Упадок и разрушение деда Вилкина?

Дед Вилкин умер 10 августа 2018 года. До этого он прожил громобойных 77 лет, а умер тихо и незаметно. Настолько, что об этом печальном событии до сих пор никто не догадывается. Ни на почте, куда дед Вилкин все также ходит за пенсией. Ни в «Пятерочке» на Кирова 15, где продвинутый дед нет-нет да и прикупит по акции фигуристую бутылочку салатовой текилы и развесных вымороженных креветок. Побаловать себя вечерком под киселевофрению и полночный хронический ургантизм. Разве что лучший друг, тоже бывший машинист маневрового, Генадий Генадьевич Ёптель спросит удивленно.

– Ты чего, Сёма?

– А? Что? – оторвется от своих тяжелых раздумий дед Вилкин.

– Я говорю, ты зачем огурец пьешь? Это ж закуска.

Опомнится и тяжело вздохнет дед Вилкин. Протиснется своим расплющенным тепловозной осью пальцем в стакан. Выковыряет огуречный кружок и захочет все рассказать верному дружбану Ёптелю. Но как и во все прошлые разы не осмелится. Вместо этого хорошенько намексиканится перед телевизором и покажет в конце концов коллекционеру паспортов В.В. Познеру, что о нем думает Фабрика № 7, Калужской области. Имеет право дед Вилкин. У Познера такая же российская пенсия, а дед Вилкин еще подрабатывает. Лосей в сезон бьет в Беловодском заповеднике. Бил. Теперь нечем и незачем. 10 августа к деду должен был приехать внук. Год не виделись. Хотя вот она Москва. Рядом лежит. Переливается. Неуловимая. Многомиллионная. Такая большая, что, кажется, ее и нет вовсе. Фантазия – да. Реальность – да. Все да. Но так не бывает, а значит что-то здесь не так. С этой Москвой. С Фабрикой № 7 все понятно, а вот Москва никого не слушает. Делает что хочет и с кем хочет. Поэтому дед Вилкин в Москву не ездил. Максимум приближения – это деревня Селятино, а дальше ни-ни. От Москвы-жизнемешалки держался подальше, поэтому и прожил свои года без последствий. Так как сам хотел. Своей волей, а не чьим-то желанием.

Одни они остались. Дед и внук. От большой семьи ошмётки. Два сына у деда Вилкина было. Два. Нормальные такие Вилкины становились. Женами и детьми обросли. Старший дом затеял ставить и вот оно как вышло. Обычная история. Из топких 90-х так и не выбрались сынки. Старший со всей семьей под грузовик угодил, а младший (внук от него), когда Бумажка свернулась, пошел известной проторенной дорожкой вместе с супругой своей. Ленкой Мотылихой. Бабёнкой хорошей но податливой. Поддавала Ленка хорошенько. От сынка не отставала. Пили одинаково, но склеились по-разному. Сынок от рака горла в районной больничке. Дед Вилкин тогда с бабкой мандарины принесли. Кулёк целый нарыли. Неплохо так для 98-го дефолтного. Зашли в палату. Бабка выть осталась, как положено, а дед вышел. Не было там его сына. Что-то серое, рыбье лежало в больничной простыне. Не смерть это была. Дед Вилкин видел смерть. Она, чтобы не думали, живая. Интригует, борется. Кого-то на арапа берет, а к кому-то тихой сапой. Всяко бывает и леща подходящего жизнь смерти выписать может, если сам человек в понятии. Здесь же…А что здесь? Давней пустоты продолжение. Пустота не живет, не умирает. Она как средневековый Китай. Ждет на берегу, когда чего-то там проплывет. Может да, а может нет Может нет, а может да. Где здесь человеку место? А раз нет человека, то зачем выть-скулить над бледной застиранной простыней?

Ленка Мотылиха сгинула через два года после сына. До этого так опустилась, что ее даже из профсоюза плечевых исключили. Постаралась да… Бабка Вилкина какое-то время еще светилась своим уютным абажурным светом, пока не погас огонек под тяжелым камнем вины. Дед Вилкин никого, в том числе себя, не винил. Никуда не бегал. Ни в грусть-тоску, ни в водку. Раз больше было некому, пришлось ему оставаться с внуком наедине. С десяти лет тянул и сам рядом вытянулся. В душевном смысле. Подтаял суровый дед. С собственными детьми такого не было. Там жена всем верховодила, а он, что называется, патроны подносил. Теперь самому пришлось впрягаться. Кормить, поить, уроки учить, затрещины воспитательные раздавать и плакать. Всего раз но ведь было. Однажды ночью, когда совсем допекла мальчика легочная горячка. Вот что значит, рубать до вечера в хоккей без шарфа и толстых рукавиц. Внук кружил в кровати под пуховым одеялом. Хватался рукавицами за горло, упакованное в шарф. Это дед наказал, чтобы помнил, как зимой люди ходят. Размотал дед Вилкин шарф. Самого себя не выдержал. Потом эта непонятная вода, потекшая из глаз. Шарф очень пригодился. В остальном жили неплохо. На лосей ходили. В школе учились. Внук еще шарагу осилил, а дед не потянул. После года в псковской десантуре внук уехал в Москву. Неплохо устроился. Развозил по экзо планете Бирюлево экзососиски и колбасу. Первое время внук приезжал часто, но с каждым годом все реже. Так оно должно было быть и так оно было. Последний год по телефону переговаривались. Редко. Голос у внука был встревоженным, полузнакомым, но это радовало старика.