Утилизация

Глава 22. Она в моих руках

В среду в десять часов утра, я стояла в холле роддома, чувствуя, как подкашиваются ноги от слабости. Дни, проведённые в уборке, стирке, глажке, поиске комплекта на выписку, покупке детских вещей, памперсов, молочных смесей, плюс ночь без сна, аукнулись болезненным состоянием тела.

В руках я держала два пакета — один с детскими вещами, другой с подарками для медперсонала. Ни одного врача я в глаза не помнила, кому конкретно, и что дарить не знала, поэтому купила жестяную банку печенья, три коробки фирменного птичьего молока, растворимый кофе и большую упаковку пакетированного чая.

Ждать двенадцати часов я не смогла, поэтому явилась гораздо раньше. Оглядев холл, в этот час было немноголюдно, подошла к дежурной медсестре за стойкой, подала свой паспорт.

— Дочь выписывают, мне должны выдать документы.

У медсестры для меня имелась целая кипа бумажек: выписка со сведениями о роддоме, выписка с данными дочери, родовой сертификат, сертификат прививок новорожденной, медицинская справка о рождении и больничный.

Все эти сведения я скопировала на сайте роддома и теперь методично сверяла каждый документ со своим списком. Если что-то пропущу, придётся уже с дочкой на руках снова возвращаться сюда.

— Кому передать вещи для ребёнка? Её выписывают из отделения интенсивной терапии.

— Вещи с собой, пройдёте в комнату для выписки. Ребенка принесут туда, чтобы переодеть. Все встречающие остаются в общем зале.

— Извините, — вымученно улыбнулась. — Встречающих нет, я одна. У нас выписка в двенадцать. Можно дочь мне вынесут сейчас? Пожалуйста.

Конечно, я настроилась держать себя в руках, терпеливо ждать два часа, но находясь в двух шагах от своей малышки, мои благие намерения со свистом летели в тартарары. Кажется, опять начинало штормить.

Сегодня дежурила другая медсестра, она не видела ни моей воскресной истерики, ни моей разрисованной подружки — это радовало и внушало надежды. Медсестра недоумённо вскинула брови. Моя просьба её удивила, видимо, в практике не часто случалось, что роженицу с ребёнком никто не встречал.

— Там, возможно, ещё идут какие-то процедуры, — протянула дежурная, — но я передам вашу просьбу. Присядьте.

Оранжевые диванчики оккупировали немногочисленные посетители. Я нашла местечко в углу, привалилась спиной, закрыла глаза. Не сомкнув глаз ночью, теперь я расплачивалась тяжёлой головой и накатившей усталостью. Как сумасшедшей ждать встречи с дочерью и потерять силы на последних метрах.

Кажется, только на краткий миг я выпала из реальности, смежила глаза, как кто-то потряс меня за плечо.

— Девушка… вас зовут.

Женщина кивала на стойку, из-за которой маячила вставшая в полный рост дежурная.

— Идите в комнату выписки, ребёнка принесли, — медсестра махнула рукой в указанном направлении.

Чуть не запутавшись в собственных ногах, я подскочила с дивана, не до конца очнувшись от сна, схватила пакеты и неровной походкой кинулась к нужной двери.

Комната для выписки была светлой, уютной с задорным малышом на плакате и двумя пеленальными столиками, около одного из них уже стояла медсестра, разворачивая из довольно плотных светлых пеленок моего ребёнка.

Мою дочь! В эту минуту я знакомилась с ней!

Сердце в первый момент ухнуло, чтобы забиться часто-часто, в сухом горле родился всхлип, но глаза остались сухими. Я, не моргая, смотрела на маленькое красное тельце с руками веточками, скрюченными ножками, тонкими пальчиками, на круглую головку с редкими рыжими волосиками и маленький кукольный рот. У моей девочки не было ни грамма лишнего веса, только рахитичный животик с выпирающим пупком.

В детские вещички, бережно вытащенные мною из пакета, медсестра, не торопясь, плавно и бережно, стала одевать мою спящую малышку. Сначала был памперс, потом распашонка с кнопками, следом розовый комбинезончик со встроенными царапками. Рукава полностью скрыли кисти, на одной из которых была привязана бирка из клеёнки с фамилией и датой рождения. Шапочку я выбрала без завязок со смешными розовыми ушками.

С замиранием сердца, я наблюдала за каждым движением женских рук. Последним элементом осталось маленькое одеяло — трансформер, которое я купила на возраст от нуля до четырёх месяцев. Моей девочке почти месяц, но она гораздо меньше многих новорожденных, поправилась всего на пятьсот грамм, как объяснила мне неонатолог по телефону, повода для расстройства нет — это нормальная прибавка в весе.

Медсестра запеленала дочь в одеялко, подняла её на руки.

— Это вам, спасибо огромное. — Я заметалась, не зная, как вручить пакет со скромными подарками, освободить руки для дочери.

— На пол поставьте, — улыбнулась женщина.

— Спасибо, спасибо огромное, — я задохнулась от смешанных чувств.

Сейчас я прижму дочь к сердцу

— Я могу вынести ребёнка, вручить отцу.

Привычный ритуал для персонала роддома с привычными атрибутами выписки. Торжественное появление медсестры с новорожденным в руках и счастливой мамочкой, идущей следом. Поцелуи, объятия, поздравления, шарики, плакаты.

— Спасибо, меня никто не ждёт. Дайте мне.

Счастье матери, сомкнувшей руки вокруг дочери, оглушило, превратило в пыль все горести, метания, страдания, пролилось на макушку звёздным дождём. Тревоги разом улетели в сумрачное подпространство, из темноты я вышла к свету. Моя маленькая девочка зажгла его в непроглядной темноте, по которой я так долго брела. Этот крохотный сопящий комочек указал мне путь к свободе, путь к счастью.

Такси приехало быстро, и уже через полчаса я с дочкой оказалась дома. Был жаркий день, я вытащила её из одеяла, сняла шапочку, чтобы не запарить ребёнка. Душаобливалась кровью от того, что не смогу приложить дочь к груди. Когда пришло молоко, сцеживаться надо было каждые три часа, но, выпавшая из реальности, молодая мамочка ничего не сделала. Морок, затянувший меня на дно, не дал разглядеть свет через толщу воды. Бесконечное чувство вины отключило мои системы навигации.

Детской кроватки у меня не было, как и денег на неё. Пока Машенька маленькая, будем спать вместе на одной кровати. Всё белье я перестирала и перегладила, постелила не промокающую пелёнку, сняла царапки, рассматривая прозрачные тонкие ноготки дочери. Врач сказал, что царапки не нужны, надо подстричь ноготки, и дать дочери свободно касаться груди матери. Так развивается мелкая моторика и связь с мамой.

Три дня я смотрела разные видео про новорожденных, звонила лечащему неонатологу, записывала её рекомендации на диктофон, использовала каждую минуту, чтобы подготовиться и ничего не пропустить. Я вынырнула на поверхность из сумрака уже на тренинге, теперь же рядом с Машей ничего не могло меня остановить.

Когда я зарядила телефон, там отразился один пропущенный звонок от матери, единственного человека, которому до меня есть дело. Но всего один за этот месяц. Узнаю родную маму, обо мне она всегда вспоминала в последнюю очередь. На банковской карточке осталась небольшая сумма. Он использовал мои небольшие накопления для покупок не больше тысячи, так как не знал код. Не удивительно. Товарищ всегда умел вытягивать из меня деньги под тем или иным благовидным предлогом.

Не дожидаясь, когда начнётся бомбардировка, я заблокировала его контакт, контакты двух общих друзей, и неизвестные номера, которые попытались ко мне пробиться. Моё спокойствие сейчас было на вес золота, поэтому решила не рисковать. Я знала, как одной фразой можно полностью лишить меня так трудно приобретённого равновесия. Полный отток сил, после которого надо восстанавливаться неделю, отложился, как у собаки Павлова на подкорке памяти. Сейчас, когда мне удалось разорвать эту больную зависимость, худшее, что я могла сделать, это опять втянуться в его игру.

Звонок телефона заставил вздрогнуть. Нет. Машенька не проснулась. На цыпочках я выбежала из комнаты, чтобы увидеть, звонила мать.

— Юля! — Её возмущённый голос заставил отодвинуть телефон от уха. — Почему ты не перезваниваешь. Тебе вроде скоро рожать, а от тебя ни слуху, ни духу. Я волнуюсь.

Она, даже не поздоровавшись, начала наезжать.

— Привет, мама.

— Говори громче, что ты там шепчешь? Ты на сохранении? В палате кто-то есть? Что говорят врачи? Сердцебиение в норме? Какой предположительный вес?

Шквал вопросов сыпался как зерно из прорехи. Мама уже нарисовала в голове картину, и видела всё в подробностях.

— Когда роды? Не соглашайся на кесарево, если предложат. Рожай сама. Я читала, что кесарево вредно для ребёнка. Мне говорили, в роддомах сейчас хорошо кормят. Пока не могу к тебе прийти, навалилась куча дел. Потом всё расскажу при личной встрече. Юля, ты меня слышишь?

— Слышу. Я уже родила и приехала домой.

Драматическая пауза. Но только пара секунд. И телефон взорвался репликами.

— Юля! Почему я узнаю об этом только сейчас! Почему не сообщила? У тебя голова есть? Тебя вообще что-то волнует, кроме себя самой?

Увы, то время, когда я тянулась к матери как к единственному источнику любви, незаметно кануло в прошлое. Маме давно нет дела до меня и моих проблем. Её театральное возмущение лишь игра, которая ничего общего не имеет с действительностью.

— Извини. Так получилось. Стремительные роды, потом… быстро выписали. Сейчас не могу говорить. Напишу позже.

— Вот так и разговаривай с дочерью!

— Извини, — прошелестела я в трубку, отбила звонок и поставила на беззвучку. Пусть будет день тишины и покоя. Только я Маша.

В дверь позвонили.

Трель звонка вогнала меня в ступор, я никого не ждала и никого не хотела впускать в мою маленькую ячейку из двух человек. Сегодня я жаждала побыть наедине с дочерью, полностью погрузиться в заботы о ней, насладиться её присутствием. Долгое ожидание вместе со страшными мыслями вырастили во мне огромную гору вины, искупление которой требовало немедленных действий. Впустить сейчас в семейное гнёздышко посторонних казалось кощунством. Подкравшись к двери, я заглянула в глазок. На площадке стояла сияющая Лиза со связкой разноцветных шариков.

— Юля, открывай!

Лиза знала мой адрес, мы вместе затащили баул с вещами в мою квартиру, потому что я попросила Андрея остановиться на главной улице недалеко от дома. Доверие к мужчине, который жил бок о бок с охранниками, сидел с ними за одним столом, выпивал и смеялся вместе с ними, не было от слова совсем. Рассыпавшись в благодарностях за помощь, я, тем не менее, держала дистанцию, прежняя жизнь перелицевала открытую, весёлую девушку в мнительную, пугливую, осторожную особу. На мне теперь лежала ответственность не только за свою жизнь.

Как же Лиза не вовремя.

Дверь я, конечно, открыла. Нетерпеливая Лиза (о, боже!) в голубых джинсах и футболке хотела кинуться ко мне с поцелуями и объятиями, но в одной руке у неё были шарики, а в другой — торт. Она мялась, улыбалась, не зная, на что решиться.

— Юля! Я приехала в роддом к двенадцати, а тебя и след простыл.

— Мне раньше дочь вынесли, — солёная влага тут же намочила щёки. — Проходи.

Лиза скинула свои текстильные тапки, протянув мне презенты.

— Поздравляю! А одним глазком взглянуть можно?

— Да, только Машенька спит.

— Будить ради смотрин я не буду, — смутилась Лиза, неожиданно осознав, что вторглась в пространство, где её не ждали. — Торт тебе можно?

Быстро смахнув слёзы, я кивнула. Болезненная тема отсутствия молока — ещё один выстрел в сердце. Дочь будет на искусственном вскармливании, хотя я так мечтала приложить малышку к груди. Мой сценарий давно свернул не в ту колею, вряд ли я узнаю, что значит кормящая мама. А ведь это было одним из пунктов в списке моих желаний.

— Мне всё можно.

— Вот и прекрасно.

Лиза на цыпочках подошла к кровати.

— Малюсенькая. Сразу видно красавица. Бровки как нарисованные, губки бантиком, пальчики тонкие, прям игрушечные.

— Пойдём чай пить, а то скоро проснётся.

— Ох, Юля. Какая ты счастливица, — Лиза умильно сложила руки на груди. — Доченька у тебя. А я сыночка хочу.

Я понимающе кивнула

— Сынок, как козочка говорит?

Лиза тихонько прыснула.

— Ме-е-е.

Торт оказался суховатым, чай горчил, я нервничала, прислушиваясь к звукам в спальне, несколько раз выбегая проведать дочь.

— Спасибо за чай, мне пора. Вчера подала заявление в суд на развод, пошлину оплатила. Надо съездить забрать вещи.

— Одна не ходи.

Лиза пожала плечами.

— Найду варианты, не беспокойся.

Её легкомысленное отношение к предстоящей встрече с мужем меня слегка насторожило. Из комнаты раздалось кряхтение дочери, и я ринулась к ней, забыв обо всём. Лиза появилась на пороге вслед за мной.

— Юль, я пошла. Звони, если что.

— И ты не теряйся, — я мельком взглянула на погрустневшее лицо Лизы, — замок открой и дверью хлопни.

Машенька заплакала, и я, обругав себя последними словами, уместив дочь в слинге, переместилась на кухню делать детскую смесь. Наступило время кормления, к которому я не подготовилась из-за прихода Лизы. Непрерывно качая плачущую дочь, я развела смесь в кастрюльке, непослушными руками перелила её в бутылочку. Первое кормление, а я так безответственно подошла к нему.

Руки тряслись, когда поднесла соску к губам дочери. Камень свалился с души, когда моя рыбка принялась, причмокивая, беззубым ротиком тянуть смесь из бутылочки. Первое кормление хоть и началось скомкано, продолжилось абсолютным умиротворением при виде сосущего младенца. На головке дочери выступили капельки пота, так усердно она работала.

Экран телефона загорелся вызовом, звукового сигнала не было, потому что я его отключила. Звонила мама, видимо, с новыми напутствиями, как и что я должна делать. Перевернув мобильник, я постаралась отрешиться от мыслей о настойчивом вторжении матери с упрёками, наставлениями и рекомендациями. Я не буду кормить Машу, разговаривая по телефону. Никогда.

И в этот момент раздался звонок от входной двери. Меня нет ни для кого. Только землетрясение или пожар заставит меня открыть дверь.

— Юля, я знаю, ты дома.

От этого голоса пол под ногами покачнулся.

Этот человек осознанно вытирал об меня ноги, рушил моё самоуважение, самоутверждался за мой счёт, и теперь пришёл ко мне, чтобы что? Проникнуть в мою жизнь и снова танцевать на костях? Он убил всё то доброе и светлое, что я пыталась собирать из осколков его кратковременных приступов любви. Потерять себя, растворившись в другом, оказалось просто. Это как вступить в трясину и провалиться с головой. Выдержать собственную тревогу, беспомощность, страх одиночества гораздо сложнее.

— Юля, открой. Нам надо поговорить.

Внутренние диалоги с ним прописались в моей голове, я ловила воду решетом, уже понимая бесполезность каких либо слов. И ещё я боялась его. Он обладал какой-то гипнотической силой, завлекающей одинокую путницу блуждающими огоньками в болото.

— Я хочу видеть свою дочь. Ты одна не справишься. Я буду платить алименты.

Мобильник опять начал светиться. Атака пошла с двух сторон. Машенька не предала меня плачем, я выскользнула в спальню, прикрыв за собой дверь, оставив телефон на столе в кухне. Почувствовав, что я чуть восстановилась, эти двое как акулы рванули на запах крови.

Я держалась за дочь, как за спасательный круг. Руки перестали дрожать, когда я посмотрела на окно, в которое собиралась выйти. Все слова, сотрясающие воздух, бред. Мне не нужны алименты, не нужна так называемая поддержка матери. Просто забудьте обо мне, а я забуду о вас.

Сидя на кровати, я покачивала свою малышку, изучая цвет её ещё мутных глазок: то ли синие, то ли серые.

— Теперь мамочка будет с тобой, — шептала я дочери. Дотянулась одной рукой к книжкам — малышкам на прикроватной тумбочке. Раскрыла одну из них перед дочерью. — Смотри какие красивые картинки.

Мурлыкая песенку без слов, перелистывала страницы, старалась выкинуть из головы мысли о том человеке. Он и так занял слишком много места в моей голове, пора было его оттуда изгнать. Думать о себе, о своих желаниях, строить собственные планы оказалось так непривычно, словно я приоткрывала незнакомую дверь, нерешительно выглядывая в образовавшуюся щель, с трепетом изучая неведомое пространство. Страшно, боязно, волнительно, маняще, точно как открыть чистый лист, нажать на клавиши ноутбука, и слово за словом плести новую историю — обыкновенную, но единственную в своём роде.

Новая трель звонка проникла сквозь двери в маленькую квартирку, нервной волной прошлась по телу. Сколько можно!

Слабая, уязвимая, одинокая я хотела сама плести свою судьбу, мужественно или, трясясь от ужаса, обретать опыт на своём пути. Я должна выдержать себя, выдержать этот ненавистный звонок, разрешить себе быть собой, перестать быть удобной, понимающей и бесконечно виноватой.

Он звонил и звонил. Книжки не помогали отвлечься, я встала и принялась ходить от окна до двери с Машенькой на руках. Моя девочка была лёгкой, но я чувствовала себя разбитой, будто одолела километров десять пешком. Прикорнуть бы рядом с дочерью, насладиться её дыханием, закрыть глаза, предать сну уставшее тело и измученную душу.

— Уходи, уходи, — шептала я, совсем обессилив. — Уходи. Ты нам не нужен.

Невозможно длинный день никак не заканчивался. Тяжёлые веки закрывались сами собой, тело магнитом тянуло на кровать. Очнулась я от голоса дочери, которая завертелась и захныкала рядом со мной. Ребёнок голодный, а я дрыхну. По ощущению проспала несколько часов. Ужас!

Слегка дезориентированная после сна, сняла с дочери тяжелый памперс. Прислушилась. В квартире, кроме звуков, издаваемых Машей, было тихо. Кажется, настойчивый человек всё-таки ушёл. Знание о том, что это не последний его визит, неприятно свербило где-то на подкорке мозга. Заняв себя хлопотами о дочери, гнала от себя душную волну страхов.

Не думать, не тащить в настоящее удавку прошлых мыслей, основательно почистить заросший колодец от тухлой воды, чтобы он наполнился свежей и кристально чистой влагой.