В лето 6733

Эпилог 2. Битва при Тавризе

Чингисхан восседал на подушках у подножья горы Эйнали и наблюдал, как развертываются тысячи воинов, чтобы вступить в бой, наверняка последний, для великого хана. Некогда Темучин, а сейчас «сокрушитель мира» прожил яркую жизнь, перипетии которой выдержать мог только он. И унижение в детстве, насилие и кровь во всей степи, постоянное бегство и сражения, как только вошел в силу, плен и пытки — многое случилось на пути к главной юрте всех монголов.

Самое же большое испытание для еще тогда Тимучина было пленение Борте — его единственной любви. Чей на самом деле сын Джучи или меркитского плена или Темучина — было не совсем понятно? Когда меркиты напали на Темучина, чтобы отомстить ему за действия его отца, укравшему мать будущего Чингисхана, молодому мужу пришлось оставить свою жену. Так же со своими женами поступили и многие его воины. Именно тогда Тимучин научился жертвовать всем ради победы, что часто делало именно его победителем в, казалось, невозможных ситуациях. Не знала в момент пленения Борте, что беременна, но любовь у них была даже той злополучной ночью, когда и напали подлые меркиты, а после ее насиловали.

Чувство вины и искренняя любовь, познакомившихся еще в детстве Тимучина и Борте, перевесили все сомнения о происхождении «неожиданного гостя» — так назвал первенца будущий Чингисхан. И сейчас, если кто и говорит о сомнительном родстве Джучи, великий хан берет это оскорбление на свой счет и уже не один десяток языков остались без своих носителей. Еще бы и Угедея укоротить, но пока, в период новых испытаний, этого делать нельзя. А после битвы нужно придумать, как наказать свою жену, которая никогда не заменит Борте, да и Угедея, следующего по старшинству сына после Джучи. Они совершили немыслимое — ослушались воли великого хана и пытались убить Джучи. И пусть теперь всем выгодно злодеяния валить на мусульман и Джелал-ад-Дина, но Чингисхан не стал бы великим ханом, если бы был глуп и умел прощать — степь убивает слабых. Вот только и старший сын не до конца выполнял волю отца и где ему приказывали воевать, присоединял земли переговорами.

Сейчас же продемонстрированный старшим сыном подход оказался очень выгоден. Оказывается. Джучи любят на его землях и уважают не как завоевателя, но как своего господина. Три тумена прислали кипчаки, башкиры, которые не хотят жить под булгарами, прислали пять тысяч воинов, даже жители городов Хорезма выставили тяжеловооруженную пехоту в два тумена. Если посчитать тех воинов, что привел Субедей-богатур, личная гвардия Чингисхана, возглавляемая младшим сыном Тулаем, монголы Джучи и его сына Орды, два тумена Угедея. Получалось больше ста семидесяти тысяч — такого войска монголы никогда не собирали. Да, много кипчаков, горожан — но на то и политика сына Джучи сработала. Не всегда, оказывается, плохо подчинять договором.

Против огромного воинства мусульманам удалось выставить больше ста тридцати тысяч. Вот только великому хану докладывали, что многие военачальники Джелал-ад-Дина теряют уважение к своему господину. Джучи вновь проявил свой талант к договорам и подкупил двух темников, которые обещали в самый удобный момент, развернуть свои копья против Джелал-ад-Дина. Уже многие сильно устали быть подданными хорезмшаха, когда Хорезм и другие города начинают оживать под рукой Джучи. Однако, не на это надеялся великий хан, если предательство в рядах врага и случится, хорошо, но зависеть от него великий монгол не станет. Еще три дня назад верный пес Субедей принес план, разработанный им и, как это не странно и грело сердце, при участии сыновей Чингисхана.

— Великий хан, все готово, но враг не хочет проявлять инициативу. Мы немного ошиблись в том, что молодой Джелал-ад-Дин лично поведет конницу в атаку, — произнес посыльный.

— Помнит еще воны Инда! — усмехнулся Чингисхан и закашлялся — он все хуже себя чувствовал, но битву пропускать не станет.

Однако, вопреки ожидания посыльного, великий хан не стал отдавать никаких распоряжений. Его сын Джучи с подсказок Субедея сам будет руководить войском, а великий хан собирался быть только наблюдателем, именно поэтому в скале и вырубили небольшую пещеру и обтесали каменную ступеньки у подножья горы, чтобы в случае необходимости Чингисхана могли бы эвакуировать.

А битва начиналась…

Центр монголов начал движение навстречу маневрирующей тяжелой коннице мусульман. Могло создаться впечатление, что выдвинулась лавина, каждый монгол подготовил еще одно чучело из соломы, чтобы ослабленный центр казался более насыщенным войсками, чем это было на самом деле. Монголы шли неспешно, как бы вызывая противника на себя. Уловка удалась, когда центр монголов выдвинулся на версту перед относительной линии войска.

Чингисхан улыбнулся, когда понял, что сражение идет по монгольскому сценарию, а это уже заявка на победу. Кто владеет инициативой, тот в большинстве случаев и выигрывает битвы. Но нужна не просто победа, а такой разгром, чтобы больше не слышать о Джелал-ад-Дине. Сегодня он уже не приказывал обязательно взять в плен этого энергичного молодого человека, чтобы вновь не упустить сына последнего хорезмшаха.

Мусульмане начали две равнозначные по силе атаки, как они посчитали по самым уязвимым местам. На правый фланг, где стояла без видимого прикрытия пехота и, возможно, спешившиеся лучники устремилась, постепенно разгоняясь, мусульманская конница. Впереди Джелал-ад-Дин пустил конных лучников, каждый из которых имел еще и по три дротика. Расстояния должно было хватить для маневра, и легкая кавалерия должна была выпустить только по две-три стрелы и бросить короткое копье. Когда же монгольская пехота, состоящая и из соотечественников Джелал-ад-Дина, замешкается, легкая кавалерия устремится вдоль озера Урмия, и уступит уже набиравшую скорость тяжелой кавалерии, которая должна была сломить правый фланг, что так опрометчиво был оставлен без должного прикрытия, если только не было стремления у монголов бежать за стены города Тавриза, до которого больше трех верст.

Пока мусульмане приближались к правому флангу монголов, в центре так же произошли события. Монгольские лучники первыми выпустили стрелы по надвигающейся тяжелой коннице мусульман. Урон для войск Джелал-ад-Дина был незначительным, но он был и этот факт затмил глаза многим смелым и отчаянным воинам, которые наблюдали, как падают их друзья и соратники и озлоблялись этим безмерно. Поэтому, когда монголы развернулись и устремились к своим войскам, не все воины ислама поступили, как велели военачальники — не реагировать на отступление врага, пока не будет специального сигнала. Часть мусульманских всадников устремились на монголов и не успели произвести маневр ухода с места, куда уже могла долететь монгольская стрела. Из десяти тысяч тяжелой конницы, которая устремилась на монгольский центр порядка полторы тысячи смелых и отважных, но не дисциплинированных воинов продолжили атаку. Их Джелал-ад-Дин мог уже списывать — против почти сорока тысяч монгольских воинов в центре, шансов не было. Издалека же мусульмане могли подумать и о восьми туменах перед ними, так как чучела на конях были очень похожи на воинов.

Правый монгольский фланг так же не дрогнул. Во-первых, в надвигающийся строй легкой конницы мусульман устремился рой стрел раньше, чем всадники смогли выйти на расстояния убойного выстрела из лука. Кроме того, земля перед пехотой, которая казалась легкой добычей, была сплошь грязью. Почти сутки жители Тавриза и монгольские воины носили воду к этому участку, благо озеро было рядом, позже по размокшей земле прошлись монгольские кони и опять залили воду. Так что теперь копыта коней правоверных вязли в грязи, терялся напор, динамика разбега, время, которое было четко рассчитано. И, когда подошла минута врезаться в ряды монгольской пехоты тяжелой мусульманской коннице, стройная атака превратилась в свалку воинов, в скученность которых летели стрелы и… Гром!

Когда на правом фланге образовалась запланированная свалка и только некоторые всадники продолжали атаку, из рядов монголов вышли люди без доспехов, в простых одеждах и со странными палками, далеко не все в мусульманском войске видели бамбук. Эти палки, полые внутри произвели такой шум и грохот, породили дым и напугали коней. Многие мусульманские кони, испугавших грохота понесли и свалили своих всадников, которых затаптывали лошади соратников. Да и сами воины ислама испугались неведомого оружия, что только что использовали даже не монголы, а полторы тысячи китайцев, которые были в плену у Субедея-богатура, но согласились воевать, если только не против своих соплеменников.

Пока Чингисхан прикладывал попеременно руки ко рту — вот такое странное проявление волнения жестами, Джелал-ад-Дин нервно решал, как быть. Посылать своим уже обреченным конным помощь, это означало погубить еще воинов, оставлять же все на самотек, и так он не добьется вообще ничего. Две атаки и уже тысячи воинов в безвозвратных потерях, при том, что не решена ни одна задача. И сын хорезмшаха решает послать еще пятнадцать тысяч воинов на центральный фланг в помощь тем, которые уходил от монгольской ловушки, невзирая на то, что их недисциплинированные соплеменники продолжили атаку и сейчас мужественно вгрызались в монгольские ряды. Джелал-ад-Дину было удивительно наблюдать, как меньше чем уже тысяча воинов добилась локальных успехов, несмотря на ловушку. Вот их и нужно было поддержать.

Однако, те пятнадцать тысяч конницы сделали то, что окончательно предопределило исход сражения — тяжелая конница, бывшая только что Джелал-ад-Дина, ударила по своим же соплеменникам, чем не только смутила, но и опрокинула недавних союзников, этим предатели вынудили подставиться конницу под стрелы монголов.

Везде предательство! Дальше, когда уже стало понятно, что Джелал-ад-Дин проиграл, оставался вопрос только «насколько?». Отправив вперед сорок тысяч пехоты, которая становилась уже пушечным мясом, сын последнего хорезмшаха, подумывал о бегстве, о чем уже и разговаривал с некоторыми самыми приближенными людьми, которые были ему верны на протяжении уже пяти лет постоянной войны. Нужно было собрать надежных воинов на конях и уходить. Быстро переговорил и с булгарским военачальником о том, что г бы в Булгарию сбежать, потому как волжские мусульмане — пока единственные, в преданности которых нет поводов сомневаться.

И, когда уже порядка пятнадцати тысяч всадников, возглавляемых Джелал-ад-Дином устремились подальше от места битвы вглубь бывшей державы идельгезидов, монголы ввели в бой засадный полк, и через двадцать минут сражение закончилось, оставшиеся воины сдались, а обозы поменяли своих хозяев.

Но монголы потеряли в этой битве больше — великого хана! В разгар битвы у Чингисхана случился приступ и он, что-то почувствовав, позвал детей и летописцев, чтобы зафиксировали все сказанное.

— Главное — продолжайте поход на Запад, сейчас вы здесь и в силе. Борте, я иду к тебе, — выдохнул великий хан, самый главный степняк, чье имя будет вечным и отправился в иной мир, чтобы встретится с единственным человеком, которого любил — Борте.

В это время, не дожидаясь окончания семейного курултая, Субедей-богатур гнал остатки некогда великого войска по тем дорогам, что он только три-четыре года назад проходил. Великий хан сказал продолжать поход на Запад, и Субедей сохранит верность своему хану и, если надо, то один пойдет в поход. Но и сыновья разделяли чувства полководца.

Конец 3-й книги.

Продолжение следует…