В час по Гринвичу

Валерий Викторович Денисов

В час по Гринвичу

В основе книги - один из малоизвестных эпизодов истории советского спорта. Герои повести, московские студенты, в 1924 году отправились в кругосветное путешествие на отечественных велосипедах. Много трудностей выпало на долю смельчаков, но воля, смелость, сила помогли путешественникам выйти победителями из всех испытаний.

СОДЕРЖАНИЕ

Почем нынче шпаги?

"Хлеб-соль и злые собаки.

Всем ветрам назло.

Люди в юрте.

Волки ждут у дороги.

Вперед! Только вперед!

К встрече готовятся загодя.

Чужие в толпе.

Крыша над головой.

Наступить беде на горло.

Хищник выпускает когти.

В велосипедистов не стрелять!

Вежливость по-японски.

Тени за спиной.

В час по Гринвичу.

Узники поневоле.

Сто кругов ада.

"Сюрприз" на прощание.

50-летию первого кругосветного путешествия советских велосипедистов Александра Князева и Ильи Фрейдберга посвящается.

Толпа итальянцев, обступившая олимпийскую трассу, ревела от восторга. Еще бы. До белой финишной черты всего двести метров, а впереди их кумир Трапе. Сто метров-впереди Трапе. Гонщик слился с машиной, идет легко, свободно, как будто и не было позади ста семидесяти пяти безумно трудных километров, как будто палящее солнце не касалось его плеч, как будто запас энергии безграничен. Еще миг, еще мгновение и - победа! Кажется, ничто не в силах остановить его на пути к ней, такой желанной и такой близкой. Вот только сухопарый русский, что "сидит на колесе". Но все знают: Трапе большой тактик, он покончит с соперником именно здесь, на последнем отрезке, на глазах публики, как и подобает фавориту. И Трапе неожиданным коварным рывком прижимает машину влево, преграждая тем самым путь Виктору Капитонову.

У Королева зачастило сердце. Ведь до финиша - сорок метров. Очень мало, почти ничто при таких скоростях. Королев подался вперед и увидел незабываемое. Капитонов, зажатый между ограждениями и соперником, чуть придержал велосипед, а затем последним фантастическим усилием буквально бросил его вправо и вперед, "достал" итальянца у самой белой линии опередил его на треть колеса. Всего на треть. Но этого хватило для победы. Первой победы советских гонщиков на олимпиадах! Трибуны вначале смолкли. Неожиданная развязка повергла "тиффози" в шоковое состояние. Но настоящего болельщика красивая победа не может оставить равнодушным, даже если одержал ее не твой соплеменник. И крики "браво, pycco!" распороли застывший воздух. Тонкая цепочка карабинеров без труда была смята. Руки неистовых итальянцев подхватили Капитонова вместе с машиной, подняли его над головой и торжественно понесли сквозь толпу к пьедесталу почета...

Взволнованный только что увиденным, Королев пробирался к автобусной остановке. А ведь друзья из туристской группы говорили: "Чудак, и что тебя тянет на шоссе? Сколько интересных состязаний в городе! Да ведь нашим в гонках ничего не светит. Зря только на жаре проторчишь". Нет, не зря пришел Королев сюда, на олимпийскую трассу. Почти сорок лет назад он отдал свое сердце нехитрой машине на двух колесах, и не расставался с ней все эти годы, и верил, что будут большие победы у советских гонщиков. Так скорее в пансионат, к друзьям. Пусть узнают о том, что произошло на загородном римском шоссе. Но громадная очередь, тянувшаяся к автобусам, заставила Королева изменить план, и он поспешил к расположенному поблизости дешевенькому кафе. Без труда Александр Гаврилович отыскал свободный столик на веранде, в тени. Расторопный официант вмиг поставил перед туристом бутылку легкого "Киянти" и стакан минеральной. Королев наполнил фужер вином, чуть разбавил его холодной, со льда, водой и блаженно отхлебнул первый глоток. Теперь можно не спеша мысленно прокрутить всю гонку сначала. От старта до финиша. Занятый этим делом, Александр Гаврилович не сразу заметил человека, севшего за соседний столик. Но вот взгляд Королева остановился на нем: неопрятный, в давно не стиранной белой рубахе, поросшее седой щетиной лицо, жилистая шея, рука, судорожно сжимающая стакан с вином. "Любитель выпить", - подумал Королев, и в это время взгляды их встретились.

- Никитин, вы как сюда попали?

Тонкие пальцы старика разжались, и стакан со звоном упал на пол. Бродяга вскрикнул, вскочил пугливо с места и попятился назад, опрокинув кресло. Задыхаясь, он протянул вперед руки, словно защищаясь от чего-то. В углах рта выступила пена.

- Я не Никитин, - наконец выдавил из себя старик на чистом русском языке. - Я... - и кинулся к выходу.

ПОЧЕМ НЫНЧЕ ШПАГИ?

Тяжелые тучи навалились на землю. Словно пресс, они выдавливали из нее влагу. И мостовые смазывались тонким слоем жирной грязи. Того и гляди свалишься под лихого извозчика или угодишь в канаву с вонючей стоялой водой. Но и в этот серый промозглый день на Сухаревке было не протолкнуться. Тоскливо ржали лошади, гнусавили, зазывая любителей дармовщины, барахольщики, визгливо вскрикивали деревенские бабенки, общупанные карманниками. НЭП оживил столетнюю Сухаревку. Нет, она не достигла еще своих дооктябрьских размеров. Шутка ли: пять тысяч квадратных метров! Но с каждым воскресным днем все более разрасталась и разбухала, как гигантский спрут, протягивала свои липкие щупальцы в близлежащие улочки и тупики. Народ отъелся, появились лишние деньжонки, захотелось товара разного: и ситчика, и сапог, и абажурчик на лампу. Но трубы многих заводов еще стояли холодными. Не хватало товаров. Вот и тянулись люди за старьем на Сухаревку к знаменитым развалам. Здесь на ржавой рогоже, расстеленной прямо на мостовой, можно найти все, что душе угодно. Пусть старое, немодное, но зато дешевое. А на толкучке и новый товар попадался, богатый. По большей части ворованный. Но кого это интересовало? Лишь бы сторговаться. И тянулись москвичи на Сухаревку, в зной, и в снег, и в слякоть.

Шел сюда и студент Госинфизкульта Саша Королев. Шел по делу. В правой руке - тюк, перехваченный бечевкой. Там шинелька старая армейская, штаны: в полоску и линялая занавеска на окно. Левой рукой зажал под мышкой завернутую в газету рапиру, предмет зависти сокурсников. За брючным ремнем - книга, пособие по сокольской гимнастике, издание немецкое, редкое. Двигался студент медленно, балансируя на скользком тротуаре, то и дело задевая прохожих неуклюжим тюком. За что и получал сердитые окрики "тюфяк", "осел", "дубина стоеросовая", а то и похлеще. Но Саша не сердился, он только произносил застенчиво: "Виноват" - и шел к своей цели. А вот уже и первые торговцы. Кричат, потряхивают барахлом, заманивают доверчивых людишек. Чем дальше шагал. студент, тем больше становилось народу, тем гуще гул. "Как правильно назвал народ: толкучка! Толкутся люди с утра до вечера на одном месте, да так тебя намнут, что потом неделю кости ныть будут", - подумал Саша и энергичнее заработал локтями. Ему хотелось пройти к более спокойному месту у Спасских казарм: там, говорил Илья, покупатель поинтеллигентней, на рапиру и книгу клюнет. Встал, уткнулся спиной в желтую стену: так легче стоять. Развернул тюк. Шинель, занавеску и брюки бросил на газеты, рапиру взял в руку и застыл, словно скупой рыцарь на карауле у своего добра. Вахта ему предстояла, судя по всему, долгая. На его товар не спешили охотники. Вот разве рапира вызвала смех у соседей.

- Почем нынче шпаги? - гоготали два дюжих красномордых мужика, продававших старую обувь. Но какое до них дело Александру! Отвернулся в сторону - вот и нет мужиков. Но студент ловил себя на том, что нет-нет да и бросит взгляд на "сапожников": уж больно голосисто подзывали они покупателей и остроумно! Каждая фраза - прибаутка. Шел у них товар. И Саша по-доброму завидовал. Ему очень нужны были деньги. Да и его вещи не плохие. Неказисты на вид, но зато какая история у каждой! Врет тот, кто говорит, что вещи молчат. Они говорят. Только, может быть, слишком тихо. А вы прислушайтесь. Несколько лет назад собрался в далекий путь из Барнаула в Москву инструктор Всевобуча гимнаст и легкоатлет Илюшка Бромберг. Потянуло на учебу в Госинфизкульт, в только что открытый вуз. Собрал нехитрые пожитки - все уместилось в небольшой чемоданчик - и сел на паровик. Перед самой дорогой сестренка сунула занавеску и шепнула на ухо братишке:

- Больше дать нечего. Сам знаешь. А это напомнит о доме.

И как пригодилось! Суровой была Москва военная. Не слишком хлебосольно встретила она юношей, за тридевять земель спешивших за знаниями. Место в общежитии дали. Кровать тоже. И доски к ней. Вот и все. Матрацем служила шинель, подушкой - собственная рука. Ну, а одеялом... занавеска. Права оказалась сестра. Несколько лет верой и правдой служила нехитрая тряпица студенту Бромбергу. Сохраняла в его теле тепло, без которого какая учеба! Вот вам и занавеска!

А штаны? Брюки то есть в полосочку? Это же эпопея! Целый год на двоих студентов были одни штаны. Пошел один в город - другой по общежитию бегает в трусах. Так и жили. Пока не пригласили ребят борцы в турне по циркам технические приемы показывать, а больше фиктивные схватки с "именитыми" проводить. В "поддавки" играть, короче. Мерзкая работа. Но принесла мешок гречихи. И променяли ее на брюки в полосочку...

Ну, кажется, до рапиры дошли. С боем она досталась. В полном смысле слова. Санька Королев с отрядом московских комсомольцев помогал чекистам ликвидировать эсеровскую банду. Поймали голубчиков. Всех, кроме главаря. Он скрылся на подмосковной даче. Место указали сообщники. Решили брать бандита. Жаркое было дело. Санька небольшого роста, крепкий, проныристый. Ему поручили незаметно вечером подползти к дому и влезть по водосточной трубе на второй этаж. Там вроде бы главарь проживал. Королев выполнил все, как учили, тихо, незаметно. Комната оказалась пустой. Притаился за комодом с наганом и стал ждать. Сколько времени прошло, - не помнит, но вдруг внизу как шарахнет. Бомба. Стены ходуном заходили. И Саньке на голову что-то упало с комода. Шишка с кулак выросла. Когда очухался, нащупал рядом с собой холодный металлический предмет. Длинный. Сначала подумал шашка. Оказалось, спортивная рапира. С тех пор с ней не расставался...

Вот ведь о чем могут поведать вещи. А почему все они оказались у Королева? Потому что хозяева лежащих сейчас на Сухаревке предметов закадычные друзья, живут они вместе в одной комнате студенческого общежития и снарядили Саньку с наказом раздобыть во что бы то ни стало денег. Нужны деньги позарез. Не на сегодняшний день. Для дела большого и важного. Но об этом позже. А пока вернемся на толкучку.

Недаром говорят: удача приходит к терпеливому. Тронулось дело у студента. Сначала продал шинель. Подошла старушка. Повертела, покрутила в руках. Отчего-то причмокнула пару раз. Спросила цену.

- А сколько не жалко, мать?

- Да, не мне она, родимый. Сынок мается хворый. А одевка поизносилась.

- Так бери, мать, дешево отдам. Торговаться Санька явно не умел. Вот и сейчас говорит, а сам - красный как рак и все заглаживает по привычке назад свои белокурые вьющиеся волосы. Бабка еще раз причмокнула и сказала:

- Два рубля.

- М-да... - Студент явно не ожидал такой мизерной цены, даже за старую шинель. Пока Санька раздумывал, старушка повернулась и засеменила прочь. Но не тут-то было. Королев в два прыжка догнал ее,

- На, бери! - сунул шинель.

Занавеску и брюки взяла какая-то дородная тетка, в цветастом с бахромой платке. Учебник гимнастики приглянулся парню с повадками приказчика. И лишь рапира по-прежнему никого не интересовала. Она вызывала лишь насмешки, которые начинали раздражать. Санька сунул руку в карман. Достал смятые ассигнации. Пересчитал. Около сорока рублей. Это за неделю мотания по толкучкам! Не густо. Но что поделаешь! Он сунул рапиру под мышку и зашагал прочь.

* * *

Илья осторожно переступил порог. Стряхнул дождевые капли с кепки и вежливо обратился к вахтеру:

- Товарищ Тараскин у себя?

Старик окинул оценивающим взглядом вошедшего. Ладная, стройная фигура молодого человека, аккуратный, хотя и дешевый костюм, обходительность произвели на него должное впечатление:

- Они у себя будут.

Тараскин, к удивлению Ильи, оказался таким же юным, как и он сам, лет двадцати двух, ну от силы двадцати трех. Круглое живое лицо, овальные брови, сходящиеся над переносицей, озорные глаза. Этот человек, видимо, неуютно чувствовал себя за массивным письменным столом - так поспешно вскочил он с кресла, едва посетитель распахнул дверь. Тяжелой походкой гиревика двинулся Тараскин навстречу Илье, протянул широкую грубую ладонь.

- Здравствуйте, товарищ Бромберг. Мне о тебе сообщили. - Они уселись на стульях, друг против друга. - С предложением вашим я ознакомился. Интересно. Как это вам в голову пришла такая дерзкая идея?

В самом деле, как? Вопрос ответственного секретаря совета смутил Бромберга. Ни он, ни его друзья по институту, попросту говоря, не задавали его себе. Вот уже почти год готовятся они к кругосветному путешествию. Копаются в справочниках, изучают карты, приобретают необходимые вещи. Но что послужило толчком к этим лихорадочным сборам? Может быть, та лекция, которую слушал Илья в Политехническом? Ученый-археолог заворожил его тогда увлекательным рассказом о дальних странах, о караванных тропах в пустыне, о горных перевалах. А бравые похождения их старшего коллеги Лугового, прошедшего пешком пол-Европы? Разве не разжигали они столь естественный в двадцать лет огонь романтики?

Нет, пожалуй, на мысль о путешествии их все же натолкнул бог весть где раздобытый Санькой экземпляр "Нивы" с красочным описанием вояжа на велосипеде по разным странам русского землепроходца А. Панкратова. К кругосветкам на пароходах уже привыкли. Дальние перелеты на аэропланах и дирижаблях тоже становятся не в диковинку. А вот вокруг света на велосипедах, да еще по неизведанному маршруту! Этим можно мир удивить!

- Ну так молчишь? Тогда ясное дело - романтика! Голубые дали, солнце пустынь, лакированные пальмы. А?

Голос Тараскина вернул Илью в мир реальных вещей. Надо было отвечать.

Не привыкший лгать, он прошептал смущенно:

- А что? Мир посмотреть тоже интересно, - но тут же оценив свой ответ как крайне невыгодный и, мягко выражаясь, легкомысленный, добавил уже громко: - И вообще, нужно крепить связи нашего красного спорта с рабочими спортивными союзами капиталистических стран.

- Эка, куда тебя понесло, - засмеялся Тараскин. - Крепить связи! Пожалуй, такая задача для троих велогонщиков тяжеловата будет. Но... теперь ответственный секретарь говорил уже серьезно. - Но... свою роль в пропаганде достижений советского спорта вы сыграть можете...

- Вот, вот, - перебил его Илья.

Тараскин снова засмеялся:

- Мне говорили, что ты спокойный, рассудительный парень, а ты слова сказать не даешь, горяч. Нет, таких нельзя пускать в кругосветку: дров наломают. Не будь среди вашей, троицы бывшего пограничника Плюща, человека опытного, не пустили бы вас.

- А что, пустили?! - Илья вскочил со стула, не в силах скрыть радость.

- Говорите спасибо товарищу Подвойскому, он поддержал ваше предложение.

Тараскин вернулся к столу, взял в руки какую-то бумажку:

- Вот здесь решение Высшего совета физической культуры. Но... ответственный секретарь развел руками. - Рано ты радуешься. Решение-то есть, однако как выполнить его? Помочь вам материально мы не можем. Понимаешь, средств нет. И как вы обойдетесь - не представляю. Не к теще на блины едете - вокруг света.

Двадцатые годы... То было время становления физической культуры и спорта в молодой Республике Советов. "Война оставила нам туберкулез и ревматизм - нам нужно здоровье", - писал тогда один из журналистов. Борьба за оздоровление населения, за гармоническое развитие человека, за массовость в спорте приобретала национальный размах. Отряды Всевобуча положили начало советскому физкультурному движению. Дальнейшая задача состояла в том, чтобы охватить физическим воспитанием самые широкие массы. Эту миссию на первых порах взяли на себя секции физкультуры Пролеткульта, создававшиеся на предприятиях. Энтузиасты, объединенные обществом "Муравей", проводили занятия прямо в цеховых помещениях, на заводских дворах. Денег было гораздо меньше, чем энтузиазма. Вернее сказать, их не было совсем. Физкультурники сами готовили поля и площадки, мастерили нехитрый инвентарь, сами возводили трибуны, сколачивали скамейки. Страна не могла выделить из плотного послевоенного бюджета ни одной лишней копейки...

Илья все это прекрасно понимал. И ему было странно, что Тараскин вроде бы извиняется.

- Суди сам, друг. Как содержатся советы физического воспитания? Где кто сможет, тот и достает средства. Тамбовцам повезло: там председатель совета завгубфинотделом. Вот и получили физкультурники шестьдесят одну тысячу по годовой смете. В Карелии организацию возглавляет сам председатель ЦИК, и там нашлось семьдесят шесть тысяч. А в Грузии ну просто анекдот. Совет целиком на иждивении Наркомзема. Выделили ребятам виноградники. Получайте доход от вина и, будьте ласковы, стройте стадионы. Ну, а каково тем, у кого нет таких возможностей? В общем дела... И, естественно, пока ни рубля вам дать не можем. Оформим документы, выхлопочем заграничные паспорта, поможем машины заказать на "Дуксе", ну и резину, конечно, достанем. А денег... Нет денег.

- А нам и не надо, - торопливо ответил Илья. Он боялся, как бы из-за этих проклятых денег не передумал секретарь. - Кое-что мы уже раздобыли. Саша Королев - он у нас за командора - говорит: около сотни рублей набралось.

- Сто рублей? Так ведь это капля в море!

- Капля за каплей море растет. Ребята помогут на первый случай. А в дороге будем лекции платные читать по физической культуре. Да вот с "Рабочей газетой" договариваемся. Будем за небольшое вознаграждение распространять ее. В общем, не беспокойтесь. И когда можно получить паспорта?

- Опять горячишься. Паспорта заработать надо. Проверкой на зрелость. Пройдете от Москвы до Читы - значит, готовы к кругосветке. Там и паспорта вручить можно.

- Пройдем! - уверенно проговорил Илья и нахлобучил кепку.

Но Тараскин остановил его:

- Не спеши. Сейчас я на завод позвоню. Да и уточнить программу вашего пробега надо. - Он озорно подмигнул Илье, - Сформулируем цель пробега. Пропаганда советской физической культуры и спорта. Это - основное. Ну и, кроме, того, определите степень влияния на организм длительного пребывания в седле механического коня. За дача тоже важная. Наконец, испытаете велосипеды и шины русского производства. Это чтобы привлечь на вашу сторону завод, "Резинотрест" и Внешторг.

- Здорово вы придумали, товарищ Тараскин! - не удержался Илья.

- Проще всего придумать. Труднее осуществить задуманное. А это предстоит вам. Кстати, романтику с собой тоже прихватите - пригодится...

* * *

Круглого, румяного, как лаваш, трактирщика донимала скука. Обычная в этот жаркий полуденный час картина: пусто в зале и тихо. Лишь мухи назойливо жужжат где-то под потолком да стучит иногда костяшками бамбуковых штор заблудившийся ветерок. Лицо трактирщика застыло. Прорези узких глаз совсем закрыты. Но сквозь сетку опущенных ресниц, ничем не выдавая себя, китаец внимательно следит за единственным посетителем заведения. У него длинное лицо, сжатое с обеих сторон, синеватый нос, пустые, сильно запавшие в орбиты глаза и острый подбородок с бородавкой. Вот уже год целыми днями этот русский просиживает в дешевом ресторанчике. Закажет бутылку ханжи и сидит молчит. Иногда, как сейчас, возьмет в руки эмигрантскую газету и молчит.

"Странный человек, - думает китаец. - Чем живет? Не знаю. Почему молчит? Не знаю. Что ему надо в этом маленьком городке? Не знаю. И не надо знать. Деньги платит - хороший человек".

А человек с бородавкой листал газету. Обычно через пару минут он швырял ее в сторону и принимался за ханжу. На этот раз что-то в газете привлекло его внимание. Он впился, глазами в белый лист. Лицо побагровело, острый подбородок начал дрожать.

Китаец чуть приоткрыл щелки глаз. "Чем так возбужден господин?" Трактирщик, не догадывался, что господина взволновало небольшое фото на внутренней полосе. Перепечатка из советской газеты. Трое крепких русских парней с велосипедами. Под фото небольшая ядовитая заметка.

"Красные агитаторы на пути Магеллана. В мае сего года трое русских большевиков под видом спортсменов отправились из Москвы в кругосветное путешествие. Первая страна, которую комиссары Кремля предполагают посетить, - Китай". Значит, нам гостей принимать... Ну-ну...

Смысл заметки был ясен. Но не ее содержание подействовало на человека с длинным лицом. Фото. Вот что вывело его из себя. С одним из велосипедистов он встречался. Совсем недавно. Тот стоял над ним с... винтовкой.

Посетитель вскочил с места и кинулся к выходу. Пробегая мимо стойки, он бросил несколько монет и не забыл своей обычной фразы:

- Это тебе...

* * *

В дом полковника Хлыстова, бывшего сподвижника атамана Семенова, ротмистр Яремко ворвался пулей. И пожалел об этом, так как ударился в темноте прихожей обо что-то. В доме все окна были плотно закрыты ставнями. От шума, наверное.

- У, черт! - взревел Яремко. - Есть здесь кто-нибудь живой?

- Откройте дверь в гостиную, голубчик, и не надо нервничать.

Ротмистр протянул вперед руки. В гостиной его, пришедшего с яркой, солнечной улицы, встретил тоже полумрак. Единственная лампа тускло освещала огромный, во всю комнату, стол, вокруг которого сидело человек пять мужчин, окруженных густым дымным облаком. Кто они - разобрать этого Яремко был не в состоянии. Хлыстова он узнал по голосу.

- Господа, вы видели это? - Яремко швырнул на стол газету, которую прихватил с собой из ресторанчика. - Вы знаете, кто к нам в гости жалует?

- Иван Феодосьевич, а ведь русским офицерам при стало при, встрече здороваться, - прервал ротмистра хозяин. - Огрубели, огрубели вы здесь в Маньчжурии. Увы...

Хлыстов поднялся из-за стола, развел руками и продолжил извиняющимся тоном:

- Увы, надо простить его, господа. Судьба нелегкая у изгнанников.

"Опять комедию ломать начал, - зло подумал Яремко, - а мне начхать сейчас на нее, Мне бы вот до этого "велосипедиста" добраться".

- Ну-с, в чем дело, милейший Иван Феодосьевич? Что оторвало вас от привычных дел? - спросил Хлыстов с нескрываемой иронией.

- Я говорю, газету видели?

- Конечно, она же месячной давности.

За столом кто-то хихикнул.

- Месячной давности?- удивился Яремко. - Так что, же вы мне ее раньше не показали?

- А почему, собственно?

- Так ведь один из этих субъектов, что на фото изображены, - Плющ, кажется, - меня на границе задержал... Из-за него, стервеца, пришлось столько страха натерпеться. Слава богу, сбежать люди добрые помогли.

- И что же вы предлагаете? Сколотить сотню? Уст роить засаду на границе? И... цап-царап большевичков? Да на сук их?

За столом засмеялись. Лицо Яремко исказила злобная гримаса. Рука машинально потянулась к карману брюк, где был спрятан револьвер. Но ее перехватил Хлыстов. Костистыми, железными пальцами он сдавил кисть ротмистра.

- Шутки надо понимать, ваше благородие, и наше положение тоже... Здесь не Даурия, и не Приморье, голубчик... Садитесь.

То, что услышал Яремко, было для него неожиданным. Оказывается, советскими велопутешественниками заинтересовался не только он. Руководители белоэмигрантских организаций давно следили за экспедицией. Следили и тщательно готовились к встрече "красных агитаторов".

- Но мы не думаем, господа, на манер ротмистра Яремко, хватать их и вешать, - развивал свою, мысль Хлыстов. - Нет, господа, игра должна вестись тоньше. Мы должны дискредитировать саму идею задуманного путешествия. Ведь не случайно Советы послали своих спортсменов именно сейчас. Они хотят показать, что стали прочно на мирные рельсы. И промышленность восстановили, и с разрухой покончили, и о здоровье народа заботятся - спорт развивают. Так что же нам делать, господа? - Полковник обвел присутствующих долгим взглядом, словно ожидая от них ответа. Но Хлыстов хитрил: ответ был заготовлен заранее, и не им, а теми, кто сидит повыше.

Полковнику оставалось лишь медленно, словно диктуя, довести его до сведения будущих исполнителей плана, - Нам предстоит решить две задачи. Во-первых, доказать, что продукция советских заводов это - дерьмо, изготовленное малограмотными кустарями, и, во-вторых, что люди, решившиеся на кругосветное путешествие, мечтали лишь о том, как бы в первом же иностранном городе попросить политическое убежище, что они большевистским раем сыты по горло. Вот так-то, господа.

"Опять политика, опять болтовня, - зло подумал Яремко, - а мне нужно просто свести счеты с этим мордастым пограничником... Я мести желаю".

- Вы о чем-то задумались, ротмистр? - Это повысил голос полковник. - А вам в путь нужно готовиться, в Шанхай.

Яремко вскочил с места.

- Садитесь, голубчик, мы ценим ваше рвение. В Шанхае вы поступите в распоряжение уважаемого господина Голубовского, - Хлыстов кивнул в сторону сидящего в дальнем углу и совсем скрытого дымом человека. Тот чуть приподнялся и вновь опустился в глубокое кресло.

- У господина Голубовского надежное место, солидные документы и превосходный опыт в разных деликатных делах. Так что слушайтесь, ротмистр, его и ни-ни...

"ХЛЕБ - СОЛЬ" И ЗЛЫЕ СОБАКИ

Встречали их по-разному. С цветами, плакатами. Это на дорогах Подмосковья, где езда напоминала скорее увеселительную прогулку, чем спортивный пробег. В каждой деревушке, каждом городке - митинг, медь оркестра, речи. Но чем дальше удалялись ребята от Москвы, тем реже семафорил им кумач лозунгов, тем меньше попадалось людей, которые могли понять, куда и зачем едут эти трое. Что поделать, шел лишь седьмой год Советской власти. Вести доходили до глубинки туго: о радио в селах слыхом не слыхивали, а чтобы узнать газетные новости, приходилось побегать по деревне в поисках грамотного человека. Велосипед же в провинции был диковинкой не меньшей, чем аэроплан или дирижабль. И смотрели на машину "о двух колесах" кто с удивлением, а кто и с испугом. В деревнях куры в ужасе метались в стороны, собаки неслись вдогонку с остервенелым лаем, норовя того и гляди ухватить за икры. Бабы, завидя полуголых спортсменов, стыдливо прикрывались платками, а те, что постарше, отплевывались. Все это болью отзывалось в сердце инструктора физкультуры из Петрограда Жоры Плюща. Он, победитель многих соревнований губернского масштаба, был избалован вниманием публики. Крики разгоряченной толпы, поздравления почитателей, атаки корреспондентов доставляли ни с чем не сравнимое наслаждение этому в общем-то хорошему, но не в меру честолюбивому парню. Поэтому мысли Георгия то и дело уносились далеко от пыльной дороги и возвращались к старту. Ах, какой это был замечательный момент! Тысячная толпа заполнила просеки Сокольников. В центре - они, трое смельчаков, решивших поспорить с расстоянием и стихией. На отважных - костюмы с иголочки, заграничный блеск: клетчатые кепи, короткие брюки, пестрые гетры, отглаженные галстуки. Увы, эти костюмы сейчас уныло пылятся на багажниках. Их с успехом заменяют ситчиковые трусы. Правда, с точки зрения спортивной это удобнее, но с точки зрения эстетической... Жорж грустно вздохнул и с еще большим усердием стал крутить педали, Здорово все же было там, в Сокольниках! За плечами первопроходцев выстроился эскорт - двенадцать лучших велосипедистов Москвы... А какую проникновенную речь произнес товарищ Тараскин, как ладно звучал оркестр! Где теперь все это? Где пышные встречи в уездных клубах? Где сытные обеды? Скорей бы добраться до какого-нибудь местного центра цивилизации. Надоел до чертиков этот ведущий в бесконечность проселок...

Едущий впереди Илья чуть притормозил, и они поравнялись.

- Что загрустил? - поинтересовался Бромберг.

- Мысли разные... так сказать.

- Мысли? Разные? Нет, разные сейчас не годятся. Нужна одна - как бы нам удачнее провести лекцию в ближайшем селе. А то, увы, казна пустеет. И вообще, Плющ, вы задумывались над главным вопросом?

- Каким еще? - удивился Жора.

- Вот мы доказали, что без копейки в кармане можно достать велосипеды, что, проявив настойчивость, можно получить официальные документы и организовать небывалое путешествие. Осталось самое главное - доказать, что на этих машинах, - Илья хлопнул ладонью по раме велосипеда, - возможно совершить само путешествие. А как лучше это сделать, я пока не знаю. Мы проехали лишь сотую часть пути, а посмотри на мои ладони - они все в кровавых мозолях. На ногах потертости, суставы ноют, болят плечи. Нет, чего-то мы не додумали... Всего меня отчего-то трясет, а желудок трепыхается, словно подвешен на веревочках.

- Эй, вы там! - донесся до ушей говорящих голос уехавшего далеко вперед Королева, - Чего на месте стоите? Время не ждет.

- Увы, он прав, наш командор, время не ждет, Жора. Нажмем на свои больные мозоли.

Александр все чаще вел пробег. Жорж что-то хандрил последнее время, Илья сдавал физически. И это больше всего расстраивало Королева. Конечно, в спортивной подготовке они допустили просчет. По учреждениям бегали, а о тренировке забывали. Смешно сказать, два месяца до старта они вообще не садились в седло! Как-то по-мальчишески все получилось... Теперь ясно, что в график они не укладываются. В день проезжают едва шестьдесят километров. Осень придется встречать где-то в Сибири, а у них нет теплых вещей. Или вот какую глупость допустили: чтобы облегчить машины, сняли тормоза. И теперь тормозят подошвами ботинок о шины. Обувь горит, да и ненадежен такой стопер. На равнине сходило, а в горах?

Приближение Урала уже чувствовалось. Дорога все чаще горбилась. Поля сжимались в складки. Вот и сейчас впереди виднелся затяжной подъем. На вершине его курилось уютным дымком село...

Остановились возле первого дома. Благо во дворе за забором виднелся журавль колодца, а в горле пересохло. Илья сунулся в калитку. И нос к носу столкнулся с маленькой, согбенной старушенцией. Та, увидев полуголого мужчину, в страхе отступила назад и осенила Бромберга крестом.

- Сгинь, сгинь, нечистый...

- Это правильно, бабушка, нечистый я, грязный, дороги у вас чересчур пыльны. Да и солнце печет... пить хочется...

Заслышав русскую речь, бабка успокоилась, но пошла не к колодцу, а на улицу, явно желая посмотреть, что за люди такие прибыли. Увидев еще двоих молодцов в такой же одежде, что и первый, она истово перекрестилась.

- И что ж это вы, бессовестные, нагишом ходите? Аль кто обобрал вас?

- Да нет, бабушка. Никто нас не трогал, - вступил в разговор Александр. - Просто мы путешествуем, вот на этих машинах... А чтобы удобнее было, разделись.

- Нешто удобно вот так, нагишом, выхаживать? - опять заворковала старуха. - Да еще такими?

Она только, сейчас обратила внимание на загар Александра.

- Пошто это ты азиатом закоптился? Да и он тоже? - старуха указала на Илью, который вновь пытался проникнуть во двор. - Стой, негодник, не марай двор. Коли пить хочется, пусть вон энтот идет. - Старуха указала на Плюща. Рыжий ленинградец упорно противостоял солнечным лучам, краснел как рак, но сохранял первородную белизну.

- Вот любо-дорого посмотреть, беленький, на человека похож. А вы черти чумазые.

Плющ пошел за водой. Знакомство с селом состоялось, На всякий случай путешественники решили натянуть на себя рубахи. Зачем людей, дразнить? Тем более народу на улицах собралось много - базарный день! Ехали медленно, боясь налететь на какого-нибудь зеваку. Весь путь по селу усиленно комментировался.

- Артисты, видать, едут, - с видом знатока произнес толстомордый парень в ярко-красной расшитой косоворотке. - Сегодня в клуб пойдем.

Стоявший рядом старик с окладистой старообрядческой бородой буркнул:

- Не артисты - антихристы.

- Брось, Кузьмич, - осадил его худой мужичонка в лаптях. - На Волге я видал энтих. Циркачи точно будут...

Ребята привыкли к подобным репликам и не обращали на них внимания. Королев давал вполголоса распоряжения:

- Ты, Илья, гони к клубу. Договорись с заведующим о лекции, подготовь объявление. Билет - пятак. Мы с Жорой за хлебом заедем. А то живот уже подводит.

- Мудрое решение, так сказать, - поддержал Плющ. Едва Александр с напарником подъехали к ларьку, как вокруг них кольцом сомкнулась толпа. Люди молча сверлили взглядами неожиданных визитеров. Суровые лица мужиков не предвещали ничего доброго. Кто-то из задних рядов мрачно произнес:

- Надо бы милиционера кликнуть.

Послали за милиционером.

Сойдясь спинами, ребята выставили перед собой, как щиты, машины. Такой агрессивный прием они встретили впервые. На душе стало тоскливо. А из раскрытых окон ларька исходил одурманивающий аромат свежевыпеченного хлеба.

Милиционер с трудом пробился сквозь толпу. Подошел к велосипедистам, кашлянул для солидности и попросил документы. Множество бумаг с гербовыми печатями произвели на него необычайное впечатление. Представитель власти почувствовал глубочайшее уважение к людям, облеченным столь высокими полномочиями. Он взял под козырек и вежливо произнес:

- Милости просим в наши края. - А затем обернувшись к мужикам, строго проговорил: - Ну чего не видели? Расходись!

Толпа сдавалась нехотя.

- Расходись, расходись, - бурчали под нос селяне, - а того не видит, что порядочные люди в таком виде на честном народе не появятся.

* * *

Бывают люди, рожденные для добра. В голодную пору они поделят с тобой краюху хлеба, приютят в ненастный день, придут на помощь - лишь намекни. Из такой породы оказался и Гордей Фомин, бывший чапаевец, ныне сельский милиционер. Как только поредела толпа, он потащил велосипедистов к себе.

-- Изба, правда, не велика, но коли потесниться, место найдется. А то, виданное ли дело, сколько верст отмахали! Небось гудят ноги-то?

-- Есть малость, - ответил, улыбнувшись, Александр. Ему сразу понравился этот симпатичный долговязый человек в серой солдатской шинели.

Пока шли к дому, Фомин расспрашивал о путешествии, и все больше поражался дерзкому замыслу спортсменов.

Он покачивал головой и бесконечно повторял: "Скажите на милость, что же это будет?"

Двор Фомина не отличался размерами: шагов двадцать в любую сторону. Изба рубленая, прокопченная временем. К ней притулилось небольшое ветхое строение, то ли сарай, то ли хлев - не поймешь. Именно к нему и направился Гордей.

- Здесь ранее коровенка стояла. Но сейчас чисто. Скотину не держу из принципа. - Фомин вопросительно посмотрел на гостей, - дескать, поняли или нет, о чем речь. Но так и не угадав ответа по лицам путешественников, добавил: - Против собственности я...

- А-а... - протянул Плющ.

- Вот те и а... - передразнил Гордей. - Вобчем сараюшка чистый, можно ваши лисопеды поставить. А самих милости прошу - в горницу.

В доме царствовала тишина. Жена Фомина, как он объяснил, с утра снарядилась на базар. А дети? Кто знает, где могут быть дети в погожий июльский день...

- Бегают где-то... - неопределенно сказал Гордей. - Оно и к лучшему: потише без них-то.

Фомин усадил гостей за чисто выструганный дубовый стол, подал крынку с молоком и ржаной каравай.

- Подкрепитесь малость, а я сбегаю посмотрю, куда это ваш дружок делся. Клуб, говорите, поехал искать? Ну тогда я мигом. - И Фомин исчез за дверью...

* * *

Вечером отправились в клуб в сопровождении Фомина.

- Как под конвоем, - шутил Илья.

Было еще совсем светло, и старая церковь с колокольней, срезанной артиллерийским снарядом, четко выделялась на фоне далеких пепельно-серых облаков.

- Храм божий ныне служит культуре, - с видом знатока пояснил Бромберг. - Вы не смотрите, что он обшарпанный. Будьте уверены, внутри совсем даже чисто...

Королева обескураживала тишина, стоящая вокруг церкви. Людей не видно, хотя афишу о предстоящей лекции Илья вывесил на самом бойком месте базарной площади. Да и на церковных воротах она белела. "Может быть, они уже в зале", - с надеждой подумал Александр.

У входа их встретил веснушчатый рыжий паренек, исполнявший в клубе обязанности кассира. Он многозначительно протянул навстречу "лекторам" жестяную банку для мелочи. На дне ее тускло желтел один-единственный пятак.

- Мой, - пояснил парень.

Скамейки в зале пустовали.

-- М-да... - смущенно протянул Фомин и поскреб затылок. Непонятно почему, но он чувствовал себя виновным перед этими московскими парнями. Вот чертовы люди - не хотят культуры! Им бы гармошку на весь вечер да бутылку выжрать.

-- Не то говоришь, дядя Гордей, - перебил рыжий парень. - Вы не слухайте его, товарищи. Народ у нас и о культуре физической узнать хочет. Особливо молодежь. Но вот ведь дело какое. Люди в мирной жизни до копейки жадные стали. Вишь, пятак мужик отдаст, если будет знать, что на дело. А лекция, спорт для него пока темнота одна. Так что не обижайтесь. Вот если б даром...

Королев не дал ему закончить:

- Даром так даром! Беги зови народ.

Илья, было, схватил Александра за рукав, стремясь предостеречь от скорого решения: ведь на эти деньги рассчитывали. Но затем махнул рукой и шагнул в глубь зала, к накрытому кумачом столу. Все последовали за ним.

Через час в церкви стало жарко от разгоряченных тел. Запахло семечками и дешевым одеколоном. Сотни любопытных глаз взяли под прицел кумачовый стол. Говорил Илья.

- Сегодня, граждане дорогие, мы расскажем вам о здоровье. О том, как сохранить в себе на долгие годы бодрость духа и энергию...

Александр слушал друга и думал, что на выручку от лекций надеяться не приходится, а путь впереди далекий и не везде им встретится Гордей Фомин...

ВСЕМ ВЕТРАМ НАЗЛО

Дни словно льдинки, брошенные в стремнину времени. Чем сильнее поток, тем скорее тают. Что дни - недели и месяцы с невероятной быстротой исчезали за плечами тройки отважных, оставляя на память лишь ссадины и кровавые мозоли! Кончилось лето. Сентябрь золотой кистью уже подводил черту страдной поре. Вопреки опасениям, ни Урал, ни Сибирь не стали преградой для путешественников. Твердые летние тракты помогали без особых происшествий покрывать огромные расстояния. Машины служили верой и правдой. Два-три прокола и однажды соскочившая цепь - это не в счет. Это "житейское дело", как выражался Илья. Казалось бы, радоваться, надо, а друзья загрустили. Погнались за романтикой, а тут упрямые, скучные будни за рулем. Знай жми на педали и выдерживай курс! Вот с едой туговато, на весь день - ломоть хлеба да кружка воды. В общем, грустно стало путешественникам. А судьба меж тем готовилась их "развеселить" сюрпризами. Первый уже синел вдали горбами Яблоневого хребта. Дорога на подступах к нему угнетала своей унылостью. Голые серые сопки, короткие спуски и нудные "тягуны" - так велосипедисты называют затяжные подъемы. Лишь иногда придорожье порадует глаз ясностволой березкой, а то вдруг на какой-нибудь вершине закудрявится темной шапкой сосновый лес.

Чем выше забирались в горы, тем пронзительней становился ветер. В одной из балок Королев решил сделать привал, благо холодные порывы сюда не залетали. Да и отдохнуть не мешало - два часа в седле! Положили на обочину машины, бросили плащи на упругую щетину травы, растянулись на них блаженно. Плющ задрал к небу ноги. Так медицина, рекомендует. Лежали молча, жадно вдыхая бодрящий воздух, пахнувший почему-то снегом.

"Неужели в горах выпал?- тревожно подумал Александр. - Даже для этих мест рановато".

Как бы подслушав его Мысли, Илья произнес:

- Саша, ты обратил внимание, какой ледяной ветер гулял на тракте? Что бы это могло значить?

Плющ, не меняя позы, с видом знатока ответил за Королева:

- Горы, синьор, так сказать, штука вредная. Как бы нам не пришлось через сугробы пробираться,

- Этого я и боюсь, - включился в разговор Королев. - И чтобы нам не застрять, надо к темноте пройти перевал.

- Что ж, раз надо, значит, пройдем, - ответил спокойно Плющ. - До сих пор судьба нас щадит, опекает даже. Думаю, и на этот раз все обойдется. А жаль... Чертовски хочется чего-то остренького!

- Э, будет еще остренькое, - буркнул Илья. - А пока пожуем друзья. - Он вытащил из кармана плаща небольшой сверток. Там лежали последние три куска черного хлеба с желтым, словно воск, ломтиком старого сала. "Ленч" оказался кстати. Когда, отдохнув, шли к машинам, Королев почувствовал, как что-то хрустнуло под ногами. Посмотрел и присвистнул: вода, заполнившая крошечную выбоину, подернулась льдом, точно слюду кто бросил на дорогу. Подмораживало.

- Что это ты там такое увидел? - окликнул Королева Илья.

- Да так, ничего, поехали...

Горы Забайкалья - не Кавказ. Здесь редко увидишь живописные ущелья, декоративные обрывы, головокружительные серпантины дорог. Здесь все проще и суровее. Складки лысых угрюмых холмов постепенно набирают высоту; и так же незаметно пологие сопки перерастают в крутые, как бараньи лбы, постоянно закаляемые жгучими ветрами вершины.

Дорога по отлогому подъему казалась совершенно ровной, и лишь по тому, что с каждой сотней метров тяжелее становилось дыхание, легко было догадаться - ведет она в гору, к перевалу.

Королев с Ильей понемногу начали сдавать. Плющ это почувствовал и с готовностью вышел вперед, взял на себя лидерство.

Погода хмурилась. Облака густели и наливались свинцом. Думалось, вот-вот упадут тяжелые капли дождя: Но совершенно неожиданно из чернильной темноты туч посыпала ослепительно белая крупа. Твердая, острая, холодная.

Королев ощутил, как барабанит она по застывшему дерматину плаща. По взмокшей спине пробежали предательские мурашки. Александр почувствовал озноб. Чтобы согреться, он прибавил скорость. И чуть было не наехал на Жору. Тот вдруг резко соскочил с машины (что значит ехать без тормозов!). Королеву пришлось свернуть на обочину, и он свалился в придорожную канаву.

- Ты что это? - только и спросил он Плюща.

- Что, что... Иди сюда, сам увидишь. - Саша поднялся и, прихрамывая, направился к товарищу. "Вот колено ушиб совеем некстати", - подумал он.

Жорж стоял озабоченный. Его машина на треть колеса увязла в грязи.

- Топь! - удивленно произнес он, обращаясь к Королеву. - Странно даже. На такой-то высоте!

Подъехал наконец и заметно поотставший Илья. Удивился тоже.

На добрых три десятка метров дорогу, стесненную с двух сторон гранитными глыбами, разрывала жирная, топкая грязь. Легкий морозец прихватил ее лишь поверху.

- Объезда нет, - резюмировал Плющ. - Придется скинуть башмаки, так сказать, и топать.

Взвалили машины на плечи и пошли. Странное дело, но ноги, утонувшие по щиколотку в грязи, не чувствовали холода.

- Ничего не пойму, - снова удивился Королев. - Источник, что ли, здесь бьет какой?

- Очень может быть, - подхватил мысль Илья. - Но оттого, что грязь теплая, она не становится менее вязкой. Вот что важно. И я не знаю, смогу ли сделать еще хоть шаг.

Он остановился возле одного из камней, торчащих в трясине, и положил на него велосипед. Бедный Илья! Он не отличался низкорослостью, но и его затянуло по пояс.

- Брось плащ и ступай по нему, - посоветовал Жорж. - Так древние римляне, кажется, поступали, когда шли по болотам, А может, кто другой...

- Что скажет моя бедная мама?- Бромберг еще нашел в себе силы пошутить...

Тридцать метров топкой дороги отняли добрый час. И все же на перевал успели к полудню. Однако здесь царил вечерний полумрак. Мрачные тучи в плотном строю с неудержимой быстротой атаковали вершину. Они неслись низко-низко, цепляясь за шершавую каменистую спину хребта. Тучи заполонили все вокруг. Они были над головой, перед глазами, сбоку, сзади. А еще был ветер. Бешеный, злой. Он дул с такой силой, словно задумал в одночасье сровнять гору, а этих непрошеных гостей отбросить назад, к ее подножию.

Ребята и впрямь казались себе пушинками, которые хозяин гор может в любую минуту кинуть вниз, в эту сырую серую хлябь. Коченели суставы, металл рулей обжигал пальцы, Пришлось достать носовые платки и обвязать ими ладони.

Крик Ильи заглушил пронзительный вой ветра.

- Стоп, ребята! Я больше не могу...

Надо передохнуть.

Встали посреди дороги. Они знали, что под ногами вершина хребта. Но посмотришь вниз и ничего не увидишь, кроме плотной ваты облаков. Ощущение такое, будто стоишь над бездонной пропастью, которая вот-вот тебя поглотит.

- Жуть какая, - произнес Илья.

- Да, картина невеселая, - проговорил Саша, зябко поежившись. - Один неверный шаг, и можно...

- Что можно? - перебил его Жорж. - Ну, кувыркнешься. Зато на этом месте памятник поставят. И вообще, что наша жизнь в масштабе вселенной? Миг, мгновение, вспышка. Годом меньше, годом больше - разве это имеет значение? Важно, чтобы вспышка была яркой.

- Ладно, хватит чепуху пороть, - впервые за всю дорогу грубо оборвал Плюща Саша. - Мы не за памятником поехали. За делом хорошим. А дело ждать не любит. Нужно скорее вниз, на равнину, в Читу. Тут и впрямь можно окоченеть, в статуи превратиться. - Королев тряхнул головой, стремясь отбросить надоевшие снежинки, и по привычке провел ладонью по волосам.

Перекрывая свист ветра, он крикнул призывно, как когда-то на их проводах Тараскин:

- По коням!..

И они, оседлав машины, рванулись вперед, навстречу кипящей лавине облаков. Это был смертельно опасный трюк. Дорога, нырнувшая вниз, просматривалась лишь на пару десятков метров. Подошва ботинок не такой уж надежный тормоз, а они усиленно жали на педали, стремясь развить предельную скорость. Одно неверное движение, один неожиданный поворот и... Но все трое понимали, что лишь скорость позволит им засветло уйти с этой богом и людьми проклятой лысой вершины, выскочить из-под шапки туч.

Если бы в то время движение на дорогах было бы столь же интенсивным, как сейчас, то тройки несущихся на крыльях развевающихся плащей с криком и гиканьем велосипедистов вызвала бы переполох среди водителей. Уж не сумасшедшие ли? Но на горной дороге господствовала тишина. И напугали они своим видом и криком лишь ветер.

Во всяком случае, с каждым километром спуска он становился все тише, все ласковее. А когда покатили по ровной дороге, и вовсе наступил штиль, и больно жалящие ледяные снежинки сменились нежными густыми хлопьями пушистого снега. Путешественники сбросили уставшие ноги с педалей. Машины теперь сами неслись вперед легко и свободно. И от этой плавной езды, и от этого блаженного чувства теплоты, рожденного напряжением гонки, и от сознания того, что самое трудное позади, довольная улыбка засветилась на усталых лицах. Ее не могли погасить даже обильные струи пота и талой воды. Не омрачила радости победы и неожиданно перебежавшая дорогу маленькая, игриво журчащая речушка. По тому, что через нее не было положено даже мостков, велосипедисты сделали вывод, что преграда невелика. "Пройдем вброд". Плющ и Бромберг решили "форсировать" речку с ходу. Королев на самом съезде к воде вынужден был остановиться - соскочила цепь - и отстал от товарищей. Они уже на том берегу. Кричат:

- Саша, езжай осторожнее! У Жоржа прокол. Видно, камни острые на дне.

Александр подошел к реке. Хрустально чистая вода позволяла просматривать все дно. И впрямь, участок, по которому проехали только что ребята, обильно усыпан мелкими, острыми, как акульи зубы, камешками.

"Не для наших покрышек", - подумал Королев и тут же заметил метрах в пяти по течению идеальную, словно специально выложенную дорожку отличного золотистого песка. Прикинул на глаз: глубина сантиметров тридцать. Подходит. Цепь уже сидела на месте. Можно ехать. Поставил руль по намеченному курсу, энергично оттолкнулся... Вот уже машина миновала откос. Брызги полетели радужным фонтаном. Шины коснулись мягкого дна. Один оборот колеса, другой. Но что это? Руль нырнул куда-то вниз, быстрый поток подсек машину... Тревожная мысль обожгла мозг: "Оптический обман, не рассчитал глубину..." В тот же миг вода тихо сомкнулась над его головой. Пронзительный холод сжал тело...

* * *

Сергей Нилыч Никитин выделялся из среды консульских работников. Во всяком случае, внешне. Черный двубортный костюм удивительно ладно сидел на его хилой фигуре. Тонкую, жилистую шею плотно стягивал ослепительно белый воротник отутюженной сорочки. Скромной расцветки галстук, лакированные штиблеты и перламутровые запонки дополняли его элегантную, но строгую, подобающую коммерсанту одежду.

Сразу видно, порода, - бывало, скажет кто-нибудь из сотрудников Советского консульства в Шанхае, завидев в коридоре Никитина. - Одно слово английское воспитание!

- Он и время-то все по Гринвичу считает, - поддакнет другой.

Эти люди с рабочими мозолями на руках, живущие еще воспоминаниями о лихих буденовских атаках и не снимающие даже под чиновничьими пиджаками полосатые тельняшки, откровенно недолюбливали Сергея Нилыча.

- А зря, - выговаривал порой сотрудникам консул. - Не понимаете текущего момента. Никитин из другого круга. Что правда, то правда. И в революции не участвовал. Но ведь он все больше за границей жил. И кто знает, по какую сторону баррикад встал бы этот человек, доведись ему быть в России в семнадцатом. Замкнут? Так это от постоянного одиночества. Высокомерен? Так воспитан. Подождите, пройдет время - притрется. А мы ему навстречу сами должны идти. Такие люди, как Нилыч, - по уральской привычке консул называл сотрудников по отчеству, - нам сейчас во как нужны. Спец, на трех языках разговаривает, торговать умеет, аккуратен, исполнителен. Что еще надо? А каков в обхождении! Китайские толстосумы от него в восторге. А нам с ними торговать.

Никитин прибыл точно в назначенное время. Едва часы пробили девять, как его маленькая голова с тщательно уложенными набрильянтиненными волосами показалась в дверях.

- Разрешите, Иван Степанович?

- Конечно, заходи, Нилыч. Присаживайся.

Никитин аккуратно, чтобы не смять брюки, опустился на стул. Достал записную книжку и ручку. Его лицо выражало полное внимание и готовность.

- Видишь ли, Нилыч, в июле месяце из Москвы выехали в кругосветное путешествие три наших молодца...

- Как же, читал об этом в газетах...

- Вот, вот. Появилось однажды такое сообщение, но затем замолкла пресса. Нам известно, что велосипедисты успешно прошли Урал, Сибирь. Но вот что с ними стало дальше - об этом пока сведений нет, - консул замолчал. Воспользовавшись паузой, Никитин спросил:

- А разве это так важно для нашего консульства?

- В том-то и дело, что важно. Их путь лежит через Шанхай. Едут ребята на первых, понимаешь - первых, отечественных машинах. На покрышках "Резинотреста". Не на английских, не на американских - на наших. Для советских заводов пробег имеет исключительное значение. Видишь, какое время пришло: думаем продавать не только лес, пеньку, лен... Машины готовимся пускать на мировой рынок! Вот и здесь, в Китае, кое-какую работу придется провести.

Никитин что-то быстро чиркнул в книжке и произнес вполголоса:

- Понятно. Нужно подготовить встречу. Пригласить деловых людей, прессу.

"Вот ведь молодец: с полуслова все схватывает", - подумал консул, а вслух произнес:

- Точно, встречу спортсменов, их устройство, ну и все прочее мы решили поручить тебе, Нилыч. Местные условия знаешь, тебе и карты в руки. Но прежде всего постарайся запросить Владивосток, где это запропастились наши путешественники. И когда их можно ожидать.

Выйдя от начальства, Никитин направился к секретарю консульства за справкой по одному делу. Петр Лукич - так звали секретаря - являл собой полную противоположность Нилычу. Полурастегнутая косоворотка под серым мешковатым пиджаком, брюки, заправленные в сапоги, нарочитая грубость в обращении, - знай наших мастеровых, нижегородских! Кичился Лукич своей прямотой: "Спрашиваю без обиняков, отвечаю не таясь. Чего рабочему классу таиться?" В то же время сослуживцы замечали: хитрит Лукич, лишнего слова из него не выжмешь, зато сам, если что захочет узнать, жилы вытянет. А любил он знать все. Вот и сейчас, едва остановился возле него Никитин, сразу с вопросом.

- Ну, сам-то зачем вызывал?

- Так, дело одно поручил.

- А ты не темни, Нилыч. Мы по-вашему, - секретарь подчеркнул последнее слово, - не обучены, у нас своя, рабочая, дипломатия - все начистоту говорить, без интриг.

- Позвольте, Петр Лукич, какие же здесь интриги? Просто рано еще о чем-то говорить...

- Ну, ну, - неодобрительно промычал секретарь. Никитин получил от него необходимый документ и вышел. А на столе, представьте себе, забыл раскрытой записную книжицу. Лукич метнул взгляд на страницу, прочел последнюю фразу и протянул:

- Так... так...

ЛЮДИ В ЮРТЕ

Волы тянули дружно, арба уютно скрипела, а усмиренный ветер молчал. От всего этого на душе у Абдая было тепло и радостно. Он тянул свою бесконечную, как забайкальская степь, песню. Она и ровной была, как просторы бурятские, песня Абдая, без подъемов и падений, на одной протяжной ноте. Со стороны услышишь - не поймешь, о чем поет бурят: о радости или печали. А в ней все - и плохое и хорошее, потому что испокон веков здешние люди поют о том, что видят в пути. А в пути встречается разное. Вот и Абдай напевает себе под нос о хорошей морозной дороге, о первом снеге, припудрившем сухую траву, о голубом небе и о своей арбе... Это дети и внуки арата будут думать о "Волге" и самолетах. Пределом мечты Абдая была своя повозка, куда можно загрузить юрту, скарб, жену с детьми, чтобы двинуться вслед за скотом к лучшим пастбищам.

И вот появилась у него арба, новенькая, на больших колесах, пахнущая свежим деревом и дегтем. Скрипит арба, веселит сердце скотовода. А он глядит вдаль, стремясь высмотреть что-нибудь необыкновенное и вставить в свою песнь.

Дорога юркнула в балку... Когда Абдай заметил людей у ручья, он от неожиданности остановил волов, но сообразив, в чем дело, стеганул хворостиной. В это время друзья как раз помогали Александру выбраться из воды. Промокший до нитки, озябший, он пустился на песке в дикий пляс. Жорж захлопал в ладоши и затараторил, подбадривая:

- Давай, давай Сашка! Погоняй кровь, погрейся!

Велик ли толк от такого согревания, когда одежду выжимать надо! Илья рванулся к своей машине - достать спрятанную в багажнике пару белья, но заметил бегущего к ним человека. Бромберг понял по халату, остроухой шапке и высоким, с загнутыми кверху носками сапогам, что это бурят. Намерения неожиданного пришельца были очевидными: он на ходу стягивал с себя верхнюю одежду.

- Живем, ребята!- заорал Илья. - Печка сама к нам явилась!

А Абдай тоже кричал:

- Руска человек греть будем, халат кутать будем!

"Господи, - подумал Илья, - как хорошо, что он знает русский. Скольких бурят в Забайкалье встретили и хоть бы с одним словом перекинулись! Друг, говорящий по-твоему, - это вдвойне друг".

Когда бурят подбежал к Александру, тот уже с себя свитер, брюки и ботинки стянул. Остался в чем мать родила. Абдай услужливо подал халат.

- Мая арба другой есть. Мая арба там, - он показал на возок.

- Вот те раз, - удивился Жорж, - а мы и не замети ли, как ты подъехал. Так чего же медлить? Айда на повозку!

Королев - человек опытный, он знал: в арбе солома, кошма, тепло. И, смачно шлепая босыми ногами, побежал к волам...

За хлопотами и не заметили, как солнце село за горизонт. Быстро темнело. Но Абдай успокаивал; стойбище близко. Ехали молча, Саша, скрючившись, зарылся, как хомяк, в солому. Он отходил понемногу. Жорж с Ильей примостились кое-как "на запятках" маленького возка. Пришлось сидеть тесно прижавшись друг к другу, свесив ноги вниз и держа в руках велосипеды.

Русские молчали, молчал и Абдай: не принято у них тревожить гостей. Меланхоличные волы, издали почуяв жилье, прибавили ходу! Неожиданно где-то справа родился странный вой. Протяжный, тревожный, близкий. Плющ встрепенулся:

- Никак волк?

Илья поддакнул:

- А что, может быть.

- Друг, - Жорж потянул бурята за рукав, - волк, что ли, воет?

- Волк, волк, - согласно кивнул Абдай. - Много, много есть волк. - Он обрадовался возможности поговорить. - Прошлый зима наш человек совсем пропал здесь. Ходил степь, туда-сюда ходил, дела имел. Волк бежал за ним. Человек тоже бежал. Домой хотел, юрта хотел. Пришел юрта - упал. - Бурят стукнул себя по груди.- Здесь плох был, много кровь горла шла.

- Сердце, стало быть, не выдюжило, - констатировал Жорж.

По ушам опять резанул леденящий сердце вой.

- Скоро ли приедем, любезный? - поинтересовался Илья.

- Приехали, - весело ответил Абдай. И впрямь волы остановились. Ребята уловили уютный запах дыма. Не давние тревоги словно растворились в нем.

Абдай откинул полог юрты.

- Ходи сюда, гость будешь, - любезно пригласил он. Согнувшись вдвое, Саша первым юркнул в маленькую дверцу. И сразу же его обдало живительным теплом. В ноздри ударил крепкий запах кислого козьего молока и прелой шерсти. Королев хотел было осмотреть жилище, но в глаза словно песок насыпали: едкий жгучий дым заполнял юрту.

- Ну, что ты тут остановился? - услышал Александр за собой голос Жоржа и почувствовал толчок в спину. - Дай же и нам войти!

Не ожидавший удара Королев упал на четвереньки. И резь в глазах почти прекратилась.

"Ясное дело, - подумал Саша. - Как я раньше не догадался? Дым-то вверх стремится. Вот, оказывается, почему буряты все больше сидят на полу: так хоть смотреть друг на друга можно".

Он отполз чуть в сторону, освободив дорогу другим, и огляделся. Посреди юрты пылал костер. Багровые языки пламени лизали таганок, на котором булькала и ворчала огромная чугунная чаша. Дым от очага, погуляв по жилью, убегал наружу через большую дыру вверху. "Как в каменном веке", - подумал Александр. Женщина, сидящая на корточках перед чашей, монотонно размешивала что-то. Она, казалось, не обращала внимания на ни дым, ни на терпкий тяжелый запах, ни на людей, так неожиданно появившихся в ее доме. "Что это, врожденная покорность судьбе? - снова подумал Королев. - Покорность тем могущественным божкам, что хозяевами расселись в юрте?" Он заметил их на ярко раскрашенных сундуках, прямо против входа, отсвечивающих бронзой бурятских божков-бурханов. "А может быть, она больна, глуха?" Но голос Абдая рассеял эти опасения. Он что-то энергично сказал по-бурятски, и женщина тенью выскользнула из юрты.

- Садитесь, садитесь, - кивал головой гостеприимный хозяин, показывая на плотные куски раскатанного войлока.

Пока растягивали на палках возле очага одежду Королева, а он сам переодевался в белье Ильи, пока рассаживались, женщина вернулась и так же молча вылила в чашу тягучую белую жидкость.

- Чай, чай пить будем. Хорош бурятский чай, - суетился Абдай. Он один передвигался по юрте во весь рост, мало заботясь о своем зрении.

Жорж подмигнул Илье:

- Вот что значит иметь глаза-щелочки. Никакой дым не страшен!

- Брось ты балагурить. Поймет человек - обидится.

- А что обижаться, радоваться надо!

От очага исходил аппетитный запах топленого молока. У ребят, изрядно проголодавшихся, засосало под ложечкой...

В это время в юрту ввалился новый гость. По тому, как радостно встретил его Абдай, - желанный. Человек, бесцеремонно подсевший к очагу, носил бурятскую шапку и сапоги. Но пшеничного цвета косматые брови, красный нос картошкой и длинные, свисающие наподобие огуречного вьюнка усы выдавали в нем русского.

- Дозвольте, представиться, - пробасил усатый, - здешний ветеринарный фельдшер Кузьма Петрович Коротков. Прошу любить и жаловать.

Путешественники назвали себя.

- На этом стойбище я случайно, - продолжал ветеринар, - и вот услышал от милейшей нашей хозяюшки, что Абдай людей привел. Дескать, попали в беду. Как-никак к оздоровительному делу приставлен! Дай, думаю, забегу. Может быть, помощь потребуется...

- Спасибо за добрые намерения, - вежливо ответил за всех Королев, - но, кажется, пронесло. Озяб только маленько.

- Вот, вот, - перебил Коротков, - с озноба все и начинается.

- А ему не в первый раз, - вмешался в разговор Илья. - Его же вся Москва знает! Зимой приходят смотреть, как на святого. Тридцать градусов ниже нуля, конечно, - а он купается.

- Молодцом! - одобрительно прогудел ветеринар. А затем спросил: - Так вы, следовательно, из столицы матушки? Железкой, что ли?

- Ага, на железках, - поддакнул с серьезной миной Жорж. - На тех, что лежат в арбе у хозяина.

- Как, на велосипедах? - удивился Коротков!- Значит, о вас это в газетах прописано было.

- Во, во, именно про нас!

Ветеринар замолчал и пристально посмотрел на ребят. Тут хозяйка что-то сказала Абдаю. Бурят заулыбался:

- Совсем-готов чай, однако.

"Опять чай. При чем чай, когда явно пахнет молоком?" - примерно такая мысль мелькнула в голове у каждого из спортсменов.

Их минутная растерянность не ускользнула от взгляда ветеринара.

- Когда пить соизволите, - проговорил он, - не удивляйтесь. Чай здесь особенный: молоком и маслом сдобрен. Без привычки - пакостно. Но зато сытно и целебно.

Хозяйка уже обносила гостей плоскими чашками. Досталось каждому и по большому куску мяса. Первый глоток - первая реакция. Королев с трудом проглотил тягучую, необъяснимого вкуса и цвета жидкость. Дипломат Илья сделал вид, что ему очень понравился чай, - ведь ничего другого не дадут! Жорж, не скрывая, морщился.

- Вы по глоточку, по глоточку, - учил Коротков. - За разговорами и пройдет. А поговорить надо. Вон как хозяин на вас смотрит. Любопытствует. Но сам ни за что не начнет. Туземец, а такт имеет.

Что ж, пришлось провести внеплановую беседу...

Бурят слушал, будто дремал, изредка покачивая головой в знак одобрения или, причмокивая языком, когда что-нибудь ему особенно нравилось. Но чем дальше шел разговор, тем чаще на лице Абдая отражалась какая-то озабоченность, словно силился человек что-то понять и не в состоянии был сделать это. Испытывал ли во время рассказа ветеринар какие-либо эмоции трудно сказать. Коротков отодвинулся в тень и под ее защитой неторопливо похлебывал чай.

- ...и вот на маленькой речушке мы впервые споткнулись, - заканчивал Александр свое повествование.

- Спасибо, Абдай подоспел, а то бы в ледышку я превратился.

Хозяин смущенно заулыбался, а потом вдруг заговорил:

- Вы долго, долго ехали на странных конях. Долго, долго еще ехать надо. Горы будут, звери будут, недобрые люди будут. Зачем, однако? Разве в Москве жить негде? Разве гонят вас злые духи? Разве хотите вы покинуть землю предков?

Королев ответил не сразу.

Приняв его молчание за замешательство, в разговор включился ветеринар:

- Темный ты человек, Абдай. Посмотри на своих гостей. Парни крепкие, могутные. Силы не занимать. Что им тысячу верст отмахать? Покрутят колесами, ну там искупаются разок-другой в студеной водице, поголодают чуток, попотеют. Зато славы сколько в конце пути будет! Слава - штука забористая. Глотнешь и захмелеешь. А захмелев, в смелости, и потеснить кое-кого можно на теплом месте. Это раньше люди больше ради святых мест странствовали, ныне слава их гонит. Известность.

- Э, дорогой товарищ, куда тебя понесло, - прервал Короткова Илья. - О чем это ты? Не пойму. Дай уж нам самим все объяснить хозяину.

- Да, да, Абдай, - заговорил, наконец, Саша. - Не за славой мы гонимся. Другие причины заставили нас сесть на стальных коней, которые называются велосипедами. И не думали мы покидать родных краев. Одна нужда ведет нас по дорогам: узнать и рассказать больше. О чем узнать? О странах разных, о народах всяких и о себе. Не удивляйся. Вот живут люди на земле, ты живешь, мы живем, Коротков... Много людей. Работают, ходят, мыслят. Так день за днем. И не задают себе вопроса; а можно ли сделать больше сделанного? Не задают, потому что не знают возможностей своего организма...

Видя, что бурят не понял последних слов, Королев пояснил:

- Организм - это наши руки, ноги, сердце, голова. Абдай согласно покачал головой. Саша продолжил:

- Вот и нужны испытания для человека, для его силы и воли. Наше путешествие тоже испытание.

- Молодой человек, - снова вмешался в разговор Коротков, - вы и велосипеды испытываете тоже, не так ли?

- И велосипеды.

- Понятно. А насчет "рассказать больше", - это как понимать?

- За рубежом мы будем рассказывать о нашей Советской стране. О том, какую жизнь мы строим. Ну, а на своей земле говорим людям о пользе физической культуры. - Королев вновь заметил недоумение на лице бурята.

- Физическая культура, Абдай, - это бег, игры, борьба. Все, что делает человека здоровым и сильным. Хочешь долго жить - развивай мышцы рук, дыши глубже, бегай. Подожди, пройдет время - будете вы жить в хороших домах. Дети ваши пойдут в школу. И вместе со знаниями они с малых лет будут получать навыки физической культуры. Во какими здоровыми станут!

- Подумать надо, однако, - протянул Абдай. - А вас пусть святые духи защитят в пути.

Разговор прервал Коротков. Он неожиданно, так же как и появился, поднялся с места.

- Засиделся я тут у вас. А засветло нужно в улус поспеть. Так что прощайте, люди хорошие.

Поднялся гость, поднялся хозяин. Погас очаг. Жена Абдая задернула отверстие, через которое выходил дым. Время сна пришло. Затихла юрта. Заснули люди. Лишь Королев притулился у сундука, на котором пылали перед бурханами сальные свечи, достал тетрадь и карандаш. На бумагу легли ровные строчки.

Письмо первое.

Никите Валежникову, Владимиру Петрову, Петру Плотникову, всем новым и старым обитателям комнаты номер пять общежития Инфизкульта.

Три "муравья", оседлавшие веломашины производства завода имени Авиахима, шлют вам горячий инфизкультовский привет от подножия... Яблоневого хребта. Что, ахнули? Так-то. Вон куда мы забрались! И все на своих двоих... колесах. Вижу, Володьке не терпится: когда, дескать, о приключениях опасных пойдет речь? Успокойтесь, тов. Петров, возьмите себя в руки - "кина не будет". И опасных приключений тоже. Не было попросту их. Ни на Волге, ни на Урале, ни в Сибири. Спокойно едем, весело даже. Не верите? Так прочтите кое-что из нашего путевого дневника...

20 июля. Попали в деревушку, где люди впервые видели велосипеды. Деревня разметалась на довольно крутом холме, на подъеме пришлось подхватить машины под мышки и топать пешком. Издали заметили, как от околицы навстречу нам высыпала ватага ребят. Подбежали, тычут изумленно пальцами в технику, робко жмутся друг к другу, бормочут что-то на непонятном языке. Один не выдержал и на ломаном русском спрашивает:

- Зачем такую штуку тащишь?

Признаться, опешили мы от такого вопроса. Первым нашелся Илья.

- Это, - говорит, - наши кони. Едем на них, педали крутим, а они катятся и нас везут.

- Кони! - эхом подхватили чумазые ребятишки. Это слово им знакомо. И тут вся ватага загалдела, зашумела, замахала руками. Езда на "железке" показалась детям невиданной штукой. День был праздничный. Обитатели деревни мирно сидели на завалинках да семечки пощелкивали. С нашим появлением завалинки опустели... Однако пацаны не думали сдавать позиции. Шустрый малыш, первым осмелившийся заговорить с нами, умиленно упрашивал:

- Дяденька, покатись!

Ну как отказать в такой просьбе! Благо и подъем к тому времени кончился. Мы не прочь были щегольнуть своим искусством. Сели. Шум вокруг нас усилился. Подняв облако пыли, рванулись вперед. Но уехали недалеко: новая толпа преградила дорогу. Среди подошедших нашелся один мужик, сносно говоривший по-русски. Он и объяснил нам, что деревня эта татарская, что селяне рады появлению странных путников и приглашают их переночевать. Сон дорогу сдобрит. А мы-то боялись, что не найдем ночлега!.. Прежде чем войти в дом татарина по строго заведенному порядку, стали чистить машины. Пока возились с ними, толпа недвижно стояла вокруг. Лишь ребятишки суетились. И цепь потрогают, и руль покрутят, и педаль повертят. Совсем осмелели.

За смелость нужно и поощрить. Очень кстати пришлись номера "Мурзилки", которыми нас снабдили для распространения. Надо было видеть детей, когда они взяли в ручонки яркие, пахнувшие краской веселые журналы. Залучились, заискрились, заиграли лица! С минуту постояли ребята молча, наслаждаясь подарками, а затем завизжали от восторга. Толкают Друг друга, тормошат и с нас не сводят восхищенных глаз. Даже ради одного этого момента стоило отправиться в путь! Затем дети решили удивить нас знанием русского языка. Один подбежит, другой и сыплют словечки:

- Русска хорош!

- Русска водку любит!

- Русска коней ворует!

- Голова больша, а сам дурак!

Вот те раз! Смеемся. Понимаем: этим татарчата хотели сказать нам что-то приятное.

Ну как, разве не весело? А вот еще "картинка с выставки".

17 августа. Озеро Карачи. Урал, позади. О нем напоминают лишь не зажившие до сих пор раны на ногах. Но, как говорится, раны украшают воина. Карачи - курорт. Единогласно решаем: провести здесь полдня - заслужили отдых. Небо - голубень! Благоухающее разнотравье, и птички поют... Идиллия. Мы в плотном строю курортников, неторопливо "плывущих" к озеру. Перед входом на курорт киргизы продают кумыс, свежайший. Кобылицы пасутся тут же, невдалеке. Взяли четверть (кумыса, конечно). Выпили по две бутылки белой кисловатой терпкой жидкости, И, не поверите, захмелели. И такое блаженство разлилось по телу, такая радость нас обуяла, что решили попробовать все курортные удовольствия. Главное, конечно, купание. Как козлы, запрыгали к озеру. Подбегаем к самому берегу и останавливаемся изумленные. Илья даже ахнул от удивления, а его, сами знаете, редко чем проймешь. Перед нами жарятся на солнце четыре головешки - черных, как уголь, тела. Ну, словно негры в Африке! Первым пришел в себя бывалый наш воин Георгий. Осторожно подошел к одному из чернокожих и так нежненько дотронулся до кожи. А потом, как заржет, ну чисто конь взнузданный, на всю округу! Кричит:

- Так ведь они грязью вымазались!

И пошла потеха. Стали мы нырять в воду. Нырнем, зачерпнем пригоршнями грязь и на себя ее. Вылезли, как черти в аду. И давай дикий хоровод крутить. Тех, что раньше на бережку лежали, как ветром сдуло. Подумали: сумасшедшие какие забрели. Наплясались мы досыта. Пора и честь знать. Зашли снова в озеро - смыть грязь. Но не тут-то было! Вода в Карачах какая-то особенная, немылкая. Смачиваешь грязь, а она еще больше липкой становится. В каждую пору норовит залезть. Час, наверное, промучались. И все без толку. Так и поехали бы дальше неграми, да спасибо какой-то добрый человек выручил. "Вы, - говорит, - молодые люди, под душ сбегайте". И впрямь помогло...

2 сентября. Две недели подряд льют беспрерывные дожди, Теперь не велосипеды везут нас, а мы их. Поменялись ролями. Илья грустно шутит: "Не зачтут нам эти километры: они для пешего туризма". Чернозем, впитавший всю влагу земли, как гречневая каша, вязкий, хватает за ноги и за колеса. Наши прорезиненные плащи давно промокли, так что мы уже разучились различать, что мокро, а что сухо. Проходим за сутки от силы десяток километров.

Но ничего, привыкаем и к такой езде. Выдерживаем порядок: через каждую сотню-другую километров отмечаемся в советах физкультуры или; где их нет, в сельских Советах.

Раны мажем йодом, бинтовать нет смысла: пришлось бы перевязывать обе руки и ноги...

Что, друзья инфизкультовцы, не смешно?

Признаюсь честно, и нам порой бывает не до смеха. Но ведь не в Тарасовку отправились - вокруг света! Взялись - значит, выдюжим.

С тем и заканчиваю свое письмо.

С приветом от всей нашей тройки Александр Королев.

Р. S. Чуть не забыл. Передайте "Рабочей газете", что ее задание по организации подписки успешно выполняется, а путевые заметки скоро вышлем.

* * *

В улус Коротков прискакал среди ночи. Остановил

взмыленного коня возле низенького, почти вровень с землей, бревенчатого домика на окраине. Долго барабанил массивным чугунным кольцом по кованой двери, пока в избушке не послышались тяжелые шаги и хриплый надсадный кашель:

- Кого нелегкая принесла на ночь глядя?

- Свои, Семеныч...

Короткова здесь знали. Дверь, скрипнув, отворилась.

- Проходи, проходи, Кузьма Петрович.

- Не мне проходить, тебе, Семеныч, выходить надо.

- Куда это в темень-то?

- Седлай коня - и к монголам. Дело спешное.

Коротков чиркнул спичкой. Огонь выхватил из темноты бородатое, заспанное лицо Семеныча, старого, но крепкого не по летам казака. Ветеринар почти под нос ткнул ему аккуратно сложенный листок бумаги.

- Вот это передашь Самбу, Из рук в руки. И пусть он переправит письмо дальше. Сразу же. Понял?

- Как не понять, - тихо произнес казак и крякнул. Езда в ночь была ему явно, не по душе.

ВОЛКИ ЖДУТ У ДОРОГИ

Если нелюдимый ротмистр Яремко любил китайский ресторанчик в часы затишья, когда в одиночестве скромно можно насладиться великолепным чаем, то полковник Хлыстов приходил сюда в самый разгар дня на обед. Известный в среде русских эмигрантов как большой гурман, он всякий раз с трепетным волнением совершал эту экскурсию в мир кулинарного чуда, редких запахов и традиционных обычаев.

Розовощекий хозяин замечал, что полковник никогда не запаздывал к началу трапезы и всегда смиренно дожидался ее конца. А это не так уж просто, если учесть, что китайский обед длится без малого два часа. И все время в уютном зальчике царит какая-то особенная, торжественная тишина, словно люди пришли сюда не для принятия пищи, а на молитву. Гости рассаживаются не торопясь, вполголоса ведут непринужденный разговор, как правило связанный с радостными событиями. Скользящие, будто тени, официанты в традиционных белых косынках, повязанных на головах, обносят их неизменным чаем в круглых мисочках - пиалах, без сахара и молока, просто зеленым чаем. Пьют долго, в охотку, как сказали бы на Руси. Но стоит отхлебнуть последний глоток, как неведомая рука метнет на стол перед тобой мисочки с холодными закусками. Их разнообразие поражает воображение непосвященного человека. Нарезанная мелкими кусочками печень, мясо, манящее чесночным запахом, вяленая рыба, украшенная горками зелени, сушеная утка, огурцы с мизинец, огненные помидоры и много еще всякий всячины.

Попробуешь всего понемножку - и можно насытиться. А ведь дальше последуют "серьезные" блюда, самые оригинальные по оформлению, окраске, запаху и вкусу. Тут и хунтун из теста с острой мясной начинкой, и чунь-янь-джу - блюдо из баранины, к которому подают бронзовый горшочек, внутри которого разведен огонь, и плавники акулы, и отваренное в бульоне ласточкино гнездо, и обязательная для каждого мисочка с рисом.

Все это сдабривается подогретым рисовым вином. Но прощание же суп, а потом снова чай...

Ресторанчик был единственной привязанностью Хлыстова в этом захудалом маньчжурском городишке, славившемся лишь тем, что стоял он на границе с Россией. В атмосфере средневекового обеденного церемониала он забывал о своей смертельной тоске, о тех мелких и грязных делах, что поручали ему самые разнообразные белогвардейские центры, вырастающие на чужой почве быстро, как грибы, и так же быстро исчезающие.

И мало кто осмеливался потревожить полковника во время китайского обеда. А коль скоро это происходило, значит, смельчак принес в ресторан известие из ряда вон выходящее.

Вот и сейчас, едва Хлыстов опустил палочками кусок баранины в горшочек с водой (один из непременных приемов приготовления чунь-янь-джу), как заметил в дверях поручика Духанова.

Офицер искал взглядом кого-то. "Ко мне, видимо", - подумал полковник и пожалел о том, что привычная церемония будет прервана.

Верзила Духанов уже неуклюже пробивался к нему сквозь тесный строй легких столиков.

- Что такое? - недовольным тоном встретил его Хлыстов.

Поручик наклонился к самому уху полковника. Душа поручика трепетала. Он знал, что значит китайский обед для полковника, и ждал крепкой взбучки за свое вторжение.

- От Короткова сообщение, ваше высокоблагородие, - прошептал Духанов и сжался.

Каково же было его изумление, когда обычно выдержанный полковник вскрикнул:

- От Короткова?! - Рука Хлыстова застыла над булькающим горшочком. Что он пишет? Говорите скорей!

- Едут гости... Под Читой уже...

Полковник энергично поднялся из-за стола:

- Немедленно, поручик, разыщите Яремко. В Шанхай ему, завтра же.

* * *

Илья плюхнулся в холодный сыпучий песок:

- Стоп, машина! - крикнул он. - Слезайте, ребята. Втулки протереть надо, иначе сгорят.

Целый день они едут по зыбкой, тяжелой дороге. Колеса велосипедов вязнут в мелком, перетертом временем песке.

- Что тебе Сахара, - ворчит Александр. И вспоминает благословенную Читу. Все было: и первоклассный номер в самой шикарной гостинице, и жаркая баня, и обед, может несколько обильный для их стянутых постоянным недоеданием желудков, и крепкий сон на чистой постели! Не было лишь одного заграничных паспортов. Вежливый товарищ толково объяснил: дескать, в Китае беспорядки, повременить придется. А чтобы без дела не сидеть, Москва рекомендует прокатиться до Владивостока. Чепуха совсем осталась^каких-нибудь полторы тысячи верст! И вот катят они к Тихому океану. По чертом посыпанной золотистой колее.

Лишь Жорж улыбается:

- Ничего, герой, теперь дело легче пойдет! Места мне знакомые - служил здесь, на границе. Вы пока песочек забайкальский выбивать будете, я проеду чуток, посмотрю, что к чему.

И уехал. Вернулся скоро, все с той же улыбкой на обветренном лице.

- Рано сели на привал, соколики. Через километр песок кончается. Правда...

Плющ замолчал.

- Чего тянешь? - спросил недовольно Королев, заканчивающий сборку колеса.

- Сами увидите, - уклончиво ответил Жорж. Ничего особенного они не увидели: Только то, что дорога раздваивалась,

- Направо пойдешь - в тартарары попадешь, налево - шею свернешь, пошутил Илья. - А прямо пути нет. Так как же быть, богатыри русские?

- Ты сказки знаешь, вот и решай.

- А что? Поедем туда, где дорога лучше.

Жорж засмеялся:

- Она везде одинакова. Песок кончился, дальше коряги да сучья пойдут. Тайга.

Королев вмешался в разговор:

- Вместо того чтобы зубы скалить, ты бы лучше смекнул, куда ехать. Сам говорил - места знакомые...

- Оно так и есть. Левей нужно принять.

Попали словно в царство бабы-яги. Сучья за спицы хватают. Сухие корни трещат под машинами, то и дело перед носом вырастают пни, иные в два обхвата. Тут не велосипеды - трактор нужен. А по сторонам глухомань. Деревья сцепились судорожно, держатся цепко друг за друга и словно окружают путников. Ни жилья вокруг, ни человека. Километров двадцать отмахали, пока впереди в таежном сумраке не заметили фигурку маленького человека с ношей на плечах. Семенит потихоньку к ним навстречу. Под большой лисьей шапкой желтое лицо с узкими черными глазками. "Китаец", - сразу определил Плющ и обратился к нему:

- Здравствуй, ходя.

- Ходя теперса нета, руска китайса тепериса товариса, - рассердился китаец.

Жорж сразу смекнул, что дал маху.

- Ладно, брат-товарищ, не сердись. Это так я, по старой привычке. Ну, хочешь, стукни меня, дурака, только скажи, куда эта дорога проклятущая идет. Сил больше нету ехать, все нутро отбило...

Китаец кинул все еще сердитый взгляд на наших героев. Их измученный, потрепанный вид не внушал особого доверия. Да еще эти странные машины... Правда, в Чите он видел такие. Но то город. А чтобы в тайге... Присматривался китаец долго. А ребята терпеливо ждали. А что поделать? Может быть, их судьба в руках этого единственного за весь день встреченного человека!

- Прииск идете, - выдавил наконец из себя китаец и пошел своим путем.

- Да, не велика справка, - озабоченно, проговорил Королев. - Но ничего не поделаешь, надо ехать.

До прииска оказалось совсем недалеко. Но здесь тоже ничего толком объяснить не могли. Сказали лишь, что дальше, километрах в пятидесяти, снова прииск, а куда вообще заведет дорога - не знают. Ребята решили провести "военный совет". Время, их торопило. До настоящих морозов необходимо было добраться до Владивостока.

- Рисковать мы не можем, - начал Королев. - Вряд ли путь ведет на Шилку. Иначе кто-нибудь из местных знал бы об этом. Вернемся назад, к развилке.

- Но... - Жорж хотел было перебить Александра.

- Знаю, жаль затраченных часов. Однако потерять мы можем еще больше.

- Правильно, Саша, какой разговор] - поддержал Илья. - Назад надо.

Плющ сделал поначалу обиженное лицо, - дескать, не доверяете мне... Но затем согласился, правда, как он не упустил случая заметить, из уважения к демократии: подчиняюсь большинству.

От злополучного перекрестка покатили во весь дух, несмотря на ухабы, рытвины и коряги. Ребята спешили, но разве угонишься за осенним быстрым солнцем! Вскоре они уже потеряли друг друга в кромешной таежной мгле. Лишь треск сучьев под шинами да проклятья, срывающиеся порой с языка, напоминали каждому, что товарищи где-то рядом.

Королев шел первым. Первым и остановился он, когда понял, что продолжать езду в таких условиях - безумие: разбиться недолго и машины потерять. Придется ждать луны. Илья, нагнавший друга, согласился с его доводами. А что скажет Жорж? Но Плющ ничем не выдавал своего присутствия. Как ни вслушивались ребята в темноту, они не улавливали звуков движущегося велосипеда. Илья не выдержал, крикнул:

- Жо-о-ра!

Ответило лишь глухое эхо.

- Что такое? - встревожился Александр. - Неужели он так отстал?

- Ты что, не знаешь Плюща? - возразил Бромберг. - Его силы хватит на нас двоих и еще кое на кого. Не мог он отстать. Видимо, стряслось что-то. Ты побудь здесь, а я потихоньку двинусь ему навстречу.

Что же, пожалуй, ты прав. Только не забывай, Илья, покрикивай почаще да погромче. А то растеряемся совсем.

- Хорошее дело, что ж я дурной какой? Орать буду так, что шишки с кедров попадают. Вот так: "Са-а-ня!"

С этим диким криком Илья отъехал от Королева. Еще в течение нескольких минут до Александра долетал голос Бромберга. А затем все стихло. Стихло ли? Оставшись один, Королев вдруг почувствовал, как сумрачная молчаливая днем тайга стала оживать. Отчетливо вспомнились слова, сказанные знакомым охотником: тайга - это загадка. В ней все иначе, все наоборот. Не первый луч солнца пробуждает к жизни, а последний. Лишь в темноте обитатели дебрей чувствуют себя хозяевами лесных просторов, а человек трепещет в паутине звуков, не ведая, с какой стороны крадется к нему опасность.

Королев жадно прислушивался к темноте. Где-то совсем рядом глухо ухнуло что-то, странная возня послышалась за спиной. Кто-то невидимый тяжело засопел, фыркнул. Смачно хрустнула сухая ветка. И Саша отчетливо услышал слабые удаляющиеся шаги.

Каждая минута рождала новые тревожные шорохи, всплески непонятных, таинственных звуков рождались то тут, то там, заставляли тревожно сжиматься сердце. Нет, Королев не был из робкого десятка. Но здесь, в безграничном царстве лесов, отгороженном от всего света плотным кольцом ночи, он вдруг почувствовал себя безнадежно одиноким, откровенно слабым перед силами природы, и ему стало жутко. Ища опоры и поддержки, Саша прижался спиной к шершавому стволу какого-то могучего дерева. И странное дело, обезопасив тыл, он почувствовал себя увереннее! Страшен удар в спину. Встречая опасность лицом к лицу, ты сохраняешь шансы на защиту... И ночные шорохи теперь уже не казались предвестниками несчастья. Наоборот, в них угадывалось соседство живых существ. А значит, уходило прочь самое тягостное в жизни одиночество. Совсем растворилась тревога, когда над вершинами деревьев сверкнул стальным лезвием краешек лунного диска. И вот он уже все смелее и смелее выползает из своего логова, серебря хвою. Высветил ночной хозяин и лесной просек. Надо сказать, в самый раз. В сотне метров от себя разглядел Королев дорожный поворот и увидел, как из-за него появились фигуры медленно бредущих людей.

Тут же раздавшийся крик "Саша" убедил его в том, что это ребята. Но почему они идут, а не едут, ведь путь достаточно хорошо освещается?

Задержка Плюща объяснялась просто: в темноте он не заметил огромной коряги, налетел на нее со всего маха и свалился, да так здорово, что исковеркал руль. Пока осматривал машину, Саша с Ильей уехали далеко. Естественно, крика приятеля о помощи они не услышали. Пришлось ему одному ковылять пешком по дороге с велосипедом на плече. Версты три отмахал. Замученного, грязного встретил его Илья...

- Так что теперь будем делать? - спросил Королев. - Заночуем здесь, в лесу, а утром отремонтируем руль?

- Брр... - поежился Жорж. - Здесь довольно прохладно, насморк схватить можно, да, кроме того, - он постучал по рулю, - эту железку голыми руками не выправить, кузнец требуется. Нужно до жилья добираться.

- А как? Пешком?

- Зачем же пешком? - вмешался в разговор Илья. - Разберем Жорину машину, навьючим на твой багажник, Саша, а гражданин Плющ устроится у меня на раме. Надеюсь, выдержит?

Так и сделали. На этот раз ехали медленно, осторожно. Королев замыкал колонну: едешь сзади - не потеряешь товарищей. А тайга становилась все гуще, все мрачнее. Дорогу совсем сдавили деревья. Их лохматые лапы то и дело хватали велосипедистов за полы изрядно потрепанных плащей, больно стегали по лицам. Того и гляди без глаза останешься! Езда превращалась в сплошное мучение: от постоянной тряски нестерпимо мутило, казалось, пустой желудок хотел вывернуться наружу. Ныли суставы, уставшие мышцы ног отказывались повиноваться. Ребята с тревогой ждали того момента, когда судорога стянет обручем икры. Тогда все, тогда вались на бок. Не дай бог случиться этому! А тут еще постоянное ожидание удара по лицу, хлестко обжигающего, словно кнутом...

И все же самое страшное произошло позже, когда по логике вещей не должно было произойти, когда тайга неожиданно расступилась, раздалась, заманивая вдаль: вот вам простор, о котором вы мечтали, езжайте себе спокойно и быстро. Но в лесном царстве своя логика. На просторах свои хозяева, те, кого быстрые ноги носят; те, чье присутствие Королев ощутил всем своим существом. Он не видел их, не слышал, а именно ощущал и боялся оглянуться. Лишь прибавил скорость, когда выехали на открытое место. Но разум подсказывал: оглянись человек, так надо. И он оглянулся. И увидел за спиной две распластанные над дорогой тени, четыре горящих в темноте уголька. Леденящий ужас пронзил сердце. Тревожный крик рванулся вдогонку за ушедшими вперед велосипедистами:

- Волки!!!

* * *

Спиридон Лукич не спеша, по-хозяйски навесил замок на ворота кузницы. Снял с пояса ключ и осторожно, словно это была не железяка в две ладони, а хрупкая фарфоровая вещица, сунул его в скважину... Кряк... Хрипло тявкнул замок, сжав свои могучие челюсти. "Ну вот, и еще день с божьей помощью прожит", -подумал кузнец. Это чугунное "кряк" звучало для него дважды в сутки - спозаранку утром и около полуночи. Оно стало для Лукича своеобразным мерилом времени. Все, что существовало вокруг, чем жил и дышал кузнец, делилось для него на две неравные половины: до открытия кузницы и после начала работы. Как-то незаметно для себя, но день ото дня Спиридон все дольше и дольше задерживался у горна.

- Совсем изведешь себя, Спиридонушка, - ныла жена. - Ведь не видим дома хозяина, забудем скоро, с лица каков.

- Не забудете, - усмехался в бороду кузнец. - Коли что, они напомнят. И Спиридон весело позвякивал в карманах серебряными рублями.

Ради них и простаивал он долгими часами в деревенской кузнице. Работы в первые послевоенные годы было хоть отбавляй! Соскучился мужик по земле. Остервенело брался за свой крестьянский труд. А как обойтись тут без плуга остроотточенного, без телеги крепкой, без бороны, без кирки, без лопаты!

Да мало ли что нужно в хозяйстве... Вот, и спешили мужики к Спиридону, низко кланялись в пояс, просили: "Не откажи, Любезный".

Лукич поломается для солидности: "Рад бы, да металлу нет..." Но заказ всегда возьмет. Жаден до работы, а до денег особо.

Кузница стояла на пригорке. Отсюда, с высокого места, деревня, щедро залита лунным светом, была как на ладони. Серебрится деревянная чешуя крыш. Кое-где керосиново-тускло мерцают окна. Дымок в безветрии струится прямо ввысь. И ни души, на длинной-предлинной, версты в три, сельской улице. Лишь он, Лукич, пройдется сейчас неторопливо, степенно. А что спешить - путь неблизкий, через все село! Его избы даже от кузницы не видно. И всю дорогу будет веселить душу перезвон в карманах. День опять удачливый выдался...

Удивился. Спиридон, когда подошел к дому: три окна горницы залиты светом. "Чо это выдумали керосин жечь на ночь глядя?" - поначалу рассердился он. А потом встревожился: уж не стряслось ли чего? Поспешал к крыльцу. Дернул дверь и еще больше удивился: не заперта. Рванул в тревоге да так и замер. Вокруг стола - честна компания. Жена сидит подперев голову руками. Рядом Митька, его старшой, устроился. И еще три мужика. Да не свои, а, по всему видать, городские. Один, чернявый такой, что-то быстро и громко говорит. Те, за столом, и не заметили даже, как вошел хозяин.

- ...как услышали мы это "волки", так словно крылья обрели. Не верите, потом покажу! Неслись сломя голову; Уже и вой чудился и кляцанье зубов. Шутка ли, в городе о волках лишь читали, ну в зверинцах видели! А здесь на тебе, по пятам идут. В общем, перетрусили здорово. Так, ребята?

- Так, - согласно, ничуть не стесняясь пережитого, поддержали двое.

- Если начистоту - чудо спасло нас. Слышим лай собачий. И свора от деревни навстречу летит. Мы с испуга, видно, и не заметили, что к селу подъезжаем. Чтобы не врезаться в собак, пришлось резко затормозить, да так, что кубарем свалились на землю. Оглянулись, а волков и след простыл. Испугались, видать, собак, не меньше, чем мы их...

Спиридон шагнул в горницу. Его хриплый бас заглушил голос рассказчика:

- А что волка бояться? Мы вот за ними сами бегаем: шкура в три целковых ценится...

При этих словах хозяйка вскочила из-за стола, засуетилась.

- Вот и работничек мой пришел, умаялся небось, мигом на стол соберу.

Митьку со скамьи как ветром сдуло, рванулся на печь, к меньшим братьям, чьи русые головы при появлении отца тотчас скрылись в темном проеме. Отец же грузно опустился на освобожденное сыном место, рядом с "городскими".

- Так вот я и говорю, не волка бояться надо - людей лихих: пошаливают на наших дорогах, золотишко ищут... А вы кто, собственно, будете? - спросил Спиридон.

Илья протянул хозяину руку.

- Бромберг, студент из Москвы, со мной мои товарищи.

- Королев, - представился Саша. - Плющ, - кивнул головой Жорж.

- Из самой столицы, значит? - удивился Лукич и бросил недоверчивый взгляд на гостей. Их затрапезный вид не внушал кузнецу доверия. Худые, грязные, в изрядно потрепанной одежде, они скорее походили на беглых каторжников, коих на своем веку Спиридон повидал великое множество. Видя замешательство кузнеца, Королев протянул ему бумагу и проговорил для убедительности:

- Мы на велосипедах путешествуем. И с документами все в порядке. А что потрепались немного, сам знаешь, через тайгу пробираться - не в тройке кататься по Тверской.

Спиридон долго и внимательно рассматривал бумагу. Разобрать слов он не мог по причине полной безграмотности, но печать произвела на него должное впечатление. Минут пять кузнец не отводил от нее глаз.

- Это ничего, что оборвались, - выдавил он из себя наконец. - Прасковья что надо зашьет.

- Вот здорово! - обрадовался Илья. - Хозяюшка что надо зашьет ну, а хозяин поможет нам...

- О чем это ты? - насторожился Спиридон.

- Сказывают, большой вы мастер по кузнечному делу.

Лукич спрятал довольную усмешку в пышных усах, понял: баба хвалилась.

- Ну, кузнец. А что?

Илья выскочил из-за стола, отыскал в углу исковерканный руль машины Плюща и протянул его хозяину.

- Вот, жертва тайги, так сказать. Надо привести эту штуковину, папаша, в первоначальный вид.

- В какой это?

- В такой, - Илья показал руль своего велосипеда.

Лукич придирчиво разглядывал обе детали. Постучал ногтем по металлу, прислушался, заглянул внутрь металлических трубок, дунул в них зачем-то. У каждого мастера свои секреты.

- Что ж, бывала тяжелее работа...

- Только нам к утру надо, - перебил Илья кузнеца.

Спиридон бросил из-под косматых бровей на студента

оценивающий взгляд и медленно протянул.

- Можно и к утру... Только в трояк вам это обойдется...

Ребята переглянулись. Трояк - это катастрофа. Нет у них трояка. Два рубля едва наберется. На хлеб да на сахар. Поняли они друг друга без слов.

- Ну, а если без трояка? - сформулировал общую мысль Илья.

Кузнец неторопливо поднялся из-за стола. Огладил бороду, смачно зевнул, произнес лениво:

- Не пойдет без трояка... Ко сну мне пора, да и вам тоже. Керосин нынче дорогой. Прасковья! - крикнул он вдруг жене. - Не буду я ужинать, стели гостям на полу...

Ребята лежали, плотно прижавшись друг к другу, под двумя хозяйскими тулупами, В соседней комнате раздавался свистящий храп.

- Заснул, черт, кулачище проклятый, - пробурчал Жорж. - Ему что, а нам хоть пропадай. Или здесь зимовать прикажете?

-- Что зря бубнить? - отозвался Саша. - Попробуем утром уговорить кузнеца, должна же совесть у него быть...

-- Совесть-то у батьки есть, но даром делать ничего не станет, - чей-то тихий голос прозвучал в темноте над самым ухом Королева.

-- Кто это? - спросил он удивленно.

-- Да Митька я. А на батьку крест положите. Жаден он больно до грошей, беда право...

- А ты чего с печки слез?

-- Да вот, подсобить вам задумал. Дайте-ка мне ваши железяки. Я в кузню сбегаю...

-- Вот еще что придумал! Отец услышит - влепит тебе по первое число...

Королев ощутил на своей щеке теплое дыхание подростка и теперь уже совсем рядом услышал его просительный голос:

- Дайте железки, дяденька. Вот, ей-богу, не хуже тятьки сделаю! Кузнечил я уже...

Илья толкнул в бок Королева и прошептал на ухо:

- Не пропадать же нам, в самом деле! До большого снега не доберемся к Владивостоку - крышка. А парень дело предлагает. Справится - "спасибо" скажем, нет - значит...

- Считай, что уговорил...

Ночью в домах, что прижимались поближе к кузнице, ворчали разбуженные домочадцы: "Совсем спятил Спиридон: ни сна, ни отдыха, стучит да стучит. Что деньги с людьми делают, господи..." Над деревенской околицей раздавались равномерные приглушенные удары молота.

Выправил-таки руль Митька! Не зря хвастался. И принес его еще до восхода солнца, пока отец не встал. А с зарей выкатили москвичи машины на двор, выстланный первым снегом.

- Вот тебе на! - удивились ребята.

Королев ласково потрепал русую голову Митьки, выбежавшего проводить гостей.

- Молодец ты, парень. Крепко выручил нас. Вишь, зима поклон прислала, торопит. Ну, а чем отблагодарить тебя? Сам знаешь, с деньгами у нас туго...

- А пошто мне деньги? - обиделся Митька. - Вот если... - Глаза у подростка загорелись озорным огнем. - Вот если... - Он боялся высказать свою мысль.

Илья пришел на помощь пареньку:

- Да ты не бойся, говори!

- Вот если прокатиться мне дадите... - выдавил наконец, из себя Митька.

- Садись! - Жорж с готовностью подставил ему машину.

- Только на раму. Сам не сможешь, учиться надо. Я тебя прокачу.

- Нет, я сам хочу, - упрямо проговорил Митька.

- Правильно, пацан, - поддержал Королев. - Что за езда на раме! Для человека седло предусмотрено. Ну-ка влезай!

Александр подставил велосипед. Еще не веря своему счастью, сын кузнеца ухватился руками за руль. Но тут же разжал ладони и провел ими по холодному металлу, словно поглаживая. Да так нежно, как будто перед ним было живое существо. Пальцы подростка трепетно дрожали, лицо лучилось восторгом. Об одном, пожалуй, жалел Митька в этот блаженный момент - что пустынны улицы села, что не увидят его верхом на диковинной машине товарищи, не позавидуют...

- Ну, что же ты стоишь? - Королев легонько под толкнул Митьку. Смелее!

Но парень медлил... Москвичу и невдомек было, что не знал тот, как влезть на это самое седло. Ведь не лошадь - за гриву не уцепишься! Митькины глаза ощупывали машину.

Примерялся он, да все без толку. Даже зубы стиснул с досады. И вновь Илья выручил:

- Саша, так ведь он не знает, как сесть.

Королев сильными руками подхватил оробевшего подростка и усадил в седло.

- Ну, крепче держись за руль и жми на педали.

Александр подтолкнул машину и, держась за седло, побежал за ней.

- Ух! - только и крикнул Митька.

Дыхание у него перехватило, руки судорожно сдавили руль. О педалях он и забыл. Ноги, как две длинные жерди, болтались сами по себе по обе стороны велосипеда. Честно говоря, вид у Митьки был совсем не бравый. Ну да черт с ним, с видом! Главное, он... ехал. Да, да, ехал на машине, которую лишь вчера увидел первый раз в жизни! И холодный ветер бил в лицо, и трясло на камешках, и тихо было вокруг. Сердце трепыхалось в груди, радость рвалась наружу. Хотелось петь, кричать, веселиться. О, незабываемый миг первого знакомства с неизведанным! Кто из нас не переживал его, кто не запомнил на всю жизнь! И в Митькину память накрепко, навсегда врежутся прохладное утро, славные люди из Москвы и эта замечательная езда по крепкой, дубленной первым морозом дороге.

Что с того, что на крыльце появился насупившийся отец! Сердится? Будет крепко ругать за ночную кузнечную работу? Обязательно будет. Но уже не в силах он помешать тому, что свершилось.

ВПЕРЕД! ТОЛЬКО ВПЕРЕД!

Ветер, изловчившись, сдернул кепку с головы Королева и кинул под ноги. Александр с трудом наклонился, одеревеневшими пальцами нащупал головной убор и вдруг рухнул рядом с ним на откос насыпи. Он смертельно устал. "Белые мухи" тотчас слетелись к повергнутому человеку. Снег плотно укутывал Королева, норовясь своим предательским теплом усыпить его. Еще миг, еще мгновенье, и человек закроет глаза... Тогда все. Тогда конец...

Вот уже целую неделю они, будто маньяки, тупо и упорно шли по шпалам. С небес, как из разорванного мешка, без конца валила снежная вата. Временами казалось, что кто-то задался целью укрыть землю солидно, добротно. Ехать на машинах невозможно. А идти и того труднее. С каждым шагом проваливаешься по пояс. С усталостью пришло безразличие. Люди идут, не замечая друг друга, не оглядываясь по сторонам... Есть ли предел человеческим силам? Видимо, да, так как свалился самый сильный. А его товарищи? Может быть, они тоже лежат, может быть, их тоже пеленает снег? Александр с трудом расцепил слипнувшиеся веки. В мутной пелене он ничего не разобрал. Но отчетливо различил голос разума: "Надо встать! Надо идти! Только в движении спасение!"

Александр нащупал брошенную машину. Невероятным мышечным усилием подтянул ее к себе, поставил. Уцепился руками за раму, и встал, стряхнув с себя кажущееся пудовым снежное одеяло... Вперед, только вперед!..

Бромберг шел низко опустив голову, пряча от надоедливых хлопьев лицо. Лишь они напоминали ему о реальности. А может быть, это все-таки сон? Ведь слышит же Илья радостный смех, крики ребят... Конечно, вот они, совсем рядом, затеяли на горе веселые игры... Как лихо скользят на санках вниз! Кто-то толкает в бок: твоя очередь. Форменная шинель - нараспашку, фуражка с гербом осталась там, наверху. Он, Илья, в свисте ветра несется под гору. Салазки дрожат, как живые, подпрыгивают на ухабах. Последний крутой поворот и... головой в сугроб. Рядом, откуда ни возьмись, мама. Заботливо ворчит: "Вы посмотрите на этого упрямца. Сколько раз ему говорят: "Надень теплую шапку, иначе схватишь насморк". Так он и шапку не надел и головой в снег. Нет, он не слышит ласковый голос. Только чувствует, как снег щекочет разгоряченные щеки, и совсем не хочется освобождаться от его уютных объятий.

- Илюша, вставай! Вставай, дружище! - Теперь уже Бромберг различает слова. Но это не мама. А кто же так хрипло, простуженно говорит?

Он открывает глаза и видит Сашу.

- Вставай, Илья, идти надо...

- Да, да... - машинально отвечает Илья. Он уже понял, где сон, а где явь. - Пойдем, Саня, обязательно пойдем. А где же Жора? Он шел впереди.

Королев протянул Бромбергу руку...

Плющ сидел на рельсе и смотрел невидящими глазами куда-то вдаль. Вздрогнул, когда ощутил на своем плече прикосновение Сашиной руки, Александр понимал, что нужно что-то сказать товарищу, ободрить, как полагается старшему. Но Королев не мог пошевелить языком, он вновь ощутил безумную усталость и не находил силы даже для одного-единственного слова, Саша лишь вытянул вперед руку.

- Зачем? - прошептал потрескавшимися до крови губами Жорж. - Зачем все это?

Королев не ответил, он все так же молча, но настойчиво тянул Плюща за рукав.

Трудно сказать, надолго ли хватило бы друзьям энергии, пробужденной желанием жить, скорее всего через два-три километра они опять улеглись бы на мерзлую землю, на этот раз навсегда. Но судьба сжалилась над путешественниками. На какое-то время метель вдруг стихла, опустился огромный снежный занавес, и измученным людям открылась величественная картина. Пологий, заросший кустарником берег лениво спускался к могучей реке, что горделиво гнала свои темные воды мимо песчаных отмелей, слизывая с них второпях сугробы свежего снега.

Она была непривычно широка для европейцев, эта неудержимая река, и удивительно красива в своей дикой буйности.

Казалось, время обошло стороной ее берега, оставило их в первозданном виде. Но стоило перевести взгляд вперед по течению, и он обнаруживал следы человека в этой глухомани: огромные каменные "быки" держали на своих могучих плечах стальные фермы шагнувшего через двухкилометровую ширь моста.

- Мост, - чуть слышно прошептал Плющ. И его обожженное ледяным ветром лицо осветилось едва уловимой улыбкой. - Это же Амур, ребята! - последние слова неожиданно вырвались у Жоры криком. В нем звучала надежда...

Перед ними действительно был Амур, или, по-монгольски, Хара-Мурэн Черная река, или, по-китайски, Хэй-лун-цзян - Река Черного дракона.

Мост оказался исковерканным войной. Несколько его ферм, разорванных посредине, обрывались к бездонной воде. Крепкие стальные настилы уступили место зыбким деревянным мосткам, перекинутым через зияющие провалы и закрепленным лишь канатами. Мостки - метр с небольшим шириной. И это на многометровой высоте. Александр посмотрел на зыбкие конструкции с берега и понял, что путь к их спасению еще не близок, хотя до жилья, как говорится, рукой подать: дымки на том берегу просматриваются. Королеву вдруг вспомнился цирк, последнее представление, на которое они пошли всей группой перед самым отъездом из Москвы.

Жонглеры сменяли акробатов, музыкальные эксцентрики - жонглеров. Под самым куполом известная воздушная гимнастка, играя на нервах зрителей, без какой-либо страховки проделывала головокружительные упражнения. Но вот на арене укрепили две небольшие площадки на высоких столбах. Между ними натянули проволоку. И тогда на площадках появились два человека с велосипедами. Проволока предназначалась им, по ней они должны были ездить на машине, и не просто ездить, но и выполнять замысловатые трюки. Зал напряженно следил за каждым движением отважных велосипедистов, награждая их аплодисментами.

- Вот это работа! - крикнул тогда, не удержавшись, Илья. И вот такая "работа" предстояла им здесь, над могучей рекой. До предела уставшим, голодным...

- Что делать будем? - спросил Саша.

Вместо ответа Плющ подтолкнул велосипед вперед и двинулся вслед за ним к мосту. Илья сделал тоже самое. "А все-таки они молодцы у меня", - подумал Королев, и от этой мысли теплее стало на душе и сил будто прибавилось.

Погода словно ждала этого вызова. Лишь только друзья ступили на стальной настил, как посыпал густой снег, задуло. Метель, бушевавшая и там, на узкоколейке, здесь, на высоте, неистовствовала невероятно. Снежные острые иглы вонзались в лицо. Стыли руки, леденела кровь. Но спортсмены, нахлобучив кепки, сели на машины.

Они ехали медленно, с трудом преодолевая тяжелый напор ветра. Их покачивало из стороны в сторону, как на хорошей волне, но ребята все же двигались вперед, метр за метром, ожесточенно стиснув зубы.

Не слезая с машины, на едином дыхании проскочили первый деревянный мосток. Второй метров через сто. Плющ устремился к нему, заметно прибавив скорость. Близость долгожданного жилья подхлестывала, подзадоривала. В движениях Георгия появилась привычная азартность. Но азарт - плохой помощник: он не дружит с осмотрительностью. Влетев на зыбкие доски, Плющ не заметил на них поперечную перекладину. Неожиданный удар вышиб лихого велосипедиста из седла. Илья, ехавший следом успел лишь заметить, как Георгий, перелетев через руль, провалился куда-то вниз. Его машина чудом осталась лежать на мостике; колеса, сохраняя инерцию движения, еще вращались, блестящими спицами отбрасывая в стороны падающий снег. Бромберг на ходу, чуть-чуть не доехав до злополучных досок, спрыгнул. Рядом остановился Королев. На его лице застыл испуг: он также все видел и теперь откровенно боялся взглянуть вниз, опасаясь самого страшного.

Так и застыли друзья в оцепенении на краю пропасти...

Нет, судьба определенно была благосклонна к ним в этот ненастный день! Снизу, откуда-то из бездны, донесся сдавленный крик Плюща.

- Где вы там, черти? Да помогите мне выбраться!

Вмиг отступил страх: раз кричит, значит, жив.

Королев первым пришел в себя и выбежал на деревянный мостик, к велосипеду Плюща. Здесь Александр опустился на доски и свесился вниз. Сначала он ничего не увидел, лишь дух захватило от непривычной высоты. Но вот метрах в двух под собой, в переплетении металлических конструкций, он заметил застрявшего Жору. Тот висел скрючившись, боясь пошевельнуться. Пальцы Плюща судорожно вцепились в какой-то толстый железный прут. Георгий что-то сказал, но Королев его не расслышал, так как внезапно усилившийся ветер надрывно загудел. Да, собственно, что было слышать? Дело ясное! Александр вскочил на ноги и, подобрав машину Плюща, вернулся к Илье. Бромберг дожидался его у края разрушенной фермы. Он вовремя смекнул что вдвоем на хлипком мостике делать нечего: можно последовать за Жорой, а то и дальше. Но времени зря не терял, достал из своего багажника кусок веревки, у Королева вытащил ремень. Связал все это...

- Держись! - крикнул Саша. - Крепче держись!

Плющ с трудом оторвал пальцы от стылого железа. По ладоням заструилась кровь: примерзла-таки кожа! Но Жорж не ощущал боли. Он напряженно следил за медленно опускающимся концом веревки. Ветер, словно котенок, играл им, раскачивал из стороны в сторону. Поймать конец из того положения, в котором висел Плющ, было делом нелегким. Пограничник не мог позволить себе ни одного резкого движения, ему оставалось лишь ждать того момента, когда веревка приблизится к нему. И не упустить ее. А ветер наглел. Вот он так швырнул самодельную конструкцию, что привязанный где-то посредине ремень плетью стегнул Плюща по лицу. И тут Жорж скорее инстинктивно, чем сознательно, ухватился за него... зубами.

...В тот час, несмотря на непогоду, на противоположном берегу Амура собралось немало всякого народа. Дело в том, что в определенный час с разных сторон к мосту подходили два поезда, транзитным пассажирам для продолжения пути следовало перебежать с вещицами через исковерканные фермы и сделать пересадку. И когда велосипедисты тихо, будто призраки, съехали с моста, они показались выходцами с того света. Судите сами, кругом люди как люди, в теплых шубах, в унтах, в шапках меховых с длинными ушами - зима все-таки на дворе! А эти трое - в рваных резиновых плащах, в кепчонках изодранных, изможденные. В чем душа-то держится! Да еще верхом на чудных машинах! Смотрят дальневосточники на велосипедистов молча, вежливо уступают дорогу, а за внешним выражением почтения читается в их глазах затаенное: "Уж не сумасшедшие ли?"

* * *

Кажется, все, кажется, конец транссибирскому пробегу. Вот она бухта, скованная ледовым панцирем. Если ехать через нее напрямик, то Владивосток совсем рядом. Так и решили. Спустились на лед. Ветер, постоянный их спутник, так сказать, четвертый член группы, посвистывает заливисто. Ни кустов тебе, ни гор - есть где поразгуляться! Но сегодня помогает ветрило, подпирает в спину. Расстегни плащ - полетишь на парусах. Хорошо идут машины по твердому насту, быстро и ровно. Пять километров как не бывало. Вон уж и берег высокий виднеется. Ощетинился частоколом дачных крыш. Рукой подать до города. Быстро едут, а Плющу еще быстрее хочется. Подналег на педали. В спицах радуга играет, переливается. И вдруг из-под колес брызги веером. Даже вскрикнул Жорж от неожиданности и чуть притормозил. Обернулся назад - друзья рядом, значит, тоже заметили воду: Конечно. Королев уже кричит:

- Осторожнее, где-то полынья!

Ледяная ванна перед самым финишем совсем некстати. Это Плющ понимает. Но и поворачивать назад не хочется: слишком манит Владивосток. Показал ребятам жестом: так что, вперед? Те кивнули утвердительно.

- Только тише, - снова крикнул Саша, - и держаться подальше друг от друга, чтобы всем в одну дырку не нырнуть!

А воды становилось все больше и больше, ехать стало трудно - скользят колеса. Впереди маячат черные фигурки людей, тоже в город спешат: день субботний. Семеня смешно, словно грачи. А вот собрались в кучу. С чего бы это? Королев все ближе подъезжал к людям. Уже отчетливо видно, что они машут руками, слышно, кричат что-то. Заметили велосипедистов.

- Назад, назад!! - донеслось до Королева. Он сразу же дал знак друзьям остановиться. Подбежал запыхавшийся парень в черном полушубке.

- Беда, человек тонет! А подсобить трудно, лед хрупкий...

Вот, значит, отчего собрались люди! Что ж, помочь надо. Не зря в институте учили, как спасать утопающих. Применим знания на практике.

- Жора, Илья, машины на плечи и за мной!- скомандовал Королев.

План у него созрел почти мгновенно: положить машины на лед и по ним, как по настилу, подползти к потерпевшему. Так и сделали. Операцию проводил Илья, как самый легкий. Чтоб не промок, на велосипеды расстелили плащи. Изгибаясь словно ящерица, Бромберг в считанные секунды оказался на краю полыньи. Люди одобрительно загудели: "Ну и ловок, однако!" Польщенный Илья уже протягивал руку тонущему. Тот судорожно вцепился в нее.

- Тяни! - крикнул кто-то.

Человек был почти без сознания, наглотался-таки воды... Королев с Плющом уложили его на лед и по всем правилам стали делать искусственное дыхание. Мужики удивлялись: "Во, колдуны выискались!" - А "колдуны" знали свое дело: очухался утопленник, задышал прерывисто.

- Будет жить! - гаркнул парень в черном полушубке и вынул из кармана штоф с самогоном. - Вот еще чуток полечим!

Идти с таким народом было легко и радостно. На сухом льду распрощались, кивнули друг другу. Ребята вновь оседлали свои машины и лихо умчались к маячащим невдалеке сопкам. После Яблоневого хребта езда по ним походила на увеселительную прогулку. Один подъем, другой, и вот он, последний. Остановились, слезли с велосипедов, взобрались на самую высокую точку, чтобы налюбоваться открывшейся панорамой. Прямо под ними серой стальной грудью глубоко дышал хмурый океан. А город, что смело подступал к его седым волнам, еще кутался в утренний туман. Туман мешал. Он не давал возможности по-настоящему увидеть Владивосток. Ну и что из того? Все равно для них это самый прекрасный город в мире! Иначе просто не может быть. Ведь не зря же через тысячи километров они упорно шли к нему, рассчитывая только на силу собственных ног и надежность машин...

Спортсмены стояли недвижно. Несмотря на крепкий свежий ветер, на усиливающийся с каждой минутой снегопад, промоченные насквозь ноги, ребята не чувствовали холода. Они знали - одно - самая трудная часть пути осталась позади. Экзамен выдержан. Саша заговорил первым.