Урс и Кэт

Я что-то не слышал ни об одном мальчишке, который мог бы пробраться на дровяной склад и подойти к Урсу. Но я знаю девчонку, Кэт, — она может.

Ребята говорят, что Кэт знает какое-то словечко. Но это ерунда.

Я ее спрашивал. Она сморщила нос. Она всегда морщит нос, когда врут.

Урс огромный. У него шерсть свалялась сосульками. Со лба сосульки спадают на глаза. Наверное, плохо видно, когда перед глазами всегда болтаются сосульки. Но Кэт считает, что так надо — от мух. Кэт все знает про собак и про других животных.

Ребята говорят, что она выросла в лесу, как Маугли, и ее вскормила волчица. Она молчит. Не говорит ни да, ни нет. Она живет с тетей, а про мать никто ничего не знает. И про отца тоже. Может быть, тетя отняла ее у волчицы?

Урс пострашнее любого волка. У него холодные глаза и влажные клыки величиной с палец. Он с одного жулика сорвал штаны и покусал его будь здоров. Страшно злобный пес. Но Кэт говорит, что он добряк.

Я говорю: какой же он добряк, если кого хочешь разорвет на части, а она говорит: его озлобили люди — есть люди, которые злобят.

— А есть, которые задабривают?

Кэт почесала одной ногой другую и сказала:

— Не знаю. Может быть, есть.

— А ты, Кэт, можешь задобрить?

Кэт замотала головой.

— Я могу подружиться. Но он все равно будет злой к другим.

— А как злобили Урса?

— Не знаю… Может быть, голодом.

Я смекнул, что Кэт потихоньку подкармливала Урса и он из благодарности разрешил ей приблизиться к себе. Но все оказалось иначе. Урса кормили как полагается.

Мы с Кэт знакомы со второго класса. Ее посадили рядом со мной.

Я спросил:

— Ты как читаешь: губами или пальцем?

— Пальцем, — призналась Кэт.

— Ты сожми пальцы в кулак, — посоветовал я.

— А ты закуси губу, — посоветовала Кэт.

Теперь-то мы читаем как взрослые — глазами.

У Кэт не было своей собаки и не было надежды на собаку — она стала присматриваться к Урсу. Расхаживала у дровяного склада и все посматривала на Урса. А он не обращал на нее внимания. Тогда Кэт подошла к рыжей проволоке и дернула так, что раздался звон.

В два прыжка Урс очутился рядом. Глаза блестели из-за шерстяных сосулек, и желтоватые клыки грозно обнажились. Он хрипло зарычал, но Кэт стояла на месте: валенки широкие, ноги-пестики, чулки с заштопанными коленками. Урс отрывисто залаял и бросился на проволоку, которая прогнулась и зазвенела. В своей злобе он не почувствовал шипов. Кэт приблизила к нему посиневшее лицо и заговорила.

Оказывается, собаку мало кормить. Необходимо, чтобы с ней разговаривали. С Урсом никто не разговаривал. Представьте себе, что мимо вас идет множество людей и никто вас не замечает, никто с вами не разговаривает. Это потяжелее голода. Честное слово.

Кэт заговорила с Урсом. Он рычал, рвал проволоку, а она уговаривала его, называла ласковыми именами, словно перед ней был беспомощный щенок — большепалый, с шелковистой шерстью, еще не научившийся лаять. На языке зеленая травинка…

Урс, конечно, не понимал, о чем говорит Кэт, — собака, с которой никто никогда не разговоривал, не понимает слов. Но он чувствовал в голосе длинноногой девчонки то, чего ему недоставало. Он понимал не слова, а голос. Голос у Кэт как у мальчишки: густой, хриплый.

Но ее голос понравился Урсу, пришелся ему по душе. Он даже наклонил голову набок — это первый признак, что собака слушает, участвует в разговоре.

Когда склад был открыт, Урса сажали на цепь. Но после закрытия он становился полным хозяином склада. Я думаю, что если бы Кэт вздумалось взять пару поленьев, Урс ничего бы не сделал. Но Кэт не интересовалась дровами. Она интересовалась Урсом: сквозь шерстяные сосульки разглядела, что у него гноятся глаза.

Злобный пес стал поджидать Кэт у колючей проволоки. Когда она приходила, Урс неловко махал хвостом, ему это было непривычно.

Она, конечно, приносила ему кое-что, но для такого здорового пса кусок колбасы с хлебом — ровным счетом ничего. Он ждал ее не изза колбасы.

Кэт подолгу стояла на морозе перед дровяным складом, а Урс сидел на снегу и смотрел на нее сквозь шерстяные сосульки. И вместо клыков выпускал кончик языка. От штабелей дров пахло лесной прелью, а вслед за этим запахом тянулись другие запахи леса — запах смолы, запах грибов, меда. Кэт забывала про окоченевшие ноги, она дышала запахами леса, и Урс тоже дышал ими. И она видела на языке Урса зеленую травинку.

Потом Кэт протянула ему руку. Он зарычал по привычке и тут же поджал хвост — от стыда. Кэт не отдернула руку. Она была или очень смелой, или очень доверяла Урсу. Она запустила руку в его грязную нечесаную шерсть. И он зажмурил глаза от счастья.

В один из воскресных дней, когда склад был закрыт, Кэт подлезла под колючую проволоку и двинулась навстречу Урсу. И люди, идущие мимо, заволновались, закричали от страха за глупую тонконогую девчонку, которая оказалась лицом к лицу со страшным Урсом.

Но она-то знала, что он добряк. И он не разорвал ее на части, а терся кудлатой мордой о ее ногу.

Кэт усадила огромного пса и стала расчесывать его гребнем. Она рвала гребень изо всех сил — попробуй расчеши такого! — но Урс не рычал, не огрызался. Терпел. Ему даже было приятно, и он с благодарностью поглядывал на девочку.

Люди ничего не понимали. Одни говорили: «Надо сбегать за ружьем». Другие говорили: «Надо сбегать за теткой».

Кэт не обращала внимания на них. Она дала Урсу какие-то витамины от глаз. И он лизнул их языком. Потом они пошли между штабелей дров, рядом, Урс и Кэт. Березовые дрова. Осиновые. Сосновые. Они гуляли по распиленному лесу, потому что другого пока не было.

Дома Кэт попало. Ей вообще часто попадало. И она ходила мрачная. И мальчишки рассказывали о ней всякие небылицы, хотя любой из них дорого бы дал, чтобы подойти к Урсу, провести по его свалявшейся шерсти и сказать:

— Он добряк.