В ожидании расцвета, или «Апокалипсис – сегодня!»

1. Пейзаж после битвы: жанровые сценки

Вот и подошли к концу миленниум, столетие, год… Мне показалось, что пришла пора подвести некоторые итоги бурной дискуссии, начавшейся с «Карфагена»; дискуссии не столько о российской фантастике и ее израильских критиках, сколько об «образе мира, в слове явленном». Я счел возможным использовать в этой, своего рода итоговой, статье некоторые мысли, высказанные в переписке с прекрасным липецким критиком А. Караваевым.

Для простоты анализа сначала, конечно, все разделяют: пиво отдельно и мухи отдельно, отдельно — литература, отдельно — наука, отдельно — фантастические приемы, отдельно — читатель и среда его обитания, или, иными словами, ПМЖ. Но потом на основе проведенного анализа происходит воссоздание реальности, своего рода синтез, необходимый для понимания и дальнейших действий. Чем более был точен анализ, тем легче и яснее мы поймем истоки настоящего и сделаем прогноз будущего.

Поэтому мне кажется, что участие «естественников» в литературной критике (я уж не говорю о Литературе как таковой) в высшей степени полезно. Это продолжает традицию Переслегина и добавляет к собственно литературному анализу необходимую долю рационального. Литературный анализ сам по себе представляется мне видом паразитизма, литературовед, какой бы талантливый он ни был — занимается возгонкой родниковой воды и, в лучшем случае, плодит мириады бесполезных печатных знаков. Чистое литературоведение выступает в роли посредника между писателем и читателем, так же как священник — посредник между Богом и человеком; в данном контексте — я за протестантизм. Настоящая Литература всегда достоверна и не противоречит Науке.

Наличие литературного чутья, описать которое невозможно, все равно, что описывать переживания влюбленного или способности гончей, и является врожденным свойством фэна (как такого человека называют некоторые), или профессионального читателя, как его называю я. Читателей вокруг — как собак нерезаных, а профессионалов мало. И на тусовки они не ходят, не царское это дело. Тусовка, по-моему, вообще рецидив стадности, а, как известно, «умный в одиночестве гуляет кругами, он ценит одиночество превыше всего».

Мое мнение о фэнстве, к которому я не причисляю ни себя, ни других профессиональных читателей, читающих книги для углубления понимания жизни, а не одного «желудочного» удовольствия ради, действительно резко. Есть чудные люди, с которыми приятно попеть под гитару, попить пивка и порассказывать байки. К несчастью, часто забывают, что чудный человек — это характер, а не профессия, должность или мировоззрение.

Брань, с которой на меня обрушились, по счастью, на вороту не виснет, зато является точным индикатором того, что мне действительно удалось дотронуться до наиболее набухшего нарыва. В обычных условиях испытывающий боль или тот, кому говорят о его болезни, начинает лечиться. «Особенности российского обмена мнениями» таковы, что любая критика воспринимается как личный наезд, и даже не столько на автора, сколько — в его лице — «донос на всю Россию».

Увы, «политику и фантастику, Лукьяненко и Чечню» совместил не я, а российская действительность, при всей фантазии мне такого коктейля не выдумать. На мой взгляд, Лукьяненко такое же порождение и отражение нынешней российской жизни, как и Чечня. Это, безусловно, явления не одного ряда, но схожие по симптоматике. Людям, которые солидаризуются с Лукьяненко — не столько писателем, сколько носителем определенных идей, в том числе и политических, конечно, обидно, когда им рассказывают о том, как эта идеология выглядит со стороны. Себе-то самим они кажутся белыми и пушистыми. Но сказано было не для того, чтобы нанести обиду, а для того, чтобы вырвать читателя из состояния блаженного самолюбования и заставить его взглянуть на себя и место обитания со стороны.