УЖОСы войны [Fan Edit]

Те трое друзей, что трудились в траншее под проливным дождём, казались поразительно похожими. Их безволосые, ничем неприкрытые черепа блестели от воды, как и их столь же безволосые гибкие торсы, где под влажной кожей как масло перекатывались гладкие мышцы.

Те двое, что действительно были 2909-м и 2911-м, не видели особых причин жаловаться на обступавшие их джунгли, хоть и терпеть не могли дождь, от которого ржавело оружие, змей и насекомых — и, конечно, ненавидели Врага. А вот тому, которого звали 2910-м, лидеру в тройке по должности и по негласному признанию товарищей, здесь не нравилось; и не нравилось потому, что у 2909-го и 2911-го кости были из нержавеющей стали; а никакого 2910-го не было и, более того, никогда не существовало.

Их лагерь имел в плане форму треугольника. В центре размещался командно-медицинский пункт, где спали лейтенант Кайл и мистер Бреннер: хижина из наполовину вкопанных в болотистую почву набитых глиной ящиков из-под патронов. Вокруг располагались: заглублённая миномётная позиция (северо-восток), заглублённая позиция безоткатной пушки (северо-запад) и заглублённая позиция Пиноккио (юг); за ними протянулись ровные линии траншей: Первый взвод, Второй взвод, Третий взвод (трое служили именно в нём). За их пределами были проложены первичная линия колючей проволоки и полоса противопехотных мин.

А уже за их пределами были джунгли. Но не совсем за пределами. Джунгли выстраивали собственные форпосты — из быстрорастущего бамбука и слоновой травы, а ползучие твари оттуда без устали патрулировали траншеи. Джунгли укрывали Врага, кормили его, прижимая к своей огромной зловонной груди, пока они напитывались дождём и от него порождали свои орды кровососущего гнуса и многоножек.

Гигант 2911-й вогнал лопату в жижу на дне траншеи, зачерпнув, поднял её на высоту плеча и отбросил содержимое; 2910-й, казавшийся карликом рядом с ним, повторил его действия и остановился, наблюдая, как струи дождя размывают выброшенный на бруствер ком, пока тот медленно стекал обратно в траншею. 2911-й проследил за его взглядом и ухмыльнулся. Лицо УЖОСа было широким, безволосым, скуластым и плосконосым; острые белоснежные зубы напоминали клыки крупного пса. И 2910-й знал, что это было и его собственное лицо. Точное, как зеркальное отражение. Он сказал себе, что это просто сон — но он слишком устал и не смог проснуться.

Откуда-то из дальнего конца траншеи бычий рёв 2900-го объявил ужин, и остальные УЖОСы побросали инструменты и, проталкиваясь мимо, ринулись к котелкам с дымящейся кашей, но измождённого 2910-го от одной мысли о еде замутило, и он проковылял в бункер, который делил с 2909-м и 2911-м. Упав на надувной матрас, можно было на время покинуть непрекращающийся кошмарный сон: вернуться в нормальный мир домов и тротуаров, или, что ещё лучше, просто провалиться в блаженное небытие…

Внезапно он подскочил на койке, в глазах ещё стояла чернота сна, даже когда его пальцы, повинуясь собственному разуму, нащупывали каску и оружие. От границы джунглей тревожно загудели горны, но 2910-й успел провести под надувным матрасом рукой и убедиться, что спрятанные им записки на месте, прежде чем голос 2900-го проревел:

— Нас атакуют! Разойтись! Всем людям занять огневые позиции!

Одной из избитых шуток (собственно, настолько избитых, что над ней уже никто не смеялся) была замена слов «человек», «люди», «солдат», «человеческий» и прочие на «УЖОС» и производные от него. УЖОСы из подчинённого 2910-му отделения использовали шутку по отношению к нему так же свободно, как и он к ним, поэтому его сперва нервировала манера 2900-го, ни разу не сказавшего её. Но 2900-й ни о чём на самом деле не подозревал. Он просто всерьёз воспринимал своё звание.

2910-й прибыл на позицию в тот самый миг, когда миномёты подвесили над лагерем осветительную ракету, похожую на белую огненную розу. То ли благодаря короткому сну, то ли из-за волнения перед надвигающимся боем его усталость испарилась, он остался нервно напряжённым, но при этом изнурённым. Из джунглей донеслось пение горна: «та-таа… таа-таа…» — и в тылу слева от позиции, где засел его взвод, Первый взвод открыл огонь из тяжёлого оружия по команде смертников, которую, как им показалось, они заметили на тропе, ведущей от северо-восточных ворот лагеря. 2910-й изо всех сил всматривался во тьму — и действительно, через полминуты что-то поднялось на тропе, схватилось за живот и упало. Значит, не показалось — там действительно заметили смертников.

«Кто-то», поправил он себя. «Кто-то», а не «что-то». Кто-то схватился за живот и упал. Там все были людьми.

Первый взвод начал вести огонь и из личного оружия, каждое глухое покашливание означало выстрел полудюжиной стреловидных флешетт, летящих трёхфутовой сеткой, от которой невозможно увернуться.

— Перед собой гляди, 2910-й! — рявкнул 2900-й.

Глядеть, кроме как на несколько пучков слоновой травы, было не на что. Потом ракета погасла.

— Что же они не запустят новую?.. — встревоженно спросил справа 2911-й.

— Звезда на востоке для людей, кто не были от женщин рождены, — вполголоса пробормотал 2910-й — и тут же пожалел о своих святотатственных словах.

— Точно, там её и надо бы зажечь, — согласился 2911-й. — Первому взводу, похоже, жарко. Хотя и нам не помешало бы немного света…

2910-й не слушал. Дома, в Чикаго… всё то невыразимо далёкое время, которое начиналось со смутных воспоминаний, в которых он играл на лужайке под надзором улыбающейся великанши, и заканчивалось два года назад, когда он лёг на операцию, лишившую его всех волос на голове и теле и подвергся некоторым другим незначительным модификациям, — всё то время он бессознательно готовил себя к этому. Поднимал тяжести и играл в футбол, укрепляя тело, пока на тысяче книг он оттачивал разум; и всё это ради того, чтобы суметь рассказать, заставив других почувствовать, что они находятся всего в двух шагах…

Взлетела новая «люстра», и её свет выхватил три тёмных силуэта, скользивших от пред-ближайшего пучка слоновой травы к ближайшему. 2910-й открыл по ним огонь из своей М-19, затем услышал, как стреляют УЖОСы по обе стороны от него. Оттуда, где под острым углом сходились траншеи Второго и Третьего взводов, застучал, рассыпая росчерки трассеров, пулемёт. Ближайший пучок травы подлетел вверх и закувыркался среди фонтанчиков земли.

Несколько секунд было тихо, затем прямо за ними один за другим грохнули пять взрывов, пять фугасов, словно метили в окоп Пиноккио. Хрясь. Хрясь. Хрясь… Хрясь. Хрясь. (2900-й наверняка уже мчался спросить у Пиноккио, не ранило ли его.)

Кто-то ещё двигался к ним по траншее, и было слышно, как невнятный новый голос задохнулся, когда взорвались фугасы. Затем возобновился, немного громче и, соответственно, чуть более разборчиво:

— Как вы? Хорошо себя чувствуете? Не ранены?

Большинство УЖОСов отвечало просто: «Я в порядке, сэр» или «У нас всё окей, сэр»; но поскольку УЖОСы обладали чувством юмора, некоторые бурчали что-нибудь вроде: «Как бы нам перевестись в морпехи, сэр?» или: «У меня пульс только что подскочил до девяти тысяч, сэр. 3000-й замерил его при помощи миномётного прицела».

«Мы часто ассоциируем силу с отсутствием чувства юмора, — написал он как-то в новостном журнале, который (при содействии армии) организовал для него операцию и внедрение в ряды этих Универсальных Жизнесимулирующих Органических Солдат. Но, — продолжал он, — это неверно. Юмор — важнейшая защитная реакция сознания; поэтому, сознавая, что лишить разум чувства юмора — это оставить его без защиты, армия и Биосинтетическая Служба (БСС) мудро включили эту замечательную черту в характер синтезированных заменителей пехотинцев-людей».

Эту статью он написал ещё до того как узнал, что в своё время и армия, и БСС изо всех сил пытались выкорчевать это чувство смешного — но вскоре выяснили, что коль скоро УЖОСы должны обладать определённым интеллектуальным уровнем, без чувства юмора не обойтись.

…Теперь Бреннер стоял за спиной 2910-го, похлопывая его по плечу:

— Как вы? Чувствуете себя хорошо?

2910-му хотелось ответить: «Я испуган ровно вполовину меньше твоего, тупой ты голландец», — но он знал, что, если заговорит, в голосе будет слышен страх; кроме того, для УЖОСа подобная грубость была бы немыслима.

Ещё 2910-му хотелось ответить просто: «Порядок, сэр», — потому что тогда Бреннер перешёл бы к 2911-му, а он был бы в безопасности. Но приходилось поддерживать репутацию местного оригинала — особенно принимая во внимание то, как полезна бывала эта репутация, когда он ошибался, частенько поступая не так, как все нормальные УЖОСы. Поэтому он ответил:

— Вам надо бы взглянуть на Пиноккио, сэр. Боюсь, он рассыхается.

Тихий смешок 2909-го на другом конце позиции вознаградил его за незамысловатую остроту, а Бреннер, человек, представлявший собой самую серьёзную угрозу его маскировке, прошёл дальше по траншее.

Страх был необходим УЖОСам, потому что воля к выживанию была крайне необходима. Ну а гуманоидная форма была нужна, если УЖОСы должны были использовать уже имевшуюся массу человеческого оборудования. Кроме того, в ходе максимально прибли́женных к боевым условиям испытаний, проведённых в Эверглейдс, человекообразные УЖОСы подтвердили своё превосходство перед всеми диковинными созданиями, какие только смогло породить воображение БСС — общественное мнение никогда не допустило бы их проведение с человеческими солдатами.

(Или они всего лишь повторяли? Неужели всё это было задумано гораздо раньше, с расчётом на совсем иную, гораздо более важную войну? И неужели Он сам, сам Великий Учёный, пришёл, дабы принять облик Своих творений, дабы показать, что и Он может вынести невыносимое?)

2909-й оказался сбоку от него и прошептал:

— Видишь что-нибудь, отделённый? Вон там?

Рассвет уже загорелся, а он и не заметил…

Неловкими от усталости пальцами 2910-й переключил шептало своей М-19 на нижний ствол (сорокамиллиметровый гранатомёт). Там, куда указал 2909-й, коротко полыхнуло пламя взрыва.

— Нет, — ответил 2910-й. — Теперь я ничего не вижу.

Мелкий дождик, сеявшийся всю ночь, заметно усилился. Тучи, казалось, опустились до самой земли. (Неужели судьба ссудила ему воссоздать то, что некогда было сделано для рода людского? Это вполне могло произойти. Если людей Враг просто держал в заключении, то с пленными УЖОСами мог делать, что угодно. Время от времени дозоры находили их тела — распятые, с пронзёнными бамбуковыми кольями руками и ногами; а его можно принять лишь за УЖОСа. Он вспомнил виденную когда-то акварель, где было изображено распятие. Интересно, а его кровь тоже будет карминового цвета?)

От КП, хлопая крыльями, взлетел наблюдательный орнитокоптер.

— Что-то давно не было слышно мин, — заметил 2909-й. Тут же как-то ненатурально хлопнул взрыв — таким же звуком заканчивались в последние недели все подобные вражеские разведки боем. Над лагерем запорхали бумажные листки.

— Агитснаряд, — прокомментировал очевидный факт 2909-й, а 2911-й спокойно вылез из окопа, подобрал одну листовку и спрыгнул обратно.

— То же, что на той неделе, — сообщил он, разглаживая сырую рисовую бумагу.

Заглянув ему через плечо, 2910-й убедился в его правоте. Неизвестно по какой причине Враг никогда не направлял свою пропаганду на УЖОСов — хотя ни для кого не было секретом, что умение читать входило в число инстинктивных навыков, вкладываемых в сознание УЖОСов. Вместо этого вся пропаганда была нацелена на людей в лагере и в основном напирала на отвращение, которое они, как считалось, должны испытывать, будучи «заточены с полуживой плотью, всё ещё воняющей химикалиями». Лично 2910-й считал, что Враг мог бы добиться и лучших результатов, по крайней мере в отношении лейтенанта Кайла, если бы в листовках упор делался не на этот аргумент, а, скажем, на секс. Кроме того, у него сложилось впечатление, что Враг сильно преувеличивает число людей в лагере.

С другой стороны, армия (у которой было гораздо больше возможностей узнать реальное положение) тоже ошибалась. Все армейские, кроме нескольких ключевых генералов, были уверены, что людей в лагере только двое…

Он попал на Всеамериканские игры. Казалось, это было так давно. И даже тогда ни один тренер, ни один спортивный журналист ни разу не сравнил его коренастую, мускулистую фигуру с телом УЖОСа. А он специализировался в журналистике, был амбициозен… Сколько людей, даже с помощью хирургии, могли бы подойти?..

— Как думаешь, он видит что-нибудь? — это 2911-й спрашивал у 2909-го. Оба следили за парящей над лагерем «птичкой».

Орнитокоптер мог делать всё, что могла бы настоящая птица, — разве что яйца не умел откладывать. Например, машина могла в буквальном смысле усесться на провод. Парить, используя восходящие потоки воздуха, — как стервятник, или пикировать — как ястреб. А КПД машущих крыльев был весьма высок — что позволяло за счёт уменьшения веса батарей сэкономить приличный запас веса для объективов и телекамер. Эх, сейчас смотреть бы на экран монитора в КП вместе с лейтенантом Кайлом, а не стоять, высунув башку почти на фут из липкой грязи (он припомнил, что в Эверглейдс испытывали модель со стебельчатыми, как у краба, глазами, но стебельки постоянно поражались грибком…).

Словно в ответ на невысказанное желание раздался голос 2900-го:

— Эй, 2910-й! Ну-ка, живее, не как обычно — Он требует нас на КП!

Когда сам 2910-й думал «Он», то всегда имел в виду Бога; но для 2900-го «Он» — это был лейтенант Кайл. Без сомнения, именно поэтому 2900-го и назначили взводным. Конечно, сказалась и иррациональная престижность круглого числа… 2910-й выбрался из траншеи и, пригнувшись, побежал за 2900-м. Тут бы, конечно, нужна коммуникационная траншея; но до неё пока как-то не дошли руки.

Перед Бреннером на столе кто-то лежал (2788-й? Вообще похож, но наверняка сказать трудно). Шрапнель — или осколочная граната. Бреннер не поднял глаз на вошедших, но 2910-й видел, что его лицо всё ещё белое как бумага, от страха — хотя атака закончилась добрую четверть часа назад. 2910-й и 2900-й, проигнорировав представителя БСС, отдали честь лейтенанту Кайлу.

Командир роты улыбнулся.

— Вольно, УЖОСы. Как в вашем секторе?

2900-й ответил:

— Всё в порядке, сэр. Пулемётчик срезал троих, 2910-й — ещё двоих. Так себе была атака, сэр.

Лейтенант Кайл кивнул.

— Думаю, вашему взводу пришлось легче всех, 2900-й, поэтому я и решил послать сегодня утром в дозор именно вас.

— Возражений нет, сэр.

— Придаю вам Пиноккио. Я подумал, вы захотите пойти сами и прихватить банду 2910-го.

Лейтенант взглянул на 2910-го.

— Ваше отделение по-прежнему в полном составе?

— Да, сэр, — 2910-му стоило больших усилий сохранить лицо бесстрастным. Ему хотелось сказать: Я не должен идти в дозор. Я ведь человек, как и ты, Кайл, а дозор — это для созданий, выращенных в пробирке, для созданий, чья плоть облекает металлические скелеты, для созданий, не имеющих родных и не знавших детства.

Для таких созданий, как мои друзья.

И 2910-й добавил только:

— Нашему отделению повезло больше всех в роте, сэр.

— Ну и прекрасно. Будем надеяться, что удача вас не оставит и впредь, 2910-й, — Кайл вновь взглянул на 2900-го. — Я на орнитокоптере забрался под кроны и сделал всё возможное и невозможное, разве что не гонял его, как курицу. Я ничего не обнаружил, и огня он не привлёк, так что, думаю, у вас всё будет в порядке. Вы обойдёте лагерь вокруг, не покидая зоны миномётной поддержки. Вопросы есть?

2900-й и 2910-й отдали честь, развернулись кругом и вышли. 2910-й чувствовал, как пульсирует артерия на шее; он на ходу незаметно сжал и разжал кулаки.

— Как думаешь, поймаем кого из этих? — спросил 2900-й.

Этот лёгкий товарищеский дух в преддверии предстоящего боя — для него это было довольно панибратски.

— Я бы сказал, да. Не думаю, что командиру хватило времени с птичкой, чтобы убедиться в чём-либо, кроме того, что Враг оттянул свои главные силы за пределы поражения. Надеюсь, действительно оттянул.

И это чистая правда, подумал он. Потому что хороший жаркий бой мог бы закруглить дело, так, чтобы я наконец убрался отсюда.

Раз в две недели прилетал вертолёт. Привозил припасы и, если было нужно, пополнение. А кроме того, с каждым рейсом прибывал корреспондент: предполагалось, что он должен интервьюировать командиров лагерей посещаемых вертушкой. Репортёра звали Кит Томас — и последние два месяца это был единственный человек, в присутствии которого 2910-й мог сбросить маску УЖОСа.

Уезжая, Томас забирал исписанные блокнотные листки из-под надувного матраса 2910-го, и приезжая, он всякий раз умудрялся найти укромный уголок, где они хоть несколько секунд могли поговорить наедине. 2910-й просматривал свою почту и возвращал её Томасу. Ему сделалось неловко, когда он осознал, что репортёр постарше относится к нему с благоговением, как к кому-то, кто лишь немногим уступает героям.

Я могу отсюда выбраться, напомнил он себе. Записать всё и сказать Киту, что мы готовы использовать письмо…

2900-й резко скомандовал:

— Ступай к отделению. Я за Пиноккио — собираемся у южных ворот.

— Слушаюсь.

2910-му вдруг захотелось рассказать кому-нибудь, пусть хоть 2900-му, про письмо. Оно было у Кита Томаса… не письмо, собственно, а записка без даты, но она была подписана знаменитым генералом из штаба корпуса. Без всяких объяснений предписывалось откомандировать номер 2910 с его текущего места службы и передать во временное распоряжение мистера К. Томаса, аккредитованного военного корреспондента. И Кит применил бы письмо — стоило лишь попросить. Собственно, 2910-й так и хотел сделать во время последнего визита журналиста.

…2910-й не мог припомнить, как отдал команду, но отделение уже строилось к осмотру, вставая в шеренгу под дождём почти так же чётко, как на плацу в яслях. Он скомандовал «вольно» и, объясняя задачу патрулирования, рассматривал ребят. Оружие, как всегда, в безупречном состоянии, несмотря на влажность; выправка массивных тел — словно шомпол проглотили, а форма настолько чиста, насколько позволяли условия.

Настоящие Эл-Эй Рэмс с автоматами, гордо подумал он и гаркнул:

— Включить шлемофоны!

И сам щёлкнул выключателем на шлеме, позволив 2900-му срастить его и отделение в единую тактическую единицу с Пиноккио. Новый приказ, и УЖОСы с быстротой, говорившей о многократных тренировках, сомкнулись в походный порядок вокруг Пиноккио; перекрывавшую южные ворота проволоку отодвинули, и дозор вышел из лагеря.

С убранной турелью Пиноккио-роботанк имел в высоту всего три фута, а шириной не превышал автомобиль; зато в длину он был как три, из-за чего издалека сильно смахивал на железнодорожный вагон-платформу. В джунглях благодаря небольшой ширине Пиноккио легко проскальзывал среди стволов непобедимых гигантов, а мощные гусеницы позволяли закатать в землю бамбук и молодые деревца. Однако, в отличие от грохота старых танков с человеческим экипажем, Пиноккио, спасибо эластичной органике и спечённым металлам, издавал лишь мягкое шипение. Когда же не мешал подлесок, он двигался тихо, как больничная тележка.

Непосредственного предшественника Пиноккио звали Панч — шуточка в жеманно-уничижительном стиле тех типов, которые сочли, что «Шилейли» — «Дубинка» — подходящее название для боевой ракеты. «Панч» — звучит как тычок в зубы.

Но хотя Панч, как и Пиноккио, имел компьютерный мозг и не нуждался в экипаже (или, если уж на то пошло́, то и в кабине для него, если не считать ничем не прикрытого рудиментарного сиденья на броне), ему требовались провода для связи с окружавшей его пехотной командой. Пробовали и радио, но статика, глушилки и попросту ложные вражеские команды оказались для Панча слишком большой проблемой.

Затем усовершенствованная модель избавилась от этих проводов, а некий обладающий творческим воображением штабной вспомнил, что «Мистер Панч» — это не только «удар», но и фарсовая марионетка — и имя для модели без «ниточек» пришло само собой. Но, так же как Панч и как сказочный тёзка, Пиноккио был уязвим, отправляясь бродить по свету в одиночку.

Храбрый человек (а у Врага недостатка в них не было) мог спрятаться, пока Пиноккио не окажется в пределах досягаемости. А хорошо проинструктированный мог затем поместить гранату или бутылку с зажигательной смесью туда, где это уничтожило бы танк. Трёхдюймовая броня Пиноккио нуждалась в прикрытии из живой плоти, а поскольку стоил он как небольшой город и мог (при должной защите) остановить целый полк — он это прикрытие получал.

Двое разведчиков из отделения 2910-го двигались впереди, образуя переднюю вершину ромба. По обе стороны двигались фланговые, прочёсывая кусты и, когда это казалось разумным, расстреливая каждую подозрительную поросль сетями флешетт. Всегда бодрый, надёжный 2909-й — помощник командира отделения — вместе с ещё одним УЖОСом замыкал группу, двигаясь в арьергарде. Место 2900-го, как командира дозора, было сразу позади Пиноккио, а 2910-го, как командира отделения — впереди роботанка.

Джунгли тревожно притихли, из-под огромных деревьев сочилась тьма. «Я пойду и долиною смертной тени…»

В наушниках тоненько пропищал искажённый голос 2900-го:

— Держи фланговых слева чуть дальше!

2910-й подтвердил приём, и быстрым шагом отправился лично передать поправку, хотя фланговые — 2913-й, 2914-й и 2915-й — тоже слышали команду и сейчас выполняли её. Шансов, что неприятности начнутся так рано, практически никаких, однако это не оправдание небрежному строю. Протискиваясь меж двух деревьев, что-то зацепило его взгляд и он задержался рассмотреть этот предмет. Это был череп; но не гладкий стальной череп УЖОСа, а костяной, и потому, вероятнее всего, череп Врага.

Врага с большой буквы, подумал он. То есть человеческого существа, на которое не распространялось привитое УЖОСам на уровне условного рефлекса преувеличенное уважение к людям, граничившее с поклонением.

Снова тонкий и звенящий голосок:

— 2910-й, тебя что-то задерживает?

— Иду.

Он отшвырнул череп в сторону. Человек, которого даже УЖОС не был обязан слушаться, которого даже УЖОС мог убить. Череп выглядел старым, но старым он быть не мог. Муравьи вычищали его до блеска за несколько дней, а через несколько недель кость начинала гнить. Но этому черепу, возможно, было по меньшей мере лет семнадцать-восемнадцать.

Хлопая крыльями, над ними пролетел орнитокоптер, следуя по собственной поисковой схеме. Дозор пошёл дальше.

2910-й небрежно спросил в микрофон шлема:

— Как далеко идём? До ручья?

— Четверть мили по берегу, потом сворачиваем на запад, — пропищал в наушниках голос 2900-го, а затем с заметной ноткой сарказма добавил, — если, конечно, ты не возражаешь.

Неожиданно в наушниках прорезался голос лейтенанта Кайла:

— 2900-й, 2910-й — ваш заместитель. Он обязан быть в курсе ваших планов.

Но 2910-й, осознав, что настоящий УЖОС никогда не задал бы подобного вопроса, внезапно осознал и другое — что об УЖОСах он знал куда больше, чем комроты. Это не было удивительным, ведь в отличие от Кайла, 2910-й ел и спал с УЖОСами, однако это вызывало беспокойство. Пожалуй, он знал УЖОСов даже лучше Бреннера, если не говорить о собственно биомеханике.

Когда передовые разведчики доложили, что подошли к еле-еле ползущей в джунглях речке, которую они называли ручьём, в наушниках опять раздался голос Кайла. Так же рутинно, как он высказал 2900-му свой мягкий упрёк, лейтенант объявил:

— У нас «красная» ситуация. Атакуют Северный Пост, силами примерно до батальона. Дозор, давайте втягивайтесь обратно.

Пиноккио, заблокировав правую гусеницу, развернулся на сто восемьдесят градусов, отделение обогнуло его по часовой стрелке. Кайл сдержанно добавил:

— Похоже, безоткатники никак их не накроют, так что я выхожу к ним — посмотреть, что там. Несколько минут на радиоконтакте побудет мистер Бреннер.

— Мы уже возвращаемся, сэр, — передал 2900-й.

А затем 2910-й увидел, как автоматная очередь срезала его разведчиков. В следующее мгновение джунгли превратились в грохочущий выстрелами пандемониум.

Радар Пиноккио засёк источник огня, отследив траектории пуль, и его орудие влепило туда 155-миллиметровый снаряд, но внезапно окружавшее их пространство со всех сторон разрезал перекрёстный огонь. Пули ударяли в турель Пиноккио и рикошетировали, крича словно проклятые души. 2910-й увидел, как из ниоткуда вылетают, крутясь в воздухе, гранаты. Что-то с ужасающей силой ударило его в бедро. Прежде чем посмотреть на раненую ногу, он заставил себя сказать:

— 2909-й, я ранен — принимай отделение.

Теперь вокруг падали мины, и если его помощник подтвердил команду, 2910-й этого уже не слышал.

Зазубренный осколок гранаты или мины вспорол мышцы ноги, разворотив бедро, но, очевидно, не задел крупную артерию, снабжающую голень кровью, поскольку она не била фонтаном, а просто текла, хотя и довольно обильно. Шок всё ещё вызывал онемение раны. 2910-й заставил себя развести пальцами её края и заглянул внутрь, чтобы убедиться, что там нет инородных тел. Рана весьма глубокая, но кость цела; так, по крайней мере, казалось.

Держась как можно ниже, он распорол траншейным ножом штанину, а затем соорудил жгут из ремня. В перевязочном пакете были марлевый тампон и лента пластыря, чтобы приклеить его. Закончив, он лежал неподвижно, держа свою М-19 и высматривая точку, где бы пригодилась огневая поддержка от неё. Турель Пиноккио деловито выпускала одну пулемётную очередь за другой, вычищая подозрительные участки, — в остальном, казалось, бой прекратился.

В наушниках раздался голос 2900-го:

— Раненые есть? Я спрашиваю, есть раненые?

2910-му удалось выговорить:

— Я… 2910-й.

УЖОС почувствует боль, но отнюдь не так сильно, как человек. Ему придётся изо всех сил притворялся, изображая нечувствительность. Внезапно его осенило, что он будет списан по ранению, а значит, не придётся пользоваться письмом. И это его обрадовало.

— А мы уж думали, что ты накрылся, 2910-й. Рад, что ты всё ещё с нами.

И тут передачу прорезал дрожащий от паники голос Бреннера:

— Нас сейчас сомнут! Немедленно тащите сюда этого Пиноккио!..

Несмотря на боль, 2910-й почувствовал презрение. Только Бреннер мог сказать «этого Пиноккио».

— Сейчас будем, сэр, — отозвался 2900-й, неожиданно оказавшись над 2910-м, помогая ему подняться.

2910-й попытался найти глазами других УЖОСов.

— Многих потеряли? — спросил он.

— Четверо убитых, и ты. — Наверно, ни один человек — ни один другой человек — не заметил бы боли в грубом голосе 2900-го. — Идти с такой ногой ты не сможешь, верно?

— Не поспею за вами.

— Значит, поедешь на Пиноккио.

Командир взвода удивительно бережно поднял его на маленькое сиденье — «погонщик», координировавший действия роботанка, ехал тут, если бежать рядом из-за скорости движения по дороге становилось непрактично. Остатки отделения выстроились цепью впереди. Едва они торопливо зашагали вперёд, 2910-й услышал, как 2900-й вызывает:

— Базовый лагерь! Базовый лагерь! Каково ваше положение, сэр?

— Лейтенант Кайл убит, — ответил голос Бреннера. — Только что прибежал 3003-й и сказал, что Кайл убит!

— Вы держитесь?

— Не знаю! — Было слышно, как Бреннер спрашивает, отвернувшись от микрофона: «Они держатся, 3003-й?»

— Воспользуйтесь перископом, сэр. Или птичкой, если она ещё не сбита.

Бреннер торопливо затарахтел:

— Я не знаю, держимся мы или нет. 3003-й был ранен, только что он умер. В любом случае он вряд ли знал… Вы должны поторопиться!

Это противоречило уставу, но 2910-й щёлкнул выключателем шлемофона, чтобы не слышать терпеливого ответа 2900-го. Теперь, когда не мешало бормотание Бреннера, он слышал недалёкие взрывы — несомненно, из лагеря. Огонь из стрелкового оружия сливался в почти неумолчный гул, на который накладывалось «у-у-у-бумм!» вражеских снарядов и ответный кашель миномётов.

Затем джунгли расступились — перед ними открылся лагерь: среди травы и траншей то и дело вздымались фонтаны грязи. Отделение перешло на бег, а Пиноккио прямо на ходу стрелял из 155-ки, оказывая лагерю огневую поддержку.

Они нас обвели, думал 2910-й. Нога пульсировала болезненно, но при этом отдалённо; и он ощущал в голове лёгкость и кружение — словно был орнитокоптером, висящим в туманной мороси над собственным телом. Вместе с лёгкостью в голове пришла странная ясность сознания.

Они нас обвели. Они приучили нас к небольшим коротким налётам, к разведкам боем, которые заканчивались с восходом — а когда мы наконец вывели Пиноккио из лагеря, они готовились подстеречь нас в засаде и захватить лагерь. Внезапно он осознал, что, сидя на броне, на ничем не защищённом сиденье, он в любой момент может оказаться в самой гуще боя; отряд уже подошёл к минному полю, и УЖОСы впереди на бегу перестраивались в походную колонну, чтобы не переступить границ расчищенной полосы.

— Куда мы, Пиноккио? — спросил он и только тут сообразил, что так и не включил шлемофон. Щёлкнул рычажком и повторил вопрос.

— Раненая боевая единица будет доставлена на командный пункт для оказания ей помощи сотрудником Биосинтетической Службы, — прогудел Пиноккио, но 2910-й уже не слушал его. Впереди, казалось, разом протрубили пять десятков горнов, командуя новую атаку Врага.

Южная сторона треугольника лагеря была пуста, словно остатки их взвода перебросили на помощь Первому и Второму; но из-за решительного отсутствия логики на войне, именно здесь, где Враг мог бы войти, практически не встретив сопротивления, его не было.

— Прошу помощи сотрудника БСС, имею раненую боевую единицу, — говорил голос Пиноккио.

Разговор не мешал ему стрелять из 155-ки, но когда, спустя минуту или больше, Бреннер так и не вышел, 2910-й исхитрился соскользнуть с брони, приземлившись на здоровую ногу. Пиноккио тотчас укатил прочь.

Бункер КП перекосило, и судя по воронкам, несколько непрямых попаданий вообще едва не разнесли его в щепки. Когда 2910-й подошёл к дверному проёму, в нём появилось белое как мел лицо Бреннера.

— Кто здесь?

— 2910-й. Я был ранен — дайте мне войти и лечь.

— Они не отправят к нам авиаудар. Я запросил их, а они говорят, что весь этот район затянут туманом; говорят, что не смогут найти нас.

— Дайте пройти. Я ранен и хочу войти и лечь. — В последний момент он вспомнил, что надо добавить: — Сэр.

Бреннер нехотя посторонился. В бункере было темновато, но не совсем темно.

— Осмотреть вашу ногу?

2910-й нашёл пустые носилки и лёг, двигаясь неуклюже, чтобы не тревожить рану.

— Незачем, — ответил он. — Займитесь лучше другими ранеными.

Не хватало ещё, чтобы Бреннер начал проявлять любопытство. Даже будучи не в себе, как сейчас, он может что-нибудь заметить.

Вместо этого сотрудник БСС вернулся к рации. Его отчаянный голос доносился откуда-то издалека. До чего же хорошо наконец прилечь…

Где-то в невообразимой дали одни голоса перекрывали другие, один аргумент встречался с другим — где-то далеко. Интересно, где он?

Потом он услышал пушки и понял. Попытался повернуться на бок и со второго раза сумел сделать это — хотя лёгкость в голове была хуже, чем когда-либо. На соседних носилках лежал 2893-й, и 2893-й был мёртв.

Он услышал, как на другом конце комнаты, том конце, который, по сути, и являлся КП, Бреннер спорил с 2900-м.

— Был бы хоть один шанс, — говорил торопливо Бреннер, — вы же знаете, взводный, я бы сделал это.

— Что происходит? — сумел наконец спросить 2910-й. — В чём дело?

Он был слишком слаб, чтобы хорошо играть роль УЖОСа, но ни Бреннер, ни 2900-й этого не заметили.

— Это дивизия, — ответил Бреннер. — Целая дивизия Врага. Мы не можем сдержать такие силы!

2910-й приподнялся на локте.

— О чём это вы?

— Я говорил с ними по радио… поймал их частоту — это целая дивизия. Они нашли офицера, который знает английский, чтобы он поговорил со мной. Они предлагают нам сдаться.

— Это они говорят, что у них дивизия, сэр, — сдержанно заметил 2900-й.

2910-й потряс головой, пытаясь прочистить её.

— Хоть бы и дивизия — с Пиноккио…

— Этого Пиноккио больше нет.

2900-й бесстрастно объяснил:

— Мы пытались контратаковать, 2910-й, но они подбили Пиноккио и отбросили нас назад… Как ты себя чувствуешь?

— Их не меньше дивизии! — упрямо повторил Бреннер.

Разум 2910-го нёсся, но сейчас это было похоже на бесконечную серию ускорений на беговой дорожке. Если Бреннер намерен сдаться, 2900-й даже не подумает о неповиновении, несмотря на всё своё личное несогласие. Но были, однако, различные способы, с помощью которых он, 2910-й, мог убедить Бреннера в том, что он — человек: было бы время. И Бреннер сможет объяснить, обязательно объяснит это Врагу; так что он тоже будет спасён. Война рано или поздно кончится, и он сможет вернуться домой. Никто не будет его ни в чём винить. Если Бреннер намерен…

Бреннер как раз спрашивал:

— Сколько у нас осталось боеспособных?

— Меньше сорока, сэр.

В тоне 2900-го ничто не говорило о том, что для него капитуляция означала только верную смерть, но это была правда. Враг брал в плен только людей. (А сможет ли он убедить 2900-го? А сможет ли он заставить понять вообще хоть кого-то из УЖОСов — после того как они ели и шутили вместе с ним; УЖОСов, которые не разбирались в физиологии и считали всех людей, кроме Врага, полубогами? Поверят ли они ему, если он попытается принять командование?)

Он видел, как Бреннер кусает нижнюю губу.

— Я собираюсь капитулировать, — сказал наконец представитель БСС. Совсем рядом с КП взорвалась мина или, может, реактивный снаряд, но Бреннер как будто не заметил этого. В его голосе слышалась удивлённая, неуверенная нота — словно он всё ещё пытался свыкнуться с этой мыслью.

— Сэр… — начал было 2900-й.

— Я запрещаю вам обсуждать мои приказы, — оборвал его Бреннер. Теперь он говорил решительнее. — Но я попрошу их на этот раз сделать исключение, взводный. Не делать, — его голос слегка дрогнул, — того, что они обычно делают… с не-людьми.

— Не в этом дело, — бесстрастно возразил 2900-й. — Дело в самой сдаче. Мы готовы умереть, сэр, — но мы хотим умереть, сражаясь.

Один из раненых застонал, и 2910-й подумал, что тот, наверное, тоже сейчас подслушивал.

Самообладание Бреннера лопнуло:

— Вы умрёте так, чёрт возьми, как я вам прикажу!

— Погодите, — 2910-му было неожиданно трудно говорить, но он всё же смог привлечь их внимание. — 2900-й, мистер Бреннер ещё фактически не отдал вам приказа о сдаче, и вы нужны на передовой. Сейчас идите и позвольте мне поговорить с ним. — Увидев, что взводный УЖОС колеблется, 2910-й добавил: — Если понадобится, он свяжется с вами по шлемофону; а сейчас идите и сражайтесь!

2900-й резко повернулся и, пригнувшись, выскользнул в узкую дверь бункера. Поражённый Бреннер спросил:

— Что это такое, 2910-й? Что вам взбрело в голову?!

2910-й попытался встать, но оказался слишком слаб для этого.

— Подойдите, мистер Бреннер, — попросил он. Сотрудник БСС не шевельнулся, и тогда он добавил: — Я знаю, как выбраться.

— По джунглям? — голос Бреннера дрожал, но был полон сарказма. — Бред!

Но всё-таки он подошёл. Бреннер склонился над носилками, и не успел он восстановить равновесие, как 2910-й притянул его вниз.

— Что вы делаете?!

— Разве не видно? То, что вы чувствуете у себя на шее — это остриё моего траншейного ножа.

Бреннер пытался сопротивляться, но сдался, когда усилилось давление на нож.

— Вы… не можете… так… делать.

— Могу. Потому что я не УЖОС. Я человек, Бреннер, и очень важно, чтобы вы уяснили для себя это. — Он скорее ощутил, чем увидел, недоверие на лице Бреннера. — Я репортёр, и два года назад, когда эта группа УЖОСов была готова к активации, я был внедрён в неё. Я тренировался вместе с ними, потом я воевал вместе с ними, а если вы читали нужный журнал, то, должно быть, видели некоторые из отправленных мной историй. И поскольку вы тоже штатский и не больше моего имеете право тут распоряжаться, я принимаю командование.

Он почувствовал, как Бреннер сглотнул.

— Эти репортажи были фальшивками — это трюк, чтобы добиться общественного признания УЖОСов. Даже в Вашингтоне каждый в СБС знает о них.

Смеяться было больно, но 2910-й засмеялся.

— Тогда как вы объясните тот очевидный факт, что я приставил нож к вашему горлу, мистер Бреннер?

БССовца трясло.

— Вы что, не понимаете, 2910-й? Ни одному человеку не под силу жить жизнью УЖОСа — бежать много миль подряд, не чувствуя усталости, спать только пару часов в сутки, — и прочее — поэтому мы поступили проще. Поверьте, 2910-й, я в курсе. Меня проинструктировали перед отправкой в этот лагерь, и я всё про вас знаю, 2910-й.

— О чём это вы?

— Чёрт возьми, да отпустите же меня… Вы — УЖОС и не можете так обращаться с человеком. — Бреннер поморщился, когда нож плотнее прижался к его горлу, затем выпалил: — Они не могли сделать репортёра УЖОСом, поэтому они взяли УЖОСа. Они взяли вас, 2910-й, и сделали из вас репортёра. Они внедрили все воспоминания настоящего человека в ваш мозг в то же время, когда прогоняли стандартные плёнки с записями инстинктов. Они, если вам нравится такое выражение, вдохнули в вас душу… но вы всё равно УЖОС.

— Они наверняка придумали эту легенду для моего прикрытия, Бреннер. Это то, что вам сказали, чтобы вы не донесли на меня или не попытались деактивировать, когда я делал что-то не так, как остальные. Я человек.

— Вы не можете им быть.

— Уж поверьте мне, Бреннер, — человек способен на многое. Вы просто не пробовали.

— Говорю же вам…

— Снимите бинт с моей ноги.

— Что?!

Он опять нажал остриём.

— Бинт. Снимите его.

Когда это было сделано, он велел:

— Теперь раздвиньте края раны.

Пальцы Бреннера дрожали, но он подчинился.

— Ну? Видите кость? Можете сунуться и глубже, если надо. Так как?

Бреннер вывернул шею и закатил глаза, чтобы взглянуть прямо в лицо 2910-му.

— Там нержавеющая сталь.

2910-й опустил взгляд и на дне расселины кровоточащей плоти увидел блеск металла; нож легко и без сопротивления, двигаясь словно сам по себе, скользнул в горло Бреннера. Перед тем как вложить клинок в ножны, 2910-й вытер его о рукав мертвеца.

Когда десять минут спустя 2900-й вернулся на КП, он не сказал ничего; но по его глазам 2910-й понял, что тот понял. Не поднимаясь с носилок, он объявил:

— Вся полнота командования теперь у тебя.

2900-й снова взглянул на труп Бреннера. Помолчав секунду, он медленно проговорил:

— Он был тоже вроде Врага, верно? Потому что хотел сдаться, а лейтенант Кайл, тот никогда не пошёл бы на это.

— Верно. Вроде Врага.

— Только пока он был жив, я не мог так об этом подумать. — 2900-й задумчиво посмотрел на него. — Знаешь, есть у тебя что-то такое, 2910-й. Искра какая-то. Что-то такое, чего у нас нет. — Он задумчиво потёр подбородок огромной пятернёй. — Поэтому я и поставил тебя командовать отделением; поэтому, и чтобы освободить тебя от кое-каких работ — потому что иногда ты, похоже, не мог справиться. Но у тебя есть эта искра, так или иначе.

— Я знаю, — ответил 2910-й. — Что там у вас, снаружи?

— Пока ещё держимся. Ты как себя чувствуешь?

— Голова кружится. Когда я смотрю, всё здесь какая-то чернота по бокам окружает. Слушай, прежде чем уйдёшь — можешь мне ответить на один вопрос? Если сумеешь?

— Конечно.

— Если человек сильно ломает ногу — кажется, это называется «сложный спиральный перелом», возможно ли такое, чтобы люди-врачи удалили участок кости и заменили его металлом?

— Не знаю, — ответил 2900-й. — Да и какое это имеет значение?

— Кажется, — рассеянно пробормотал 2910-й, — знал я про одного футболиста, которому сделали такую операцию. По крайней мере, сейчас я, похоже, припоминаю это… А то забыл на мгновение.

Снаружи опять загудели горны.

Рядом застонал умирающий УЖОС.

В американских журналах на второй странице обложки, среди рекламных объявлений, печатается иногда колонка, посвящённая новостям о сотрудниках редакции. Через две недели после того как корреспондент по фамилии Томас отправил последнюю статью в серии репортажей, ставшей национальной и даже международной сенсацией, в этой колонке появился следующий абзац: