Дойдя до сортира, мы зашли за перегородку, немного постояли за ней и шмыгнули за угол дощатого строения.
— Куда пойдём?
— Тихо, не шуми, — Лиза попыталась призвать меня к дисциплине.
— Может, не будем далеко уходить.
Спокойствие и умиротворение, которые дарил лес, не вязались с тревогой Лизы. Она накручивала себя, а я устала от бесконечного ожидания Армагеддона, и просто хотела прилечь на травке и уснуть. Переспать со всем тем ужасом, который проехался по мне как асфальтоукладчик. Понимая, что Лиза ощущает что-то подобное, мне всё равно не хотелось плыть с ней в одной лодке.
— Надо где-то укрыться. Хотя бы за деревьями в траве.
— Давай, веди, — вяло отреагировала я.
Хорошо выспавшаяся Лиза не в пример мне была вся словно из нервных импульсов. Туда или сюда, она заметалась, выбирая направление. Я тащилась следом, проклиная нашу «дружбу». Почему я не могу сказать «нет». Слово щипало язык, я морщилась, кривилась, но не говорила то, что хотела, вместо этого брела за дёрганной Лизаветой.
— Всё. Давай здесь. — Я огляделась по сторонам.
Место было прекрасное, между трёх сосен и одной берёзы чуть в стороне. В принципе, хороший наблюдательный пункт, мы скрыты с четырёх сторон. Если лечь на пузо, то можно затаиться, как разведчики на задании.
— Надо дальше идти, — упрямо сведя брови, сказала Лиза. — Мы слишком близко от корпуса.
Но я решила, что не сдвинусь ни на миллиметр и уселась на траву.
— Не пойду. Хочешь, шлёпай одна.
Лиза, пыхтя как чайник, уселась рядом. Минуту мы молчали. Я знала, она не будет долго злиться.
— Юль, а ты как к детям относишься?
Моя пауза оказалось гораздо больше театральной. Лиза не хуже своего мужа умела бомбануть.
— Нормально.
— Я подумала, сказки сочиняешь, вдруг беременная? И аборт хочешь сделать.
Вот за что мне это? Святая простота, когда-то сказал Ян Гус старушке, старательно подкладывавшей дрова в костер, на котором его сжигали.
— Я не беременна.
— Ох, прости. Мне показалось, это твоя тема.
Осталось меня про дурку спросить, и все вопросы будут сняты. А что? Мы ж подруги. А с подругами надо делиться. Невозможно обижаться на человека, живущего с тобой по соседству в аду. Я жалела Лизу даже сильнее, чем себя. Но что можно сделать, когда муж готовит из тебя отбивную, собираясь хорошенько прожарить и съесть, не таясь, подбрасывает дровишки в мангал.
— А я вот хочу дом с баней…, козу и лялечку, чтобы выходить во двор и говорить. Сынок, как козочка кричит? Мееее. Вот, правда. Это прям моё. Деревня. Хотя я сама из города.
Мой удивлённый взгляд Лиза истолковала правильно.
— Ну, да, я не деревенская. Сестра в городе. У нас родители были обеспеченные. Баловали нас. Сестра очень эффектная. Она под красное платье не оденет бельё не красного цвета. Жалуется, что денег нет, а сама нос сделала. А я как с другой планеты. Что мне её ринопластики?
Рассказ о родителях и сестре меня поразил. Внешность Лизы совсем не вязалась с тем, что она говорила. Скорее можно было предположить, что она из глухой деревни староверов, чем из состоятельной семьи городских жителей.
— Знаешь, я вот думаю. Была бы я как сестра гламурной, сломалась бы давно.
Я улеглась на травку, сорвала травинку и стала грызть её. Высокое светло-голубое небо в обрамлении сосен было фантастически красиво. Внимательно оглядевшись по сторонам, Лиза прилегла рядом со мной, голова к голове.
— Он за неделю перед знакомством закодировался и устроился на работу. Привёл меня в дом, а это просто коробка. Окон, дверей не было. Я с ним с нуля дом поднимала. От канализации до поклейки обоев. Не по расчёту за него вышла, а по дурости. Так что моя совесть чиста. Я сейчас не о нём думаю, а о себе. В себе разбираюсь.
Я вздохнула. Всё-таки мы в одной лодке, как бы я не отбрыкивалась от Лизы. Мы обе сбежали из плена, чтобы лечить раненую душу. Всегда думала, неужели муж не видит, как мне больно? Я ведь нормальная. Нет, он не видел не чувствовал. В него была встроена другая программа. Он ломал и доламывал, даже не маскируя свою ущербность и неспособность любить.
— Когда заливают бетон, внутрь кладут арматуру для стойкости. И потом бьют, ломают. — Лиза резко рубанула рукой по воздуху. — Это муж арматуру в меня вставлял. Для прочности. Я из своего дома ушла, трусов не взяв, настолько боюсь моральной боли. В стоге сена переночую, если жизнь заставит. Покой хотела. А он именно покой и забрал.
Хотелось притянуть Лизу к себе, обнять, погладить по голове как маленькую, но тогда мы точно разнюнимся. Сил и так было на донышке. У меня и без Лизы душа обливалась слезами двадцать четыре часа в сутки. Но я как-то ещё барахталась в этой беспросветной тьме.
— Сестра предлагала одежду, сюда поехать. Я не взяла. Как будто он рядом стоит, смотрит. Недоволен. Мне же нельзя.
По щелчку пальцев не получится.
— Проник в меня, отравил. Больно.
Мы вздрогнули одновременно. С поляны послышался крик. Сердце сразу же загрохотало набатом. Лиза вскочила на ноги, я поднялась вслед за ней.
— Бежим!
Лиза рванула в сторону берёзы, я сделала автоматически несколько шагов и остановилась. Лиза оглянулась.
— Юля!
— Жанна ушла. Их осталось пятеро.
— И что?
Конечно, своя рубашка ближе к телу. Но даже маленький джунгарский хомяк, прижатый в угол, будет противостоять кошке, отчаянно вереща, встав за задние лапки, призывая на помощь. Я тогда ночью проснулась и спасла своего хомячка, неизвестно как убежавшего из клетки.
— Ты же меня не бросила?
Крики повторились. Я повернулась и пошла в сторону дощатого синего здания. Что они мне сделают? Не убьют же. Кто они такие, держать меня в страхе? Мой страх — это иллюзия. Я могу справиться с ним.
— Юля, пожалуйста. Не ходи!
Лиза догнала меня, схватила за руку.
— Где твоя арматура? Только в словах?
Гневные вопли на поляне стихли. Я прибавила шагу.
Мы обогнули туалет и вступили на дорожку, ведущую к нашему корпусу. Издалека было плохо видно. Девчонки сидели на стульях, некоторые мольберты валялись на земле, Арнольд жался к веранде, двое охранников (Сабы не было) караулили пленниц, а Бур, кажется, допрашивал их. Мы прошли несколько шагов, когда он резко развернулся к нам. Видимо, ему доложили о нашем появлении. Лиза замерла за спиной. Пусть так, значит, я пойду одна проверять на прочность свою дурную голову.
Все девчонки остались на своих местах, я ничего не могла понять. Лиза догнала меня и судорожно зашептала.
— Они их наручниками пристегнули. К стульям.
Теперь и я увидела, как Мила, Нина, Софа дёргают руки, пытаясь освободиться.
— Камень под верандой…, — задыхаясь, прошептала Лиза. — У меня ничего нет.
— Не дури.
Бур приближался ко мне, сверля своими злобными стеклянными глазами, в одной руке он держал небольшой холщовый мешок. Гадкая улыбка кривила его полупарализованное лицо.
Ничего ты мне не сделаешь, я не боюсь.
Внутри включились все стоп-сигналы разом, но я шла вперёд, передвигая пудовые ноги шаг за шагом. Наши взгляды сцепились в жгучей ненависти. Я знала, он идёт ко мне не просто так. Я не просчитывала ходы, не придумывала слова, я отключила инстинкт самосохранения, почувствовав запредельный ужас. До Бура оставалась пара шагов, когда он поднял мешок, глянул внутрь, засунул туда руку и выбросил ко мне скользкий извивающийся… шнур?
— Гадюка!
Гладкое змеиное тело с продолговатой головой, двумя красными бусинками глаз, тонкой полоской языка как в замедленной съёмке летело мне в лицо. В грудь словно ударили кувалдой, шею захлестнула удавка, взмахнув руками, я полетела в чёрную бездну.
Головокружение, шум голосов, крики. Не надо так сильно. Вертолётики в голове как после дикой пьянки. Остановитесь. Слишком раскрутили. Почему она так высоко над землёй? Я упаду! Выпустите! Не надо… Не хочу-у-у! Пожалуйста. Выпустите меня отсюда.
— Подними голову.
— И так нормально.
— Лей уже…
Лицо окатила волна. Вода попала в нос, в рот, я чуть не захлебнулась. Надо отползти от кромки воды, а то меня захлестнёт снова.
Женские голоса.
— Чтобы они сдохли!
— Твари!
Так громко. Прямо над ухом. Что происходит? Снова брызги на лице.
— Она приходит в себя.
— Пошевелилась.
— Юля, очнись.
— Юля!
Голоса звали. Вытаскивали из небытия.
— Юля, пожалуйста, — а вот и Лизин стон. Вечно ко мне пристаёт.
По щекам били чужие ладони, я открыла глаза. Надо мной склонились лица девчонок. Над их головами так же безмятежно голубело небо. Красиво.
— Ты слышишь? Скажи что-нибудь?
— Не-бо…
— Ох, напугала, — Софа начала поднимать меня. — Девочки, помогайте. Надо до кровати довести.
Опираясь на плечи Лизы и Софы, я поднялась. Меня как будто сняли с креста, я еле волочила ноги. На поляне стояли стулья и даже мольберты в целости и сохранности. Арнольд поблизости не маячил. При заварушке он почти всегда становился невидимкой. Терялся за кулисами, когда на авансцену выходили главные действующие лица.
Меня доволокли до кровати, уложили поверх одеяла.
— Пить хочешь?
— Да.
Лиза попыталась напоить меня из бутылки. Вода полилась по подбородку, на шею, на подушку.
— Я сама.
Нетвёрдой рукой забрала бутылку, приложила к губам, сделала пару глотков. Стало гораздо легче. Девчонки расселись вокруг меня. Не было только Мальвины с голубыми волосами. Видимо, Ирочка после нашей стычки взаимно возненавидела меня. Правда, сейчас меня интересовало совсем другое. Я пыталась нащупать в теле источник боли.
— Она укусила меня?
Лиза встрепенулась.
— Это ужик был. Он не опасный.
Софа взяла из моих рук бутылку, завинтила крышечку, поставила воду на тумбочку.
— Когда ты грохнулась, они наручники отстегнули и сбежали. И Арнольд следом. В сортир что ли рванул?
Девчонки невесело рассмеялись. Арнольд вёл себя каждый раз предсказуемо малодушно. Он был куратором группы, в его обязанности входила наша защита, а он каждый раз трусливо поджимал хвост.
— Конечно, он сволочь, у нас даже нашатыря нет. Кто должен помочь? — добавила Вика, — и ты как мёртвая.
— Это из-за бабушки, — просипела я, прочищая горло.
— Она змеями пугала?
— Нет. У неё брат был, — я заговорила медленно, с перерывами. — Зимой дрова рубил и нашёл замёрзшую гадюку. Принёс, положил в печь, жене сказал. Тебе там подарок. Пошутить хотел. Печь теплая была. Жена открыла, гадюка выпрыгнула и ужалила в лицо. Женщина умерла.
Девчонки притихли. История оказалась сюжетом из фильма ужасов. И страшно, и дальше ужаснуться хочется.
— Мне один парень рассказал, как соседка думала на улице труп найти. Ну, и нашла. Так представляете? У меня эта история в голове зацепилась. Прошлой зимой утром иду мимо детского сада с Ириской в лес гулять, он у нас недалеко, а там полицейский бобик на краю и двое в форме из окна за мной внимательно наблюдают. Дохожу до угла садика, а на спуске в лес мужчина лежит. Ну, вот как так?
— Слушайте, я уже думаю, а может, правда, кто из нас миллионеров угробил? — задумчиво сказала Мила.
Ответом ей послужили удивлённо-возмущённые взгляды.
— Мы все домой вернулись после хождения по углям, — хмуро ответила Нина.
— А если ночью кто-то из нас к ним обратно пошёл? — Мила не отступала.
— Так, давайте теперь друг друга подозревать, — с вызовом бросила Нина. — Как в детективных романах. Кто из нас убийца? Признавайтесь!
Мы с Лизой переглянулись. Про убийцу, конечно, Нина сильно загнула. Плохо, что Сабы не было на поляне, неизвестно что с ним. Всё так обострилось и запуталось…
— Они просто довязались до названия утилизация, — буркнула Софа.
— Утилизация в случае абъюза — это полный паралич психики жертвы на гормональном уровне, — сказала Вика, словно читала лекцию на кафедре, — в этом случае полностью или частично стирается личная воля и личный выбор жертвы. Всё это происходит после нарциссического захвата, который проводится на речевом, эмоциональном и физическом уровне. А эти приматы трактуют утилизацию как уничтожение мусора.
Вика, похоже, была самая подкованная из нас в психологии психопатов. В её речи так и чувствовалась академическая подача материала. Мы застыли, внимая её пламенной речи. Правда, почти ни одно умное слово не задержалось в моей голове, кроме одного. Я мгновенно «впитала» — речевой захват жертвы, потому что муж лишил меня слова, как принято нынче говорить, от слова совсем.
Закрой рот. Ты глупая. Не говори чушь. Не спорь со мной, а то хуже будет. Не доводи меня. Ты ничего не понимаешь в жизни.
Его открытое хамство высасывало душу, вытаптывало всё то, во что я верила прежде, встраивало в моё подсознание программу собственной ничтожности и ущербности.
— Если честно, я очень хочу утилизировать вампира, который никак от меня не отцепится, — зло сказала Нина. — Достаёт через знакомых, дёргает отца, пытается меня выследить. Мне приходится скрываться. Даже папа не знает адрес моей съёмной квартиры.
— У меня тоже злость на бывшего. Но мужики миллионеры при чём? — спросила Вика. — Получается, что мы ненавидим бывших, а срываем агрессию на незнакомцах?
— Враньё это всё девочки, — Софа встала, схватилась за изножье моей кровати. — Мила вот тоже. Надумала, что кто-то из нас миллионеров грохнул. Мы оправдываемся, трясёмся от страха, убегаем. Сценарий один и тот же. Нас запугали. Мы, — Софа сделала паузу, — купились на их сраную игру. Потому что, если кажется, то ни черта, не кажется. Тем утром, когда они заявились к нам на линейку, я подумала, что они нас разыгрывают.
— Точно такое же ощущение, — подтвердила Нина.
Девчонки согласно загугукали. Нахохлившиеся, взъерошенные как птицы на ветке, они сейчас напоминали мудрых сов, собравшихся на совет.
Слушая девчонок, я всё-таки хотела понять, что случилось? Меня не забальзамировали укусом гадюки, готовя к прожарке на огне, тогда для чего было это шоу?
— Зачем охранники пришли?
— Тебя искали. Бур сказал, что ты чуть Сабу не убила, — ответила Нина, — кричал, что хотела и его утилизировать.
Я расслабилась. Ну, раз «хотела», значит, черепушка Сабы выдержала.
— Почему они каждый раз загоняют нас под ковёр, как мышей! — повысила голос Мила. — Мы сидим в комнате и разбираем их ублюдочные поступки. Не хочу ничего анализировать! Я приехала сюда отдохнуть и расслабиться, в конце концов!
— Знаете, что мы должны были сразу сделать? — спросила Нина. — Пойти к тому корпусу и сами всё посмотреть. Хватит сидеть под веником! Пора слезть с крючка.
— Хочешь удостовериться, что миллионеров там нет?
— Да. И найти логово охранников. Они к нам ходят, как к себе домой, а мы возле корпуса щемимся.
— Все вместе? — спросила Вика.
— Естественно. Ты с нами, Лиза? — спросила Софа.
Лиза подскочила, как первоклассница перед учительницей, растеряно посмотрела на неё.
— Юлю одну оставить?
— Ой. Я не подумала. Оставайся, конечно.
Девчонки гурьбой вышли из комнаты. С веранды слышались их гневные голоса. Они о чём-то договаривались между собой, крикнули Ирочку, ещё о чём-то потолковали и спустя несколько минут ушли.
Лиза горестно посмотрела на меня.
— Ты как?
Под её взглядом хотелось растечься медузой и хлюпать носом пока полностью не изойду на слёзы.
— Нормально.
Мы немного помолчали.
— А ты видела брата бабушки?
— Да. Один раз. Он переехал в другую деревню.
— И как он… выглядит?
— Обычный. Женился второй раз, — я пожала плечами. — С виду и не скажешь, что жену угробил.
Лиза вздохнула.
— Надо же. Спокойно живёт…
— И угрызениями не мучается.
Схватившись руками за края кровати, я села, спустила ноги на пол.
— Лежи, рано вставать. Ты что!
— Жанны нет? — мой вопрос остановил возмущение Лизы.
— Может, к обеду будет? — взглянув на наручные часы, она нахмурилась.
По жизни нас давно вёл страх, заставляя следить и просчитывать всё наперёд. Безопасность стояла на первом месте. Жанны ушла какое-то время назад, обещала быстро вернуться, но до сих пор её не было.
Я встала, сделала несколько шагов по проходу между кроватями, проверяя себя. Головокружени нет. Всё в порядке. Повернулась, подошла к окну. Пейзаж всё тот же: сосны, пара берёз, за ними слева вдалеке корпус. Но мы до него не доходили. Ощущение ирреальности. Если ты там не был, его и нет. И чтобы оно появилось на карте сознания, надо шагнуть дальше известной черты.
— Сходим к мостику, про который Жанна говорила? Туда, где находятся дачи. Осмотримся?
— Вдвоём?
— Боишься?
Лицо Лизы скуксилось, как смятая бумага. Она тревожно складывала все за и против в своей голове.
— Ну-у, днём не так страшно.