Утилизация

Глава 7. Вторая попытка

Вернувшись в лагерь, мы прошли к своему шестому корпусу, открыли комнату и завалились на кровати в ожидании полиции и ужина, так как обед уже пропустили. Давно прошло обещанных пара часов, если учесть, сколько мы шли обратно, а полиция не появилась. Правда, прибежал взволнованный Арнольд, которого пинками хотелось выгнать из комнаты.

Он был в курсе нашего побега, пробовал оправдываться, что-то кудахтал про арт-терапию в расписании (мы должны были рисовать на подготовленных мольбертах), но его месседж остался без ответа.

— Мы хотим отдохнуть, — сказала Софа и захлопнула перед Арнольдом дверь.

В ожидании новостей я уснула. На соседних кроватях похрапывали девчонки. Время на телефоне показало шесть часов, нас никто не потревожил, видимо, полиция ещё не прибыла. В течение часа проснулись остальные девочки. В семь по графику у нас был ужин, а в расписании занятий стояло «Снятие мышечных зажимов».

К семи часам мы поплелись в столовую. Охранники в зоне видимости не появились. Зато Арнольд вился около нас змеёй, сказав, что придёт позже, и мы начнём занятие. Наши злые лица и глухое молчание он постарался не заметить. В восемь вечера мы расселись на скамейках беседки. Сидеть в комнате уже не было сил, а прогуляться по территории лагеря мы боялись. Теперь даже в туалет мы ходили группами не меньше трёх человек.

Арнольд уже поджидал нас.

— Девочки, надеюсь, утренний инцидент исчерпан, и сейчас я дам несколько техник по снятию мышечных зажимов. Это так важно при тревожных состояниях.

— Где полиция? — оборвала его тираду Софья.

— Сказали, часам к девяти будет.

— Они ночью работают?

— Откуда мне знать? Видимо, заняты. Итак, начнём. Сдерживаемые или подавляемые негативные эмоции, например, гнев или страх на физическом уровне формируют так называемый «мышечный панцирь» в теле человека. Отрицательные эмоции привычно загоняются вглубь сознания и тела. Но тело отвечает на это реакцией в форме хронического напряжения мышц. Как избавиться от этого?

— Врезать по морде обидчику, — ответила Мила.

— Всё правильно, Милочка. Когда мы естественно выражаем эмоции, мышцы расслабляются. Общеизвестна техника избивания подушки. Так мы выводим накопленную ярость. Давайте рассмотрим упражнения для рта.

— Если это техника минета, то я пас, — сказала Ирочка.

Жанна показала большой палец в знак одобрения. Девчонки засмеялись. Удивительно, что Ира могла шутить на эту тему, хотя теперь, чтобы повернуть голову, она разворачивалась всем корпусом, как робот.

— Боже упаси! Какой минет? — Арнольд привычно заквохтал, всплеснув руками. — Сжатые губы и мышцы вокруг них блокируют трансляцию чувств. Но рот — это ключевой канал нашей коммуникации. Например, мы целуем тех, кому желаем продемонстрировать тепло и любовь. Если мы не позволяем себе чувствовать любовь, вспоминая неудачный личный опыт, данное удержание природной потребности находит отражение в зажиме области рта. Этот же механизм работает, когда мы не позволяем себе выражать словесно собственные переживания. Техника простая. Надо лечь в позу эмбриона и делать сосательные движения, как младенец.

— Ой, ля. Как раз по теме минета, — Мила толкнула в бок сидящую рядом Ирочку.

— Ага, — хмыкнула та в ответ, — а то на коленях расслабиться вообще невозможно. А вот если лечь…

— Тогда точно выразишь собственные переживания, — ответила Мила.

Арнольд строго посмотрел на неё. Надо же какой моралист. Где он был, когда Ира за туалетом отсасывала Сабе?

— Напряжения в горловой зоне — Арнольд повысил голос, — это неосознанная защита от нежелательного «проглатывания» плохого из внешнего мира. Также это контроль над страхом, защита от реакций, которые, как считает человек, осудят окружающие.

У меня перехватило дыхание от воспоминаний. Арнольд прицельно ударил в больное место. Перед тем как сказать что-то мужу, я всегда думала, как сформулировать правильно, деликатно, понятно, но всё равно не могла предугадать реакцию. Почти никогда не получалось высказаться так, чтобы не обидеть, не задеть его, не поднять бурю раздражения или злости. Мои слова толковались через призму его восприятия, которая искажала смысл послания. В последнее время я говорила всё меньше и меньше.

В начале отношений он восхищался мной, говорил, что гордится моим широким кругозором и взглядами на жизнь. Потом мои высказывания стали «ты в каждой бочке затычка», вскоре посыпались требования во всём советоваться с ним. Когда я стала советоваться по каждой мелочи, он сказал: «Что ты спрашиваешь, у тебя своего мнения нет?» Всё закончилось вердиктом, что у меня вообще нет своего мнения. Моё мнение стало ноль целых ноль десятых, я чувствовала себя ничтожеством, недостойным открывать рот.

Мой поток сознания был прерван лекцией Арнольда.

— Стиснутые челюсти не дают выхода наружу звукам. Зажимаются и голосовые связки. Звук голоса получается напряженным, с затрудненными интонациями. При этом возможны сиплость и хрипота. Для снятия напряжения есть много упражнений. Например, зевать.

Арнольд зевнул, широко разинув рот. Мы начали зевать вслед за ним.

— Можно взять упругий и одновременно мягкий мячик. Подойдут некоторые собачьи игрушки. Кусать энергично. Можно рычать, вырывать предмет из своих зубов. Вспомните, как это делают злые, сердитые собаки. Когда устанете, можно расслабить челюсти.

— У вас есть мячики?

— Нет. Использовать чужие мячики негигиенично. Это упражнение для домашней работы. Сейчас сделаем так. Опускаем нижнюю челюсть, надавливаем на жевательные мускулы, расположенные у угла нижней челюсти. Смотрите, я показываю.

Мы старательно повторяли за Арнольдом.

— Когда мышцы излишне напряжены, возможно, почувствуете болезненное ощущение. Продавливаем, проминаем. Это расслабляет челюсть.

Минут пять мы выполняли упражнение. У меня, действительно, возникли болезненные ощущения.

— Теперь дальше. Выдвинуть подбородок вперед и фиксировать его на 30 секунд. Повторяйте за мной.

Мы как мартышки в цирке выдвинули челюсть вслед за Арнольдом.

— Подвигать напряженной челюстью вправо, влево, фиксируя ее выдвинутой вперед. Далее открыть рот максимально широко. Во время действия возможно тревожное или гневное ощущение. Это правильно. Из-за подавляемого стремления кричать, испытывая боль и страх, формируются своеобразные блоки в голосовых связках. Разблокировать зажимы в горле можно посредством естественного, несдерживаемого крика. Можно отправиться в уединенное место и там прокричаться. Слова не нужны. Просто надо кричать сильно, насколько можете.

Из-за корпуса вывернули четверо уже переодетых в чёрную форму охранников и направились к нам. Арнольд резко смолк. Меня сразу начало потряхивать.

— Мы с Тамарой ходим парой, — прокомментировала Вика.

— Как думаете, полиция приехала? — спросила Софа.

— А где полиция?

— Может, в другом здании?

— Ага, я видела небольшие вип-домики справа от столовой.

Девчонки перебрасывались предположениями, напряженно наблюдая за приближающей четверкой. Инструктора с ними не было.

— Привет, девчонки. — Бур, криво ухмыляясь, оглядел нас. Его оскал, которым он имитировал улыбку, съезжал на бок, словно одна сторона лица не работала. Вкупе со стеклянными глазами это выглядело жутко. Даже Саба с пошлым выражением лица казался, не так омерзителен, как Бур. Не зря говорят, вожаком становится самый мерзкий и наглый из всех.

— Только что сообщили, сегодня полиция не приедет. Нам велели самим допросить вас… индивидуально.

— Чего? — спросила Жанна.

— Кто первый?

— Никто.

— Арнольд Анатольевич, выйди, — скомандовал Бур.

Наш оптимист мгновенно сдулся, мелкими шажками отступая к выходу.

— Шевелись! — крикнул Лис.

Арнольд вздрогнул, повернулся, выскочил из беседки прямо на Лиса, тот толкнул его в сторону так, что Арнольд упал на карачки, успев подставить руки.

— Осторожней надо, — Лис хмыкнул, изобразив участие. Он за шкирку поднял Арнольда, отряхнул его рубашку.

— Давайте, мы ждём, — грубо выкрикнул Акула, которому отводилась роль шестёрки. Кажется, я первый раз слышала его голос. — Эй, ты! — он указал на Ирочку. — Выходи.

Ира не шевельнулась.

— Кот, не пугай девушку, — примирительно сказал Саба, посмотрев на Акулу. Между этими двумя, действительно, разгорелась конкуренция за Иру, она не ошиблась в притязаниях так называемого Кота. — С девушками надо ласково.

— С-сука, — прошипела Жанна.

Ира жалобно посмотрела на неё.

Длинноногий Саба одним прыжком очутился в беседке, ухватил Иру за руку.

— Пойдём.

Она впала в ступор, он дернул её, Ира упала на колени. В этот момент в беседку вскочил Бур и Акула, видимо, чтобы помочь. Жанна бросилась наперерез Буру, получив резкий удар под дых, Софа получила прямой в челюсть от Акулы, загородив ему вход.

Сорвавшаяся с места Мила, визжа как дикая кошка, впилась ногтями в лицо Акулы — Кота, за что схлопотала от него оглушительную пощечину. На спину Сабы с другой стороны кинулась Нина, со всей силы тарабаня по ней кулаками, он отпустил Иру, выкинув руку назад, схватил Нину за волосы. Он бы вырвал у неё клок, если бы она не удержала захват обеими руками. Бур, развернув Жанну спиной к себе, ухватил её за шею и поволок из беседки. В этот момент он пропустил удар в ухо от невысокой Вики, вскочившей с места. От неожиданности Бур выпустил Жанну и с разъярённой перекошенной мордой повернулся к Вике.

И тут Лиза завизжала так, что у всех заложило уши. Нина, Мила, Вика и я подхватили этот душераздирающий визг. Бур и Кот попятились из беседки.

Оттолкнув Нину, Саба отступил вслед за ними. На лице Акулы виднелись красные кровавые царапины, Бур придерживался за ухо, у Сабы лицо пошло бурыми пятнами, не пострадал только обесцвеченный кореец, самый предусмотрительный из всех.

— Ну, ведьмы, вы у нас попляшете, — заорал Саба, перекрикивая нас.

— Пошли вон!

— Уроды!

— Твари!

Девчонки кричали, поливая охранников бранью. Визг и крик, действительно, стоял оглушающий, Арнольд даже заткнул уши, вжав голову в плечи.

— Пошли мужики, надо наручники взять. И хлыст. Баб поучить дисциплине.

Охранники толпой двинулись туда, откуда пришли. Дождавшись, пока они исчезли из поля зрения, мы толпой ринулись в комнату, оттолкнув скулящего Арнольда с дороги.

Меня трясло как под напряжением, Мила трогала распухшую губу, у Софы на щеке расползался синяк. Жанна прижимала рукой солнечное сплетение. Бур не пощадил её, вырубил по-мужски сильным ударом. Удивительно, как она его выдержала.

— Девочки, откройте! — заголосил Арнольд, пришедший в себя. — Они не посмеют вам ничего сделать. У нас занятие!

— Пошёл вон, шавка, — прошипела Жанна. — Надоел, блядь, сыкун.

Жанна озвучила общее настроение, а у меня возникло чувство, что Арнольд с охранниками заодно, просто перед нами хорошо изображает испуг.

— Вечно как баба охает, — зло сказала Нина, потирая голову. — Саба чуть скальп не содрал. Только волосы начали отрастать после бывшего, так эта тварь вцепилась.

— Хорошо, без очков была, эта падла мне их точно бы разбил, — добавила Мила, садясь на кровать. — Ладонь, как лопата. Аж в голове зазвенело.

— Где ты такой боковой выучила, Вика? Не ожидала от тебя, — чуть улыбнувшись, сказала Жанна, всё ещё пытаясь отдышаться.

— Так старший брат научил, я же говорила, он у меня супер. Жаль, бывшему ни разу не зарядила, пожалела его.

— Спасла меня, Вика, спасибо. Думала, он меня вытащит, — Жанна оттёрла лицо рукавом. — Всё девчонки, ждать нечего, поплыву на тот берег в город. Сюда никто не приедет. Надо самой в полицию двигать. Пусть едут и разбираются.

— С ума сошла! — всплеснула руками Вика, — река широкая.

— Вода толком не согрелась, — добавила Софа, — мало, кто купается.

Жанна окинула взглядом испуганных девчонок.

— Я пловчиха, за область выступала. Доплыву до острова, передохну и до того берега по течению. Нормально. Башмаки у меня лёгкие, текстильные.

Жанна сбросила кеды, принялась стягивать с себя одежду. Она осталась в спортивном лифчике и такого же вида трусах. Подтянутое тело Жанны и разработанный плечевой пояс свидетельствовали о том, что спортом она занималась профессионально.

— Ты в полицию хочешь пойти вот так? Голой? — спросила Нина.

Жанна застыла со штанами в руках.

— У меня есть сарафанчик разлетайка на бретельках. В таком можно плыть? — поднялась с кровати Мила.

— Давай.

Мила извлекла из рюкзака мятый шифоновый светло-голубой сарафан. Жанна быстро примерила его, помахала руками, как будто гребя.

— В подмышках жмёт.

Грудная клетка у Жанны была, конечно, шире, чем у Милы с её модельной внешностью.

— Не жалко, рви, если надо.

Я с замиранием сердца наблюдала за Жанной. Еще не отойдя от удара, она не жаловалась, не ныла, она действовала. Мы все перетрусили, но Жанна не стала лихорадочно нагромождать около двери тумбочки и стулья.

— Нормально. Я ещё на берегу, когда они подъехали, хотела в воду сигануть, но… Раздеваться… перед этими…

Когда в беседке охранники напали на нас, передо мной словно захлопнулся капкан, показалось, выбора нет, и они сделают с нами всё, что захотят. Выбор, оказывается, был. Не подчиниться.

Жанна подошла к двери.

— Забаррикадируйтесь до утра. А там, глядишь, уже не полезут…, я…постараюсь вернуться.

Мне было страшно до обморока, до панической атаки, до леденящего ужаса, но я хотела хотя бы единственный раз в жизни преодолеть этот животный инстинкт.

— Жанна, я провожу.

— Может не надо?

— Я тоже с вами, — поднялась Лиза. — Вдвоём не так страшно возвращаться. Проводим и быстро назад.

Нас никто не удерживал. Девчонки видели, мы с Лизой самое слабое звено. Ира хотя бы упала на колени в попытке противодействия. Если бы Саба ухватил за руку меня, я бы поднялась и молча пошла за ним. Потому что я физически ощущала себя затравленным зверьком не способным к сопротивлению.

Когда муж вечером орал, оскорблял, а на следующий день приносил цветы, я не знала, как реагировать. Понимая, что это ненормально, я начинала больше стараться, угождать, соответствовать. Мне казалось, он меня любил.

Любил? Удобный пуфик для ног ему был гораздо дороже, чем я. Он отравлял меня своей непредсказуемостью, сводил с ума, я всегда была виновата. Моё чистое и гладкое лицо от природы покрывалось прыщами, которые я беспощадно давила, словно наказывая себя. С беременностью я стала ощущать себя вдвойне виноватой за свою неуклюжесть, рассеянность, оплывшую фигуру. Моя никчемность, тупость, ненужность увеличилась в разы. Появилось ощущение, что он меня ненавидит, с трудом терпит в своей квартире. Последняя сцена в торговом центре была прямым указанием — сгинь из моей жизни.

Не зря я плакала в детстве над судьбой гадкого утёнка из сказки Андерсена.

Жанна вздохнула.

— О кей. Идём вместе спокойно в туалет. Потом прибавим темпа.

Ох, уж этот злосчастный туалет, точка отсчёта нашего стихийного бунта.

— Никто не хочет? — спросила Жанна, когда мы подошли вплотную к сортиру. — Живот не прихватило?

Конечно, можно было предположить нашу реакцию при нападении охранников. Но у меня живот не скрутило. Трусливый зритель в моём лице чётко отследил последовательность событий, словно я записала на жёсткий диск памяти всю раскадровку. Поднять руку на здоровенных мужиков у меня даже мысли не возникло.

— Вы заметили, как они действуют? — спросила Жанна, когда мы зашли в туалет, а потом выскользнули из него друг за другом и обогнули строение. — Сначала угрожают, потом — мы вас пальцем не тронем, следом врываются к нам. Где логика?

Двигаться по немного притоптанной ранее траве после нашего утреннего бегства стало легче, я немного расслабилась.

— На меня муж наорёт, я забьюсь в угол, плачу, — сказала Лиза, — а потом приедет на обед и кольцо подарит. Просто так, без повода.

— Заметьте, у них нет логики. Днище постоянно нёс какой-нибудь бред.

— Ага. Во время секса говорит, рассказывай, как тебя трахал старик с дряблым телом. У которого обязательно должны яйца висеть…и плохо стоять, а он ползает по твоему телу и пытается кончить.

Меня передёрнуло от отвращения.

— Фу, мерзость.

— Дословно его слова. Говорил, что его отец мог сексом со мной заниматься. Это знак уважения.

Сердце забилось чаще. Я вспомнила, как муж в шутку предложил тройничок. Когда я стала задыхаться от ужаса от одной мысли, что какой-то незнакомый мужик полезет на меня, муж в мгновение переобулся, сказал, что я глупая курица, а он просто проверял мою реакцию. После того случая моя тревога увеличилась в разы, я вздрагивала каждый раз, когда он приходил домой.

— Подарок раз в две недели, а остальные тринадцать дней — пей мочу. — Лиза прерывисто вздохнула. — Лекарства под запретом. Если у меня насморк, муж надевает на меня красный пояс славянской символики, на руках руны чертит углём и мёдом кормит, пока не затошнит.

На всякий случай мы не бежали сломя голову, вроде как гуляли. Я осторожно крутила головой, сканируя пространство, прислушивалась к шорохам, птичьим крикам, голосам где-то вдали. Подступившая темнота пугала до икоты, но люди, поселившиеся здесь, пугали сильнее.

— У меня случай гораздо легче, — после паузы ответила Жанна, — ушел, меня заблокировал везде. Ждала его шесть месяцев. Последней каплей было, я ему позвонила, он сказал, что это не он. Решила всё, конец. Пошла к психологу, йога, медитации. Тяжело выходила. Раньше думала, что придётся общаться ради ребёнка, а сегодня ну на хер. Если появится, я готова, детка, иди. У меня для тебя подарок. Молоток!

— Ты умеешь за себя постоять. И другие девчонки. Уж на что Вика тихая, спокойная и то в ухо Буру врезала, — сказала Лиза.

— Жаль, сегодня этот козлина меня вперёд успел вырубить.

Бур правильно определил нашу главную боевую единицу.

— Тш-ш, замрите, — прошептала я девчонкам.

Мы прошли уже больше половины дороги. Ворота лагеря находились уже недалеко от нас. По аллее кто-то шёл, негромко шлёпая ногами. Мы резко присели. Ночью нас вряд ли можно было разглядеть среди деревьев, кустарников и травы.

— Полиция?

— В шортах?

— Охранники?

— Нет. Не похожи.

Я до рези в глазах всматривалась в два мужских силуэта, идущих по центральной аллее. В лагере есть другие мужчины? Кто они? Почему мы о них не знаем? Может это те самые преступники, которые взяли в заложники миллионеров? Последняя мысль показалась вполне жизнеспособной. В лагере было совершено преступление, а мы с девчонками оказались под подозрением. Но почему до сих пор не вызвали полицию? Охранники заодно?

Появление мужчин на аллее перетряхнуло меня с головы до ног. Мы какое-то время выжидали, ожидая появления кого-нибудь ещё. Жанна поднялась, махнула рукой. Больше мы не переговаривались, стараясь меньше шуршать, крались словно преступницы. Лиза задрала своё платье выше колен, намотав подол на кулаки.

От страха подгибались колени.

— Я первая, — сказала Жанна, — если там кто-то есть, я крикну, вы убегайте.

— Надо вместе, — голос Лизы дрожал. — Мы с тобой.

Втроём мы вышли из ворот, встали на верху длинной белой лестницы, прижавшись к широкой балясине в надежде на то, что так меньше видны.

В темноте лестница поразила своей трансцендентностью. Это был вход в другой мир, спуск в Вальгаллу, куда после смерти попадают павшие в битве воины. Ночная темнота рисовала мрачные контуры. Жанна в голубом сарафанчике выглядела хрупкой, беззащитной и одинокой. К горлу подкатил комок, будто я провожала её в последний путь. Лиза неожиданно быстро забормотала себе под нос.

— Лада Матушка! Услышь меня. Сохрани жизнь дочери твоей, наполни силой и мудростью её. Лада Матушка, войди всем твоим теплом, нежностью, любовью в душу её.

Мы начали спуск вниз, прижимаясь к перилам. Лиза продолжала бормотать свои молитвы. Я тоже хотела вспомнить «Подорожную», которой меня учила бабушка. Ни одна строчка не всплывала в памяти, ни слова не прорезалось в скованном страхом сознании.

Под ногами скрипел песок, разгоняя сонную тишину, в траве звенели сверчки, тихо шумела река. Мы спустились на берег. Ночью под еле видимым светом луны, засевшей в тучах, всё выглядело жутко. Мне по-настоящему стало страшно за Жанну. Она поплывёт одна в холодной воде, в давящей темноте, ясно понимая, что никто не придёт на помощь, если с ней что-то случится. Жуткий, леденящий страх сжал сердце. Лиза сняла с шеи медальон, протянула Жанне.

— Возьми — это Коловрат. Славянский оберег.

Небольшая пауза, взгляд на ладонь Лизы.

— Не надо.

Маленький металлический круг солнца, расчерченный лучами, наверное, не помешал бы, но Жанна почему-то отказалась.

— Подожди, подожди, — я принялась быстро крестить Жанну, чувствуя, как по щекам беззвучно текут слёзы.

— Всё. Ладно.

— Ладно, ладно, — закивала Лиза. — Матушка Лада, береги свою дочь.

Жанна помахала руками, разминаясь, зашла по щиколотку в реку.

— Холодная? — мой голос предательски дрогнул.

— Нормальная. Бодрит.

Присев у кромки воды, я опустила в неё руку. В такой прохладной воде я никогда не купалась, боясь застудиться. Жанна пошла дальше, глубина стала ей по пояс, течение уже сбивало с ног. Несколько шагов, Жанна взмахнула руками, окунулась с головой, поплыла вперёд.

Мы стояли на берегу, до рези в глазах вглядываясь в темноту. Беззвёздная ночь стирала границы между небом и рекой. Жанна уплывала, исчезала в чёрном «нечто», вскоре стали не слышны её гребки — всплески воды.

— Она доплывёт, — прошептала Лиза.

— Конечно. Она сильная.