— Тебе удалось! — восхищённо проговорила возле правого уха Лея, старательно всматриваясь в разворачивающееся внизу представление.
А посмотреть, надо признать, было на что.
Трое юношей, зачем-то пожаловавших посреди ночи на женскую территорию академии, походили на отплясывающих дикие танцы северян. Остановившись на ухоженной стараниями мисс Дебре лужайке, прямо перед жилым корпусом, они беспорядочно размахивали длинными ногами и руками. Позорно вопили — правда, только двое из них — и щедро разбавляли свои голосистые эмоции отборными ругательствами, способными в иное время смутить нежные женские уши.
Но студенткам в этот поздний час было не до приличий. Никто не пытался, схватившись за сердце, в ужасе отпрянуть от окна. Напротив, затаив дыхание, девушки сосредоточенно наблюдали.
Конечно, этого следовало ожидать.
Когда ещё знаменитая троица академии покажет себя со столь необычной стороны?
Мне стоило больших трудов добыть книгу Луайских Рун из кабинета сиеры Мармонтель, найти в ней нужное заклинание, тщательно выписать древне-кьелские слова в маленькую тетрадь, а затем незаметно вернуть секретный источник знаний на его законное место.
И вот рой огненных пчёл облаком кружил вокруг скачущих бешеными конями парней, жалил мужские тела и прокалывал, на радость мне, их не в меру раздувшееся эго.
Двое из троих вели себя при укусах магических тварей именно так, как описывалось в учебнике — жертвы шипели, отчаянно отмахивались всеми имеющимися у них конечностями, бесславно вопили и удивляли глубокими познаниями в сквернословии. Но тот, чьего позорного поведения я, собственно, намеревалась добиться, шёл наперекор двухсотлетнему заклинанию.
Кристоф Шапье — один из сильнейших в наши дни потомков благородного семейства воздушных драконов, зарекомендовавший себя достойным учеником академии, неизменный любимчик сиер и сиеров, а также причина частых вздохов и сердечных травм женской половины академии — мало того, что не издавал ни звука, так еще и вздумал смеяться. Искренне так, от души.
Словно пчёлы не жалили его — щекотали, а затем и вовсе попутали берега и намеченные цели.
Чем дольше я наблюдала, тем сильнее убеждалась — они вели себя с Шапье иначе — не как с двумя другими парнями. При каждом прикосновении к студенту пчелки прожигали небольшой участок его одежды, не затрагивая кожу юноши.
Пшик — вспышка — пепел.
И если вначале это казалось смешным и не особо заметным, то вскоре стало перетекать в нечто бесстыдное, опасно раскачивающее тонкую грань приличий — ведь представитель рода уважаемых всеми воздушных драконов неуклонно лишался одежды. Стремительно намеревался предстать перед всеми в чем мать родила.
Жилет безвозвратно сгорел, рукава светлой рубашки шаг за шагом превратились в пыль, штаны, поразмыслив, тоже пошли в расход и начали потихоньку укорачиваться, перевоплощаясь в пиратские шорты.
Всего пара минут и перед всеми нежданно открылась значительная часть упругого загорелого живота с пресловутыми кубиками. Дорожка темных волос сбегала вниз от пупка…
По общежитию пронесся многострадальный вздох, напоминающий протяжный стон. Пронзительный. Надорванный.
Открылась мускулистая грудь Кристофа, широкие плечи, рельефные мышцы, а затем жалкие остатки рубашки разом вспыхнули и полностью исчезли с тела студента.
Внизу что-то рухнуло, с грохотом, причем сразу в нескольких местах — видимо, не все смогли устоять на ногах при встрече с впечатляющим туловищем Шапье.
— Если сиера Мармонтель узнает, к тебе примчится феерический конец. — реалистично предсказала рядом Никки, откуда-то раздобывшая небольшой театральный бинокль. Словно она находилась в опере, и теперь с любопытством подносила лакированный корпус с позолоченными окулярами к глазам.
Отвечать не имело смысла. Я и сама все прекрасно понимала.
Хмуро свела брови и повернулась к нашей чересчур ранимой Лее — на случай если и она, как соседки снизу, решит потерять сознание. Но подруга не намеревалась повторять сомнительные подвиги чувствительных однокурсниц. Приложив руки к груди, девушка взволнованным шепотом обратилась к Никки:
— А можно и мне посмотреть в бинокль? — от этих слов мои брови удивленно взметнулись вверх. Последняя капля упала на еле сдерживаемое негодование. Неожиданно я лишилась внутреннего контроля, который так ценила моя матушка, и рявкнула:
— Наша комната всего-то на втором этаже! У вас у обеих прекрасное зрение! Внизу нет ничего прекрасного, чтобы столь бесстыдно рассматривать!
— Понятно. Тебе бинокль не дадим. — ничуть не обидевшись на мою вспышку гнева, спокойно ответила Никки, передавая Лее, интересующий ту предмет.
— Он смотрит…. смотрит прямо на тебя, Стефани! — с ужасом вскрикнула вторая подруга и немедленно отодвинулась от окна, чуть не выронив из рук прибор для более детального наблюдения.
— Знаю. — стиснув зубы, процедила я.
— Давно бы помирились. — вздохнула Никки.
Молча качнула головой и нахмурилась сильнее.
Обстановка внизу накалялась. Следовало отбросить на время собственные принципы и отозвать заклинание.
Брюки Криса, перешедшие в ранг шорт, не желали останавливаться на достигнутом. Их метаморфозы будоражили воображение девушек академии и некоторые, позабыв о банальной безопасности и скромности, опасно свешивались из окон, боясь упустить из виду самое интересное.
Да, мне определенно стоило вмешаться и остановить рискованную тягу однокурсниц к неизведанному. Исключительно ради блага самих девушек. Никак не ради Шапье.
Мне то что, будет он всех ослеплять своим естественном, которое вот-вот станет достоянием общественности, или нет. Да и с чего это я решила, что там есть чем потрясать..
Да и не думаю я об этом!
Взмахнула рукой, шепнула первые два выученные назубок предложения из древнего заклинания отмены, как внизу прогремел голос сиеры Бошан:
— Что здесь происходит?! — и прежде чем юноши успели ответить, женщина начертила в воздухе стирающую руну. В ту же секунду мои маленькие пчёлки ярко вспыхнули и превратились в пыль.
В академии часто спорили, кто страшнее в гневе: Мармонтель или Бошан — и все никак не могли прийти к единому мнению. Уж слишком хороши были обе дамы.
С появлением профессорши всякие шепотки, смешки и детальные рассматривания мигом прекратились. Кого-то, кто уже почти падал из окон, находясь в плену любопытства, спешно затаскивали внутрь более стойкие к виду полуобнаженных мужских тел соседки.
Воцарилась тишина, прерываемая звуками цикад и покрытая молчаливым ожиданием приговора.
— Молодые люди, известно ли вам, что прогулки на территории женского общежития в столь поздний час запрещены? — все трое обреченно кивнули.
— Но, очевидно, правило не остановило вас? — и снова синхронный кивок.
— Ваша честность похвальна. В связи с этим я даже готова проявить великодушие в части наказания, так как вижу, что достойную кару вы уже получили сполна.
Двое ожесточенно почесывали места укусов, а их лишенный одежды друг стоял, гордо выпрямив спину и расправив плечи, будто с самого первого дня обучения расхаживал в подобном фривольном виде. И притом ничуть этого не стыдился. Даже гордился.
— Но я требую, чтобы вы сию же минуту сообщили мне, кто наслал на вас огненных пчёл?
— Да кто же еще додумается, кроме… — начал было Руар, но Шапье молниеносно загородил однокурсника, отпихнул парня себе за спину и громко произнес:
— Вся вина исключительно на моих плечах, уважаемая сиера Бошан. Мне хотелось немного повеселить милых девушек перед началом новой учебной недели, и я коварным образом подговорил собственных друзей прийти сюда вместе со мной. Они противились, отговаривали как могли, валялись в ногах и слезно умоляли одуматься, но я был непреклонен. — он склонил голову, словно узник, готовый смиренно встретить казнь. — Прошу Вас применить наказание только ко мне.
— Неужели? — интонация Бошан сообщала, что женщина не верила ни единому слову Криса. — А Ваш непристойный вид, Шапье, тоже подразумевает веселье для девушек?
— Некоторые из девушек на прошлой неделе проходили анатомию драконьих представителей. Я лишь хотел устроить наглядную демонстрацию. Для лучшего усвоения материала. Все делалось во благо учебы.
— Что ж. — женщина усмехнулась тонкими губами, покрашенными в яркий алый цвет. — Пятьдесят баллов за оригинальную идею и желание помочь ближним с учебой. И минус сто за столь неуместную реализацию.
— Благодарю. — весёлость дракона поубавилась, но он без возражений учтиво поклонился.
— Благодарите ту, что только что сместила вас с первого места рейтинга. А теперь марш к себе в комнаты, и чтобы я вашего духу здесь больше не видела! Выкинете снова нечто подобное и одним только штрафом не отделаетесь!
***
Подруги мерно посапывали в своих кроватях. Лея, обернувшись пуховым одеялом, словно гусеничка в кокон, а Никки, наоборот, полностью сбросив тонкое покрывало на пол. Она напоминала развалившегося морской звездой лемура, но рисковать и говорить ей это в лицо не следовало ни при каких обстоятельствах. В ответ можно было получить порцию ощутимых тумаков, вслед за которыми шло строгое утверждение:
— Наказание ты получил заслужено. Пусть синяки сотрут скверну с твоего непутевого языка. Проси прощения. — именно так, кажется, она выразилась, когда недавно побила одного из однокурсников, в шутку назвавшего ее серую кофточку «порождением самого Иномирья».
Не зря она была любимой младшей дочерью верховного судьи.
Мы с Леей тоже имели счастье пройти через подобную экзекуцию. Я, спасибо Создателю, лишь раз, а вот менее удачливая Лея — целых три. Потому обе осознавали всю значимость сказанного слова и всегда взвешивали фразы на языке перед их вылетом в мир, если они прямо или косвенно затрагивали внешний вид нашей подруги.
Зевнув, я повернулась с одного бока на другой, пытаясь схватить за хвост постоянно ускользающий от меня сон, и горестно вздохнула. Если даже запечатаю себе веки магией — все равно не смогу провалиться в царство Мэлфури.
А все из-за этого жука Шапье!
Чтоб ему икалось!
Внезапно в открытое наполовину окошко прокралось маленькое письмо. Я сразу заметила гостя и немного прикрыла веки, прикидываясь спящей. Замерла и стала наблюдать.
Несколько секунда конвертик воровато висел в воздухе, а затем бесшумно размахивая крохотными белыми крылышками, полетел исследовать комнату, выискивая нужного адресата.
Вот он чинно проплыл над ногами Леи, миновал ее живот, как вдруг подруга дернулась во сне, резко вскинула вверх правую руку и чуть было не смахнула ночного посетителя на пол. Но письмо оказалось опытным доставщиком. Оно проворно отклонилось от своего прежнего маршрута и столь судьбоносного перста, мастерски избежало рокового столкновения и, немного перестроив начальную траекторию, уверенно двинулось к моей постели.
Целенаправленно. Даже ускорилось.
Не приходилось сомневаться… от кого оно.
Подлетев ближе, конвертик дерзко опустился практически к самому моему лбу и выжидающе завис над глазами.
Я не шевелилась и дышала ровно — никто не смог бы уличить меня в обмане!
Но коварное письмо не спешило сдаться.
Вот же наглый клочок бумаги, еще и смеет так долго проверять сплю я в действительности или нет!
«Милая, ни в коем случае не открывай послания, полученные ночью. — образ матушки, в ужасе размахивающей веером, отчетливо предстал перед глазами. — Это дурной тон! Воспитанная леди отвечает на письма только после завтрака.»
Крылышки, наконец, смирились с чужим упорством и перестали мельтешить над лицом. Конвертик спикировал на матрас прямиком к моей ладони и зашуршав начал укладываться.
Мне даже почудилось, что он расстроенно вздохнул, перед тем как окончательно успокоился.
Так мы лежали несколько минут.
Я боролась с собой, как могла, все сильнее призывая и увеличивая назидательный образ матушки в голове, пока он неожиданно не достиг критического предела, начав меня не воодушевлять, а пугать. Когда ее лицо стало величиной с дом, я не выдержала — открыла глаза и мягко коснулась крыльев.
Конвертик тут же всполошился, взлетел и раскрылся.
Что ж, вряд ли это можно было назвать пожеланием доброй ночи.
Надпись жизнеутверждающе гласила:
«Тебе конец, Уголёк.»
Но не успела я с заглушенным стоном откинуться обратно на подушку, как в окно влетел второй конвертик. Этот, в отличие от своего предыдущего товарища, не был склонен раздумывать или деликатничать. Он молнией несся прямиком на меня. Стоило только удивленно приподняться на локтях, как, не рассчитав скорость, послание на ходу развернулось и со всей силы врезалось мне в лицо.
И отлепляться непутевое письмо отказывалось. Упиралось. Прямо-таки отчаянно сопротивлялось.
— М-м, — гневно промычала, давая понять, что с такого расстояния сложно различать слова. Невозможно.
Гость, поразмыслив, сжалился и великодушно отлетел на приемлемое для глаз расстояние.
Все от того же невыносимого адресанта.
Быстро пробежалась взглядом по паре строк, как кровь прилила к лицу, сердце забилось чаще, а в груди вспыхнуло возмущение.
Вот же самоуверенный недоящер!
— Скройся с глаз, иначе сожгу! — зло пригрозила сквозь зубы довольному собой письму, и оно тут же ретировалась под покрывало.