Ваенга-Эйр

Анатолий МАТВИЕНКО

ВАЕНГА-ЭЙР

Повесть

ПРОЛОГ

Тундра взорвалась зелёным. Казалось, зацвели сами камни. Среди этого буй­ства наметилось многоцветие лишайников, кое-где пробились лиловые метёлки иван-чая. Под застенчивым солнцем заполярного лета зелень пыталась поймать каждый лучик, каждую толику тепла, пока не приблизилась осень. Тогда равнины Севера вспыхнут всеми цветами радуги и скоро погаснут, до мая закутавшись в белое.

- Красиво! Правда. Но дома лучше. Мама, а когда мы поедем домой?

Дома - это в Беларуси. Там солнце не дразнится круглые сутки, оно светит днём - жарко и ласково. Там пылью пахнут дорожки, поляны - цветами, а лес - грибами. Там деревья тянутся ввысь, а не кривятся у земли. Игорёк родился на Витебщине и совсем не хотел уезжать.

- Наш дом теперь здесь. Ты же знаешь, у военного он - где служба. И ты, мой маленький солдат, тоже скоро вырастешь...

- Буду как папа - лётчиком! Сталинским соколом!

- Обязательно. А теперь пошли. Папа вернётся с аэродрома, приготовлю что-нибудь вкусненькое.

Погода испортилась. Форточка в небесах, пропустив скудную долю солнечных лучей, плотно затворилась среди туч. Ветер срывал косынку с головы женщины, обнажая русые косы. Высокая и статная, она была чужой для этого края, как и её сынишка, с любопытством озирающийся в тундре, пока пустынные пейзажи не начнут навевать тоску.

Они вернулись к военному городку с романтическим названием Ваенга, что прилепился на южном берегу Кольского залива. Здесь - как и везде - неожидан­ный вызов мужа на аэродром был делом обычным. День не лётный, значит, Боря вернётся быстро. И семья проведёт вместе несколько часов, выходной всё-таки.

Так для Сафоновых начиналось воскресенье двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года...

Глава первая

КОМБРИГ

Пятью годами ранее, в Витебске, на улице Безбожной, своим именем взывав­шей к торжеству материализма, в события вмешалась высшая сила. Иным спосо­бом не объяснить случившегося чуда: молодой лётчик-истребитель Боря Сафонов оказался за одним столом с самим Ворошиловым!

Сначала под окном затормозил большой автомобиль, через считанные секунды в квартиру Смушкевичей нагрянул военный, обязанный проверить - всё ли в по­рядке перед нежданным визитом полководца. Пока матёрый командир авиаци­онной бригады стоял перед молодым порученцем навытяжку, Борис взмолился:

- Бася! Есть здесь второй выход? Не через окно же пикировать!

Чернявая красавица - жена комбрига - упёрла руки в бока.

- Так и не присев за стол, бежать надумал? Ой вей, гость нашёлся... - видя колебания робеющего красного сокола, мадам Смушкевич загородила телом путь к отступлению: - Не тушуйся, Бора. У Яши с Климом ещё с гражданской...

Если первый красный маршал и ощутил досаду, что во время его визита здесь болтается посторонний лётчик, при котором, естественно, не будешь особо от­кровенным, то виду не подал.

Сели, налили, опрокинули по первой.

- Хорошо тебе, Яша... Тихая провинция, служба не в тягость, вон - Бася Со­ломоновна хлопочет, с мужа пылинки сдувает...

Бригадирша разулыбалась, вспомнила вслух жену Ворошилова, попросила пе­редать ей привет, но явно попала мимо цели. Маршал нахмурился. Видно, между ним и супругой пробежала чёрная кошка.

Ситуацию спасла Фаина Моисеевна, тёща Смушкевича, когда подала на стол «гефильте фиш», а Яков сказал высокому начальнику:

- Отведай, товарищ нарком! Такую и в московских ресторанах не подадут. Только в провинции...

Сафонов отщипнул крохотный кусочек и тут же был наказан: Бася навалила ему полную тарелку фаршированной рыбы. Однако толком вкусить наказание успел. Комбриг одним движением бровей намекнул: проваливай!

Торопливо умяв угощение, лётчик объявил о неотложном деле и отчалил, бо­дро козырнув. О чём судачили над останками рыбы нарком и комбриг, ему, рядо­вому пилоту, знать было не положено. Но кое-что Смушкевич поведал.

Стоял пыльный июль. Летали каждый день. И комбриг в 106-ю эскадрилью заглядывал тоже практически каждый день. Однажды подозвал к себе Сафонова, когда тот вылез из открытой кабины истребителя с двуцветием на широком лице: кожа, не защищённая шлемофоном и лётными очками, слегка потемнела.

- Помнишь, Борис, рыбку моей тёщи? Ворошилов тоже не забыл. Прислал в подарок сервиз на двенадцать персон!

Почувствовав неофициальность в тоне комбрига, Сафонов заулыбался.

- Помню, Яков Вольфович! Только доесть не дали.

- Уж извини. Нарком кое о чём говорил, для твоих ушей не предназначенном, - Смушкевич неторопливо шагал к стоянкам соседней эскадрильи. Сафонов, на голову выше и намного шире в плечах, шёл рядом, приминая сапогами зелёную траву. - Вышло спокойное время, Боря. Или в Европе, в той же Испании, или японцы на Дальнем Востоке, но вот-вот где-то полыхнёт.

- Ясно, Яков Вольфович...

- Владимирович, - поправил Смушкевич. - Переведут меня скоро. Ворошилов прямо сказал - меняй отчество.

В разговоре на минуту возникла пауза. Слышались только звуки шагов да звон авиационных движков. Комсомолец Сафонов вырос в убеждении, что в СССР все нации равны, все дороги открыты... А теперь командиру лучшей авиационной бригады округа придётся менять отчество, чтобы скрыть еврейское происхожде­ние?

Но два года, проведённые на службе, научили житейской премудрости - ино­гда лучше держать язык за зубами и не высказываться с комсомольской прямотой.

- Я тебя с самого начала выделял, - продолжил комбриг. - Талант, он с младых ногтей виден. Буду тебя рекомендовать на продвижение. Помни, о чём с тобой говорили, - о построении парами, как немцы в империалистическую, об атаке от солнца, от ведущего не отставать, ведомого не терять...

- Так точно! Яков Воль... Яков Владимирович! Если полыхнёт, так замолвите словечко - не на продвижение, а на передовую. С вами!

- Отставить! - неожиданно резко обрезал тот. Продолжил мягче: - Поверь умудрённому в жизни еврею - нельзя совать голову в пекло, пока не обзавёлся детьми. За тобой тысячи, ушедшие в землю, лишь бы ты появился на свет... По­нимаешь?

- А я думал - бобылю проще. Жену с дитём одних не оставлю, если что...

- Плохо думал, Борис. Надо не о «если что», а о светлом будущем, которое мы построим. Или построят после нас. Кто в этом будущем жить будет? Во-от! Есть на примете кто? Бабы за вашим братом - молодыми летунами - косяками носятся.

Сафонов чуть смутился.

- Ну... есть, конечно. Только гордая слишком. Считает лётчиков ветреными. Евгенией зовут.

- Женя? Хорошее имя. Коль надумаешь всерьёз - веди к нам. Теща научит «гефильте фиш» готовить.

- Есть «гефильте фиш» готовить! - не слишком бойкий на язык, Борис смешал­ся. - В смысле, сначала готовить, потом есть. Разрешите писать рапорт?

Потому что невесту красного командира полагается до росписи долго и тща­тельно проверять: не из «бывших» ли её родители, а то вдруг родственники оста­лись в западной части страны, под белополяками. Да мало ли что...

Рапорт Сафонов подал, и комиссар бригады объявил, что партия выбор одобря­ет. Но в остальном случилось иначе.

Смушкевича забросило в Испанию, потом на Халхин-Гол, летал он и над Ка­рельским перешейком. Сафонов рвался в бой, но начальство не вняло мольбам, пилот-истребитель по-прежнему отсиживался в тылу. А повышение состоялось с переводом в Заполярье.

Обустроившись, перевёз туда и семью.

Однажды, это была середина июня, в штабе авиации Северного флота он слу­чайно услышал обрывок разговора. Командующий авиацией сквозь зубы проры­чал на командира бомбардировочного полка:

- Не борзей! Ещё схватят тебя, как Яшу Смушкевича...

Борис постарался не выдать своих чувств. В приёмной толпилось до дюжины офицеров, никто больше не уловил эту фразу, просочившуюся через неплотно прикрытую дверь. А Сафонова натурально вогнало в штопор...

Не может быть!

Яков Владимирович - дважды Герой Светского Союза! Друг самого Вороши­лова!

Невольно вспомнились маленькая, но удивительно солнечная и уютная квар­тирка на улице Безбожной, рюмка водки в руке наркома, а ещё сервиз на двенад­цать персон...

Потом всплыло в памяти другое. О парном построении, об атаке от солнца, ис­пользуя высоту, о взаимодействии... Вся накопленная премудрость учителя.

Лётчик тяжело вздохнул. Если завтра война, то впереди себя в линии полка Сафонов предпочёл бы видеть многоопытного Смушкевича или кого-то другого из испанских ветеранов.

И через неделю действительно пришла война.

Глава вторая

БОРИС

Одинокий истребитель И-16, именуемый в народе «ишак», из последних сил тянул над тундрой. Тупорылый самолёт с красными звёздами качался из стороны в сторону - лётчик едва удерживал его от падения. Немецкому пилоту в кабине «мессершмитта» русского было даже немного жаль. Высота малая, метров сто, на прыжок с парашютом не хватит, и в Ваенгу не добраться, а внизу сплошные камни - не жилец.

Чтобы получить полоску на киле о победе - абшуссбалкен, надо стрелять. Это будет удар милосердия. Палец в перчатке лёг на кнопку.

Истребитель ВГ-109Е «эмиль» выровнялся в двух сотнях метров от жертвы, когда случилось неожиданное. Советский самолётик с непостижимой быстротой выпрыгнул из прицела в глубоком вираже. Чёрный дым бесследно исчез. В на­ушниках прозвучал панический крик ведомого...

Через четверть часа тот же «ишак» зарулил на стоянку. Вместе с механиком у самолёта оказался лейтенант Кухаренко, севший на полчаса раньше. Сафонов спрыгнул с крыла и устало стащил с головы потный шлемофон.

Кухаренко колупнул пальцем чёрную сажу на боку фюзеляжа. Копоть неумо­лимо подтверждала: отважный до безумия лётчик снова провернул запрещённый трюк. Он выставил из кабины горящую промасленную ветошь, чтобы враг принял истребитель за подранка.

- Ты что творишь, командир?! «Ишак» сгореть же мог...

- Лёша, ну как по-другому «мессера» поймать? Не догонишь же. А так они сами в прицел лезут.

Лейтенант пожал плечами. Отчитывать командира, тем более в присутствии техника, было совсем не уместно, даже с учётом некоторой демократичности военно-воздушных сил по сравнению с сухопутными.

- Борис, смотри! Кузнецов идёт... Факт - по твою душу. Вот сейчас за подвиги взгреет! Фрица-то хоть завалил?

- Шут его знает... - широкий лоб Сафонова перечеркнула задумчивая склад­ка. - Врезал крепко ведомому. Дым пустил, но, зараза, в облака шмыгнул. А до­тянул до аэродрома или спёкся по пути...

Он расстроенно махнул рукой. Тем более не удалось догнать ведущего. Со­ветские истребители маневренные в вираже, но по скорости с «эмилями» им не тягаться.

Стараясь не пачкать сапоги в грязи - в августе дождливые дни выпадали чаще сухих, - к стоянке эскадрильи приблизился генерал Кузнецов, командующий ави­ацией Северного флота. С ним прибыли два незнакомых офицера. При виде на­чальственной когорты Сафонов натянул шлем и козырнул:

- Здравия желаю, товарищ генерал-майор.

По тому, как неохотно командующий приподнял ладонь к фуражке, было за­метно - он не в духе.

- Опять своевольничаете?

Сафонов вытянулся по струнке. В армии всегда так - тебя в чём-то обвиняют, а ты даже не знаешь, какой из грехов выполз наружу именно сегодня. Но прере­каться с генералом, тем более в присутствии посторонних, было явно не благо­разумно.

- Так точно, виноват.

- Что «мессера» сбил - хорошо. Но твой анархизм мне уже вот где сидит! - для доходчивости генерал провёл ладонью у горла.

Краем глаза Сафонов заметил радость на веснушчатой физиономии Лёши Кухаренко и сам едва сдержался, чтоб не разулыбаться на все тридцать два. Раз Кузнецов сказал про сбитого, значит, наземные подтвердили: грохнулся тот фриц!

- Что-то случилось, товарищ генерал?

- Дело хотел тебе поручить, очень ответственное. Сейчас сомневаюсь.

Из-за спины невысокого генерала строго уставились две пары глаз. Так непод­купно и сурово глядят товарищи, наделённые особыми полномочиями. Сафонов никогда не стремился к плотному с ними общению. Неужели задание связано с особистами? На войне службу не выбирают, и он сказал то, что должен был:

- Не подведу, Александр Алексеевич.

- Посмотрим... У меня приказ из Москвы - сформировать авиационный истре­бительный полк на английских самолётах. А тебя предложил командиром.

- На английских?! - вякнул от неожиданности Кухаренко, но генерал не об­ратил внимания.

- Через неделю на Ваенгу прилетит английское крыло, полк, по-нашему. Пере­дадут «харрикейны». Воевать на них научат.

- Этому мы и сами кого хочешь научим, товарищ генерал-майор, - снова встрял Кухаренко, заслужив толчок локтем Сафонова. Мол, совсем краёв не видишь, язык на узде не держишь, тем более - в присутствии орлов из Особого отдела.

- Отставить самоуверенность, товарищи красные командиры! - одёрнул их Кузнецов. - После Испании и мне казалось - любого с неба сниму. Гляди, как вышло... Давят нас!

- Выстоим, - заверил Сафонов. - Товарищ генерал, разрешите? Так что с ан­гличанами?

- А вот сам и спросишь.

- Виноват! Я по-английски только «шпрехен зи дойч» помню...

- Ну, тут за тебя умные люди подумали. Знакомьтесь, товарищи летчики.

Из-за спин двух «умников», так Кузнецовым и не представленных, выпорхнула миленькая чернявая барышня лет двадцати - двадцати двух в лёгком синем пальто и белой вязаной беретке с игривым помпоном.

- Мира! - представилась она и протянула ухоженную ручку для пожатия обоим пилотам. Сафонов чуть прикоснулся к пальцам девушки, Кухаренко задержал их в своей лапище на едва заметную долю секунды.

- Капитан Борис Сафонов.

Кухаренко расцвёл так, будто это он уговорил «мессера».

- Меня можно просто - Алексей.

- Никаких мне «просто», - одёрнул генерал под молчаливый аккомпанемент двух офицеров. - Улыбочки и заигрывания отставить. Мира - переводчик, по рекомендации ЦК комсомола. А вы, Мира Соломоновна, построже с нашими героями.

- Есть, товарищ генерал! - она шутливо козырнула, бросив ладонь к беретке.

Кузнецов увёл Сафонова. Генеральский баритон понемногу удалялся, не пре­кращая вещать о трудностях появления союзников на сверхсекретном военном объекте, так как эти союзники, нельзя забывать, прибывают из классово чуждой страны, управляемой угнетателями трудового народа. Кухаренко моментально догадался, что длинная речь о возможных происках империалистов предназна­чена не Борису, а приезжим, и обрушил залп всех своих пушек на переводчицу.

- Пока англичане не налетели, позвольте, товарищ Мира, я введу вас в курс дела.

- Отчего же не он, старший по званию? Видный такой из себя - Герой Совет­ского Союза.

- К Борису жена и сын прибыли из Белоруссии, ему неловко будет с вами, молодой и красивой. Тем более жена у него тоже первый сорт. И ревни-и-ивая...

- Я не привыкла давать повода для сплетен, товарищ Алексей, - её пробило на улыбку, совсем не соответствующую строгому смыслу слов.

- Одно ваше появление в закрытом гарнизоне зарядит местных сплетниц на неделю вперёд, какая там война... И хотя вам, наверно, не полагается гулять по секретному аэродрому, но я разрешаю и покажу наших птиц, на которых сталин­ские соколы покоряют синее небо...

Получив накачку от генерала, Сафонов вернулся к эскадрилье. Оставшиеся в строю «ишаки» жалобно раскрыли капоты, в машинах копались техники и ору­жейники. Рослая фигура Кухаренко на две головы возвышалась над мелким си­луэтом переводчицы. Её яркое лёгкое пальто среди тёмных и блеклых красок аэродрома смотрелось вызывающе цивильным. Лёша расставил руки в стороны наподобие крыльев и что-то бойко рассказывал, Мира смеялась. Капитан неодо­брительно покачал головой.

Вечером красным соколам предстоял разбор дневных полётов у командира полка, не менее подробный разбор позднее устроила супруга.

- Боря, это правда?

Сговорились они с Кузнецовым, что ли? Обвиняют, но не скажут - в чём. Ка­питан стянул лётную куртку и шлемофон.

- Правда, что я устал и есть хочу.

Евгения раздражённо налила суп в миску.

- Не отводи глаза! Мне Варька из штаба шепнула... Про англичан. И что тебя ставят на комполка. Ну зачем тебе это? С эскадрильей не всегда ладишь, Кухаренко от рук отбился, тоже мне - дружок...

- Бабское радио, вашу мать! - в сердцах выругался Борис и прижал ладонь к губам - не услышал ли Игорь. - Ты что, мне Особый отдел дома устраиваешь? Да вас самих за военную тайну...

- Не переводи разговор! Ты - первоклассный лётчик, но не пастух англичанам. На тебя ж вся страна смотреть будет.

Пока на него смотрел только товарищ Сталин, чей портрет, вырезанный из журнала, был единственным украшением их кухни в крохотной квартирке длин­ного двухэтажного дома для офицерских семей.

- Пусть. Всё нормально.

- Нормально?! А что раньше говорил? Если к нам сунутся, мы за неделю лю­бого выгоним! Что за красным военлётом будешь, как за каменной стеной. Вон сколько гибнет, конца-края не видно. Каждый вылет... я до вечера не знаю - вдова или ещё нет...

- Не смей! Идёт война. Я там, где нужнее. И точка.

Взаимоотношения красного сокола Кухаренко и его новой знакомой были да­леки от стадии, когда мужчина и женщина предъявляют друг другу претензии. К концу следующего дня он внезапно пропал с лётного поля и столь же неожи­данно объявился с микроскопическими синими цветочками из растущих в авгу­стовской тундре.

- Как мило... Неужели вы романтик, товарищ Алексей?

- Все лётчики - романтики. Только мой командир умело это скрывает. По­звольте, дорогая Мира, эскортировать вас до разворота на глиссаду у вашего аэро­дрома.

- Хотите проводить меня? Так и говорите! Я из всего вашего лётчицкого лек­сикона только одно знаю - «от винта».

Девушка привычным движением поправила тёмную упрямую прядь, выбившу­юся из-под беретки. Её тёмно-карие глазки глядели насмешливо и оценивающе.

- Ну, если девушка говорит военлёту эти слова на свидании, он - в штопоре! Вашу ручку, товарищ Мира...

У казармы, где крайние комнаты отводились для командировочных, Кухаренко снова задержал её пальцы в своих ладонях. Она отмерила точно рассчитанную паузу, потом гневно вырвала руку.

- Комсомолец Кухаренко, вы что себе позволяете? Вот я генералу пожалуюсь!

- Хоть товарищу Сталину! Ни один истребитель не знает, вернётся ли завтра с задания... Летаем на смерть! Поэтому на земле не теряем времени.

Он быстро чмокнул Миру в лоб и убежал, чтоб не получить нагоняй. Но неда­леко. Под соснами Алексей натолкнулся на задумчиво курящего Сафонова.

- Сбавь обороты, заполярный Дон Жуан.

- Зачем? - легкомысленно отозвался тот. - Мотор прогрет, выруливаю на взлёт...

- Батя ясно дал понять: девочка из верхов, образцово-выдержанная. Кого, как ты думаешь, приставили следить за британцами?

- Особистов?

- Те двое, что с генералом, да, из Особого отдела фронта. А Мира... Боюсь, этого даже Кузнецов не знает. Так что держи язык на привязи, а штаны застёгну­тыми. Понял?

- Да чё уж там...

Сафонов выбросил окурок.

- Лёха, лучше скажи, мне что делать? Я - командир истребительного полка. В нём ни одного лётчика и самолёта, а результат завтра потребуют.

- Да ничего не делать. Воевать. За баб и детей, за тех, кто остался под немцем. А как прилетят англичане - будет видно. У тебя никто...

- Никто. Родители Жени уехали из Витебска до немцев, мои под Тулой. Но столько народу... Леша, я ведь многих знал, кто не успел сбежать. Там теперь фрицы!

Кухаренко посерьёзнел. Радость от знакомства с Мирой рассеялась. Он болтал с ней о краткости жизни лётчика, но это не шутки - это правда. Пока идёт война, по-настоящему радоваться невозможно.

Глава третья

САДЖЕНТ СМИТ

Кокпит истребителя Hurricane MkIIB, наверно, самый неудобный учебный класс на земле. Но другого не было. Кухаренко уселся в пилотское кресло. Его ошалелый взгляд пробежался по множеству приборов с надписями на непонят­ном языке. Поверх английских букв сиротливо белели три бумажки с переводом их тарабарщины на русский - «высота», «скорость», «тангаж», - одна отвалилась от залетевшего порыва ветра.

Сержант Смит, британский лётчик из состава 151 -го крыла Королевских во­енно-воздушных сил, монотонно бубнил:

- Харрикейн набирает пятнадцать тысяч футов за шесть минут и разгоняется до трёхсот двенадцати миль в час...

Мира синхронно переводила.

Сафонов мысленно пересчитал в привычные величины.

- Примерно 500 километров в час... Прожорливый, небось. Сколько у него ёмкость баков?

Он говорил медленно, отрывистыми фразами, чтоб не усложнять Мире работу.

- Девяносто один галлон, - ответил сержант, демонстрируя изумительную память на цифры. - Запас топлива обеспечивает боевой радиус до шестисот миль. С полной заправкой взлётный вес составляет семь с половиной тысяч фунтов.

Кухаренко перебил, не дослушав перевод до конца:

- Задрало... Придумали тоже - мили, галлоны, фунты... Нет, чтоб как у людей.

Смит не понял смысла, но уловил неприязнь в интонации.

- Что он сказал? Что ему непонятно? Этот русский не знает галлоны и мили?

Алексея трудно было остановить.

- Невозможно это - сколько ихних галлонов он сожрёт, чтоб «мессера» до­гнать... И догонит ли вообще?

В голосе сержанта зазвенел металл.

- Мира, вы здесь единственный образованный человек. Объясните ему.

- Алексей, это же очень просто. В одной миле тысяча шестьсот метров. По­мечайте прямо на приборе...

Карандаш не оставил на стекле ни следа. Она потянулась к приборной доске с помадой, попыталась чёркнуть. Снова вмешался Смит:

- Возьмите!

Он протянул цилиндрик помады, Мира с благодарностью взяла. По окончании урока помада осталась у переводчицы, и не нужно было иметь талант ясновидя­щего, чтоб угадать, какой оттенок примут завтра её губы.

Вечером они возвращались в военный городок впятером - трое советских и два англичанина. На фоне двух лётчиков-североморцев Смит смотрелся карикатурно мелким - едва выше Миры. Было заметно, что два коротышки 151 -го крыла, он и флай-саджент Хоу по прозвищу Вэг, обычно стараются держаться вместе.

На коротком поводке, выдёргивая лапы из грязи, трусил Монморанси - спани­ель Смита.

Кухаренко примолк, о чём-то сосредоточенно раздумывая. В присутствии ан­гличан он почему-то стеснялся заигрывать с Мирой. Сафонов, напротив, друже­любно беседовал с теми через переводчицу.

- Вы так привязаны к своей собаке, сержант.

Британский лётчик потрепал пса за ухом.

- Да. Он помог найти мою сестру под развалинами Ковентри. Здесь он мне как талисман в чужой стране. Капитан, мы совсем другими представляли вас.

- А теперь?

- Всё изменилось. Год после капитуляции Франции мы воевали с гуннами в одиночку. Теперь мы не одни!

- Да, сержант, теперь мы вместе, - Сафонов вытащил блокнот с записями и с усилием произнёс: - Ви а тугеза.

- Фрицам аллес капут! - проснулся Кухаренко.

- Ты б лучше английский учил, Алексей. В бою как с ними разговаривать бу­дешь? И где твоя тетрадка? - почувствовав, что её вопрос повис в воздухе, Мира вытащила из сумки потрёпанную книжку. - Бери учебник, раз у тебя до сих пор нет конспекта.

Массивное двухэтажное здание, служившее казармой британскому крылу, рас­полагалось рядом с временным пристанищем Миры. Как-то само собой полу­чилось, что московская барышня и оба англичанина свернули туда, а Кухаренко замешкался, раскрыв подаренный Мирой учебник.

- Ландан из зэ кэпитэл оф Грэйт Брытн. Айм он дъюты тудэй. Езы тыз. Рязань, твою душу...

Со стороны «Кремля», так иностранцы окрестили свою обитель, донеслись голоса Миры и Смита.

- Миля есть тысяча чэсот двадцать один метрс. О’кей?

- Вот они - правильно учатся, - заключил Сафонов, но Алексею бросилось в глаза совсем другое - за переводческими экзерсисами Смит как бы невзначай взял Миру под локоть.

- Эй, чо он руки распускает? Да я ему без всякого английского растолкую.

Сафонов тоже взял его под локоть, но не как британец, а сильно - не дёрнешь­ся.

- Я тебе быстро толковалку обломаю.

Кухаренко подёргался и притих.

- Ну... Я вежливо.

- По-английски? Скажешь «ху из он дьюты» и врежешь по рогам? Отставить! Кру-угом! Шагом марш в люльку, военлёт.

Но конфликт назревал.

На следующий день по первому снегу англичане играли в футбол сквадрон на сквадрон. Так, на манер кавалерийского эскадрона, в Королевских ВВС именова­лись половинки авиационного крыла. Их командир, улыбчивый винд-коммандер Рамсботтом-Ишервуд, снисходительно посматривал на подопечных. Мира объяс­нила Сафонову, что с такой фамилией, означающей «баранью задницу и какое-то дерево», без юмора прожить невозможно.

Импровизированное футбольное поле окружила редкая цепь солдатиков в по­тёртых шинелях с винтовками и примкнутыми штыками. Наверно, они должны были защищать драгоценных союзников от внешних напастей, но футбол оказал­ся интереснее службы, и парни с винтовками смотрели внутрь охраняемой зоны, отчего спортивное действо напоминало тюремные состязания в кругу стражников.

Британцы предлагали сыграть с ними, потом звали советских в состав своих команд. К их удивлению, никто не откликнулся, включая двух строгих офицеров, что сопровождали Кузнецова и Миру в её первом визите на аэродром.

Не играл и Кухаренко, хмуро поглядывая на поле. Два лётчика-коротышки но­сились как заведённые, они давали основной результат команде. Мира с детской непосредственностью хлопала в ладоши.

Вечером были танцы. Патефон играл что-то английское из привезённых гостя­ми пластинок. Кружились пары - весьма немногочисленные из-за малого количе­ства женщин: переводчиц, врачей и нескольких офицерских жён. Мужчины пре­обладали. Только британцев набралось две дюжины, половина их лётного состава.

Монморанси тихо сидел в углу. Ему тоже не досталось подружки.

Мира надела длинное зелёное платье, настоящее вечернее, на зависть местным модницам. Её круглое чуть смуглое лицо порозовело от танца и, наверно, от по­стоянного пребывания на свежем северном воздухе - в Москве такого не найти.

А ещё она второй танец подряд кружилась со Смитом.

- Вот тебе и ЦК комсомола. А нас дрючили - не допустить морального раз­ложения, - проворчал Кухаренко.

- Уймись! - осадил друга Сафонов. - В первый же день сказал - отвянь. Не про тебя баба.

Флай-саджент Хоу вслушивался, не в силах понять ни слова. Он чувствовал - приближается неприятность, но не мог знать, откуда дует ветер. Русские в боль­шинстве своём были или доброжелательны, или сдержанны, и только один офи­цер, товарищ Сафонова, постоянно выказывал неприязнь.

- Через пару танцев он её утянет к себе в кокпит. Да сделай что-нибудь, капи­тан! - взмолился Алексей.

Сафонову это надоело, и, к неудовольствию собравшихся, он приказал:

- Мира! Скажи англичанам - поздно, завтра вылет, всем нужно выспаться.

Толпа повалила к выходу. И надо же было такому случиться, что открыли толь­ко одну створку двери, отчего Смит оказался слишком близко к Мире, положив руку ей на спину...

Сафонов едва успел крикнуть:

- Алексей, стой! Не дури!

- Сор-р-ри, сэ-рр! - провозгласил тот с ужасным произношением и ударом кулака снёс Смита с ног.

Сафонов набросился сзади, предплечьем сдавил шею драчуна, оттаскивая от англичанина. На помощь кинулся Хоу и тоже чуть не заработал на орехи: Ку- харенко размахивал руками, словно изображая ветряную мельницу.

В драку бросился Монморанси, оправдывая кличку, полученную в честь своего предприимчивого тёзки из «Трое в лодке...». Спаниель пытался куснуть Кухарен- ко за штанину, но его героические действия пресекла Мира - схватила за ошейник и утащила от греха подальше.

Не в силах освободиться из железной хватки капитана, неудачливый поклон­ник сдавленно промычал поднимающемуся сопернику:

- Вали в свой Лондон и там за баб хватайся! Миру не трогай!

- Отстань от нас! - она тут же гордо прошествовала мимо с собакой на поводке.

Гнев красного сокола переключился на другую цель.

- Отстань, да? С империалистом нежишься? Знаю я вас таких, нежных. Англи­чане навезли вам помады, духов, жратвы, вы и рады... Вы и готовы...

- Дурак! Ничего ты не понимаешь!

Наконец, крики, ругань и собачий лай стихли. Кухаренко с Сафоновым заку­рили на крыльце клуба.

- Ты хоть понимаешь, что натворил?

- Начистил рыло засранцу... Но Мира-то хороша! Наша, а на него польстилась.

- Оставь, найдёшь другую, а не эту столичную.

Но Алексея было не сбить с взятого курса. Виденное он воспринимал исклю­чительно в чёрном цвете.

- И самолёты у них - дерьмо. Пушек нет. Одни пулемётики типа нашего ШКАСа. Немца разве что поцарапают. Увидишь - как начнутся вылеты, фрицы этих лощёных «джентльменов» как воробьёв из рогатки...

- Не загадывай заранее. Завтра посмотрим.

Глава четвёртая

СКВАДРОНЫ НАД АРКТИКОЙ

Разумеется, слух о скандале в клубе докатился до генерала. Утром он примчал­ся в Ваенгу и на аэродроме первым делом задал вопрос:

- Капитан, почему у одного из английских лётчиков разбито лицо?

Сафонов мялся. Ни один из заготовленных вариантов ответа не казался ему

подходящим. Пока он тянул непозволительно долгую паузу, Мира перевела во­прос на английский.

Из группы британцев вперёд шагнул Смит. Из-за лилового кровоподтёка на скуле его лицо с мелкими чертами казалось детским и вызывающим жалость. Он отчеканил:

- Имею претензию к наземным службам. Плохо лёд чистят. Я поскользнулся.

Два слова - pretension и ice - Кузнецов разобрал до перевода. Он потёр крас­неющий от утреннего холода курносый нос, этот жест не скрыл от Сафонова об­легчение командующего. Значит, последствий мордобоя не ожидается.

- Айс? Мира, передай ему - мы в Заполярье. Здесь лёд до Северного полюса, пусть под ноги смотрят.

- Спасибо, саджент! - «перевела» Мира, вызвав удивление генерала, но сде­лать замечание он не успел - примчался дежурный с вышки с сообщением о при­ближении вражеских самолётов к Мурманску.

- Винд-коммандер! Ваши орлы к пробному вылету готовы?

- Да, сэр! - энергично откликнулся «Баранья задница». - Двигатели прогреты!

- Немедленно эскадрилью на старт и к Мурманску!

Британец бросился поднимать сквадрон, правильно истолковав «старт» и «Мурманск», чем породил ехидное замечание Миры: «Скоро я буду не нужна».

Вылет планировался чисто английскими экипажами с задачей «засветиться» над финской территорией, в идеале - сбить финский самолёт. Лондон стремился показать правительству в Хельсинки, что там выбрали не самого лучшего союз­ника и британское возмездие неминуемо.

Но «юнкерсы» над Мурманском внесли коррективы. Город уже пылал, ког­да с востока показалась восьмёрка «харрикейнов» с разноцветными кругами - опознавательными знаками Королевских ВВС. Наверно, пилотов Люфтваффе, переживших «Битву за Англию», постигло ощущение дежавю при виде этих са­молётов, неуместных на русском Севере... Возможности и времени предаться воспоминаниям им не дали.

В Ваенге у радиостанции столпилось слишком уж много народу. Радист вклю­чил репродуктор на громкую связь. Мира первой разобралась в отрывистых ан­глийских репликах и ахнула:

- Что они делают!..

- Что именно? - тревожно спросил генерал.

- Бросились на немцев в лоб, одной линией! Воображают себя рыцарями Ка­мелота, мальчишки...

Сафонов схватил микрофон и сунул Мире.

- Передай приказ: пусть не рискуют зря! Верно, товарищ генерал?

У того было другое мнение.

- Отставить! Не дурнее нас. Пусть воюют.

Корректные фразы, перемешанные с треском помех, вдруг сменились воплями, руганью. Послышался грохот авиационных пулемётов. Кто-то не отпустил клави­шу микрофона и начал стрелять.

Сафонов почувствовал, что Мира инстинктивно стиснула его руку.

Когда «харрикейны» заходили на посадку, радиослушатели бросились на лёт­ное поле.

- Пять... шесть... - считал Сафонов. - Все... или нет?

Через минуту от стоянки к ним бегом ринулся Хоу. «Чопорный и корректный» флай-саджент сорвал шлемофон, подбрасывал его вверх и что-то орал.

- Вот вам английская сдержанность!- вздохнул генерал-майор. - Что он вопит?

- Сбили «мессершмитт» и «юнкерс»... - дрожащим голосом произнесла Мира, затем шагнула навстречу лётчику. - А наши? Our? Наши как? Все вернулись? Where is Smith?

- Суетится, сучка... Слышишь, Борь, англичане для неё - «наши»! Подумаешь, прибьют твоего Сми-и-ита. Импортных ещё до хрена, танцуй под любого за по­маду.

На этот раз Кухаренко окончательно перегнул палку. Сафонов обернулся как ужаленный.

- Товарищ старший лейтенант, чтоб больше от тебя я этого не слышал! Нам с британцами воевать крылом к крылу! И Миру не трогай. Если она выбрала Сми­та, это её дело. Ещё раз кулаки распустишь, отправлю под арест. Понял?

- Ну, извини, Боря.

- А я не понял!

До нарушителя спокойствия начало доходить.

- Виноват... Так точно, товарищ капитан!

Наконец показался Смит, с виду - целёхонький. Мира, не скрываясь, побежала к нему. Остановилась метрах в двух...

От созерцания этой слишком откровенной сцены Кузнецова оторвал возбуж­дённый голос радиста:

- Товарищ генерал-майор авиации! Радиограмма. «Юнкерс» в 49-м квадрате.

- Не уймутся, гады. Мало им... - командующий снял фуражку и пригладил седой стриженый ёжик. - Один - значит, разведчик. Рамсботтом! Мира, скажи ему: отправить пару на перехват. Борис! Вот отличный повод проверить себя на «харрикейнах». Бери ведомого и лети с британцами.

- Есть!

По пути к стоянкам капитана догнал Кухаренко. На широкой крестьянской физиономии лётчика отражалась борьба чувств. Здравый смысл подсказывал - сегодня лучше не отсвечивать после «подвигов» и нагоняев, но свербело... Об­ратился по всей форме:

- Товарищ капитан, разрешите с вами?

- Отставить. Сам полечу, с англичанами. Ведомым Адонкина возьму.

- Почему?

- Потому что Смит - наш товарищ.

- Товарищ? Англичанин Смит нам товарищ?!

- У него отец - простой рабочий. Погиб от немецкой бомбы год назад. Мать едва концы с концами сводит. А ты... - Сафонов скривился и передразнил: - «Империали-ист»... Только и норовишь, дубина стоеросовая, ему кулаком в морду заехать. Стрельнешь ещё в хвост.

- Я ж не знал... Борис Феоктистыч... Товарищ капитан! Обещаю слетать без самодурства в воздухе.

Не получилось. Кухаренко угодил в опалу, которая закончилась очень быстро, когда стряслась беда - не от немецких снарядов и бомб, а где её меньше всего ожидали.

Однажды пилот газанул на земле для проверки мотора, удерживая тормоза. Са­молёт поднял хвост, воздушный винт ударил о лёд и разлетелся на мелкие щепки. Сафонов велел техникам садиться верхом у киля для противовеса, и буквально на следующий день один из британцев взлетел с седоком позади кабины...

«Харрикейн» ушёл свечой вверх, через секунду рухнул на хвост от потери скорости. Лётчика собирали в госпитале по кускам, техника спасти не удалось.

От трибунала Сафонова спасло лишь то, что он ещё формально не вступил в должность комполка, за самолёты и экипажи отвечал винд-коммандер. Аресто­вывать главу миссии союзников никому и в голову не пришло.

Притихший Кухаренко на фоне этого происшествия смотрелся безобидным шалуном. Его допустили до полётов.

В воздух поднимались каждый погожий день. «Вэг» Хоу, однажды выбрав­шись из истребителя, гордо поднял три пальца - он в Арктике завалил третьего «гунна». Уже не носился по аэродрому как шальной. Просто - работа.

Октябрь принёс настоящие холода, не столько низкую температуру, сколь­ко резкий пронизывающий ветер. Отношения между англичанами и русскими, наоборот, потеплели. Даже многозначительные взгляды офицеров-особистов не сдерживали. Людей из двух таких разных стран объединило общее северное небо.

Вечера становились длиннее. Кто-то из британцев умудрился притащить в клуб настоящую шотландскую волынку. Неужели спрятал её в кокпите «харрикейна», когда гнали машины с авианосца на Ваенгу? Никто так и не узнал.

Русские учили иностранцев своим песням. Одна через годы станет гимном северных лётчиков (автор Олег Неменок):

Отпусти тормоза, и земля на мгновенье замрёт.

А потом, оттолкнувшись, растает в рассветной дали.

И внимая всем сердцем ожившему слову - полёт,

Оставляем внизу притяжение старушки Земли.

В ясную погоду Мира, можно сказать, летала вместе со всеми - до самой по­садки неотлучно сидела около радиста. Как и в тот день, когда в воздух поднялась четвёрка из двух пар - Хоу, Смита, Сафонова и Кухаренко. Монморанси чинно ждал снаружи. Бедный пёс привык и к стуже, и к тому, что хозяин гораздо больше времени уделяет не ему, а тёмноволосой женщине.

Кузнецов глянул на часы - скоро стемнеет. Можно было уже дать команду о возвращении на Ваенгу, когда в репродукторе услышал голос Хоу:

- Гунны! Шест... Ноу! Восем!

- Восемь «мессеров», - уточнил Кухаренко. - И бомбардировщиков до хрена.

Не сложно было угадать приказ Сафонова.

- Атакуем!

В закуток радиста ворвалась обычная какофония воздушного боя.

- Отсекаем «мессов». Вег! Ёабомберз!

- О‘кей! - откликнулся Хоу. Даже через помехи радиосвязи угадывалось его крайнее напряжение - одних только «эмилей» было вдвое больше, а четвёрка с Ваенги надеялась пощипать и бомбардировщики.

Ни для кого не являлось секретом, что Мира в такие минуты больше всего жда­ла, когда в репродукторе раздастся голос обычно немногословного Смита. И он действительно прозвучал:

- Four... Четыре гунна... Help me!

- У него дым идёт... - крикнул Сафонов, а Кухаренко взмолился:

- Тяни к нашим!

Они все пытались поддержать, помочь.

- Come on! Jump! - надрывался Хоу.

Ему вторил Сафонов:

- Прыгай! Саджент! Джамп! Садиться опасно...

В эфире гремели только три голоса.

Мира с побледневшим лицом повернулась к Кузнецову:

- Это он... Товарищ генерал, один «харрикейн» сел в тундре!

- На нейтралке? Твою ж налево... Петров! Соедини меня с Мурманском!

У девушки брызнули слёзы.

- Там сержант Смит... Кто-нибудь к нему вылетит?

Генерал был неумолим.

- Тундра - сплошные камни. Даже «эр-пятый» не сможет. Ждём, когда пехота его вытащит. Не впервой. Обойдётся.

Не согласившись с генералом, страшно взвыл Монморанси...

Спаниель оказался прав. Двумя днями позднее он лежал на пузе, опустив мор­ду на лапы. Монморанси не умел читать, не мог разобрать надпись на кресте - Sergeant N.Smith, No. 81 Squadron No. 151 Wing RAF. Чуть ниже - KIFA, погиб в лётном происшествии. И без всяких надписей пёс знал: под крестом - хозяин.

Грохнул залп салюта.

От кладбища шли втроём - Сафонов с Кухаренко, Мира чуть сбоку. Хоу догнал их с собакой на поводке.

Он протянул капитану пилотку Королевских ВВС и произнёс длинную взвол­нованную тираду:

- Борис Феоктистович... Вег просит вас взять на память. Говорит, что уверен - вы сможете сражаться на «харрикейнах», мстить немцам за Смита... - Мира яв­ственно сглотнула комок. - Когда летели сюда, не понимали толком - зачем. Хоть русские и союзники, но на Севере это их... В смысле - наша война, не англичан. Теперь они знают: чужой войны не бывает. Она одна на всех.

- У нас не заржавеет, - вставил Кухаренко.

Порывистым движением Мира отобрала пилотку и прижала к лицу. Но её ждал другой подарок.

- Мы скоро улетаем из Ваенги. Монморанси лучше будет с вами.

Хоу отдал ей петлю поводка.

Сафонов крепко пожал руку англичанину.

Глава пятая

КОМАНДИР ПОЛКА

Зима для Евгении сложилась на удивление спокойно. В «харрикейнах» замёрз­ла гидравлика, и командир смешанного авиационного полка оказался прикован­ным к земле. Он буквально дневал и ночевал на службе, тем более в Заполярье слово «день» носило довольно условный характер. Но сам не летал и не рисковал, занимаясь обеспечением бомбардировщиков-торпедоносцев.

Евгения тоже не сидела сложа руки - она была фельдшером. Ранения, травмы, обморожения... Иногда сажавший свою машину лётчик оказывался так искалечен, что диву давались - как он не умер в воздухе. Порой лишь пилот оставался жи­вым, тела штурмана, радиста и хвостового стрелка успевали задубеть на морозе. Их с трудом вытаскивали из самолёта.

К весне союзники прислали новые истребители - американские «томагавки» и «киттихоки».

- Сегодня погода... Летите?

Сафонов повязал тёплый английский шарф. В военное время здесь никто не относился строго к соблюдению формы.

Обнял жену.

- Как прикажут. Игорёк ещё кашляет?

Сына он практически не видел.

- Меньше, но... Боюсь, ещё одна зима на Севере его доконает.

- Ну, ничего. Немца от Москвы отбросили. Чуть потеплеет - поедете к моим в Тулу.

- Поверить не могу... Мой Борька - командир полка. И как тебе?

Она была готова болтать с ним о чём угодно - вот так, на пороге квартиры. И в Ваенге редко видятся, а если уехать на Большую землю...

- Хреново. Что без патронов перед двумя «мессерами». А своим слабака пока­зать не могу, ни Алёшке-раздолбаю, ни остальным... Одно дело самому или, там, эскадрилья... Да и на аэродроме хлопот полон рот, каких раньше не знал.

- То есть больше командовать - меньше летать?

- Нет, Женечка. Только личным примером.

- Опять...

- Не волнуйся за меня. Я обязательно вернусь.

- Па-апка!

Разбуженный разговором, в прихожую влетел Игорь. В руке сжимал малень­кий краснозвёздный самолёт - он и спал с ним.

Отец подбросил сынишку над головой, очень аккуратно, чтоб не задеть близ­кие стены. Война зачастую отнимает не только жизнь целиком, но и отдельные, чрезвычайно важные куски жизни - часы, что мог бы уделить сыну, Сафонов проводил за совещаниями, разносом нерадивых подчинённых, «выбиванием» то­плива, боеприпасов, запчастей, за отписками и приписками, тысячью других дел. Что поделаешь - служба.

Прокрутившись полдня, он смог присесть единственный раз - у стойки шасси «киттихока». Кухаренко, пилот этого истребителя, ходил смурной, и комполка безошибочно догадался о причине хандры.

- Так что Мира? Успокоилась?

Алексей привычно достал курево.

- Плохо. Сама не своя. Никого к себе не подпускает, только псину его тискает.

В ожидании следующей операции союзников московское начальство распоря­дилось остаться переводчице в Ваенге. Последние пару месяцев Сафонов не видел Миру, документы на перевод Кухаренко охотно таскал ей в казарму.

- Так что духи и помада...

Лётчик сердито шлёпнул ладонью по обтекателю.

- Чушь это всё. И я ерунду порол. Выходит, правда она его любила.

Сафонов больше думал о своём.

- Вот бабья доля, если твой мужик - истребитель. Меня жена на аэродром про­вожает и всё смотрит от двери, будто видит в последний раз. Потом ахает - при- летел-таки.

Он вытащил семейное фото с улыбающимися лицами Жени и Игоря.

- ...У неё ребёнок будет.

Командир догадался, что упустил нечто важное из монолога Кухаренко.

- У кого? Чей ребёнок?

- У Миры. От Смита.

- Вот те раз... Ничего. В войну часто бабы с детьми остаются без мужиков.

- Она не останется. Я предложил байстрюка признать. Как родится.

- Согласилась?

Кухаренко чертыхнулся.

- Нет пока.

- Немудрено, если ты её ребёнка заранее байстрюком зовёшь.

- Ну да... С бабами трудно. С «мессерами» и то проще...

Свою проблему Сафонов решил просто - в апреле отправил Евгению с сыном к матери, после чего окончательно переселился в казарму, чтоб не видеть пустой квартиры.

Теперь летали часто. Тяжёлые американские истребители позволяли уходить далеко в море на прикрытие союзных конвоев.

30 мая 1942 года Кухаренко, следуя ведомым, увидел дым из-под капота ма­шины Сафонова.

- Девятый! У тебя мотор дымит! Возвращаемся?

- Отставить. «юнкерсы» над конвоем. Атакуем!

Очередь хвостового стрелка пронзила и без того «больной» мотор. Пули про­шили алюминий блока цилиндров, разорвали проводку, топливные магистрали... Самолёт отвесно устремился к воде.

- Борис! Прыгай! Пры-ы-гай!!

Отчаянный вопль Кухаренко в эфире услышали на советском эсминце, что шёл в составе конвоя. Капитан запросил у командующего эскортом дозволения идти на поиски Сафонова. Англичанин отказал.

Всех этих деталей Евгения, конечно, не знала. Ей сообщили только главное.

Был яркий июньский день. В небе над Тулой безмятёжно светило солнце. Иго­рёк носился вокруг обеденного стола.

- Мама! А когда папка прилетит... А почему ты плачешь?

Ей не хватило сил на ложь. Упав на колени, женщина прижала сына к себе.

- Не прилетит твой папка... Фашисты его убили.

Игорь всхлипнул, но сдержал слёзы.

- Вырасту - сам убью их всех.

Маленькая ручка сжала деревянный краснозвёздный самолётик, выструганный отцом в далёкой Ваенге.

ОТ АВТОРА

Повесть основана на реальных событиях, пусть и без документальной точно­сти.

За два месяца боевых действий над Кольским полуостровом британские ис­требители заявили о тринадцати воздушных победах. Впоследствии подтверди­лось двенадцать. Это уникальное для того времени достижение результативности и, конечно, честности в отчётах.

Из побед Бориса Сафонова (лично и в группе) данными противника подтверж­дается не менее семнадцати. Из числа «юнкерсов», атаковавших союзный конвой у входа в Кольский залив 30 мая, два не вернулись на базу, один из них или даже оба уничтожил Сафонов в последнем бою - на истребителе с неисправным дви­гателем.

Рамсботтом-Ишервуд, «Вэг» Хоу и ещё два британских лётчика были награж­дены Орденами Ленина, Сафонов и Кухаренко - крестами «За выдающиеся лёт­ные заслуги» Британской Империи.

В память о выдающемся лётчике посёлок и военный аэродром Ваенга пере­именован в Сафоново, в наше время это часть города Североморска Российской Федерации.