Урбанизоиды

У Олега засосало под ложечкой. Что-то было не так. Он расхаживал по комнате взад и вперед. Комната, удачно снятая по сходной цене, сегодня казалась чрезвычайно противной.

Кровать, занимающая половину пространства. Упирающийся в неё письменный стол. Зачем он тут? Видимо, хозяева считают такую меблировку обязательной. Тумбочка добротная, можно сказать, новая. Шкаф, в котором хранятся и джинсы, и куртки, и носки, и трусы, и пылесос, и набор тарелок из прошлой жизни, и макароны – словом всё то, что нужно для жизни, собрано тут, в одном месте. Оставшееся пространство занято пластмассовой корзиной. За ней, у стены расположились веник и совок.

И всё же Олег умудрялся ходить взад и вперед внутри этого убогого клочка пространства. Умудрялся еще и радоваться этому клочку, этому отсеку, своей отдельной полке в общем людском стеллаже. Да, размер мог бы быть и получше, да, простенько. Ну, а что?

В родном городе у Олега была целая квартира. От родителей досталась. Высокие потолки, прямо под окном сосна. Жить есть где, есть где разгуляться. Только не на что. Городок заброшен, вояк распустили, автобусы до города ходить перестали. Льготы и пенсия были у отца. Олег не пошел служить, и все эти простые блага человечества, все сантименты типа «родительский дом» стало не потянуть. Нет, жалеть об этом, об оставленной громаде, высасывающей все деньги, было глупо. Об этом Олег не жалел.

Жалел он о другом. О себе. О том, каким он был. Что-то ушло, потерялось. Олег силился найти то самое, что он чувствовал, помнил. ЧтО он помнил? Детство. Вот эту самую сосну. Вид с балкона четвёртого этажа офицерской многоэтажки. Раннее утро. Мамка жарит блины на кухне. Середина весны. Уже тепло, но ещё сквозят тонкие иголочки мороза, жалят голые икры. Пиджак, кое-как брошенный на стуле у кровати. Обернувшаяся несколько раз вокруг тела белая растянутая майка. Хочется спать. Но надо собираться в школу. Там сегодня Ванька обещал такую штуку принести показать, что нельзя пропустить. Скоро каникулы. Спать можно будет хоть до обеда. И гулять до полуночи…

Олег смахнул воспоминания и снова оказался в своей комнатушке.

«Ну, ведь всё то же самое. Почти. Только вместо каникул – отпуск. Вместо четвертого этажа – третий…»

А всё равно что-то было не так. Мерзкое солнце сверлило грязное заляпанное окно. Олег вспомнил, какие были звуки в том самом детстве. На въезде в улицу был канализационный колодец, старый, прикрытый чисто для виду. Каждая машина, заворачивавшая в их переулок, непременно оповещала окрестности об этом звуком гуляющей под колесами чугунной крышки люка. Можно было понять сразу, к ним завернули или дальше поехали. Звуки голосов со двора: орали Колька, Ванька, да все орали. Особенно громко, когда Олег сидел на больничном, закутанный в одеяла и напичканный медом напополам с парацетамолом…

Олег чётко понимал, что не детства он искал, не туда хотел вернуться. Что-то другое. Что-то гораздо большее, чем громадная квартира, лес и озеро за лесом, чем дорога в трясущемся автобусе до города, даже чем дорога в поезде до Москвы, даже чем сама Москва… Но что это?

Понять, чтО это, было невозможно. Попытаться назвать известными словами тоже не удавалось. Это давило, тревожило, раздражало, снилось, не давало жить спокойно. Последнее время Олегу снился один и тот же сон, разные пути приводили его к конечной точке, но финал был всегда неизменным: он спал, просыпался, пытался сесть на кровати и не мог. Тут же упирался лбом в потолок, не мог пошевелиться, не мог перевернуться на бок. Просыпался мокрый от страха. И сегодня. Но, если б сегодня только это…

Чтобы прийти в себя сначала расходился между урной и кроватью, затем погрузился в шкаф, нашел там джинсы, сдернул куртку со стула, вышел в подъезд, закрыл за собой дверь, шагнул в лифт, проехал по узкому желобу шахты до низу и снова вышел в подъезд.