В отпуск к морю

Глава 1

Двухметровые волны налетали на волнорез, с грохотом ударяясь, разлетаясь в стороны и вверх. Она стояла метрах семи от конца волнореза, который подвергался бесконечному напору грязных волн, вершины которых покрывала светло – серая пена. Сильный мокрый ветер, дующий с моря, обдавал ее мелкими брызгами. Её одежда уже стала сырой, по лицу иногда стекали образовавшиеся капли. Она вдыхала этот мокрый, терпкий, соленый воздух, отдающий гнилыми водорослями, замерзшая, но совершенно счастливая. Сильный порыв ветра снова ударил ее, она покачнулась, придерживая руками капюшон куртки, улыбнулась. Потом вздрогнула и проснулась. Продолжая лежать с закрытыми глазами, пыталась удержать сон, который уже перестал быть реальностью, растворяясь в сознании. Опять приснилось море. Мечта детских лет. Почему его называют черным? Она видела его много раз по телевизору, в журналах. Море всегда было разным, но никогда черным. В другой комнате, что-то грохнуло, раздался не громкий монолог, большая часть которого были маты. Дверь в комнату открылась, и в ее проеме появилась еще не старая лохматая и неухоженная женщина.

– Людка, а Людка, мать с утра болеет, а тебе все рано. Дай сотни три. Кончились мои деньги, а зарплата только через два дня.

Если бы мать и не сказала, что болеет, Люда и так бы поняла, причину болезни матери. Она называется перепел или бодун. В трезвом состоянии, она никогда не говорила ей Людка, повторяя известное изречение из фильма, «любовь и голуби».

– А ты бы пить бросила, тогда денег хватало бы, усаживаясь на диване ответила Люда. – Я что твои пьянки оплачивать должна?

– Ну ты шалава неблагодарная. Я всю жизнь на тебя угробила. Когда твой отец, кобелина, меня бросил, я сама тебя тянула с малолетства. А теперь вот она, такая твоя благодарность.

Мать продолжала еще, что-то говорить, местами переходя на крик, но девушка уже не слушала её. Он поднялась, достала из сумки кошелек, вытащила пятисотку, протянула матери и пошла в ванну.

Подставляя стройное тело под горячие, упругие, тонкие струи воды, бившие в разные стороны из заросшего известковыми наростами за многие годы не менявшегося распылителя воды, Люда наслаждалась еще совсем недавно недоступному для нее удовольствию. Завтра будет неделя, как в их квартире снова включили газ. С его появлением появилась уверенность, что все теперь будет по-другому, и теперь обязательно жизнь наладится. И пусть сейчас в ванной ее окружает грязная, местами отвалившиеся плитка, уложенная собственноручно еще до ее рождения, куда-то испарившимся отцом, которого она помнит только по фотографиям. И пусть вокруг порванные линолеум и обои, оббитые углы стен, перекошенные двери комнат, иногда выпадающий раствор из швов между плит потолков. Теперь это все казалось не таким ужасным. Она нашла работу, которая позволила ей снова включить в квартире газ, который отключили ей с матерью сразу после окончания отопительного сезона. Работа, зарплата которой почти в три раза превышает все зарплаты, которые она получала за свою маленькую трудовую деятельность, мыкаясь из одного места в другое. Хорошую работу, в этом захолустном районном городишке, можно было найти только по знакомству. А таких знакомств у нее не было. Все ее знакомые, это ее бывшая подруга, удачно вышедшая замуж, и через пару недель переставшая отвечать на звонки. Люда ее не осуждала. Кому нужна такая нищебродка, как она? Остальные ее знакомые, это периодически меняющиеся собутыльники матери. Поэтому она считала большой удачей, даже чудом, что ее взяли продавцом в ювелирную сеть. И вот теперь после четырех месяцев работы, совсем неожиданно, она уже заместитель директора магазина.

– Ух, как же все здорово, сказала Люда вслух. – Теперь обязательно исполнится мечта. Она обязательно поедет в отпуск к морю. И не важно будет это зима или лета. Главное, что она поедет, увидит его своими глазами, вдохнет этот неповторимый воздух, посмотрит, как солнце садится в море. Девушка выключила душ, вытерлась, и пошла на кухню ставить чайник.

Минут через десять, когда Людмила уже допивала утренний кофе под сигарету, в квартире появилась ее мать, со старой подругой, тоже уже, правда совсем недавно, подсевшей видимо окончательно на стакан.

– Вот Анька полюбуйся, сказала мать Людмилы, свой подруге, опуская на стол пакет с бутылкой водки и нехитрой закуски в виде одной селедки в целлофановом пакете, куска вареной колбасы, нескольких луковиц, бутылки подсолнечного масла, буханки хлеба. – Сидит доченька, кофия распивает, курит. Нет, чтобы о матери позаботится, картошки поджарить. Или просто даже в мундирах. Нет, не может. Хрена ей о матери думать.

Тетка Анька посмотрела на девушку, потом на свою подругу. – Привет Людок. А ты Сашка, хватит орать, голова и без тебя трещит. Давай лучше под селедку похмелимся.

– Привет теть Аня, ответила Людмила, вставая из-за стола, направляясь в свою комнату. Хорошее настроение улетучилось. Сегодня мать опять напьется. А когда начнутся отходники, сначала будет орать, потом жалобно скулить, проклиная бывшего мужа, свою жизнь, и дочь, которая совершенно не думает о ней. Мать последнее время пила практически ежедневно, пропивая все, что зарабатывала. Дома уже не осталось ничего ценного, что можно было бы продать. Люда много лет пыталась бороться с вредной привычкой матери. Раньше ей помогала подруга матери, эта самая тетя Аня. Но несколько лет назад, после того, как ее редко пьющий муж умер, она начала понемногу выпивать со своей подругой, заливая боль утраты, любимого человека. Потом больше и больше. Всего за пару лет, она потеряла, как много лет назад ее мать, хорошую работу, и обе, имея высшее образование, еще не старые женщины, теперь перебивались случайными заработками, в местах, где только такого сорта люди еще могут пригодится. Окончательно не стать бомжами им помогали дети, имеющие в равной собственности права на жилье. Хотя в этом городе свободного жилья было в избытке. Люда немного полежала на диване, встала.

– Хватит лежать, – сказала она сама себе, продолжая размышлять уже про себя. Лучше пойти погулять. Не седеть же весь день в квартире за закрытой дверью, чтобы не слышать пьяного бреда пьяниц. Люда в очередной раз посмотрела в окно. Лето закончилось. Вторая половина октября выдалась холодной. На улице хоть и светило солнце, но Люда видела, что люди шли одетые не по сезону. За окном ветер гнал мусор, упавшие листья деревьев. – Ну вот можно и сапоги обновить, решила Людмила, радуясь своей покупке. Открыла шкаф и принялась искать заветную коробку. Прогуляюсь до магазина, решила она. С девчонками поболтаю, и сапогами похвалюсь. На дне шкафа лежало несколько коробок из по обуви, но коробки с сапогами не было. Она отрыла другую дверцу шкафа, уже без надежды, понимая, что сапог уже нет. Заглянула в проем между диваном и стеной, в последней надежде став на колени заглянула под диван, хоть и понимала, что коробку туда не засунуть, села на пол и заплакала.

Одев старые полуботинки, с оббитыми носами и стесанными каблуками, которые не сильно выделялись на фоне остальной одежды, девушка не удержалась, зашла на кухню, спросила,

– Мама, ты зачем мои сапоги продала?

Мать повернула к ней свое землисто – серое, покрытое местами красными пятнами лицо, на котором Люда увидела пьяные глаза и попытки осмыслить заданный вопрос. Какое-то время она молчала, потом ее понесло,

– Анька, ну ты глянь на эту шалаву, пьяным голосом заорала мать. Я последний хрен без соли доедаю, разута, раздетая, а она…

Люда уже не слушала криков матерь, выскочила за дверь. Она решила, что в следующие выходные обязательно вызовет слесаря и поставит на дверь своей комнаты замок.