал на мне после того, как я пришла в себя. Прошло всего несколько месяцев, но такое ощущение, будто прошли годы, даже десятилетия с тех пор, как я была той скулящей девочкой, парализованной во мраке.

Адриан поднимает его и поворачивает меня за бедро лицом к себе.

— Такова сделка… — говорит Адриан, загружая что-то в маленькое устройство и нажимая на кнопку сзади. Оно чем-то напоминает пистолет для горячего клея, только насадка кажется острой и чертовски болезненной.

Я жду, пока он закончит мысль.

— На этот раз я установлю датчик слежения сюда. ― Адриан проводит пальцами по мускулистому изгибу шеи. — Ты не сможешь извлечь его, не убив себя. Мне бы и в первый раз так сделать, но не пришло в голову, что ты отступишь от сделки.

Горячее липкое чувство вины снедает весь путь от живота до самого горла. Больше всего оно разъедает из-за желчи в его тоне.

Я сглатываю и киваю. Что ещё мне остаётся? Если не соглашусь, он наверняка убьёт меня и впоследствии избавит себя от нервотрёпки. Если соглашусь, Адриан убьёт меня в любом случае, как только узнает скрываемый мной секрет. У меня нет достойного выбора, поэтому выбираю тот, с которым смогу прожить как можно дольше.

Я убираю всё ещё влажные локоны в сторону и наклоняю голову, чтобы обнажить шею. Адриан двигается вперёд, задевая коленями кончики сосков, когда наклоняется, чтобы найти место, где собирается сделать инъекцию.

— Хорошая девочка.

Я опираюсь на его голое колено для поддержки, когда меня поражает первый укол пистолета. Всё кончено в течение нескольких секунд, и Адриан откидывается назад, сканируя моё лицо. Горячая струйка крови стекает по моей шее и скатывается на постельное белье, пачкая и его.

— Ты в порядке?

Я киваю, смахивая слёзы, выступившие на глазах. Больше от чувства злости и отчаяния, чем от реальной боли. Чувствую лишь тупую боль под кожей. Надеюсь, всё пройдёт к утру.

— Я в порядке. Теперь можем лечь спать? Я так устала.

Не говоря ни слова, Адриан вовлекает меня в объятия и укладывает мою голову на подушки. Мою подушку. Нашу подушку.

Ещё больше слёз струится по лицу, и теперь я не могу их остановить. Даже не пытаюсь. Адриан тихо берёт телефон и заглушает весь свет, затем стискивает меня в объятиях. Я прижимаюсь влажным лицом к его груди, оставляя на нем слёзы. Я чувствую себя ещё хуже, позволяя утешать себя сейчас, зная, через что Адриану предстоит пройти, когда он узнает правду. Но я не могу его утешить в таком состоянии. Может, через день или два я смогу собраться с силами и попытаться спасти нас всех вновь. Сейчас мне нужно двигаться дальше.

— Ангел, — шепчет Адриан в потемневшую комнату. — Если ты уйдёшь от меня вновь, я убью тебя. Без промедления, и не буду выслушивать твои оправдания.

Во мне зарождается страх вслед за горечью. Его голос спокоен, безупречен, словно острие клинка, который он уже использует на мне со смертельной точностью.

10

АДРИАН

Когда Вэл дома, всё ощущается правильным. Впервые за несколько дней мне хочется спать, но я не могу отогнать вопросы, на которые нет ответов. Почему она сбежала? Куда направлялась? Кого встретила и, самое главное, кто ей помогал?

У неё был мобильный, одежда, еда... и этого не было при ней, когда она выходила из здания. У неё могла быть разве что одежда, но на этом всё. Остальное ей пришлось бы покупать в другом месте, или кто-то должен был принести ей это.

Первые подозрения падают на Кая. Но даже если бы он помогал Вэл, он не стал бы лгать об этом. Маленькая ложь другим – ничто, но мне... никогда. Никто из пятёрки не посмел бы помочь ей сбежать, а потом проводить время в её поисках вместе со мной. Особенно учитывая, что состояние Андреа после нападения всё ещё оставляет желать лучшего.

После бегства Валентины никто из нас не смог как следует осознать смерть Винсента. Конечно, согласно его желанию, он был кремирован, но никто из нас не смог выпить или поделиться глупыми историями о нём. Вэл украла это у меня, и это ещё один пункт в её постоянно растущем списке грехов. И первым в этом списке значится то, что она не отвечает на чёртовы вопросы.

Я вглядываюсь в спящее лицо моего ангела, прижавшееся к изгибу моего плеча. Она идеальна, почти что ожившая кукла. И так юна. Когда ты смотришь в её глаза, невозможно не почувствовать в них опыт жизни. Но сейчас прекрасные глаза закрыты, и она выглядит такой хрупкой и юной.

Пометить её спермой и установить датчик слежения обратно под кожу было не достаточной мерой, чтобы унять гнев. Я сжимаю пальцы и осторожно встаю с кровати, чтобы не разбудить её, и иду в ванную, чтобы набрать стакан воды. Даже когда я быстро проглатываю её, оставляя капли на голой груди, я смотрю на дверной проём, ведущий обратно в спальню.

Вэл думает, что сейчас она в безопасности, но не представляет, как далеко я готов зайти, чтобы защитить то, что принадлежит мне. Она не должна была искать моей помощи, если не хотела вновь принадлежать мне. Я бы никогда не прекратил искать её, даже если бы на это ушли годы, но Вэл могла бы быть свободна дольше, если бы бежала быстрее, дальше, глубже во тьму. Но и тогда... я бы выстроил там себе дом, и даже свет не смог бы уберечь её.

Я ставлю стакан на столешницу и возвращаюсь в спальню. Прохожу по усыпанному стеклом полу до гардероба, натягиваю боксеры и вновь подхожу к кровати. Я быстро разглядываю Валентину и убеждаюсь, что она в порядке и всё ещё дышит, после чего выхожу по обломкам нашей спальни в коридор. Здесь воздух не пахнет ею, возбуждением и сексом. Здесь чисто; я делаю несколько вдохов и направляюсь в кабинет.

Так как ещё рано, на пути мне никто не встречается, когда вхожу и сажусь в кресло. Я открываю ноутбук, а затем просто смотрю... желая сделать что-нибудь, чтобы вернуть внимание к тому, к чему нужно – уничтожить совет раз и навсегда.

Я смотрю на экран ещё мгновение, а затем вздыхаю, выводя на экран записи камер, которые просматривал десятки раз. Каждая из них была связующим элементом в том, почему Вэл ушла в тот день. Когда я ушёл на призыв совета, то ни на секунду не допускал мысли, что по возвращению её не окажется дома. Вновь накатывает боль, и комок в горле спускается в грудь. Не могу избавиться от этой тупой боли.

Подобно тому, как я делал это последние несколько дней, я просматриваю и пересматриваю записи. У меня не было камер под каждым углом вокруг пентхауса, потому что предпочитал уединение, но теперь люди не смогут даже посрать без камер.

Я смотрю их по кругу вновь и вновь. Ничего нет. По крайней мере, ничего, что дало бы мне хоть какой-то ответ на вопрос, почему она ушла или кто помог ей. Мне нужны ответы на оба вопроса, прежде чем начать восстанавливать наши отношения.

Вэл принадлежит мне. Её жизнь, секреты, ложь... всё это – моё. Факт, что она всё скрывает, – совсем иной вид предательства. И это может разрушить нас навсегда, если ангел не подчинится моим требованиям в ближайшее время. Сейчас я дам ей поспать, но утром мы вновь начнём допрос с пристрастием.

Я начинаю смотреть, но потом останавливаюсь, задерживая палец над кнопкой. Я смотрел камеры с того места, где она вышла из здания, и уличные камеры, но не просматривал ни одной камеры внутри дома, помимо той, что в фойе.

Мне хватило минуты, чтобы найти ещё несколько камер, с которых можно было получить записи. Большинство из них были вполне невинными... её ежедневная рутина. Но кое-что, в частности, заставило меня остановиться и перемотать назад.

В какой-то момент Вэл зашла ко мне в кабинет. С момента переезда она ни разу не заходила сюда, лишь в командный центр. Не потому, что мне нужно было держать её подальше, просто в этом никогда не возникало необходимости, поскольку большую часть времени я проводил там или с ней.

Я поднимаю ещё несколько архивных резервных копий, камеру в кабинете, которая лишь иногда остаётся включённой. Обычно для встреч я её отключаю. Мне не нужны видео-доказательства моих действий или чего-либо, что Кай или другие могут организовать от моего имени.

Благо, появляется файл с датой её ухода, и я быстро открываю его, перематывая на время, которое совпадает с временем файла из коридора, ведущего в кабинет.

Здесь видно, как она входит в кабинет, включает свет и быстро изучает обстановку. Всё вполне нормально, пока она не обходит стол, чтобы изучить фотографии на полке. На мгновение я оглядываюсь через плечо на рамки, а затем возвращаюсь к экрану. Что заставило её остановиться и взглянуть на них? Почему сейчас, почему сегодня?

Я наклоняюсь, чтобы взглянуть внимательнее. Она по очереди рассматривает фотографии, проводя по ним пальцами. Хотел бы я видеть её лицо и знать, о чём она думает, но вижу лишь её спину и руку под углом камеры.

Вэл замирает, когда её рука задерживается над одной из рамок. Затем она поднимает её и внимательно изучает, поднеся к лицу, словно пытаясь запомнить. Так же быстро она бросает её и выскакивает из комнаты.

Я поворачиваюсь и изучаю полку сверху донизу. Одной фотографии нет. Я нахожу её на полу, стекло поверх фотографии разбито. На снимке я с матерью, когда был ещё мальчишкой, это было снято незадолго до её исчезновения.

Почему это её расстроило? Валентина поняла, что это я с мамой? Почему увиденная фотография заставила её бежать так, словно она увидела призрака?

Я аккуратно ставлю фотографию обратно на полку, отмечая, что нужно заменить разбитую рамку. Может, Вэл думала, что я расстроюсь, поскольку она разбила рамку именно с этой фотографией. Я надеялся, что она уже знает меня, чтобы понимать, что, несмотря на мой характер, я не стану наказывать её за такую случайность.

Ещё некоторое время я смотрю на фото, а затем вновь поворачиваюсь лицом к камере. Теперь у меня ещё больше вопросов и всё ещё нет ответов.

Пришло время ангелу ответить за свои поступки. Я позволил ей достаточно долгий отдых.

Я выключаю свет по пути в коридор и натыкаюсь на кого-то в тени.

Тихий возглас боли говорит мне, что это Андреа. Я отпускаю её запястья, которые схватил, чтобы она не упала от нашего столкновения.

Андреа отходит на расстояние в несколько шагов. Даже во тьме я вижу желтеющие синяки на её коже. На ней одежда тёмного цвета... фиолетовая? Затянутая от горла до ног, но она всё ещё пытается перекинуть волосы через плечо, чтобы скрыть лицо.

Я поднимаю руки в знак капитуляции, чтобы она знала, что я больше не прикоснусь к ней.

— Прости, я не заметил.

— Прекрати. Не разговаривай со мной как с инвалидом.

Мне так и хочется огрызнуться в ответ на её тон, но я знаю, что ей больно, а я не стану добавлять расстройств подчинённым, когда они разбиты. Если Андреа поможет то, что она выместит это на мне, тогда я смогу это вынести и позволить ей воспользоваться ситуацией для исцеления.

— Что ты делаешь на ногах в такой час?

Андреа напрягается, пока луч света освещает перевязанные костяшки её пальцев.

— Не могла уснуть. Я только схожу на кухню попить.

У всех моих подчинённых есть квартиры или дома в других местах. Но у них также есть комнаты здесь, в пентхаусе, которыми они могут воспользоваться по своему желанию. Моя пятёрка – единственные, кому можно приходить и уходить без особого разрешения.

— Я пойду с тобой.

— Нет, всё в порядке. Мне не нужна нянька. Я просто схожу попить.

У меня лопается терпение. Я подхожу ближе и нагибаюсь.

— Следи за тоном, Андреа. Знаю, что тебе нужно исцелиться и что тебе не нужна опека, но я могу вытерпеть определённое количество оскорблений, прежде чем ударю в ответ. И моим ударом всегда служит смерть.

Она опускает подбородок. Подчинение никогда не было в её природе, и мне очень больно видеть это сейчас.

— Ты готова сказать мне, кого я уничтожу за то, что он навредил тебе?

Она, как и Валентина, ничего не рассказала ни о нападавших, ни о нападении. Пока что информацию мне удалось узнать лишь из медицинского заключения доктора. И даже в этом случае его пришлось убеждать, чтобы заставить передать бумаги.

— Пока что нет. Не хочу об этом говорить. — Её голос звучит слабо, а тон словно в спешке.

Если бы я думал, что она умалчивает информацию, чтобы самой выследить их, я бы мог оставить всё как есть. Но за время после нападения она не сделала ни одного шага за пределы пентхауса. Хуже того, она не приходит на встречи и не позволяет никому оказывать ей помощь, помимо той, что ей оказывает доктор по моему требованию.

Я обхожу её, давая пространство, чтобы не задеть вновь.

— Пока я оставлю всё как есть, но это не продлится вечно. Сделай всё необходимое, поскольку, как только улажу свои дела, мы отправимся на поиски.

Я не дожидаюсь её реакции, когда разворачиваюсь и направляюсь к спальне. Всё это неподчинение действует на нервы, и потребность в контроле возрастает настолько, что придется тренироваться или бить боксёрскую грушу, чтобы снять напряжение. Или я закончу тем, что вымещу ярость на подчинённых. Как в случае с Каем.

В грудь пробирается горячее и жалящее чувство вины. С момента появления Валентины я только и делал, что был груб с Каем. Если бы он не подвёл меня, я бы не стал этого делать, но теперь мы застряли в порочном круге.

Когда я просматривал видео, то увидел их вместе в коридоре... он передавал ей что-то, выглядя при этом угрюмее обычного. Не буду афишировать это, пока Валентина не станет более откровенной. Я уже знаю, что она не позволит мне причинить вред Каю из-за неё, так что... если придётся, я приставлю пистолет к его голове и заставлю встать на колени.

Ангел ответит на мои вопросы, нравится ей это или нет.

11

ВАЛЕНТИНА

Когда Адриан уходит, в спальне словно становится нечем дышать. Комната разрушена после того, как он выместил на ней гнев. Странно, но даже с учетом пролетающей в близости меня мебели и стекла, я ни на секунду не ощутила угрозы. Раньше... я не могла даже войти в одну комнату с Сэлом без заледеневших рук и ужаса, ползущего по спине.

Я лежу на своей стороне постели, которая все еще пахнет им. Кожа влажная и липкая, но мне все равно. Даже слабая пульсация в шее, что напоминает о заточении здесь, приносит облегчение больше, чем что-либо еще.