Жюль Верн В XXIX веке

Один день американского журналиста в 2889 году

Люди нынешнего, XXIX века живут как в волшебной сказке, даже не подозревая об этом. Пресыщенные чудесами, они Остаются равнодушными к тому, что ежедневно преподносит им прогресс. Вот если сравнить настоящее с давно минувшим, станет ясно, сколь велик путь, пройденный человечеством. Насколько прекраснее показались бы нашим современникам города с постоянной температурой, с улицами шириною в сто метров, домами вышиной метров в триста и небом, которое бороздят тысячи аэроэкипажей и аэроомнибусов!

Что представляют собой рядом с нынешними городами — население их нередко доходит до десяти миллионов — все эти деревушки, поселки, существовавшие тысячу лет назад, какие-то там Париж, Лондон, Берлин или Нью-Йорк, плохо проветриваемые, грязные, по которым передвигались неуклюжие коробки, запряженные лошадьми — да! лошадьми! — просто не верится!..

Если бы люди нашего века могли вообразить себе устройство пакетботов[1] и железных дорог с их частыми катастрофами, а также малой скоростью, то сколь высоко стали бы ценить они аэропоезда, в особенности замечательные пневматические подводные тоннели, пересекающие океаны, — тоннели, по которым пассажиров перевозят со скоростью полторы тысячи километров в час!

И наконец, разве не полнее наслаждались бы мы фонотелефотом,[2] вспомнив, что наши предки вынуждены были пользоваться допотопным аппаратом, называемым «телеграф»?

Странно! Столь изумительные усовершенствования основаны на принципах, хорошо известных в далеком прошлом. Вот только извлечь пользу из своих знаний жившие за тысячу лет до нас так и не смогли. В самом деле, — теплота, пар, электричество стары, как род людской. Не утверждали разве ученые уже в конце XIX века, что единственная разница между силами физическими и химическими заключается лишь в особенностях колебаний частиц эфира?

Признание родственности свойств этих сил было огромным шагом вперед. И кажется просто невероятным, что понадобилось столько времени для установления особенностей разных видов вибрации.[3] И уж совсем удивительно, что способ непосредственного перехода от одной вибрации к другой, как и получения их отдельно друг от друга, открыт совсем недавно.

Да-да, совсем недавно, в 2790 году, лишь сто лег назад. Открытие это принадлежит знаменитому Освальду Найеру.

Этот великий ученый — подлинный благодетель человечества!

Его учениками оказалась целая плеяда изобретателей, последний из которых — наш изумительный Джеймс Джексон. Именно ему мы обязаны новыми аккумуляторами,[4] конденсирующими одни — энергию, содержащуюся в солнечных лучах, другие — электричество, сосредоточенное в недрах земного шара, а третьи — энергию, исходящую из любого источника — водопада, ветра, речного потока и тому подобного. Это он — все тот же Джеймс Джексон — создатель трансформатора,[5] который, подчиняясь движению простого рычага, извлекает энергию из аккумуляторов и возвращает ее в пространство в виде тепла, света, электричества, механической силы, заставляя выполнять нужную работу.

Да! Прогресс начался только с того времени, когда были изобретены эти два прибора. Они одарили человека почти безграничным могуществом. Трудно перечесть случаи их применения! Смягчая зимние холода возвращением избытка летней жары, они совершили настоящий переворот в земледелии. Снабжая авиационные аппараты двигательной силой, вызвали невиданный доселе подъем торговли. Этим двум приборам мы обязаны также производством электрической энергии без помощи батарей и машин, света — без огня и сгорания и, наконец, — неиссякаемым источником энергии, значительно расширившим промышленное производство.

* * *

Так вот! Весь комплекс этих чудес мы увидим сейчас воочию в необыкновенном доме-особняке — «Ирт геральд»,[6] недавно воздвигнутом на 16823-й авеню.

Чтó бы сказал основатель газеты «Нью-Йорк геральд», Гордон Беннет, если бы мог встать из гроба и увидеть роскошный дворец из золота и мрамора, принадлежащий его славному потомку, Фрэнсису Беннету? Тридцать поколений сменили друг друга, а «Нью-Йорк геральд» остался во владении семьи Беннетов.[7]

Двести лет назад, когда правительство Соединенных Штатов переехало из Вашингтона в Центрополис, газета последовала за правительством, а, может быть, правительство последовало за газетой, которая тогда-то и стала называться «Ирт геральд».

Не думайте, что дела ее пошли хуже под руководством Фрэнсиса Беннета. Нет! Новый директор влил в свое издание ни с чем не сравнимую жизненную силу, явившись создателем нового типа журналистики — «газета по телефону».

Система эта хорошо известна. Она стала практически осуществимой благодаря неслыханному распространению телефонии. Каждое утро, вместо того чтобы выйти в печатном виде, как в древности, «Ирт геральд» передается «с голоса». Из живой беседы с репортером, с политическим деятелем или ученым подписчики могут узнать все, чем интересуются. Те же, которые покупают лишь отдельные номера, за несколько центов имеют возможность ознакомиться с содержанием сегодняшнего выпуска, зайдя в одну из бесчисленных фонографических кабинок.

Нововведение Фрэнсиса Беннета оживило старую газету. За несколько месяцев его клиентура возросла до восьмидесяти пяти миллионов абонентов — и состояние владельца постепенно увеличилось до тридцати миллиардов — цифра сегодня уже значительно превзойденная. Обладая столь мощным капиталом, Фрэнсис Беннет построил новое здание — колоссальное сооружение, каждый из четырех фасадов которого имеет в длину три километра. На крыше дома развевается флаг, украшенный семьюдесятью пятью звездами Конфедерации.[8]

Ныне Фрэнсис Беннет — газетный король и мог бы, вероятно, стать королем обеих Америк, если бы американцы пожелали избрать себе короля.

Вы сомневаетесь? Но полномочные представители всех стран и даже собственные наши министры толпятся у его дверей, вымаливая совета, одобрения, стремясь добиться поддержки. Попробуйте сосчитать ученых, коих он поощряет, артистов, которых содержит, изобретателей, работу которых финансирует… Изнуряющее величие у нашего короля: труд — без минуты отдыха. Человек прежних времен не выдержал бы такого ежедневного и ежечасного напряжения. Современные люди, к счастью, выносливее. Этим они обязаны гигиене и гимнастике, которые среднюю продолжительность жизни с тридцати семи лет увеличили до шестидесяти восьми, а также приготовлению асептических[9] блюд. Ближайшее открытие — его ждут с нетерпением — питательный воздух: он даст возможность питаться… просто дыша.

А теперь, если вам угодно узнать, чем заполнен день директора «Ирт геральд», потрудитесь проследить за его занятиями сегодня, 25 июля текущего, 2889 года.

* * *

Фрэнсис Беннет проснулся в дурном настроении. И тому были свои причины. Вот уже неделю супруга магната пребывала во Франции, и его начинало тяготить одиночество. Поверите ли? За десять лет их совместной жизни миссис Эдин Беннет, не раз получавшая награды на конкурсах красоты, впервые отлучилась из дому на столь долгий срок! Обычно ей хватало двух-трех дней на поездку в Европу, главным образом в Париж, для покупки шляп.

Проснувшись, Беннет прежде всего включил фонотелефот, чтобы связаться по проводам с принадлежащим ему особняком на Елисейских полях.

Телефон, дополненный телефотом, — еще одно завоевание нашего века! Если передача голоса посредством электрического тока существует уже давно, то передача изображения — открытие самого последнего времени.[10] Ценное изобретение, за которое Фрэнсис Беннет, лицезрея жену в зеркале фонотелефота, благословлял ученого.

Сладостное видение! Несколько утомленная после вчерашнего бала или театра, миссис Беннет еще в постели. Хотя там, в Париже, уже около полудня, она спит, зарывшись прелестным личиком в кружева подушек.

Но вот Эдит шевельнулась… дрогнули губы… Ей, верно, что-нибудь снится?.. О да… С уст срывается имя: «Фрэнсис… Дорогой мой Фрэнсис!..»

Его имя, произнесенное столь нежным голосом, сразу изменило к лучшему настроение Беннета. Не желая будить жену, он быстро соскакивает с постели и проходит в механизированную туалетную комнату.

Через две минуты, хоть он и не прибегал к помощи камердинера, машина уже перенесла его, умытого, причесанного, обутого, одетого и застегнутого на все пуговицы, к дверям кабинета. Сейчас начнется ежедневный обход.

Прежде всего директор направляется в зал, где трудятся авторы романов-фельетонов.[11]

Огромный холл увенчан широким просвечивающим куполом. В углу — различные телефонные аппараты, по которым сто литераторов, состоящих на службе в «Ирт геральд», читают взбудораженной от нетерпения публике сто глав из ста романов.

Подойдя к одному из них, который собрался было воспользоваться пятиминутной передышкой, Фрэнсис Беннет сказал:

— Очень хорошо, дорогой мой! Ваша последняя глава чрезвычайно удачна. Сцена, где молодая поселянка в разговоре с возлюбленным касается некоторых проблем трансцендентальной философии,[12] свидетельствует о вашей тончайшей наблюдательности. Никогда еще так удачно не изображались сельские нравы! Продолжайте, дорогой Арчибальд! Желаю успеха! У нас десять тысяч новых абонентов со вчерашнего дня, и все благодаря вам!

— Мистер Джон Ласт, — обратился магнат к другому сотруднику, — вами я доволен менее. Ваш роман… как бы это сказать… В нем не чувствуется подлинных переживаний. И с развязкой чересчур спешите. Нужно обнажать основы. Не пером следует писать в наше время, но скальпелем. Каждое действие в реальной жизни — это результат как мимолетных, так и давно выношенных мыслей. Их-то и нужно тщательно перебрать, чтобы создать живой образ. Не так уж сложно, если имеешь возможность прибегнуть к электрическому гипнозу, который раздваивает личность человека! Вдумайтесь в собственную жизнь, дорогой мой Джон Ласт. Следуйте по стопам вашего коллеги, которого я только что похвалил. Подвергните себя гипнозу… Как? Вы уже делали это?.. Значит, недостаточно, недостаточно…

Директор продолжает осмотр. Он входит в зал репортажа. Полторы тысячи репортеров, сидя перед полутора тысячами телефонных аппаратов, сообщают подписчикам новости, полученные за ночь со всех концов света. Организация бесподобного бюро репортажей описана уже не раз. Перед каждым репортером — несколько коммутаторов,[13] дающих возможность устанавливать связь с той или иной телефонной линией. Абоненты, таким образом, не только слышат, но видят репортаж. Когда же речь идет о «происшествиях», которые уже закончились, главнейшие эпизоды иллюстрируются выразительными фотографиями.

Фрэнсис Беннет окликнул одного из десяти репортеров по отделу астрономии. Этой службе предстояло значительно расшириться в связи с последними открытиями, сделанными в звездном мире.

— Ну как, Кэтч? Что получили?

— Фототелеграммы с Меркурия, Венеры и Марса, сэр.

— С Марса есть что-нибудь интересное?

— Как же! Революция в Центральной империи — победа реакционных либералов над республиканскими консерваторами.[14]

— То же, что и у нас… Ну, а с Юпитера?

— Пока ничего. Непонятна их сигнализация! Быть может, наша до них не доходит?

— Разберитесь, мистер Кэтч. Всю ответственность я возлагаю на вас, — резко ответил Фрэнсис Беннет и, недовольный, направился в бюро научного репортажа.

Тридцать ученых склонились над счетными машинами. Одни были поглощены уравнениями девяносто пятой степени, другие, словно забавляясь формулами алгебраической бесконечности и пространства в двадцати четырех измерениях, напоминали учеников начальной школы, решающих примеры на четыре правила арифметики.

Появление начальства в зале произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

— В чем дело, господа? — воскликнул Беннет. — Неужели до сих пор не получено ответа с Юпитера?.. Все, значит, по-старому?.. Послушайте, Корлей! Вот уже двадцать лет вы возитесь с этой планетой… Казалось бы…

— Что поделаешь, — ответил ученый. — Наша оптика оставляет желать лучшего, и даже с трехкилометровыми телескопами…

— Вы слышите, Пир! — перебил его директор, обращаясь к соседу Корлея. — Но если не с Юпитера, то, по крайней мере, с Луны вести есть?

— Нет, мистер Беннет!

— И что же, опять станете ссылаться на оптику? Но Луна в шестьсот раз ближе к нам, чем Марс. С Марсом мы поддерживаем регулярную связь. Не в телескопах дело…

— …Дело в отсутствии жителей! — ответил Корлей с многозначительной улыбкой ученого, знающего цену «иксам».

— Вы смеете утверждать, что Луна необитаема?

— Во всяком случае, мистер Беннет, на стороне, обращенной к нам, жителей нет. Кто знает, быть может, на противоположной…

— Что же, Корлей, в этом проще простого удостовериться.

— Каким образом?..

— Следует повернуть Луну…

И с этого дня ученые на заводе Беннета погрузились в изучение механических приемов, с помощью которых можно добиться поворота нашего спутника.

В общем же Фрэнсис Беннет имел основание быть довольным положением дел в «Ирт геральд». Одному из его астрономов удалось определить свойства новой планеты Гандини. Она описывает вокруг солнца орбиту в двенадцать триллионов восемьсот сорок один биллион триста сорок восемь миллионов двести восемьдесят четыре тысячи шестьсот двадцать три метра и семь дециметров за пятьсот семьдесят два года сто девяносто четыре дня двенадцать часов сорок три минуты девять и восемь десятых секунды.

Директор был восхищен такой точностью.

— Великолепно! — воскликнул он. — Поспешите сообщить об этом в бюро репортажа. И пусть дадут сразу в номер. Вам ведь известно, с каким страстным интересом публика относится к астрономическим проблемам.

Покидая зал репортажа, Беннет заглянул туда, где работали интервьюеры, и обратился к одному из них, которому обычно поручались интервью со всякими знаменитостями.

— Вы беседовали с президентом Уилкоксом?

— Да, господин директор, и я сегодня же сообщу в отдел информации, что характер его болезни установлен. Он страдает расширением желудка, необходимо тщательное промывание с помощью особой кишки.

— Отлично! А дело убийцы Чапмена?.. Взяли интервью у присяжных?

— Да. Все они убеждены в виновности Чапмена, и дело не будет представлено на их рассмотрение. Обвиняемого казнят еще до вынесения приговора…

— Отлично!.. Отлично!..

Соседнее помещение представляло собой обширную галерею длиною в полкилометра — она была целиком отведена отделу рекламы, а какую роль играет реклама в газете типа «Ирт геральд», вообразить нетрудно. Объявления приносят ей в среднем по три миллиона долларов в день, и распространяются они совершенно новым способом. Патент на его применение куплен за три доллара у бедняка изобретателя, который, кстати сказать, вскоре умер с голоду. Итак, это гигантские плакаты, отраженные в облаках, видные на огромном расстоянии. Из этой самой галереи тысяча прожекторов беспрерывно направляет свет в небеса.

Но сегодня, войдя в отдел, Фрэнсис Беннет видит, что механики стоят сложа руки возле бездействующих прожекторов. Он спешит узнать, в чем дело. Вместо ответа ему указывают на безоблачную небесную лазурь.

— Да… Ясная погода, — огорченно шепчет Беннет. — Спроецировать воздушные объявления просто не на что. Где же выход? Дождь, если понадобится, можно изготовить… Но нужен не дождь… Нужны облака…

— Да, хорошие, белые облака, — подтверждает главный механик.

— Так вот! Вам, мистер Семюэль Марк, следует обратиться в научную редакцию, в отдел метеорологической службы. Передайте от моего имени что необходимо заняться вопросом искуственных облаков. Нельзя же, в самом деле, зависеть от погоды!

* * *

Окончив обход всех отделов газеты, Фрэнсис Беннет направился в приемную, где его ждали послы и полномочные министры государств, аккредитованные при американском правительстве. Господа эти явились к всемогущему директору за советом.

— Чем могу быть полезен, сэр?.. — обратился Беннет к английскому консулу.

— О, «Ирт геральд» может оказать нам неоценимую услугу, — ответил англичанин. — Не поднимет ли ваша газета кампанию в нашу защиту?

— То есть?

— Вы могли бы просто выразить протест против аннексии[15] Великобритании, которую произвели Соединенные Штаты…

— «Просто»! — воскликнул директор, пожимая плечами. — Аннексия, произведенная сто пятьдесят лет назад! Неужели господа англичане никогда не примирятся с тем, что, в силу справедливого круговорота вещей на земном шаре, их страна стала американской колонией? Как могло ваше правительство даже предположить, что я затею столь антипатриотическую кампанию? Это было бы чистейшим безумием!

— Мистер Беннет! Согласно доктрине Монро[16] «Америка — американцам», им должна принадлежать только Америка.

— Однако Англия — всего-навсего наша колония, сударь; одна из прекраснейших колоний! Не надейтесь, что мы когда-либо согласимся отдать ее.

— Вы отказываетесь?

— Отказываюсь! А если будете настаивать, мы можем создать casus belli[17] на основании простого интервью одного из наших репортеров.

— Итак — конец! — прошептал в отчаянии консул. — Соединенное Королевство,[18] Канада и Новая Британия[19] принадлежат американцам, Австралия и Новая Зеландия — независимы… Что же осталось из того, что некогда было Англией?.. Ничего!..

— Ничего? — с возмущением воскликнул Беннет. — Вот еще новости! А Гибралтар?[20]

* * *

Пробило двенадцать. Директор «Ирт геральд» сделал жест, означавший конец аудиенции, вышел из зала и, усевшись в катящееся кресло, через несколько минут оказался уже в столовой, расположенной на расстоянии километра, в противоположном конце здания.

Стол накрыт; Фрэнсис Беннет занимает свое место. Под рукой миллиардера несколько кранов, а прямо перед ним — зеркало фонотелефота, отражающее сейчас столовую в его парижском особняке. Несмотря на разницу во времени, мистер и миссис Беннет сговорились завтракать в один и тот же час.

Что может быть приятнее, чем оказаться наедине друг с другом, невзирая на расстояние, и беседовать с помощью фонотелефота?

Но парижская столовая пуста.

«Эдит, наверное, запоздала, — говорит себе Беннет. — О, женская пунктуальность! Во всем прогресс. Только не тут!»

Увы, можно ли оспорить эту истину? Директор поворачивает один из кранов.

Как и все состоятельные люди нашего времени, Беннет, отказавшись от домашней кухни, стал абонентом солидного общества «Питание на дому». По сложной сети пневматических труб общество доставляет клиентам множество самых разнообразных блюд. Система обходится, разумеется, недешево, но зато еда отменная, а главное, можно избавиться от невыносимой породы домашних поваров и поварих.

Итак, магнату пришлось завтракать в одиночестве, что его несколько огорчило. Он уже допивал кофе, когда миссис Беннет, вернувшись домой, показалась в зеркале.

— Откуда ты, дорогая Эдит? — поинтересовался Беннет.

— Как? — произнесла супруга. — Ты уже позавтракал? А я прямо от модистки. Шляпы в этом сезоне восхитительны! Это даже не шляпы, а целые соборы! Я, верно, несколько задержалась…

— Да, дорогая, немного.

— Тогда иди, мой друг… Вернись к своим занятиям. Мне предстоит еще один визит — к портному.

Портным был не кто иной, как прославленный Вормспайр, тот самый, который остроумно заметил: «Женщина — это лишь вопрос формы».

Поцеловав миссис Беннет в щеку, отраженную в рефлекторе, директор «Ирт геральд» направился к окну. Там его ожидал аэрокар.

— Куда прикажете, сэр? — спросил водитель.

— Дайте подумать… Я, пожалуй, успею… — задумался Фрэнсис. — Вот что — на фабрику аккумуляторов, к Ниагаре!

Аэрокар, чудесная машина тяжелее воздуха, ринулась в пространство со скоростью шестисот километров в час. Внизу мелькали города с их движущимися тротуарами, деревни и поля, прикрытые паутиной переплетающихся электрических проводов.

Через полчаса Фрэнсис Беннет долетел до своей ниагарской фабрики, с которой, используя силу водопада, продавал энергию различным потребителям. Закончив осмотр, через Филадельфию, Бостон и Нью-Йорк магнат вернулся в Центрополис, где аэрокар высадил его около пяти часов.

* * *

В приемной «Ирт геральд» теснились люди: ждали Беннета в обычный час, отведенный для посетителей. Здесь были изобретатели, мечтавшие получить необходимые субсидии, маклеры, предлагавшие богачу деловые комбинации — необычайно выгодные, по их словам. Нужно уметь сделать выбор среди этой массы предложений — отбросить негодные, рассмотреть сомнительные, принять выгодные и удачные.

Директор быстро выпроводил тех, чьи замыслы казались ему неосуществимыми или бесполезными. Один из посетителей, например, предлагал не более-не менее, как возродить живопись — искусство, дошедшее до такого упадка, что «Анжелюс» Милле[21] был недавно продан за пятнадцать франков! И все благодаря успехам цветной фотографии, изобретенной в конце XX века японцем Аруцисва-Риочи-Никомэ-Саньюкомац-Кио-Баски-Ку; имя его приобрело теперь широкую известность. Другой проситель очень гордился открытием биогенной бациллы, которая должна сделать человека бессмертным. Третий, химик по специальности, хвастал, что изобрел новое вещество, «Нигилиум».[22] «Грамм его будет стоить всего-навсего три миллиона долларов». Какой-то врач утверждал — поверите ли? — что обладает средством излечивать насморк!

От подобных фантазеров магнат отделался, не теряя времени.

Некоторые другие посетители встретили более дружелюбный прием, особенно один молодой человек, высокий лоб которого свидетельствовал о выдающихся умственных способностях.

— Сэр, — обратился он к Фрэнсису Беннету, — если некогда считали, что существует семьдесят пять простых тел,[23] то в наше время их количество доведено до трех. Вам это известно?

— Разумеется, — ответил магнат.

— Так вот, сударь, я в состоянии свести эти три к одному. Имея деньги, я уже через несколько недель добьюсь успеха.

— И тогда?..

— И тогда найду абсолют![24]

— Чем это обернется на практике?

— Можно будет с легкостью создать любое вещество — камень, дерево, металл, фибрин…[25]

— Не считаете ли вы себя способным создать и существо человеческое?

— Безусловно!.. В нем не будет только души.

— Только и всего? — с иронией осведомился Фрэнсис Беннет, но все же отправил химика в научную редакцию газеты.

Другой изобретатель, основываясь на древних опытах, производившихся еще в XIX веке и с тех пор неоднократно повторявшихся, носился с мыслью передвинуть с места на место сразу целый город. Речь шла в первую очередь о Саафе, расположенном милях в пятнадцати от моря. Предполагалось превратить его в первоклассный курорт, подтянув по рельсам к морю. Естественно, при этом поднимутся в цене земельные участки, не только застроенные, но и удобные для застройки.

Беннета соблазнила такая перспектива, и он согласился участвовать в деле на равных с изобретателем условиях.

— Вам, разумеется, известно, сэр, — начал третий кандидат, — что благодаря нашим аккумуляторам, а также солнечным и земным трансформаторам удалось уравнять времена года. Я же намерен достичь большего! Превратить часть энергии в тепло и направить в полярные страны, чтобы растопить льды.

— Оставьте ваш проект, — ответил директор, — и зайдите через неделю.

Наконец, четвертый ученый сообщил, что один из вопросов, волновавших мир, будет окончательно решен именно сегодня вечером.

Известно, что сто лет назад смелый опыт, произведенный доктором Натаниэлем Фэтберном, привлек к себе внимание широких кругов общественности. Горячо убежденный в реальности «зимней спячки человека», другими словами — в возможности приостановить все жизненные функции организма, а затем восстановить их, — доктор Фэтберн решился проверить предлагаемую им методу на самом себе.

Составив завещание, содержавшее точный перечень мер, которые следует принять для возвращения его к жизни через сто лет — день в день, — он подвергся замораживанию при температуре в 172 градуса. Превращенный в подобие мумии, доктор был опущен в могилу.

Сегодня, двадцать пятого июля 1889 года, в десять часов вечера истекал назначенный срок, и последний посетитель явился с предложением произвести это сенсационное оживление в одном из помещений «Ирт геральд». Таким образом, публику можно будет непрерывно держать в курсе происходящего.

Предложение было принято. Но так как до десяти часов еще оставалось время, Беннет улегся на шезлонге в гостиной. Протянув руку, он нажал кнопку и соединился с Центральным Концертным залом.

Какое наслаждение испытывал директор после утомительного дня, слушая произведения лучших композиторов, чарующую музыку, основанную, как известно, на чередовании восхитительных гармонико-алгебраических формул.

Стемнело. Погруженный в мечтательную дрему, магнат не сразу заметил, как распахнулась дверь.

— Кто здесь? — воскликнул он и нажал на кнопку выключателя, расположенного у него под рукой.

В то же мгновение воздух под влиянием электрических колебаний в эфире засветился.

— Ах, это вы, доктор?

— Я, собственной персоной! — ответил доктор Сэм. Ежедневно он заходил проведать своего пациента (годовой абонент). — Ну, как себя чувствуем?

— Хорошо.

— Тем лучше… Язык…

И он осмотрел язык при помощи микроскопа.

— Чистый… А пульс?

Врач приставил к руке пульсограф — аппарат, схожий с тем, который отмечает колебания почвы.

— Великолепный… Аппетит?

— Так себе.

— Да… Желудок… Что-то с ним не совсем ладно… Стареет, наверное… Придется вставить вам новый.

— Посмотрим! — ответил Беннет. — А пока — пообедайте со мной, доктор.

Тут же была установлена фонотелефотическая связь с Парижем. На сей раз супруга сидела у себя за столом, и обед, которому шутки доктора Сэма придавали большое оживление, прошел очень приятно.

— Когда намереваешься вернуться в Центрополис, дорогая Эдит? — спросил Беннет.

— Как раз собираюсь в дорогу.

— Подводным тоннелем или аэропоездом?

— Тоннелем.

— Тогда ты будешь здесь…

— …в одиннадцать часов пятьдесят девять минут вечера.

— По парижскому времени?

— Нет! Нет!.. По времени Центрополиса.

— Значит, до скорой встречи. Смотри не опоздай на вокзал.

Эти подводные тоннели, по которым можно прибыть из Европы за двести девяносто пять минут, и в самом деле гораздо удобнее аэропоездов, летящих со скоростью какой-нибудь тысячи километров в час.

* * *

Доктор ушел, но обещал вернуться, чтобы присутствовать при восстании из гроба своего коллеги. Беннет же, намереваясь проверить счета за сегодняшний день, направился в кабинет. Речь шла о предприятии, ежедневные расходы которого составляют восемьсот тысяч долларов! К счастью, успехи механики чрезвычайно упростили подсчеты. С помощью электросчетного пианино директор быстро справился со своей задачей.

Да и пора было! Не успел он в последний раз ударить по клавишам, как его вызвали в зал, где производился опыт.

Там Беннета встретил целый сонм ученых, к которым успел присоединиться и доктор Сэм.

Тело Натаниэля Фэтберна находилось тут же, в гробу, установленном на помосте посреди зала.

Включили фонотелефот, чтобы весь мир мог следить за каждой фазой операции.

И вот открывают гроб… Вынимают из него Натаниэля Фэтберна… Он все еще походит на мумию — желтый, твердый, сухой… При постукивании тело звучит глухо, как деревяшка… Его подвергают действию тепла… электричества… Безрезультатно… Ничто не может вывести его из сверхкаталептического состояния.

— Ну как, доктор Сэм? — спрашивает Беннет.

Доктор склоняется над телом коллеги, вглядывается в него с величайшим вниманием, вводит под кожу несколько капель броун-секаровской жидкости,[26] которая до сих пор еще в моде. Мумия остается мумией.

— Мне кажется, — задумчиво произносит доктор Сэм, — зимняя спячка чересчур затянулась.

— Ах!.. Ах!..

— Похоже, Натаниэль Фэтберн мертв.

— Ка-а-ак?

— Как только можно быть мертвым!

— Когда же он умер? — спрашивает кто-то.

— Да лет сто назад, — невозмутимо отвечает доктор Сэм. — Когда коллега реализовал свою злополучную идею и дал себя заморозить из любви к науке…

— Что поделаешь, — философски заключает Фрэнсис Беннет. — Видимо, метод нуждается в совершенствовании.

— «Совершенствование» — самое подходящее слово, — отвечает доктор, а научная комиссия по изучению земного сна удаляется со своей печальной ношей.

* * *

Фрэнсис Беннет в сопровождении доктора Сэма вернулся к себе. После тяжелого делового дня директор казался несколько утомленным, и доктор посоветовал ему перед сном принять ванну.

— Вы правы: ванна меня освежит…

— Безусловно, мистер Беннет. Если хотите, я отдам распоряжение…

— Незачем, доктор! В доме всегда наготове ванна, мне даже не нужно выходить из комнаты… Видите эту кнопку? Достаточно ее коснуться, и появится ванна, наполненная водой, нагретой до тридцати семи градусов.

Фрэнсис Беннет нажал кнопку. Послышался глухой шум, постепенно нарастающий, усиливающийся… Затем распахнулась одна из дверей и появилась скользящая по рельсам ванна…

Но что это? Из ванны доносятся восклицания, выражающие стыдливый испуг. Доктор Сэм поспешно закрывает лицо руками.

В ванне лежит миссис Беннет, прибывшая с полчаса назад по пневматической подводной трубе.

* * *

На другой день, 26 июля 2889 года, директор «Ирт геральд» снова пустился в двадцатикилометровый рейс через все отделы своей газеты. Когда тотализатор[27] закончил подсчет, прибыль выражалась в двухстах пятидесяти тысячах долларов за истекший день — на пятьдесят тысяч больше, чем накануне!

До чего все же выгодно ремесло журналиста в конце двадцать девятого века!

Конец
Загрузка...