В портовом городе

«Граница открыта — добро пожаловать!»

Вышли в Рижский залив. Тугая волна с такой силой ударила в скулу пограничного катера, что он вздрогнул, нос его высоко взлетел и тут же катер провалился, подняв корму.

Моторы взревели.

— Винты из воды вынырнули — видал, как бросает! — сказал рулевой.

Водяная пыль — срезанные ветром верхушки волн — ударила в лицо. Сергей невольно зажмурился. Открыв глаза, он увидел впереди все тот же тошнотворно-серый, качающийся горизонт, мокрую кожаную спину рулевого и справа, совсем рядом — впалые щеки старшего инспектора таможни. На щеках и козырьке фуражки капли воды, глаза задумчиво прищурены — Глаузинь протирал очки. Потом надел их, и Сергей встретил спокойный, строгий взгляд стариковских глаз.

Ему показалось, что Глаузинь собирается что-то сказать — может быть, ободрить... Сергей, предупреждая всякое выражение сочувствия, улыбнулся, но неожиданно для себя зло буркнул:

— Была погода как погода. А теперь...

— Штормит, — кивнул Глаузинь. — Осень!

...За первые две недели работы Сергей Ястребов четыре раза выходил на пограничном катере встречать приходящие в Ригу корабли, но тогда и на Даугаве и в заливе было спокойно. И несколько часов пути до рейда пролетали незаметно.

Негромко переговариваясь со старшим наряда, Сергей смотрел на проплывающий мимо берег, и перед ним открывались пестрые картины жизни порта. Каждый раз он узнавал все новые подробности этой жизни и все сильнее чувствовал свою причастность к ней. Ведь таможенники всегда знают, какие корабли из каких стран пришли сегодня в порт, какие привезли грузы, с чем и когда отправятся в море, в другие порты мира.

Разным людям один и тот же город видится по-разному. Сергей теперь не мог бы себе представить легкий старинный силуэт города таким, каким он виден с Даугавы — без разлапистых портальных кранов, высоких бортов, белых мачт и смеющихся на ветру корабельных флагов.

Флаги были разные: польские и шведские, норвежские и греческие, исландские и бразильские, английские и финские. Жарко алели среди них флаги советских кораблей, не раз побывавших в далеких странах.

Пограничный катер проходил мимо Экспортного района порта. Широкие, асфальтированные причалы были заполнены автомашинами, тракторами, разноформатными ящиками с оборудованием, станками, механизмами. А когда шли мимо Угольного района, с катера были видны припорошенные черной пылью причалы и ковши мощных кранов, плывущие от железнодорожных платформ к трюмам кораблей. Челюсти ковшей разжимались, и в трюмы сыпался уголь. Угольная пыль, подхваченная ветром, долетала до катера. Горьковатый запах угля смешивался со свежим запахом досок, влажной коры, опилок: рядом с Угольным районом находилась лесобиржа. Низко сидящие в воде суда-лесовозы желтели палубами, плотно уставленными штабелями леса.

Сергей жил в Риге всего третью неделю, но если бы пришлось уехать, город вспомнился бы ему не только грустноватым запахом желтых листьев, плавающих в черной воде каналов, но и ветром моря, порта, пахнущим солью, углем, машинным маслом и отсыревшими сваями причалов. Он вспомнил бы электропоезда, прорезающие город, как метеоры, басы работяг-буксиров, лязг портовых кранов и хлопанье флагов на мачтах кораблей...

Он подумал о городе мельком — как о чем-то очень далеком. Они, и правда, были очень далеко, за кормой — осенние листья и спокойная черная вода в каналах. Сейчас для него существовали только вздыбленный ветром залив, горькие брызги на губах и качающаяся мокрая палуба катера. Она казалась теперь маленькой — намного меньше, чем тогда, когда катер стоял у причала...

— Вот он, — сказал вдруг Глаузинь. — Порт приписки — Бремен. Хлопот всегда с ними...

Сергей увидел впереди корабль: светло-серый борт, чуть посветлее воды в заливе, белые надстройки, мачты...

Рядом с Сергеем стоял солдат-пограничник, курил, спрятав от ветра папиросу в кулаке. Как ему удалось прикурить и как удавалось стоять, не держась за поручень, Сергей не понимал. Но, поглядев на солдата, он вдруг испытал такое чувство, будто и не был год назад демобилизован, а просто перевели его в другую часть, и он продолжает службу. Правда, теперь у него в петлицах не танк, а крылышки и колесо — символ Меркурия, бога торговли...

И тут же Сергей с досадой подумал, что поднимется на борт западногерманского судна довольно измотанный непривычным «переходом».

— Границу сегодня откроете вы, Сергей Александрович, — сказал Глаузинь.

Сергей кивнул, поправил фуражку, подтянулся. Смущенно подумал: «Хитер старик»... И вцепился в поручень — при развороте катер качнуло так, что палуба ушла из-под ног. Сергей поднял голову: медленно проплывали на корме теплохода выпуклые буквы — «Редер».

С подветренного борта был уже подготовлен штормтрап.

Борт надвигался, рос, а когда катер подошел к нему почти вплотную, встал высокой стеной, которая то опускалась, то поднималась.

Сергей самолюбиво прикусил губу: ему еще не приходилось шагать на трап с ускользающей палубы, а сейчас сверху свешивались любопытствующие физиономии западногерманских моряков.

«Забраться на подножку вагона, конечно, легче», — подумал он, вспомнив поезд на разъезде, тихий закат над Брестской крепостью и людей в незнакомой форме, поднимающихся на ступеньки вагонов.

...Он служил в советской группе войск за границей, и в тот вечер, когда поезд «Берлин — Москва» остановился в полукилометре от станции Брест, был счастлив, как может быть счастлив солдат, возвращающийся на Родину.

Отсюда, где над тихим Бугом склонились ветви деревьев, начиналась его земля.

Он возвращался на эту землю.

И невысокий светлоглазый парень в форме таможенника, словно угадав его настроение, радушно сказал ему: «Со счастливым возвращением!»

Таможенники были вежливы, приветливы, но настойчивы. Заглядывая в купе, они напоминали контролеров, но спрашивали не о билетах, а о декларациях, в которых пассажиры должны были указать, ввозят ли они золото, иностранную валюту, драгоценности, опиум. Иногда они просили открыть чемодан или сумку.

«Как же надо разбираться в людях, — думал Сергей, глядя, как таможенники терпеливо изучают декларации, — чтобы среди тысяч людей, уезжающих за рубеж и возвращающихся, определить нарушителя. А может, они ничего и не находят? Просто делают это для профилактики? Откуда им известно, что у меня, скажем, в сапоге?..»

Сергей спросил светлоглазого таможенника:

— А что, бывают контрабандисты? Пытаются что-нибудь провезти?

Тот улыбнулся:

— Бывает всякое...

Тогда Сергей и не думал, что через год сам станет таможенником, и, наверное, навсегда забыл бы об этой встрече, если бы не разговор в Москве — неожиданный для него разговор в Главном таможенном управлении...

Первым на трап легко прыгнул врач, лейтенант-пограничник, за ним — представитель «Инфлота», а затем Сергей и Глаузинь.

Узкий трап пошатывался. Леер, натянутый с внешней стороны, не внушал доверия. Внизу, отваливая от борта, качался катер — каким он казался крохотным!

Сергей старался подниматься уверенно, даже небрежно, не глядя вниз. Это было трудно, и к тому же здорово болело колено — неудачно прыгнул на трап.

Он ступил на палубу и оглянулся. Глаузинь подбадривающе улыбнулся ему.

Перешагивая через высокие пороги — комингсы, они прошли по узкому коридорчику к салону, где их ожидал капитан судна. Сергей предполагал встретить этакого морского волка, а в дверях салона показался молодой человек лет двадцати пяти, светловолосый, с румянцем на полных щеках.

— Здравствуйте, — сказал он по-русски. — Прошу!

Распахнутый воротник рубашки придавал капитану вид благодушный, домашний, и Сергей почувствовал раздражение: по его мнению, перед государственной границей следовало одеться построже.

Они вошли в салон, сели за стол.

Работа таможенно-пограничной комиссии началась.

Сергей незаметно огляделся.

Отделанный пластиком салон был убран просто и по-морскому изысканно: низкий диван под квадратными иллюминаторами, овальный стол, легкие кресла раковинами. На стене картина: яркие цилиндры, эллипсы, зигзаги. А рядом старинный барометр в строгом черном футляре.

Сергей стал проверять документы, внимательно изучал широкие тонкие листы — коносаменты: документы на груз, который находился в трюмах судна.

Коносаменты оказались в полном порядке.

Лейтенант-пограничник просматривал паспорта команды. Представитель «Инфлота» спрашивал капитана: нужен ли судну ремонт, сколько требуется воды, какие продукты. Глаузинь тоже задал несколько вопросов и вежливо кивал, выслушивая.

В углу салона на миниатюрном письменном столике стояла игрушка: матрос в широченных клешах и берете с помпоном, качаясь в гамаке, растягивал аккордеон. Под гамаком серебрилась крошечная бутылочка рома. И над всем этим — государственный флаг ФРГ.

«Редер» все еще слегка раскачивался после штормового моря. Игрушечный матрос в гамаке тоже не переставал качаться...

По морским законам корабль всегда, в любом порту, в любых водах — частица того государства, под чьим флагом он ходит. Сергей был сейчас в Федеративной Республике Германии. Он не без интереса присматривался к розовощекому капитану, от которого во многом зависит поведение команды на берегу. Еще на катере Глаузинь рассказал, что в прошлый раз, когда «Редер» приходил в Ригу, двоим из команды пришлось остаться на берегу: один был осужден за изнасилование, другой — кажется, боцман — остался в больнице после пьяной драки со своими подчиненными.

В салоне шла вежливая, неторопливая беседа, говорили по-английски. Все формальности были соблюдены, а таможенный досмотр на иностранных судах, приходящих к нам, не производится — мы доверяем своим гостям...

Сергей посмотрел в иллюминатор: «Редер» подходил к Экспортному району.

Капитан выдвинул вделанный в стену ящичек, достал бутылку, разлил коньяк по рюмкам:

— Прошу вас, господа...

Представитель «Инфлота» поблагодарил, выпил и стал раскуривать трубку. Лейтенант-пограничник сидел с невозмутимым лицом, словно ничего не видел и не слышал. Сергей сказал: «Благодарю», — и принялся изучать свою записную книжку, а подняв голову, удивился: Глаузинь поднес рюмку к губам — Глаузинь, старший инспектор таможни, который на польском судне от коньяка отказался...

— Извините, господа, — встал капитан, — я должен отдать распоряжения...

Когда он вышел, Глаузинь блеснул глазами в сторону Сергея:

— Знаете, они из-за какой-то рюмки о «железном занавесе» кричат...

Сергей выпил, сердито подумав: «Прямо великосветский раут... Дипломатия!»

Игрушечный матрос в гамаке беззаботно растягивал аккордеон.

...Тогда, в Главном таможенном управлении, ему сказали: «Нам, товарищ Ястребов, рекомендовал вас райком партии. Согласны ли вы стать одновременно и дипломатом и часовым, или, говоря проще, — таможенником?»

Он умел увлекательно рассказывать, тот человек. Нет, советский таможенник — не скучный чиновник, подозревающий в каждом путешественнике контрабандиста. Настоящий таможенник — это тонкий психолог, умный и находчивый страж экономических рубежей страны. Он должен уметь точно и быстро разгадывать махинации «бизнесменов» разного толка: «туристов»-валютчиков, заезжих спекулянтов, этих любителей наживы.

Но пока что «дипломатия» ограничивалась вежливыми улыбками, а как часовой экономических границ государства инспектор Ястребов себя еще не проявил — им не раскрыто ни одного контрабандного дела...

В салон вошел сухощавый, невысокий моряк, поздоровался и представился: «Старший штурман».

«Капитан прислал, чтоб не скучали», — понял Сергей.

Старший штурман заговорил. Немецкий язык Сергей знал получше английского, он понял, что моряк спрашивает, где в Риге филателистический магазин и как связаться с местными коллекционерами марок.

— Хочу обменяться марками. Не угодно ли взглянуть? Флора и фауна: видите — секвойя... Американский выпуск. А вот крокодил. Думаете, символ какого-нибудь африканского государства? Вовсе нет — марку выпустило княжество Монако! Не забавно ли? Маленькое княжество выпускает столько марок, что доход от их продажи составляет значительную часть бюджета государства.

У старшего штурмана было несколько серий марок на обмен. Ему очень хотелось приобрести советскую серию «Покорители космоса». Можно ли обмениваться марками в Риге? И где? Разумеется, не нарушая правил. Честный обмен — и никакого бизнеса.

«Чудак! — решил Сергей. — Марки и бизнес... Всюду у них бизнес!»

— А вот, взгляните, прошу! — у старшего штурмана даже лоб вспотел от волнения. — Очень редкая марка! Выпущена в 1903 году на острове Киттс-Невис, около Америки. Видите, Колумб рассматривает американский берег в подзорную трубу! Но трубу-то изобрел Галилей, который тогда еще не родился... — старший штурман рассмеялся, счастливый. — Курьез!

Вернулся капитан.

В иллюминаторы был виден Экспортный район порта. Глаузинь многозначительно взглянул на Сергея: «Пора!».

«Редер» подходил к причалу. Сергей встал. Наступает самый торжественный момент. Самый ответственный! Он, Сергей Ястребов, должен пригласить в свою страну иностранцев. Заезжих гостей. Ему опять вспомнились Брестская крепость, разговор с комиссаром в Москве... Чувствуя на себе взгляды Глаузиня, лейтенанта-пограничника, капитана, штурмана — теплые, настороженные, торопящие взгляды — он произнес торжественно и значительно:

— Государственная граница СССР открыта — добро пожаловать!

Глаузинь положил на рычаг телефонную трубку, протер очки:

— «Волоколамск» на подходе. Досмотр будем производить здесь, у причала.

Из окна дежурной комнаты были видны только стены портовых складов, но оба уже знали, что у всех причалов, насколько хватало глаз, стояли корабли.

— Где же он пришвартуется?

— Порт найдет место, — сказал Глаузинь. — Для героев найдет...

— Вольдемар Августович, они спасли в Северном море команду английского танкера, а мы их — досматривать... Неудобно как-то, — пожал плечами Сергей.

Глаузинь улыбнулся:

— Положено.

Они вышли.

На большой асфальтированной площадке поблескивали лаком новенькие «Волги», мощные МАЗы (такие чистенькие, аккуратные — в гости собрались!), тракторы «Беларусь». Громоздились ящики разных размеров — на них было написано: «Рио-де-Жанейро. Советская промышленная выставка».

Порт был забит судами. Балтика на время успокоилась. Мест у причала не было: «Волоколамск» встал борт к борту с пароходом «Буг», и чтобы попасть на него, нужно было сначала пройти через первое судно.

Проходя через кают-компанию «Буга», Сергей увидел: несколько женщин сидели на диване и в креслах, изредка обмениваясь одной-двумя фразами.

При появлении таможенников женщины оживились:

— Вы быстро, товарищи?

— Мы ведь из Лиепаи приехали...

— Три месяца и двенадцать дней... их не было, — запнувшись, проговорила с несмелой улыбкой молодая женщина в цигейковой шубке. И покраснела...

Это были жены моряков с «Волоколамска».

— А героев надо было бы встречать на внешнем рейде, — сказал Сергей.

— Конечно, — кивнул Глаузинь. — Сейчас граница уже была бы открыта. Но что поделаешь...

«Да, — подумал Сергей, — раньше «Волоколамска» пришли два корабля — из ФРГ и Норвегии. Заставить их ждать, пропустить во вторую очередь — значит нарушить законы морского гостеприимства. Так называемая «дискриминация флага».

Переходя по трапу на «Волоколамск», они увидели: почти рядом — руками можно друг до друга через борта дотянуться — стоят двое. Стоят, смотрят, молча улыбаются. Она поднимает на руках малыша: вот он, вот...

Таможенники и пограничники старались работать быстро. Вот паспорта, вот поименный список команды, список имеющейся валюты... Глаузинь остался с капитаном, Сергей пошел по каютам: «Здравствуйте, со счастливым возвращением!» — «Спасибо». — «Скажите, пожалуйста, какая у вас есть валюта? Хорошо, хорошо — я просто запишу».

Радист в отутюженном костюме и накрахмаленной белой рубашке открыл чемоданы:

— Пожалуйста.

Сергей заглянул в каждый, потом открыл шкаф, посветил фонариком по полкам, думая: «В лучшем случае я для него — надоедливый чиновник, досадная задержка перед встречей с семьей!»

— Извините, — Сергей взялся за ручку двери.

— Понятно, служба! — сказал радист и добавил нетерпеливо: — У вас еще много работы?

— Не очень.

«А ведь это он услышал «SOS», — подумал Сергей и ясно представил себе, как «Волоколамск», вспарывая морскую волну, подходил к горящему английскому танкеру.

— Разрешите!

В этой каюте жили двое. Матросы. Совсем молодые ребята.

Один водил по подбородку электрической бритвой, другой раскладывал на письменном столике иностранную валюту:

— Эти, товарищ инспектор, мои, вот его. У обоих по пять бельгийских франков, по девять шведских крон. И все.

— Поровну, значит, тратите? — улыбнулся Сергей.

— Ага.

— А что покупали?

— Вот — по свитеру.

— Разрешите? — спросил Сергей и открыл шкаф.

Галстуки, рубашка, два черных костюма, белье. Книги — учебники для восьмого класса...

Закрыл шкаф и еще раз огляделся.

Над письменным столом висел календарь: загорелая блондинка курит сигареты «Честерфильд» над ручейком, вливающимся в синие буквы рекламы. Ниже — по-английски «сентябрь».

— Подарок матроса с танкера, — перехватив его взгляд, сказал обладатель электрической бритвы.

— Трудно было?

— Всяко.

— Ну, счастливо, товарищи.

— Спасибо!

В каюте третьего штурмана он сразу увидел ту, с несмелой улыбкой: ее фотография стояла на письменном столе. Иностранной валюты у хозяина каюты не оказалось.

— Сделали много покупок? — осторожно поинтересовался Сергей.

— Вот, — третий штурман слегка покраснел, выдвигая ящики шкафа. — Детские костюмчики. Три. Игрушки.

— Извините меня, пожалуйста, — сказал инспектор, прощупывая плюшевого медвежонка.

Медвежонок заурчал.

Моряк улыбнулся:

— Что вы, я все понимаю!..

Сергей поднялся в кают-компанию. Глаузинь был уже здесь. Моряки поглядывали на него нетерпеливо. Сергей кивнул старшему инспектору: «Все в порядке». И улыбнулся — так радостно Глаузинь произнес:

— Граница открыта, товарищи!

Месяц без завтраков

Он получил комнату в новом доме за Даугавой.

Отсюда была видна старая Рига: казалось, минувшие века, спрятавшись в узких — шириной в два шага — улочках, с удивлением глядят на современные здания, корабли на реке, мост... По вечерам эти улочки темнели первыми, а на рассвете в них еще долго таились зябкие сумерки.

Утром, открыв окно, Сергей часто видел, как туман стекает с острых шпилей, клубится в ажурных пролетах моста, тает над рекой: его словно сносило течением...

Ему нравилось идти в этот час вдоль холодной Даугавы, окрашенной зарей, потом сворачивать в игрушечные переулочки старой Риги и выходить на перекресток, простреленный утренним солнцем, к маленькому кафе на углу. Это уже становилось привычкой...

Когда Сергей первый раз решил здесь позавтракать, официантка взглянула на него, как на случайного посетителя, на новичка и, подойдя к его столику, на секунду замешкалась: видно, решала, как заговорить — по-русски или по-латышски.

— У вас яичница есть? — спросил Сергей. И добавил по-латышски: — Пожалуйста.

Она улыбнулась, принесла ему яичницу и кофе.

Через несколько дней Сергей уже узнавал посетителей кафе. Сюда приходили одни и те же люди: трое крепких парней в свитерах, всегда веселые, свежие — будто только что умывшиеся ключевой водой, девушки-продавщицы в черных шелковых халатах, две семьи в полном составе — с детьми, старик, похожий на рыбака.

Сергей тоже стал здесь своим, и это ему нравилось. В общем-то человек стеснительный, Сергей чувствовал себя в этом кафе свободно.

— А чаю у вас нет? — спросил он как-то у официантки.

— Кофе лучше! — она чуть заметно пожала плечами. — Вы всегда будете пить чай? Тогда мы будем готовить для вас...

Сергей подумал и согласился:

— Кофе лучше.

Он все-таки скучал без чая, особенно по вечерам, и купил небольшой никелированный чайник, а заодно и настольную лампу — надо же устраивать быт... В комнате Сергея стояли раскладушка, два стула и ветхий письменный стол, который прежний жилец решил не брать с собой на новое место. По мнению Сергея, комната пока смахивала на караульное помещение, но с настольной лампой она все-таки приобретала «гражданский» вид.

Сергей вышел в кухню, поставил новый чайник на плиту, чиркнул спичкой.

— Здрасьте! — услышал он за спиной голос Гешки.

За несколько дней, которые Сергей прожил в квартире, это тоже стало обычаем: как только он выходил в коридор или в кухню, появлялся Гешка — его двенадцатилетний сосед.

— Здравствуй, Гешка, — он улыбнулся. Глаза мальчишки смотрели на него с таким доверчивым и откровенным ожиданием, словно сейчас, сию минуту, Сергей должен был сказать: «Гешка, мне нужна твоя помощь — надо выследить одного контрабандиста...»

— Вы мне про контрабанду расскажете? — спросил Гешка.

Сергей вспомнил плутоватые глаза матроса с «Моники Смит», его — даже на вид — потные руки, вытаскивающие из карманов зажигалки и нейлоновые носки. Первый «акт о контрабандном деле», подписанный инспектором Ястребовым... Мелкое дело! Он задержал матроса, когда тот возвращался на свой корабль, — пиджак у него оттопыривался. Матрос купил фотоаппарат. Сначала твердил, что получил советскую валюту от своего капитана, а потом признался: продал в городе зажигалки и носки. Капитан заплатил штраф.

— Расскажите! — Гешка уселся на табуретке, поставив ноги на перекладину и обхватив руками худые коленки.

— Это неинтересно, Гешка. Честное слово. Лучше я расскажу тебе о «Волоколамске». Вчера они пришли из плаванья, ты ведь знаешь — они спасли горящий английский танкер... — Сергей запнулся, вспомнив: Гешкин отец — Гунар Пустус — пять лет назад погиб в море.

— Ну, и как? — спросил Гешка.

В кухню вошла Гешкина мать. Сергей кивнул:

— Добрый вечер, Антонина Казимировна.

— Все у них в порядке? — переспросил Гешка.

На плите тонко засвистел чайник.

— Да, всю команду спасли.

— О чем это вы? — поинтересовалась мать.

— Так, мам, о своих делах.

— А про марку свою ты рассказал? — Она повернулась к Сергею. — Хоть бы вы ему объяснили, Сергей Александрович...

— Кипит, — встрепенулся Гешка и повернулся к плите.

— Спасибо... — Сергей погасил газ. — Интересную марку купил?

— Очень, — Гешка вздохнул. — За пять рублей. Но я совсем не хочу есть на переменках, мам! А марка — вот она.

— Я дала ему пять рублей на завтраки в школу, — продолжала Антонина Казимировна.

— Но, мама, ведь эта марка...

— Колумб! — она не выдержала, улыбнулась. — Колумб, уже слышала... С подзорной трубой. Но мне от этого не легче. И я не понимаю ее ценности. Особенно, если сын не завтракает...

«Колумб! — изумленно подумал Сергей. — Еще одна? Или та самая?»

А вслух сказал:

— О, это интересная марка! В каком году она выпущена?.. В девятьсот третьем?

— Ну да! — Гешка торжествующе посмотрел на мать: вот, мол, человек понимает — видишь, как удивился!

— А почему же он с подзорной трубой? — улыбнулся Сергей. — Ведь изобретатель подзорной трубы Галилей еще не родился, когда Колумб открыл Америку.

Гешка смотрел на Сергея широко раскрытыми глазами, потом бросился в комнату и вернулся с альбомом.

— Вот моя коллекция, посмотрите!

Сергей снял чайник с плиты.

— С удовольствием. Пойдем ко мне.

«Такая же или та же», — опять подумал Сергей.

Гешка положил альбом на письменный стол.

— Вот, — сказал он, — тоже интересная марка. Видите, какие Франция раньше выпускала? Это для Мадагаскара...

Сергей рассматривал бледно-зеленую марку, выпущенную метрополией для Мадагаскара: четверо «туземцев» несут развалившегося на носилках белого господина.

— Не стеснялись, однако, раньше, — усмехнулся он.

— А вот! — Гешка заерзал на стуле: его распирало желание все рассказать: — Вот эта синяя марка республики Южно-Молуккских островов. Марка вышла, а самой республики никогда не было.

— Как же так?

— Очень просто! Американцы решили захватить часть Индонезии и создать там эту... марионеточную республику Малуг. Даже марки выпустили, а захватить-то — не вышло!..

Оба рассмеялись.

— Слушай, профессор, откуда ты все это знаешь?

— Тетя Рита рассказывала. Она у нас во Дворце пионеров ведет кружок. А работает в филателистическом магазине на улице Вальню.

— В котором ты купил Колумба?

— В магазине? Там разве такую купишь? — Гешка на секунду насупился. — А вы знаете... — сказал он, оживляясь, — недавно в Варшаве была выставка марок, международная. Там показывали коллекцию английской королевы!

— Королевы?!

— Ага! Тетя Рита нам рассказала: эту коллекцию собирала вся династия... Из Лондона в Варшаву приезжал специальный лорд, хранитель коллекции. Вот где, наверно, марочки-то!

— У тебя тоже хорошие...

Гешка вздохнул и промолчал.

— Многое папа собрал, — сказал он.— А вот эти я обменял. Эти тетя Рита подарила... А вот эти купил.

Сергей рассматривал марку, на которой был изображен Колумб с подзорной трубой, и думал: «Если одна такая стоит пять рублей, значит и марки могут быть бизнесом...»

— Все-таки Колумб — очень ценная марка! — сказал Гешка. — Теперь бы еще «Спартакиаду» достать. Первого выпуска. Законная серия...

— В каком смысле «законная»? — улыбнулся Сергей.

— Ну... Редкая, значит...

— Значит, ее ни у кого нет. Где же ты ее достанешь?

— У Рыбника-то «Спартакиада» наверняка есть!

— А кто он такой?

— Рыбник? Самый известный в Риге филателист! Только он уже старый.

— А у того, кто тебе «Колумба» продал, пожалуй, есть еще редкие марки, — сказал Сергей. — Но ты ведь его не знаешь... Иностранец, наверное.

— Почему? — удивился Гешка. — Никакой он не иностранец. Он в Риге живет, я его часто вижу...

— Так, — сказал Сергей. — Может быть, завтра в магазине будет что-нибудь интересное? Давай-ка сходим туда вместе.

«Вот тебе и честный обмен без всякого бизнеса, — раздраженно подумал Сергей, вспоминая вспотевший лоб старшего штурмана с западногерманского теплохода. — А с каким увлечением толковал о марках!»

Узкая улочка Вальню — граница старой и новой Риги. Она начинается у нового здания вокзала, а в другом ее конце возвышается круглая, увесистая, тщательно сложенная из кирпича старинная Пороховая башня. Большой современный универмаг рядом с крохотными галантерейными магазинами и кафе. Неповоротливый троллейбус разворачивается между домами, построенными пять веков назад...

У филателистического магазина толпился народ — и взрослые и мальчишки. Людно было и у прилавка.

— Вот она, — кивнул Гешка на продавщицу и, тут же увидев у кого-то интересную марку, забыл о Сергее. А тот, подталкиваемый со всех сторон, протиснулся к прилавку.

Риту осаждали мальчишки, требуя космическую серию.

Сергей терпеливо ждал.

Она взглянула на него.

— Вы что-нибудь выбрали?

— Нет, я... собственно, не выбираю.

— Тогда зачем же...

— Дядя Сережа со мной, — невозмутимо произнес неожиданно появившийся Гешка. — Здрасьте.

— Здравствуй, Геша. У тебя появился дядя? — девушка взглянула на Сергея. У нее были карие, с зеленоватым отливом глаза, нежное узкое лицо.

— Мы хотели бы купить несколько марок, — сказал Сергей. — Можно «Спартакиаду» первого выпуска?

— К сожалению, это филателистическая редкость. У нас ее нет, — ответила девушка.

— Дайте тогда нам полную космическую серию, — лукаво поглядев на Гешку, сказал Сергей. Он знал, что Гешка мечтает об этой серии.

Гешка густо покраснел, а получив конверт с марками, выпалил: «Спасибо!» — и тут же юркнул между покупателями к друзьям-мальчишкам — показать!

Рита улыбнулась. Сергей обрадовался этому не меньше, чем Гешка маркам.

— Мне бы хотелось с вами поговорить, — торопливо заговорил Сергей, — я отниму у вас минут пять. Меня интересует ваш филателистический кружок и... Простите, когда у вас в магазине обеденный перерыв?

— А я знаю, где тетя Рита обедает! — заявил Гешка, снова вынырнув у локтя Сергея. — В кафе «Метрополь».

— Видите, какой у вас помощник! — она усмехнулась.

— Вот о помощнике мне и хотелось поговорить.

В это время к прилавку протиснулся элегантно одетый молодой человек, снял шляпу, поклонился Рите, блеснув напомаженными волосами:

— Для меня есть что-нибудь?

Рита положила перед ним на прилавок конверты с марками. Пересчитав сдачу и поблагодарив, покупатель исчез.

— Так я вас буду ждать вместе с Гешкой в кафе.

— Мне в школу, — заявил Гешка, и Сергей чуть не стукнул его по выпуклому затылку. Рита ответила:

— Хорошо!

Когда они вышли из магазина, Гешка сказал:

— Колумба я у него купил.

— У кого? — не понял Сергей.

— У того, в шляпе... Сейчас спрошу у тети Риты, как его зовут. — Гешка повернулся было к дверям магазина, но Сергей ухватил его за рукав куртки:

— Не надо...

Прежде чем войти в кафе, Сергей быстро оглядел себя в большое зеркало, причесал густые, встрепанные ветром волосы. Сидя за столиком, он нетерпеливо поглядывал на двери, ждал Риту.

Рита быстро прошла через зал, села рядом и сразу спросила:

— Гешка что-нибудь натворил?

— Да, — Сергей замялся. — Что вы будете есть? Любите хлебный суп? И взбитые сливки?

— Хорошо.

Помолчали.

— Вы давно увлекаетесь марками? — начал Сергей.

— Да, очень, — ответила она. — Еще в детстве отец научил меня читать их. Он был настоящим коллекционером.

— А есть ненастоящие? — быстро спросил Сергей.

— Есть. Некоторые собирают марки по узкому признаку — считают рубчики перфорации, то есть зубчики, понимаете? Или на одной из марок какой-то серии не отпечаталась, например, звездочка на гербе — редкий случай, вот ее и ищут... Но это — ненастоящие филателисты.

— А настоящие?

— Настоящие считают: марка — всегда кусочек истории страны. Иллюстрированная история... — Рита задумалась. — Вы видели нашу первую послереволюционную марку?

— Не приходилось.

— На ней — перечеркнутая красными полосами эмблема Временного правительства. Дата — январь 1918 года и надпись: «Совет рабочих и солдатских депутатов». Ведь это было тогда, когда у нас еще типографии не работали... А посмотрите на выпуски последних лет: спутники, «Покорители космоса», «Семилетка в действии»... Разве это не сама история?

— Хорошо вы об этом говорите, — сказал Сергей. — А бывают, наверное, и курьезные истории с марками, правда? Например, марка, на которой Колумб смотрит в подзорную трубу...

— Где вы видели такую марку?

— У Гешки. Он купил ее. За пять рублей. Представляете, — целый месяц без завтраков!

Официантка поставила перед ними тарелки. Рита вдруг спросила:

— А почему хлебный суп?

— Но ведь вы сами согласились...

Она подняла на Сергея глаза:

— А я и забыла... А знаете, в отношении Гешки... Спекулянты — они и марки не оставляют в покое...

— Между прочим, такую же марку я видел на иностранном корабле.

— Вы моряк?

— Нет.

Сергей замолчал. Он так любил разговаривать с Гешкой, глядя в его чистые мальчишеские глаза, ему так легко было с Глаузинем и так свободно в маленьком кафе на углу — никакого чувства связанности.

И сейчас с этой темноглазой девушкой он тоже чувствовал себя свободно, легко — не хотелось, чтобы стало иначе...

— Я — инспектор Рижской таможни, — сказал Сергей.

— О, это, наверно, поинтереснее, чем истории с марками?

— Знаете, как обычно пишут: «Покончив с таможенными формальностями, мы, наконец, сошли на берег»... Красноречивое «наконец»... — Сергей усмехнулся. — А работа — да, интересная. Кстати — хотя нет, это совсем о другом — я знаю, кто продал Гешке марку с Колумбом!..

— Кто?

— Он был сегодня у вас в магазине, когда мы разговаривали. Поклонился вам.

— А-а, Куралюн...

— Он что, страстный коллекционер?

— Как вам сказать, — Рита пожала плечами. — Для меня скорее оптовый покупатель... — Она задумалась, посмотрела на Сергея. — И это меня иногда настораживает. Но, может быть, я ошибаюсь?

И спохватилась — взглянула на часы.

— Пора? — спросил Сергей.

Она кивнула.

— А если вас интересуют марки, — Рита поднялась, — советую сходить на филателистическую выставку Рыбника... Это здесь, рядом.

— Рита, можно вас попросить пойти туда вместе со мной?

— В качестве гида?

— Если не возражаете...

— Нет, почему же, — сказала она. — Завтра после работы.

«Концлагерь на 15 суток»

Таможенники сдавали смену.

— Были приняты: греческий теплоход «Класик» с грузом волокна, — говорил старший наряда, обращаясь к Глаузиню, — норвежский теплоход «Амундсен» — рыба. За рубеж ушли: наш пароход «Пешт» с грузом пшеницы для Германской Демократической Республики и «Даугава» с экспонатами для нашей выставки в Рио-де-Жанейро. «Редер» скоро уходит. А на подходе — судно из Исландии, польский танкер и шведский лесовоз. Пока все...

Когда-то, заступая в наряде Глаузиня на первое дежурство, Сергей слышал в докладе сдававших смену только перечисление названий кораблей и грузов, а теперь поймал себя на том, что хорошо видит и ставший у причала «Класик» и тот красавец-теплоход, на борт которого грузили экспонаты для советской промышленной выставки в Бразилии.

И ему было приятно чувствовать себя участником большой жизни порта. Выставка в Бразилии откроется вовремя еще и потому, что в далеком порту Риге таможенники быстро и четко оформили отход судна...

— Хорошо, — сказал Глаузинь. — А задержания?

— Одно, незначительное...

— Очень хорошо.

— Счастливого дежурства, товарищи!

Сдавшие смену ушли. Дверь за ними захлопнулась.

Глаузинь достал сигарету, вставил ее в мундштук и хотел что-то сказать, но зазвонил телефон.

Сергей поднял трубку, выслушал, сдвинул брови:

— А сколько марок? Ах, вот как! Спасибо.

Он повернулся к Глаузиню:

— Звонили из городского вытрезвителя. Там «ночевал» матрос Курт Гауптман с «Редера». В носке у него нашли двадцать пять рублей и несколько марок. Нет, нет, не валюту, а почтовые марки... Странно, почему он прятал с валютой и марки?

Глаузинь нахмурился:

— Непонятно... Но советская валюта — это уже результат контрабанды. Капитан судна, насколько мне известно, валюту не обменивал...

— Да, — Сергей рассеянно кивнул, думая о почтовых марках: Гауптман, марки, Куралюн — связаны они или нет? И как это выяснить?

— Хлопот всегда с ними, — сказал Глаузинь. — Где он сейчас?

— Отпустили.

— Вы пойдете на судно, Сергей Александрович...

Лицом к лицу с контрабандистом на борту западногерманского судна — тут нужна особая находчивость, твердость...

— Пойду и потребую штраф в счет незадержанной контрабанды, — сказал он, давая понять Глаузиню, что ему все ясно.

— Нет, — Глаузинь покачал головой. — Сначала вы посмотрите таможенную декларацию, заполненную этим матросом, потом спросите у капитана, не давал ли он матросу советских денег. Все-таки, проверьте...

— Понятно.

— Будьте не просто вежливы, а сверхвежливы! — закончил Глаузинь.

...Когда он подходил к «Редеру», иллюминаторы теплохода кололи берег острыми лучами — уже стемнело. Сергей поднялся на борт, опять прошел по знакомому узкому коридорчику к салону капитана.

Тот, узнав о причине появления таможенника, приказал стюарду вызвать Курта Гауптмана.

С минуту сидели молча. Капитан постукивал по столу ногтями — Сергей только теперь заметил, что они покрыты лаком.

Вошел Гауптман и встал шагах в трех от стола. Его безвольно свисающие руки, мальчишеское лицо с синяком под глазом — вся его фигура в грязной матросской робе выражала покорность и затаенное нетерпение: скорей бы отпустили.

— Вот видишь, Курт, — сказал капитан. — Я предупреждал тебя, что здесь из-за любого пустяка может быть неприятность...

И улыбнулся Сергею.

— Судя по вашей декларации советской валюты у вас не было, — спокойно обратился Ястребов к матросу. Намек, брошенный капитаном, он понял, но сдержался.

— Нет, не было...

— Вы не давали ему советские деньги, господин капитан?

— Нет, не давал.

— Благодарю вас...

Капитан, сочувствующе кивнув Гауптману, добавил:

— Но я предупреждал его, что здесь не Ливерпуль. Помнишь, Курт, как ты славно погулял в Ливерпуле? И ведь никаких неприятностей не было! А здесь — сам видишь!..

«Здесь», опять это «здесь»! Как будто в Ливерпуле за контрабанду кормят пирожными», — подумал Сергей, но вслух сказал:

— Простите, господин капитан. Мне необходимо задать несколько вопросов вашему матросу... А потом я с удовольствием послушаю, как гуманно работают таможенники в Ливерпуле.

Капитан опять улыбнулся — на этот раз явно натянуто — и опять забарабанил наманикюренными ногтями по столу.

Сергей понимал, кто сейчас настоящий его противник: нет, не юнец-матрос, единственной радостью которого была, наверное, бутылка водки, а вот этот, с маникюром. Хотя он рук не пачкает мелочью, не продает на берегу зажигалки.

Сергей взглянул на Гауптмана:

— Что вы продали в городе?

— Жевательную резинку, сигареты, зажигалки, — в хриплом голосе матроса звучали та же покорность и нетерпение, но, вспомнив, наверное, подзуживание капитана, он закончил развязнее: — Это и все, господин инспектор!

«О марках я спрошу тебя потом, — подумал Сергей. — Сверхвежливо спрошу... И послушаю, что ты ответишь...»

— Вот бумага. Напишите здесь, пожалуйста, что вы, Гауптман, матрос теплохода «Редер», продали в городе Риге столько-то предметов на такую-то сумму, — услышал Сергей свой спокойный голос и добавил жестче: — Так надо.

Гауптман, взяв бумагу, вышел: он был слишком грязно одет, чтобы сесть за стол в этом салоне.

Капитан приподнялся в кресле:

— Кофе, коньяк?

— Благодарю вас. Если не возражаете, я хотел бы сначала закончить дело, — Сергей улыбнулся: «Можно подумать, что у нас с ним конкурс улыбок... Дипломатия!» — А как вашему старшему штурману, господин капитан, понравилось на улице Вальню?

— На улице Вальню? — удивился капитан. — Там что, кабаре?

— Там филателистический магазин,— небрежно уточнил Сергей. — Он ведь хотел обменяться марками...

— О! Можете себе представить, — капитан приподнял брови. — У него пропал альбом — никак не может разыскать. В Риге нас преследуют неприятности!

Появился Гауптман, застрял на пороге.

— Не может найти своей коллекции? — переспросил Сергей и, поднимая бумагу, внимательно посмотрел на Гауптмана, потом на капитана. — Жаль, очень жаль...

Минута прошла в молчании.

— Так, — сказал Сергей, изучая «объяснительную записку» Гауптмана. — Не получается... Тут всего указано двадцать пять рублей, — те, что у вас конфисковали. Но ведь вы на что-то и гуляли?..

— Я продал еще... — хрипло начал матрос, но Сергей перебил его:

— Почтовые марки.

Он не спросил, он сказал утвердительно.

Гауптман рассеянно кивнул.

— На какую сумму?

— Десять рублей...

— Укажите, — сказал Сергей и увидел лицо капитана. Он теперь вовсе не казался благодушным, этот волк с маникюром. Презрительно глядя на матроса, встал, крикнул стюарда, снова сел, и все это не отрывая жестких, холодных глаз от красного лица Гауптмана. Через минуту, другую в салон постучали. Вошел старший штурман.

— Ваши марки продал он, — все еще глядя на Гауптмана, проговорил капитан. — Он — вор! Господин инспектор каким-то образом заставил его признаться...

«Вот оно как! — подумал Сергей. — Еще бы, покушение на частную собственность...»

Гауптман молчал.

Сергей мельком взглянул на остолбеневшего штурмана, усмехнулся про себя: «Законно!» — как сказал бы Гешка...» — и достал чистый бланк:

— Надо составить акт.

Беззаботно качался матрос в гамаке над бутылкой рома. Переминался с ноги на ногу Гауптман.

Коллекционер крутил головой, словно от зубной боли, его лоб с большими залысинами накалялся:

— Где мои марки?!

Капитан буркнул что-то — старший штурман замолчал; одернув на коленях брюки, сел в кресло, уставился на Гауптмана горящими глазами.

— Итак, вы продали их за десять рублей? — спросил Ястребов. — Это правда? Но ведь только марку «Колумба» у вас купили за пять?

— О-о-о, — простонал штурман.

— Десять рублей за все, — тупо повторил матрос.

Сергей понял: «Не врет», — и принялся составлять акт.

Он писал и слышал, как постукивают по столу ногти розовощекого капитана, как шепотом цедит старший штурман:

— Десять рублей!.. Я собирал эту коллекцию десять лет. Где она? Где мои марки, свинья?!

— Двадцать пять и десять, — сказал Сергей, глядя на розовощекого. — Всего тридцать пять рублей. Прошу уплатить этот штраф, господин капитан, в счет контрабанды. Она, правда, не задержана, но матрос сознался, что вынес с борта и продал на территории СССР товары.

— Но, господин инспектор, он пропил свой заработок за месяц вперед. Значит, я должен платить мои деньги за его удовольствия? Нелогично. Забирайте его, пусть работает в вашем концлагере! Он гулял — ему и расплачиваться!

— У нас нет концлагерей, — возразил Ястребов, радуясь своей выдержке.

— Ну, эти «пятнадцать суток»...

— Таможенники охраняют экономические границы своей страны. Воспитывать иностранных моряков — не наша обязанность. И... — Сергей последний раз улыбнулся, — так можно растерять всю команду, господин капитан!

— Я все равно выгоню его в Бремене,— буркнул розовощекий, стараясь взять себя в руки.

Гауптман отступил к двери.

«Вон!» — покосился на него капитан. Старший штурман вскочил и бросился следом за матросом. Дверь захлопнулась.

Капитан принялся отсчитывать деньги...

...Утром пошел дождь. После дежурства Сергей отправился домой в трамвае. Поглядывая сквозь заплаканное окно трамвая на сонную Ригу, на мокрых голубей на карнизах озябших домов, он хмурился, вспоминая. «Подозрительность!»

И опять видел, как Глаузинь холодно смотрел на него. А ведь обычно он даже голоса не повышает. После «Редера» уже перед рассветом они оформляли отход шведского теплохода. Сергей старался быть внимательным... Ему показалось, что боцман — у этого рыжебородого было лицо прожженного плута — что-то тайком пронес в свою каюту и спрятал там... Сергей, оставив Глаузиня, быстро юркнул следом.

Он проверил у боцмана декларацию. Ничего запрещенного боцман с собой не ввозил. Но Сергей после Гауптмана не верил никому. Человек, ничего не вывозивший за рубеж, не будет стремглав бежать в свою каюту, заметив в коридоре таможенника.

«Значит, дело нечисто», — так показалось Сергею.

И Сергей стал настойчиво спрашивать боцмана, что он вывозит из Советского Союза, не объявив об этом в декларации.

— Золото? Валюту? Часы? Спиртные напитки?

Боцман прикладывал руки к груди и мотал головой: ничего, мол...

Глаузинь, войдя в каюту и узнав в чем дело, извинился перед иностранцем. А Сергею, когда они сошли на берег, сказал только: «Подозрительность к хорошему не приводит!»

И больше к нему не обращался. Зато инспектору Васе Краснову — третьему в их смене — долго рассказывал всякие неприятные случаи, связанные с излишней подозрительностью. Рассказывал, как всегда, спокойно, даже невозмутимо, но по тому, как часто путал русские и латышские слова, было понятно — старик волнуется.

— В прошлом году в наш порт приходило больше двух тысяч иностранных кораблей, и если подозревать, что на каждом есть один только контрабандист... это будет неправильно и плохо! Нельзя считать, что каждый гость подозрительный...

«Подозрителен», — хотел поправить Сергей, но сказал другое, вспомнив разговор в Москве, в Главном таможенном управлении:

— Мировая статистика доказывает, что только десять процентов контрабанды оседает в таможнях!

— Поэтому и надо быть внимательным, — отпарировал Глаузинь.

Вытирая в коридоре ноги о коврик, Сергей услышал, как в ванной фыркает под краном Гешка, и хотел быстро пройти в свою комнату. Но Гешка, наверное, услышал, высунул из ванной мокрое лицо, просиял:

— Здрасьте, дядь Сереж! Что я придумал! Вы меня в воскресенье возьмете на пограничный катер, а?

— Посмотрим, — сказал Сергей. И добавил: — Зайди, когда умоешься.

— А я уже! — Гешка схватил полотенце, скомкал его, стал тереть лицо.

— Вот что, — сказал Сергей. — Марка твоя с Колумбом краденая.

— Как? — Гешка чуть не выронил полотенце. Даже хохолок у него на затылке поник.

Сергей рассказывал:

— Понимаешь? Человек десять лет собирал редкие марки, читал их, как вот ты и Рита, а один матрос с теплохода украл и продал их. Понял? Так что твой Куралюн просто спекулянт, им в конце концов займется милиция. А тебе от таких типов подальше быть надо. Разве это филателисты! Вот, говорят, выставка открыта Рыбника. Вот кто настоящий коллекционер. Не чета Куралюну. Он спекулировать марками не будет...

— А этот теплоход придет еще в Ригу? — глядя в пол, спросил Гешка.

— Наверно, придет... Линейное судно. Обслуживает линию.

Гешка вдруг сорвался с места, хлопнул дверью своей комнаты и через минуту вернулся.

— Возьмите, — протянул он Сергею «Колумба», — когда придет теплоход — отдайте ее хозяину. Не нужна она мне!

— Ты вот что, Гешка, — голос Сергея почему-то охрип. — Ты, брат, не расстраивайся. У меня, честно сказать, тоже неприятности. — Он вспомнил боцмана со шведского судна и выговор Глаузиня. — Надо уметь их переживать. Понял?

На выставке

Выставка известного в Риге филателиста Михаила Рыбника разместилась в конференц-зале редакции одной из городских газет. На стендах пестрели сотни марок: ромбами, квадратами, треугольниками — все разных цветов. Зрелище получилось праздничное, и на этом пестром фоне фигура самого Рыбника — седеющего человека в потертом костюме и очках в дешевой оправе — выглядела весьма скромно. Он стоял с указкой около одного из стендов и, морщась от света юпитеров, что-то объяснял группе пионеров. Рядом возился кинооператор.

Рыбник напомнил Сергею сельского учителя. «Это не пижон, не «оптовый покупатель», — подумал он, вспомнив Куралюна, и с симпатией поглядывал на Рыбника.

Рита указала на стенд у входа.

— Вот первая послереволюционная марка. Я вам о ней рассказывала. А здесь собраны марки союзных республик — тоже от самых первых. Видите? Это Армения...

Они неспеша переходили от одного стенда к другому. Рита, сдержанная, несколько даже скованная вначале, увлекаясь, подробно рассказывала о многих марках, и Сергей — в первые минуты просто прилежный слушатель — постепенно почувствовал, что ему открывается в этой беседе, на выставке, нечто неожиданно интересное, новое.

— Вам не скучно?

Она словно не спрашивала, а говорила: «Вам ведь не может это показаться скучным, я знаю».

— Я подумал сейчас: коллекционер всегда очень много знает о том, что имеет прямое или косвенное отношение к предмету его увлечения, — ответил Сергей. — А это всегда интересно. Потому что узнаешь массу деталей. Целая наука. Правда?

Рита опять улыбнулась.

— Все-таки чтобы вам не было скучно, давайте посмотрим марки, с которыми связаны курьезные истории. Так вы тогда говорили?

— Запомнили?

— Это было нетрудно. Некоторые курьезы связаны с мореплавателями. Вы ведь в некотором роде причастны к морю. Вот, взгляните, пожалуйста, на эту марку. В 1497 году моряк Джон Кабот открыл остров Ньюфаундленд. Через четыреста лет в честь этой даты на острове выпустили большую серию марок. Одну из них вы видите — на ней изображен корабль Кабота «Метью». Вернее, должен был быть изображен. А это совсем не тот корабль...

— То есть как — не тот?

— Не тот. Установлено, что корабль, здесь изображенный, — «Святая Мария», флагманское судно Христофора Колумба.

— Опять Колумб, — вздохнул Сергей.

— Да. Этому человеку повезло, с ним вообще много курьезов — филателистических, конечно. Здесь нет тех марок, выпущенных в США в 1892-1893 годах в честь четырехсотлетия открытия Америки. Но я знаю, что на одной из них Колумб смотрит на приближающийся американский берег чисто выбритый, а на другой — сходит на тот же берег с длиннющей бородой... Художники не договорились!

...Они приближались к выходу из конференц-зала. Сергей опять увидел Рыбника. Теперь известный филателист разговаривал с тремя мужчинами, в которых сразу можно было узнать иностранцев.

«Швейцарская делегация, — догадался Сергей, подойдя поближе. — Вчера прилетели... Архангельский со своим нарядом их принимал».

Рыбник укладывал в конверты марки, присыпал их белым порошком. Гости принимали конверты, кланялись, благодарили.

— Он дарит марки иностранцам? — спросил Сергей.

— Обменивается, — сказала Рита. — Обмен марками — это же культурные связи. Разумеется, если к нему подходить с чистой душой.

— А зачем он сыплет туда какой-то порошок?

— Это тальк. Чтобы марки не склеивались, — ответила Рита, останавливаясь у небольшого стенда. — А на эти марки вы должны обязательно посмотреть. Они связаны с историей Латвии. И тут тоже курьезы, но... совсем другие. Марка, выпущенная Бермонтом Аваловым. Не слышали о таком человеке?

— Нет, признаться — не помню...

— В 1918 году, подговорив белогвардейски настроенных офицеров, он с помощью немцев захватил Ригу. Авантюрист.

Сергей спросил:

— Политических курьезов в филателии, наверное, все-таки, больше, чем географических. Правда?

Рита кивнула.

— Я, например, знаю о марках несуществующей республики Южно-Молуккских островов.

— Гешка рассказал? — ласково усмехнулась Рита. — Да, таких примеров много. Например, марка с портретом Петлюры. Пока ее печатали за границей, Петлюру выгнали с Украины. Или вот... посмотрите.

— Эта? — спросил Сергей удивленно. — А, трофейная...

По квадратику лягушачьей расцветки с изображением «фюрера» было надпечатано готическим шрифтом: «Курлянд». Марка была выпущена для оккупированной Прибалтики...

— Курляндская группировка фашистов была уничтожена, кажется, здесь? — спросил он.

Рита задумчиво кивнула:

— В Либаве. Только, знаете, что странно? То, что этой марки я ни в одной частной коллекции не встречала. И филателисты рассказывали, что весь тираж марок пропал... Интересно, откуда она у Рыбника?

— Ну, мало ли откуда, — рассмеялся Сергей.

Пачки рафинада

Через несколько дней наряд Глаузиня дежурил на почте. Так было заведено в таможне: неделя в порту, неделя на почте. Особняк, в котором находился международный отдел почтамта, стоял на тихой окраинной улочке, обсаженной шеренгой сосен.

После порта здесь казалось тесно и скучно.

В комнатах, заваленных мешками с письмами, ящиками и коробками, пахло подпаленным сургучом, валялись обрывки шпагата... На спинках стульев белели овалы инвентарных номерков.

В самой большой комнате разноформатные столы с высохшими лужицами чернил образовали нечто похожее на конвейерную линию. По этому конвейеру руки девушек передвигали коробки и ящики — посылки, которые жители Риги получали из-за границы, и посылки туда, за рубеж.

Глаузинь и Сергей вскрывали их, проверяли по описям наличие вещей, просматривали, уплачена ли за границей таможенная пошлина, и, если оказывалось, что нет, — назначали ее, оценивая стоимость присланного. Две женщины после досмотра укладывали вещи в прежнем порядке и упаковывали их.

...На кораблях таможенник — лицом к лицу с людьми. А здесь — посылки, здесь только вещи, и бесполезно ломать голову над тем, кто стоит за этими вещами.

Посылки...

Модные стеганые куртки, свитера, перлоновые кофты, какие-то безделушки — все с иностранными этикетками...

Сергей читал фамилии получателей. Фамилии ничего не говорили ему, но он угадывал за ними судьбы людей. Жизнь разбросала их в разные края, а они все равно близки — родственники. И обмениваются подарками, иногда, на его взгляд, глупыми.

Вот, например, кто-то отправляет в Швецию среди разных вещей четыре пачки рафинада. Все-таки странно...

Сергей повертел в руках пачки, прощупал, проверил упаковку. Кажется, все в порядке... Он достал сигарету, закурил, повернулся к Глаузиню. Тот внимательно наблюдал за ним:

— Есть подозрение, Сережа?

Сергей кивнул, слегка оторопев от этого ласкового обращения, и, словно только теперь осознав, какое у него появилось подозрение, решительно вынул пачки, положил их на весы.

— Правильно, — сказал Глаузинь.

— Вес больше, чем должен быть, Вольдемар Августович! — заволновался Сергей, пристально глядя на стрелку весов.

— Вскрывай.

— Старый способ сокрытия, — сказал Глаузинь. — Но иногда, как видишь, им пользуются...

И стал проверять новую посылку. Через минуту невозмутимый латыш тихо выругался.

— Что такое?

— Посылка лондонской компании «Оскар Лимитед». Вот ее реклама, посмотри...

На первой странице Сергей увидел жанровую картинку — советская семья восторженно всплескивает руками над посылкой из Англии: небритый отец в допотопном пиджаке, мать в платочке, повязанном по-крестьянски, их маленькая дочь — не девочка, а какой-то хилый уродец!

— Изъять ее! А, Вольдемар Августович? Давайте...

Глаузинь покачал головой:

— Оставим, пусть получатель посмотрит! Может, в нем гордость заговорит? Все-таки рижский житель. Некто Куралюн.

— Куралюн?

Сергей долго смотрел в окно, на кроны сосен. У него было такое чувство, будто он увидел потайную дверь и понял, что ему, пожалуй, никогда ее не открыть. А может быть, он действительно слишком подозрителен?

Может быть.

Сергей впервые присутствовал на оперативном совещании в кабинете начальника таможни.

Совещание было интересным. Каждый инспектор, докладывая о работе за месяц, анализировал методы сокрытия контрабанды.

Начальник таможни Николай Петрович Костюков — сухощавый, седой, подтянутый, — слушая инспекторов, щурил веки и постукивал толстым цветным карандашом по сафьяновой крышке блокнота. Иногда казалось, что он думает о чем-то постороннем. Но так только казалось...

Говорил Глаузинь:

— Хочу обратить внимание товарищей на почтовые отправления. Недавно инспектор Ястребов обнаружил золотые вещи в пачках рафинада. Есть и еще кое-что. В последнее время часто используются детские игрушки... Кто-то нащупывает связь, испытывает нашу бдительность. Так, например, внутри детской куклы обнаружены ржавые часы. Зачем посылать негодные часы? Только для того, чтобы проверить: начеку ли таможня. И еще. Последний случай. В механизме будильника была обнаружена платина.

— Как обнаружена? Потрясли, или как? — быстро спросил Костюков.

— Я их завел. Часы не пошли. Это вызвало подозрение, — ответил Глаузинь. — Двести граммов платины.

— Ясно, товарищи? Продолжаем!

Архангельский — инспектор, обычно дежуривший на аэродроме, открыл блокнот:

— У меня есть данные об увеличении контрабандного вывоза советской валюты.

Костюков кивнул:

— Рубль-то подорожал!..

— В частности, применяется довольно хитрое сокрытие в играх. Скажем, нарды. В один кубик сумели искусно вмонтировать несколько сот рублей. У одного туриста в книге было вырезано отверстие для дорожных шахмат. Спросил: зачем! Он ответил: чтоб не потерять шахматы. Но я вскрыл фигуры.

— Пошли, значит, на риск? А если бы ничего не оказалось? — улыбнулся Костюков.

— Купил бы за свой счет новые в киоске сувениров. Там их сколько угодно, без очереди! — тотчас ответил Архангельский и, переждав смех, добавил: — Я подумал: для чего прятать такую безобидную штуку, как шахматы? Да еще врезать в книгу? И не зря. В шахматной доске тоже было обнаружено несколько сот рублей.

Архангельский сел.

Начальник таможни посмотрел на Сергея:

— Прошу.

Сергей встал, чувствуя, что краснеет. О чем он мог рассказать? О матросе с «Моники Смит»? Или о Гауптмане? Мелкие дела!.. Но докладывать надо.

Он кашлянул:

— Я тоже о почте...

И стал рассказывать о Куралюне.

— Установлено, что за последние два месяца он получил шесть посылок — и все от лондонской компании «Оскар Лимитед». Нейлоновые шубы, различное белье, обувь...

— Это товары, оплаченные пошлиной. В чем вы усмотрели криминал?

— Но шесть посылок! И потом... — Сергей рассказал о похищении марок у старшего штурмана на «Редере», о Гешке...

Костюков задумался:

— Пока все это никак не связывается... Вы не узнавали в комиссионных магазинах, не сдавал ли туда вещи на продажу этот Куралюн?

— Нет.

— Проверьте. И сообщайте регулярно. Только предупреждаю: бдительность, но не подозрительность!..

...Сергей остановился у подъезда таможни, подняв воротник шинели, старался прикурить. Ветер гасил спички.

Небо было затянуто сочными фиолетовыми облаками.

Нелегко это, оказывается, совместить — бдительность без подозрительности.

Библия

Вечером, уже в конце смены, Сергей остался в дежурной комнате один: Глаузинь и Краснов ушли оформлять отправляющийся в Гамбург лесовоз.

Телефон молчал.

Стены комнаты сотрясались — мимо катил вагоны маневровый паровоз.

Прошло минут пятнадцать. Потом раздался резкий телефонный звонок — Сергею даже показалось, что трубка на рычаге вздрогнула...

Вчера Сергей первый раз проводил Риту домой. Она жила за городом, на Взморье. Они долго бродили тихими улочками — мимо сонных дач, по пятнам света от фонарей, по опавшим листьям.

Шумели сосны, совсем рядом протяжно вздыхал прибой, и было трудно отличить шум сосновых крон от дыхания моря.

Сергей не успел еще побывать на Взморье, и Рита рассказывала ему об этих местах. А прощаясь, сказала: «Я все еще продолжаю быть вашим гидом...»

И возвращаясь в город, сидя в почти пустом вагоне электрички, он вспомнил и шум сосен, и влажный ветер с моря, и голос Риты. Ему нравилось, как она говорила — с едва заметным акцентом и слегка растягивая слова, и он был рад тому, что услышал на прощанье, эти слова как бы подтверждали, что их встречи не случайны...

Потом пошел дождь. На черном стекле вагонного окна вспыхивали и гасли бисеринки воды — мелькали мимо огни станций. Сергей вдруг подивился тому, как быстро и крепко полюбил Ригу...

Вот о чем он думал, когда раздался резкий телефонный звонок.

Сергей взял трубку.

— Говорит Сизов из портовой охраны! Тут мы задержали иностранца с портфелем — торговал с какими-то типами, они убежали... Доставить его вам?

— Давайте, жду!

Сергей закурил, тут же раздавил сигарету в пепельнице и прошелся по комнате. Потом снова сел, глядя на дверь — услышал шаги.

Вошел Сизов — худощавый парень в серой с кнопочкой кепке, и низенький плотный крепыш, одетый в желтый плащ, с огромным портфелем.

— Боцман Флитчер, — кивнул Сизов в его сторону. — С теплохода «Королева Виктория».

— Так, — сказал Сергей и посмотрел на портфель Флитчера. — Прошу вас...

Боцман положил портфель на стол, смущенно развел руками:

— Виноват, господин инспектор, виноват, но — видит бог! — разве может порядочный человек прожить на ту валюту, что выдает капитан?

— Откройте, — предложил Сергей.

На столе появилось несколько пар ярких эластичных носков, множество причудливых зажигалок, десяток авторучек и библия.

— Библию тоже хотели продать?

— О нет, это для личного пользования, — с готовностью, чуть ли не с удовольствием объяснил Флитчер. — У каждого грешника должна быть вера в господа — без этого нельзя!

— Как сказать, — перебил Сергей, чувствуя, что меньше всего ему хочется продолжать дискуссию на эту тему. — Богу, очевидно, будет легче, если грешников станет меньше? Вы знаете тех, с кем вы делали бизнес? Можете описать их внешность?

— У меня плохая память, сэр. Я иногда путаю на улице друзей...

«А он самоуверен, — глядя в спокойные выцветшие глаза боцмана, отметил Сергей. — Гауптман вел себя не так!»

— Скажите, пожалуйста, что вы успели продать и на какую сумму?

— О, пустяк! — поморщился Флитчер. — Всего рублей на тридцать. Вот, пожалуйста, сэр, деньги. — Он протянул Сергею скомканные бумажки.

«Все знает!.. — подумал Сергей. — Старый волк, как видно... А толстый-то какой!»

— Простите, у вас шнурок развязался, — сказал он Флитчеру.

— О, благодарю! — боцман нагнулся было — это давалось ему с трудом...

Сергей, пересчитав деньги («Правильно, тридцать!»), вдруг вспомнил один из рассказов Глаузиня и быстро произнес:

— Вас обманули, здесь только двенадцать рублей.

— Не может быть! — боцман так и не дотянулся до шнурка, инстинктивно схватился за карман.

— Наверно, вы дали мне не все деньги. Подумайте, — спокойно и решительно предложил Сергей.

— Но, сэр...

— Подумайте.

Флитчер вздохнул и положил на стол пухлую пачку.

— Еще?

— Больше нет, господин инспектор, — твердо произнес боцман и оскалился, показывая желтые от никотина крупные зубы. — Вы наблюдательны!

— Благодарю.

Сергей медленно пересчитал деньги.

— Двести рублей. Как думаешь, товарищ Сизов, сколько на такую сумму надо продать зажигалок?

— Да ящика два или больше, товарищ инспектор!

— То-то и оно...

— Я могу взять библию? — спросил Флитчер. — Или ее вы тоже конфискуете?

— Не торопитесь, — ответил Сергей. — Присядьте. Надо составить акт, — и он внимательно поглядел в глаза боцмана. — А про портфель не спрашиваете?

— Что? — Флитчер покраснел, усаживаясь в кресло, напротив письменного стола. — Да, разумеется, и портфель.

Сергей перелистал плотный том:

— О! А библия-то не простая...

Сразу за Ветхим Заветом было вклеено другое издание — иеговистский журнал «На страже», изданный в Бруклине.

— Сколько таких томов вы продали?

— Четыре.

— А сколько еще осталось? По-моему, они вам мешают зашнуровывать ботинок, господин боцман!

Флитчер побелел. Вялыми движениями, словно человек, обессиленный тяжелой болезнью, он расстегнул плащ, достал из-за пояса еще четыре тома.

— Все для личного пользования? — усмехнулся Сергей и добавил: — А вы похудели!

На дальнейшие вопросы Джеймс Флитчер отвечать отказывался.

— Мне это неинтересно. Я только хотел сделать бизнес. Свой небольшой бизнес.

«Тут он правду, наверное, говорит», — подумал Сергей, доставая бланк «Акта о контрабандном деле».

«Распространение антисоветской литературы — для него просто бизнес. Хозяева платят... Библии! Бизнес — вот их библия!»

— Мне надо идти, — встал Сизов, восхищенно глядя на инспектора: «Как он его!..»

Сергей протянул ему руку:

— Спасибо вам.

«Только с торговцами»

И снова — почта.

Увидев Сергея, девушка, штемпелевавшая конверты, улыбнулась ему, как знакомому:

— Хорошо переносите нашу осеннюю погоду? Москвичи не сразу привыкают.

Сергей кивнул:

— Да, погода сложная...

Она стукнула тяжелым штемпелем по конверту, от которого тотчас взлетело облачко белой пыли, хотела что-то сказать, но отвернулась... и сладко чихнула.

— Будьте здоровы! — галантно поклонился Сергей.

— Спасибо!.. А, все эти заграничные отправления!.. — Девушка снова стукнула штемпелем и снова чихнула.

— Придется вам попросить у начальника почты противогаз.

Девушка, рассмеявшись, заколотила штемпелем. И каждый раз, после удара, взвивалось облачко пыли.

Сергей машинально читал адреса на конвертах: «США, Буффало, Джону Тчинскому», «Рим, Италия, Беццуочи», «Мистеру Голдшлагу, Балтимора, США». Девушка опять отложила штемпель, судорожно вытащила платок и уткнулась в него. Сергей взял конверт, взвесил его на ладони и пошутил:

— Уж не пудрой ли вы его нашпиговали?

— Какой пудрой? Тальк. Как заграничные отправления — так мучение!

Сергей хлопнул по конверту, поднялось белое облачко.

Глаузинь, проходя мимо, спросил:

— Переквалифицируешься?

И тут Сергей вспомнил Рыбника, его выставку, руки, пересыпающие марки тальком.

— Вольдемар Августович, — Сергей даже не мог сдержать дыхания, так он волновался. — На кого у нас зарегистрирован на почтамте абонементный почтовый ящик 242?

Глаузинь внимательно посмотрел на него:

— Что случилось?

— Тальк!

— Тальк?

— Тальк! Вы понимаете — тальк! Им же пересыпают марки, чтобы не склеивались. А этих конвертов сорок штук!

Глаузинь набрал номер телефона начальника почтамта.

Он выслушал ответ, повернулся к Сергею, пожевав нижнюю губу, достал мундштук, сигареты.

— 242-й почтовый абонементный ящик для заграничных отправлений...

— Ну-ну?

— ...зарегистрирован на имя Куралюна!

Вечером арестованная по распоряжению следователя Вольфсона корреспонденция была доставлена в прокуратуру.

Вольфсон дернул шнур и открыл форточку:

— Для некурящих! — и покосился на Николая Петровича Костюкова, осторожно отодвигавшего от себя массивную пепельницу.

— Так начнем, товарищи? — он поудобнее уселся в кресле и отрезал ножницами край конверта: на стол выпали марки. Следователь просмотрел их и, развернув письмо, поднял глаза на таможенника. — После предварительного расследования по материалам, представленным вами, я дал распоряжение об обыске. И вот...

...Куралюн сложил письма в аккуратную пачку, закурил и, сидя за столом, некоторое время посматривал на конверты. У него были глаза гурмана, разглядывающего любимое блюдо.

Шестнадцать штук. Сегодняшняя почта. Сейчас он их вскроет и прочтет. Потом сделает необходимые расчеты и запишет все вот в эту книгу. Затем возьмется за ответы на эти шестнадцать плюс три, оставшиеся со вчерашнего дня.

Он посмотрел в окно. Люди переходили улицу на перекрестке, шли мимо, ждали на остановке троллейбус. У каждого — свои дела, а все вместе — толпа... Куралюн даже глаза прикрыл: так остро он почувствовал свою значительность.

Кто он? Для всех — маляр. (К сожалению, в наше время требуют справку с места работы. Без бумажки могут быть неприятности, а они не для умных людей!)

Да, маляр... Он усмехнулся и, ощутив дразнящее нетерпение, погасил сигарету — стал перебирать конверты. Письмо от английской фирмы «Оскар Лимитед». Его хочется прочитать в первую очередь. Но... прежде всего работа, прежде всего — быть в курсе очередных операций. А письмо от «Оскар» можно положить вот сюда и, работая, иногда на него посматривать: поднимает настроение.

Он взял ножницы, аккуратно, по самому краешку надрезал пухлый конверт и долго разглаживал на столе плотный лист бумаги с двумя каллиграфическими штемпелями по углам: слева — «А. Кинг, торговец марками», справа — «7. Литтрс роад Шенклинс. Уайт».

Куралюн с минуту рассматривал полученные марки, потом, легонько вздохнув, записал в графе «должен»: 1 фунт 13 шиллингов 2 пенса.

Кто следующий?

«Большие дела!» — Он опять от удовольствия прикрыл глаза.

Большие дела начались с маленького объявления в одном из зарубежных журналов. Оно было скромным, в нем говорилось только, что филателист Ф. Куралюн, проживающий в Риге, хочет обмениваться марками с коллекционерами других социалистических стран. Марки в таких случаях наклеивались на конверты и гасились. Но он очень скоро понял, что настоящий бизнес делается иначе. Его следующее объявление в одном западногерманском журнале было куда программнее первого: «Желаю обмена только с торговцами. Могу давать новинки СССР...»

И количество связей сразу выросло — теперь у него 60 корреспондентов за границей, в западных странах, — вдесятеро больше, чем было вначале!

Что же, он запишет. Правда, это не торговцы, а просто коллекционеры, но можно попробовать и с ними, посмотреть, как они будут расплачиваться...

Следующее письмо он разворачивал со смешанным чувством надежды и робости: американец Джон Тчинский из Буффало был придирчив, требователен и высокомерен, черт бы его побрал. Но этот Джон платил за марки незамедлительно и наличными.

Так и появились у «маляра» (Куралюн усмехнулся) солидные вклады в канадских и английских банках.

«Уважаемый господин! (Даже по имени не называет!) В своем письме от 23 августа с. г. я сообщил вам о получении ваших писем от № 1 по № 12 включительно. Далее. В № 21 вы прислали мне пять блоков гашеных марок «800 лет Москвы» — по цене 72 цента за штуку. Но я просил их у вас только негашеными. Если есть такие, то возьму 5-10 штук, но прошу не присылать больше гашеных: они у нас не идут, а цены у вас на них очень высокие». (Черт тебе угодит!)

«...Одновременно прошу не присылать старых выпусков — те, за которые я должен платить по 20 центов за 1 рубль. Для меня это дорого, не могу ничего продать — никто не купит. (Делец проклятый!). С сегодняшнего дня прошу присылать только такой материал — за исключением чистых серий, — за который вы посчитаете не дороже 10 центов за 1 рубль». (Грабитель! Капиталистическая акула!), — Куралюн вытер вспотевший лоб.

«...А где же «Семилетка в действии», о которой я вас просил?!» (Ах, да! Совсем забыл про семилетку!)

«...«Оскар Лимитед» на днях я дал поручение на 160 долларов. (Вот это другой разговор.) Прошу им написать, что вам нужно, чек я уже выслал. (Молодец!) Хочу на будущее с вами иметь большие дела, поэтому постоянно, без перерыва присылайте мне побольше материала и ничего не упускайте...»

— Уф! — Куралюн достал еще одну сигарету и щелкнул зажигалкой. Он, пожалуй, отдохнет. Минуты три-четыре...

В университете его считали неуспевающим. Отчислили со второго курса... Он презрительно покривил губы: даже хорошо, что это позади — гулкие своды аудитории, галочий гомон студентов и, как предвестница академической тишины, — бледная лысина преподавателя на черном фоне доски... Разумеется, он тогда еще почувствовал, что такая жизнь не для него. Феликс Куралюн — человек деловой.

Вот тут, в правых ящиках стола, — материал, здесь — книга для расчетов, каталоги. В нижнем ящике хранятся журналы, в которых напечатаны его объявления. Отдельно — письма. Это архив: пригодится, чтобы при случае освежить кое-что в памяти.

Ему, Куралюну, иметь бы собственную виллу на Взморье!

«Ладно, — ухмыльнулся он, мысленно похлопывая себя по плечу, — ладно, уважаемый. Обойдетесь и без виллы. А обязанности секретарши возьмет на себя ваша будущая супруга».

Две лишних минуты он позволил себе подумать о Велте и, пока думал, все смотрел на конверт «Оскар». Потом снова взялся за письма.

За окном жил город.

А двадцатипятилетний парень млел над письмами от заграничных фирм.

Закладывая в машинку бумагу, он решил, что ответы на письма начнет с «Оскар Лимитед». Марками можно заняться потом.

Куралюн улыбнулся, снял телефонную трубку, набрал номер:

— Велта? Все работаешь, бедняжка?

Слушая ее голос, он подрыгивал ногой и смотрел на носок своего ботинка (себе тоже надо заказать!)

— Хочу подарить тебе шпильки, самые модные. Какой у тебя размер, крошка? О, нет, в магазинах Риги таких, я думаю, не будет никогда. Их пришлют по моему распоряжению. Кто пришлет? Ха! Банк Ллойда, Эрлскорт роад, Лондон! Нет, я не шучу... Настроение у меня действительно отличное!

Чудачка Велта. А почему бы ему быть в плохом настроении? Этот месяц вообще везучий: удалось случайно купить у какого-то забулдыги иностранного матроса великолепные, очень дорогие марки — и всего за десятку! Он тут же одну только марку продал за пятерку — «Колумба», кажется! Правда, это, может быть, неосторожно: все-таки спекуляция... Соблазнился побочным доходом! — Куралюн нахмурился, вздохнул — сойдет, ничего...

Он опять снял трубку и задумался: сказать ей про шубу? От кого-то он слышал, что был в Европе такой политик — Талейран. Один из советов Талейрана: «Никогда не поддавайтесь первому порыву чувств — он всегда слишком благороден». И все-таки сказать ли Велте про шубу? Конечно. Ведь она его будущая жена, компаньон, союзница...

— Да, — говорил он ей через минуту, — первое апреля действительно далеко, но я не шучу — она у тебя будет... Английский нейлон, крошка!

Он повесил трубку. Постоял, улыбаясь. Велта будет боготворить своего Феликса. Талейрана женщины любили до безумия — хромого! А Куралюн молод и хорош собой и... ладно, надо позвонить в магазин на Вальню.

За окном переходила улицу стройная быстроногая девушка. Куралюн проводил ее взглядом. «Как я все-таки обкрадываю себя!» — вздохнул он и сел за машинку.

В первые дни следствия он все отрицал. Через неделю жалко бормотал что-то о культурных связях с зарубежными филателистами. Потом, брызгая слюной, стал рассказывать о Рыбнике и клясться, не успевая утирать слезы, что он просто щенок по сравнению с другими.

А в последний день следствия Куралюн вдруг задрал брюки и, криво усмехаясь, спросил следователя:

— Где вы еще достанете носки такой расцветки?

Вольфсон, рассказывая об этом Сергею, пожимал плечами:

— Прямо питекантроп какой-то, ей-богу!..

Счастливого дежурства!

Сергей постучал, услышав приглашение, открыл дверь кабинета и... споткнулся. В кресле напротив следователя сидела Рита.

— Здравствуйте, Сергей Александрович, — сказал Вольфсон. — Познакомьтесь: наш эксперт Рита Аусмус. Вам будет... — он не договорил, увидев лицо Сергея, перевел взгляд на Риту и кашлянул.

— ...Вам будет интересно послушать подробности.

— Здравствуйте, — сказал Сергей, не слыша следователя.

— Добрый день, — Рита опустила глаза, искоса взглянула на следователя и чуть улыбнулась. — Можно продолжать?

— Да, да, пожалуйста! Садитесь, Сергей Александрович. Впрочем, извините, Рита. Сначала я расскажу товарищу Ястребову одну историю о марках.

— Вы? — удивился Сергей.

...Утром на окраине Либавы можно было услышать ворчание далекой канонады. К полудню ворчание уже напоминало рев...

На фронтовом аэродроме приземлился «Юнкерс». По приказу из Берлина он доставил в Либаву личный подарок фюрера окруженным войскам — три туго набитых мешка. Один из мешков при выгрузке порвался, и в грязь изрядно разбитого аэродрома высыпалась куча железных крестов. Они, потно лоснясь, так и остались в чавкающей грязи — как раз в это время налетели советские «Илы». Но два других мешка все-таки были доставлены в городскую почтовую контору.

Солдат охраны бросил их в угол комнаты, в которой штемпелевал письма чиновник почтового ведомства:

— Принимай. Распишись в получении.

Чиновник расписался и опять застучал штемпелем по письмам.

Солдат жадно затянулся сигаретой, сплюнул на пол и, злобно выдавив: «Капут! К черту!» — шагнул к двери. В дверях он оглянулся и, посмотрев на конверты перед чиновником, расхохотался:

— Пишите письма! Ха!

Дверь хлопнула. Чиновник вздрогнул, взглянул на часы. Он не решался покинуть конторы до срока: его с детства отличала аккуратность, доходящая до педантизма. В конторе никого, кроме него, не было. Даже начальника — инвалида Штаубе. Только он, пригибая голову, когда слышались близкие разрывы, работал. Штемпелевал.

«Пишите письма. Ха!.. Ха-ха!..»

Нет, в Гитлера он никогда не верил. Но ведь надо как-то кормиться. А почта — это не гестапо. Почта нужна при всяких режимах.

Он взглянул на мешки в углу. Позже ему казалось, что кто-то таинственный притягивал его к этим мешкам.

На скрепленных сургучом дощечках по-немецки было выведено: «Получатель Либовская почтовая контора группировки войск «Курлянд».

«Пишите письма!» — опять вспомнил он. Идиот — так взвинтил нервы!

Тонко заплакали стекла окон, перечеркнутые бумажными полосками.

Чиновник на цыпочках подошел к мешкам и сорвал печати. Он увидел почтовые марки. Марки только что выпущенной в Берлине серии «Курлянд». Два мешка марок с портретом фюрера.

Дрожащей рукой он поправил на переносице очки в дешевой черной оправе. Скулы у него порозовели. «Судьба!» — прошептал он узкими, бескровными губами.

Судьба сделала его чиновником немецкого почтового ведомства. Судьба наделила его с детства страстью к филателии. И вот теперь судьба давала ему два мешка негашеных, не бывших в употреблении и не обращавшихся марок. Он многое потерял за последние годы, многое... Но не чутье! Он понял: через несколько часов советские войска будут здесь. Он станет единственным в мире обладателем полной серии «Курлянд»!

«Пишите письма. Ха-ха!»

— И он писал их — через много лет после войны. В ФРГ серия «Курлянд» пользовалась спросом! — сказал Вольфсон.

Сергей встал, полез за сигаретой, глубоко затянулся:

— Этот чиновник — Рыбник?

— Да, — Вольфсон посмотрел на Риту. — Прошу вас...

— При обыске в квартире Рыбника обнаружено шестьдесят пакетов с марками — они заняли всю машину при перевозке... Оценить все содержимое пока не успели. Рита передохнула. — Экспертизой установлено, что пакеты с № 16 по № 28 — филателистическая коллекция, а пакеты с № 30 по № 60 — товар. «Материал», как они его называли... То есть тридцать мешков марок, уходящих за рубеж. А может, попавших к нему в обмен на деньги. Оценены только четыре пакета. Стоимость марок, находившихся в них, — 6694 рубля 71 копейка. Причем 3421 рубль 50 копеек — это марки зарубежные, остальные — советские.

— Покрупнее птица, чем Куралюн, а? — Вольфсон посмотрел на Сергея.

— Но как же он...

— Хитер этот пенсионер, хитер! По предварительным подсчетам, его годовой «доход» от операций с марками — около восьмидесяти тысяч рублей!

— Новыми?

— Вот именно.

— Вот еще, как вы говорите, подробности, — вставила Рита. — Только марок серии «Курлянд» им продано на двенадцать тысяч. Причем на ФРГ из этой суммы приходится почти семь тысяч...

— Рыбник не получал ни посылки, ни валюту за свои отправления, — сказал Вольфсон Сергею. — У ста сорока своих корреспондентов за границей он брал в обмен только марки. А потом продавал их шестистам корреспондентам в Советском Союзе — от Ленинграда до Ташкента, даже дальше... Продавал по ценам в 3, а то и в 15 раз превышающим их фактическую стоимость.

— Та-ак, — протянул Сергей и посмотрел на Риту. — Значит, еще одна история о марках, да? Оказывается, их можно не только читать, но и считать. Марки — та же валюта!..

— Грязная история, — сказала Рита.

Вольфсон кивнул:

— Грязные руки. Они все могут загадить, даже такое романтическое увлечение...

Раздался телефонный звонок. Вольфсон снял трубку и, слушая, потирал ладонью крепкую бритую голову. Потом сказал:

— Хорошо, иду.

И, положив трубку, встал:

— Прошу извинить — дела!

Он крепко пожал им обоим руки.

Некоторое время шли молча, потом Сергей спросил:

— Что же ты мне-то ничего не сказала?

Она тихонько рассмеялась, взяла его под руку:

— Хотела проверить, будешь ли ты меня подозревать или нет. Шучу. Просто, меня пригласили для экспертизы совсем недавно... Когда вами, таможенниками, почти все было раскрыто.

— Почти?

— Видишь ли, такое количество марок, какое они отправляли за границу, магазин в одни руки не дает. Я узнала, через кого эти дельцы их покупали...

Они вышли на набережную.

День выдался редкостный. В воздухе словно растворилась золотистая капелька солнца. Вода в Даугаве стала спокойной, гладкой. Над ней замысловато петляли чайки и, коротко вскрикивая, садились на свои отражения...

— Приглашаю тебя на филателистическую выставку, — сказала вдруг Рита.

— Что-о? Опять на выставку?

— «Африка вчера и сегодня». Во Дворце пионеров. — Она улыбнулась. — Доклад будет делать Гешка. — И добавила: — Ты совсем его забросил...

— Я приду, — сказал Сергей. — Обязательно приду!

Наряд Глаузиня сдавал смену.

— Были приняты теплоход «Черняховск» с грузом кубинского сахара, теплоход «Хорн Балтик» из ФРГ, шведский лесовоз... — говорил он, обращаясь к Сергею. — На отходе два финских судна, и сейчас... — он посмотрел на часы, — через двадцать минут надо выходить встречать пароход из Глазго...

— Очень хорошо, — улыбнулся Сергей. — А как насчет задержаний?

— Не было.

— Очень хорошо.

Глаузинь рассмеялся, легонько стукнул Сергея по плечу и, посерьезнев, протянул руку:

— Счастливого дежурства, товарищ старший инспектор!

Вышли в Рижский залив. Засвежело.

Катер зарывался носом в волну, колкие брызги холодили лицо.

Сергей закурил, глядя на качающийся горизонт — туда, где между небом и морем висел дымок подходящего корабля, и покосился на свои петлицы...

Морские таможенники тоже причастны к романтической жизни портов, кораблей, моряков. Они поднимаются по трапу, который соединял борт корабля со многими землями, под их ногами палуба, на которую обрушивались волны разных океанов, и ветер дальних странствий касается их лиц...

И оттого, что их долг — охранять от грязных рук все, что светло и чисто, это светлое им особенно дорого.