В степи

Полынная, горькая, сухая раскинулась степь. Пышущий жаром воздух стоял над ней неподвижно. Никакого дуновения, колебания, вздоха. Только вдали, на горизонте дрожала воздушная голубая струя.

«Глупость какая получилась, — думала Кира. — Будто сон плохой приснился».

Валя плелась позади.

— Я во всем виновата, — произнесла она жалобно. — Ты-то ленинградка, а я все-таки крымская…

— Могла бы и я сообразить, что легко заблудиться, — великодушно сказала Кира. — И ведь это я непременно хотела пойти посмотреть воздушные замки.

А сама подумала: «Вот бы мама перепугалась, если б знала!»

Они гостили у маминых друзей под Симферополем. Кира очень подружилась с Валей. Обеим было по тринадцать лет. Когда Валя поехала к тетке, счетоводу совхоза, она взяла с собой Киру.

Под лиловым от зноя небом блеснула металлическим блеском полоса воды.

— Смотри! — показала Кира.

— Сиваш это, — устало сказала Валя. — Гнилое море.

Но Кира оживилась.

— А красиво тут. Земля разноцветная.

Бледно-песочные, темно-рыжие берега подступали к перламутровым водам Сиваша. На желтом расплывались пятна изумрудно-зеленые, красноватые, бордовые. Это плотным ковром росли низкие растеньица. Кира нагнулась, сорвала стебелек с мелкими круглыми листочками.

— Какие странные эти солеросы! Так их твоя тетя называла? И на траву непохожи.

— Тетя вернется только завтра. Может, даже под вечер. До тех пор нас никто не хватится. И где нас будут искать? Мы даже записки не оставили, что пошли гулять.

— Но ведь мы думали, что через час-полтора вернемся… Да доберемся как-нибудь. Быть того не может, чтобы не добрались!

— В погребе молоко стоит холодное-холодное… — безнадежно сказала Валя. — И арбуз громадный!

— Неплохо бы арбузика! — вздохнула Кира.

…Уезжая по делам в райцентр, Валина тетя расцеловала девочек, показала им, где в погребе стоит обед, молоко, лежат горкой арбузы. Оставила она девочек без малейших опасений: большие ведь! Могло ли ей прийти в голову, что они сразу ринутся в степь в поисках миражей? Валя рассказала Кире, что в степи часто можно увидеть мираж. Иногда над озерцами появляются целые замки, причудливые сказочные дворцы. «Ой, пойдем поглядим! — упрашивала Кира. — Я никогда в жизни не видела мираж!»

Теперь она его видела. И не один. Уже после того, как они поняли, что не знают, в какой стороне находится совхоз, и стали плутать по степи, Кира вдруг увидела впереди дом под черепичной крышей, дерево, копну сена. Она кинулась туда: «Да вон же совхоз!» Но что такое? Под домом течет голубая полоса, она все шире… Поднялось в воздух дерево и поплыло стоймя. Стронулась с места и копна. И вот все бесследно растаяло.

— А я тоже сперва подумала, что правда, — сказала Валя.

И потом не раз маячили в дрожащем мареве домики, купы деревьев, то туманно, то отчетливо. Но замков не было. И даже самой маленькой бутылки с водой они не догадались с собой захватить!

Пить хотелось нестерпимо.

— Искупаемся? — предложила Кира.

— Да ты что?! Тут же сплошная соль. Каждая царапинка у тебя саднить будет.

Кира вздохнула.

— Да-а… соль! Оттого все такое… седое.

Холодноватый, притушенный тон был и у пестрых берегов, и у воды, нежно-зеленой вдали, плотно-сизой под берегом. Точно кто-то, раскрашивая степь и море, щедро подмешал в краски белил. Седой застывший налет соли лежал на каждой травинке. Все — почва, вода, растительность, казалось, и самый воздух — было пропитано солью.

Нечаянно Кира взяла в рот сорванную солеросинку — и во рту стало очень солоно. Да что солеросинку! Руку свою лизни — у кожи солоноватый вкус.

Кира присела на корточки у воды, опустила в нее палец. Вода была теплая и словно бы густая. Кира вытерла палец о подол платья, и все-таки через минуту он покрылся беловатым налетом.

Они брели под палящими лучами, уже сами не зная куда.

— Хоть бы птица какая пролетела! — пробормотала Кира.

Ничего живого не было вокруг — унылая пустота. Никто не бегал, не летал, не пел, не стрекотал. Вероятно, в земле жили суслики и полевые мыши, но и они попрятались от жары в норы. Да жили ли здесь и суслики-то?

Вдруг Валя встрепенулась:

— Лесополоса!

Серели в стороне не то кусты, не то низкорослые деревья.

Девочки прибавили шагу, бежать они были не в силах.

— И тут обман! — мрачно проговорила Валя.

— Но все-таки хоть не мираж, — сказала Кира.

Огромные, с добрый куст ростом, заросли чертополоха. Тени эти чертополошьи великаны не давали. Может быть, в самой гущине и была скудная тень, но забираться туда нечего и думать: исколешься, занозишься.

Перила мостика. Мостик? Значит, речка?

Что протекало в этом пологом овражке осенью и зимой — речушка ли, ручей — неизвестно. Сейчас почва была твердая, морщинистая, растрескавшаяся и напоминала кожу слона. Лишь под серединой моста притаилась жалкая лужица. Чтобы оказаться в тени, надо было забраться в эту лужицу.

Все-таки они полезли под мостик, притулились на краю болотца.

— Если бы мы не надели белые платочки, давно бы умерли, — хрипло сказала Валя. — Замки! И зачем только я поддалась на твои уговоры!

— Сейчас что уж об этом говорить… А эти зверюшки нас не заедят? — Кира брезгливо поморщилась. — Ой, а что это они делают?

Стайка маленьких мух сновала над болотцем. Мухи опускались на воду, бегали и скользили по ней, снова взлетали и снова садились. Ни одна из мушек не села на девочек, даже не задела их ни разу.

— На коньках катаются, — с удивлением сказала Кира. — Ну точь-в-точь. Надо же!

Мушки, и правда, будто весело катались на коньках. Поверхность воды, насыщенная болью, была достаточно плотна для мушиных лапок. То, что мушки скользили, как по льду, неудивительно. Поражала четкая стройность их бега. Мушки становились ровными рядами и все вместе быстро катились в одну сторону. На мгновение останавливались и также согласованно, все одновременно, катились в другую. Потом направление почему-то менялось: мушиная стая неслась, скользила уже иначе. Но ни одна мушка не выбивалась из строя.

— Чудеса! — прошептала Кира. — Тренировки у них, что ли, такие? Наши бы ребята на физкультуре так здорово! Зарисовать бы, да пальцы у меня не шевелятся.

Все-таки она развернула тетрадку. Всю дорогу Кира ее тащила с заложенным в тетрадку карандашом, хотела зарисовать воздушные замки. Неловкое движение — карандаш выскользнул, упал на землю и… провалился в трещину.

— Ну-у! — Кира заглянула в трещину. Карандаша и след простыл, почва проглотила его.

— Если бы у нас были спички, — уныло проговорила Валя, — мы могли бы зажечь костер. Чтобы нас нашли.

— А где бы мы хворост взяли?

— Мостик этот подожгли бы.

— Мостик, может, зимой нужен. Ведь зачем-то его тут построили. Да при таком солнце пламени костра не было бы, пожалуй, видно… Пойдем. Все равно тут тени нет.

— Мне вот-вот станет дурно. — Голос у Вали был совсем сонный. — В обморок упаду…

— Нет, уж лучше не падай. А то я буду приводить тебя в чувство водой из этого мушиного протухшего болотца. — Кира старалась говорить шутливым тоном, но смотрела на подругу с беспокойством. Помогла ей подняться.

Они поплелись дальше. Солнце слепило глаза. Хоть бы какой ветерок подул! Опять куст чертополоха. Теперь уж не обманешь! Видим, что не дерево.

И вдруг Валя остановилась и… опустилась на землю.

— Валечка, что ты? Споткнулась?

Валя бессильно приникла к земле, прикрыла голову руками.

— Не могу больше! Шагу ступить не могу…

— Но лежать еще хуже! Вставай! Мы выйдем на дорогу. Или кто-нибудь проедет мимо.

— Неужели ты не видишь, что никто здесь не ездит, не ходит? — с раздражением сказала Валя. — Этот край степи совсем… заброшенный…

— А может, поедет кто-нибудь… Ну, возьми себя в руки! — Кира топталась над Валей, чувствуя себя совершенно одуревшей: «Да что же делать? Вот напасть-то!»

— Послушай, Валечка! Встань! В каких положениях люди не падали духом! Ну, подумай! Вот тетя твоя вчера нам рассказывала про партизан. Здесь, в Крыму! Как они в горах прятались и еды совсем не было. Там и ребята среди них, может, младше нас…

— В горах — тень! — пробормотала Валя.

— И в степи были партизаны, ну, что ты говоришь? Наверно, и здесь тоже, на этом вашем чертовом Сиваше. Им-то насколько хуже, чем нам, приходилось! И мы же пионерки!

— То все во время войны было…

— Будто, когда нет войны, можно распускаться! — Кира пыталась насильно поднять Валю, тянула ее за плечи, за руки.

Все было напрасно. Тяни не тяни, Валя совсем обмякла, валилась безвольно на землю и только твердила:

— Не могу идти… у меня нет сил…

Кира даже запыхалась. Постояла минуту в раздумье. Потом сказала решительно:

— Ну, вот что! Я побегу, может, отыщу какую-нибудь дорогу, по которой машины ходят. Буду все время громко кричать на бегу…

— Если ты уйдешь, я сразу умру, — твердо сказала Валя. — Я не могу остаться одна…

Сидя возле Вали, Кира озиралась со страхом. Какая злая степь! Местами земля совсем облысела — голая, твердая корка, вся в трещинах. Даже полынь отказывалась расти.

Из окна был виден Таврический сад. У них дома, в Ленинграде. Громадные ветвистые липы. Кроны раскинулись шатром, тень от них густая и такая прохладная, что ее можно пить, как воду. Зимой стволы чернели на белом снегу. Издали казалось, что они вырезаны из черной бумаги и наклеены на белую. Будто аппликация искусного художника. Падал крупный снег. Можно высунуть язык и поймать снежинку. Как это вкусно — снежника!

А здесь не снежинки летают. Здесь мушки. Скользят, как по льду. Очень соленому. Надо спросить у преподавательницы зоологии Клавдии Петровны, зачем мушки так тренируются? В кабинете зоологии Санька Громов толкнул ее, Киру. От неожиданности она уронила чучело дикой утки и страшно испугалась: ей показалось, что утиный клюв треснул. Трещина, если и была, то неглубокая — карандаш бы в нее не провалился. Дикие утки не прилетают на Сиваш. Что им тут делать, когда все вокруг соленое? Подняв утку с полу, Кира дала Саньке тумака. А ведь Санька умный, он что-нибудь придумал бы. И он мог бы тащить Валечку на спине, а ей это не под силу. Клавдия Петровна тогда выставила из класса их обоих, и Саньку, и Киру. А вдруг она никогда больше не увидит Клавдию Петровну? Мамочка! Да что же это такое?!

Сквозь закрытые веки и то отсвечивает красным. А приоткроешь глаза — так и ослепляет белесая, растрескавшаяся земля и море, лиловое, какое-то металлическое…

Было бы у нее длинное платье, как у женщин Индии — Кира видела в кино, — они бы обе закрылись, даже навес бы устроили над головой. Кира сняла с себя платье и накинула на Валю, чтобы у той не сделался солнечный удар. Сама осталась в трусах и лифчике, а плечи прикрыла Валиной косынкой. И сидит, как в печке — насквозь ее прожигает.

Она уже отбегала то в одну сторону, то в другую, кричала и размахивала косынкой. Но совсем недалеко отбегала, чтобы все время видеть Валю. Убежишь подальше и… вдруг не найдешь дороги обратно? Не найдешь Валечку! Тогда что? Сразу помирай от ужаса. А потерять это место легко: вокруг все такое одинаковое.

Есть уже совсем не хочется, только пить. С голоду они не умрут, без пищи человек может жить очень долго. А без воды? Через сколько дней люди, заблудившиеся в пустыне, умирают от жажды? Тетка Валина вернется завтра, сразу поднимет тревогу… А если она задержится?

Она ли это, Кира, сидит на горячей земле, подтянув колени к подбородку? Как-то странно все… Валя лежит под платьем тихо. Надо уткнуться лицом в свои локти, лежащие на коленях, тогда глазам темно, легче без этой яркости…

Графитно-серые сумерки окутали степь. А небо на горизонте пламенело, кроваво-красное, оранжевое. Уходило беспощадное солнце.

Кира глотнула посвежевшего воздуха, пошевелилась. Плечам и спине стало резко больно.

Валя сидела, поджав ноги.

— Как ты спала крепко! Ну, что нам делать? Пропадем! — Она всхлипнула.

— Ночью, во всяком случае, не пропадем. Хоть не изжаримся. — Кира вскочила и вскрикнула: — Уй-ю-юй! Спине как больно! Да я вся как деревянная… Вот ночью костер был бы виден…

Глянула и замерла в удивлении. На пылающем фоне закатного неба внезапно возникли черные силуэты бегущих коней. Морды, крутые шеи, взлетающие копыта — все так четко и необыкновенно. Гривы развеваются на бегу.

— Валя! Посмотри! Красотища какая!

Валя подняла голову и прошептала испуганно:

— Табун!

А конские силуэты росли, становились все больше…

— На нас бегут! Затопчут! — Валя стремительно поднялась на ноги, в голосе ее звучал ужас.

У Киры сердце заколотилось от страха. Она заметалась, обхватила Валю, пыталась ее куда-то тащить. С плачем Валя обвисала на ее руках.

Не помня себя, Кира завопила отчаянно:

— Ма-ма! Ма-а!..

Прижала к себе Валю и зажмурилась. Пропали! Совсем близко где-то конский храп…

— Чего тут? — встревоженно спросил звонкий голос.

Кира открыла глаза. Морда коня над ними. На коне всадник. Плохо его видно в темноте, маячит кто-то на конской спине…

И тут Кира разревелась как маленькая.

— Дяденька, миленький, спасите! — взмолилась она. — Мы заблудились…

Всадник что-то буркнул, неожиданно повернул круто коня. Топот копыт… Всадник исчез.

Кира растерянно огляделась. Пустая темная степь. Никаких коней. Небо догорало, стало лимонным. В тишине засверкали светлячки звезд.

Не померещился же ей всадник?

— Уехал! — вскрикнула с возмущением Валя.

Вот и Валя видела. Значит, не померещилось, не приснилось.

— А-а-а! — закричала Кира. — Эй!

— Э-э-эй! — отозвалось из темноты.

И вместе с криком замелькал огонек. Он плясал в воздухе довольно высоко от земли. Что это?

Опять топот конских копыт. Из темноты вынырнули два коня, два всадника. Один из них держал в руках фонарь «летучая мышь»…

Как уж усадили Валю на лошадиную спину, Кира не знала. Сама она еле вскарабкалась, хоть и держали ее крепко чьи-то руки и тянули наверх.

…Весело горел костер. Кира подбрасывала веточки, наслаждаясь живым видом огня. Вода из фляжки была просто чудесная. И хлеб с брынзой на диво вкусный. Поодаль, за кустами, паслись, пофыркивая, кони. Стрекотали кузнечики. В вышине сверкали громадные яркие звезды, и было их удивительно много.

Валя полулежала, опершись на локоть, на какой-то подстилке и тоже смотрела на огонь.

— Вот тетя поразится, когда мы ей расскажем, как заблудились и чуть не погибли! — сказала она.

— В степи заблудиться недолго, — отозвался старик с клочкастыми бровями и небольшой редкой бородкой. — И совсем пропасть можно с непривычки-то! Солнце — оно не шутит.

А мальчишка нет-нет и фыркал, сразу принимал строгий вид, но потом снова лукавая ухмылка раздвигала губы.

Когда девочек осветили «летучей мышью», один из всадников протянул с удивлением:

— А здоровые какие девки! Я думал, маленькие плачут…

Эту фразу Кира слышала как в тумане и невольно запомнила. Но в тот момент ей было все равно. А теперь, у костра, она смущенно смеялась. Такому пацанчику она кричала умоляюще: «Дяденька!»

— Тебе, Андрей, сколько лет? — спросила она. Имя уже знала, слышала, как дед называл.

— Тринадцать. В седьмой перекочевал.

Кира удивилась. Она думала, что ему и двенадцати нет: небольшой мальчонка. Но коренастый, крепкий. Как на коня-то ее втаскивал!

— И мы в седьмой перешли. Ты приезжай ко мне в Ленинград! Непременно приезжай! Я тебе все-все покажу. Деревья знаешь какие в Таврическом саду. — Кира улыбалась во весь рот, чувствуя себя бесконечно счастливой, и вдруг зябко поежилась:

— Ой, что-то меня как будто знобит, прямо не знаю, что такое…

Старик привстал, вытянул откуда-то куртку и осторожно прикрыл Кирины плечи.

— Я и то присматриваюсь… Так ты ж совсем сгорела! Эта-то дивчина ничего, — показал он на Валю. — А тебе, дочка, похворать придется…

Старый табунщик оказался прав: неделю пролежала Кира с высокой температурой, пришлось телеграммой вызвать маму из Симферополя. Спина у Киры была сплошь в пузырях. А потом пластами сходила кожа.

— Скажи пожалуйста, как меня в степи обновило! — разглядывая новую тонкую кожицу, говорила Кира со смехом.