В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы

Экспозиция

Когда я узнавал Амстердам и ходил по городу пешком, я мог легко себе представить наших героев на улицах города: так мало изменились проходы между домами XVI и XVII веков, мосты, район Зейдайк и набережные канала Гельдерсекаде. В Амстердаме история ощущается на каждом шагу, и моими экскурсоводами были настоящие знатоки города. Как и рубеж веков за 400 лет до того, 1990-е стали для Северо-Западной Европы годами расцвета. Так же, как и тогда, исчезла непосредственная угроза войны, границы открылись, и новые люди принесли, как у нас говорят, «мультикультурализм»: наступила эпоха глобализации. И, конечно же, развернулась Всемирная паутина. Когда мы зашли в Старую церковь в центре города, чтобы посетить могилу Якоба ван Хеймскерка, Бас Кист сказал мне, что он считает зимовку на Новой Земле «подстрочным примечанием» к европейской истории. На мой взгляд, это нечто большее. В конце концов, именно Виллем Баренц, Якоб ван Хеймскерк и Ян Хёйген ван Линсхотен были теми людьми, кто сплотил Нидерланды как нацию. В следующем столетии Голландия стала очень влиятельным на международной арене государством. Бас ответил: «Они прекрасно подходят на роль национальных героев, поскольку никак не связаны с колониальным прошлым. Возможно, именно потому, что мы знаем о них так мало, нам легко представлять их в благоприятном свете».

Амстердам и Война за независимость Соединённых провинций

Амстердам, находящийся в 170 километрах к северу от Антверпена, был одним из самых северных городов Испанской империи. Он располагался на болотистом берегу мелководного приливно-отливного залива Заудерзее. Спустя долгое время после обретения независимости следы испанского владычества всё еще чувствовались в языке и привычках амстердамцев. Католические и испанские корни можно проследить и в отчетах экспедиции: ее участники имели при себе испанскую валюту (реалы), ели кукурузный пудинг (Mazamorra) и дали нескольким местам испанские названия (например, Capo Baxo, Capo Negro). Во время зимовки в Благохранимом доме они праздновали сочельник Трех Волхвов (принятое в католической церкви название праздника Богоявления, 5 января), канун Сретения (1 февраля) и Жирный Вторник (канун Великого поста, 16 февраля). Историк Ян Карел Якоб де Йонге в 1872 году заметил, что сборник песнопений, найденный в Благохранимом доме, был католическим, а не кальвинистским. Перед тем как Амстердам вышел на сцену в 1580-х годах, Антверпен был центром жизни Северо-Западной Европы, мегаполисом XVI века, вдохновившим Питера Брейгеля на создание картины «Вавилонская башня». Но из-за религиозной напряженности, еще больше усилившейся в связи с началом войны, Амстердам и Антверпен отделило друг от друга нечто большее, чем просто физическое расстояние.[88][89]

Исторические Нидерланды (это слово означает «Нижние земли») много лет пребывали в состоянии войны, но политические изменения в мире – Франция и Англия вступили в войну с Испанией – ослабили давление на северные провинции. Города в Брабанте и Зеландии, к северу от Антверпена, были отвоеваны республиканскими войсками между 1590 и 1592 годами. Всё это произошло всего за несколько лет до того, как корабли отправились в Арктику. Капитан Эллин Карлсен в 1871 году писал в своем журнале, что, судя по его находкам, потерпевшие кораблекрушение были экипированы для войны. По всему зимовью лежали пики и алебарды, старомодные, но по-прежнему смертоносные, а также передовые для своего времени мушкеты с колесцовыми замками, их детали, мушкетные заряды и семисантиметровые ядра.

Остров Вайгач с проливами Карские Ворота и Югорский Шар на спутниковом снимке, сделанном 18 июня 2003 года. Карское море и Югорский Шар заполнены льдами

В 1585 году война с Испанией обошлась Нидерландам в 3,2 миллиона гульденов, а за последующие 30 лет расходы выросли в четыре раза, и это при том, что их несли меньше миллиона человек [Schama 1987]. Молодая нация лихорадочно искала источники дохода, чтобы покрыть нанесенный войной ущерб. Организаторами и участниками нидерландских морских экспедиций двигали экономические силы: «с одной стороны, стремление улучшить благосостояние страны, а с другой – неутолимая жажда и желание обеспечить собственное благополучие и накормить свои семьи» [L’Honoré Naber 1914, 28].

Исторические события отразились в топонимии Нового Света: на разных концах земного шара появились такие названия, как Стейтен-Айленд, Новая Зеландия, пролив Нассау, Оранские острова, Маврикий.

В последние десятилетия XVI века Амстердам стал бурлящим плавильным котлом, притягивающим к себе со всей Северо-Западной Европы предприимчивых и образованных людей, которых война согнала с родных мест. Наряду с земледельцами, строителями и моряками появились предприниматели, финансисты и интеллектуалы, которым суждено было возродить величие нации: Оливер Брюнель, Балтазар де Мушерон, Исаак Ле Мэр, Исаак Масса, Роберт Робертц ле Кан, Петер Планциус. Они предпочли перевести свой бизнес из Антверпена в Амстердам. Несмотря на Протестантскую революцию, различные конфессии мирно сосуществовали и в городе, и на судах в море. Однако они принесли с собой религиозное рвение.

Белое море возможностей

На фоне разворачивающейся войны Белое море – отдаленный залив Скифского, или Ледовитого океана, издревле посещаемый датчанами и норвежцами для рыбной ловли и береговой торговли, – стало обретать стратегическое значение. В начале 1550-х годов англичане волею случая обнаружили торговый путь через Белое море к сердцу Московского царства. Некоторое время спустя за ними последовали нидерландцы. Отдаленный русский монастырь в устье реки Двины оказался центром, куда устремились западноевропейские купцы. Они торговали с поморами – русскими людьми, живущими по берегам Белого моря. На полтора столетия Новые Холмогоры, или Архангельский город – сегодняшний Архангельск, стал главным морским портом Московского государства.

И Ян Хёйген ван Линсхотен, и Геррит де Вейр отмечали, что нидерландские корабли часто посещали Белое море как для коммерции, так и для рыболовства. 7 августа 1595 года, когда флот прошел Нордкап, они заметили, что плывут параллельными курсами с двумя судами, направляющимися в Архангельск. Как выяснилось во время стоянки на Кильдине – небольшом островке близ Колы, использовавшемся как место встречи торговых кораблей, – после Архангельска они намеревались идти в Венецию [L’Honoré Naber 1914, 150]. Шкуры, кожа, масло, минералы, икра, рыба и зерно предназначались для рынков Венеции и Италии. «Обратим взгляд к Белому морю, что на севере от Московии, куда теперь существует надежный маршрут, изначально проложенный с трудом и опасностями. […] Разве это не тот же долгий и опасный морской путь, каким он был до того, как его полностью освоили? – риторически спрашивал Геррит де Вейр в предисловии к своей работе. – Да, но разработка прямого пути, который вначале надо было разведать, плавая по морю извилистыми путями от острова к острову, от берега к берегу, нынче сделала этот трудный путь простым». Ван Линсхотен: «Кто, видя лед и холод, мог подумать, что мы начнем там торговлю? И кто теперь, когда страх сменился опытом, ведет там дела?»

В самом деле, кто же сейчас ведет там дела? На Кильдине они передали встретившемуся им торговому судну письмо для Балтазара де Мушерона.

Оливер Брюнель и Балтазар де Мушерон

Первым нидерландским торговцем, установившим связи с Русским Севером, стал Оливер Брюнель (ок. 1540–1585). Здесь он перешел дорогу англичанам, которые дорожили своей монополией на торговлю на Белом море, и те доносом смогли упечь его в тюрьму. Тогда за него вступились богатые русские купцы братья Строгановы, Яков и Григорий, имевшие большое влияние на Белом море. Эти первые русские олигархи ходатайствовали за Оливера Брюнеля перед Иваном Грозным, добились его освобождения и наняли его на службу.

Вместе с поморами Брюнель исследовал северные морские пределы Московского государства и еще в 1576 году посетил южное побережье Новой Земли [Письмо без адреса 1594 года, в L’Honoré Naber 1914, 229]. Когда в 1594 году Виллем Баренц пытался пройти вдоль юго-западного берега Новой Земли, он был хорошо осведомлен о достижениях Брюнеля. «Там была большая бухта, и Виллем Баренц предположил, что это Costinsarch, место, где в свое время побывал Оливер Брюнель», – писал де Вейр 8 августа 1594 года. В заливе они наткнулись на небольшое поселение с тремя деревянными хижинами, в которых никого не было. Они также нашли пять или шесть гробов, которые стояли на поверхности земли и были заполнены камнями вперемешку с останками [11 августа 1594 года]. Рядом лежала разбитая русская лодья длиной 44 фута. Они назвали бухту Мучной, поскольку нашли на ее берегу спрятанные под камнями мешки с ржаной мукой. Теперь она носит исторически весомое название губа Строганова.[90]

Именно благодаря Оливеру Брюнелю в нидерландский язык вошло русское название Nova Zembla. А еще он вдохновил Балтазара де Мушерона на исследование Северо-Восточного прохода.

Балтазар де Мушерон (1552–1630?), сын влиятельного французского торговца, составил себе собственное состояние как судовладелец. Он представлял провинцию Зеландию, раскинувшуюся на островах в дельте Рейна. Имевшиеся здесь небольшие порты, как, например, Вере, могли послужить прекрасной гаванью для незаметной отправки кораблей. Главный город Зеландии Мидделбург находился в 80 километрах от Антверпена, в 200 километрах от Амстердама, но меньше чем в 100 километрах по морю от Гааги, где пребывал высший орган Республики Соединённых провинций – Генеральные Штаты. К моменту, когда появилась возможность направить корабли в Арктику, подготовка экспедиций в Западную Африку и Южную Америку уже шла полным ходом. В результате его предприятие отправило на судах тысячу человек в разные концы света.

«Оливер Брюнель, который какое-то время прожил в Казани и Астрахани, часто говорил мне, что, если добраться до устья реки Оби, то можно без труда доплыть до Китайского царства. Он получил эти сведения, когда был в заключении и служил русскому джентльмену, который владел там землями», – писал де Мушерон [6 апреля 1595 года, в L’Honoré Naber 1914, 234]. В 1584 году де Мушерон послал своего брата Мельхиора из Антверпена к Михайло-Архангельскому монастырю на Белом море, чтобы основать там торговую факторию. Затем он отыскал Оливера Брюнеля в Энкхаузене и отправил его вслед за своим братом [Spies 1994, Floore 1997]. Он также обратился за государственной поддержкой к принцу Вильгельму Оранскому [L’Honoré Naber 1914, 26], но вскоре после этого принц был убит.[91]

Ян Хёйген ван Линсхотен во вступлении к своей книге именует Балтазара де Мушерона «главным организатором» всех экспедиций. Так же как картограф Петер Планциус, де Мушерон собирал отчеты и донесения, которые он получал со всех кораблей, вернувшихся с Балтийского и Белого морей. Эти два человека, вероятно, не пересекались, поскольку у них были разные убеждения и разный круг общения, но вместе они были движущей силой арктических предприятий.

Петер Планциус и Виллем Баренц

Астроном, картограф и кальвинистский проповедник Петер Планциус (1552–1622) в 1577 году был изгнан из Ипра толпой, которая сожгла его книги. Он нашел убежище в Антверпене, но через несколько лет был вынужден бежать и оттуда, спасаясь от испанского вторжения и, как гласит легенда, переодевшись в солдатскую одежду. Он бесстрашно проводил религиозные службы «на открытом воздухе», поскольку протестантскому духовенству запрещалось служить в церкви. В своем приходе на канале Аудезейдс-Ворбургваль рядом с Амстердамским портом Планциус проповедовал как ортодоксальные реформатские взгляды, так и свои собственные смелые идеи, касающиеся астрономии и географии. Внимательного слушателя своим научным проповедям Планциус нашел в лице штурмана Виллема Баренца.

Виллем Баренц (ок. 1550–1597) родился на острове Терсхеллинг в Западной Фризии, но впоследствии переехал в Голландию и стал гражданином Амстердама. Не будучи человеком знатного происхождения, он в совершенстве овладел искусством навигации и стал знаменитым шкипером и мастером-картографом.

Международная торговля быстро расширила представления об окружающем мире. Снаряжаемые купцами корабли были глазами и ушами новой республики. Амстердамским картографам – таким как Планциус и Баренц – приходилось постоянно отделять факты от выдумок, домыслов и иллюзий. Непрерывный поток географических сведений от возвращающихся морских экспедиций требовал частого обновления карт, лоций и навигационных справочников. Близкую связь Виллема Баренца с ранними купцами-землепроходцами показывает составленный им и опубликованный в 1595 году атлас Средиземного моря. Торговля зерном с Италией, на которую Испания закрывала глаза, поскольку опасалась нехватки зерна, выросла так, что в ней участвовало 400 кораблей в год. Этим кораблям требовались карты с таблицами солнечных склонений. Баренц привел их в своем атласе. Вошедшая в атлас генеральная карта – гравюра на меди размером 418 [92]× 855 миллиметров – представляла собой довольно точную копию навигационной карты, или портолана, XIV века [Nordenskiöld 1889, 37, 46–48]. По ней мы можем судить о том, как накапливали и передавали знания в Амстердаме.

Что еще нам известно о Виллеме Баренце? Как «Дневник» де Вейра, так и отчет ван Линсхотена содержат описание эпизодов, которые могут пролить свет на характер этого человека. Так, 1 сентября 1595 года, когда судьба второй арктической экспедиции в Азию висела на волоске и страсти накалились не на шутку, Баренц продолжал настаивать на том, чтобы продолжать путь, невзирая на напирающий лед. «Виллем Баренц! Думай, что говоришь!» – резко оборвал его адмирал Корнелис Най. В атласе Средиземного моря можно найти личный девиз Баренца: Niet sonder God! (то есть «Не без Бога!»). Но в то время так могли сказать о себе многие. В нотариальных архивах Амстердама имя Виллема Баренца обнаружено в договоре купли-продажи дома на Ньюе Зейдс-Колк в имении Геррита Якобса Витсена, одного из самых влиятельных горожан, составившего себе состояние на торговле зерном со странами Балтийского моря. О личной жизни Баренца мы знаем, что он был женат и что у него было пятеро детей. На основании этого факта можно предположить, что в 1596 году Баренцу не было и 40 лет [L’Honoré Naber 1917, 2:xxxiii].

Портрет Петера Планциуса с гравюры XVII века

Портрет Виллема Баренца, восстановленный в 1882 году Андрианом де Врисом по миниатюре 1613 года

Наиболее близкий к прижизненному портрет Виллема Баренца был обнаружен искусствоведом Адрианом де Врисом в 1882 году на гравюре, которая носит название «Процветание страны» и изображает Амстердамский порт [De Vries 1883]. Размер миниатюрного изображения на ней не превышает 3 сантиметров в высоту. Гравюра была выполнена в 1613 году, и де Врис утверждал, что образ Баренца должен был иметь сходство с оригиналом, поскольку были живы многие из тех, кто знал его лично. Но к художественным достоинствам изображения он отнесся скептически: «Возможно, этот портрет имел бы для нас большую ценность, если бы был выполнен более искусно». Стоит упомянуть и еще об одном портрете. Картина Арта Питерса «Рота капитана Яна де Бисхопа и прапорщика Питера Эгбертса Финка» 1599 года из Исторического музея Амстердама изображает группу гражданских гвардейцев. Среди них есть два человека с картой Новой Земли: молодой что-то показывает на ней, а старший держит штурманский измерительный циркуль. Картина была написана в те годы, когда дневники де Вейра приобрели большую популярность, что может служит объяснением, почему старшего мужчину порой принимали за Баренца, хотя с момента его смерти прошло уже два года. Действительно, в Интернете это изображение нередко используют как портрет Баренца. Однако старший мужчина на портрете был также идентифицирован как Корнелис Клас (ок. 1551–1609), амстердамский издатель морских карт и отчетов о путешествиях. Молодой же мужчина – это, несомненно, Геррит де Вейр.

Неустанный, упорный и временами упрямый исследователь, авторитетный и вдохновляющий лидер, искусный картограф – эти определения могут показаться штампами, но именно они составляют фундамент славы Виллема Баренца.

Якоб ван Хеймскерк и Геррит де Вейр

Сегодня, в 20-е годы XXI века, мы гораздо отчетливее представляем себе Якоба ван Хеймскерка, хотя его слава основана преимущественно на героической смерти и держится за счет названий улиц и военных кораблей. Якоб ван Хеймскерк (1567–1607) вырос в Амстердаме, который был в то время под властью испанцев. Его отец, парусный мастер, умер, когда Якобу было 14 лет.

Чтобы получить представление о строгости его нравов, нужно заглянуть в судовой журнал, который он вел как капитан «Гелдерланда» [Gelria, 1601–1604]. Ван Хеймскерк подчеркивал важность ежедневной молитвы для поддержания дисциплины на кораблях, а также празднования воскресенья как дня отдыха и отказа от пьянства и других пороков. «Благочестивый и честный» – так охарактеризовал его Гуго Гроций, которому пришлось защищать Ван Хеймскеркa с позиций (тогда еще неписаного) международного морского права, когда тот захватил португальское судно. Гроций нашел лицо и одежду ван Хеймскерка «исключительно благородными».[93]

В ходе третьего арктического плавания 1596–1597 годов штурман Баренц и шкипер ван Хеймскерк руководили экспедицией совместно. Они были открыты для предложений, писал де Вейр, «поскольку всегда охотно участвовали в обсуждениях», но важные решения они принимали вдвоем, отсылая команду поупражняться на свежем воздухе (9 мая 1597 года). Будучи шкипером, Ван Хеймскерк позволил Баренцу сосредоточиться на составлении карты Арктики. В последние месяцы на Новой Земле, когда Баренц был физически слаб и не вставал со своего ложа, ван Хеймскерк получил обширные полномочия. Он надеялся сохранить корабль, и члены экипажа не решались прямо попросить его готовиться к отплытию. Вместо этого они обратились к Баренцу, как старшему, с просьбой убедить капитана.

Геррит де Вейр (ок. 1570 – до 1627), как и Якоб ван Хеймскерк, брал уроки навигации у Роберта Робертца Ле Каню, который держал свою школу в таверне «Лейдстар», недалеко от амстердамского Харлеммермер-Порта. Геррит де Вейр, очевидно, был несколькими годами моложе ван Хеймскерка, которому в 1596 году исполнилось 29 лет. Они состояли в родстве, поскольку старший брат Геррита Альберт де Вейр (1564–1620), секретарь городского совета Амстердама, был женат на кузине ван Хеймскерка. В то же время ван Хеймскерк в сентябре 1604 года женился на кузине де Вейра, дочери бургомистра города Харлема [см. приложение 2]. В промежутках между плаваниями ван Хеймскерк жил в доме Альберта де Вейра на Аудезейдс Ахтербургваль. Семья де Вейров принадлежала к числу видных граждан Амстердама – Альберт стал городским прокурором и даже был посвящен в рыцари королем Англии в 1610 году. В длинном философском обосновании, которое Геррит включил в свою работу, чувствуется влияние его отца Эллерта де Вейра (1541–1599), известного памфлетиста и одного из соавторов исторического сборника «Хроники Голландии, Зеландии и Фрисландии», который переиздавался на протяжении всего следующего столетия. Среди археологических находок в Благохранимом доме был экземпляр этого сборника. По-видимому, Геррит де Вейр взял с собой в плавание книгу отца.

Портрет Якоба ван Хеймскерка в рыцарских доспехах с гравюры XVII века

Портрет Яна Хёйгена ван Линсхотена с фронтисписа его книги, изданнойв 1601 году

Дороги Яна Хёйгена ван Линсхотена

К началу нидерландской арктической эпопеи Ян Хёйген ван Линсхотен (1562–1611), 32-летний путешественник из Энкхаузена, уже был известен как летописец попыток добраться до Ост-Индии, «Катайского и Синского царств». В возрасте 16 лет он приехал в Севилью, чтобы «увидеть и путешествовать в далекие страны в поисках приключений». По улицам Севильи ходили люди изо всех концов обширной колониальной империи, даже встречались «индейцы» из Патагонии «крупного телосложения, с грубыми руками и ногами». Он прожил за границей 13 лет. В 80-х годах, получив место помощника нового архиепископа, он переехал на Гоа, где располагалось португальское колониальное правительство западного побережья Индии. Молодой клерк усердно записывал всё, что происходило перед его глазами. Он составил списки лучшей рыбы и фруктов, а также воска, индиго, тропической древесины, опиума, рубинов и алмазов. Когда Дирк Герритц Помп вернулся домой после нескольких лет, проведенных в Японии, он снабдил Яна Хёйгена подробными сведениями о Дальнем Востоке. Главный труд Яна Хёйгена «Итинерарио», написанный им между 1592 и 1595 годами («для любителей странностей»), станет эталонным произведением для грядущего столетия. Когда он был уже опубликован, Ян Хёйген обратил свой взор на Арктику, «хотя я только недавно вернулся из стран Ост-Индии, едва закончил их описание и лишь недолго наслаждался своим Отечеством и компанией оставшихся друзей» [L’Honoré Naber 1914, 27]. И в первом, и во втором плавании Ян Хёйген ван Линсхотен принял участие как торговый комиссар на вице-адмиральском корабле, разыскивая проход через Вайгачский пролив.[94][95]

Северо-Восточный проход

Видя, что на войне наступило затишье, а в Арктике по-прежнему нет никакого продвижения, Балтазар де Мушерон из города Мидделбург в Зеландии приступил к решительным действиям. Конкуренты наседали со всех сторон. Много лет он вкладывал средства в поиски Северо-Восточного пути в Азию. Наконец, в декабре 1593 года принц Мориц Оранский дал де Мушерону рекомендательное письмо, назначив его организатором предполагаемой экспедиции. Де Мушерон брал на себя четверть всех расходов и получал право на восьмую долю прибылей. Провинция Голландия (Амстердам) сразу же опротестовала это установление. Амстердамцы оспорили и маршрут, ссылаясь на неудачные попытки англичан в 1550-х и 1580-х годах. Они хотели испробовать путь вокруг полюса, основываясь на авторитетном мнении Планциуса о том, что за долгое полярное лето море успеет очиститься ото льда.[96]

«Мыс Табин» фигурирует во всех сообщениях и наставлениях как самая северная точка Тартарии. Никто не был уверен, как далеко на востоке он расположен, за исключением того, что он находится за Вайгачским проливом и за рекой Обь. Мыс Табин – легендарная гора, выступающая в океан, которую в I веке нашей эры упоминали римские авторы Плиний Старший и Помпоний Мела. Герард Меркатор в 1569 году положил мыс Табин на карту, изобразив его на врезке своей карты мира. В конце жизни он переработал эту врезку в карту формата фолио для Атласа 1595 года. (Герард Меркатор умер в 1594 году, и Атлас был опубликован его сыном Румольдом, который ненадолго пережил отца.) Мыс Табин также зримо присутствует на картах Планциуса и Баренца. После открытия архипелага Северная Земля в 1913 году можно было констатировать, что пролив Вилькицкого, представляющий собой узкий водный проход между мысом Табин (сегодняшним мысом Челюскин) и гипотетическим Арктическим континентом, был описан Меркатором еще в 1569 году. «Земельный адвокат» Голландии и фактический премьер-министр Соединённых провинций Йохан ван Олденбарневелт в марте 1594 года созвал в Гааге встречу, чтобы обсудить экспедицию и разрешить возникшие разногласия. Это была возможность расширить внешние связи молодой республики. На встрече было принято решение опробовать оба маршрута: северный, вдоль побережья Новой Земли, и южный, через Вайгачский пролив [Mollema 1947, 88].[97][98][99][100]

5 мая 1594 года де Мушерон подал письменный протест, возмущаясь тем, что Штаты вмешались в его право, как организатора экспедиции, принимать решения, но это ни к чему не привело.

16 мая 1594 года Виллем Баренц получил личные инструкции от Йохана ван Олденбарневелта с недвусмысленными указаниями исследовать северный маршрут. «Виллем Баренц отправится на Новую Землю и постарается выяснить, можно ли войти в Тартарское море, именуемое море Табин. В случае если упомянутый Виллем Баренц не сможет пройти мимо Новой Земли, он должен будет проследовать за другими судами мимо острова Вайгач. И наоборот, если другие корабли не могут пройти Вайгач или, пройдя несколько миль, столкнутся со льдом, они должны будут направить свой путь к Новой Земле и последовать за первым судном» [L’Honoré Naber 1914, 223].

Суда трех голландских арктических плаваний. См. также дополнение к главе 11.

Первое плавание, 1594 год. Выбор пути

21 июня 1594 года, в самый долгий день в году, «Меркурий» прибыл на место встречи на острове Кильдин, в 150 километрах к востоку от Вардхауса (которого следовало избегать, чтобы не платить налоги Дании). 22 июня прибыл «Лебедь», а 23-го – два амстердамских корабля. После недельной стоянки на острове экспедиция разделилась на две партии, каждая из которых отправилась своим путем. Предварительно они условились, что они будут ждать друг друга на Кильдине до конца сентября.

К 5 июля северная экспедиционная партия во главе с Баренцем достигла Новой Земли немного севернее пролива Маточкин Шар. Амстердамцы попытались исследовать побережье, но 13 июля наткнулись на морской лед: им пришлось прокладывать путь между ледяными полями и айсбергами, откалывающимися от ледников. На шестой день – время, казалось, тянулось очень долго – им удалось высвободиться из ледяного плена, и на двенадцатый дней после этого, 29 июля, они достигли северной оконечности острова. В один из предыдущих дней, встретив ледяное поле приблизительно в 50 километрах к северу от берега, они бросили лот и не обнаружили дна на глубине 150 фатомов, доказав тем самым присутствие здесь океанских глубин. Пройдет немало лет, прежде чем Фритьоф Нансен сможет повторить и развить это достижение.[101]

Продолжая двигаться на восток, 31 июля они достигли Оранских островов. Это поднимающиеся из моря плоскогорья с крутыми обрывистыми краями: здесь гнездятся многие виды птиц, включая толстоклювых кайр (Uria lomvia), а летом на берегах собирается много моржей. Увидев перед собой сплошные ледяные поля, «команда стала отчаиваться и не желала идти дальше», поэтому 1 августа Баренц лег на обратный курс.

О действиях, событиях и наблюдениях южной экспедиционной партии подробно поведал в своем отчете Ян Хёйген ван Линсхотен. «Лебедь» и «Меркурий» двигались вдоль материкового берега, исследуя его, промеряя глубины, отмечая мели и пытаясь получить сведения у поморов и самоедов. 21 июля они достигли Вайгача и через несколько дней вошли в Вайгачский пролив, назвав его проливом Нассау. Более недели они продолжали исследовать пролив, нанося на карту и зарисовывая берега и по-прежнему пытаясь выведать у местных жителей всё, что им было известно о Вайгаче, о направлении берегов и протяженности моря (см. приложение 2). 3 августа они назвали остров, лежащий у восточного входа в пролив, островом Штатов. Как отмечает Линсхотен в своем отчете, у них стали возникать сомнения в продолжении путешествия. 9 августа 1594 года он записал: «Конечно же, мы скорее бы желали быть готовыми к тому, чтобы продолжить наше исследование и завершить его раз и навсегда, нежели чем возвращаться сейчас в отечество, но мы тем не менее надеемся и верим, что Господь и Бог наш, который скрывал от нас эти земли в течение стольких веков, не оставит нас и поведет нас к ним и в будущем» [L’Honoré Naber 1914, 100]. На следующий день, двигаясь на восток и преодолев пространство открытого моря, принятое ими за устье реки Оби, они достигли берега, продолжавшегося на северо-восток. На самом деле это было западное побережье полуострова Ямал. Посчитав, что они достигли своей цели и исследовать больше нечего, ибо отсюда открывается беспрепятственный путь к мысу Табин (читателю предлагается самостоятельно проверить это утверждение по современной карте), 11 августа они взяли курс домой.[102]

Когда 15 августа к «Лебедю» и «Меркурию», стоящим у острова Долгий, присоединился Баренц, Ян Хёйген торжествовал: «Поверх среднего острова мы увидели приближающиеся к нам два паруса и сначала решили, что это две русские лодьи, но потом разглядели получше паруса на мачтах и сразу поняли, что это Виллем Баренц и его яхта, что оказалось правдой, чему мы очень обрадовались» [Де Вейр 2011, 211]. Они сделали несколько выстрелов из пушек, чтобы поприветствовать своих соотечественников. «Когда Баренц взошел на наш корабль, мы радостно встретились и рассказали друг другу об удивительных событиях наших экспедиций. Баренц рассказал, как они были у Новой Земли, как добрались до широты 78 градусов, но из-за льда не смогли найти проход дальше, а также о множестве других вещей, выпавших на их долю, как будет показано в описании самого Виллема Баренца, на которое я теперь и сошлюсь…» [Де Вейр 2011, 211]

Быстрое плавание Баренца до 78° N было впечатляющим. Сам масштаб этого достижения и быстрое его забвение – оно, можно сказать, тает в нашем современном восприятии – замечательно охарактеризовал Чарльз Тильстон Бик. В 1853 году Новая Земля по-прежнему оставалась далекой и скованной льдом, по сравнению с теперешней географической ситуацией. Бик описывает зигзагообразный курс, которым в течение 25 дней (с 10 июля по 3 августа] следовал Баренц, продвигаясь на север вдоль побережья Новой Земли от мыса Нассау до Оранских островов и обратно. «За это время Баренц больше восьмидесяти раз менял курс корабля и прошел почти 1700 миль. Это равно расстоянию от Темзы до северной оконечности Шпицбергена или от мыса Нассау до мыса Якан, что недалеко от Берингова пролива. И это на судне грузоподъемностью в 100 тонн, в сопровождении рыбацкой шхуны!» [Beke 1853, lix]. Кроме того, как тонко и правильно замечает Ч. Т. Бик, Баренц на северном маршруте подошел к мысу Табин ближе, чем Най и Тетгалес на полуострове Ямал.

Репродукция картины Иохана Виллема Хейтинга, изображающей открытие Шпицбергена Баренцем и Рейпом в 1596 году

Второе плавание, 1595 год. На восток!

В Нидерландах сообщение о явном успехе экспедиционной партии адмирала Корнелиса Ная и Яна Хёйгена ван Линсхотена было принято с воодушевлением. Горячие головы даже требовали немедленно подкрепить его военной силой, возведя крепость на Вайгаче. В апреле 1595 года Балтазар Мушерон писал Генеральным Штатам: «Привезите две сотни человек для строительства укреплений. Чрезвычайно важно, чтобы вы сделали всё возможное, чтобы пролив был в нашем владении, в противном случае вы играете в опасную игру, которая нанесет ущерб нашей стране. […] Я допускаю, что строительство крепости может рассердить московитов, которым принадлежат эти земли, а также датчан, которые по-прежнему претендуют на контроль над этими областями, и англичан, которые не хотят, чтобы проход закрылся. Можно ожидать дальнейших осложнений в отношениях с местными жителями» [L’Honoré Naber 1914, 231–240].

Но этот призыв был почти сразу же отвергнут. Никому не хотелось провоцировать раздоры в мирных и безопасных водах. Генеральные Штаты выдали своему торговому комиссару Яну Хёйгену ван Линсхотену ясные инструкции «демонстрировать дружественные намерения, куда бы они ни заходили, и давать понять, что их страна поддерживает связи со странами и регионами по всему миру. Они должны были объяснять, какие преимущества дают эти связи, и в случае, если другая сторона будет проявлять интерес, предлагать при первой же возможности прислать более уместную делегацию» [L’Honoré Naber 1914, 140].

Когда 2 июля 1595 года вторая нидерландская экспедиция покинула остров Тексель и вышла в море для поиска Северо-Восточного прохода, в ее составе было семь кораблей: три транспортных судна и четыре легкие хорошо вооруженные яхты. Цель была ясна, и успех казался несомненным.

В октябре они вернулись мокрые и дрожащие, в грязной одежде, страдающие от цинги и потрясенные увиденным.

События этой экспедиции описаны двумя ее участниками: Герритом де Вейром, который шел на «Золотой борзой» с Баренцем, и Яном Хёйгеном ван Линсхотеном на вице-адмиральской «Надежде». На каждой странице их отчетов чувствуются удивление и разочарование, доходящие до отчаяния, которые испытывали участники экспедиции по мере того, как дела продолжали разворачиваться не по-задуманному. Неприятности начались в самом начале: 3 августа «Надежда» села на мель, а 6 августа, во время шторма, корабль Баренца столкнулся с «Надеждой», сломав мачту. Ян Хёйген решил, что настал их последний час. Пять человек упали за борт, и лишь одному из них удалось спастись – его подобрали роттердамцы. Это столкновение и его последствия изображены на гравюре (№ 21) в немецком издании «Дневника» де Вейра [Hulsius 1598]. Плавание сопровождалось штормами и неблагоприятными холодными ветрами с северо-востока. Первые ледяные поля были замечены почти сразу же, как флотилия прошла горло Белого моря. Когда они подошли к проливу Нассау (сегодня – Югорский Шар, пролив между островом Вайгач и материком), он был весь заполнен льдом. Корабли укрылись в Ворванной бухте у мыса Идолов (бухта Варнека рядом с мысом Дьяконова на Вайгаче), где они «были словно в ловушке». Холодная погода с зарядами снега и града затянулась на несколько дней, земля была пустынна и необитаема. Это был неудачный год: лето закончилось рано, и море стало покрываться льдом. 20 августа они выслали вперед яхту Баренца, но та сумела пройти только до границы следующей бухты – до Крестового мыса (мыс Створный). Несколько дней в конце августа шкиперы совещались между собой, обсуждая – порой на повышенных тонах, – что делать дальше. 2 сентября, получив свободу действия, Виллем Баренц поднял якорь и повел флотилию через пролив. С большими трудностями им удалось достичь острова Штатов (остров Местный), но в результате они оказались заперты между островом и материком, под свинцовым небом, с обширными полями дрейфующего льда с другой стороны острова. Видя сквозь пелену тумана пугающую белую равнину, экипажи судов начали роптать: они боялись, что экспедиция не сможет отсюда выбраться, и уверяли, что оставаться здесь дальше – смерти подобно [L’Honoré Naber 1914, 176–177]. А потом, 6 сентября, у всех на глазах двое сошедших на берег моряков погибли, растерзанные белым медведем, что привело к панике. «Когда медведь схватил одного моряка сзади за шею, его товарищи, увидев и услышав, что происходит, прибежали, чтобы отогнать зверя. Но это не помогло, так как медведь успел прокусить ему череп, и бедняга умер. Как только медведь загрыз первого человека, он повернулся и бросился на остальных, а те, увидав бегущего к ним разъяренного зверя, пустились наутек. И тут один из них, кто не мог бежать, поплатился за это жизнью» [L’Honoré Naber 1914, 178]. Это ужасное происшествие испугало и рассердило экипажи. Они не ожидали, что мать-природа может показать клыки. Паника грозила перерасти в мятеж, и тогда адмирал Най и его шкиперы безжалостно расправились с бунтовщиками – пять человек были повешены на острове Штатов за неподчинение командирам. Притом что нападение медведя очень живо описывается в обоих журналах, о смертных приговорах не упоминает ни один из них, но эта сцена показана на гравюре (№ 27) в немецком издании.

Фрагмент гравюры s’ Lans Welvaren, т. е. «Процветание страны» с миниатюрными портретами Виллема Баренца и Якоба ван Хеймскерка. 1613

28 июля 1597 года: встреча возвращающихся нидерландских зимовщиков с поморами-промышленниками. Гравюра из нюрнбергского издания «Дневника» де Вейра.

Затем, предприняв еще одну безуспешную попытку пробиться сквозь льды Тартарского (то есть Карского) моря, корабли отступили к Вайгачу. Там 15 сентября, когда корабли стояли у Крестового мыса, все шкиперы и торговые комиссары постановили возвращаться домой и подписали подробную «апологию» – документ, объясняющий причины этого решения.

«Я не сомневаюсь, – написал разочарованный Ян Хёйген ван Линсхотен, когда флот готовился к возвращению в Нидерланды, – что после того, как мы лучше изучим окрестности острова Вайгач, мы узнаем, в какое время года можно избежать встречи со льдом и преодолеть препятствия, которые сейчас из-за нехватки опыта кажутся нам непреодолимыми». Следующей экспедицией, конечно же, стало знаменитое плавание Баренца, которое закончилось зимовкой недалеко от того места, которого он достиг двумя годами раньше. Им с трудом удалось выбраться. Так получилось, что в 1594 и 1595 годах Баренцу удавалось маневрировать во льдах, которые наверняка остановили бы любого другого.

Республика Соединённых провинций Нидерландов на карте Европы Луки Вагенара 1589 г.

Третье плавание, 1596–1597 годы. Новая Земля

Неудача 1595 года заставила Генеральные Штаты отказаться от финансирования дальнейших попыток пройти Северо-Восточным проходом. Однако при посредничестве таких людей, как Геррит Витсен и Петер Планциус, Виллему Баренцу удалось договориться о том, чтобы город Амстердам снарядил еще одну экспедицию на Новую Землю [Floore 1996]. 10 мая 1596 года корабль Якоба ван Хеймскерка со старшим штурманом Виллемом Баренцем и корабль Яна Корнелиса Рейпа вышли из Амстердама в свое судьбоносное плавание…

После Новой Земли. Судьбы участников

«…И затем каждый отправился своей дорогой», – заканчивает Геррит де Вейр свой «Дневник».

Вдова Виллема Баренца весной 1598 года обратилась к Штатам провинции Голландия с петицией об оказании помощи ей и ее пятерым детям, оставшимся без отца. Согласно резолюции от 17 марта 1598 года, в просьбе ей было отказано.[103]

–

Балтазар де Мушерон разорился в 1603 году. Вложения де Мушерона в кругосветное плавание Йориса ван Спилбергена 1601–1604 годов привели к тому, что кредиторы довели его торговую империю до банкротства. Ему пришлось оставить свой дом и имущество и бежать из страны. Его предприятия перешли под управление нидерландской Ост-Индской компании.

–

Якоб ван Хеймскерк уже через шесть месяцев после возвращения с Новой Земли отправился в Ост-Индию к островам Пряностей в составе нидерландской флотилии и в период между апрелем 1601 и июлем 1604 был капитаном судна «Гелдерланд». Доля доходов от продажи груза фарфора, которым он завладел в результате захвата в феврале 1603 года португальского торгового корабля «Санта-Катарина», сделала его богатым человеком.

Его жена Гертруда Колтерман умерла при родах в 1605 году. Всё свое имущество Якоб ван Хеймскерк завещал своему брату Корнелису (р. 1561), находившемуся с 1599 года в тюрьме в Буэнос-Айресе, и своей кузине Симонтген Янсдохтер Шек, которая была женой Альберта де Вейра.

Планциус надеялся, что ван Хеймскерк поведет четвертую экспедицию на поиск Северо-Восточного прохода, но этим надеждам не суждено было сбыться. Когда в январе 1607 года Йохан ван Олденбарневелт предложил ван Хеймскерку возглавить нападение на Гибралтар, тот сразу согласился и даже отказался от платы. Ему было 40 лет, когда он, будучи адмиралом нидерландского флота, нанес сокрушительное поражение испанцам в их родной гавани. Однако в этом бою Хеймскерк погиб.

На анонимной гравюре с изображением похорон, проходивших 8 июня 1607 года, мы можем видеть, что гроб несли по улицам 14 морских капитанов. За катафалком шли самые близкие родственники, и среди них де Вейры. Возглавляли процессию, вышедшую из дома на Аудезейдс Ахтербургваль, две роты солдат с приглушенными барабанами, волочащие по земле неприятельские знамена.

Каждый день солнечный свет льется через витражные окна Старой церкви на потертый мраморный череп, украшающий могилу Якоба Хеймскерка. Старая церковь – это капсула времени посреди суеты и грязи амстердамского «квартала красных фонарей». Она по-прежнему остается местом встречи, и под ее каменным полом нашли себе последнее упокоение тысячи амстердамцев. На памятнике (настоящая могила находится немного дальше в тени) еще можно разобрать слова, написанные поэтом П. К. Хофтом в 1610 году:

После гибели ван Хеймскерка нидерландская Ост-Индская компания сделала еще одну попытку добраться до богатств Азии Северо-Восточным проходом. В 1609 году для осуществления этой цели ею был нанят Генри Гудзон, англичанин, который дважды до того предпринимал путешествия в Арктику от лица английской Московской компании. Во время своего пребывания в Нидерландах Гудзон подробно обсуждал положение дел в Арктике как с Петером Планциусом, так и с Йодокусом Хондиусом, который унаследовал дело Меркатора, получив от первого собственноручную записку Баренца о наблюдении за приливами и отливами в проливе Нассау (Югорском Шаре) в 1595 году. Гудзон вышел из Амстердама на корабле «Халве Маан» 4 апреля 1609 года, но уже через месяц у берегов Лапландии, не доходя до горла Белого моря, встретил льды, которые счел непроходимыми, и, проигнорировав полученные им инструкции, решительно развернулся и направился на запад, к берегам Нового Света.[104]

Ян Хёйген ван Линсхотен весной 1598 года прочел в только что вышедшем Дневнике не слишком лестные слова о себе и причинах неудачи второй экспедиции:

«Он представил дело весьма широко, так что Их Высокомогущества господа Генеральные Штаты и Его Превосходительство Принц Оранский надумали снарядить весной еще несколько кораблей, с целью не только разведать и проложить морской путь, но и отправить туда кое-какие товары на продажу».[105]

Разумеется, такому человеку, как Ян Хёйген, не доставило удовольствия дерзкое упоминание его персоны неким Герритом де Вейром из Амстердама. Опубликовав в 1601 году свою версию этой истории, он не преминул возразить: «Что касается мнения людей Планция, которые в своем трактате дают понять, что будто бы я изложил дело шире, чем было в действительности, я предоставляю судить об этом непредвзятому читателю, обладающему пристальным вниманием и должной проницательностью» [L’Honoré Naber 1914, 137]. Линсхотен определенно не был почитателем Планциуса и не поскупился на красноречие в адрес его самого и его амстердамских последователей, считая, что его преподобие намеренно пожертвовал жизнью доверившихся ему моряков для доказательства своей правоты. «Те из Амстердама, которых соблазнил небезызвестный космограф Петер Планций, […] пытались доказать, что путь ниже полюса вокруг Новой Земли – надежный, всецело безопасный и, без сомнения, верный. Насколько они были правы, теперь можно судить по тому злосчастному и в конечном итоге трагическому плаванию, предпринятому Виллемом Баренцем по наущению Планция, о котором напечатан их трактат» [L’Honoré Naber 1914, 29–30].[106]

Впоследствии Ян Хёйген ван Линсхотен удалился в свой родной Энкхаузен и жил там спокойной бюргерской жизнью на улице Бридстрат, был казначеем города и городской больницы. 2 февраля 1611 года он был приглашен свидетельствовать перед комиссией, которая рассматривала возможность посылки еще одной экспедиции вокруг Новой Земли [Mollema 1947]. Но к тому времени Линсхотен уже давно оставил это занятие – открывать новые земли, – и добавить ему было нечего. К тому же он уже был болен и умер шесть дней спустя. На этом нидерландские поиски Северо-Восточного прохода в Азию завершились. Вскоре затем наступил Малый ледниковый период, и Арктика закрылась на несколько столетий, превратившись в царство вечного льда и вечной ночи.

Петер Планциус прожил долгую по тем временам жизнь. В последние годы отошел от научной деятельности и занимался толкованиями Ветхого Завета. Он «мирно умер в День Пятидесятницы сразу после полудня в 1622 году» в возрасте 70 лет, отдав более полувека службе церкви и оставив после себя восьмерых детей.

За исключением появления на групповом портрете 1599 года, никаких сведений о том, как сложилась судьба самого Геррита де Вейра после выхода в свет его знаменитой книги, не сохранилось. Он умер не позднее 1627 года, поскольку в письме Виллему Блау его учитель Роберт ле Каню пишет о нем в прошедшем времени: «до конца своей жизни без каких бы то ни было оснований или разумных причин продолжал настаивать на свой правоте» (см. приложение 3).

Без ума от Баренца

Когда я занимался этими амстердамскими персонажами, живыми и мертвыми, мне удалось побывать «за кулисами» Рейксмузеума, в его офисах и кладовых, где экспонаты из «Новоземельской коллекции» лежали под надежной охраной в широких ящиках или в мастерских, где их чистили и готовили к путешествию сквозь века. Десятки кованых железных гвоздей, черных и блестящих от льняного масла. Ощутимая связь между прошлым и настоящим – это, конечно, многочисленные предметы, извлеченные из руин Благохранимого дома Эллином Карлсеном и Чарльзом Гардинером почти 150 лет назад. При таком бессистемном подходе, какой был у них, просто чудо, что все находки благополучно вернулись в Нидерланды. Представьте себе, как Гардинер осторожно извлекает «аккуратно сложенное и смятое письмо» из порохового рожка и, заметив, что оно разваливается на части, складывает все разрозненные кусочки бумаги в синюю папку из льняной бумаги, предварительно сделав на ней надпись: «Фрагменты рукописи, найденной в пороховом рожке. – Ч. Г.». Наша признательность за возможность слышать эти голоса принадлежит Чарльзу Тильстону Бику, который был редактором английского издания «Дневника» де Вейра, вышедшего в 1853 году. Нам также следует воздать должное Самуэлю л’Оноре Наберу, который в начале XX века вместе с группой архивистов и библиотекарей поставил перед собой задачу переиздать журналы экспедиций «Золотого века», сопроводив их полным архивным исследованием. Когда нацистская военная машина отбросила свою тень и в конечном итоге захватила Европу, Яриг Моллема продолжал последовательно популяризировать достижения и подвиги наших благородных моряков. Северная Новая Земля, далекая и неприступная, как в былые времена, оставалась землей легенд, героями которых были охотники на моржей и капитаны подводных лодок. Путь туда был закрыт вплоть до окончания холодной войны, а именно до 1991 года, когда мы смогли воспользоваться постперестроечной открытостью. Представьте себе две ярко-оранжевые спасательные шлюпки, пробивающиеся через Карские Ворота, – историческое значение этого момента трудно преувеличить. Нам совершенно неожиданно представилась возможность пройти по следам Баренца и завершить этот путь на Новой Земле. По счастливому стечению обстоятельств это произошло ровно 400 лет спустя.

Мы бы хотели завершить этот исторический экскурс стихотворением, которым поэт и драматург Йост ван ден Вондел (1587–1679) прославляет Виллема Баренца среди великих нидерландских мореплавателей. Его гимн был вдохновлен гравюрой «Процветание страны», выполненной по заказу издателя и поэта Абрахама де Конинка. На гравюре изображен городской пейзаж Амстердама, молодая женщина с фрегатом на коленях, Виллем Баренц и Якоб ван Хеймскерк под сенью ангелов и херувимов по сторонам городского щита.

Доспехи Якоба ван Хеймскерка, которые были на нём в день гибели 25 апреля 1607 года, когда неприятельское пушечное ядро оторвало ему ногу

Гимн, или Похвальная песнь знаменитым мореплаваниям Соединённых Нидерландов (1613)

Йост ван ден Вондел

Строки 227–246 [107]