Уотсон Йэн В Верхнем меловом периоде с Летним пламенем

Уотсон Йэн

В Верхнем меловом периоде с "Летним пламенем"

Перевел с английского Олег БИТОВ

Дождь вымочил Бирмингем до нитки. Прогноз обещал ненастье для всей южной половины страны. На что похожа погода в верхнем меловом периоде? Меня это почти не занимало. Правда, Сью сварила мне кофе и подала тосты, но прощание вышло более чем прохладным. Я ведь утаил от нее мрачную правду о состоянии наших финансов, и в ее глазах новая моя поездка к издателям выглядела затеей легкомысленной, никому, кроме меня, не нужной, а то и унизительной. А Джульетта клянчила не переставая: ну почему ей нельзя поехать летом в Италию вместе со всей школой?

- Неужто она не может удовольствоваться экскурсией в Лондон, тем более нынешним маршрутом через подобие райских кущ? К технологическим чудесам люди привыкают поразительно быстро. Это уже вчерашний пирог, а вчерашнее кажется зачерствелым - в точности как моя "Весенняя роса", которую прекратили покупать в ожидании давно обещанного продолжения.

На платформе вокзала Нью-Стрит темнокожая девушка обратилась ко мне с вопросом:

- Как долго ехать до Лондона?

В руках у нее был саквояж, тяжелый с виду, но она почему-то не опускала его на платформу. Откуда она - из Пакистана, из Бангладеш? Или дитя от смешанного брака, с примесью европейской крови? Правда, ее выдавал британский акцент: сама она отсюда, из Бирмингема.

Девушка была хороша собой - ладная фигурка, тонкие черты лица, копна волос цвета воронова крыла и блестящие угольно-черные глаза. Одежда - джинсы и зеленая куртка с капюшоном. Мне показалось, что она проверяет меня на расовую терпимость, и я намеренно улыбнулся:

- Восемьдесят миллионов лет. Разумеется, расписание уверяет, что всего восемьдесят минут.

- Целая вечность...

Ей было лет семнадцать. Едва начинает жизнь, и дай-то Бог, чтобы британское правительство не вздумало выслать ее "обратно" в какую-нибудь кошмарную деревушку, где она в жизни не бывала, - в засиженную мухами дыру на берегах Инда или Брахмапутры. Но до этого, надеюсь, все-таки не дойдет.

Девушка бросила взгляд вдоль платформы, где собралось уже сотни две пассажиров, встретилась глазами с молодым бородатым азиатом, одетым так же, как она. По платформе, если посмотреть в обе стороны, были рассеяны еще десятка два молодых людей - выходцев с Азиатского континента, все с вещмешками и сумками на молниях. Ничего особенного, но ведь обычно они норовят держаться все вместе... Копна волос колыхнулась, и я заметил на щеке у девушки вертикальный шрам. След удара кинжалом?

Она опять обернулась ко мне и что же увидела? За годы преподавательской работы энергии во мне поубавилось: я остался франтоватым, склонным носить галстуки бабочкой, и бородка у меня была аккуратная, зато каштановые волосы, спереди густые, к макушке редели и были уже почти не в силах прикрыть сверкающую лысину. Среди моих студенток попадались такие, кто находил меня интересным, но их было немного. Сегодня на платформе стоял потрепанный и обрюзгший мужчина средних лет, лысеющий, бородатый, одетый в промокший широкий макинтош, приличный твидовый пиджак и брюки в клеточку, но на ногах у него болтались замшевые ботинки, потертые и отсыревшие. Наверное, для молоденькой девушки я был чем-то вроде скрюченного антиквара: "Я граблю самого себя, мадам, но согласен отдать вам этот чайничек за десятку..."

- Вы же имели в виду дважды восемьдесят миллионов лет, не так ли? спросила она. - Поезд перескакивает в прошлое, а затем он должен еще и вернуться в настоящее...

Я приветливо кивнул. Все что угодно, лишь бы отвлечься от того, что ждет меня в конце пути.

- Надеюсь, мы увидим трицератопса, - отозвался я, хотя, по правде говоря, меня это ни капельки не занимало. - Каждый должен хоть раз увидеть старика трицератопса. Почти символ нашего города, верно?

Нашего, то есть ее города и моего. Она рассмеялась:

- Вы намекаете на скульптуру у "Бычьего круга"? Бык со склоненными рогами считался эмблемой самого старого в Бирмингеме торгового центра. Даже после того как прежние стены снесли, а центр переустроили в соответствии с требованиями новейшей технологической моды, скульптура у входа осталась на месте. И бык, встречающий покупателей, поразительно напоминал разъяренного трицератопса. На деле трицератопс вовсе не бык, а сверхносорог: достигает семи метров в длину, весит по тонне на каждый метр, три рога выставлены перед кружевным костным жабо, а исполинский хвост ящера, как руль у самолета. Года два назад я видел по телевизору фильм, снятый с борта экспресса "Интерсити". Хотя в последние годы мне было, в общем-то, не до телевидения.

- А может, нам повезет, и мы увидим целое стадо, - подзадорил я девушку.

- Почему бы и нет!.. А вот и наш поезд!.. Экспресс "Интерсити" втягивался под своды вокзала, двери купе распахивались еще на ходу. На платформу высыпали пассажиры из Лондона - деловые костюмы, черные чемоданчики с бумагами, общая спешка. Девушка села в один вагон со мной и расположилась у окна напротив, заняв соседнее кресло своим саквояжем. Продолжает испытывать меня на терпимость? Понуждает заметить ее шрам? Я сидел лицом к Лондону, она лицом к Бирмингему.

- Меня зовут Анита, - сообщила она.

- А меня - Бернард.

- И чем же вы занимаетесь, Бернард? Мне показалось, что у вопроса более глубокий подтекст: сделал ли я что-нибудь, чтобы помочь ей и другим британцам азиатского, африканского и Карибского происхождения, чтобы как-то облегчить их тяготы? Ну что ж, я написал роман, призванный разжечь воображение читателей, увести их в иные удивительные времена.

- Я писатель. Бернард Келли. Написал роман под названием "Весенняя роса". - На ее лице не отразилось ровным счетом ничего, и я продолжил: - Сюжет из эпохи Возрождения. Искусство, любовь, смерть, революция. С фантастическими поворотами и волшебными элементами неоплатонизма, почерпнутыми у Пико делла Мирандолы и Марсилио Фичино...

- Революция... - задумчиво повторила Анита.

- Сейчас я пишу продолжение под заглавием "Летнее пламя", В этих двух словах...

Поезд дернулся и пришел в движение. Прополз старым прокопченным кирпичным туннелем под Мур-стрит Рингуэй, секунд на десять выкатился под ливень и тут же нырнул в туннель времени - в сплошную кипящую грозовую тучу внутри энергетической арки, перекрывающей оба пути. И вынырнул под солнце мелового периода, в ландшафт без следа человеческой деятельности. Ни суетливых мегаполисов, ни заводов и автостоянок, ни каналов и свалок, и никаких развалин викторианских мануфактур, ставших ныне убежищами гангстеров.

Анита глубоко вздохнула, будто ощутив, что за оконным стеклом и за мерцающей дымкой поля Свенсона простираются несчетные кубические мили незапыленного и незагазованного воздуха.

- Здесь все такое чистое, правда, Анита?

- Чистое?..

Она словно бы взъерошилась и уставилась на меня пристально, оценивающе. А нет ли в словах случайного попутчика намека на расовую чистоту? И какой может быть разговор о чистоте в стране, где все так или иначе полукровки? Только полукровки с белой кожей, в том-то и фокус...

- Воздух там, снаружи, должен казаться сладким... Она хмыкнула, словно подобная мысль городской девчонке и в голову прийти не могла. Я решил, что, вырвавшись из туннеля, она попросту облегченно перевела дух. Может, она задержала дыхание, когда поезд проезжал арку Свенсона - благополучно, как всегда, обыденно, как всегда. Но почему она так напряглась? В первый раз едет сквозь прошлое? И тем не менее предпочла сесть с незнакомым англосаксом. Почему со мной, а не с кем-либо из собратьев-азиатов? Господи, но разве она обязана быть знакомой хоть с одним из них?.. А если мое отношение к ней - тоже расизм, покровительственный расизм: полюбуйтесь, мол, какой я терпимый, каков либеральный...

Чтобы отвлечь Аниту, да и себя, я показал за окно:

- Посмотрите-ка, гадрозавр!..

Природа мелового периода мало чем отличалась от современной Британии, разве что тем, что ее было чересчур много, - все было "природа" и ничего, кроме природы. В меловом периоде уже появились цветы и привычные нам деревья сосны, дубы, тополя. Но попадались и более экзотические - магнолии, фиговые и тюльпанные деревья. У маленького озерца паслись, пощипывая листики и стебли, долговязые динозавры с утиными клювами. Их головы венчали нелепые гребни, похожие на флюгеры. Рядом порхали какие-то пернатые птицы, а высоко в небе парил одинокий птерозавр, демон со средневековых фресок. Вот и все отличия, других не нашлось.

Бизнесмены выглянули в окна на одно мгновение и вновь зарылись в свои бумажки. Для них птерозавр был не более чем большой летучей мышью, а гадрозавры - чем-то вроде сумасбродных коров, обряженных в крокодилову кожу. Не будь Аниты, я бы, наверное, впал в меланхолию и тоже не удостоил их внимания.

- Они вымерли, - сообщил я ей. - Потерпели фиаско, и их заменили иные звери...

Поезд мчался вперед, рельсы под колесами пели. Нас тащил дизельный локомотив - провести в туннель времени провода под напряжением, чтобы питать пантограф электровоза, оказалось технически невозможно. Туннель Свенсона прозрачный коридор, мыльный пузырь длиной в добрую сотню миль - поддерживался довольно скромным притоком модулированной энергии с обоих конечных порталов. Даже весьма скромным: затраты на поддержание эффекта Свенсона, коль скоро он достигнут, были поразительно низки. При этом машинисты могли поддерживать радиосвязь как с Бирмингемом, так и с Лондоном: проткнуть порталы антенными штырями удалось без особых проблем.

Наш дизель был оборудован дымовыми ловушками и фильтрами, а равно компрессором для сжатия выхлопных газов и закачки их в специальные камеры, иначе туннель в два счета стал бы копией викторианских городов, пропитанных смогом. Выпустить выхлопные газы наружу, в доисторическое окружение, было тоже нельзя - хотя бы потому, что по отношению к меловому периоду поезда оказывались, по выражению ученых, "не в фазе". Я видел отдаленное прошлое, и совершенно отчетливо, но в прямом смысле я все равно в него не попадал. А прошлое не видело ни меня, ни проносящихся поездов, - все эти "завры" о нас даже не подозревали.

По Свенсону, выражение "не в фазе" означало, что если какой-нибудь завр вздумает пересечь пути перед самым носом поезда, то и локомотив, и вагоны промчатся сквозь него, а ископаемый побредет себе дальше как ни в чем не бывало - и никакого вреда ни для прошлого, ни для настоящего. Представьте себе эволюционные последствия, если бы на путях миграции гигантских ящеров встали невидимые, но непреодолимые барьеры, иссекли бы древний ландшафт на клетушки, заперли бы какой-то вид или виды в изолированных заповедниках, и не на день, не на два, а до тех пор, пока нам, людям XX века, не надоест путешествовать таким манером! Хватило бы одного этого, чтобы огромные тупоумные ящеры, всемогущие кретины, вымерли много раньше положенного им срока.

Длинные тонкие трубы - минимальная длина тридцать миль - на меньших расстояниях поезда "Интерсити" не окупаются. И эти трубы могут функционировать лишь в эпохе, отстоящей от нас на восемьдесят миллионов лет, - именно в ту эпоху Земля и Солнце находились в специфической точке пространства-времени, где есть условия для возникновения межвременного резонанса. На современной нам Земле - только вокзалы и порталы туннелей. Бывшее железнодорожное полотно использовано под скоростные автострады. Нетрудно понять, что об автомобильном движении в туннелях Свенсона не может быть и речи: машин слишком много, ловушку для выхлопных газов на каждую не поставишь. Да и водители могут инстинктивно вильнуть, уклоняясь от выбежавшей на шоссе призрачной живности, или ударить по тормозам, засмотревшись на какого-нибудь лютого карнозавра, и вызвать тяжелые аварии и невообразимые пробки.

Никак нельзя и раздуть туннели времени в купола, способные вместить хотя бы небольшой город. Переместить в меловой период дома и фабрики при всем желании не получится. Но и железные дороги, проложенные по Свенсону, уже отчасти помогли стране нести бремя перенаселенности. В особенности это касалось грузовых перевозок. В сущности, с перенаселенностью борется каждый, но уж кто как умеет. Я, правда, не обращал особого внимания на выходки фашиствующих сторонников принудительной репатриации, на поджоги мечетей и погромы лавок, принадлежащих "иноземцам", на насилия и зверские избиения. В последнее время меня обуревали другие заботы. Однако давление в перенаселенном котле довело его до температуры кипения, и кипение обещало быть ужасным.

- Эй, веселее! Будет и на нашей улице праздник! - Анита улыбнулась, и мне это понравилось, хотя в улыбке сквозил какой-то натужный оттенок. - "Летнее пламя" - надо же! Мне нравится заглавие, Бернард. Оно берет за живое...

- Спасибо, - сказал я.

На самом деле я чувствовал, что не только поезд, но и я сам решительно "не в фазе".

В ночь накануне поездки в Лондон я испытал очередной приступ озабоченности. Сью спала беспробудным сном, а я вдруг очнулся и ощутил в руках и ногах судорожное подергивание. Ноги хотели бежать куда-то, руки хотели что-нибудь сделать и метались, как бабочки в паутине. Кого винить? Опять меня преследует мой альбатрос *.

"Весенняя роса" была моим третьим романом, моей лучшей книгой, моей надеждой наконец-то прорваться, выношенной в перерывах между лекциями об эпохе Возрождения. Три с чем-то года назад, когда она вышла из печати, я на волне эйфории успеха бросил работу преподавателя истории искусств. Издательство "Юникорн букс" предложило мне контракт и, как померещилось тогда, щедрый аванс под еще не написанное продолжение "Летнее пламя". "Весеннюю росу" покупали неплохо и все же хуже, чем я надеялся. Какой же я был дурак, что променял Джорджоне и Боттичелли на свободу, которая обернулась тюремной клеткой! "Летнее пламя" по-прежнему висело у меня камнем на шее, а мы все глубже тонули в долгах. И роман, кровь из носу, надо было закончить - или вернуть аванс. А из каких, простите, доходов? Меня все чаще подводила память - я забывал, кто есть кто среди действующих лиц и что с ними по моей воле уже приключилось. Приходилось то и дело, притом без всякой охоты, перечитывать "Весеннюю росу" и жалкие начальные странички продолжения - и на это опять-таки уходили часы.

Руки сновали туда-сюда - дерг, дерг... Такими руками ничего путного не напишешь. Время текло меж пальцев. И не происходило ничего нового, только деньги таяли, о чем меня извещали регулярно и пунктуально. Если я ленился нацарапать памятную записку и вывесить ее на видном месте, я забывал даже то, что обещал Сью по дому или шестнадцатилетней Джульетте, - и все потому, что берег свое драгоценное время для себя. Бедняжка Сью пошла бы работать, да не могла: вот уже полтора года она мучилась припадками парализующей усталости какая-то самоновейшая вирусная инфекция.

Я не видел никакого пути назад, к тому Бернарду Келли, каким был прежде. Мало-помалу я становился истерзанным безумцем. Можно ли надеяться, что безумец сумеет раздуть пламя "Летнего пожара"? И почему я забываю, почти забыл, о ком и о чем собирался писать? Наверное, потому что новая книга стала для меня просто-напросто обузой, тяжкой, как свинец. С четырех до шести утра я лежал без сна и нервничал, меня била дрожь, и я спрашивал себя, скоро ли у нас не останется иного выхода, кроме как продать дом.

Сквозь занавески стал просачиваться рассвет. Тогда я разглядел нашего кота Бена (полное имя - Бенвенуто), сонно растянувшегося в кресле. Большую часть дня рыжий зверь тоже проводил в царстве снов. Обычно его самозабвенная лень меня успокаивала: вот уж кто уверен в крыше над головой и в завтрашнем дне, и не гложут его никакие печали... Сегодня зрелище дрыхнувшего кота вогнало меня в панику. Почему мне не дано призанять у Бена хотя бы часть его праздного, ничем не занятого времени? Ровно столько, чтобы закончить "Летнее пламя" быстро и безошибочно: я пишу, а весь мир замер недвижимо. В общем, я окончательно потерял сон, да еще и истерзал себя до изнеможения. И вот несколько часов спустя еду в Лондон умолять об отсрочке.

В сущности, мелькнула мысль, жизнь моя подошла к последней черте. Как она будет выглядеть, эта черта? Сверхдоза снотворного где-нибудь к концу лета? Или прыжок на рельсы под поезд метро в Лондоне? Сью, быть может, получит какую-никакую страховку. Но как же страшно очнуться покалеченным, но живым, неудачник, и еще инвалид в придачу...

Не исключено, что ослабление памяти будет усиливаться до тех пор, пока не вынудит меня отойти от всего и вся. Но куда отойти? И как?

Промчался встречный, вернув меня рывком к действительности. Смазанный промельк окон без единого различимого лица за ними, горизонтальный ураган. Анита хмурилась, посматривая на часы.

- Нет, вы только взгляните!..

Я показал за окно - еще одно стадо утиных клювов паслось у речки. Самый долговязый вдруг вытянул шею и заревел, а может быть, затрубил. Собратья-завры тут же последовали его примеру, тревожно вывернув свои гребни-флюгера в одном направлении. Из тополиной рощицы вывалился исполинский хищник, помахивая недоразвитыми передними лапками и распахнув ужасающую зубастую пасть. Я прижался к стеклу носом, а Анита щекой, но поезд проскочил мимо, так и не позволив нам увидеть, чем это кончилось. От давления на стекло ее щека ненадолго посинела, словно от оплеухи.

- Ну и чудовище! - сказала она и поправила волосы.

- По-моему, это был горгозавр... - Оскал исполина мог бы обратить в камень кого угодно. - Не хотите ли чашечку кофе, Анита? Или пива? Я, правда, не знаю, пьете ли вы пиво...

Мне не следовало бы швыряться деньгами - в вагоне-буфете все наверняка втридорога... ну и черт с ним, в конце концов.

- Нет, спасибо, не будем транжирить. Она снова ушла в свою скорлупу.

- Не думаю, что пассажирам часто доводится видеть крупных хищников. В эту эпоху их осталось мало.

Она мрачно усмехнулась.

- Это знамение. Разрушители обречены. Шло время. Местность за окном становилась суше, растения ниже ростом. Попадались отдельные деревца и большие заросли саговника с серыми мохнатыми плодами, смахивающими на ананасы. Парочка ящеров со змеиными шеями, похожая на ощипанных страусов, устроила забег наперегонки - клювастые головы задраны вверх, трехпалые передние лапки подняты вперед, как у богомолов, а длинные суживающиеся хвосты вытянуты назад. Спасаются, учуяв какого-нибудь карнозавра? Соревнуются, кто первым добежит до подруги? Или кто первым отыщет вкусные яйца на закуску? Далеко же меня занесло с той поры, как я покинул вокзал Нью-Стрит! А с другой стороны, я гораздо ближе к современности, чем хотелось бы. От Лондона, дождя и издательства "Юникорн букс" меня отделяют - посмотрим - какие-то сорок минут. Соревнующиеся страусоящеры пропали из виду. Пассажиры рылись в своих чемоданчиках, сражались с кнопками электронных секретарей, шуршали розоватыми страницами "Файнэшнл тайме".

И вдруг завизжали тормоза, меня приподняло в кресле. Сумки, рюкзаки, макинтоши, зонты - все, что было на верхних багажных полках, стремительно поползло вперед; часть багажа свалилась на сиденья и в проход. Экспресс не просто снижал скорость, машинист прибегнул к экстренному торможению. Аниту, сидевшую против хода поезда, всего лишь вдавило в спинку кресла - она дотянулась до своего саквояжа, рванула застежку и выхватила пистолет. Оттолкнув меня, выбралась в проход и стала у внутренней двери лицом к пассажирам. Поезд остановился. Я сидел как громом пораженный.

- Слушайте меня все! - крикнула Анита. - Заткнитесь и слушайте! Поезд захвачен. Будете сидеть тихо - останетесь целы. Встанете с места без разрешения - застрелю, обещаю твердо. У нас вооруженные люди в каждом вагоне. Вот, слышите?..

Двойные двери глушили звук, и все же я различил, как кто-то кричит что-то подобное в соседнем вагоне. С места приподнялся дюжий молодой бизнесмен с бровями, толстыми и мохнатыми, как гусеницы.

- Говорите, поезд захвачен? Кем?

Анита подняла пистолет, сжав его обеими руками.

- Сядь, или станешь первым!

- Первым? - проблеяла леди -средних лет в темно-синем костюме и с жемчугами. - Как это понять - первым?..

- Анита...

От меня до нее было всего-то футов шесть, не больше. В тоне моего обращения к ней сквозило, что раз уж между нами возникли какие-то отношения, не надо бы их ломать, не надо бы ей становиться врагом. Она удостоила меня скупой улыбки.

- Не беспокойтесь, с вами ничего не случится, - в к другим пассажирам, повысив голос: - Слушайте все, мы - "Друзья Азии"...

- А чье вы друзья у себя дома? - выкрикнул каков-то остроумец.

- Избави нас Боже от друзей... - усмехнулся кто-то еще. Навзрыд заплакала женщина.

- Мы передадим наши требования в Лондон по радио. Если они будут выполнены, наши единомышленники сообщат властям кодовую фразу, ее радируют нам, и мы поймем...

- Но какие требования, мисс? - осведомился старик в очках. - Я имею в виду: легко ли их выполнить? Не выходят ли они за грань возможного?

- Раз правительство прислушивается к. тем, кто требует высылки всех иммигрантов, то требований за гранью возможного уже не осталось...

Где-то грохнул выстрел. Смертельный или предупредительный? Как же легко оказаться убитым здесь, в этом поезде! Снотворное? Зачем, когда есть пуля? Достаточно притвориться героем, броситься на Аниту - и все. Но нет, я не вправе использовать ее для расчета с самим собой, не вправе обагрить ее руки и память, сделав ее убийцей. Лучше уж выбрать из террористов кого-то другого.

В середине вагона послышался спокойный голос:

- Советую подчиниться и сохранять хладнокровие. Я офицер Эс-Эй-Эс. В случае нужды я готов предложить себя в заложники...

- Вы все заложники! - закричала Анита.

- Понятно. Но избыточное число заложников создает неудобства для вас самих. Примите мой совет: ограничьтесь символическим числом, а остальных в знак доброй воли высадите на насыпь и позвольте им уйти. Надо полагать, движение поездов будет отменено. За теми, кого вы отпустите, пришлют специальный спасательный поезд.

- Как вас зовут?

- Джонс. Эндрю Джонс.

- Слушайте, генерал Джонс, мы решили задержать вас всех. Вас отведут в три задних вагона. Отведут под охраной. Мы не настолько наивны, чтобы в самом начале операции отпустить половину заложников.

- Это не наивность, мисс, а благоразумие. Между прочим, я вовсе не генерал. До генерала мне еще далековато.

- Поднимитесь, чтобы я вас видела. Но в проход не выходить.

Со своего места привстал высокий худой человек лет тридцати с небольшим. На нем был костюм сафари, словно он собрался в тропики.

- Покажите свой багаж. Поднимите его вверх одной рукой. Улыбка тронула губы Джонса, однако он подчинился.

- Вы предусмотрительны. Не вы ли, случаем, организатор всей этой затеи?

- Люди! Передайте чемодан сюда ко мне. Из рук в руки. Не вздумайте поднимать его высоко и тем более бросать на пол. - Когда чемодан с выбитыми на крышке инициалами владельца поравнялся с Анитой, она скомандовала: - Ключи!..

Джонс метнул связку ключей. Анита позволила ей отскочить рикошетом от двери у себя за спиной, потом подтолкнула ключи ногой в мою сторону.

- Опуститесь, пожалуйста, на колени, Бернард. Пододвиньтесь к чемодану и выверните его содержимое на пол. Потом возвращайтесь на место.

Джонс глянул на меня с острым интересом. Ах, ему непонятно: откуда Анита знает, как меня зовут? Если бы я напал на нее с колен, то пуля, наверное, прошла бы над головой, не задев меня.

- Рассудите сами, - произнес Джонс, нарочито растягивая слова, - стал бы я высовываться и представляться, будь у меня в багаже оружие?

Я вытряхнул на пол рубашки, нижнее белье, лосьон после бритья, другие личные вещи и еще порнографический журнал, хоть и не самого грязного пошиба. Анита, вороша вещи носком туфли, глянула на журнал с негодованием.

- Как вы прокормите столько ртов? - спросил Джонс.

- Нас снабдят продовольствием, - заверила Анита не Джонса, а вагон в целом. - Пришлют еще один локомотив с припасами.

- Но вы не подпустите его слишком близко? - не унимался Джонс. - На вашем месте я бы заминировал пути и спереди и сзади. Примерно в полумиле от состава, чтобы не оставить возможности газовой атаки.

- Вы угадали, все именно так. И кончайте выуживать у меня подробности. Утихомирьтесь и сядьте. Леди и джентльмены, приветствую вас в самом удобном для захвата виде транспорта на всей планете! Никакой проверки багажа на входе. И никаких шансов на то, что полиция предпримет штурм поезда из мелового периода...

В дальнем конце распахнулась дверь: в вагон ворвался молодой поджарый сикх в тюрбане, с клочковатой бородкой. И с помповым ружьем, которое он прижимал к груди, как младенца.

- Анита! Мы прочли по радио твой первый текст.

- Его акцент тоже был носовым, бирмингемским.

- Хочешь, я подменю тебя здесь?

- Хочу. Особенно присматривай вон за тем типом. "Кто посмел, тот и победил" - слышал такой девиз? Он из тех самых, из Эс-Эй-Эс. Будет пробовать заговорить тебя, убаюкать словами...

- Какая жалость, - произнес Джонс не вставая, - что вы никак не хотите обделывать свои делишки в Пенджабе или в Бенгалии. И что уж вас так приперло?

- Мы британцы, как и вы, - ответил молодой сикх.

- Но ведь после этой выходки вас немедленно выпроводят из Британии. И лишат права на въезд пожизненно. Вам не кажется, что вы действуете во вред собственным интересам?

- Мы готовы принести себя в жертву. И вас также, - нахмурился сикх. Кто-то всхлипнул.

- Мы внесем изменения в наше второе коммюнике, - возвестила Анита. - Да, мы из организации "Друзья Азии". Но данная операция проводится группой, которая присваивает себе имя, - она послала мне улыбку, - "Летнее пламя". Лето было долгим и жарким, не правда ли?

Я услышал собственный стон.

- Вы не имеете права...

- Почему же не имеем? Мы оказываем вам честь. Мог ли я объяснить ей, что никогда не смогу напечатать книгу "Летнее пламя",,если террористы используют ее название, обесчестят его? И другой заголовок для книги просто не годится; нет, не подойдет ни один. Этот связан с самой сутью сюжета, более того, он как бы вытекает из предыдущего моего романа "Весенняя роса"...

- Умоляю...

Анита полыхнула гневом.

- Может, вы боитесь, что вас заподозрят в сочувствии азиатам?

- Честно говоря, это не так уж...

Что может значить судьба какого-то романа для людей, готовых пожертвовать своей жизнью ради того, чтобы их соплеменники обрели уверенность в завтрашнем дне? Ясно без слов, захват поезда с пассажирами - в высшей степени сомнительный путь к достижению каких бы то ни было целей: он почти наверняка вызовет отрицательную реакцию и не погасит расовую ненависть, а доведет ее до кипения (если, конечно, шок не образумит страну и правительство, но на это надежды мало). Однако Анита и ее дружки-приятели так далеко не заглядывают. Я покосился на шрам, изувечивший ее щеку. Вместо того чтобы жить в страхе и отчаянии, Анита и компания предпочли действовать. Их несчастья грандиозны, мое несчастье крохотно. Но в этом крохотном несчастье - вся моя жизнь; это мое личное несчастье, моя неотъемлемая собственность, точно так же, как моей личной собственностью был восторг, обернувшийся ныне несчастьем.

В каком сладостном возбуждении пребывали мы с женой всего три года назад! Хвалебные рецензии, премии, перспективы. Каким заманчивым рисовалось будущее, какую самоуверенность я ощущал, когда бросил работу! "Умрешь с голоду", предупреждали коллеги, а я только посмеивался над узостью их ума. И как быстро таяли деньги, а потом здоровье Сью пошатнулось, и ужасный этот микроб так и не пожелал оставить ее в покое. Коварные микробы мутируют нынче что ни день, обучаясь на антибиотиках в пищевых продуктах. Множатся и свирепствуют аллергии. Британские фермеры деловито взращивают болезни на своих полях и в своих стадах. Нет, моя семья еще не голодает. Это же Британия, общество, где все так или иначе должники, только я не в состоянии вернуть свой долг. О Возрождение, о трогательный мир "Летнего пламени", где вы?

За окнами - первозданность мелового периода. В вагоне - вооруженные террористы. События захлестнули меня с головой. И я рассмеялся, с облегчением отдавая им на милость и "Летнее пламя", и себя самого. Анита глянула на меня пристально и озадаченно, а затем отправилась в голову поезда.

Как и было обещано, всех пассажиров согнали в три последних вагона, набив их до отказа. В каждом вагоне группа "Летнее пламя" поставила по часовому; двое с биноклями и портативными рациями охраняли пути по обе стороны поезда, а время от времени мы слышали шаги по крыше у себя над головой. Тощая вооруженная девица по имени Индира сопровождала нас до дверей туалета. "Ну вот, наконец-то у нас есть стюардесса, рассаживающая нас по местам", - заметил остроумец, вызвав общие смешки и потоки брани из уст нашего стража Раджита. Нас всех лишили туалета на два часа. Остроумец мгновенно утратил популярность. И кем бы ни была Индира, только не стюардессой. Ни питья, ни еды нам не предлагали.

Джонс ухитрился сесть рядом со мной, и мы могли шептаться. Ему мерещилось, что меня можно использовать как своего рода "агента". Если б я каким-то образом снова свиделся с Анитой и она устроила бы для меня экскурсию по поезду... Но Анита больше не появлялась. И, как ни странно, наш обильно остекленный вагон не превращался в оранжерею. Может статься, поле Свенсона фильтрует солнечные лучи. Слава Богу, в вагоне не оказалось маленьких детей. Ближе к вечеру над западным горизонтом покатились валы кучевых облаков колыбель для заходящего солнца. Когда свет за окнами померк, Раджит отступил в межвагонный тамбур, оставив заложников безнадзорными.

- Как хочется пить...

- Собираются нас кормить или нет?.. Джонс поднялся во весь рост.

- Я капитан Эндрю Джонс. Советую всем проявлять сдержанность. Вытяните ноги. Можете по очереди размяться и походить, только не толпитесь в проходе. Будьте готовы мгновенно вернуться на место. Не увлекайтесь разговорами. Полагаю, что наши друзья из "Летнего пламени" запаслись едой и питьем для себя, а сначала еще съедят все, что найдется в вагоне-буфете. Что до нас с вами, нам придется дожидаться тех припасов, какие выделит и пришлет правительство.

- Сколько дожидаться?

- Наверное, до утра. Постарайтесь не пить из кранов в туалете. Это не питьевая вода. Вы же не хотите расстроить себе желудок? Разомнитесь немного, потом попробуйте заснуть.

- А нельзя попытаться удрать, капитан? Как-нибудь одолеть Раджита и тихо уйти по линии под покровом темноты?

- Эти люди, может, и не профессионалы, но глупостей они не делают. Пока не делают. Они будут отдыхать посменно, и половина останется на страже. По моей оценке, террористов по меньшей мере человек двадцать. Так что не стоит ворошить осиное гнездо. Нас перебьют. Вытяните ноги и соблюдайте спокойствие...

В тамбуре посверкивали огни фонариков. Время от времени мощный луч бил сквозь стеклянную дверь и шарил по вагону, как прожектор. Я дремал и просыпался, дремал и просыпался. Но дрожь меня не била,, и руки не дергались.

К утру в горле пересохло, а в животе урчало от голода. Занимался яркий рассвет, и меловой период выглядел неприветливо, казалось, даже для его коренных обитателей. Раджит вернулся в радостном настроении: должно быть, его подменяли на вахте, и он выспался с комфортом, как в первом классе.

- Ну-ка заткнитесь! - заорал он. - Расчирикались, словно пташки. А рядом ястреб - это я. Так что берегитесь...

В полдень случилось непредвиденное. Вагон внезапно осел, застонал, заскрипел. Солнце за окнами полыхнуло теплом. Пейзаж стал поразительно ясным, затягивавшая его дымка исчезла. Послышались крики. Раджит повернул голову. Джонс напружинился, но тут же расслабился и выругался вполголоса:

- Чтоб им пусто было!..

- Что такое? - шепотом спросил я.

- Поле Свенсона каким-то образом отключили. Мы в фазе.

- Что?!..

- Мы в меловом периоде. И поезд, и пути. Нас отрезали. Лозунг правительства: не уступать террористам ни при каких обстоятельствах, так? Теперь мы на самом деле здесь, в прошлом. - Он повысил голос. - Нас бросили на произвол судьбы!

- Что вы там бормочете? - крикнул Раджит.

- Нам надо немедленно встретиться с вашим вожаком, с Анитой. Нам двоим моему соседу и мне.

- Я-то вам зачем? - вырвалось у меня.

- Вы мой талисман, - пробурчал Джонс. Через час нас позвали в головной вагон. Ни один из террористов не спал. В первом из тюремных вагонов сидели рядышком бизнесмен из Азии и негр - выходец с Карибских островов; оба явные заложники, они тем не менее следили за другими пассажирами с откровенным испугом. Бизнесмен выглядел просто потрясенным, он был весь в синяках, а в уголке его рта запеклась кровь. Неужели соседи по вагону ночью задали ему трепку? В буфете Джонс приметил пустые жестянки из-под напитков и обертки от сандвичей, но до просьбы дать нам пить не унизился. Впрочем, его вели в наручниках, а меня нет. Не исключено, что "Друзья Азии" захватили с собой всего два комплекта наручников, а второй надели на машиниста, коренастого седоватого мужчину лет под пятьдесят, скорчившегося на полу своей кабины.

- Мой друг Бернард, - тихо приветствовала нас Анита. - И генерал...

Она навела на Джонса пистолет, стараясь изо всех сил, чтобы движение выглядело небрежным. В кабине было тесно: кроме нее, тут находились еще три террориста, включая наших конвойных. Один нервничал так, что совсем посерел. Он готовился к смерти, но никак не к тому, что случилось.

- Повторяю, я всего-навсего капитан, - сказал Джонс.

И представился машинисту полным именем. Тот поморщился.

- Меня зовут Дейв Крей, - сказал машинист. - Они же утверждали, что этого не может быть! Поезд в туннеле времени - масса, принадлежащая двадцатому веку. И рельсы тоже - это якорь, привязывающий нас к нашему столетию. Так они говорили. Говорили, что, прежде чем снять поле, пришлось бы разобрать пути. Потому, мол, на поддержание поля уходит так мало Энергии. Едва что-то попадает в туннель, он начинает как бы поддерживать себя сам.

- Понимаете, Дейв, возможно, что поле действительно не может ослабнуть ниже определенного порога. Но может существовать еще и максимальный порог. Перешагните этот порог - и вот вам результат. Мне доводилось слышать, что результаты некоторых исследований были строго засекречены. В сущности, они не имели большого практического значения. Какой смысл перебрасывать людей на восемьдесят миллионов лет в прошлое, если сама система переброски при этом разрушается и их нельзя вернуть?

- Нельзя вернуть! - вскинулся Крей. - Вот уж опоздание так опоздание! Самое длительное за всю историю железных дорог...

- Не опоздание, Дейв. До места назначения не доберется никто и ничто, даже наш прах... - Джонс повернулся к Аните. Ее лицо было покрыто капельками пота. В вагонах становилось жарко. - Выгляньте наружу. Вокруг полупустыня. А в десяти- пятнадцати милях позади нас есть вода и животные. Если не тронуться в путь немедля, мы все умрем от голода и жажды...

- Бросить поезд? Власти только того и ждут. Сделать то, чего от нас добиваются? Никогда!

- А властям теперь все равно, что мы предпримем. Нас бросили на произвол судьбы, дьявол их возьми! Правительство отказывается поддаваться шантажу. Вы не хуже меня знаете, как они реагируют на захват самолетов. Промедлите - и ваши заложники потеряют последние силы и не одолеют пути. Оставаться здесь и погибнуть или перебраться туда, где есть жизнь, - выбор проще простого.

- Не могут же они принести в жертву двести пассажиров и состав, и всю линию! Не могут вышвырнуть все это разом и списать за ненадобностью!

- А по-моему, могут. Вина-то ляжет на вас, а не на них. Я лояльный подданный, но... средства информации правды не узнают. А потом в Бирмингеме и Лондоне возведут новые свенсоновские порталы. Проложат новые пути. Через пять-шесть месяцев движение возобновится - и отсюда, из мелового периода, поезда будут недостижимы, как прежде. Они уж позаботятся, чтобы новая линия прошла там, откуда старую будет не разглядеть.

- Да больше никто никогда не сядет на "Интер-сити"! - пылко возразил Крей. - Раз появился риск затеряться в прошлом...

- Общество останется в неведении. Мне-то известно, как фильтруются новости. Террористическая группа "Летнее пламя" повредила порталы и тем самым отключила поле - вот что сообщат для общего сведения. А в будущем на станциях "Интерсити" будут введены меры безопасности и просвечивание багажа, как в аэропортах. Надо вывести людей, Анита, и как можно скорее. Я изучал науку о выживании. Выжить можно, но в пятнадцати- двадцати милях отсюда. У вас есть оружие, а там полно крупной дичи...

- Вы что, предлагаете есть динозавров? - возмутился Крей. - Мы не станем жрать вонючих динозавров!

- Они состоят из белков, как и мы с вами. Кроме того, там найдутся рыба, фрукты, яйца, орехи. - Джонс облизнул запекшиеся губы. - А главное, там есть вода. Надо организовать колонну и вести нас строем, Анита. Забудьте о "Друзьях Азии" и других прежних заботах. Они остались в будущем, до них теперь миллионы лет. Мы все в одной лодке. Конечно, поначалу вы столкнетесь с возмущением и негодованием. Придется вам держаться группой до тех пор, пока люди не научатся думать и действовать сообразно обстоятельствам. И от вас потребуется не меньшее мужество, чем раньше.

- А себе вы отводите роль командира? - осведомилась Анита.

- Советчика, только советчика... Анита ухмыльнулась, словно поймав Джонса на лжи.

- Все, что требуется, - чтобы мистер Крей повел состав задним ходом. Это же дизель, а не электровоз.

- Вы же слышали скрежет рельсов? Они прогнулись.

- Ваша правда, - согласился Крей. - Сгубили линию. Поезд лег на нее всем весом, а под шпалами никакого основания. Песок да пустоты...

- Можно ехать самым малым.

- Нельзя. Состав сойдет с рельсов. Анита задумалась, но ненадолго.

- А зачем нам, собственно, валандаться со всеми вами? Ну-ка, скажите мне, Бернард, скажите... Я тоже немного подумал.

- Потому что мы люди, равные вам. Мое заявление вызвало среди террористов горькие смешки.

- Что, по-вашему, побудило нас пойти на крайний шаг? Какую гуманность, какое равенство мы испытывали в своей стране?

- Да, конечно, у вас есть оружие, - сказал Джонс, - но можете ли вы прицелиться достаточно уверенно, чтобы уложить крупного зверя?

- А мы прихватим вас с собой. Вы же хотите спасти собственную шкуру, верно? Что касается двухсот человек, так ведь каждый из них нас ненавидит... Она притронулась к своему шраму. - Нас перебьют по одному. Разве не так, Санжи? - Один из конвойных, Санжи, кивнул в знак согласия. - Бернарда возьмем тоже, чтобы развлекал нас рассказами. Пусть поведает нам про "Летнее пламя". А мы раздобудем ему трицератопса на бифштексы...

Я припомнил виденного мельком горгозавра. Можно ли остановить такого монстра из пистолета и даже из винтовки? Ах да, террористы запаслись еще и взрывчаткой. Но зачем Аните вздумалось пригласить меня в группу? Только потому, что я был с ней вежлив на платформе, а затем в поезде? Или мне отводится роль придворного шута?

- Если не возражаете, - произнес Джонс; - я предпочел бы остаться с заложниками. Поскольку вы не желаете брать на себя ответственность за их судьбу, им нужен кто-то, кто может помочь хотя бы советом. Это было ошибкой.

- И сплотить их в боеспособную армию? Нет уж, капитан Джонс, вы, безусловно, пойдете с нами. Санжи, передай Абдулле, чтобы упаковал взрывчатку, предварительно вынув взрыватели. Мистер, Келли понесет ее на себе. Передай также, что мы направимся на север.

- Эй, а со мной что будет? - подал голос Крей.

- Вы шкипер. Значит, вам и командовать пассажирами.

- Они меня не послушают. Захотят остаться в вагонах.

- Ну и пусть. Пусть сидят и ждут, сколько им заблагорассудится. Только не вздумайте вести их на север, мистер Крей. Увидим толпу - "добро пожаловать" от нас не услышите...

Я плелся в двухстах ярдах позади группы, как и положено тому, кто несет взрывчатку на солнцепеке. Анита не подпускала меня ближе, но и покрикивала, если я совсем уж отставал. Лямки мешка впивались в плечи, увесистый груз молотил по спине. И все равно это было лучше, чем если бы меня заставили тащить такой вес в руках. Я пошатывался, оскальзываясь на песчаном грунте. В первые же два часа пути на север здешнее летнее пламя прожарило меня насквозь. Чем спотыкаться по шпалам, мы предпочли идти параллельно насыпи, но чуть поодаль. По крайней мере, ни жажда, ни голод меня больше не мучили. Перед выходом Джонсу и мне дали по благословенной бутылочке кока-колы и по банке консервированных бобов. А потом была еще остановка, когда мы вновь промочили горло и закусили шоколадными бисквитами.

На Джонса тоже взвалили заплечный мешок, но наручников с него не сняли. Он шел с основной группой, в которой я по-прежнему почти никого не знал. Только Санжи, Раджита, Индиру и Абдуллу. Ну и Аниту, конечно. Считая ее и Индиру, в составе группы оказалось четыре женщины - четыре из двадцати двух. Поскольку я плелся так далеко позади, все, кроме пяти, оставались для меня безымянными. Интересно, что творится сейчас в оставленном нами поезде? Удалось ли Крею как-то поладить с двумя сотнями изголодавшихся, измученных жаждой пассажиров, у которых, в сущности, не осталось шансов на спасение? Попытаются ли они двинуться на юг или предпочтут сидеть, не трогаясь с места? Горькая, жестокая судьба.

Стремительно мелькнувшая тень заставила меня поднять залитые соленым потом глаза. Птерозавр размером с орла-стервятника плыл над головой на кожистых крыльях, высматривая падаль. Увы ему, данная конкретная падаль еще шевелится. Впрочем, возле состава недостатка в трупах не будет, и совсем скоро...

Растительность становилась гуще, пышнее. Перелески, цветы, травы. Собирались дождевые облака. Для полного счастья не хватало только, чтобы разверзлись хляби небесные. Мне показалось, что я узнаю тополиную рощу, где укрывался горгозавр; а вот и уткоклюв, вращающий своим гребнем-флюгером.

Поминутно чудилось, что вдалеке слышен слабый гул поезда.

И тут откуда ни возьмись, в небе возникли два серых вертолета и зависли над полотном один позади другого. Тишина взорвалась надсадным грохотом двигателей, гулким свистом лопастей. Под фюзеляжами торчали орудийные установки, да еще и скорострельные мини-пушки под обрубками крыльев. Вертолеты устремились к группе террористов, накрыв их огнем. К небу взметнулись фонтаны песка и грязи. Все это заняло самое большее десять секунд.

Бросившись ничком, я кое-как освободился от лямок и скатился в кювет. Я слышал, как вертолеты закладывают вираж, возвращаются, обрушивают на полотно новую лавину огня. В ответ щелкнул одиночный пистолетный выстрел - или мне померещилось?

- Анита! - закричал я.

Перед моим внутренним взором предстала страшная картина: горгозавры будущего перемалывают ее юное тело в своих челюстях и брезгливо выплевывают по кусочкам.

Я лежал окаменев, пока не наступила тишина. Оба вертолета приземлились; тогда я позволил себе поднять голову.

К настоящему времени я, пожалуй, неплохо разобрался в том, что произошло, хотя подробностей мне никто не объяснял. Группа сама сообщила о местонахождении поезда по радио, основываясь, вероятно, на показаниях приборов локомотива - там же есть счетчик пройденного пути; это было нужно хотя бы для того, чтобы спасательный поезд с припасами для заложников мог остановиться на достаточном расстоянии и не нарваться на мины. С целью убедить нас, что состав и рельсы брошены на произвол судьбы, на порталы туннелей Свенсона подали избыточную нагрузку. Психологи трудились не смыкая глаз, стараясь предугадать, к какому решению придут террористы. Тем временем вокзалы Нью-Стрит в Бирмингеме и Юстон в Лондоне были оцеплены, и прибывшие ученые спешно возвели новые арки Свенсона, отличающиеся от стандартных. Как только поле между вокзалами восстановилось, сквозь арки пропустили вертолеты с заданием неотступно следовать вдоль линии. Из мелового периода их было не видно, не слышно, а пилоты видели прошлое ясно, как через окно. Обнаружив террористов, командир операции радировал просьбу отключить поле: по-видимому, в новом нетрадиционном туннеле это стало возможным и было сделано. Надо полагать, тот факт, что вертолеты ни на что не опирались, а висели в воздухе, облегчил задачу их перемещения в прошлое и наоборот. Вооруженные вертолеты вынырнули прямо над головами террористов и перебили их.

Включая капитана Джонса. К своему несчастью, он находился в самой середине группы.

Когда я посмел оторвать голову от травы, то на миг заподозрил, что мои "спасители" прибыли отнюдь де из Британии XX века. Над месивом тел склонились два вооруженных серых существа с вытянутыми мордами и в тяжелых очках. Какого черта им понадобились защитные костюмы? Дышат" было легко, воздух почти пьянил чистотой. Кое-как встав, я поднял руки вверх и крикнул:

- Я пассажир! Заложник!..

Вытянутые морды резко обернулись ко мне, но я понимал, что стрелять в меня они не станут. Перед атакой у них было вдоволь времени, чтобы разглядеть белокожего человека, бредущего в арьергарде, особняком от террористов. Вывод, что я не участник группы "Летнее пламя", а лишь подневольная жертва, напрашивался сам собой. Кроме того, им, вне сомнения, была нужна информация.

Один из вертолетов остался в меловом периоде, очевидно, приняв командование поездом. Меня вернули по воссозданному полю Свенсона в мое настоящее в другом вертолете, но перед тем меня заставили, тоже надеть защитный костюм.

Была ли потенциальная возможность заразы лишь предлогом для того, чтобы изолировать меня в суровом карантине, или это было действительно неизбежно? Не знаю. Восемьдесят миллионов лет - долгий срок. Вирусы и бактерии, процветавшие в меловом периоде, могли вымереть, исчезнуть или мутировать, превратившись во что-нибудь более знакомое, точно так же, как вымерли динозавры, а другие виды резко изменились. В своем первозданном виде микробы мелового периода способны опустошить современный мир. Поэтому необходимы тщательные исследования на мышах, морских свинках и обезьянах, которых подвергают воздействию нашей крови - крови тех, кто вернулся из прошлого. Так, по крайней мере, заявляют мои тюремщики.

Я не осведомлен о том, каким образом спасали пассажиров "Интерсити", хоть меня и заверяют клятвенно, что их спасли. Может, и лгут; но допускаю, что пассажирам доставили вертолетами воду и пищу, а затем по три-четыре человека за рейс переправили в Лондон и Бирмингем, разумеется, в защитных костюмах. Их допросили поодиночке, за ними понаблюдали какое-то время, а потом что? Отпустили к семьям?

Мне повезло гораздо меньше.

- Скажите все-таки, мистер Келли, почему террористы назвали себя группой "Летнее пламя"? - спросил меня динамик, наверное, в сотый раз.

Из-за стекла - с моей стороны зеркального, а с другой прозрачного - меня допрашивают разные голоса, но этот звучит особенно часто.

- Я уже объяснял вам это до полного посинения.

- Если вы действительно посинеете, мистер Келли, придется заподозрить худшее - что вы заразились. Почему вы оказались заодно с террористами? Назовите, наконец, истинную причину!

- Вовсе я не был с ними заодно! Я категорически не согласен с ними и с их методами!

- Тогда почему вы сопровождали их? Большей частью голос терпелив и даже участлив, но может и прикрикнуть.

- По той же причине, что и капитан Джонс.

- Он был в наручниках, а вы нет.

- Как же это вы разобрались, кто был в наручниках, после того как разнесли всю группу на куски прямой наводкой?

Я умею дерзить, если захочу, понемногу на каждом допросе, но могу и унизиться до смиренной мольбы.

- У вас много родственников-ирландцев, мистер Келли?

- А вы что, до сих пор не выяснили?

- Зачем вы три года назад ездили в Кейтнесс? На самую макушку Шотландии, безлюдную и голую...

- У нас были свободные деньги. Вот мы и решили взять напрокат машину и проехать до самого поселка Джон о'Тротс...

По правде говоря, мы тогда вышвырнули деньги по минутному капризу, потому что вообразили себе, что напали на рог изобилия, - только рог на поверку оказался хиленьким и вскоре опустел. А в

Кейтнессе, вероятно, экспериментировали с эффектом Свенсона - вдали от глаз людских, под грифом "совершенно секретно". И власти заподозрили во мне не только сторонника экстремистов - похитителей "Интерсити", не только пособника ирландских террористов, но еще и шпиона. Это меня-то, с моей биографией? В высшей степени сомнительная гипотеза, хотя после скандала с Энтони Блантом все историки искусств стали казаться кое-кому неблагонадежными. Вопросы крутятся по одному и тому же кругу. Можно догадаться, что я в той поездке ненароком и вскользь коснулся чего-то сверхсекретного и, вероятно, также связанного с путешествиями во времени. Военные базы в прошлом? Путешествия, не ограниченные меловым периодом? Кроме поездок на "Интерсити", у эффекта Свенсона должно найтись множество других применений. Сперва это, может, и было неочевидным, зато теперь приобрело жгучий интерес.

- Когда я смогу хотя бы поговорить с женой?

- Она больна. Сдали нервы. Но не беспокойтесь, для нее сделано все возможное.

- А с дочерью?

- Как только удовлетворительно ответите на наши вопросы. А то еще скажете Джульетте что-нибудь неразумное. Так что ради ее же блага - если вы понимаете, что я имею в виду...

- Я хочу увидеться с дочерью.

- Откуда вдруг такой родительский пыл? Судя по всему, вы в последний год не были образцовым семьянином, семья служила для вас лишь прикрытием...

Нет, нет! Джульетта никогда не допекала меня скулежом, а если и была эгоистична, то не чрезмерно. Мне вспоминались ее доброта, ее юмор, живость ее ума. Я существовал в постоянном напряжении, и это деформировало мою собственную личность, затуманило мое восприятие. Я был несправедлив к ней. Но отсюда еще не следует, что какая-то свинья вправе утверждать, что я не люблю свою дочь всем сердцем. И жену. Чрезвычайные обстоятельства учат любви и преданности. Хотя иной раз прозрение приходит слишком поздно...

Способен ли я действительно ляпнуть Джульетте что-нибудь неразумное?

Я писатель, не так ли? Вроде бы так. Когда меня вернули в Бирмингем, моя скорбь по "Летнему пламени" не ведала границ. Крохотное несчастье, зато мое собственное, мой личный тяжкий крест. Я надеялся, что меня выпустят из карантина через два-три дня. И что бы я тогда делал - не полез бы опять в беличье колесо? Водрузил бы на себя заново альбатроса, которого в меловом периоде чуть не сбросило с моей шеи, - он почти обратился в птерозавра и улетел... Конечно, роман под прежним названием теперь никто и рассматривать не стал бы. О да, я оплакивал, горько оплакивал Аниту. Но еще сильнее я оплакивал ненаглядную комбинацию слов, никудышный амулет, который я имел неосторожность объявить символом целой книги.

Потом, по размышлении, я пришел к иному решению. Что если Анита принесла мне драгоценный дар - известность и новый стимул к творчеству? Я должен написать очерк о похищении: "В верхнем меловом периоде с "Летним пламенем". Искренний, проникновенный писательский очерк. Какому автору доводилось очутиться за восемьдесят миллионов лет от дома, в центре столь драматических событий? Очерк будет, вне сомнения, перепечатан по всему свету на многих языках. А тогда, подзаработав и подзарядившись энергией успеха, я закончу и "Летнее пламя" как таковое. Очерк послужит ускорителем, и роман успешно выйдет на орбиту.

Но прежде всего надо покинуть эти стерильные стены. Надо бы еще и уехать из страны, вот только как? Я ведь по-прежнему заложник, на сей раз у своих спасителей: я знаю слишком много, в частности, знаю, как азиатов хладнокровно расстреляли в упор. Мой рассказ поневоле набросит тень на всю операцию. Кто же решится освободить меня?

- Подойдем к делу по-другому, мистер Келли. Что побудило вас придумать словосочетание "Летнее пламя"?

И вдруг, будто в мозгу вспыхнул луч прожектора, я все понял. Вопросы допрашивающих выдают их с головой - отбросим лишнее, всякие мелочные придирки, и остальное сложится в цельную картину. Наверху подумывают, не предложить ли иммигрантам переселиться в прошлое. Если исследования показали, что эффект Свенсона можно использовать более гибко, то почему бы не предложить, им начать новую жизнь - не обязательно в эпоху динозавров, а, допустим, в более близкие времена, пять или десять миллионолетий назад? Это ведь даже репатриацией не назовешь! Все они останутся в Британии, однако им самим будет в прошлом много спокойнее. Им будет обеспечена помощь, их снабдят всем необходимым. Кипение страстей тут же пойдет на убыль. Не исключено, что до похищения "Интерсити" правительство не догадывалось о такой возможности, но теперь она представляется очевидной. Выходит, группа "Летнее пламя" указала властям перспективный путь.

А если об этом думали и без террористов? И что если "Друзья Азии" пронюхали о подготовке подобной схемы? И что если я выступил в роли связного между полигоном в Кейтнессе и группой захвата? Я же понятия не имею, какие требования выдвигала Анита. А широкой публике они неизвестны и подавно. Группу "Летнее пламя" можно выставить не злодеями, а героями, принесшими себя в жертву идее: они, мол, хотели выманить своих соплеменников в прошлое, как Дудочник выманил крыс из Гамельна. Разве изобретательный писака не сумеет изобразить все именно так? Разве мы не усвоили, что любую новость можно извратить как угодно? При этом после переселения избыточного населения в прошлое не обязательно отключать поле Свенсона сразу и бесповоротно. Драконовские меры можно и приберечь на случай, если какой-нибудь зловредный микроб из глубины веков сделает их совершенно необходимыми.

Мне стало дурно. Увы, Сью и Джульетта, увы, "Летнее пламя"! Увы, Анита, увы, обретенные заново любовь и преданность!

- Что же вы молчите, мистер Келли?

- Все началось с романа "Весенняя роса", - начал я на ощупь. - Это был мой третий роман, мое лучшее достижение, моя надежда. Я писал книгу в перерывах между лекциями об эпохе Возрождения...

Загрузка...