Уроки любви и жестокости

ОПОЧИВАЛЬНЯ КОРОЛЯ. ВЕЧЕР.

ГЕРОИ:

ГЕНРИХ VIII – КОРОЛЬ АНГЛИИ

ЕЛИЗАВЕТА – ЕГО ДОЧЬ 13-ТИ ЛЕТ, БУДУЩАЯ ВЕЛИКАЯ КОРОЛЕВА

Действие пьесы происходит за 10 дней до смерти Генриха, когда король, съедаемый предсмертными муками и беспричинным гневом, издал множество ордонансов о казни своих приближенных, многие из которых ему были всегда верны. Свой трон Генрих завещает 10-летнему сыну Эдуарду, а дочерям Марии и Елизавете лишь остается ждать своей очереди. А сейчас король Генрих VIII готовит казнь своего соратника графа Суррея Генри Говарда, бывшего не только мудрым политиком, но и великим поэтом Англии. С королем – его дочь Елизавета, чью мать Анну Болейн он казнил задолго до этого. Стоит упомянуть, что главным достижением Генриха VIII было отделение английской церкви от римско-католической, за что он нажил немало врагов дома и в Европе. В пьесе использованы стихи графа Суррея Генри Говарда.

На сцене стоит пустой трон, роскошная софа, стол с напитками и бумагами, стулья, книжный шкаф, буфет, горят свечи и канделябры. Сцена разделена надвое стеной с дверью – большую часть занимает опочивальня, меньшую – коридор и выход во дворец. На софе полулежит тучный немолодой мужчина (ГЕНРИХ) в мятом пиджаке. Генрих читает длинный свиток бумаги, в гневе комкает его и бросает на пол, где уже валяется много таких комков бумаги.

ГЕНРИХ

Лиза! Лиза!

В ответ – тишина.

ГЕНРИХ (ПРОД.)

Лиза!

Король с трудом садится на софе, еле сгибает свои толстые ноги. Ищет ногами тапочки на полу, находит. Берет тяжелую трость, с трудом, кряхтя встает на ноги и, шатаясь, идет к столу. По дороге берет с буфета канделябр и ставит его на заваленный снедью и бумагами стол. За столом спит Елизавета, девочка-подросток 13-ти лет, положив голову на руки. Генрих склоняется над ней, шумно дыша. Генрих вытаскивает листок бумаги из-под ее рук, читает вслух:

ГЕНРИХ (ПРОД.)

"Несется к небу стон мучеников убиенных,

Излилась кровь их из-за измен и злобы.

Благой Судья, услышав пыток вопль,

Придет опять с чумой и градом на тебя…"

Пока он читает, Елизавета в полусне поднимает голову и вскоре продолжает стих:

ЕЛИЗАВЕТА

(бормочет)

"…И ты падешь, в прах обратив

Все башни и дворцы, и истуканов гордых,

Чтоб быть навек среди народов Предостережением явным,

Как Грешный Град, что сокрушен Святым и праведным Всевышним…"

Ее голос к концу становится уверенным, и, замолчав, она в упор смотрит на отца. Генрих смотрит на нее с гневом, но внезапно хохочет:

ГЕНРИХ

(смеясь)

Твой бунт глуп и бессмыслен, дитя! Граф будет казнен, несмотря на твои намеренные ошибки в моем ордонансе, несмотря на твою и мою любовь к его чудесному стихоплетству, несмотря на его благие и многочисленные подвиги во имя меня, несмотря на его несомненное человеческое благородство – граф будет казнен. Таково мое желание – пусть оно тебе кажется капризом безумца, дочь моя, и ты знаешь, что я и есть безумец – но, верю, что скоро ты поймешь глубокие и верные корни этого безумия, которое послужит основой твоей власти. Уф, утомила…

Он снова садится на софу, точнее, падает, вытянув толстые ноги.

ГЕНРИХ (ПРОД.)

Пиши опять, Лиза.

ЕЛИЗАВЕТА

Нет.

ГЕНРИХ

Ты напишешь… Напишешь… Напишешь…

Голос его затихает, и, кажется, он задремал. Громко сопит в нос, голова его падает на грудь. Елизавета усмехается и тихо говорит, хватая перо со стола:

ЕЛИЗАВЕТА

Я напишу, папа, твой ордонанс. Итак, что ты там сказал?

Елизавета смотрит на дремлющего отца.

ЕЛИЗАВЕТА (ПРОД.)

(с грустью)

Уснул… На пару фраз хватило сил… А смерть была бы благом.

Она задумывается, бросает перо и встает. Кружась, идет к отцу, становится у него за спиной, бормоча и шепча на ходу:

ЕЛИЗАВЕТА (ПРОД.)

Этим последним словом предписываю: казнить того, кого люблю, кто поднял Лондон на вершину мира, кто мне помог увидеть этот мир и понять, что он несложен, и умещается в одной строке – не знают люди меры в жадности своей! И этой слабостью мы пользуемся как струной в лютне, то ослабляя добротой, то напрягая силой, и возникает музыка, смиряющая своею непреложной красотой и нищего в грязи, и в золоте царя любого! Казнить того, кого люблю! Казнить, как казнена тобой та женщина, чей вид давно мной позабыт, но запах материнский все еще со мной, и жжет меня до середины сердца! Казнить тебя, король – властитель мира и отец любимый… Казнить… Казнить… Казнить…

Последние слова она шепчет Генриху в ухо, чуть не плача. И Генрих сквозь сон повторяет за Елизаветой:

ГЕНРИХ

Казнить… Казнить… Казнить…

Он встрепенулся, проснувшись. Елизавета быстро отходит от него.

ГЕНРИХ (ПРОД.)

Ты написала, Лиза?

ЕЛИЗАВЕТА

Нет, отец, я выбираю стиль письма и доводы без подозрений в твоем злом умысле, ведь граф Суррей любим народом.

ГЕНРИХ

Убеждать народ?! Ах, Лиза, ты волнуешься о лишнем – народ все съест. Скажи, что он предатель, и все поверят!

ЕЛИЗАВЕТА

И в чем же предал он тебя? Что написать?

ГЕНРИХ

Пиши – "Предатель"! И больше ничего! А там уж сами они домыслят и выберут достойную основу его предательства. Где Эдуард?

ЕЛИЗАВЕТА

Он спит. Ведь ночь уже, и мне пора в постель…

Елизавета деланно зевает. Она бродит по опочивальне, пинает комки бумаги. Генрих наблюдает за ней. Елизавета ловко подбрасывает ногой самый большой комок.

ГЕНРИХ

Что ты делаешь?

ЕЛИЗАВЕТА

Играю, чтобы не заснуть.

ГЕНРИХ

Во что играешь?

ЕЛИЗАВЕТА

Не знаю… Это ведь бумага от твоих ордонансов. Играю отрубленными тобой головами.

Она с силой пинает комок, Генрих смотрит вслед улетевшему бумажному шарику.

ГЕНРИХ

По краю ходишь, Лиза. Так заиграешься, что и сама окажешься средь них. Мне не дан дар жалеть любимых.

Елизавета садится на пол, берет маленький бумажный комок.

ЕЛИЗАВЕТА

Я знаю. Но я ведь нелюбима, и оттого смела перед тобой.

ГЕНРИХ

Ты не права.

ЕЛИЗАВЕТА

Ну так казни меня, раз любишь!

Она ложится на живот и убирает волосы с шеи.

ЕЛИЗАВЕТА (ПРОД.)

Казни! Пойти на плаху рядом с Говардом – это честь для меня. И люди еще более уверуют в твое величие – чем непонятнее и изощреннее твои капризы, тем больше они верят в твой непостижимый властный ум, ведущий их к благоденствию. Нога и шар – так и назову я эту игру.

Она отпинывает бумажный шарик. Генрих растерянно смотрит на нее. А она уже лежит на спине, раскинув руки.

ГЕНРИХ

Умна не по годам… Вот почему наш шут завидует тебе. Но слишком просто все в твоих размышлениях, Лиза. Словно ты решаешь строчку в уравнении. Но власть – не арифметика, и ты поймешь к 16 годам, а это будет скоро. Меня тогда не будет, и много бед обрушится на твою светлую голову…

ЕЛИЗАВЕТА

А что же власть, отец, если не арифметика?

ГЕНРИХ

Фортуна! Власть приходит и держится по прихоти фортуны, а уходит по глупости. Мне повезло – я ухожу естественным путем, и через месяц, а, может, пару дней вам с братом и сестрой предстоит испытать эту чудачку фортуну.

ЕЛИЗАВЕТА

Отец, не думай, что нужна мне власть!

ГЕНРИХ

Нужна!

Елизавета пытливо смотрит на Генриха.

ЕЛИЗАВЕТА

Нужна?

Генрих уверенно кивает головой.

ЕЛИЗАВЕТА (ПРОД.)

Власть благородных убивать?

ГЕНРИХ

Да!

ЕЛИЗАВЕТА

Власть миловать ничтожеств?

ГЕНРИХ

Да!

ЕЛИЗАВЕТА

Власть, чтобы было не зазорно спорить с Богом и его наместниками на земле?

ГЕНРИХ

Не делай вид, что тебе есть дело до того, что унизил церковь я до кроткой псины для охоты, и больше мы не слушаем развратников из Рима. Нет ближе к Богу жителя земли, чем король. Запомни это, и об остальных не беспокойся.

ЕЛИЗАВЕТА

Но это ведь неправда.

ГЕНРИХ

"Пред богом все равны…", я знаю… Такие истины тебе внушал почтенный граф, чью голову ты хочешь так спасти? Он прав, и глядя смерти в ее ужасный лик – сейчас, когда с тобой я говорю, смотрю в ее глаза – я понимаю эту правду, как никто другой. Но тебе до смерти далеко, и потому забудь об истинах. Пока.

Елизавета вскакивает.

ЕЛИЗАВЕТА

Власть глупости творить?

ГЕНРИХ

Когда ты умираешь – да. Ведь хуже мне не будет больше. Но не ранее. И потом, дитя, поверь – о моих предсмертных безумстве и глупости ты будешь вспоминать с благодарностью.

ЕЛИЗАВЕТА

С благодарностью?! Или ты шутишь, или твои речи с каждой минутой и каждым словом теряют смысл.

Генрих смеется.

ГЕНРИХ

То ты смела, то прячешь мысли за вереницей букв. Сказала б кратко, что отец – безумец. И, надеюсь, ты узнаешь когда-нибудь – какое счастье быть безумцем! Особенно, на королевском троне! Дай мне табаку.

Генрих протягивает ей ключ, Елизавета берет ключ и идет к буфету, открывает ключом маленький ящик в буфете и вытаскивает табакерку. Пока отец не видит, она открывает табакерку и принюхивается. Громко чихает – табак разлетается. Генрих сидит на софе и что-то чувствует в воздухе. Он громко вдыхает носом. Елизавета, замерев, со страхом смотрит на него.

ГЕНРИХ (ПРОД.)

Табак?! Рассыпала табак?! Иди сюда!

Елизавета нерешительно подходит к отцу и протягивает ему табакерку, при этом садясь на колени.

ЕЛИЗАВЕТА

Прости, отец. Я не хотела.

Она шмыгает носом и вытирает мокрые глаза. Генрих открывает табакерку, его глаза тоже наливаются влагой.

ГЕНРИХ

Щепотка… Одна щепотка!

Он пальцами переминает эту щепотку табака.

ГЕНРИХ (ПРОД.)

Как ты могла?! Ты так желаешь смерти мне?

Он нюхает табак, на его лице – наслаждение, глаза закрыты. Он кладет табак обратно в табакерку. Елизавета продолжает хныкать.