В Индии

C детских лет Индия рисовалась в моем представлении сказочной страной. В школьные годы я зачитывался книгами о приключениях в джунглях, об охоте на тигров и диких слонов, о факирах и заклинателях змей. Эти картины Индии манили воображение ребенка. Я представлял себя бесстрашным охотником, мысленно восхищался необъяснимыми фокусами факиров, с замиранием сердца наблюдал за прожорливыми крокодилами, поджидающими свою добычу в священных водах Ганга.

В юношеские годы в студии молодого балета в Петрограде, в спектакле «Баядерка», я играл молодого брамина. Но это отнюдь не давало мне никакого права считать себя знатоком Индии. С годами мои представления о ней, естественно, стали иными. Я узнал о многих замечательных произведениях архитектуры, созданных безыменными великими зодчими индийского народа, и в то же время в моем сознании как-то не укладывалась мысль о том, что огромный талантливый народ находится под гнетом английских колонизаторов, высасывающих из него все соки и силы. Я читал газеты и с негодованием узнавал о все новых и новых утонченных издевательствах, которые англичане допускали в отношении индийцев. Сообщения о страшной нищете, о ежегодно вспыхивающем голоде, уносящем миллионы жизней, преисполняли мое сердце глубоким негодованием и обидой за народ, томящийся в тисках колониального гнета. Но все же эти представления были очень поверхностны, далеки от действительности.

И вот мне предстоит побывать в этой стране. Прогрессивные деятели индийской кинематографии пригласили режиссера В. Пудовкина и меня приехать в Индию. Мы согласились. Фестиваль советских фильмов хотя и закончился, но нас все же просят приехать.

Начались сборы в далекий путь. Обязательно нужно было сделать прививки против оспы и некоторых других эпидемических заболеваний, иначе на границах южноазиатских государств нас не пропустят. В одной из московских поликлиник нам делают прививки. Мы относимся к этому несколько иронически, и пожилой врач, видя, с какой улыбкой я подставляю ему руку для укола, говорит:

— Не иронизируйте, товарищ Черкасов. Вот Вера Федоровна Комиссаржевская поехала на гастроли в Среднюю Азию, прививки против оспы не сделала и погибла там от этой страшной болезни.

Проходит несколько дней. Все готово: заграничные паспорта получены, проверены металлические бобины с фильмами, которые мы везем с собой, в чемоданы уложены летние костюмы.

Конец декабря. В Москве — приятная сердцу северянина погода: холодновато, снежно. Что ждет нас впереди?

Выясняется, что ближним путем — через Афганистан — в это время года лететь нельзя. Из-за снежных бурь самолет не сможет преодолеть вершин Гиндукуша. Нам рекомендуют другой маршрут, очень далекий и кружной: Москва — Прага — Рим — Каир — Бомбей. Путь намного удлиняется. Но делать нечего — полетим так!

Еще даже не светает, когда мы приезжаем на Внуковский аэродром. Прощаемся с близкими, с друзьями, занимаем места в самолете.

Мы на пути в Прагу. Летим среди облаков. Зимнее солнце скупо проглядывает сквозь стекла иллюминаторов.

Из кабины выходит летчик.

— Пролетаем над Краковом.

Внизу, под обрывками облаков, видим красавец город с остроконечными шпилями старинных соборов, с башнями знаменитого замка Вавель, Слева от нас возникают пики высоких гор. Это Татры. Здесь в Закопане, у подножия Татр, в 1912—1913 годах жил великий Ленин.

Миновав Татры, выходим из облаков. Приближаемся к Праге. На аэродроме чехословацкие солдаты расчищают снег. Оказывается, здесь бушевала небывалая снежная буря.

Нам предлагают отдохнуть два-три часа, и мы едем в гостиницу Алькрон. Чехословацкие деятели театра и кино за обедом расспрашивают нас о московских новостях, обещают на обратном пути из Индии показать нам новые фильмы, которые в ближайшее время выпустит киностудия Барандов.

В беседе время пролетает незаметно, пора возвращаться на аэродром. Большой самолет ДС-4 скандинавской аэролинии уже ожидает нас. В кабине более сорока удобных мест для сидения. Вспыхивает световой сигнал:

Самолет подруливает к взлетной площадке. Рев моторов, бег огромной машины по дорожке, и мы уже набираем высоту. Две стройные девушки-стюардессы с профессионально-любезной улыбкой разрешают открепить ремни; можно курить. На картонном подносике они подают горячий бифштекс.

Приближаемся к Вене. С земли желтые снопы прожекторов указывают пилоту место приземления. Снова световой сигнал:

В Вене — час отдыха. Проходим через какой-то большой мрачный ангар. На аэродроме много разрушенных строений. Незаметно, чтобы их восстанавливали. Попадаем в комнату отдыха. Чиновники проверяют наши паспорта.

Снова в полете. Самолет забирается все выше. Летим над Альпами в сплошных облаках. Альтиметр показывает более 5000 метров. Трудно дышать на такой высоте. Часа через полтора начинается снижение. В темноте летим уже над итальянской территорией: видны огоньки городов.

На римском аэродроме нас встречают друзья из Совэкспортфильма.

— Самолет в Индию, — сообщают они, — будет только через неделю.

— Досадно!

Едем в Гранд-Отель — лучшую гостиницу Рима. Наши друзья беспокоились, что для меня не найдется длинной кровати. Поэтому в номере поставили две кровати рядом, чтобы я мог лежать на них по диагонали. Опасения оказались излишними: вполне хватило и одной…

В ресторане много публики. У дверей — я невольно обратил внимание — сидели за столиками размалеванные и напудренные старухи. Страшные, с корявыми, подагрическими руками, они с жаром о чем-то сплетничали. Я не вытерпел и спросил официанта, кто они?

— Богатые американки, миллионерши. Они приезжают сюда зимой погреть свои кости и, как знать, быть может тряхнуть давно минувшей молодостью и найти «амико» — дружка. Денег-то у них очень много…

Большая часть столиков занята американскими военными. Они много пьют, шумят, нагло оглядывают женщин.

На следующий день после завтрака мы, не теряя ни одной минуты, поехали осматривать город.

Тут и там встречаются группы иностранных туристов, главным образом американцев. Наши друзья рас сказывают нам об одном американце-туристе. Приехав в Рим и впервые увидев развалины Колизея, он вое кликнул:

— Здорово наша авиация поработала!

Из окон машины наблюдаем за толпой. Встречаются военные в черных шинелях, в золотых касках с черными хвостами. Оказывается, это королевская гвардия. Их опять одели в старинную форму совершенно опереточного покроя.

Подъезжаем к собору святого Петра. По улице, ведущей к собору, много домов. Это гостиницы для приезжих, построенные в 1950 «Святом году». Дома и фонари вдоль улицы никак не подходят к ансамблю, созданному великими мастерами прошлого, уродуют его, просто режут глаза.

Празднование «Святого года» в Италии учредил папа Бонифаций, какой по счету — не помню. Раньше эта «дата» праздновалась раз в сто лет. Потом ее стали отмечать раз в пятьдесят лет. Теперь, по коммерческим соображениям, «Святой год» празднуется раз в двадцать пять лет.

На улицах Рима видим толпы католических монахов и священников. Одни идут неторопливой походкой, другие едут на мотоциклах. Смешно наблюдать, как монах, подъехав к храму, соскакивает с мотоцикла, хватает свой портфель, деловито взбегает в храм, опускается на колени, быстро-быстро шепчет слова молитвы и, выбежав из храма, заводит мотоцикл, едет дальше.

Нам рассказывали, что нынешнее празднование «Святого года» не было столь помпезным, как некогда. Когда во время большой церемонии среди толпы в паланкине проносили папу, верующие не повергались ниц и не впадали в экстаз при виде этого некоронованного владыки. Лишь небольшие группы фанатиков или специально нанятые Ватиканом агенты пытались изобразить религиозный подъем и что-то кричали, бия себя в грудь.

В городе и в аэропорте можно было купить ликер, который продавался в бутылках, изображающих собор святого Петра. Коммерсанты из Ватикана выпустили это юбилейное «издание» своей ликерно-водочной продукции к «Святому году»; как упустить такой случай заработать!

Входим в собор, в один из приделов, к великому творению Микель Анджело «Пьета» («Милосердие»): дева Мария, сидя, держит на коленях сына, снятого с креста. В фигуре распятого чувствуется тяжесть, ноги свешиваются, его немощное, измученное тело лежит на коленях девы Марии, и ее правая рука, поддерживающая сына за грудь, слегка как бы вдавилась в нее.

На сводах храма, среди золотых украшений, вылеплены белые фигуры полуобнаженных женщин в соблазнительных позах, — как нам сказали, любовниц разных пап, изваянных по их приказанию под потолком.

Наши спутники рассказывают, что после войны в коммунистическую партию Италии начали вступать многие католики. Дело дошло до того, что в одном маленьком городке в день престольного праздника из храма некому было вынести изображение Мадонны.

Мы обратили внимание, что в соборе вдоль стен множество кабинок, в которых «отпускаются грехи». На кабинках приколоты кусочки картона с типографскими надписями «Грехи отпускаются на французском языке», «на английском и немецком языках» и так далее.

Едем в музей, устроенный в палаццо, где жил Муссолини. Там можно увидеть «Леду» Леонардо да Винчи. Это величайшее произведение гениального мастера нас так же глубоко потрясло, как и творения Микель Анджело. Чем больше смотреть на Леду, тем она кажется рельефнее, будто отделяется и выходит из общей композиции картины. Леда выполнена в светлых тонах, фон и окружающее ее — в темных. Рядом с ней стоит могучий лебедь, а она, чуть-чуть отвернув голову от лебедя, едва заметно улыбается, и ее ноздри слегка расширены.

Великий художник не пожалел красок, обличая жестокое и обнаженное сладострастие.

Вечером нам сообщили, что завтра в четыре часа дня можно будет вылететь, — прибывает самолет компании Аэро-Индия.

Готовясь к отъезду, мы все же успели еще раз проехаться по городу, заглянуть в старинную часть Рима. Здесь узенькие улочки, ветхие дома. Из окон через улицу ярусами протянуты веревки, на которых сушится старенькое, заплатанное белье. Американцы в этих кварталах показываются редко. Они знают, как их здесь ненавидят и презирают.

Мы зашли в маленькую лавочку и спросили напиток кока-кола. К нашему удивлению, продавец начал ругаться и кричать:

— Почему вы просите какую-тю гадость, когда у нас есть замечательные национальные напитки? Эти дряни американцы так наводнили нашу страну своим напитком, отдающим аптекой, что господа иностранцы, наверно, думают, будто в Италии и выпить больше нечего!

Ошарашенные каскадом брани, улыбаясь, мы сказали, что спросили коку-колу ради шутки, увидев рекламу на витрине.

— Что реклама! Нас заставляют выставлять ее!

И долго еще продавец на все лады поносил американских оккупантов. Узнав, что перед ним русские, он предложил нам выпить по бокальчику вина, и, угощая, все время повторял: «О, руссо, руссо, совьет!»

Итальянцы произвели на нас самое хорошее впечатление. Они добры, сердечны, приветливы; узнав, что имеют дело с советскими людьми, всегда старались выказать нам свое расположение.

Садимся в большой четырехмоторный самолет компании Аэро-Индия. Прощаемся с друзьями. Заводят моторы. Потом объявляют, что один мотор в неисправности, просят всех выйти из кабины. Торчим в аэропорте пять часов, пока ремонтируют двигатель. Лишь в девять часов вечера, когда совсем стемнело, поднялись в воздух.

Летим в таком же большом самолете, как и от Праги. Но теперь обслуживающий персонал — индийцы.

В самолете притушен свет. Пассажиры утомились, дремлют.

Самолет в пути нагонял потерянное из-за ремонта время. Вместо шести часов мы летели над Средиземным морем и Северной Африкой только четыре часа и приземлились на каирском аэродроме. К сожалению, до города далеко, съездить туда не успеем. Полицейские проверяют документы. Нас приглашают в ресторан. Прохладно, дует свежий ветер Впервые вижу людей в фесках, с шеями, замотанными шарфами. Уже ночь. В ресторане аэровокзала сидят какие-то каирские гуляки: человек восемь мужчин и одна женщина. Очевидно, приехали в аэропорт допивать — весело разговаривают и шумят.

Через сорок минут сигнал — пора занимать места в самолете. Выходим и останавливаемся в изумлении: в небе лежит ущербленная луна. Именно лежит, ибо недостающий ей ломоть отрезан не по вертикали, а по горизонтали.

Снова самолет в воздухе. Лететь предстоит восемнадцать часов без посадки, до самого Бомбея. Спать невозможно из-за шума моторов.

Под нами Аравийский полуостров. Через небольшие «окна» в облаках видны фантастические зигзаги, вычерченные ветром на песке.

Быстро светает, всходит солнце. Летим ему навстречу. В прогалинах облаков видны холмы, устья высохших рек серовато-красноватого цвета.

Подают еду Из ручек кресла выдвигают небольшие кронштейны и устанавливают на них пластмассовые подносы.

Летим уже шестнадцать часов.

Часа за два до приземления в Индии обслуживающий персонал экипажа раздает всем анкеты:

На все вопросы надо отвечать обстоятельно и точно.

Под нами Аравийское море. Самолет летит высоко. Волн не видно, но если вглядеться вниз, едва приметные маленькие полоски, как чешуя на рыбе, показывают, что Аравийское море волнуется. В поле зрения то там, то тут попадаются маленькие лодочки с парусами, — очевидно, рыбаки, выехавшие на промысел.

Уже восемнадцать часов мы летим от Каира без посадки. Чувствуем себя неважно, а тут еще эта анкета… Для ответа на все вопросы не хватит и пяти часов. Самолет набит пассажирами. Сидят индийцы: пожилой мужчина с седоватой бородой и усами, в голубой чалме, видимо ученый; женщина в национальном костюме с нарисованной на лбу красной точкой, рядом с ней ее муж в европейском костюме…

Впереди показались берега Индии. Подлетели к Бомбею, едва закончив заполнение анкет. Легкий толчок — колеса коснулись земли, самолет бежит по дорожке и вот уже подруливает к зданию аэропорта.

Наша первая советская кинематографическая делегация вступает на индийскую землю. На бомбейском аэродроме — толпа. Мужчины и женщины — в легких белых национальных одеждах, полицейские — в трусиках и пробковых шлемах. Нас встречают представители организаций прогрессивной молодежи, Общества друзей Советского Союза, деятели индийской кинематографии.

Случайно ловлю взгляд какого-то индийца, с улыбкой смотрящего на мои ноги. Ничего не понимаю. Индиец уже просто смеется. Я гляжу вниз и обомлеваю. На моих ногах блестят новенькие, специально купленные перед отъездом из Москвы калоши. Я забыл, что в Индии в это время года дождей не бывает!

Сегодня 31 декабря, но в Бомбее очень жарко. Мы думали, что Новый год придется встретить в пути, в воздухе. Нам посчастливилось: встретим его на земле.

Началась длинная и мучительная процедура проверки паспортов, заполнения бесчисленных анкет и таможенного осмотра. В таможне тоже интересуются анкетами.

— Вы везете бутылку коньяку и бутылку шампанского. У нас сухой закон. Вино надо оставить в таможне.

Коньяк и шампанское предназначались для встречи Нового года. Если отдать вино таможенным чиновникам, они все равно разопьют его. Тогда я сказал: «Господа, давайте выпьем вместе с вами, здесь, в таможне. Сегодня 31 декабря — через несколько часов наступает Новый год. У нас есть обычай встречать его…»

Мои слова вызвали веселое оживление, таможенники смилостивились и не притронулись к нашему скромному запасу.

После трехчасовых мытарств мы наконец вошли в аэровокзал. Все встречавшие ожидали нашего выхода из таможни. Собралась довольно большая толпа.

Кто-то воскликнул: «Да здравствует Советский Союз!» Присутствующие подхватили приветствие. По трогательному индийскому обычаю нам на шеи надели огромные гирлянды из роз. Мы сели в машину и, провожаемые приветственными возгласами, двинулись в Бомбей, находящийся в сорока километрах от аэропорта.

Автомобиль мчался по левой стороне шоссе. Не сразу можно привыкнуть к левостороннему движению транспорта; нас беспокоил вид встречных быстро мчавшихся машин.

Подъезжая к окрестностям Бомбея, мы увидели большой поселок беженцев из Пакистана. Маленькие клетушки сделаны из фанеры, кусков железа и старой жести, палок бамбука и прессованных листьев. В некоторые из этих клетушек войти невозможно — можно только влезть. Перед убогими жилищами играют голые дети; тут же, на корточках сидят их матери, одни готовят пищу на маленьких очагах, другие чинят лохмотья. Так во многих городах Индии живут сотни тысяч беженцев индийцев, которые были вынуждены покинуть свои родные места при разделе Индии на Индостан и Пакистан.

Вот оно, народное несчастье, о котором мы слышали еще у себя на родине!

Напомним, что в 1947 году английские колонизаторы произвели раздел страны на две части: Индийский союз и Пакистан. Этот раздел был произведен по религиозному признаку, без учета национального состава населения и его народнохозяйственных и экономических интересов. Расчленением страны англичане нанесли огромный вред ее экономике. На улицу были выброшены десятки тысяч рабочих. Многие текстильные предприятия Индии остались без сырья, в то время как немногочисленные хлопчатобумажные фабрики Пакистана оказались не в силах перерабатывать огромное количество собираемого там хлопка.

Англичане контролируют банки, внешнюю торговлю, стремятся держать экономику Индии, флот, авиацию в своих руках, осуществляя свою главную задачу: сохранить отсталость, зависимость индийских народов. В последнее время англичане вынуждены потесниться, уступая все больше места американцам.

О том, каких размеров достигло обнищание индийского народа вследствие двухсотлетнего господства англичан, мы уже знали. И вот в первые же четверть часа пребывания в этой стране, славящейся несметными богатствами природы и земных недр, мы видим тяжкие картины этой нищеты…

Приближаемся к городу. Впереди большие металлические жбаны из-под бензина, размалеванные разными красками. Они расставлены на улице в шахматном по-рядке. Полицейские в форменных мундирах, в высоких красных шапках и трусиках указывают водителям проезд, и машины, ловко лавируя между жбанами, продолжают путь.

Справа от нас — Аравийское море. На большой излучине — пляж; много людей вышло к морю подышать свежим вечерним воздухом. Летает множество бесхвостых воздушных змеев, запускаемых в воздух маленькими индийцами, — и здесь это одно из любимых развлечений детворы.

Машина резко сворачивает влево, и мы въезжаем в центральную часть города. Это район особняков и богатых домов с садами.

Сегодня новогодний вечер. В квартире уполномоченного Совэкспортфильма на потолках вентиляторы. Без них, особенно в летние месяцы, существовать невозможно. Вентиляторы в движении и сейчас. Окна и двери раскрыты настежь, чувствуется приятный сквозняк.

В двенадцать часов ночи встречаем Новый год с нашими друзьями. Провозглашаем тост за далекую любимую родину, за родных и друзей. Несмотря на долгий, утомительный путь и на жару, спать не хочется, — слишком много впечатлений за эти несколько часов пребывания в Бомбее.

Когда все расходятся по своим комнатам, я выхожу на балкон, смотрю на пальмы, тихо шелестящие остролистыми ветвями. Чувствуется слабое дуновение морского ветра. Черное небо усеяно звездами, и небо не похоже на наше, — Большую Медведицу я не нахожу, а луна, как и в Каире, разрезанная по горизонтали, лениво развалилась над морем.

В два часа тридцать минут ночи мы собрались еще раз, чтобы встретить Новый год уже по московскому времени, мысленно со своими родными и близкими, со всем советским народом.

Надо ложиться спать; в семь часов утра предстоит вылет в столицу Индии Дели.

В пять часов мы уже на ногах, снова мчимся по улицам, еще пустынным в этот ранний час. Солнце уже высоко, ласково греет, и теперь при его свете можно более подробно разглядеть здания, их архитектуру, рассмотреть людей, торопящихся на работу. Вот идет женщина-труженица с ребенком. Малыш сидит у нее сбоку, на бедре, словно верхом, а она рукой поддерживает его за спину. Поднимаемся в кабину самолета. Командир воздушного корабля — индиец в чалме, с усами и бородой, — сикх. Впоследствии мы не раз могли убедиться, что индийцы-сикхи выбирают профессии инженеров, техников, авиаторов, шоферов. По древнему национальному обычаю, они любят пышную растительность на лицах, ухаживают за бородой и даже носят особые «борододержатели».

В самолете много индийцев, но, конечно, здесь нет простых, неимущих людей.

При взлете самолет делает круг над Бомбеем, который, по существу, стоит на острове и соединен с материком двумя перемычками. Поднимаемся выше и выше. Под нами простираются небольшие квадратики хлебных полей, рисовых плантаций. Видны очертания небольших извилистых рек с высохшими старыми руслами.

Земля великого народа, страна с большим историческим прошлым, огромной древней культурой и большим будущим!

Приближаясь к Дели, видим в воздухе множество парящих коршунов, ястребов и грифов. В Индии они несут своеобразную санитарную службу, питаясь падалью, различными отбросами. Убивать птиц здесь строжайше запрещено.

На аэродроме столицы Индии нашу делегацию встретили представители советской колонии во главе с послом Советского Союза товарищем Новиковым.

Новый Дели начал строиться сорок лет тому назад. Это большой современный город, с особняками, малоэтажными домами, окруженными тенистыми садами, многочисленными магазинами на круглых площадях. Обращают внимание казармы, сооруженные англичанами и американцами в годы второй мировой войны. На улицах, окаймленных пальмами и стройными кипарисами, немноголюдно и чисто.

Сегодня первое января, но на солнцепеке невозможно стоять. Лишь тень ласкает своей прохладой. Дели — север Индии. Тем не менее пышные лиственные деревья украшены удивительно красивыми цветами, напоминающими тюльпаны — красными, оранжевыми, лиловыми. К вечеру местные жители зябнут, обматывают голову и шею шарфами, чтобы согреться, а ноги у них босы.

Днем на улицах большое количество велосипедистов, но ездят они почему-то по тротуарам, предназначенным для пешеходов, толкают их и едва не сшибают. На багажниках у велосипедистов сидят пассажиры — взрослые, дети и даже старики.

Куда ни посмотришь — всюду множество птиц и каких-то необыкновенных, полосатых белочек. Белочки лазят по стенам домов, по деревьям, перепрыгивая с одного на другое. Некоторые птицы прыгают, как воробьи, но величиной они с добрую курицу. С пронзительным криком, разрезая воздух, словно ласточки, носятся над улицами зеленые попугаи. Рано по утрам я просыпался от непривычного крика птицы. Она подлетала к ванной комнате, засовывала свой клюв в вытяжную узорчатую решетку вентилятора и сильно кричала. С наступлением темноты раздавался жалобный и капризный вой шакалов, стаями пробегавших по городу, по паркам и садам в поисках пищи. Шакалы тоже несут санитарную службу, поедая городские отбросы.

Во время одной из прогулок в окрестностях Дели мы увидели большое количество обезьян. Они превосходно себя чувствовали, сидя на деревьях, на каменных заборах, огораживающих парки. Для нас это было необычное зрелище. Мы купили пакетики с китайскими орехами и решили угостить маленьких животных. Один из наших спутников издал гортанный крик, и к нам стали подбегать десятки обезьян. Ничуть не боясь людей и не смущаясь, животные брали из наших рук орехи и сразу же отбегали. Обезьяны издавали странный скрип и писк, словно переговаривались и переругивались друг с другом. Во время последующих поездок по Индии мы видели этих животных целыми стаями, как воробьев на наших деревенских дорогах, и они уже не поражали нас.

Индийские друзья рассказывали, что в Индии, по самым скромным подсчетам, живет около 80 миллионов обезьян. Это подлинный бич для населения: обезьяны пожирают посевы на полях и плоды в садах индийских крестьян. Но уничтожать обезьян запрещает обычай.

В старом Дели, где ютятся беднейшие классы населения, нас поразило множество бродячих коров. Коровы, наравне с людьми, ходят по тротуарам или лежат, отдыхая, на мостовых, и автомобилисты осторожно объезжают их.

Спрашиваю у одного индийца:

— Кому принадлежат эти коровы?

— Никому не принадлежат. Это священные животные. В нашей стране тысячелетиями господствуют суеверия и предрассудки, с которыми нам, представителям прогрессивной интеллигенции, все еще трудно бороться. Во время вашей поездки по Индии, — продолжал он, — вы встретитесь еще и не с такими фактами.

Индиец оказался прав: многое поражало и удивляло нас. Владычество английских колонизаторов наложило свой отпечаток на все стороны духовной и материальной жизни этой большой и древней страны. Оно затормозило ее развитие на многие десятилетия. Однако наши встречи в Индии со множеством талантливых людей убедительно показали нам, какие колоссальные возможности заложены и пока еще дремлют в этой огромной стране и ее великом народе.

Летим в Калькутту. Под нами те же квадраты и прямоугольники хлебных и рисовых полей, извилистые реки. Приближаемся к гигантской реке Ганг. Этой зимой она высохла, пожалуй, на три четверти, но в центре русла видна вода. То тут, то там большие плотины преграждают путь воде, направляя ее в оросительные каналы. Высохшая часть русла занесена яркожелтым песком.

Пролетаем над деревнями с тесно скученными хижинами. Появляются холмы, между ними змейками извиваются почти высохшие горные речушки. Квадраты водоемов, обрамленных сочной зеленью, деревьями, — дело рук крестьян, трудолюбие которых известно всему миру. Цвет воды сверху то серый, то бирюзовый, то малахитовый. От водоемов отходят узкие ленточки каналов, орошающих рисовые поля.

В Калькутте нас встречает масса людей. Щелкают затворы фотоаппаратов, жужжат автоматические кинокамеры. Мы уже стали привыкать к обычаю, который велит гостеприимным хозяевам надевать на нас гирлянды роз и венки из белых, приторно пахнущих лепестков какого-то цветка. На темных лицах индийцев — улыбки, озаренные удивительно красивыми глазами. Эти глаза согревают нас особой лаской и симпатией. В приветственных речах, в рукопожатиях чувствуется искренняя приязнь и расположение индийцев к нам, посланцам великой Советской страны, которую здесь любят.

Калькутта расположена вдоль рукава Ганга и до 1911 года была столицей колониальной Индии. Этот город является центром наиболее развитой провинции Индии — Бенгалии, славящейся своей богатой литературой и искусством. Здесь родился, жил и работал Рабиндранат Тагор.

Английские колонизаторы Индии были обеспокоены быстрым политическим развитием Бенгалии. Они неоднократно принимали меры к разделу и разобщению этой провинции, и с этой целью столица была перенесена в Дели.

В Калькутте официально числится шесть миллионов жителей, но наши индийские друзья говорили, что их значительно больше — до восьми миллионов. Калькутта, как и Бомбей, наводнена огромным количеством беженцев из Пакистана, влачащих жалкое существование. У них нет ни работы, ни крыши над головой.

Раздел Индии на две части причинил неимоверные страдания простым людям — трудящимся индийцам и мусульманам. Реакционные элементы Индии и английские империалисты, заинтересованные в колониальном грабеже, подстрекают население к религиозной вражде, чтобы отвлечь трудящихся от насущных социальных проблем.

По пути в Калькутту проезжаем мимо больших водоемов, опоясанных зеленью и пальмами. На шоссе перед нами копошится какая-то живая серая куча. Отзывается, это грифы — огромные орлы с голыми шеями — пируют на туше издохшей коровы. Зловещие птицы, не обращая внимания на резкие сигналы мчащегося автомобиля, продолжают свою тризну. Наш шофер вынужден затормозить машину, чтобы объехать это отвратительное копошащееся месиво. Подобные картины мы не раз наблюдали во время нашего путешествия по Индии.

Въезжаем на центральные улицы города. Как и в Бомбее, в Дели много пешеходов, велосипедистов и… коров, бредущих по тротуарам.

В Калькутте я впервые увидел человека-«лошадь». Худой индиец-рикша, в одних трусиках, впряжен в повозку, в которой важно восседают англичане. Закинув ногу на ногу, они покуривают сигары. Сидят по двое, а то и по трое. Человек-«лошадь» обливается потом, но бежит рысцой. Он изо всех сил тянет повозку за оглобли, в левой руке держа звоночек и позванивая им в такт своему бегу. В городе очень много рикш. Свои повозки они ставят вдоль заборов или стен домов и сидят в ожидании клиентов.

Рикши служат в транспортных фирмах, имеющих до тысячи, а то и больше таких повозок. Этим изнурительным трудом бедняки зарабатывают гроши. Самому рикше повозку иметь нельзя. Для того чтобы промышлять этим «транспортом», нужно иметь минимум пятьсот повозок. А это под силу лишь крупным коммерсантам, зарабатывающим на несчастных людях-«лошадях» огромные деньги.

Позже я узнал, что эта повозка была сконструирована в 1867 году американцем в Японии. Американец-миссионер Гоубл «доказал», что если на Востоке люди могут носить паланкин, то почему бы им не возить повозки? И, сконструировав повозку, «очень удобную» для человека-«лошади», он поспешил взять патент на свое позорное «изобретение». Этим «изобретением» не замедлили воспользоваться англичане. Вот какую «культуру» и «цивилизацию» еще в середине прошлого столетия принесли американо-английские империалисты в страны Востока!

В центре города проезжаем мимо большого поля с подстриженным газоном. Англичане играют в крикет. Несколько дальше индийские солдаты гурки маршируют под звуки барабана. На площади огромный мраморный дворец Виктория-мемориал и памятник английской королеве Виктории. Официально отменив Ост-Индскую компанию, эта королева объявила Индию колонией. Так она «облагодетельствовала» народ этой страны, туго затянув петлю на его шее, и довела Индию до полной нищеты.

Во дворце мы увидели портреты многочисленных английских сановников, вице-королей и губернаторов, систематически обворовывавших народ Индии. Здесь красуется и портрет предка закоренелого колонизатора, поджигателя войны Уинстона Черчилля.

Сворачиваем влево. У памятника какому-то губернатору Калькутты множество людей суетится с лестницами и ведерками в руках. Что произошло? Ночью патриоты выкрасили голову изваяния красной краской, по приказу полиции теперь ее отмывают. Идем дальше, и на ближайшей улице такая же картина: другой губернатор, изваянный верхом на коне, тоже выкрашен в красную краску, а на голову ему надет… ночной горшок. Памятников губернаторам в Калькутте очень много, и патриоты по очереди красят то один, то другой, доставляя неприятности и хлопоты полиции и удовольствие своим согражданам индийцам.

Нас спрашивают: «Хотите посмотреть, как в Калькутте сжигают покойников? Тогда едем в крематорий».

На узенькой улочке пыльно, грязно. Большое количество пешеходов, рикш, автомобилей, коров, торговцев. Встречаются прохожие в европейских платьях, но подавляющее большинство — в национальных костюмах, и мужчины и женщины. У мужчин это рубахи навыпуск и широкие белые шаровары, напоминающие юбку. Если индиец идет в европейском костюме, то рубашка у него все же навыпуск. На ногах сандалии, множество мужчин босиком. Одежда женщин — красивые «сари» — огромное полотнище, в которое искусно драпируют тело. Конец его, украшенный цветистым узором или парчой, закинут на левое плечо. Сари бывает дешевое, крестьянское, его можно купить за десять рупий. Но есть сари, стоящие и три тысячи рупий, и тридцать тысяч, унизанные драгоценными камнями.

Проходит фокусник. За ним, привязанные на веревке, плетутся две обезьяны. Человек бьет в маленький барабанчик, приглашая зрителей посмотреть фокусы. Где-то играет флейтист, слышны глухие ударь, барабана, — бродячие музыканты тут же на улице дают свой концерт, зарабатывая гроши.

Наконец мы приближаемся к «крематорию». Об этом можно догадаться по запаху гари. Небольшая площадка под открытым небом, на ней тут и там горят костры. Покойники обложены дровами и прутьями. Кое-где костры уже догорают, а с ними и трупы умерших. Дым разъедает глаза. Спешим покинуть это мрачное место.

Едем дальше по городу. Мелькают здания в пошлом «восточном» стиле, обвешанные огромными рекламными плакатами и портретами индийских кинозвезд. Автобусы, извозчики, рикши, автомобили, коровы, — шум, гам, пыль…

Вечером состоялась наша встреча с членами Комитета по проведению фестиваля советских фильмов в Калькутте. Мы приехали по приглашению Бомбейского и Калькуттского комитетов фестиваля советского фильма в Индии. Огромный интерес индийского народа и общественности к советским фильмам, видимо, побудил прогрессивные круги кинодеятелей и прокатчиков организовать такой фестиваль. В крупнейших городах Индии были созданы специальные комитеты. Наряду с представителями прогрессивных организаций, в комитеты входило большинство владельцев крупнейших кинотеатров и прокатных фирм, представители национальной аристократии, литературного мира, артисты, кинопромышленники, а в некоторых городах даже судьи, которые в Индии пользуются особым почетом и избираются пожизненно. Так, например, председателем Комитета в Калькутте был судья Чандр, а Комитета в Бомбее — судья Чагла.

Продавец книг в г. Калькутте

Демонстрация советских фильмов в городах Индии проходила с колоссальным успехом. Поэтому и интерес к нам, советским деятелям кино, был очень велик. Владельцам фирм, режиссерам хотелось установить с нами живой творческий контакт, обменяться опытом работы, послушать сообщения о советском кино, его режиссерах, актерах. Индийских кинодеятелей интересовали основные принципы создания советских фильмов и построения советской государственной кинопромышленности. Мне лично поручено было также прочесть несколько докладов о работе советских актеров в театре и кино и показать отрывки из четырнадцати больших кинокартин, в которых я снимался. В. Пудовкин должен был выступить с докладами о работе советского режиссера и показать свой фильм «Жуковский».

Наши кинокартины встречали самый восторженный прием у миллионов зрителей Индии. Это свидетельствовало о небывалом, все возрастающем интересе широких народных масс к жизни многонационального Советского Союза, к расцвету хозяйства и культуры в республиках Средней Азии, который особенно убедительно показывает мудрость ленинско-сталинской национальной политики.

Без всякого преувеличения можно сказать (об этом писалось в многочисленных индийских газетах), что приезд в Индию советских кинодеятелей должен оказать огромное влияние на развитие прогрессивной индийской кинематографии, а также помочь ликвидировать рогатки, препятствующие демонстрации советских фильмов.

Индийские кинорежиссеры рассказывали, что, по настойчивым требованиям владельцев студий, их заставляют подражать реакционным и аморальным фильмам голливудского производства. Боссы этих фирм, естественно, ставят своей основной задачей извлечь из киноиндустрии как можно больше денег, и индийские фильмы, по словам их режиссеров, к сожалению, вместо средства воспитания широких масс, превратились в средство разложения этих масс.

— Погоня за легкой наживой, — говорили мне индийские друзья, — поглотила прекрасные идеи, с которыми начинали свою деятельность некоторые пионеры индийской кинопромышленности.

Дурное влияние Голливуда на индийскую кинематографию очень тревожит общественное мнение страны. Под воздействием прогрессивных сил правительство даже создало комитет по урегулированию ряда проблем в области производства и проката фильмов, В частности, начата борьба против показа фильмов, подстрекающих к убийству, к разврату. Однако борьба эта трудная, и завоеваний она дала не много. В этой стране на многочисленных мелких и больших киностудиях ежегодно выпускается двести пятьдесят фильмов. Но выходит на экран максимум сто. Выпуск остальных фильмов откладывается на следующий год, и они ждут своей очереди. А там уже выходят новые картины. Фильмы теряют свое коммерческое значение и вовсе не появляются на экранах.

Поэтому наш приезд и был встречен с таким интересом. Поэтому так жадно расспрашивали нас повсюду и о принципах планирования и организации советского кинопроизводства, о воспитании молодых кинорежиссеров, актеров, операторов, о заказе сценариев, о сроках создания фильмов и т. д.

Естественно, не все из нашего опыта производства кинокартин может быть использовано даже прогрессивными киноорганизациями Индии. Но передать хотя бы крупицы нашего опыта, рассказать о стране социализма, ее большом созидательном труде и борьбе за мир, — вот цель, которую мы ставили перед собой во время многочисленных встреч и выступлений в разных городах великой Индии.

На киностудии в Калькутте. Советская делегация со съемочным коллективом студии

Вечером в день нашего приезда у нас произошла встреча с членами Комитета по проведению фестиваля советского кино в Калькутте. В небольшом саду с подстриженным газоном, на котором стояли столы, плетеные кресла, шезлонги, сидели представители различных киноорганизаций, писатели, театральные деятели. Снова нам надели на шеи гирлянды роз. Дамы в сари сидели с левой стороны, мужчины в национальных костюмах — с правой. Завязалась беседа. Нас угощали индийским чаем с молоком, национальными сладостями. Быстро воцарилась самая дружественная атмосфера. Переводчица едва успевала переводить вопросы индийских друзей, обращенные к нам, и наши ответы.

Вечерело. Низко-низко пролетели стаи уток, быть может тех самых уток, которые ранней весной прилетают к нам на север, а на зиму улетают сюда, в теплые края. Так вот где они зимуют! Что ж, возможно весной я встречусь с ними снова уже под Ленинградом, в знакомых охотничьих местах.

Позже нас пригласили на концерт известного индийского танцора Удау Шанкара. Этот крупнейший танцовщик и балетмейстер объездил полмира и мечтает посетить Советский Союз, чтобы посмотреть знаменитый, хорошо известный и в Индии советский балет.

Мы залюбовались высоким искусством и самого Удау Шанкара и его небольшой труппы. Искусство индийского танца своими корнями уходит в глубокую древность. В нем сохранились элементы своеобразных старинных религиозных обрядов, и в то же время многое привнесено в танцы различными трудовыми процессами, охотой на зверей, воинственными походами и т. д. Хотя искусство Шанкара и несколько стилизовано, в основе своей оно глубоко народно. Налет стилизации продиктован, очевидно, требованиями американских антрепренеров и вкусами буржуазной публики, перед которой артисту приходится выступать во время своих гастролей в разных странах мира.

У индийских артистов изумительно пластичные руки. Они словно рисуют и плетут в воздухе тончайшие и самобытные хореографические национальные узоры. Индийские танцовщики и танцовщицы удивили нас своей удивительно развитой мимикой, отличающейся редкой выразительностью. Тела артистов — гибкие, изящные, я бы сказал певучие — подчиняются музыке и во время танца безраздельно живут в ней.

Танцы индийских артистов чередовались с музыкальными номерами. Музыкант, сидя на подушке, один играл на десяти барабанах, расставленных вокруг него. Он то ударял руками по этим барабанам, настроенным в определенной тональности, то едва прикасался к ним пальцами, извлекая из них легкие, чарующие своей прелестью звуки, то грохотал на басовых нотах, то снова переходил к шепоту и ласковой трели. А танцовщики, послушные музыке, рисовали нам различные картины из жизни своего народа, рассказывали о давно минувших событиях.

Выступления индийских танцовщиков и танцовщиц невольно напомнили мне искусство корейских артисток. Летом 1950 года в Москве, в зале имени Чайковского, я был на концерте знаменитой корейской танцовщицы Цой Сын Хи, выступавшей со своей дочерью, очаровательной и грациозной Ан Сын Хи. Что-то неуловимо общее было в танцах индийского и корейского народов и в музыкальном сопровождении к ним.

Индийские танцы отличаются особым колоритом. Каждый жест танцовщика или танцовщицы, сочетание этих жестов, поворот корпуса или головы означают определенное слово, мысль, фразу, хорошо понятные массовому зрителю Индии. Публика как бы «слышит» танец артиста. Наши друзья «переводили» нам этот язык народной хореографии, объясняя, что́ именно значит тот или иной наклон головы, то или иное движение руки, положение пальцев и т. д. Танцовщики во время танца как бы шепчут какие-то слова. Публика их не слышит, но понимает и ощущает. Это чувствовалось по той реакции, которая сопровождала выступления талантливых артистов.

Музыка подчеркивает содержание исполняемого танца. В каждый танцевальный диалог органически вплетается речь оркестра, за танцовщиков моментами говорит барабан, за танцовщиц — флейта. И с каждым новым танцем, исполняемым индийскими артистами, нам казалось, мы сами начинаем и без пояснений понимать то, что происходит на сцене.

Музыканты-профессионалы, играющие на национальных народных инструментах, своим искусством овладевают с детских лет, перенимая его от отцов и дедов. Нам говорили, что профессия эта в Индии — наследственная, ибо музыкальных учебных заведений, где можно было бы научиться игре на народных инструментах, не существует.

Индийская музыка в основном — импровизационная. Каждый музыкант, исполняя то или иное произведение, привносит в него какие-то новые, свойственные его творчеству черты, обогащает его новыми мелодическими и ритмическими фразами.

Танцы — любимое зрелище индийцев, и и театре было множество публики. Концерт шел с большим успехом, зрители щедро награждали артистов аплодисментами. Мощные вентиляторы, прикрепленные к потолку театра и балконам бельэтажа, нагнетали в зал свежий воздух. Но все же было очень душно.

После концерта нас пригласили за кулисы и представили Удау Шанкару и его труппе. Мы высказали индийским танцовщикам восхищение их замечательным искусством.

Удау Шанкар благодарил за эту высокую оценку мастерства индийских танцовщиков, расспрашивал об успехах артистов советского классического балета, о национальных ансамблях народного танца.

Индийские танцовщики много знают о советском искусстве, о неисчислимом богатстве национальных танцев народов СССР. Но артисты были поражены, когда услышали от нас, какой заботой советское правительство окружает деятелей искусства.

Удау Шанкар сказал, что индийские артисты «варятся в собственном соку» и не получают абсолютно никакой помощи.

— Никто нам не помогает, не заботится о нас, и поэтому мы часто вынуждены итти на поводу у антрепренеров, которые диктуют нам свои вкусы и лишь тогда дают деньги, когда мы выполняем их требования, — сказал артист.

Примерно через месяц после этой встречи газета «Кросроудс» опубликовала интервью с балетмейстером Удау Шанкаром.

Артист с горечью сказал корреспонденту газеты «Кросроудс»:

— На первый взгляд хореографическое искусство не имеет прямого отношения к проблемам сохранения мира. Но это только поверхностное решение вопроса. Можно поставить исключительно впечатляющие танцевальные сюиты и балеты, которые будут призывать к борьбе за мир.

На вопрос корреспондента, имеет ли Шанкар какие-либо планы создания подобного балета, он с горечью ответил:

— Планы? У меня масса планов! Я прекрасно понимаю, что мои постановки могут играть большую роль в деле культурного воспитания индийского народа. Но что я могу сделать? У меня даже нет возможности содержать достаточное число танцоров. В Советском Союзе, там действительно созданы изумительные возможности! Государство обеспечивает работников искусств всем необходимым, создает все условия для развития их мастерства. Этим и объясняются их замечательные успехи, позволяющие заявить, что советские артисты превзошли по своему мастерству всех в мире. Если бы мне помогало государство, — продолжал Удау Шанкар, — я мог бы делать многое.

— Разве можно работать в таких условиях? — спрашивает Шанкар. — И это происходит в стране с такими грандиозными потенциальными возможностями! Ведь мы имеем такие богатые традиции, такое изобилие тем, такое разнообразие костюмов и орнаментов, такие совершенные формы хореографического искусства! Но все эти сокровища остаются нетронутыми.

Помещая интервью с Шанкаром, газета «Кросроудс» призывает деятелей искусств Индии присоединить свои голоса к заявлению прославленного балетмейстера и танцовщика о необходимости помощи для развития национального искусства, для превращения его в средство культурного воспитания масс, в средство борьбы за мир.

Что ж, мне нечего добавить к словам Удау Шанкара, напечатанным в газете «Кросроудс». Все это я слышал и от него и от многих других честных и прогрессивных деятелей искусств Индии скованных по рукам и ногам гнетом английских колонизаторов и реакционных кругов страны.

Наше знакомство с индийской кинематографией принесло нам много интересного и неожиданного. Индийские фильмы, как правило, очень длинны. Их демонстрация продолжается минимум два, а порой и все три часа По неписаным законам, в фильме герой и героиня обязательно должны исполнить минимум шестнадцать музыкально-танцевальных номеров. Если такие номера не включены в фильм, зрители не станут смотреть картину.

Индийские режиссеры строго придерживаются этого правила. Если музыкально-танцевальные номера необходимы в фильмах музыкальных и, естественно, гармонируют с идеей произведения, то в реалистические картины, показывающие современную жизнь, включать танцы просто немыслимо. И все-таки даже в фильмах прогрессивного характера, в какой-то степени отражающих борьбу народа за свое освобождение, обязательно вкраплены музыка и танцы.

Переход на позиции реалистического искусства диктует режиссеру, кинооператору и актерам новые методы постановки, съемки и игры. Первый же фильм, который нам пришлось просмотреть еще в незавершенном монтаже (режиссера Джатирма Роя), не был перегружен не идущими к делу музыкально-танцевальными номерами. Фильм свидетельствовал о стремлении режиссера создать правдивое, жизненное произведение. Сюжет его таков: крупный богач-коммерсант выпускает на рынок недоброкачественные продукты, вызывающие массовые заболевания. Одновременно он вкладывает деньги в создание препарата, которым можно лечить людей, отравившихся этими продуктами. С этой целью он приглашает на службу двух молодых ученых, которые в его лаборатории должны создать необходимое лекарство. В одного из этих ученых влюбляется дочь богача. Отец, испуганный возможностью «неравного» брака, выгоняет молодого человека. Молодой ученый все же продолжает работать над созданием лечебного препарата и ночью приходит в лабораторию, думая проверить на опыте свое предположение. Он залезает в дом через окно, но в это время в лаборатории происходит взрыв. Ученого обвиняют в том, что это он якобы бросил в лабораторию бомбу. Его сажают в тюрьму. Наступает день суда. Второй ученый, оставшийся в живых после взрыва, предательски показывает суду, что именно его коллега бросил бомбу. Прогрессивный адвокат доказывает невозможность совершения этого преступления. Народные заседатели оправдывают обвиняемого, но судья, имеющий право не согласиться с ними, осуждает ученого на пожизненное заключение. В фильме показаны семья ученого, отчаяние его старика отца, горе дочери капиталиста, любящей молодого человека.

Хотя фильм еще не был окончательно завершен, все же можно было судить об этом произведении. Работа актеров заслуживает высокой оценки. Артисты особенно хорошо исполняют роли капиталиста и молодого пострадавшего ученого. Блистательно играет артист роль адвоката.

Мы удивились, что вся натура фильма снята в павильоне, тогда как можно было бы использовать богатую и интересную природу Индии. Когда мы беседовали с режиссером и высказывали ему свои впечатления и замечания, он остался очень доволен ими и попросил нас немедленно сделать это в письменном виде: «Мне очень важно, — сказал он, — что крупнейшие советские кинодеятели дали такой хороший отзыв о моем фильме. Это мне пригодится».

Прощаясь с режиссером Джатирма Роем, я подумал — выйдет ли этот фильм на экран? Выпустят ли картину, в таком неприглядном свете показывающую капиталистический бизнес?

В этот же день мы посетили знаменитого бенгальского художника Джамени Роя. У небольшого белого домика, покрытого черепичной крышей, нас встретил художник. Красивый старик, слегка сгорбленный, с бронзовым лицом и седыми волосами, одетый в национальный костюм, ласково нас приветствовал. Приветствие индийцев по форме очень пластично: старый художник сложил вместе ладони рук и, устремив их вверх, прижал к подбородку. Этот жест в Индии означает глубокое уважение к человеку, которого приветствуют.

К Джамени Рою были приглашены прогрессивные писатели, художники и актеры. Присутствовали и четыре сына художника, один из них — киноактер. Хозяин показал нам свои картины, написанные маслом, реалистические пейзажи Индии, зарисовки крестьянского быта, наброски женских тел. Джамени Рой следует в своем творчестве образцам народного искусства и как бы одухотворяет их своей художнической индивидуальностью. Он ставит себе задачу донести красоту и радость жизни до простого человека, до «простых сердец», как выразился художник. Его работы написаны удивительно яркими красками — лиловыми, зелеными; таких я никогда прежде не видел.

Художники Бенгалии творчески еще не объединены. В Индии нет ясно оформленных школ и направлений, и каждый из них творит в собственной манере.

Мы сидели на табуретках и одну за другой рассматривали его картины. Художник подарил нам глиняные изделия народного творчества, раскрашенные им самим. При отъезде из Калькутты мы еще раз заехали к нему и купили несколько небольших картин. Художник кистью на каждом произведении поставил свою подпись. Старик был чрезвычайно обрадован впечатлением, которое произвело на нас его творчество, и, прощаясь, сказал:

— Сколько у меня ни бывало иностранцев, сколько я ни объяснял им свои работы, они никогда ничего не могли понять.

Как мало заморские гости баловали крупнейшего мастера своим вниманием, как мало настоящего интереса и чуткости они проявляли к его творчеству! Их интересовала в его произведениях только экзотика.

В тот же день мы посетили киностудию Рупарски. Здесь собралось свыше пятисот работников бенгальской кинопромышленности. Встреча происходила в маленьком павильоне, на фоне декорации, изображающей индийскую деревню: глиняные домики, соломенные крыши. Дежурные рабочие к «небесам» прикрепляли белое полотно, на котором должны были проецироваться отрывки из наших и индийских фильмов.

Мой небольшой доклад о работе советского актера в театре и кино был выслушан с глубоким вниманием.

Затем на импровизированную сцену вышли молодые люди во главе с композитором Салил Чоудхури. Под аккомпанемент небольшой фисгармонии были исполнены старинные заунывные песни. Потом молодежь спела несколько новых песен. В них говорилось о борьбе за объединение народов Индии, о борьбе всех простых людей за мир. Так же как народы других зарубежных стран, в которых мне пришлось побывать за последние годы, народ Индии мечтает о мире, всей душой стремится к нему. Все помыслы, все чаяния народа устремлены к миру. О своей готовности бороться за мир люди нам говорили в каждой беседе во всех городах Индии, которые мы посетили.

Песни композитора Салил Чоудхури написаны в мажорных тонах. У них четкий, уверенный ритм. Строфы песен заканчиваются подъемными припевами, которые так и хочется подхватить каждому слушателю.

В песне, посвященной объединению мусульман и индусов, рассказывается о построении моста через реку: «Но по милости британских империалистов бенгальский народ, его культура и искусство разобщены. Тут течет река крови и слез, разделяя сердце страны на две половины. Только крокодилы выгадывают на этом разделении и на несчастье народа». Автор песни в припеве обращается к народу с призывом о постройке моста через эту реку крови: «Только мост объединения поможет обеспечить мирную жизнь и процветание народов Индии путем освобождения страны от империалистов».

Аудитория живо восприняла эту песню, аплодисментами выражая свою солидарность с ее идеями, свою ненависть к многовековым угнетателям и поработителям.

Салил Чоудхури — человек небольшого роста; умное, вдохновенное лицо его — смуглое, с правильными, красивыми чертами. Он запевал каждый куплет своей песни, и хор молодежи с воодушевлением подхватывал ее слова, так отвечающие настроению и самих исполнителей и всех присутствующих.

Нам сразу полюбилась эта песня, и мы запомнили ее припев.

Чоудхури и его хор исполнили песню, посвященную борьбе за мир во всем мире. Поется она в таком же четком ритме. Начинается песнь с мажорных тонов, потом как бы затихает где-то вдали, постепенно приближается и вновь вспыхивает с огромной силой. Четкий ритм этой песни так захватил аудиторию, что все присутствующие покачивали головами в такт музыке.

«Мы люди разных мнений, разных групп, — пел Чоудхури. — Один может итти направо, другой — налево. Мы поднимаем слабых. Мы сливаемся в один океан. Все наши мечты — о счастье нашей освобожденной матери родины. Вот почему мы все соединяем свои руки». И хор подхватывает: «Если идет выбор между разрушением и созиданием — наши голоса выражают решимость. В один голос мы даем ответ: созидание, созидание и созидание! Если предстоит выбор между войной и миром, не может быть сомнений, что́ именно мы изберем. Все, как один, мы ответим: мир, мир, мир! Довольно кровопролитий, довольно сражений. Мы не хотим больше стонов матерей и криков детей. Кровопролитию, сражениям и войне — конец, конец, конец!»

И дальше продолжает петь Чоудхури: «В нашей стране миллионы рук изголодались по труду. Вот закон земли. Перед нами широко открытый мир: шахты, горы, пашни. Несмотря на это, в нашем доме истощение, голод». Хор продолжает: «Вот почему мы смыкаемся, соединяем свои руки и наш голос звучит: прочь, долой войну! Мы соединим миллионы рук для предотвращения войны!»

Я сознательно привел почти весь подстрочный перевод этой песни, потому что в ней отражается воля миллионов простых людей Индии к миру, к труду и дружбе со всеми народами земного шара.

Аудитория восторженно аплодировала. Оглядывая лица присутствующих, я видел, что положительно все поддерживают эту благородную идею, выраженную в словах и музыке талантливого индийского композитора и поэта.

Нам показали также уморительную комедию из жизни индийских школьников, обучающихся в закрытом учебном заведении. В этом фильме происходят веселые приключения с толстым «завхозом» — обжорой, обворовывающим школьников, объедающим их. Дети мстят ему за это, ночью приводят в спальню «завхоза» осла, пугают его привидениями.

Мы поблагодарили деятелей индийской киностудии за теплый прием и еще долго не могли расстаться с ними. Начался обмен мнениями о просмотренных фильмах.

На следующий день в зале Калькуттского университета состоялось публичное чествование нашей делегации. Готовясь к нему, Комитет по проведению фестиваля советского кино распространил по городу обращение к гражданам Калькутты с приглашением принять участие в этом собрании.

В зале собралось более двух тысяч человек. Наше появление вызвало бурные аплодисменты. Послышались выкрики: «Да здравствует Советский Союз!» Все четко скандировали: «Да здравствует Советский Союз!», «Да здравствует Сталин!», «Да здравствует Сталин!», «Ста-лин!», «Ста-лин!»

От имени индийского киноинститута посланцам Советского Союза зачитали адрес. В нем говорилось:

Так сами прогрессивные деятели кинопромышленности просто и безыскусственно, словами, идущими от всего сердца, рассказали в этом приветствии об истинном положении культуры и искусства в своей стране.

Слово было предоставлено Пудовкину. Зрительный зал снова гремел овациями в честь страны социализма.

Пудовкин прочитал свой доклад. Неоднократно его прерывали аплодисментами.

Затем нас приветствовал хор, исполняя песни композитора Салил Чоудхури под управлением автора. И когда в песне, посвященной борьбе за мир, хор стройно подхватывал припев, который я знал уже наизусть, у меня было большое желание присоединиться к молодым индийцам и запеть.

Слово предоставили мне. Так как мой переводчик был значительно ниже меня ростом, а один индиец услужливо то поднимал микрофон, то опускал его применительно к нашим фигурам, это вызывало большое оживление в зрительном зале.

Когда в своем докладе я говорил о задачах советского актера и его работе в театре и кино и подчеркивал, что краски для своего творчества художник черпает в окружающей его действительности, — зрительный зал дружно аплодировал.

В тот же день в честь советской делегации был устроен обед, на котором присутствовали самые известные бенгальские режиссеры, актрисы и актеры — «кинозвезды», операторы и писатели. Всего было около ста человек. Но так как по индийскому обычаю за столом может сидеть не более двадцати четырех человек, а встреча происходила в ресторане самой лучшей гостиницы Калькутты, то в большом зале были сервированы четыре стола. За каждым столом сидело по двадцать четыре «персоны», как будто это были четыре разных компании. Вместе с тем, по сути дела, происходил один общий обед.

Официанты в длинных белых костюмах с цветными широкими поясами, в немыслимо высоких разноцветных шапках, подавали национальные блюда.

Индийская пища очень вкусна. Но все кушанья так наперчены, что с непривычки на глазах выступают слезы. Постепенно мы привыкали к острым национальным кушаньям и с любопытством ждали каждое новое блюдо. Официанты подносили стаканы с простой водой, с различными соками — ананасным, лимонным, томатным.

14 января 1951 года у нас был своеобразный день отдыха, и мы решили осмотреть калькуттский ботанический сад. По нашим понятиям была зима, но растительный мир Индии и в январе оказался богатым и пышным, правда не в такой степени, как после муссонов, проносящихся летом. И все же ботанический сад произвел на нас большое впечатление. Мы видели знаменитое дерево баньен, занимающее огромную площадь. Это дерево обладает необычным свойством: ветви от центрального ствола, словно вытянутые руки, расходятся в стороны на десятки метров, от них отрастают вниз и опускаются плотные корни, которые впиваются в землю и поддерживают гигантски разросшееся дерево. Огромное фантастическое «здание» баньена все продолжает расширять свои владения новыми и новыми «корнями», спускающимися от мощных ветвей. Это дерево давно «ушло» за границы парковых аллей.

В ботаническом саду много красивых пальмовых дорожек, обсаженных цветами самых диковинных форм и окрасок.

Здесь масса отдыхающих, целые семьи приезжают сюда на автомобилях и автобусах. На траве раскладывают небольшие коврики, приезжие располагаются на них лежа и сидя, закусывают, заводят патефоны, веселятся. Всюду встречаешь детвору с удивительно красивыми глазами и подмазанными ресницами, — таков обычай (это делается из гигиенических соображений: особая тушь предохраняет детей от глазных заболеваний). Большинство гуляющих одето в национальные костюмы: женщины — в сари, мужчины — в белые одежды. На фоне зелени и цветов это создает необычайно колоритную картину.

Ботанический сад расположен вдоль рукава Ганга, и отсюда виден порт со множеством различных судов: от больших пароходов до галер и маленьких весельных лодок.

Возвращаемся домой узенькими улочками. Вдоль домов с правой и с левой стороны стоят и сидят продавцы, торгующие самыми различными товарами. Слышны звуки народных инструментов — флейты и барабана. По мостовой бегут рикши, проносятся автомобили.

Идут бородатые жрецы. Их полуголые тела вымазаны глиной. У них разрисованы лбы и руки, волосы пучками завязаны тесьмой, в руках — длинные палки.

Продавцы зазывают покупателей. К вечеру они сидят с электрическими лампочками, а торговцы победней перед собой держат фонари.

Вечером мы приглашены в Общество друзей Советского Союза. Поднимаемся на четвертый этаж по лестнице с большими пролетами. На последнем лестничном марше пришлось шагать буквально по грудам сандалий. Ступеней не было видно. Обычно все входящие в дом снимают обувь.

В зале на ковре сидит более двухсот человек. Нас встречают дружескими приветственными возгласами и тотчас надевают на шеи гирлянды из роз.

Рады присутствию здесь композитора Салил Чоудхури с его замечательным хором. Участники хора, узнав, что нам понравились их песни, решили доставить удовольствие своим советским друзьям и сами пришли на эту встречу. Раздаются звуки уже знакомой и любимой мною песни, посвященной объединению и миру. Когда хор подхватил припев, я не выдержал и стал подпевать полным голосом. Это вызвало восторг присутствующих. По нашей просьбе эту песню повторили, и все мы пели ее хором.

На стенах зала висят большие картины. На одной из них изображен В. И. Ленин в кругу революционных петроградских матросов. Рядом — большой портрет И. В. Сталина. На многочисленных стендах приведены цитаты из речей И. В. Сталина и В. М. Молотова. Висит цветной плакат, посвященный борьбе за мир. Белый голубь на нем нарисован в индийском стиле. И сюда, в далекую Индию, долетел этот крылатый посланец мира. На другом плакате — война с ее ужасами, бомбы, падающие на окровавленные головы индийцев.

На стенах зала развешаны фотографии виднейших деятелей искусства Советского Союза: К. Станиславского, И. Москвина, многих других. Приятно было видеть такие знакомые лица здесь, в Индии, и в столь необычной аудитории.

Индийские друзья просят почитать что-нибудь. Я читал стихи прогрессивного австралийского поэта Врепонта, посвященные борьбе за мир. Затем, посоветовавшись с товарищами, решил прочесть басни Крылова. Но перед этим нужно было рассказать содержание басен. Многие слушатели говорили потом: «Мы прекрасно все поняли. Мимика, жест, музыка русского языка, язык вашего доброго сердца очаровали нас, донесли до нас содержание басни».

Из зала — мы это ощущали — шла волна симпатии, любви к представителям советского народа. С чувством большого удовлетворения от этой сердечной встречи возвращались мы домой.

На следующее утро к нам пришли двое крестьян, членов Общества, с которыми мы виделись накануне. Один из них сказал:

— Мы очень бедные люди. Но нам хотелось бы что-нибудь подарить вам. Мы посоветовались в деревне со стариками и решили, что вы не обидитесь и на такой вот простой подарок.

Бенгальские крестьяне развернули газетную бумагу и достали маленькую корзиночку. В ней находились бананы, помидоры, огурцы, мандарины, апельсины. Это были муляжи, искусно сделанные из глины и раскрашенные народными мастерами — бенгальскими кустарями.

— А вот это, — сказали они, — это благородный плод манго. Его нам дарит земля Индии. Плод манго просим вас передать товарищу Сталину, великому вождю человечества.

В трогательных словах крестьян чувствовалась огромная любовь индийского народа к И. В. Сталину.

— Обязательно передайте, пожалуйста не забудьте передать. Для нас это очень важно, — повторяли они.

Я обещал выполнить их просьбу и рассказал крестьянам о всенародном чествовании товарища Сталина в Москве, в Большом театре, в день семидесятилетия вождя, о многочисленных подарках, которые были присланы Иосифу Виссарионовичу из разных стран мира. Я сказал, что все эти подарки не разместились бы на самой большой площади Калькутты и что часть их выставлена в двух больших музеях Москвы.

Мы тепло попрощались с индийскими крестьянами, попросив передать наш привет и благодарность их односельчанам.

В одной из студий для нас устроили просмотр фильма «Обездоленные» талантливого прогрессивного режиссера Нимай Гхоша. Когда фильм был готов, режиссеру пришлось сильно сократить его, и несмотря на это, картина все же не вышла на экран.

Фильм «Обездоленные» — настоящее реалистическое, волнующее произведение. Правдиво и страстно режиссер рассказывает в нем о дружбе между мусульманами и индусами, живущими в одной из деревень Пакистана. В поте лица своего крестьяне обрабатывают землю, трудятся там, где веками трудились их деды. Но вот Индию делят на Индостан и Пакистан. Индийские крестьяне вынуждены покинуть свою родину. Какие-то подозрительные личности сулят им «златые горы» в Калькутте, жилье, работу. И бедняки соглашаются покинуть свои хижины. Семья героя фильма уже готовится к переселению, как вдруг отца арестовывают по доносу. Несчастная мать, ожидающая ребенка, вынуждена тронуться в путь без мужа, так как уезжают все ее односельчане-индийцы.

Крестьяне впервые в своей жизни садятся в поезд, все кажется им диковинным и необычным. Но вот и Калькутта. Они выходят из вагонов и, чтобы не затеряться в толпе, крепко держатся друг за друга, образуя своеобразную ленту. Их глазам предстают ужасные картины: на вокзале всюду лежат полуголые несчастные люди, такие же обманутые бедняки, как и они, согнанные с насиженных мест. Они не знают, что политику раздора сеют англичане, заинтересованные в подавлении, в обнищании народа.

Женщина влачит жалкое существование. Она не может найти работу, жилье. Наконец ей удается пристроиться в пролете какой-то лестницы. Она начинает плести корзины из прутьев, чтобы заработать гроши на пропитание. Но ее прогоняют с лестницы. И снова женщина под открытым небом. Крестьянка должна стать матерью, она попадает в родильный дом. Бездомная и голодная жизнь отражается на родах. Они проходят очень тяжело, и врачи сомневаются, можно ли спасти жизнь матери. В это время героя фильма выпускают из тюрьмы. Он едет в Калькутту, ищет свою жену. Наконец он находит ее. Она при смерти. Умирая, она передает своему мужу новорожденного младенца…

Так завершается трагедия простой крестьянской семьи, разоренной невыносимым укладом, который создали английские колонизаторы, подстрекающие на вражду индийцев и мусульман.

На нас фильм произвел огромное впечатление. Ведь мы сами видели в Бомбее и Калькутте тысячи таких семей, живущих на улицах, под пролетами мостов, в наспех сложенных из прессованных листьев хижинах.

Разорение, нищету, несчастье принесла народу Индии эта проклятая политика английских империалистов. Сколько горьких слов о ней, сколько справедливых и гневных укоров мы слышали и от представителей индийской интеллигенции и от простых людей, с которыми нам приходилось встречаться во время нашего сорокадневного пребывания в Индии!..

В фильме «Обездоленные» играют не только профессиональные актеры, но и настоящие беженцы-крестьяне, с которыми работал режиссер Гхош.

Режиссер рассказал нам о том, как он снимал одну старуху вдову. Крестьянку пригласили исполнить небольшую эпизодическую роль. Гхош репетировал с ней около двух недель. Старуха внимательно слушала режиссера и выполняла все его задания. Но когда он стал объяснять ей, как сказать горькие слова о своей родине, которую ее заставили покинуть в результате политических махинаций, она ответила:

— Я люблю тебя, как сына, и со вниманием выслушиваю все твои указания о том, как я должна вести себя перед этим аппаратом. Но не учи меня тому, что должна переживать женщина, оставшаяся без родины, без своей священной земли. Это я знаю и без тебя… Слишком много горя пережили и я и миллионы таких же простых людей, согнанных со своей земли!..

— И эта старая крестьянка, — сказал режиссер, — своими собственными словами, лучше, чем было в сценарии, с такой естественностью и убедительностью произнесла перед киноаппаратом свой монолог, что все мы, профессиональные работники, были потрясены.

И действительно, с экрана раздаются простые слова исстрадавшегося человека. Это не слова сценария, это вопль женщины, голос измученного, гневного сердца.

Фильму и работе режиссера Гхоша мы дали самую высокую оценку.

Калькутта — единственный город в Индии, в котором имеется пять драматических театров, работающих круглый год. Пять театров на огромную страну, насчитывающую более 325 миллионов населения! Не горькая ли это ирония? Вот плоды многолетнего империалистического господства Англии в этой стране: пять театров, не имея никакой поддержки, влачат самое жалкое, почти нищенское существование, несмотря на подлинный энтузиазм режиссеров, актеров, художников.

Мы едем в театр, руководимый актером и режиссером Бхадури. Большой, мрачный зал со скамьями. На потолках вентиляторы. Зал наполовину пуст. И это один из лучших драматических театров Калькутты! Как не похож он на роскошные, из белого мрамора, дворцы кинотеатров, в которых идут американские и английские фильмы.

Сегодня здесь играют пьесу «Сароши». Иногда нам трудно следить за спектаклем при тройном переводе с хинду на английский и с английского на русский язык. Но превосходная игра помогает понять все происходящее на сцене. На раздвигающихся декорациях нарисован пейзаж индийской деревни. В следующей картине декорация раздвигается и изображает уже комнату помещичьего дома. В пьесе рассказывается о помещике, ведущем разгульный образ жизни, притесняющем крестьян, требующем с них непосильный налог. Помещик безжалостно передает полицейским голодных крестьян, не выполнивших кабальных обязательств.

Главную роль разгульного помещика играет сам Бхадури. Он играет превосходно, свободно чувствует себя на сцене и своим исполнением буквально захватывает весь зрительный зал. С большим напряжением зрители следят за развитием действия, за поведением героя, за его жестами, великолепной мимикой. Актер точно и выразительно доносит до зрителей идею произведения, играет в предельно реалистической манере, подкупающей простого зрителя, понятной ему.

Остальные исполнители, ученики Бхадури, тоже играют с большим профессиональным блеском. В диалогах и монологах чувствуется умение актеров общаться друг с другом. Можно проследить четкую, ясную мысль, которой подчинена общая идея этой пьесы.

Спектакль перемежается интермедиями. Они проходят на авансцене и изображают то нищих, идущих в храм бога Шивы, то его служителей — браминов. Молящиеся исполняют песнь, посвященную богу, немного критикуют его, а он, размалеванный, приплясывая, слушает верующих.

В антрактах выходим во двор покурить. Нам рассказывают, что Бхадури был преподавателем английского языка, но увлекшись драматическим искусством, бросил свою профессию и целиком посвятил себя индийскому театру. Эту пьесу его труппа играет с 1927 года. Пьеса имеет успех у зрителей. Она прошла уже более двухсот пятидесяти раз.

Антракт заканчивается. Действие пьесы происходит теперь в храме. Зрительный зал живо реагирует на высказывания героя, отвечающего брамину. Народ не очень-то долюбливает их и весело откликается на остроумные реплики героя, спорящего со священнослужителем.

В финале спектакля герой умирает в мучительных страданиях. Почему-то он напомнил мне великого Бориса Щукина, с такой потрясающей силой передавшего в своей игре кончину Егора Булычева. Индийский актер Бхадури — безусловно большой мастер, владеющий огромным искусством воздействия на зрителей.

После спектакля за кулисами нас уже ожидали все работники театра. Искренне мы поделились с ними своими впечатлениями. Но Бхадури боялся, что это только вежливые комплименты, ибо ему редко приходится выслушивать похвалу. Мы сделали и некоторые критические замечания. Выяснилось, что артисты играют свои спектакли всего два-три раза в неделю. Зрителей в театре бывает не очень много. Во всем чувствуется неприкрытая бедность — и на сцене и в других помещениях. Театр Бхадури давал полное представление о том, в каком бедственном положении находится в Индии драматическое искусство. Талантливейшие индийские артисты, не получая никакой помощи, все же понимают свое высокое культурное призвание и работают, иногда не получая никакого вознаграждения А ведь при поддержке они, благодаря своим дарованиям и исключительному мастерству, могли бы умножить славу талантливого народа и в области искусства. Но английские колонизаторы и здесь приложили свою лапу, тормозя развитие замечательных народных дарований.

И как завидовали нам индийские артисты, когда мы рассказывали, что, наравне с десятками тысяч кинематографов, в Советском Союзе имеется около восьмисот театров! Они сосуществуют с кинематографией и взаимно обогащают друг друга. И кино и театры в СССР находятся на государственном бюджете, получая всестороннюю поддержку и помощь государства.

Нас одолевают корреспонденты калькуттских газет. То и дело происходят пресс-конференции. У журналистов множество вопросов, они держатся с видом заговорщиков, стремясь нас «подловить» на чем-то. Они задают, по их мнению, «каверзные» вопросы (об этом сами же пишут!).

Наши ответы, казалось, вполне удовлетворили корреспондентов. Но вдруг раздается вопрос:

— Зачем вы приехали в Индию?

— Нас пригласили Комитеты по проведению кинофестивалей советского фильма в Калькутте и Бомбее. Мы приехали по их приглашению.

— А смогут ли приехать в Советский Союз представители индийских киноработников, другие деятели искусства?

— Безусловно. Мы будем счастливы приветствовать у себя в Москве, в Ленинграде и других городах лучших представителей вашего прогрессивного искусства.

Вопросы исчерпаны. Корреспонденты благодарят нас за всесторонние, обстоятельные и искренние ответы…

Едва закончив беседу, торопимся на прием в Индиан-фильминститут. Здесь собрались актеры-«кинозвезды», ведущие режиссеры, владельцы крупнейших студий. Эта организация хотела бы по нашему образцу открыть у себя в Индии большой институт кинематографии для подготовки режиссеров, актеров, операторов. Сидим за столом, пьем чай с молоком. Актеры и актрисы ухаживают за нами, угощают национальными сладостями. Нам рассказывают о тяжелом положении большинства индийских киностудий. В словах актеров и режиссеров — тревога за свою национальную кинематографию, горечь и обида за свое бессилие что-либо изменить.

— Киноискусство Индии, — говорит мне мой сосед, один из виднейших режиссеров, — находится в тупике, переживает большой производственный кризис. Многие индийские владельцы студий терпят крах, разоряются, к большому удовольствию иностранных фирм, заполнивших наши экраны своей продукцией. Низкое качество большинства индийских фильмов обусловлено невероятной спешкой. Постановка картин осуществляется людьми, не обладающими ни художественным вкусом, ни талантом, но зато располагающими большой мошной. Кинодельцы-финансисты, приглашая режиссеров для постановки того или иного фильма, присматриваются к их работе в студии и потом решают, что создать картину не так — уж трудно, и сами начинают ставить фильмы! Легко догадаться, что из этого получается.

В киностудиях существует масса ненормальных явлений, с которыми все же мирятся и «продюсеры» и творческие работники. Так, например, нередко ведущий киноартист или актриса получает свою роль от режиссера и впервые знакомится с ней в день съемки фильма, часа за два-три до того, как актер должен появиться в студии перед киноаппаратом.

Мы не поверили, когда нам об этом рассказывали. Тогда нам показали «Фри Пресс Джорнэл» от 22 мая 1950 года, в котором мы прочли, что известнейшая индийская киноактриса-звезда» Налини Джейвант на страницах журнала протестовала против таких «порядков», сетуя, что в подобных условиях трудно создать художественный образ. Она же писала, что то или иное решение творческой задачи — мизансцены или трактовки образа — режиссер чаще всего принимает непосредственно на съемках, в студии…

Очень часто, по словам Налини Джейвант, для исполнения песенок в фильме приглашают певицу, чей голос и манера пения совершенно не соответствуют облику героини, и «образ непоправимо раздваивается».

Бичом индийского кинопроизводства является нехватка квалифицированных киноартистов. Художественных институтов, готовящих артистов для кино, в Индии не существует, крупных актеров переманивают, за ними гоняются. Поэтому «кинозвезды» зачастую одновременно снимаются в четырех-пяти фильмах!

Несмотря на нехватку артистов, существует колоссальная, ни с чем несравнимая разница в оплате«кинозвезд» и рядовых актеров, с которыми, кстати сказать, никто не работает, — некогда! «Звезды» получают огромные оклады, а рядовые актеры зарабатывают гроши. Эти люди снимаются не более десяти дней в месяц, получая три рупии за съемку, — сумма, которой не хватает даже на дневное пропитание…

Жизненно необходимой для индийской кинопромышленности является и проблема снабжения пленкой. Ее приходится привозить из Англии и США, и иностранные фирмы тем самым имеют возможность «регулировать» и самое производство и прокат индийских фильмов, всячески тормозя их. Развитие цветного кино также задерживается из-за того, что нет цветной пленки. Цветные фильмы поэтому снимаются в очень небольшом количестве, по американскому методу, на американском негативе. А пленку для проявления и печатания копий индийские студии посылают в… Голливуд! Американцы не хотят продать «секрет» обработки цветной пленки.

Все эти обстоятельства вместе взятые порождают беспокойство в среде индийских кинематографистов за дальнейшее существование отечественного кино.

Нас расспрашивали о принципах планирования советского кинопроизводства, об организации работы студий, подготовке молодых творческих кадров, о связях с писателями и сценаристами, о том, как заказываются сценарии, сколько времени ставятся фильмы, о том, каковы взаимоотношения театра и кино.

Индийские режиссеры и актеры были поражены, когда узнали, что у нас нет «кинозвезд» в их понимании, что артистов для исполнения ведущих, да и не только ведущих ролей режиссеры могут пригласить из Театра киноактера (они были весьма удивлены существованием такой организации!) и любого театра. Мы рассказывали, что перед началом постановки фильма у нас снимаются пробы артистов в больших эпизодах, чтобы проверить, насколько исполнитель данной роли понимает творческую задачу в раскрытии образа в целом. Наш рассказ о том, что на одну и ту же роль иногда пробуется несколько артистов, ошеломил индийских кинодеятелей!

Только огромная природная талантливость индийского народа, многих его деятелей кинематографии, не имеющих специального художественного образования, позволяет им все же создавать иногда настоящие, большие произведения реалистического киноискусства. Но, увы, не всякие из этих фильмов появляются на экранах самой Индии. Например, фильм «Дети Индии», который наши зрители видели года три тому назад на экранах страны социализма, в Индии был запрещен.

Беседа подходит к концу. Начинается новый просмотр. Смотрим на экран и с болью думаем о том, как убийственно сказывается на творчестве некоторых талантливых индийских кинохудожников тлетворное влияние Голливуда.

«Исторический» фильм о борьбе индийцев с англичанами, происходившей около ста лет тому назад, подан как цепь веселых приключений. Англичане едут на пароходике и на палубе поют песенку под аккомпанемент джазовой музыки; при этом режиссер крупным планом показывает аккордеон.

На экране фрагменты какого-то мистического фильма. Герой картины человек с безумными глазами, методически бьет по голове свою жену, истязает ее, потом убивает. Он заколачивает труп в ящик и увозит куда-то в автомобиле. В квартире сумасшедшего по ночам внезапно распахиваются окна и двери, завывает ветер, перед убийцей появляется скелет покойной жены, и ее костлявые руки начинают душить преступника… Черт знает, что такое! Форменный бред! Вот до чего доводит подражание американской кинопродукции. С трудом смотрим эти фильмы. Только вежливость удерживает нас в зрительном зале.

Просмотр закончился, нас обступают актеры, участники этих фильмов. Каждому из них нам хотелось бы сказать теплые, добрые слова и выразить свое соболезнование, что им, талантливым людям, приходится сниматься в такой дребедени.

Смущенно улыбаясь, ко мне подошел актер, игравший садиста-убийцу, и сказал, словно оправдываясь:

— А жизни я совсем не страшный и ни злой, как на экране; просто приходится играть все, что поручает директор студии…

Отвечая на вопросы индийских артистов, говорим, что подобные мистические, садистские и прочие фильмы наш народ просто не стал бы смотреть. Советские люди — люди здоровые, жизнерадостные и любят реалистические произведения искусства, отражающие подлинную жизнь.

Покидаем зал, спускаемся по лестнице в вестибюль кинотеатра, сияющий зазывными огнями. На стенах вестибюля огромные рекламные щиты. На одном — гигантская горилла, несущая на руках красавицу-героиню, на другом — бандиты в масках совершают нападение не то на банк, не то на какую-то контору…

Трудно творить в атмосфере такой духовной отравы, разлагающей и развращающей народ. Но зная многих деятелей индийского кино, мы верим, что они еще покажут себя и создадут произведения, достойные своей великой страны…

Хотим познакомиться с жизнью бенгальских крестьян и едем за шестьдесят-семьдесят миль от Калькутты. Машина поворачивает с шоссе, делает несколько сот метров по проселочной дороге, и мы у первой индийской деревни. Неподалеку протекает арык. Через него перекинут узкий бамбуковый мостик. Длинные толстые палки бамбука образуют настил и перила. По мосту, прогибающемуся под тяжестью человека, проходят женщины. Идут они уверенно, спокойно, не шелохнутся, на головах у них сосуды с водой. Ступаю на мост и я. Но чувствую, что он прогибается от моего веса, и цепляюсь за перила, боясь упасть в воду. Мальчики и девочки, собравшиеся на берегу, смеются, глядя на меня…

У индийских девочек, как и у взрослых женщин, в ноздре дырочка, и в нее продета запонка, у богатых — золотая с бриллиантом, у бедных — медяшка. Дети облепили нас, с любопытством разглядывают иностранцев. Тут же маленькая девочка лет шести держит у себя на бедре ребенка, так же как и взрослые женщины.

Го тут, то там оригинально сложенные стога соломы, напоминающие хижины. Вокруг высокие кокосовые пальмы. В канавках, похожих на наши среднеазиатские арыки, мелькает рыбешка. На стогах соломы сидят большие птицы, вроде аистов, отличаются они только разными оттенками и окраской. Пролетают и шумят на деревьях крошечные колибри — синие, голубые, зеленые, красные.

Наше внимание привлекает полуголый индиец-рыбак. В руке он держит сеть, распластывает ее, как большой шатер, и постепенно погружает ее в воду. Он выжидает несколько минут, потом медленно вытягивает сеть. Если попалось две-три рыбки, он счастлив, кидает в горшок, который плавает тут же на воде.

Любуемся красивыми пейзажами с рисовыми полями и пальмовыми рощами, которым поклоняются крестьяне, как божеству.

В деревне среди индийцев живет крестьянин-мусульманин. Старик не захотел покинуть свою родную землю при разделе Индии. Но если англичанами будет спровоцирована новая резня, мусульманин должен будет бежать и скрываться, чтобы спасти себе жизнь.

Жарко, хочется пить. Нам предлагают самый гигиенический напиток — кокосовый орех. Молодой крестьянин, одетый в лохмотья, радушно приносит несколько больших тяжелых орехов. Он точит топорик, чтобы обрубить верхушку каждого из них. Острым топором он отсекает кусок ореха. Я беру орех и из небольшой дырочки пью прохладную кисло-сладкую, несколько вяжущую жидкость.

Влаги в Западной Бенгалии хватает надолго. Земля здесь плодородная. Дожди наполняют канавы и водоемы до предела. Наши друзья говорят, что здесь по вечерам пары́ низким слоем расстилаются по земле, — получается так, что выше пояса ваше тело сухое, а ниже — влажное, словно от дождя.

Деревня в Западной Бенгалии

Крестьяне говорят, что можно было бы снимать не меньше трех хороших урожаев в год. Но обрабатывать землю нечем, нет никаких сельскохозяйственных машин. Да и главное — земли у крестьян нет: они арендуют ничтожно маленькие части полей и большую часть урожая отдают посреднику, который сам снимает землю у помещика и расплачивается с ним тоже натурой, выговаривая себе, разумеется, большой куш за счет крестьян.

Старик крестьянин качает головой и что-то говорит переводчику. Тот смущается и не хочет переводить. Мы настаиваем. Тогда переводчик, едва удерживаясь от смеха, рассказывает, что старик неприличными словами ругает и своих помещиков и англичан с американцами, говоря, что от тех и других идут все беды для индийского народа.

Старик прав. Крестьяне могли бы снимать в здешних краях минимум три урожая в год и жить сыто, без систематических голодовок, уносящих миллионы жизней.

Но агротехника в Индии самая примитивная. Это слово, пожалуй, даже и не подходит к определению того способа обработки земли, который мы видели в Бенгалии.

Английские колонизаторы всеми способами тормозят развитие сельского хозяйства в Индии. Им выгоднее, чтобы крестьяне собирали ничтожные урожаи и находились в постоянной зависимости от помещиков. Кстати сказать, по Индии мы проехали на автомобиле тысячи миль и за все время лишь на одном, разумеется помещичьем, поле видели трактор. Зато мы часто видели даже не соху, а какую-то палку без металлического наконечника, которой крестьяне взрыхляют землю. Неудивительно, что с февраля-марта в Индии обычно начинается страшный голод. И тогда-то американские и английские империалисты начинают диктовать свои условия индийскому правительству. Впрочем, в 1951 году большую поддержку трудящимся Индии оказало советское правительство, бескорыстно направив в эту страну пароходы с хлебом.

Наше пребывание в Кулькутте заканчивалось. Все же мы успеваем побывать в гостях у одного прогрессивного режиссера, с которым мы подружились. Пришли его братья и много других родственников. Собралось и несколько представителей Комитета по проведению фестиваля советских фильмов. Для нас был приготовлен специальный концерт известного классического музыканта-мусульманина.

Мы вошли в дом, поздоровались с хозяином и его родственниками, и нам на память подарили несколько небольших национальных игрушек. Затем всех пригласили во дворик, покрытый сверху большим тентом. У задней стены соседнего дома возвышалась небольшая эстрада. На ней, поджав под себя голые ноги, сидел певец в коричневой барашковой шапочке и черном национальном сюртуке, окруженный тремя музыкантами. Певец подал мне свою пухлую руку. У него были закрученные кверху пышные усы. На рубашке, вместо пуговиц, сверкали бриллиантовые запонки.

Артист настраивал инструмент, напоминающий небольшие гусли. Рядом с ним сидел темнолицый, в белой одежде барабанщик, а по другую руку с маленькой фисгармонией расположился еще один артист.

Когда приготовления были закончены, мусульманин-певец ударил по струнам «гуслей» и сипловатым голосом начал выводить минорную мелодию. Музыкант, сидевший позади у басового инструмента, тихонько ударял по струнам. Раздавался звук, похожий на жужжание пчелы. Правой рукой он перебирал струны, изящно и мягко жестикулируя левой, словно дополняя музыкальный замысел пластикой. Когда голос певца повышался до верхних нот, сидящий по соседству с ним музыкант сразу же начинал его имитировать, играя на маленькой фисгармонии.

Я обратил внимание, что певец импровизирует, так как аккомпанирующий ему инструмент попадает в эту тональность на несколько секунд позже, а иной раз и не попадает совсем, а торопится подхватить мелодию.

Потом певец перешел на другой ритм — более четкий. И барабанщик, смотря ему в глаза, ударял по барабану то пальцами, то ладонью, то снизу, то сверху, ставил барабан на пол, поднимал его. Певец был безусловно одаренный человек. Несмотря на свою странную для нас манеру исполнения, он доставил нам огромное наслаждение.

Начался прощальный ужин. Звучат трогательные речи представителей Комитета фестиваля. Мы благодарим за радушие и гостеприимство, которыми нас окружили в Калькутте деятели искусства Индии и представители прогрессивных организаций.

Рано утром на аэродроме нас провожает множество новых друзей. Начинается посадка в самолет. Последние рукопожатия.

Нам машут руками. Последний привет… Мм летим в Бомбей.

Вдали вырисовывается цепь гор Вихнея, где веками поработали ветер и дождь, создавшие то высокие остро-конечные башни, то подобие стен. А вот на вершине как будто высечено какое-то здание. Эти причудливые, волшебные горы прикрывают Бомбей с востока.

Самолет идет на посадку. Среди встречающих представители четырнадцати прогрессивных индийских организаций. Опять венки из роз. Обряд заканчивается, когда все четырнадцать «ожерелий» надеты на нас. Они закрыли нам рты, и когда мы отвечали на приветствия — казалось, наши голоса идут откуда-то из глубины, сквозь необычайный фильтр из роз. Было душно в этот январский день, и аромат чудесных, свежих цветов кружил головы. Сказывалась и усталость от сравнительно продолжительного полета.

Бомбей более европеизирован и фешенебелен, чем Калькутта. В европейской части Бомбея огромные, многоэтажные дома, гостиницы с искусственным климатом, большие магазины с зеркальными витринами и зазывающей рекламой, здания правительственных учреждений, фирм, банков, университетов и школ. В зелени садов утопают особняки индийских богачей и английских колонизаторов.

В Бомбее живет много выходцев из Ирана. В большинстве своем они занимаются крупной торговлей и ростовщичеством. Основное же население Бомбейской провинции — марихи. В Бомбее сосредоточены многие десятки крупных текстильных и кожевенных предприятий, подавляющее большинство которых принадлежит англичанам, а другие, маскируясь индийскими названиями, по существу тоже принадлежат английским пред-нанимателям с какой-то долей участия национального капитала.

К сожалению, из-за ограниченности времени и главным образом занятости делами фестиваля нам не удалось познакомиться ни с фабриками этого «индийского Манчестера», как называют Бомбей, ни с бытом и положением индийских рабочих. Впрочем, резкий контраст между европейской частью Бомбея и его рабочими окраинами, занимающими более половины города, достаточно красноречиво и убедительно говорит о том, как живут здесь рабочие…

Днем была назначена первая большая пресс-конференция с журналистами Бомбея. Нас пригласили в губернаторский павильон Крикет-клуба, помещающийся в огромном стадионе. Здесь же шикарный ресторан, посещаемый знатью. Трибуны стадиона с удобными креслами имеют навесы Этот стадион предназначен главным образом для игры в крикет, пользующейся большой популярностью среди местной знати.

По краям поля — трек. Сейчас там тренируются велосипедисты. Они приготовились у старта, раздается выстрел пистолета, и спортсмены мчатся по кругу. Публики на стадионе почти нет, трибуны пусты.

Поднимаемся на верх стадиона, в небольшой зал. Там приготовлены столы и кресла, нас ждут представители бомбейской печати, деятели индийской кинематографии.

Вице-председатель Комитета по проведению фестиваля советских фильмов в Бомбее кинопромышленник г. Вадия представил нас журналистам. Нам с Пудовкиным стали задавать многочисленные вопросы.

Мы говорили о подлинной демократии, существующей в нашей стране, о содружестве многочисленных наций, больших и малых, пользующихся одинаковыми правами, о расцвете культуры и искусства в советских республиках.

Количество вопросов все увеличивалось. Что такое социалистический реализм? Каковы взаимоотношения режиссера и актера? Могут ли актеры сыграть в кино и театре именно те роли, которые им хотелось бы, или приходится играть то, что им предлагают?

Большой интерес вызвали наши рассказы о проблемах кино и театральной драматургии, о заказе новых произведений и т. д.

Пресс-конференция прошла с большим успехом и была широко отражена в печати.

О нашем пребывании в Бомбее очень много писалось, тогда как в Калькутте печать хранила заговор молчания, давая лишь небольшие информации.

Мы уходили, продолжая беседовать с корреспондентами и деятелями искусства. Наши ответы их особенно интересовали потому, что Бомбей является крупнейшим в Индии центром киноиндустрии.

Позже в честь советской делегации и нашего посла был устроен прием у одного из членов Комитета по проведению кинофестиваля г. Бха-Бха, родственника и соучастника в делах индийского миллионера Та-Та.

На приеме присутствовали председатель Комитета судья Чагла, многие члены Комитета, брат хозяина, ученый Бха-Бха, сестра премьер-министра Кришна Неру, представители многих киностудий.

Г-н Бха-Бха живет в роскошном особняке. Он показал нам большую коллекцию редчайших произведений искусства, много картин. Завязалась непринужденная беседа, нам опять задавали множество вопросов о советском театре, кино, о жизни в Советском Союзе. Одна общественная деятельница спросила, ставятся ли у нас пьесы Шекспира? Я ответил, что перед отъездом в Индию в ленинградском Театре драмы им. Пушкина начал работать над образом Мальволио в комедии «Двенадцатая ночь». Огромное впечатление на всех произвели мои слова о том, что Советский Союз является второй родиной Шекспира, что наш народ любит произведения великого драматурга, что у нас они ставятся чаще, чем в самой Англии, и исполняются примерно на сорока языках народов Советского Союза.

Один член Комитета, внимательно слушавший мой рассказ, подошел и спросил:

— Скажите, пожалуйста, у вас все такие сердечные люди?

Нам не трудно было ответить на его вопрос, потому что он касался не столько нас, сколько нашего народа — качеств русского, советского человека: его доброты, трудолюбия, гостеприимства, горячего сердца и искреннего стремления к миру со всеми народами. Мы оба хорошо знаем эти качества и потому могли ответить обстоятельно. Выслушав нас, гость воскликнул: «Ну, тогда у нас должна быть вечная дружба с Советским Союзом!»

Впоследствии наши новые знакомые, индийские деятели искусства, говорили нам: мы просили, чтобы в Индию приехали именно Пудовкин и Черкасов. Но ведь вместо них могли командировать кого-нибудь другого. Однако приехали те, кого мы просили. Мы поражены тем, что каждый в Советском Союзе имеет свою индивидуальность, что люди не подстрижены под одну гребенку, как об этом часто пишут у нас в Индии.

Возвращаясь домой после приема, мы решили заехать посмотреть берег Аравийского моря, бухту «Ворота в Индию» и иллюминированные корабли, так как был День индийского флота. Издали, с набережной, мы увидели два небольших иллюминированных военных корабля. Я ожидал большего, привыкнув в праздничные дни в Ленинграде, на Неве, наблюдать зрелища куда более внушительные и эффектные. Начал разглядывать контуры триумфальной арки «Ворота в Индию». Обходил ее со всех сторон, и когда узнал, что эти ворота выстроены в 1911 году англичанами, перестал рассматривать их. Немало богатств индийского народа они вы-везли через эти «ворота».

На другой день утром отправляемся осматривать окрестности Бомбея. Нас привозят в местечко Джуху. Тут находится популярный среди местного «высшего общества» ресторан, который могут посещать и индийцы. Оказывается, в этой стране до сих пор есть рестораны и пляжи, куда не пускают коренных жителей. Вход туда разрешен, видите ли, только европейцам, только «белым». С террасы ресторана видна небольшая полянка с подстриженным газоном. По краям стоят большие зонты, защищающие отдыхающих от солнца. В плетеных креслах перед столиками сидят мужчины и женщины в купальных костюмах. Большинство в синих очках, предохраняющих от палящего солнца, на женщинах кепи с темными козырьками. За некоторыми столиками — люди, бесцеремонно задравшие ноги. Ба, да ведь это американцы! Подобные картины я видывал и в Италии и во Франции…

Неподалеку от парка расположились фокусники, акробаты, индийцы с обезьянами. Они ждут только знака и сейчас же готовы показать любое представление. Сидят заклинатели змей с небольшими коробками. Они играют на дудках, время от времени похлопывают ладонью по крышке коробки, откидывают ее, и оттуда высовываются кобры. Рядом индиец на веревочке держит мангуста — это животное, среднее между крысой и белкой, с длинным хвостом. Мангусты защищают от нападения змей.

Некоторые индийцы на головах держат корзины с кокосовыми орехами. Может быть, кто-нибудь из отдыхающих захочет освежиться приятным соком кокосового ореха? Я обратил внимание, что на песке напротив террасы совершенно темный от загара индиец в коротких трусиках и в какой-то куртке делает акробатические движения. Он блестяще «крутит» боковое сальто без рук. Потом быстро крутится на одном месте, поражая своей ловкостью и отличной тренировкой. Сделав какой-нибудь трюк, акробат отдает честь, приставляя руку к непокрытой голове. Этому унизительному жесту их научили англичане, и в Индии весь обслуживающий персонал при встрече отдает «честь». Вслед за этим жестом акробат протягивает руку и просит подаяния.

В кинотеатре Эксцельсиор назначен торжественный митинг. Бомбейский комитет по проведению кинофестиваля советских фильмов пригласил на митинг премьер-министра Индии г. Неру.

Кинотеатр находится в центре Бомбея. Подъезжая к нему, мы увидели огромную толпу, которую едва сдерживают полицейские. Из окон окружающих домов высовываются головы любопытных. Царит необычайное оживление.

Подъезжает машина, и из нее выходит г. Джавахарлал Неру в сопровождении своих ближайших сотрудников. Премьер-министр одет в белый наглухо застегнутый сюртук, на голове у него белая полотняная шапочка. В петлице его сюртука красная гвоздика. Г-н Неру здоровается с послом Советского Союза К. Новиковым, который представляет ему Пудовкина и меня.

Направляемся на сцену. В центре развеваются государственные советский и индийский флаги. Председатель Комитета фестиваля судья г. Чагла под аплодисменты зрителей представляет собранию членов советской киноделегации. С краткими речами выступают представители Комитета фестиваля, киностудий. Затем несколько слов сказали В. Пудовкин и я.

Моя первая фраза о том, что нам, советским актерам и мне лично, никогда не приходилось призывать своих зрителей со сцены или с экрана к убийствам, грабежу, разврату и всякого рода насилию, была встречена зрительным залом взрывом аплодисментов.

— Советским людям, — говорил я, — чуждо чувство ненависти, расовой или религиозной нетерпимости. Наши народы живут благородными идеями мира, дружбы и глубокого уважения ко всем нациям, большим и малым.

И эти слова вновь были покрыты аплодисментами.

— Учась у своего народа, мы являемся в то же время его воспитателями, «инженерами человеческих душ». Мы с радостью отдаем свой труд советскому кино и театру, создавая произведения искусства, отвечающие думам и запросам своего народа. По фильмам, которые мы ставим, будущие поколения смогут изучать нашу великую Сталинскую эпоху, эпоху борьбы за счастье человечества во всем мире.

И снова зал гремел восторженными аплодисментами.

Митинг закончен. Мы прошли в вестибюль кинотеатра. Молодежь, окружив нас, просила дать автографы, и мы, по мере сил, писали, писали… Затем нас пригласили в бельэтаж кинотеатра.

Первым был показан отрывок из фильма Пудовкина «Жуковский». Переводили с русского языка через микрофон прямо из будки киномеханика. Потом началась демонстрация отрывков из картин, в которых я снимался за последние двадцать лет.

Демонстрация эстрадного танца «Пат, Паташон и Чарли Чаплин», который я вместе со своими друзьями исполнял в ранней молодости, вызвала в зрительном зале смех и аплодисменты. Так же весело восприняла публика отрывки из фильмов «Горячие денечки», «Дети капитана Гранта» и «Остров сокровищ». В последнем я играю одноглазого пирата Билли Бонса.

Когда же стали показывать эпизоды из фильма «Депутат Балтики», где я исполнял роль профессора Полежаева, сестра премьер-министра Кришна Неру спросила:

— Когда же появится мистер Черкесов в этом фильме? Ведь тут, кроме старика, никого нет…

С большим вниманием зрители просмотрели отрывки из фильмов «Петр Первый», «Ленин в 1918 году» и «Александр Невский». Последний фильм хорошо знаком зрителям Индии, так как он демонстрировался здесь в дни фестиваля.

В фильме «А. С. Попов» большое впечатление произвела сцена, когда в минных классах впервые в мире был принят сигнал аппаратом беспроволочного телеграфа.

Затем был показан отрывок из фильма «Мусоргский» — монолог Стасова на суде. Многие зрители и тут меня не узнали. Показ закончился отрывками из фильма «Иван Грозный», также уже знакомого индийцам.

Бомбейская печать посвятила нашему пребыванию в городе множество статей. Может быть, этому содействовало и то, что первый же публичный прием, который был организован Комитетом по проведению советского кинофестиваля, стал газетной сенсацией, так как этот митинг посетил премьер-министр, вернувшийся в тот вечер из Лондона.

Газета «Атом» по поводу гостеприимства, оказанного нашей киноделегации, писала, что наш приезд «уничтожит долларовый занавес», созданный вокруг Индии, и что теперь, как никогда прежде, «вашингтонские патриоты» совершенно растерялись. Советский кинофестиваль уничтожит все преграды, созданные между искусством и культурой двух великих добрососедских стран.

И дальше:

Президент Ассоциации индийской кинопромышленности г. К. Моди подтвердил стремление индийских киноорганизаций к укреплению культурных связей с Советским Союзом, заявив, что «советское киноискусство выполняет большую миссию в отношении нашей промышленности и нашего народа».

Бомбейская буржуазная печать вольно или невольно, но ясно и отчетливо выразила отношение к нам со стороны индийской общественности.

Одной из любопытнейших оказалась статья, напечатанная в журнале «Блиц ньюс мэгэзин» под названием «Итак… «красное пугало» — вовсе не пугало!!!»

И далее:

Далее журнал писал:

Вслед за этим абзацем в журнале была помещена моя фотография с подписью:

За сорок дней нашего пребывания в Индии нам немало пришлось выслушать гневных слов о деятельности «вашингтонских патриотов», как здесь саркастически принято называть американцев и англичан, а также сотрудничающих с ними индийских прихлебателей. Эти «вашингтонские патриоты» пытались сорвать и кинофестиваль.

Надо сказать, что как только в Индии стало известно, что в Калькутте и Бомбее организуются комитеты по проведению фестиваля советского фильма — а это было еще в сентябре 1950 года, — англо-американские круги, обеспокоенные ростом популярности советского искусства и, следовательно, страны социализма, начали бить тревогу. В комитеты по проведению фестиваля входили работники искусства, кинопромышленные круги, прогрессивные деятели и даже верховные судьи провинций, возглавлявшие комитеты. «Патриоты» разослали всем членам комитетов фестиваля специальные закрытые письма, брошюры, напечатанные на стеклографе, в которых предостерегали их от участия в проведении этого фестиваля. В этих письмах, наряду с потоками гнусной клеветы на Советский Союз, его народ и мирную политику, говорилось:

«Что вы делаете! Вы хотите пустить сюда, в Индию, коммунизм! Ведь то, что вам предлагают в советских фильмах, не искусство, а политика и пропаганда».

Но это «предостережение» не возымело действия, на которое рассчитывали империалистические клеветники. Несмотря на запугивания, индийские деятели не отказались от своего плана проведения фестиваля и приглашения в Индию деятелей советской кинематографии. Эти провокационные письма вызвали резкое осуждение со стороны самых различных кругов индийской общественности, в частности верховного судьи г. Чандера. Его сообщение о том, что «вашингтонские патриоты» стремились сорвать проведение фестиваля советского фильма, вызвало бурю негодования.

И еще — что чрезвычайно приятно было читать нам в газетах Индии, — это строки о том, что поездка представителей советского искусства доказала, что можно построить мост доброй воли и взаимопонимания между двумя великими народами.

И действительно, мы являлись посланцами советского народа в дружескую Индию, привезшими продемонстрировать свои произведения киноискусства и рассказать о мирном созидательном труде советского народа. И нам было очень радостно от сознания, что широкие массы Индии, ее прогрессивная интеллигенция и деятели искусства именно так и восприняли наш приезд.