В шкафу скелет и крылья

* * *

Общую реакцию оперативно-следственной бригады на присутствие в квартире Паршина можно выразить словами капитана Ханькина:

– Паршин – ты?! Откуда? Я, блин, думал ты четвертый литр у Зыкина дома допиваешь, а ты тут, бродяга!

Буквально час назад конопатый рыжеватый Ханькин забегал в кабинет Зыкина и с горечью, по причине дежурства, отказывался от стакана. Закусил «всухомятку» парой бутербродов и пожелал ребятам отдохнуть еще и «за того парня, за тех, кто в море».

Приезд по «адресу» Саши Ханькина Паршин посчитал хорошим знаком: отличный Александр мужик. Дельный, головастый, без чинодральских фанаберий. Добро людское помнит.

Со следователем тоже повезло: от СКП приехал Дима Павлов, которого Паршин не просто как облупленно знал, сам в люди выводил. Лет пять назад Дима сыщика Олегом Сергеевичем величал, хотя разница в годах не великая. Уважал, чертяка, увидев, издали кланялся и улыбался.

По инерции он с пониманием отнесся к просьбе старшего приятеля не набирать понятых из близлежащих квартир, а пригласить кого-то из охраны или обслуги дома.

Три года назад и Ханькин, и Павлов грудью вставали на защиту Паршина, когда того заставили уволиться из органов за избиение на уличном задержании гада-насильника, оказавшегося сынком высокопоставленного чина.

Примерно в половине одиннадцатого основные следственные мероприятия были завершены, эксперты отбыли; три приятеля расселись по креслам-диванам Юлиной гостиной, и Саша Ханькин выразился так:

– Хреновые твои дела, Сергеич. Хорошо хоть… Прости, не в качестве недоверия, а для порядка я Зыкину звонил, и тот подтвердил, что ты встретил дамочку на их глазах, случайно. Все подтвердили, что ты предлагал ребятам в кабаке продолжить, но Зыкин настоял и вас к себе повез. Вдова тебя из магазина чуть ли ни силком в гости уволокла. И должен понимать, если б не наше старое знакомство, увез бы я вас с дамочкой отсюда… на ночевку не по адресу. Улик, Сергеич, выше крыши.

– Хватает, – весомо согласился Дима Павлов.

Олег не обижался. Не пыжился и не изображал. Смотрел на ребят исподлобья, ждал пока те сами «хреновую» ситуацию дополнят деталями.

– Экспертиза обозначила время смерти как девятнадцать двадцать с малым люфтом, – продолжил Ханькин. – Ты и вдова появились в доме аккурат в это самое время. На даме был платок, позже обнаруженный под трупом. На орудии убийства отпечатки пальцев только Котовой и убиенного. В комнате следы беспорядка.

Пока ничего нового сыщик не услышал. Опыта хватило и без пояснений суть схватить – куда ж от очевидного и отпечатков Юли на домашней вещи денешься? Но отпечатки говорят только о том, что Паршин за кочергу не брался (если только в перчатках) и позже отпечатки не уничтожал, раз сохранились «вензеля» хозяев.

Так что – «вензеля» не катят. В отличие от времени убийства и изумрудного платка.

– Что скажешь? – Ханькин смотрел на Олега с легким смущением.

– В квартире кто-то был, когда мы сюда зашли, – с уверенностью, которую не слишком ощущал, заявил Олег.

– Ты что-то видел, слышал? – слегка воодушевился опер.

– Нет. Но от кухни до входной двери длинный коридор с поворотом – ни черта не видно. Кто-то мог незаметно выйти после нашего прихода, иначе появление под трупом платка не объяснить.

– А грохот посуды? – скривился капитан.

– Слушай, Саша, не притворяйся плохо сделанным, а! – раскипятился Паршин. – Ты сам все видел – локализация осколков конкретно возле двери, труп лежит в пяти метрах у окна и под ним ни одного осколка! На паркете четкие следы от соприкосновения посуды с полом – сверху вниз и ни разу наискосок! Ты сам сто раз видел: когда разборки с битьем посуды идут, она в разные стороны летит! Об пол, о стену, сикось-накось! Убийца мог настроить этажей из тонкой посуды, сделать упор на дверную ручку, и как только Юля повернула ручку – все рассыпалось, разбилось! Грохот был кошмарный, специально для свекрови на нижнем этаже подстроенный!

Паршин гневно выдохнул и отвернулся.

– Закончил? – хмыкнул Ханькин. – Агаты Кристи начитался – посуда, этажи, упоры?

– А ты глаза разуй! – снова повернулся к другу сыщик. – В комнате дверь на балкон не заперта. Что стоило поставить посуду друг на друга, тихонько выйти через балкон и дойти до любой такой же двери – балкон всю квартиру опоясывает. Убийца по пути мог платок с вешалки схватить, вернуться и под труп засунуть. А уже после преспокойно выйти – сигнализация-то отключена. Юля дверь на засов не закрывала, думала, муж к матери спустился.

– Ловко чешешь, – покачал головой оперативник. – Придется огорчить. Попасть на три верхних этажа можно только на лифте…

– Или по пожарной лестнице! – перебил Олег.

– Согласен. Но продолжу огорчать. Любое проникновение со стороны пожарной лестницы фиксируется пультом охраны в холле. Причем не просто фиксируется, а выдает информацию, кто из жильцов квартир трех верхних этажей воспользовался номерным ключом и выходил на общую лестницу. Охрана тут серьезная. Противопожарная дверь на тридцать третьем этаже открывалась электронным ключом покойного Котова в семь пятнадцать, дважды, с интервалом в полторы минуты. Его ключ лежит на полочке в прихожей, точно такой же ключ вдовы был с ней в магазине.

Паршин почесал в затылке. Пока по дому бродили эксперты, он, полный дум и размышлений, выходил на эту лестницу, обследовал ее и теперь прекрасно представлял, о чем толкует Ханькин. Доступ на крышу практически свободен на случай возможной эвакуации погорельцев при помощи вертолета, три двери перед площадками трех последних этажах – нешуточное препятствие: армирование, толстая сталь, хитроумная электроника на месте замков.

– В семь пятнадцать на последний этаж мог проникнуть убийца, – продолжил упорствовать Олег. – Не вам объяснять, как профессионалы замки вскрывают…

– А куда он потом делся? – перебил Дима. – Мы, Сергеич, проглядели на скорую руку данные с камер наблюдения и расшифровку электронных сигналов с замков. Если убийца проник в дом при помощи поддельного ключа с «позывными» этой квартиры, то потом он что – в воздухе растаял, испарился? Судя по предварительным данным, кроме жильцов никто отсюда не выходил. Лифтом пользовались только узнаваемые лица, дверь на лестницу больше не открывалась…

– А что Котову-то на лестнице понадобилось?! – воскликнул Паршин. – Чего он сам туда поперся?!

– Курил, наверное, – спокойно отозвался Ханькин. – Там пепельница, полная бычков. По словам вдовы, мать его и отца приучила не курить в квартире. Котов, вероятно, вышел перекурить и вернулся обратно. За полторы минуты, Сергеич, до этой квартиры от лестницы только туда-обратно добежать можно. Посудных этажей с упором на дверную ручку не настроить, времени на это не хватит. Да и платок сюда как-то не вписывается…

– Саш, а почему ты всегда «вероятно» и «наверное» говоришь? Тут везде камеры слежения понатыканы, вы что – их данные не просматривали?

– Камеры лестницу на трех последних этажах не фиксируют. Висят для мебели.

– Почему?

– А это ты у своей красавицы спроси, – устало усмехнувшись, предложил капитан. – Семейная история. Нам важен факт – камеры на пожарной лестнице трех последних этажей не работают.

– Так, значит, тем более! Убийца хорошо знаком с охраной дома, он…

– Он отсюда не выходил!! – перебивая, разгорячился Ханькин. – У нас не было времени просмотреть съемку холла и обычных лифтов, но с этих этажей никто не выходил! Только поднимались и то жиль-цы! Жильцы, Сергеич, посторонних не было.

– Но если работал профессионал…

– То искать его информатора, понимай – возможного заказчика, нужно среди родственников покойного. Этажерку из посуды построил тот, кто хорошо знаком с историей камина. Кто знал, что грохот услышат внизу, что камеры не работают, а ушедший к другой женщине муж будет дома в семь часов. – Ханькин обреченно махнул рукой. – Ты лучше вот о чем, Сергеич, подумай – а не специально ли тебя красотка в магазине зацепила? Подговорила кого-то мужа грохнуть, а тебя для алиби привезла.

– А зачем тогда посуду бить? – удивился Паршин. – Привезла бы попросту домой, провела по квартире с обзорной экскурсией, я бы сам на убиенного мужа и наткнулся. И платок сюда не вписывается. Зачем ей свою вещь под труп запихивать?

– А из хитрости. Чтобы все выглядело как конкретная подстава.

Сказать по совести, подобный поворот Олег тоже рассматривал. Юлька очень уж надолго зависла в магазине, как будто искала среди покупателей знакомых, кого можно случайно в гости зацепить. (Ее последующие крики и натуральную бледность вполне можно списать на шок от вида размозженной мужниной головушки.)

Но при детальном рассмотрение предположение рассыпалось в прах. Зачем рисковать, подстраивая случайную встречу, если можно позвонить подружке и пригласить домой оказывать моральную поддержку при сборе мужем чемоданов? Такая просьба выглядела бы адекватно. Если бы Юлька решила грохнуть Котова, на случайности бы не надеялась, а действовала наверняка. С хорошим, а не вероятным свидетелем, без всякой посуды и платков под трупом. Время смерти и подружка-свидетельница отмели бы от нее все подозрения.

– Нет, Саш, не катит, – спокойно возразил Олег. – Если бы она решила убить мужа, то сделала бы так, что вы ее ни к чему привязать не смогли. А платок и грохот – привязки. Ей этого не нужно.

– Логично, – согласился приятель. – А ты точно уверен, что она не успевала убить мужа?

– Саша! – выкрикнул сыщик. – В который раз, а?! Я говорил уже – НЕ УСПЕВАЛА! Я что, по-твоему, не смогу отличить убитого только что от пролежавшего какое-то время?! Кровь была свежей, жидкой, текущей! Но мозг, практически открытый, не пульсировал! А я через пять секунд после грохота в кабинет примчался!

– Все, Сергеич, завязали. – Ханькин примирительно поднял вверх ладони. – Завтра засажу ребят и кого-то из охраны дома за съемку камер наблюдения, попробуем пересчитать входящих, выходящих… Но сам понимаешь, дело это не быстрое. Народу в доме полно живет. Пока всех опросим…

Слушая старого приятеля, Паршин понимал, какой сюрприз ребятам подкинул. Огромный многоэтажный дом под завязку людьми забит, время – начало уик-энда. Гости, визитеры, жильцы снуют… Если б не свидетель Олег Сергеевич Паршин, «закрыли» б Юлю Котову и не чихнули. Кому висяк с убийством богатея нужен? Тем более что доказательной базы для любого суда – выше крыши набралось.

– А тебя я, Олег, сердечно попрошу, – Ханькин состроил доверительную мину, – не лезь ты в это дело. Зыкин, конечно, подтвердит, что затащил тебя в магазин, а ты на кабаке настаивал и дамочку встретил неожиданно, на его глазах… Но…

Что «но», Олег прекрасно знал. Свидетель защиты из мужика, которого потенциальная разведенка домой привела, – аховый. Подозрительный. Если за Юльку всерьез возьмутся, раскрутят, используют их «роман» на полную катушку.

– А это, Саша, я сам решу.

– Про лицензию напомнить? – жалостливо скривился опер. – Если ты как частный сыщик в мокруху впишешься, лишат лицензии и о заслугах не вспомнят.

– Попрошу Юлькиного адвоката нанять меня для сбора свидетельств в пользу защиты.

– Не выдумывай! Ты сам свидетель!

Сыщик не ответил. Капитан был прав на все сто: частный сыщик не имеет право заниматься расследованием тяжких преступлений, а адвокат навряд ли рискнет нанимать основного свидетеля защиты для сбора информации.

Паршин сделал вид, будто не заметил предупреждения приятеля, спросил:

– Жильцов остальных квартир на верхних этажах опросили? Уже известно, кто из них на момент убийства дома был?

Ханькин поморщился, подумал пару секунд и взялся листать блокнот.

– Бумажки завтра оформлять будем, – бормотал, прищуриваясь на листки, – пока, предварительно, вот что. Мать и отец покойного – дома… Свекровь твоей красотки еле перед дверью удерживали, потом ее муж увел и снотворным накачал… Татьяна Котова с детьми – дома… Жильцы квартиры на тридцать втором этаже – тоже дома…

– А кто там, кстати, проживает? – вклинился Паршин. – Юля говорила, две двухкомнатные квартиры под наем сдаются, пока сыновья не выросли.

– Сдаются. Внизу супруги Лихолетовы живут – пенсионеры, Игорь Дмитриевич и Нора Викторовна. Дальние родственники Ольги Марковны Котовой. Квартиру на тридцать первом этаже снимает секретарша покойного Котова – Эмма Канипалова. Она приехала домой только в восемь.

– Квартиры нельзя осмотреть? – быстро вставил Паршин, думая о том, что куда-то же убийца делся?! Проникнуть он мог через дверь на пожарную лестницу. То, что там покойный перекуривал – не факт, съемок камер наблюдения нет.

– А санкция, а повод? – поднял брови капитан.

– Ну так там родственники живут. Неужто будут упираться?

– Олег, если кто-то из родственников замешан в убийстве, то обыск нужно проводить со всем старанием и вряд ли он что даст…

– Человек не иголка!

– Сергеич, – вмешался молчаливый Дима Павлов, – убийца мог во время чехарды со следственными мероприятиями исчезнуть. Тут столько народу туда-сюда сновало.

– Весь этот народ мы завтра по камерам наблюдения выловим и просчитаем, – покосившись на следака, буркнул Ханькин. – А обыскивать пять квартир… самая маленькая из которых площадью метров под двести… Не многовато ли, Сергеич, будет?

– Наружный осмотр, – парировал Олег и повторил, – человек не иголка. Следуй своей же логике – с трех верхних этажей никто не выходил до вашего приезда.

Капитан смущенно крякнул. Скоро полночь, людей распустили, оснований – кот наплакал (тем более если завтра на съемке подозрительная личность высветится, все вообще самодеятельностью попахивать начнет – зачем, товарищ капитан, людей напрасно дергал?). Три этажа – как три гектара. Ночи не хватит.

– Олег, давай действовать в установленном порядке. После одиннадцати вечера мы вообще не имеем права в жилища граждан вторгаться и допросы устаивать.

– Так в добровольном же порядке! Осмотр.

Ханькин трагически вздохнул. На лице читалось: «Сергеич, ты хочешь и меня в добровольном порядке погон лишить? Сам как-никак уже допрыгался».

– Олег, если убийца профессионал, то давно нашел пути отхода.

– Ага, по веревочке гад спустился, – разозлено фыркнул Паршин.

– И этого не исключаю.

Еще до разговора с приятелями, как только уехали эксперты и основная часть бригады, Паршин буквально силой вытолкал из квартиры родственников, попробовал уговорить Юлию принять успокоительное и лечь. Но та категорически отказалась. Села в кухне с бутылкой коньяка и стала ждать, пока уйдут капитан и следователь.

– Олег, – сказала, едва Паршин показался на пороге кухни, – я слышала, ты – частный детектив?

Умытое, без единого грамма косметики лицо Юльки выглядело юным, почти прежним, вдова напоминала наплакавшуюся из-за двойки старшеклассницу. Красноватые веки подчеркнули зелень глаз, опухшие искусанные губы алели на бледном личике маковыми лепестками, Юлька выглядела трогательно, беззащитно. Сердце детектива екнуло.

– Юль, я не могу заниматься расследованием убийств, если ты об этом.

– Я слышала, – отмахнулась вдова. – Как охранника я могу тебя нанять? – Юлия зябко повела плечами, скорчилась на высоком барном стуле у кухонной тумбы, ноги на хромированную полочку пристроила. Характерная поза так явно передавала испуг, что сердце сыщика екнуло еще отчетливей. Вероятно, приятели разговаривали в гостиной слишком громко, хозяйка квартиры, где одна дверь украшена жуткой бумажной полоской с печатью следователя, услышала об опасениях Олега: убийца может до сих пор скрываться в доме. – Ты можешь остаться сегодня здесь? Я боюсь, Олег…

– Юль, если ты боишься спать за запертой на засов дверью, тебе лучше на время переехать к кому-нибудь из друзей. Или в гостинице пожить.

– Пожалуйста. Я не хочу никого видеть. Пожа-а-алуйста.

– Юль, нам не стоит подчеркивать близость, – с мягкой настойчивостью, как можно убедительнее проговорил Олег. – Все и так слишком запутано, чтобы я еще и на ночевку здесь остался. Понимаешь? Позвони какой-нибудь подруге, родственникам…

– Да не хочу я никуда ехать, не хочу никого видеть! – перебила вдова. – Пожалуйста, дай мне возможность не страдать по чужим постелям, а выплакаться в свою подушку!

Олег задумчиво надул щеки, пожевал губами.

– Я остаться не могу, но могу прислать свою помощницу. Напарницу.

– Женщину? – Юлия довольно сильно удивилась, поскольку персону женского пола в качестве охраны как-то не рассматривала.

– Девушку. Дусю Землероеву. Она со мной работает чуть меньше четырех месяцев, но доверять ей можно, как себе. Девчонка с головой.

К уверенной, но краткой аттестации помощницы Паршин мог бы присовокупить детальное повествование о заслугах Дуси, например, в расследовании последнего заказа – нервного папаши и набедокурившей девицы. Там львиная доля и лавровый венок практически принадлежали Землероевой. Именно она, сберегая время и нервы Паршина, втерлась в доверие к девчонке, вызнала все обстоятельства (на всякий случай «обкатала» вариант с наркотиками) и позволила Паршину сделать папаше твердое заявление: наркотиками и плохой компанией здесь не пахнет, все дело в неразделенной страсти и любовной дури.

Юлия скептически наблюдала, как сыщик достает мобильник и созванивается с помощницей. Слушала, как улетают в телефон команды: «Захвати пижаму и зубную щетку…» Школьный приятель уже сам все решил, не спрашивая ее согласия.

– Евдокия поживет у тебя сколько потребуется, – сказал в итоге. – А почему ты, кстати, прислугу уволила?

– Роза начала давать советы. Лезть не в свое дело. Она проработала у нас четыре года… наверное, посчитала себя членом семьи, эдакой старшей сестрицей. Меня это раздражало.

– Понятно. – Юлия убирала из дома воспоминания, рубила все концы, связывающие с мужем. Сочувствие прислуги наводило тоску, в печени засело. – Чайку, Юлька, сообрази. Покрепче.

Примерно в то самое время, когда Юлия Владимировна Котова тупо рассматривала кошелек в супермаркете, Евдокия Землероева вдыхала волнующие ароматы любимого шоколадного бутика «Конфаэль». Стояла у прилавка, смотрела на симпатичную блондинку-продавщицу, запаковывавшую коробку умопомрачительно дорогих цукатов в горьком шоколаде, и думала: «Жизнь – удалась. Сложилась».

Человеку преклонных лет такие мысли в двадцатитрехлетней голове покажутся смешными – жизнь, деточка, себя еще предъявит и покажет. Но мы оставим нравоучения. Совсем недавно на Землероеву свалилось счастье в виде двухкомнатной квартиры в элитном доме – подарок человека, которому Евдокия жизнь спасла. Миленький автомобильчик (от тех же щедрот). И увлекательнейшая работа под руководством детектива Паршина (при виде коего стучало сердце).

Хотя тут скажем честно: сердце уже давненько не сбивалось с ритма. Мимолетный девичий восторг не перерос в мавританские страсти, погряз он – в сестринской опеке. Какое девичье сердечко засбоит при виде небритого мужика в разномастных носках, неглаженых рубашках и мятых брюках? Евдокия вынужденно и увлеченно взяла на себя холостяцкий быт Олега, былой восторг припорошился разноцветными носками, протертыми манжетами, изжеванными воротничками… Лучшая подруга и советчица Линка Синицына подозревала, что на этих бытовых берегах навсегда и застрянет любовная лодка… пока на горизонте не появится свежевыбритый красавец-лайнер.

Евдокия вполне серьезно прислушалась к заявлению подружки, начала уже поглядывать по сторонам в поисках надежного ковчега приятной наружности, но в силу вступил второй закон любви: недоприконченная бытом страсть возрождается из ревности.

Но будем двигаться в порядке повествования.

В одиннадцать часов упомянутого вечера, когда умытая и довольная жизнью Евдокия улеглась в постель с миленьким дамским детективом и коробочкой умопомрачительных марципанов, мобильный телефон напомнил о жизни за окном.

Звонок заверещал в самый волнующий момент, когда удалая сыщица обломком каблука вскрывала запертую бандитами дверь. Дуся, не отвлекаясь от сюжета, нашарила на тумбочке пиликающий телефон, мельком глянула на дисплей и несколько удивилась, обнаружив на нем вызов Паршина, собиравшегося пить с ментами.

– Алло? – с робкой надеждой сказала Дуся в трубку. (Бойфренд подруги Линки все наиболее приятные слова вспоминал почему-то исключительно в подпитии. От трезвого бойфренда ласкового слова не дождешься, подвыпьет – как прорвет, причем всегда по телефону.)

От Паршина Евдокия не услышала ничего ласкового. Совершенно трезвым командирским голосом сыщик дал пятнадцать минут на сборы («тревожный чемоданчик» включал в себя пижаму и зубную щетку, так что надежды на амурное ночное приключение Дуся не теряла) и назвал адрес прибытия.

Основная часть дохода работников частного сыска складывается из заказов ревнивых супругов. Не раз и не два Евдокия наблюдала, как доверительно, но сухо Паршин ведет переговоры с обеспокоенными дамочками, невозмутимо собирает предварительные сведения о мужьях, порою утешает, и никогда не вкладывается всей душой в процесс. Вбивает попутно в Дусину головушку: эмоции, Дусенция, мешают делу. Зачастую дамочки элементарно развлекаются слежкой от безделья либо на воду дуют. Вникание душой в проблемы заказчика чревато, детка, нервным истощением, сиречь попахивает непрофессионализмом.

Эту часть сыщицкого кодекса Землероева усвоила на пятерку с минусом. И потому невероятно удивилась, когда увидела Олега, со всей нежностью поглаживающего по плечу зареванную шатенку неопределенного возраста.

– Евдокия, Юля не заказчица, а друг. Мой друг.

Приехали, подумала Дуся. На когда-то сверкающих полах огромной навороченной квартиры отпечатались грязные подошвы многих мужских ботинок, в доме бардак и запах смерти, но суть не в том. Сидя на высоком неудобном стуле в большой, порядком разбомбленной кухне, Евдокия ощутила удар по сердцу. Как будто пику засадили в грудь и провернули в ране пару раз.

Стараясь сосредоточиться на рассказе Командира, Евдокия упорно не замечала руку сыщика на тщедушном плечике вдовы, кивала с нужной регулярностью, в глаза рассказчику и его однокласснице старалась не смотреть – боялась ревностью испепелить. «Не думать, не думать, не думать, – уговаривала себя Дуся и попутно думала: – А той ли помадой успела губы мазнуть? Вроде с кофточкой не сочетается… Не отвлекаться на руки и плечи, тетеньке досталось, у нее мужа грохнули, Паршин сюда залетел совсем случайно, а остался по делу…»

Некоторую растерянность помощницы Олег списал на позднее время и общую неожиданность положения. (А мы заметим со знанием дела, что мужчины вообще славятся умением не замечать в близких женщинах проклюнувшейся ревности – инерция мышления и привычная успокоенность имеют место быть.) Используя профессиональную лексику, Паршин умело обрисовал ситуацию, дополнил своим видением проблемы и угрюмо спросил Дусиного мнения. (Низкий поклон ему за то, Дуся сразу же почувствовала себя немного выше разбогатой вдовушки.)

– Ближний круг, – подхватывая «диалог профессионалов», коим не требуется расшифровка, высказалась Землероева.

– Согласен, – кивнул Командир. – Заказчик либо даже исполнитель.

Вдова глядела на «опытную» Дусю во все зареванные глазки. Дуся, вся практика которой, скажем прямо, складывалась из личных неурядиц, нескольких слежек, двух «внедрений» и множества прочитанных детективов, расправила спину:

– Список жильцов трех этажей вы уже составили, можете мне показать?

– Нет, времени не было. Я сделаю его завтра, когда более детально ознакомлюсь с передвижениями жильцов по камерам слежения. Что думаешь по делу?

Не совсем по делу Дуся думала вот что: Юльке крепко повезло, что ангел хранитель у нее на Небесах не задремал. Вдове следует наведаться в церковь, свечек перед иконами многочисленно поставить. Если бы она случайно не привела домой Олега, «закрыли» б тетку обязательно.

Но вслух сказала:

– Хорошо бы конкурентов по бизнесу прошерстить… Если здесь хороший профессионал работал… ты, Олег, знаешь, как они умеют информацию о каминах собирать.

– Конкуренты – епархия Павлова и Ханькина, нас туда не пустят. Мы отрабатываем ближний круг. Думаю, вопрос о законности и незаконности наших действий родней подниматься не будет, так что действуй, Дуся. Опрос жильцов, беседы с родственниками, мгм… Юлю постарайся одну не оставлять. Понятно?

По совести сказать, волоокую зареванную Юлю Дуся с удовольствием слегка бы придушила. Вдовица взирала на Паршина с тихо плещущейся мольбой и нежностью во взоре, картинно покусывала губы. (Дусе адресовались толика уважительного внимания и робко обозначенная благодарность.) У сыщика же постоянно протягивались руки куда не надо: то плечико погладит, то по ручке вдову похлопает…

Убила бы сама и не взгрустнула! Причем обоих. Курица слезливая, глаз положила! Где раньше…

Так. Стоп. О чем там Паршин говорит?

– …Юля представит тебя родственникам и жильцам, постарайся наладить контакт с мальчишками Котова, тебе это сподручней сделать – почти ровесники, может быть, получится с их друзьями задружиться. Прислугу не забудь…

– Олег, – Землероева фыркнула и изобразила эффектную позу, едва не свалившись с табурета. – Ой!.. Кому ты говоришь? Я что, сама не понимаю, чем мне заняться?

– Хорошо. Вижу, ты в теме. Вопросы есть?

Вопрос у Дуси был. Но задавать его в присутствии тетеньки, в которой только распоследняя тупица не углядит соперницу, не стоит. Землероева издала многозначительный носовой звук «гм», покосилась на вдову…

– Юль, ты не оставишь нас одних? – понятливо попросил сыщик, и едва вдовушка исчезла с горизонта, кивнул: – Валяй. О чем спросить хотела?

Неудержимый гейзер ревности Евдокии удалось сдержать не в полной мере. Чувствуя себя немного «чудовищем с зелеными глазами», Землероева оформила вопрос, как смогла, тактично и тактически:

– Олег, я, конечно, не могу знать, что вас с Юлей связывает, но не хочешь ли ты, хотя бы мне сказать…

– Дуся!! Сколько можно?! – Подобным интересом Паршина терзали несколько часов! Вопрос завяз в ушах, набил оскомину, осточертел до судорог лица!

Вопли и судороги физиономии патрона Дуся поняла неправильно. Расстроилась. Заткнулась.

Паршин неверно истолковал ее обиженное молчание.

– Прости, сорвался, – буркнул хмуро через десяток секунд.

– Проехали, – в тон бросила ревнивица.

– Юлию, Дуська, я встретил впервые лет за десять. После школы только на встрече выпускников раз пересеклись. Повторяю для неверующего Фомы – Юлия случайно увидела меня в магазине и…

– Я ж говорю – проехали! Скажи, что она из себя представляет?

Олег задумчиво вытянул губы, приподнял брови…

За несколько месяцев знакомства с сыщиком Дуся заметила за ним одну особенность. Если Паршина спрашивали о близко знакомом человеке, он никогда не отбрехивался дежурными фразами вроде «плохой, хороший человек», «нормальный парень», «трудоголик, лентяй последний», а выбирал из общего прошлого наиболее показательную историю, рассказывал и позволял слушателю судить самостоятельно.

Для Юлии он выбрал вот что:

– Представь, Дуся, десятый класс. Прыщавые нигилисты и фрондеры, интеллектуалы, блин. Вместо умеренно выпивающего физкультурника Галкина нам дают новую учительницу Ирину Федоровну. Целеустремленную молодую, как я бы сейчас сказал – девчонку, мгновенно закрутившую гайки. Двойка за «забытую» или «мамкой постиранную» форму, на девичьи проблемы, к которым раньше с пониманием относился Галкин, – ноль внимания… Мы, понятно дело, взбунтовались.

Федоровне назначают открытый урок, чинуши из РОНО понаехали, а мы – отсутствуем. Изобрели какой-то дикий повод вроде сбора макулатуры, всем классом не явились на урок. Ирина – в слезы, ей выговор влепили, позор всей школе…

И вот… Не знаю, какими правдами и неправдами Махотина добилась приема у начальника РОНО… До сих пор не знаю, что она там ему наговорила, но нам назначили второй открытый урок. Еще одну попытку, так сказать.

Прежде чем одеть всех в форму и под конвоем завучей сопроводить в спортзал, нам устроили классный час. Вначале распиналась директриса, потом классная убедительно доказывала, какие мы в целом некрасивые, в конце слово дали Махотиной.

Олег сделал паузу, глотнул густого чая.

– Юлька выступила просто. Встала со своего места и, глядя на портрет Макаренко над доской, сказала: «Может быть, кто-то думает по-другому, но я считаю, что серьезное отношение к своей работе надо уважать, а не наказывать». Физкультурник Галкин, кстати, на этом месте покраснел и отвернулся.

Тут можно было бы добавить, что после этого Юлькиного выступления полувлюбленный мальчик Паршин переключился на другую одноклассницу: ума хватило догадаться, что с такой девушкой не допустимы половинчатые отношения. Махотина личность, а не объект для флирта на лестничной площадке за мусоропроводом.

Но это дополнение Олег не стал доносить до Евдокии.

Дусю, прямо скажем, выбранная сыщиком история слегка обескуражила. Наверное, Паршин слишком давно закончил школу, чтобы помнить, как на самом деле школяры к правдоискателям и стукачам относятся. На Дусиной памяти подобным девочкам бойкоты или «темные» устраивали. До слез и истерик доводили: сплоченная общей идеей толпа детей – суперзлющая субстанция!

Что хотел историей сказать Олег? Что тетенька приличный человек, неутомимая защитница несправедливо обиженных? Правдоискательница, идущая до самого конца?

Или… Паршин напирал на присутствие личного мнения у подростка Юлии Махотиной?.. Мол, посмотри, Дуся, Юльке от горшка два вершка было, а она уже не подчинялась мнению большинства?

Если подумать… то примерно в том же возрасте Линка Синицына обзывала Дусю принципиальной занудой. Например, когда предлагала подделать мамину подпись в дневнике. Или наврать предкам, что идут на день рождения, срубить деньгу для подарка, а на самом деле оттянуться на дискаче.

Олег намекал на их похожесть? Разглядел в Евдокии нечто подобное?

– Поброди тут, Дуся, – тихо продолжил Паршин. – Поговори, поищи в шкафах скелеты. Юле надо помочь.

– Тебе тоже помощь не помещает, – тоскливо выплеснулся из Землероевой осадок «зеленоглазой мути».

Компания в «цитадели» на верхних этажах подобралась не разношерстная, а крепко спаянная родственными либо, в случае секретарши Канипаловой, служебными отношениями. Все выходные Евдокия сновала по внутренней лестнице из квартиры в квартиру, знакомилась с фигурантами и совала нос в исподнее. Особой грязи и скелетов пока не попадалось, родня дружно горевала об усопшем. Присутствие Евдокии принималось неоднозначно – мама Котова подозревала, будто Юля нарочно таскает с собой непонятную девицу, так как боится остаться наедине с упреками. Папа покойного, полковник Генштаба в отставке, молча пил коньяк напополам с валерьянкой. Татьяна Котова угощала чаем, поминутно вытирая глаза и нос мокрющим платочком.

Татьяна Дусе понравилась. Если бы не предварительный рассказ вдовы о том, что Тата когда-то лишилась мужа исключительно из-за себя, поскольку с макушкой в быт провалилась, – не поверила бы ни за что. Нынешняя Тата отличалась ухоженным лицом, парикмахерскими ухищрениями в прическе, премиленький домашний костюмчик черного цвета ладно обтягивал округлую фигуру. Под тонкой тканью костюмчика слегка угадывалось корректирующее белье. Тата за собой следила даже в дни траура.