Усадьба леди Анны

Глава 57

Домой в усадьбу Анну и фрейлин отправили под охраной. Герцог, быстро задав ей несколько вопросов, остался разбираться с ситуацией во дворце.

В карете царила тишина, прерываемая только шелестом одежды. И леди Мишель, и Фелиция в начале пути пробовали спрашивать, но мадам Берк шикнула на них. Пусть она и сама не понимала, в чем дело, но заплаканное лицо Анны видела. Да и то, что патронессу трясет, как от холода, было сильно заметно.

Дома Анна отказалась от ужина и отправилась к себе.

«Господи боже… Как последняя идиотка в дурном американском фильме! Как, ну как я могла так наглупить?! Ведь не первый день на свете живу, столько похожих историй в книгах и кино видела… И как малолетняя дурочка поперлась! А если бы… А если бы Макса убили?! Ревность взыграла, видишь ли! Он «милый» и «забавный», а я, вся такая «взрослая и мудрая», я вся такая «снисходительная»… Да Макс в этом жил и варился с детства. А я на него сверху вниз, как на милого мальчика смотрю… И потащилась, как последняя дебилка, приключений на пятую точку искать! Где вся «мудрость»-то моя была?! Слава всем богам, что он оказался умнее, что увидел, что… Просто, слава всем богам, что все так закончилось! Он мог бы и не успеть, и не спасти… Так бездарно прохлопать собственную жизнь — это просто…», — Анна не находила слов, чтобы обругать себя за легкомыслие, глупую ревность и нелепый поступок.

Пришла мадам Берк и принесла горячее вино с пряностями, вопросительно заглядывая в глаза. Анна начала пить вино маленькими глотками, постукивая зубами о толстое стекло и постепенно согреваясь. Мысли приходили в порядок, пусть и не сразу.

— Ваша светлость… — мадам Берк то ли ждала, когда герцогиня допьет, то ли хотела что-то сказать, но Анна перебила ее:

— Мадам Берк, кто мог знать, в каком костюме я отправилась на бал?

— Бертина, — кратко ответила мадам Берк.

Ответ вызвал такое изумление у Анны, что она отставила недопитый бокал и спросила:

— Почему?! Почему именно она?! Знали вы, знали швеи и леди Мишель, знала Фелиция и даже кучер…

— Да, знали, — согласно кивнула головой мадам Берк. — Но мы все на месте, а Бертина покинула дом сразу вслед за нами и до сих пор не вернулась…

Анна вскочила с места и заметалась по комнате. «Надо поехать и сказать… Или не надо?! Может, она просто ушла погулять?»

— Мадам Берк…

— Ваша светлость, она иногда и раньше покидала усадьбу, чтобы сходить в церковь. Это всегда было днем, после завтрака. Последнее время ее визиты туда участились, но я считала, что это вполне нормально, потому и не докладывала вам, — мадам сделала небольшую паузу и продолжила: — Я не знаю, что там во дворце произошло. Но я думаю, вашего мужа стоит известить?

— Да. Велите заложить карету!

— Нет. Сядьте, ваша светлость, и успокойтесь. Сейчас я принесу перо и бумагу, и вы напишите герцогу записку. Солдаты отвезут и отдадут.

— Да, что-то я совсем… Да. Несите перо, мадам Берк.

Спала Анна отвратительно, несколько раз просыпалась от кошмаров и утром. Глянув в зеркало, только покачала неодобрительно головой: «Краше в гроб кладут.». Дела не шли в голову, Бертина так и не вернулась, новостей не было, и она, чтобы сбить мандраж, отправилась в кабинет. Стояла у окна, машинально разглядывая сад и работающих там людей. Бродила по комнате, не слишком понимая, что нужно делать. Сидела, вспоминала прошлую жизнь, думала, сравнивала…

«Бертина… Что с ней? Может быть, ее захватили и пытали? Почему она не сказала мне ни слова? И про горничную, что бегает к Трюффе, именно она мне сказала. Или же она просто убрала конкурентку? Гадко вот так сидеть и подозревать, она мне много помогала. Про потерю памяти никому не сказала… Или все же это она?»

В кабинет, постучавшись, вошла мадам Берк. Принесла холодный взвар, постояла минуту, как бы ожидая приглашения. Не дождалась и тихо вышла.

«Саша и Маришка… их смерть… Они же не выбирали сами, не бросили меня добровольно, это вообще не их выбор. Почему же мне так страшно допустить Макса в душу? Почему я держу его в отдалении? Чем он провинился? Конечно, изначально он повел себя не слишком разумно, но ведь не делал гадости осознанно, не пытался показать свою власть. Да, наглупил… Да, слишком верил матери, но… Он достаточно порядочный мужчина: защищать кинулся сам, а не за стражей побежал… Долго я еще буду стены городить между нами? Из-за глупого неверия я чуть сама не погибла, да и его могла угробить…».

Строчки легли на бумагу сами:

Анна пробежала глазами по записи и заплакала. С этими слезами выливались горечь и страх, неуверенность в себе и много еще разного, смутного и невнятного, что скопилось и назрело в ее душе, как нарыв.

От герцога не было вестей больше недели. Анна извелась, придумывая разные страхи. Часто стояла у окна, ожидая, а вдруг…

Вдруг распахнутся ворота, и вся эта неопределенность закончится. Приедет Макс, и она не будет больше смотреть на него свысока. И, возможно, в их отношениях что-то стронется?

В столице все было тихо, никаких сплетен и разговоров о покушении, никаких волнений. Королевская чета, закончив празднества, удалилась в охотничий домик.

В храмах проводили молебны о даровании молодой паре наследников. На одном из молебнов даже присутствовал бывший король со свитой. И, по слухам, выглядел вполне себе замечательно.

На девятый день, когда она разбирала счета в кабинете, доложили, что приехал герцог.

Выглядел Макс так, как выглядит человек, сутки не спавший. Отечное лицо, синяки и красные глаза. Даже шрам на бледном лице казался ярче обычного. Анна засуетилась, позвонила горничной, потребовала еды.

— Садись, Максимилиан.

— Я решил сперва навестить тебя, а потом уже ехать отсыпаться. Не хотел, чтобы ты нервничала зря. Писать не имело смысла: я все равно приехал бы почти одновременно с гонцом.

Ел он жадно, даже небрежно, глотая куски и почти не жуя. Наконец, насытившись, попросил холодного взвару. Почему-то горничная не принесла ему даже вина.

— От горячего разморит сильно, Анна, — как будто извиняясь, сказал он, отхлебывая из ее кубка.

— Максимилиан, я хотела спросить… Там, во дворце… Там все живы?

— Пока все, — последовал лаконичный ответ. Герцог нахмурился и добавил: — Садись, я расскажу все по порядку.

Анна торопливо устроилась в кресле, внимательно глядя на мужа. «Уставший очень. И ведь приехал ко мне, хотя мог просто записку послать.».

— Как ты знаешь, все посольства немного занимаются шпионажем.

Фраза была настолько неожиданной, что Анна вздрогнула и глупо переспросила:

— Посольства? А при чем здесь…

— В состав эспанского посольства входят два святых отца. Один из них, некто падре Амбросио, сменил вскоре после нашей с тобой свадьбы на этом посту заболевшего коллегу.

— Падре Амбросио? — Анна честно пыталась вспомнить. И дядя-герцог, и мастера макияжа, и даже эспанские падре, вынимающие душу на исповеди, остались в прошлом. В неприятном прошлом, которое она старалась забыть. — Ах, да! Я познакомилась с ним в монастыре. И он, помниться, даже заступался за меня.

— Так вот, падре Амбросио оказался значительно умнее своих предшественников. По условиям мирного договора с Эспанией, мы обязаны допускать во Франкию священников количеством не более семнадцати человек одновременно. На тех же условиях в Эспанию первые два года мира ездили наши святые отцы. Увы, несколько человек из них пропали без вести, и такие поездки церковь больше не финансировала. Разумеется, здесь эспанцам запрещено проповедовать в Парижеле и окрестностях, и за ними следят. Но все падре всегда предпочитали провинцию, потому просто присматривают, чтобы они не вмешивались в дела нашей церкви и не настраивали людей против. Падре Амбросио, решив, что для спасения душ посла и служащих достаточно одного человека, предпочел отправиться в провинцию. И там он нашел человека, который решил сменить веру. Официально, но не публично! Понимаете?

— Кто? — у Анны даже пальцы на ногах непроизвольно поджались, настолько этот рассказ нервировал ее.

— Вдовствующая графиня Аржентальская, моя мать, — Макс помолчал, вздохнул и продолжил: — Церковь Эспании была столь любезна, что погасила часть ее долгов. Под расписку, разумеется. За это она привела под крылышко новой веры еще несколько адептов. В том числе и своего любовника… — герцог поморщился и повторил: — …да, своего любовника и его сестру, маркизу Беноржи. От этого милого уютного кружка зараза стала тихо и медленно расползаться по тем, кто недоволен был правлением Филиппа XI.

Помолчали… Анна задумчиво смотрела на собственный руки, пытаясь в уме сложить два и два:

— Макс, у меня все равно не вяжется… Не могла эспанская церковь позволить знатной даме иметь любовника. Не могла поощрять маркизу, дозволяя спать с тобой во грехе! Просто не верится во все это!

— Господи, как же ты еще наивна, Анна, — Максимилиан покачал головой. — Вполне себе могла, поверь. «Цель оправдывает средства» — этот девиз начертан над дверями всех эспанских храмов. Неужели ты ни разу не обращала внимания? У них была большая и благородная цель — посадить на престол истинного сына церкви: герцога Фернандеса Тюренского. Отец его — ныне покойный — франкиец и троюродный брат Луи-Филиппа. Ну и мне, разумеется, он тоже приходится троюродным братом. А вот мать, как и ты, родовитая эспанка. Разумеется, по малолетству сам мальчик править не смог бы…

— Понятно. — Анна поджала губы и задумчиво спросила: — А я-то чем помешала этой милой компании?

— Помешала не столько ты, сколько конфликт внутри самой Эспанской церкви, — Макс как-то горько усмехнулся. — Там, как оказалось, идет нешуточная грызня за власть. Боюсь, после этой истории, мне придется самому заниматься Тайным ведомством. Слишком много они прошляпили.

Он снова отхлебнул взвара и продолжил:

— Их отказались финансировать и срочно потребовались деньги. Во главе этой партии, кстати, стоит твой бывший духовник, Анна. Падре Мигелио. Помнишь такого?

Анна кивнула головой: отца Мигелио она помнила отлично. Это он поучал ее отказывать мужу в любовных ласках. Даже тогда это требование показалось ей весьма нелепым.

— Я думал, что графине не хватает средств на любовников, а оказалось, все немного проще. Конечно, и средств ей не хватало, да еще и падре предъявил расписки и потребовал оплатить. На тот момент у него была уже солидная переписка с графиней по духовным вопросам. Если бы письма попали к отцу… Думаю, ей бы не поздоровилось. Потому решили, что весьма выгодно будет убрать мою жену. Мать приедет разделить со мной траур, ну и я растаю… А еще в казну церкви придут серебряные рудники. Они — приданое…

— Почему в казну церкви?! Разве они не достались бы Франкии в случае моей смерти?

— Нет. Это имущество твое. Да, по условиям брачного контракта ты не распоряжаешься доходами, но это пока ты жива. В случае твоей смерти… — Макс чуть замялся и продолжил: — Отец Амбросио оказался не так стоек к пыткам, как думал сам. Он указал тайник, где хранится твое завещание.

— Но я не писала! — возмутилась Анна.

— А я знаю. Там была открытая дата и твою подпись и личную гербовую печать подтверждали подписи четырех уважаемых свидетелей: графини Аржентальской и некоего графа Люнеро с франкийской стороны. А также подписи герцога Фернандеса де Веласко и его жены с эспанской стороны. Заверенные личными их печатями подписи.

Анна со злости хлопнула кулаком по столу:

— Да как они могли это подписать?! Они же никогда не были во Франки! Обман открылся бы сразу же!

— Нет, Анна. Не знаю, кто именно подделывал твою подпись, но у церкви, наверняка, есть умельцы. Печать же герцогини Ангуленской, скорее всего, — подлинная, а местом подписания договора указана Эталия. Я думаю даже, что все подписи, кроме твоей, подлинные. Графиня Аржентальская и граф Люнеро во время нашей с тобой поездки совершили небольшое морское путешествие и прибыли уже после нас. Разумеется, ни в какую Эталию они не ездили, но кто бы это смог доказать? Фрегат, на котором они прокатились вдоль берега, принадлежит эспанской церкви. Как думаешь, что бы показали моряки под присягой?

— Здесь все не вяжеться, Макс! Откуда на документе могут быть подлинные подписи и печати моей эспанской родни?

— Амбосио указал, что пакет с документом возила в Эталию Бертина, как истинная и преданная дочь эспанской церкви.

Слезы текли из глаз Анны сами собой, она их как будто не замечала. Просто сидела и смотрела в никуда…

Макс отодвинул свое кресло, шагнул к ней, встал на колено, чтобы не давить на нее своим ростом, а потом просто устроился на полу, бережно взял холодную руку и принялся поглаживать тонкие нежные пальцы.

— Анна…

— Я не понимаю! — она торопливо вытирала слезы прямо рукавом платья, но руку свою у него не отбирала, повторяя снова и снова: — Я не понимаю! Я просто не понимаю…

— Предательство — это всегда больно. И почти всегда непонятно.

— Кому теперь можно верить? Кому?! — Анна всхлипнула. Казалось, еще немного, и она сорвется в истерику.

Максимилиан крепко сжал руку и потянул ее к себе. Потянул аккуратно, просто задавая вектор движения, а не принуждая.

Сперва ему казалось, что она сопротивляется, что сейчас отберет руку и уйдет, уйдет насовсем, так и не поверив ему… Но удерживать сильнее он не стал, оставляя выбор за ней…

С кресла Анна встала так резко, что сердце у герцога замерло. Он не рискнул подняться с пола. А жена, положив ему руку на плечо, как будто ждала чего-то, всматривалась ему в глаза.

— Макс…Я не знаю, как мне сейчас быть… — почему-то говорила она еле слышным шепотом, и так же тихо он ответил ей:

— Это ты должна решить сама, Анна…

Прошуршал тяжелый шелк платья, она опустилась на колени рядом и протяжно всхлипнув, уткнулась ему в плечо. Максимилиан гладил чуть вздрагивающую спину и приглушенно говорил:

— Все закончилось, родная… Все уже закончилось. Я всегда буду рядом.

Постепенно она затихла, как будто согреваясь под его рукой, затем немного повозилась, устраиваясь удобнее, шмыгнула носом, вздохнула и спросила:

— Я… у меня глаза, наверное распухли?

— Ты очень красивая, Анна! Очень!

Она зажмурилась, как ребенок, опасающийся чего-то, вытянула губы трубочкой и чмокнула его в щеку…