Ванилька

Глава 1: Улыбаться – это искусство. Улыбаться врагу – верх мастерства

Малика

Мягкая волнующая мелодия полилась по залу, окутывая гостей, пронизывая души… Бездушных монстров, занимающих удобные кресла. Даже «Лебединое Озеро» не могло примирить меня с этими существами, что людьми-то по сути и не были.

Звери. Звери в человеческих обличьях.

Вставив наушники, я потянулась и тут же вновь заняла свое место. Один, два, три…

– Девочки, пошли! – дала команду наш постановщик.

В моих наушниках тоже играло «Лебединое Озеро», но композиция значительно отличалась, учитывая рок-обработку. Каждый звук ударял, бил наотмашь, позволяя выплеснуть ту энергию, ту ненависть, которую я испытывала к этим нелюдям.

Будь моя воля, меня бы здесь не было, но все, что я умела, – это танцевать. Все, чего хотела моя мама, – чтобы я была балериной, и я занималась днями и ночами. Пальцы в кровь, зубы сжаты, и до изнеможения.

«Улыбайся, Малика!» – кричал педагог, от злости швыряя в меня всем, что попадалось под руку.

И я улыбалась, прямо как сейчас, чаще всего просто закрывая глаза. В эти моменты я танцевала не для себя, не ради репетиции и даже не для зала. В эти моменты я танцевала для мамы, представляя ее счастливое лицо.

Нельзя танцевать с закрытыми глазами. Это непростительно. Тем более непростительно для кордебалета, когда несколько танцовщиц должны выполнять синхронные движения, но по-другому выступать на сцене я не умела. Не перед этими напыщенными индюками, безэмоциональными роботами, чьи скупые хлопки приравнивались к шквалу аплодисментов.

Вот и в этот раз я танцевала с закрытыми глазами. Танцевала под свою музыку, не слушая и не слыша происходящего на сцене и в зале. Свою роль я знала назубок и отыгрывала ее с полной самоотдачей, сливаясь с термоядерным сочетанием рока и классики. Я была не балериной, я была музыкой, штормом, что бушует в сердце.

Отыграв свою часть, как и всегда напоследок я открыла веки, чтобы посмотреть в зал и не увидеть ни капли эмоций, но что-то определенно изменилось. Музыкальная композиция в наушниках закончилась, а вокруг стояла оглушающая тишина, которой здесь быть не должно было.

Повернуть голову? Нельзя. Боковым зрением я отметила, что нахожусь на сцене одна. Справа в кулисах стоял разъяренный художественный руководитель, жестами рассказывающий мне, что со мной будет. Слева – постановщик. Свое лицо женщина прятала в ладонях, а плечи ее вздрагивали от беззвучных рыданий. За их спинами выглядывали испуганные солисты и массовка.

Конец. Мне определенно конец.

Что-то пошло не так, а я все пропустила, но самое паршивое, что за кулисы идти мне совсем не хотелось. Я так и стояла на сцене, ожидая непонятно чего, и… дождалась.

Скупые хлопки прозвучали в этой страшной тишине оглушающе громко. Взгляд мой заметался, разыскивая ценителя провалов, но в зале он не обнаружился. Тот, кто хлопал, сейчас стоял на самом главном балконе, и стоял во всем зале только он.

Верглавнокомандующий Федерации. Имсит, которого я ненавижу!

Таких ярких, таких громких аплодисментов, прокатившихся по залу после скупых хлопков, этот театр не слышал уже очень давно.

Я сбежала со сцены.

Пронесшись мимо худрука, едва не закричала от боли, с такой силой схватили меня за руку, останавливая.

– Никогда тебе не стать примой этого театра!

Взгляд бешеный, зубы сцеплены, скулы играют. Мужчина был разъярен, и, быть может, в другой ситуации я бы покорно промолчала, но эмоции кипели во мне ураганом. Преобладала ненависть, затушить которую я была не в силах.

– Да кому нужны ваши главные роли?! – высвободилась я, оттолкнув от себя худрука.

– Ты здесь больше не работаешь! – припечатал руководитель, проглотив слова оскорблений, что так и рвались с его языка.

– Да пожалуйста!

Это был позор. Нет, не отыгранный акт и не мое сольное выступление на сцене. Я ощущала стыд, потому что подвела стольких людей, которые на меня рассчитывали. Этот стыд не имел никакого отношения к театру. Просто именно сегодня я должна была выполнить свою часть плана: отыграть постановку и…

Впрочем, время у меня еще было. Я на это очень сильно надеялась.

Ворвавшись в общую гримерку, я сорвала пачку, стащила пуанты и дурацкую повязку из перьев. Переодевалась молниеносно, едва ли не на ходу. Жаль, что за своими пожитками придется возвращаться сюда завтра, но и черт с ним! Разберусь! Сейчас главное – это успеть.

На дорожку, ведущую к парковке, я скользнула темной тенью, облаченная в эластичные штаны и облегающую кофту с капюшоном. Ступала медленно, стараясь не привлекать внимания. Камеры являлись не моей заботой – за их временное отключение отвечал Джаспер, а за то, чтобы у летной машины верглавнокомандующего не ошивалась охрана, – ребята, которых я не знала. Минутами ранее они должны были устроить здесь дебош, но все ли получилось?

Я не знала. Действовала на свой страх и риск, готовая к тому, что меня могут поймать. Пытки – не лучшее, чего может желать девушка на двадцать втором году жизни, так что на этот счет при мне имелось универсальное средство. Универсальное и безотказное в моменты, когда смерть по сравнению с жизнью покажется раем.

Каждый из нас знал, на что шел, но если не мы, то никто – так всегда говорит мой отец, этого же мнения придерживалась и я. Пора, пора покончить с рабством на Земле. Пора напомнить этим нелюдям, что они ничем не лучше нас.

Достав из кармана деактиватор, я молилась Богу, чтобы ключ подошел. Загрузка происходила слишком медленно, и с каждой пройденной секундой я нервничала все больше. Когда раздался такой желанный щелчок, я гулко выдохнула и, не теряя времени, залезла в узкий багажник, совсем не предназначенный для перевозки кого-либо, но именно моя гибкость, моя худоба и мой рост стали решающими в нашем плане. Никто, кроме меня, здесь больше не поместился бы.

Повторный щелчок раздался еще спустя минуту, и только в этот момент я по-настоящему осознала, что первый этап мною пройден. Правда, пришлось тут же насторожиться: блокировку снова отключили и лично я к этому не имела никакого отношения. Вот что значит действительно успела. Все тютелька в тютельку.

– Домой, Ардам, – скомандовал тяжелый вибрирующий голос, пробирающий до самых костей.

Я ненавидела его – этот голос. Я ненавидела его обладателя. Я ненавидела их всех – наделенных властью монстров, для которых человеческая жизнь – это ничто.

Воспоминания снова нахлынули. Провалившись в вязкое марево, я будто снова услышала этот голос, увидела это ледяное выражение лица без капли сочувствия. Он стоял там, за трибуной, перед сотнями безутешных семей. Весь такой идеальный в дорогом костюме и холодный, словно камень.

– Мне жаль, – проговорил РиАнт Арль и ушел, оставив собравшихся на попечение своего секретаря.

Эта женщина и зачитала с листочка, что семьям погибших на сгоревшем заводе граждан полагается компенсация, но разве могли несчастные рушки вернуть мне маму? Разве они могли вернуть моему отцу любимую?

Этих денег нам не хватило даже на то, чтобы переехать в другую квартиру, где ничего не напоминало бы о ней. Да и разве можно вытравить этот светлый образ из головы, из сердца?

За ее серые глаза я буду мстить до тех пор, пока нам не удастся свергнуть власть этих модифицированных. За ее улыбку, которую больше не увижу никогда.

Я знала, что завод по переработке металлов фактически принадлежал семье верглавкомандующего Федерации. Как и от многих других предприятий, они получали немаленький доход, но на хорошую противопожарную сигнализацию поскупились.

Когда охранники на камерах среди ночи заметили, что нулевой этаж уже почти весь объят пламенем, было слишком поздно. Крепления, удерживающие строение, под воздействием огня не выдержали тяжести конструкций, и первый и второй этажи провалились вниз, погребая под руинами сотни тел всех тех, кто работал в ночную смену.

Тушение пожара, раскопки, что велись больше суток, и итог, который навсегда сломал во мне что-то. Я не плакала, стоя тогда на площади. Я ненавидела, прожигая взглядом спину уходящего верглавнокомандующего.

Это летное авто отличалось особой плавностью полета, а потому я едва не пропустила момент, когда транспорт добрался до своей конечной на сегодня точки. Слышала, как хлопнула дверца. Как авто проехало еще несколько метров – видимо, чтобы занять свое место в гараже.

Сверившись с часами, я чуть было не выругалась вслух. Оставалось чуть больше двух часов, прежде чем за мной явится отец. Это время мне полагалось провести в машине, потратив на поиск необходимого лишь последние полчаса. Идти сейчас – чистое самоубийство, но в половине третьего ночи роскошный особняк, что располагался так же, как и театр, на третьем уровне, уже должен был спать.

Тело затекло, мышцы после выступления невероятно болели. В последние недели я слишком мало времени уделяла тренировкам, все больше помогая отцу. Мы обустраивали новое логово в канализационных шахтах, потому что к прошлому убежищу наши активисты умудрились привести хвост из военных, а логово было необходимо.

Не только затем, чтобы устраивать собрания и разрабатывать очередной план по нанесению несокрушимого удара верглавнокомандующему Федерации, но и потому, что многим активистам просто-напросто негде было жить.

Некоторых искали власти за причастность к бунтам, других – лишили работы, а значит, и дома имситы, желающие сократить штат, чтобы увеличить доход за счет зарплат. Прятались там и просто бедняки, по тем или иным причинам оказавшиеся на улице. Мы никого не выгоняли, всем находили занятия и давали кров и пищу, а они в благодарность помогали нам, чем могли.

Кто-то информацией, другие – знаниями, а большинство просто вели хозяйство, взвалив на себя командование толпой. И мы действительно держались вместе. Потому что человек – это не просто слово. Потому что только вместе мы могли попытаться исправить хоть что-нибудь.

Два часа не прошли – пролетели. Так было всегда: когда очень сильно не хочешь, чтобы время пришло, оно летит без оглядки, приближая то, к чему ты еще пока морально не готов, но в этот раз, несмотря на нервозность, я была готова.

Точно помнила, что на ночь машину не запирали – характерного щелчка я не слышала, – так что из летного авто я выбралась без применения деактиватора. Приоткрыла багажник, замерла на доли секунды и выскользнула в непроглядную темноту, теперь полагаясь исключительно на свою память.

План особняка собирали буквально по частям. Кому-то из активистов удалось побывать здесь лично – в качестве дополнительного обслуживающего персонала на роскошных званых вечерах. Другие – такие, как Дейра, – попадали сюда обманом, чтобы пробраться на второй этаж к спальням, а точнее в одну конкретную спальню.

Я бы так не смогла. Моя ненависть была выше «такого», даже если это требовалось для общего дела.

Переобувшись в пуанты и слегка размявшись, я ступила на каменный пол.

Сегодня верглавнокомандующий прибыл в театр на серебристом летном авто, так что до двери, что соединяла огромный гараж с особняком, мне нужно было пройти не меньше десяти метров. Длинный коридор в обычное время не охранялся – только если в доме находился кто-то лишний, так что его я преодолела без проблем.

Очень сильно надеялась, что ребятам через камеры меня сейчас видно и они активно заменяют онлайн трансляцию на фотографии, сделанные с этих же камер. Если это не так, охрана, занимающая две комнаты на первом этаже, обнаружит меня в два счета, и тогда…

Пиши пропало.

Сделав глубокий вдох, я задержала дыхание и скользнула в кромешную темень огромного холла. Высокие потолки, отделанные золотом стены, всевозможные произведения искусства. Все это я видела только на фотографиях, как и лестницу, что полукругом уходила на второй этаж.

Ступала беззвучно, ни в коем случае не опираясь на стопы целиком. Пол первого этажа был насквозь пронизан тонкими вибрирующими линиями датчиков, которые незамедлительно реагировали, если область соприкосновения была больше определенной площади. Такая «неабсолютная» защита возникла из-за домашней кошки семейства, а, как известно, кошкам закон не писан. Где хотят, там и гуляют. В том числе и в холле.

Пока поднялась на второй этаж, на лбу, на висках появилась испарина. Чувствовала, что вспотела от страха. Все-таки я понимала, что фактически нахожусь в логове зверя, который нашей встрече совершенно точно будет не рад, но отступать была не намерена.

Всего один коридор и четвертая дверь по левой стороне. Сердце стучало набатом, губы высохли, а я упрямо шла вперед, прислушиваясь к каждому шороху. Если верить той же Дейре, двери здесь не запирали на ночь, но изогнутую полумесяцем дверную ручку я все равно поворачивала с особой осторожностью.

Здесь. Именно здесь, в этих комнатах, обосновалось чудовище, не ведающее ни жалости, ни сострадания, ни чести, однако отвлекаться было нельзя. Отчаянная мысль растворить собственную капсулу в графине с водой показалась малодушной. Это для меня смертельная доза, а у него разве что несварение на денек вызовет, так что, не теряя времени, я прошла к письменному столу.

Толстый ежедневник в черной кожаной обложке лежал на самой середине столешницы. Еще не веря в собственный успех, я прикоснулась к нему дрожащими пальцами и мотнула головой, отгоняя наваждение.

Миниатюрная камера ифона позволяла не только быстро сфотографировать расписание ненавистного имсита, но и сразу же отправить кадры на почту для того, чтобы, если меня поймают, задание так или иначе было выполнено. Эту почту было не отследить. Автоматическая рассылка перенаправляла письмо на разные адреса, никак не связанные между собой. Наш Джаспер – гений, и этим все сказано.

Положив ежедневник на место, я уже намеревалась уйти тем же путем, когда услышала за дверью приглушенный голос имсита. Он с кем-то говорил, пока дверная ручка медленно поворачивалась. У меня было всего мгновение для того, чтобы спрятаться под массивным деревянным рабочим столом, но уже следующая фраза подписала мне приговор.

– Малика Торль, именно так. Найди все, что сможешь.

Как? Как и когда я выдала себя?