В лето 6731...

Глава 12. Ах, эта свадьба…

Вскоре пришла девушка и проводила меня в баню. Причем помогла раздеться, сама разделать до нижней рубахи, подкинула на раскаленные камни какой-то отвар. Помещение бани покрыл умопомрачительный аромат хвои и цветов. Девушка вопросительно посмотрела на меня, но сама не проронила ни слова не в самой бане, не по дороге к ней. Может и зря захотел встретиться с Божаной. Боярин я или не боярин? Так-то не боярин, но для этих вопрошающих голубых глаз милой девушки, мое слово может многого стоить. А ну – задрать рубашку, которая и так не особо скрывала молодое здоровое красивое тело?!

– Фекла, ходь отсель! Живо! И молчок там, батюшка приказал не лязгать языком, – в баню вошла Божана.

Опачки – моветон, почти что адюльтер!

– Божаночка, – проблеял я робко. Ситуация…

Девушка выбежала из бани, даже не забрав свой сарафан.

– Не виноватая я – она сама пришла, – сказал я и прикусил губу.

Ополоумел, глупости говорить! Но предыдущая ночь, а потом день, эти церемонии в доме, разговор. Все держало в таком напряжении, выход которому должен был быть рано или поздно.

– Чудной ты. Заморские земли повидал, ремеслу навучался, ратиться можашь. А с девками ловок? – сказала Боцжана, казалось и не заметив нелепой ситуации. Или жены этого времени не особо на подобные ситуации и смотрят?

– Давай паглядим, – сказал я и попытался обнять девушку.

– Невместно! – строго произнесла она, ловко отстранившись. – Аль думашь полонянкой была, – все мужи покрыть поспели?

В одно мгновение Божана не на шутку взбеленилась. Видимо, пленом ее попрекали многие, да и бабы языками обязательно за спиной чесать будут. Только скорее и не потому, что действительно осуждают, может даже из зависти.

– Нет, я думать не хочу. Что было до меня – там и остается, что буде рядом со мной – то наше и токмо, – строго сказал я и даже пристукнул кулаком по лавке.

Божана рассматривала меня с большим интересом. Это не был ни похотливый взгляд, не было в нем и желания стать моей здесь и сейчас. Это был интерес уважительный и даже немного преданный.

– Чудно говоришь, але лепо, – сказала девушка, снимая, наконец, шубу, под которой была нижняя рубаха. – Не было много мужей. Девой я долго была в полоне. Войсила чакали раней и не давали меня портить.

Божана сделала паузу и присела рядом со мной на лавке. Я взял ее руки в свои, от чего девушка даже вздрогнула.

– Снасильничал меня десятник Дуб. Во хмели были усе, хозяин почил, а этот тать прийшол и сначильничал, – у Божаны проступили слезы. – Апосля хозяин крепко побил десятника, да и сам за утро снасильничал.

– Я обороню тя, усе буде добре. А ты сама хочешь идти за меня? – спросил я важный для себя вопрос. Ну, не хотелось жениться, только для решения проблем Войсила.

– Да! – после небольшой паузы сказала Божана. – А ты?

– Вельми, – сказал я и посчитав момент удачным – стал целовать будущую жену. И пусть Войсил хоть исколется.

Девушка поддалась на поцелуй, закрыла глаза и стала часто дышать. Отлила кровь от головы и мой организм, повинуясь вечному инстинкту, стал сам действовать. Девушка стала еще чаще дышать, но ничего не предпринимала, только слегка приоткрыла рот.

– Ой, – от неожиданности я аж подпрыгнул. Во рту я ощутил солоноватый привкус, а из губы начала сочится кровь.

– Невмесно! – чуть слышно сказала Божана. На щеках девушки проступили слезы. – Прости, я… Батюшка… За утро…

– И ты прости, любая, – сказал я так же тихо и попытался обнять Божану, но она отпрянула.

– Любая, – проговорила она, слово смакуя. – За утро венчаться, а мы тут…

- Грех сие, любы. Я в беспамятстве была, а он снасильничал… – прошептала Божана.

Девушка разрыдалась. Подпортили психику моей красавице. Да – моей! Здесь и сейчас, если бы Войсил сказал, что или Божана, или князем станешь – послал бы его да так далеко, что и с факелом дороги не нашел бы. Я ее хотел, я ее жалел. Но не жалость это была в том понимании слова, как в XXI веке, а жалеть – значит любить – так здесь, в этом времени. В моем времени!

Через минуту рыданий, Божана преобразилась и ее глазки игриво заблестели.

– А коли в мыльне, так и телеса помыть треба, – сказала она и одним неуловимым движением скинула уже подмокшую нижнюю рубаху.

– Да что ты со мной делаешь? – шепотом, сквозь зубы прорычал я.

Передо мной предстала нагая девушка. Еще две недели назад я и не знал, что образец самой красивой женщины существует, но вот здесь на Руси 1223 года – живет именно она. Теперь все те красотки: брюнетки, блондинки, рыжие – не идут в сравнение с этой первозданной красотой.

– А что пригожа? – игриво спросила Божана.

Будущая моя жена встала на носочки и покрутилась в стороны, с изяществом лесной нифмы давая себя рассмотреть.

– Пригожа, – ответил я.

В эту игру нужно играть вдвоем. Я снял нижнее белье и встал перед девушкой, подражая ей покрутился. Взгляд девушки был игривый и она, уже ни капли не смущаясь, рассматривала меня.

– Ой, пригож молодец! – сказала Божана смеясь. Действительно, мои действия были скорее комичными.

Кокетка взяла кадушку с водой – вылила ее всю на меня. Вода была холоднющая.

– Охолони молодец, а то твой корень пройти не дает, – рассмеялась Божана.

Как это ни странно, но мы просто помылись. Отходили друг друга веником, облили водой, натерли друг друга какими-то духмяными травами, как бы невзначай прикасаясь. И все… От попыток массажа, Божана наотрез отказалась и даже хотела уйти, а вот рассекать передо мной обнаженной – то для нее нормально. Не понимаю этих нравов. Издивательство чистой воды. Ломались стереотипы, наработанные былым опытом, в той, уже прожившей жизни.

Божана вышла из бани первая, накинув шубу поверх ночной рубахи, и, без «прости – прощай», выбежала во двор. Через пару минут после выхода будущей жены зашла девица, которая меня сюда, и уже сейчас стоило немалых усилий сдержаться, когда другая девушка без стеснений ждала меня у выхода, рассматривая в подробностях. Я понял разницу просто физического влечения и того нечто, чего в той жизни я ощутить так и не смог. Не только мое тело стало здоровым, видимо и душа и сердце стали способны любить. Девушка продолжала стоять и пялиться на меня. А я уже и не хотел стесняться. Все у меня нормально – смотрите, завидуйте, я гражданин… Нет, это уже не от сюда. Оделся и ушел. Да – так просто ушел. Некоторые герои, попадая в книгах, будь то космос, или прошлое, либо магические миры, создают себе целые гаремы. У меня же случилось с точностью наоборот – были гаремы ранее, после попадания в прошлое, я намерен создать семью.

Выспался я отлично. Нет, ортопедических матрасов не было, а вот что-то вроде перины – да, и лавка, или как это назвать, но похожая на нормальную кровать. В тепле, спокойствии – великолепно! Кровати здесь были далеко не в том виде, как я привык. Люди не ложились, они спали полусидя. Это было связано с какими-то суевериями. Вот только я намерен изменить большую часть мебели под себя, ну если супруга не будет против.

– Боярич, – в горницу зашла вчерашняя девица. Ее что приставили ко мне?

– Чево? – Потягиваясь, но, не вставая с ложа, спросил я.

– Дак боярин Василий Шварнович ужо к столу встает, – ответила девушка.

– Иду! – сказал я и девушка вышла.

Как такового разговора за завтраком не было. Был монолог. Мне рассказывали только, что пополудни в церкви будет венчание, после пир и так далее. Я же не выказал эмоций. Мне не были интересны церемонии, я желал только одного – быстрее стать законным мужем и Божану. Ну еще хотелось быстрее закончить суету, которая еще не началась, но, уверен будет грандиозной. Свадебные церемонии и в XXI веке утомительны, что говорить о древнерусских.

От девки Феклы я узнал, что с самого утра моя будущая жена пошла в баню. Не намылась вчера! Так и смылиться вся! Потом она уехала. Куда – не знаю, но через час после ее отъезда ко мне пришел Ермолай и начал распоряжаться. Выходило у него плохо. Что-то говорил про серебро, потом начал про поезд жениха. Я далеко не сразу понял, что его назначили моим, так сказать, шафером, свидетелем, или дружкой. Ермолаю на помошь пришел Филипп. У него получалось все лучше, как-то справнее, но он обращался не ко мне, а как раз к свидетелю.

– Ерема, поглядь есть ли серебро, коли нема – иди до сотника, – поучал молодой ратник своего более взрослого друга. – А також Корнея одежу поглядеть треба, ехать ужо, а вон не адеван.

– Ага, – только и говорил Ерема, но все быстро исполнял. Этот гигант не мог воспринять сложные приказы, только четко сформулированы и частями.

Скоро и меня одели и вывели во двор. Там уже стояли запряженными аж двенадцать саней. Что это были за люди – я не знал, кто-то из них размахивал веткой, к которой были приделаны либо листья, либо вырезанная под листья ткань, кто-то орал для меня нечленораздельное, играла дудка или свирель. В одни сани посадили меня и Еремея, который постоянно прикладывался к кувшину, неизвестно с каким наполением – мне то ничего не давали. Ехали так часа три. Причем, что называется, с ветерком, но, по прямой, а виляли и делали большие крюки, периодически все же сбавляя скорость, кони – живые и так же устают. Своих же коней я оставил, а сани вот взял со всем скарбом. Мне не говорили подробностей, но все предполагалось, что я не вернусь в дом Войсила.

Когда поезд жениха, наконец, остановился, я увидел только относительно большой дом, но раза в три меньше дома будущего тестя в городе. Здание окружал высокий забор с массивными, скорее всего дубовыми, воротами с металлическими вставками.

– Сиди, я покличу! – сказал Ерема и спрыгнул с саней.

Свидетель начал свистеть и въезжающие во двор люди начали еще громче кричать, петь, а потом повыскакивали из своих саней и стали водить хороводы. Дальше вся эта толпа, как мне казалось, оглашенных рванула в дом. Что там они творили? Не знаю. Во мне даже и близко не проснулся исследовательский интерес. Я теперь осознал, что чувствуют звери в зоопарке. Хоть бы налили, что ли! Так – нет, а амбал-свидетель только издевается, меняя кувшины с напитками.

Скоро вся честная компания вышла из дома и окружила меня. Одна девушка взяла мою руку и потащила в дом. Там опять с песнями и танцами обходили комнаты, вот только я стоял недвижимо, а все попытки пройти вглубь дома, купировались шутками и прибаутками. Только по причитаниям, частушкам и действиям я понял, что мы осматриваем дом на предмет чистоты.

В круговерти я и не заметил, как сидел опять в санях и опять куда-то ехал. Попытки подремать не увенчались успехом. Тогда я в первый раз почувствовал голод – то чувство, что будет сопровождать меня на протяжении всей свадьбы. Вот такой веселый день!

Процессия начала замедляться и я с большим удивлением узнал, что мы въезжаем именно в то подворье, где примерно с час назад были. Только въезд был закрыт и украшен разноцветными лентами. Мы остановились, и Еремей подошел к воротам и начал кричать типа «открывайте, злыдни», «петуха к курочке привезли» и всякую другую чушь. Я же настолько устал, что не хотел уже ничего. Нет, жениться хотел, а больше ничего! Ну еды бы чуть-чуть, хоть хлеба!

– Давай серебро – три гривны! – прокричал Еремей, который о чем-то там договорился. – Корней! Есть серебро?

Щаз! Предупреждать надо. Я пожал плечами и стал копаться в санях. Если бы я точно знал, что все серебро отойдет к молодым, дал бы свое, но нет. Пришла мысль дать три гривны зя жбан того, что пьет мой свидетель с куском хлеба, но понял, что это будет неуместно.

– Хоть сюды! Ерема! У меня серебро, што дал сотник, – прокричал Филипп, который ехал в третьих санях.

Ерема подхватился и побежал к Филипу, который и сам уже шел навстречу.

– Давай калиту, Филька, ох, умаялся – две гривны сбил, – сказал Еремей и поднял торжествующе палец вверх и побежал к воротам.

– Окрутят його! Зараз девку подсунут! – сказал мне подошедший Филипп.

– Дак подскажи! – удивился я тому, что один друг не может подсказать своему товарищу.

– То його крест, а серебро дал Войсил, то сотника дар, – сказал Филип и начал комментировать происходящее. – Во выйша девка друга. Ха, Ха!

Я наблюдал, как уже не по-детски ругался Еремей. Такие страсти, что он может и девушку, которую одели в красочные одежды и выдали за невесту, убить.

– Плуты, вертай назад гривны, тати! – кричал Еремей.

– Девку купил Ерема, – кричал девичий голос из нашего поезда.

– Еремей, ажанись на девке! – кричал другой голос.

Все смеялись, веселились. Такая простота. Эти люди и не догадываются, с каким комфортом можно жить, сколько развлечений иметь в доступе, что можно покривляться в телефон и никогда не знать, как добывается хлеб. Эти люди умеют жить лучше, они умеют быть счастливыми, умеют замечать в жестокой и казалось беспросветной жизни яркие моменты. Юмор настолько натуральный, какой-то наивный, детский и это замечательно!

– Вона, зараз Ерема аще приде серебро брать, – смеясь, сказал все еще стоящий возле меня Филипп.

– А по што ни ты дружка? – спросил я. Филип казался более, как сказали бы в будущем, коммуникабельным.

– Так и жонку маем и чады и сын и дщерь – куды мне? – пояснил как неразумному Филип.

– Филип, дай серебра! Тати енти – ушкуйники акаянные! – взревел Еремей.

Филип отошел к своим саням, где сидела симпатичная на лицо молодая женщина и еще один мужчина лет под пятьдесят с мечом в руках, и серебряной шейной гривной разминал, видимо, затекшие ноги. Лицо его говорит о почтенном возрасте, но стать, движения выдают в нем еще сильного, опытного воина. Попробую догадаться – жена и отец Филипа. И лицом сын с отцом похожи и движения у обоих как будто тигры – кошачья грация и опасность. Филип десятник и воспитал его отец. Это же какой воин будет отец, если его сын в возрасте чуть за двадцать уже десятком командует?

– Ворота открыли – едем! Едем! – начался опять гвалт и балаган.

И начались… похороны. С криками, типа «да на ковож ты нас», «ой покидаешь нас девка» и другое в исполнении профессиональных плакальщиц, вышла процессия. В центре брела фигура – нет, не человек восковая подвижная фигура. Безэмоциональная походка как будто на пуантах. Плывет статуя Божаны. Лицо закрыто, но туго заплетенная черная коса со множеством лент не дает сомнения, что это моя красавица. Множественные одежды сверкают, отливают разноцветием, на головном уборе массивные украшения, платье звенит десятками, а то и сотней бронзовых колокольчиков, особенно много их нашито на подоле. На руках поверх руковов отливают на морозном солнце десятки стеклянных браслетов как чисто голубых, так и из комбинаций разных оттенков и орнаментов.

Вокруг моей будущей жены кружится человек, одетый в медвежью шкуру и периодически рычит. И это со стороны выходящих из подворья! Контрастом этого шествия – песни с дудками, пением, доносящимся от поезда жениха.

Вскоре все погрузились в сани и помчались. Узнавать направление я не стал, но Еремей сам залихватски, как будто уходил от погони, задавал вектор движения.

– Свернем да тимошего поля, не можно напрямую ехать, треба запутать! – кричал Еремей.

Я даже не стал спрашивать, кого мы запутываем и от кого убегаем.

Наконец, приехали к церкви – время было уже около пяти, учитывая, что выехали из города мы в районе семи часов – уже десять часов разъезжаем. Все веселятся, едят, пьют. В каждых санях заметил и еду, и выпивку, вот только в наших с Еремеем только выпивка, и то не моя. Мне, видители, – нельзя. А сколько еще будет это «нельзя» длиться?

У церкви все вышли, бабы плакальщицы прекратили свой «плач Ярославны», мужик с медвежьей шкурой не появился. Божану вывел Войсил, держа под руки. Я, было, спохватился помочь, но Еремей меня остановил.

– Не можно, померла вона! – Торжественно сказал «дружка».

Если бы я не был историком, точно побежал спасать жену, но вспомнил поверие, что девушка умирает выходя замуж, все же тревога не оставляла, как и чувство голода.

В церквушке, которая была деревянной, и только с одной иконой все было долго и нудно. Я хорошо отношусь к религии, как и к церкви. Она в историческом плане сделала многое, нужна она была во все времена и как мировоззренческая концепция, и как важный социальный институт. Вот только, уж простите, не сильно я проникся церемонией, в отличае от многих присутствующих.

После церкви опять сели в сани, но уже вместе с Божаной.

– По здорову, Божанушка? – спросил я.

– По здорову. Зараз мы супружены, – радостно, но устало сказала Божана и положила на мое плечо голову.

Стало спокойно и уютно. Еремей же осушил до дна очередной кувшин, степенно перекрестился на купол церкви и прямо преобразился. Вместо залихватского гонщика появился серьезный профессиональный извозчик.

Мы приехали в богатую усадьбу с большим домом в центре – побольше, чем у Войсила, – хозяйственные постройки, большой загон. И… большая баня, в которой, наконец, уже не надо будет сдерживаться с любимой женщиной. Осталось только немного потерпеть. И все еще хотелось есть!

Мы стояли уже с полчаса на крыльце дома и, как было сказано Еремеем, просто ждали.

– Няси ея у дом и ставь! – скомандовал, наконец, Еремей.

Я не хилый, даже более того, но усталость дня, а еще одежды Божаны… Однако я взял ее и понес. Ощущение, пусть и через многие одежды, тела жены давали прилив энергии и сил. Идти долго не пришлось и уже в сенях мне приказали поставить Божану.

– Выход пред столы! – прокричали за дверью, откуда доносились звуки веселья, характерные для застолья. А еще – оттуда повеяли ароматы жареного мяса, духмяных каш, хлеба и порогов. У меня даже немного закружилась голова, жена, видимо, оказалась в схожей ситуации.

– Ходьте! – сказал Еремей и открыл двери.

Я взял за руку жену, и мы вышли.

– А хороши! Добре! Любо! – причитал нарочито громко Войсил.

Потом началась очередная порция церемоний. Преломление хлеба, что съесть не дали, благословление Войсила и Агафьи Никитишны, которая даже прослезилась. На нас одели полотенце, которое назвали «ручником», потом связали мою левую и правую руку Божаны. Посадили за стол на центральное место, но не налили, не наложили еду. Сидеть за полным, прямо ломящимся столом и не поесть? Хотелось прямо прокричать: «А вы, господа, знаете толк в извращениях!», вот только сдержался.

Вышел опять мужик со шкурой медведя и стал демонстрировать свои экзерсисы. Рычать, якобы пугать присутствующих, тереться об углы. Я же чуть скосился, чтобы не сорвать «покерфейс» и быстренько взглянул на собравшихся. За столами было человек под пятьдесят. Кто это был? Не знаю. Только тысяцкий, да два десятника, которых я знал еще до перехода, в город. Филипп, его отец. Остальные люди были неизвестны. Возникал вопрос: «Это как же так быстро организовать? Таланты. А я еще думаю о себе, как о неплохом администраторе для этого времени! Наивняк!

Через примерно час женщины, возглавляемые Агафьей Никитишной, с какими-то песнями развязали наши с Божаной руки и увели мою жену. Я уже было начал жадно озираться на стол, уверенный, что уже можно поесть, но как стояла еда поодаль, чтобы я не дотянулся, так там и осталась.

Зато все сорок минут, в течении которых я одиноко сидел в компании пятидесяти едоков, рассматривал еду. Из того, что я рассмотрел – были каши. На центральном месте стояла гречневая каша и, как можно понять из уже остатков – самое востребованное блюдо. Еще были тарелки с овсяной кашей из цельного зерна. Рыбы, гусей, тушеного мяса и жареных поросят было просто очень много. А еще очень много кувшинов с разным наполнением. У гостей же были поголовно серебрянные кубки, которые наполняли вездесущие молодые женщины.

Через еще минут сорок вышла Божана с укутанными в странный головной убор волосами, которые были переплетены. Длинная могучая коса сменилась двумя или даже тремя – под таким ракурсом не рассмотреть. Жена молча села возле меня. Да – три косы!

– А не треба уложить венчаных? А друзи мои? – прокричал уже слегка захмелевший Войсил.

– Да! Да! – прокричали все.

Первым со своего места сорвался Еремей, который последний час пихал в себя все съестное как в последний раз и успел не меньше четырех кувшинов опустошить. Свидетель сидел рядом со мной, но вот я не мог дотянуться до всей той еды, что стояла возле могучего богатыря, да и не успел бы.

Еремей ушел, но буквально через минуту вернулся. Под скабрёзные но незлобивые шуточки мы ушли из пиршественного зала. Еремей привел нас в просторную горницу, где было большое ложе с лежащей шкурой медведя сверху. Наш дружка ударил шкуру плеткой и ничего не говоря вышел за дверь.

Я огляделся, и первым делом хотел навалиться на еду и питье, которые стояли рядом с ложем, но обратил внимание на молчаливую жену, которая стала на колени, опустила голову и протянула мне плетку.

– Ты чего? Божаночка, встань! – попросил я и попытался поднять жену.

– Невместно, невместно, прости! – стала протестовать Божана. – Калину красную честному люду не покажешь. Бей меня.

– Не буду, – категорически сказал я. – Хочешь обряд? Давай плеть!

Я взял плеть и сделал вид, что бью и откинул этот инструмент садо-мазо. Божана подскочила и безмолвно опять покорно поднесла плетку. Это продолжалось три раза, а потом жена сама оголила спину и силой три раза полоснула себя. На мои попытки остановить ее, только просяще посмотрела на меня, а в глазах боль. Хотелось помочь, вывести жену из этого состояния, но осознавал, что бессилен. Пока бессилен, но я сделаю эту женщину счастливой!

– Ну, досыть, давай снедать! – сказал я после паузы, когда мы играли в гляделки. Молчание затягивалось и нужно что-то делать. И ничего лучше не вдохновляет, как сытно поесть после целого дня голодания. Я жадно посмотрел на курицу, хлеб и кувшины.

Был на Севере Руси обряд, когда разламывают курицу и хлеб напополам в символ плодовитости. Я так и сделал и жадно вцепился в свою половину курицы. Большую же часть хлеба Божана забрала для коров – тоже по поводу плодовитости.

Ну а потом…

Да устали мы так, что и хватило-то сил на один раз «потом». Тем более, что Божана так суетилась, не зная как помочь, что делать, что пришлось потратить некоторое время на ликбез.

Между тем, я был счастлив, и даже не хотелось думать о будущем, о прошлом, только наслаждаться настоящим. Люди не умеют наслаждаться жизнью, часто замечают только негатив, а в жизни много радости и счастья. Вот я в чужом времени, перед судьбаносными событиями, с непонятными, даже мутными перспективами. И я – счастлив!