Vanitas

Глава 13. Запретная связь

Дни пролетали незаметно.

Жизнь Люции вошла в привычную колею: утром — лекции и семинары, днём — отработка «танца», вечером — дополнительные тренировки. Между всеми делами — перерывы на покушать, и раз в неделю — званый ужин «Двора Мечей», на котором почётным гостем выступал то Кейран, то Рафаэль.

Последний, кстати, после «Осеннего бала» стал уделять Люции больше внимания. И каждый вечер они неизменно устраивали спарринги на Малом Полигоне. Вряд ли эти тренировки можно считать свиданиями, скорее — дружескими встречами по интересам.

Они не обсуждали ту ночь, поцелуй или её смелое заявление. Они вообще больше не целовались и за руки дольше положенного не держались. Между ними установилась дистанция. Дружеская.

И Люция не знала: радоваться ей или огорчаться. С одной стороны — Орфей, увидев их поцелуй у фонтана, отстал от неё, как она и хотела, и Раф ей больше не нужен. С другой — она вообще-то призналась ему в чувствах (пусть и фальшивых), и это вся его реакция?!

Отстраниться, поставить незримый барьер.

Но ведь он первый начал! Он флиртовал и делал всяческие намеки! Она просто ответила и…

Да что с ним не так?!

А ещё её мысли не покидал Далеон. Конечно, он всегда сидит в них свербящей занозой, но после того дождливого утра, крутился в голове постоянно.

Люц ловила его пристальные мрачные взгляды на лекциях, дневных тренировках, да даже чувствовала на затылке на вечерних спаррингах с четвёртым принцем, и, как не старалась, больше не видела в них чистой ненависти, злобы, зависти или презрения.

Принц не ненавидел её. Вернее, не только ненавидел.

В его пылких взорах таились и другие, глубокие и жаркие чувства, от которых у Люц мурашки бежали по спине, хотелось втянуть голову в плечи и отвести глаза.

И избегать его, да.

Она вспоминала все его колкие слова и поступки за эти семь лет и многое поняла…

Поняла, но не значит приняла! До принятия было ещё очень-очень далеко. Принятие приблизило бы прощение, а оно невозможно!

Этот гад слишком много наломал дров. Сколько раз он пытался её сломать? Унижал, насмехался, срывал гнев.

И, положа руку на сердце, Люция могла себе признаться, что его «удары» не прошли впустую.

Как там говорил герцог? Рана, нанесённая словом, никогда не заживет. Потому что по душе бьёт, душу калечит.

А душа у Люции и так надорвана и кровоточит.

Кстати о герцоге. У них прошло ещё несколько занятных уроков, и один из них, первый после бала, особо отложился в памяти…

— Ты поняла свою ошибку? — сухо с порога хижины спросил Рагнар.

— Я не уследила, когда на мою обувь накинули чары, — процедила она, презирая себя. — Я не смогла вспомнить обратное заклинание. Я превращаюсь в тряпку и идиотку под действием этих тырховых вин! — Люц в ярости ударила кулаком по столу и до боли прикусила костяшку пальца.

Да, она вела себя как несдержанная истеричка перед герцогом, прекрасно осознавала, что позорится, но не до стыда ей было. Ярость клокотала внутри, и баламутила «котенка» под ребрами, и силе нужен был выход, хоть такой, бессмысленный и бесполезный.

— Начнём с того, — мужчина закрыл дверь, прошел к круглому столику и сел напротив Люции. За мутным окном светила луна, в алхимической лаборатории мерцали свечи. — …что ты — неправильная химера. Трансформация прошла как-то странно. Физически ты почти не изменилась, простая сталь всё ещё ранит плоть. Да, регенерация стала быстрее, но не шибко. Чары слушаются тебя через раз, магия есть, но какая именно мы так и не выяснили. А спригган тот мёртв, и спросить нам некого. Во-вторых и последних, терринские вина на то и «террринские», что действуют даже на бессмертных. Иначе бы в них не было смысла. И почему, ты думаешь, племянник так устойчив к ним?

Люц выгнула бровь.

— Потому что много и постоянно пьёт?

— Именно, — важно кивнул лэр. — Терринские вина — как яд. Нет, точнее — они делаются из особых ядовитых ягод и растений. Ты наверняка слышала, что некоторые вина могут убить человека. Например, «Зелёная фея». Она делается из ягод год-ши, что растут на деревьях Годэ, у болот Шира, в землях дриад.

Цветы Годэ источают сладкий дурман, что привлекает слабовольных людей и животных, заводит их в топи и там губит. Их жизни питают магический лес, корни Годэ и соответственно — их плоды. Затем дриады собирают зелёные ягоды и делают из них «Фею».

Люц сбледнула и лизнула пересохшие губы.

— То есть… деревья едят людей, а год-ши — продукт их пищеварения. И зелёное вино частично состоит из человечины, и мы?..

Она заткнула ладонями рот и сглотнула кислую слюну. Вдруг вспомнилось, как однажды Далеон и компания дали ей хлебнуть «Феи», а не так давно Сесиль и ягодку ей подсунула.

«Духи милостивые!..» — ужас тошнотой подкатил к горлу, но Люц сдержалась.

— Не думай об этом, — криво усмехнулся Рангар. Но отрицать ничего не стал!

Голова от дурноты закружилась.

— Только не говорите, что Осеннее вино делается как-то так.

Он не сказал.

И Люция не знала, что хуже.

— К чему я это, — прокашлялся в кулак герцог. — К терринским винам, как к ядам, можно выработать иммунитет. Поэтому и Далеон столько пьёт и не напивается. Его берёт только львиная доля чего покрепче. Ты тоже можешь усилить свою стойкость. И я даже сделаю тебе подарок авансом. Только будь осторожна и принимай «яд» по чуть-чуть. Всё же ты не обычная химера.

«Бракованная» — вставила про себя Люц, глядя на накрытый багровой тряпицей ящик на своём столе. Его доставили шпионы герцога, пока она фехтовала с Рафаэлем.

Девушка откинула ткань и увидела несколько разноцветных бутылок в куче опилок. По бумажным этикеткам и цвету стекла не сложно догадаться, что внутри. Люция даже маленькую прямоугольную бутыль с дорогущей — чуть ли не драгоценной! — «Зелёной феей» заметила. И едва сдержала порыв вышвырнуть её на улицу.

— Забудь из чего она, забудь… — твердила фарси и в отражении окна поймала свой холодный решительный взгляд.

Глаза сузились. Она отложила «Фею», достала из ящика полупрозрачную, золотистую бутыль с «Летним игристым». С громким «чпок!» вытащила пробку и плеснула вино в хрустальную рюмку, вытащенную всё из того же набора начинающего алкаша… или дегустатора ядов.

— М-да.

Проверила, что заперла дверь на ключ. Подошла к кровати, шумно выдохнула и решительно опрокинула в себя напиток. Медовая сладость с горьковатыми цветочными нотками заиграла на языке и опалила теплом пустой желудок.

Люция не спеша скинула одежду, мурлыча под нос какую-то балладу, разученную несколько лет назад на уроке музыки, натянула ночнушку. Настроение её улучшалось с каждой минутой, комочек под рёбрами игриво ворочался, и вообще ей вдруг захотелось сотворить какую-нибудь шалость.

Прям чесалось.

Пойти… к Орфею или — о, ещё лучше! — к Далеону и отчебучь что-нибудь эдакое. Вломиться в покои, схватить за руки и закружить по комнате под вальс собственного мычания. Расхохотаться в ошалелое и всё равно красивое лицо и завалиться в обнимку на кровать.

Вцепиться в плечи и сказать, сказать…

Тут её фантазия заглохла, а в горле застрял комок каких-то сумбурных неясных чувств, которые она никак не могла облечь в связные, не то что слова, — мысли.

Люция упала на пуховые подушки, втянула носом запах чистого постельного белья.

Голова кружилась, картинки плыли, но девушка чётко осознавала, что все её сумасбродные порывы навеяны «Летним вином».

Но это только начало. Первая ступень на долгом пути к цели.

И противостоять «Летнему» легко.

И она противостояла.

Закрыла глаза, натянула тёплое одеяло до подбородка и никуда не пошла.

Разговор с герцогом подстегнул её интерес к ядам и составам, казалось бы, привычных напитков.

Например, Летнее вино, которое она понемногу пила на протяжении двух недель, а теперь на трапезах глушила в чистом виде наравне со всеми и ничего не чувствовала кроме лёгкого приятного щекотания под рёбрами и неожиданного прилива озорства, в основном состоит из золотистых цветков «Лайты» и медовой воды.

Цветами этими засеяны целые поля во владениях сильфов, но распускаются они не по весне или осени, как обычные растения, а летом и только при особых условиях.

У Люц округлились глаза, а щеки залились краской, когда она, сидя в алхимической мастерской, вычитала из трактата по растениям эти «особые условия».

Дело в том, что на Литу — праздник Летнего солнцестояния — у сильфов, как и многих терринов, принято устраивать всякие ночные гуляния, игрища и обряды. И один из таких обрядов совершается на полях, где растёт Лайта.

Небогатые парни и девушки, что хотят не только пожениться, но и подзаработать, для свадьбы выбирают этот день. В присутствии свидетелей (а нередко и всей деревни) обмениваются клятвами у местного святилища, а для первой супружеской ночи в сопровождении песен и факелов приходят в поле. И там под светом звёзд (и уже без конвоиров) предаются любви.

Жизненная энергия, что выделяется при этом действе, питает поле. Даже если супружниками были простые смертные.

К утру следующего дня цветки Лайты распускаются. Любители острых ощущений получают денежное вознаграждение, а всё поселение отправляется собирать урожай, чтоб потом сделать вино и дорого продать его в другие сёла, города и королевства.

Но чтобы всё прошло гладко, и Лайта зацвела — один из партнёров обязательно должен быть девственником. Ибо эта «особая» энергия выделается только при потере оной.

Вот тебе и «Летнее вино».

Теперь понятно, почему оно дарит упоительную лёгкость, будоражит кровь и толкает «дегустаторов» творить всякие безумства ради забавы. Почему хочется хохотать и залюбить весь мир.

Это самое безобидное из всех терринских вин. Но не менее коварное.

Под ним можно натворить таких глупостей…

Это случилось неделю назад.

Люция постепенно увеличивала дозу «яда» и, видимо, не рассчитала объем кружки и перебрала с Летним вином.

Выпила, моргнула, а очнулась уже в коридоре, на пути непонятно куда. Вернее стены и повороты были ей знакомы, а вот место назначения — нет.

Она не знала, чего и от кого хочет, просто желала повеселиться. На грани. Где-нибудь, с кем-нибудь.

Из гостиной Далеона донесся смех. Люц тоже стало смешно, хотя шутку она не расслышала. Ну, ничего!

«Щас исправим!» — с этой оптимистичной мыслью она толкнула двери и вошла.

Террины смолкли.

— Что делаете? — спросила в тишине и с любопытством оглядела компанию. Двор Мечей в полном составе. Играли в карты на расписном ковре у камина, в окружении подносов с аппетитными яствами, пестрых подушечек, знакомых бутылок, кубков и мерцающих свечей.

Все такие развеселые, возбужденные. Были. Пока она не явилась.

Но Люции плевать.

— Я тоже хочу.

Глаза их смешно округлились, а челюсти упали. Одна Меридия сощурилась и зашипела:

— Тебя не приглашали. Вали отсюда! Или поплатишься!

— Слууушай, — с пораженной улыбкой протянула Сесиль и присвистнула. — Да она пьяная в хлам. Только глянь. Зрачки размером с радужку.

Морщинка прорезала лоб Далеона.

— Ты где терринское вино взяла?

— Где взяла — там больше нет, — игриво подмигнула она и нагло уселась возле химеры. Камин приятно грел спину. Сесиль даже подвинулась, дав ей больше места.

— Когда ты такая с тобой приятно иметь дело, — мурлыкнула лэра. Она больше не злилась на Люцию, ведь та не прямо, но отшила её брата.

— Приятно играть, — поправил её близнец. Он не улыбался, смотрел с подозрением, сузив глаза.

«Не надо, котик, — с усмешкой подумала Люц. — Где взяла, там правда больше нет. Бутылочка Летнего — ёк!».

Притворно вздохнула.

— Ах, эти ваши игры! — Люция поправила белые рюши на груди ночной рубашки. Поймала тяжелый взгляд Далеона. — Вы бы знали, как я их ненавижу.

— Верим-верим, — поддакнула Сесиль и подала ей кубок. Люц взяла его, повертела в пальцах, но пить не стала.

— А ты Сесиль — такая тварь. — Улыбка сползла с холеного лица химеры, тонкие светлые брови поползли на середину лба, а затем к переносице. Она медленно начинала звереть. Люцию это только раззадорило. — Стерва двуличная. Но я не осуждаю (о, не мне тебя осуждать!) и больше не злюсь на твою выходку. Не знаю, как сама бы поступила в такой ситуации… — задумчиво постучала по подбородку. — Наверное, убила бы мерзавку и прикопала где-нибудь в лесочке по тихой. Или подстроила несчастный случай. Да. Случайно упала с лестницы и случайно сломала шею. Ведь в замке стооолько крутых ступеней, а люди так легко ломаются.

— Да что ты несёшь? — заговорила принцесса амфибий. Густые багровые волосы её в полумраке и при свете огней отливали медью, а глаза — золотом.

Драгоценная принцесса. Красавица. Заложница на вес близара.

— Я тебя как вижу, так гневом живот скручивает, что мечтаю патлы твои повырывать, — спокойно призналась Люция. — Змеюка морская. Как некоторым не противно тебя лобызать? Ты же наверняка скользкая и вертлявая, как мурена.

Орфей подавился вином и громко закашлялся, мельком глядя то на Меридию, то на Люцию, то на Далеона.

Последний сохранял просто каменное спокойствие. Люция усмехалась, а вот Меридия полыхала от гнева и унижения.

Оскалила пираньи зубы и обнажила когти.

— Я вырву тебе язык, человечка, за оскорбление моего королевского достоинства!

— Это по какому такому праву? — вкрадчиво вопросила фарси. — Ты заложница чужой Империи, Меридия. За-ло-жни-ца! А вот я подданная. И то, что ты спишь с Далеоном, не делает тебе чести и не даёт особых привилегий. Твоя позиция ещё более шаткая, чем у меня. Мне хотя-бы не надо бояться, что любовничек разлюбит, и я потеряю привычный уровень жизни. Скажи, — Люц плавно поднялась и сделала вид, что заправляет локон за ухо, на самом деле готовилась принять боевую стойку. — Сколько уже раз он назвал тебя в койке чужим именем?

Ткнула пальцем в небо и попала в цель.

Меридия с рыком бросилась на неё.

Люция улыбнулась шальной улыбкой, полуприсела и приготовилась швырнуть амфибию в камин головой. Случайно.

— Sathe! — рявкнул Далеон, и все террины застыли изваяниями, даже моргнуть не могли. А вот Люцию чары окатили волной и схлынули, на ней же четки. Она распрямилась и обиженно поджала губки.

— Все веселье испортил!

Поза у неподвижной Меридии оказалась крайне нелепой и неустойчивой. С поднятыми чешуйчатыми лапами, оскаленной пастью, двумя дырками вместо носа, вылупленными желтыми глазищами и… На одной, эм-м, голубоватой ласте. С перепонками.

— Ну и страхидла! — в восторге ахнула Люция и протянула палец, чтоб толкнуть её, а заодно проверить на склизкость голубую чешую на вострой скуле.

— Люция! — грохнул Далеон, и она шустро спрятала руки за спину и потупила взор. Подняла на юношу самые честные и невинные глазки.

И ресничками так: хлоп-хлоп.

— Да, мой принц?

— Какого облезлого Тырха ты творишь?! Совсем свихнулась? — он грациозно спрыгнул с кушетки и пошёл на неё. — Где ты взяла вино?

— Дали.

Правда.

— Кто?

— Не знаю.

Она ведь всерьез не знает, кто выполнял поручение герцога.

— Что за вино? — он встал почти вплотную и властно сцапал её за подбородок, помешав вякнуть, повернул лицо к свету, всмотрелся в зрачки и тяжело вздохнул. — Не отвечай. Я, кажется, знаю.

Ещё раз выдохнул, шумно, со злым рыком, и схватил её за голову, зарываясь пальцами в локоны. Провел по затылку, обнял ладонями щеки, придвинулся и… ткнулся лбом в лоб.

Люц не противилась. Зачем? Он не причинял боли, а наблюдать за ним было забавно и занятно. Её вообще завораживали его движения. Любые. Принц напоминал ей хищника в засаде. Чёрную пантеру.

— Дурная башка, ты вообще в курсе, что «Летнее вино» ещё называют эликсиром правды? В большой дозе оно кому угодно язык развяжет, и поэтому им не злоупотребляют даже террины. In vino veritas[1], как говорится.

— Я слышала что-то такое, — пробормотала Люц, тая в его синих очах и задыхаясь. — Ты знаешь, что у тебя глаза, как сапфиры? Мне так они нравятся. Эти камни. У моей мамы было колечко с сапфиром, — голос сорвался на сиплый шёпот, пальцы вцепились в плечи Далеона так, словно он был буйком, а её сносило штормом. — Обручальное. Это все, что от неё осталось, а я… Мне нужны были деньги, еда и вещи. В Ригеле зима, снег, от холода кровь стынет. А я в одном холщовом платье. Едва добралась до ближайшего поселка, до ломбарда. Торгашу приглянулось колечко и… — Люц тяжело сглотнула, — я. Я могла отдаться ему за деньги и сохранить память о матери. Но… струсила. Не захотела. Такое отвращение и ужас испытала, что даже торговаться не стала. Схватила монеты и сбежала. Даже о холоде позабыла, — нервный смешок, — шлёпала по снегу, босая…

— Сколько тебе было? — тихо спросил Далеон, прижимая её к себе и гладя по голове.

— Одиннадцать.

Рука замерла, вдавила девушку в крепкую грудь.

— Ты всё верно сделала, — принц едва сдерживал в тоне гнев. — А этому ублюдку надо отрезать яйца.

— Но кольцо, — хныкнула. — Так жалко…

— Себя пожалей, — рубанул Далеон и сурово заглянул ей в лицо. — Память о матери у тебя здесь, — мягкий тычок в лоб. — И здесь, — тык в сердце. И никакие вещи её не вернут и не отнимут. И подумай вот о чем, — он набрал воздуха, но это не помогло усмирить бушующую ярость, кулаки тряслись. — Как бы она отреагировала, если б узнала, что ты продалась какой-то мрази из-за её кольца?

— Н-да, — выдохнула ему в шею. — Не порадовалась.

— Так что оставь сожаления. Они того не стоят. А вот название посёлка я бы уточнил.

Люция прыснула и выпуталась из жарких объятий.

— Зачем?

Отскочила и ловко, почти танцуя, обошла раскоряку Меридию и тотема Сесиль, юркнула за спину Орфея, пробежав пальчиками по его каменному плечу.

— Пойдешь лично рубить чьи-то яйца?

Далеон сложил руки на груди.

— А если так?

Люц замерла, смех слетел с лица.

— Зачем тебе это? Разве ты не ненавидишь меня?

Далеон промолчал, сверля её взором. Люция закатила глаза.

— Ни да, ни нет. Почему молчишь? Хоть знак подай. Тебя держат в плену? — смешок. — Моргни один раз, если да.

Далеон выразительно засопел. Но не моргнул.

— Молчание — тоже ответ.

— И все же? — настаивала.

— Я однажды сказал, но ты забыла. Пожелала забыть.

— Что, все так плохо? — усмехнулась она и тоже скрестила руки на груди. — Повторил бы.

— Если я повторю, — он понизил голос до интимного шёпота, от которого у Люц мурашки по спине побежали, и приблизился на расстояние вдоха. — Ты снова захочешь забыть.

Лизнула пересохшие губы, и заметила, как Далеон жадно проследил за этим движением.

— Тогда не надо.

— Тогда уходи, — его натянутая усмешка отдавала горечью. — Лети отсюда, Бабочка, пока я не сломал твои крылышки.

Угроза не показалась шуточной.

Хищник затаился. Люц попятилась, споткнулась о складку ковра, но удержалась за спинку кушетки и не упала. И взгляд не отвела. Её преследовало стойкое ощущение, что стоит хоть на миг отвернуться, и зверь набросится на неё.

Так, осторожно, спиной, девушка добралась до двери.

— А… — не могла не спросить. — Придворные. Под чарами. Они же все слышали, да? И то что я ранее про них наговорила… наверное, зря.

— Точно зря, — подтвердил Далеон, не сводя с Люции плотоядных глаз. — Меридия бы так этого не оставила. Не через меня, так через Эстель добилась бы плетей для тебя. На Главном Полигоне. Перед всеми. Много плетей.

Девушка бросила в сердцах:

— Тырф хэк! — прикусила ноготь. — Это полный!.. провал.

— Я сотру им память.

Взгляды встретились.

— А что взамен?

Далеон пожал плечом.

— Скажу, как придумаю.

— Только без шуток, — хмуро предупредила Люция.

Принц сверкнул печальной улыбкой.

— С тобой я больше не шучу.

И теперь она сидела в хижине и полыхала ушами, вспоминая все это.

Ну как она могла так облажаться? Так позориться? Наговорила гадостей свите шестого и теперь стала его должницей. А ещё зачем-то рассказала ему ту постыдную историю с кольцом. Вот зачем? Кто её за язык дёрнул?

Это всё проклятущее Летнее вино!

Кто ж знал про эликсир правды…

Ну и, к Тырху! Теперь у неё есть иммунитет. И если её конкретно опоят «эликсиром» при каком-нибудь допросе, она, конечно, не сможет лгать, но будет в состоянии лукавить и не договаривать.

Прямо, как Ванитасы.

Дверь хижины резко распахнулась, и в комнату стремительно вошёл Нестор, не замечая ничего вокруг.

Он подошёл к разделочному столу с травами и колбами и начал что-то сноровисто просматривать и смешивать, невнятно шепча под нос рецепт. Или названия ингредиентов? Или матерясь?

«Чудик».

Люция бесшумно встала из-за стола, прокашлялась в кулак, и мужчина замер. Он был худ, как жердь, сутул в плечах, носил ветхие чёрные балахоны и в целом напоминал девушке ворону. Али упыря из страшных деревенских сказок.

— Приветствую, десницу Императора! — громко отчеканила она.

Нестор обернулся. Бледное вытянутое лицо, длинный крючковатый нос, тёмные сальные патлы до талии и колючие мутно-серые глаза, как у дохлой рыбины.

Они сощурились.

— А-а, — протянул верховный советник и придворный алхимик. — Юная несса Грейван. Танцовщица из Двора Мечей. Наслышан о вас… Но что вы здесь забыли? В моей мастерской.

Люция потупилась, изобразив смущение, и приподняла раскрытый талмуд.

— Изучаю травы. Я думала это не запрещено — находиться здесь. Ведь лекарь заходит…

— Верно. — Нестор вернулся к своим делам. Но уже не торопился. — Просто не люблю, когда из моей лаборатории устраивают проходной двор…

— Я не устраиваю! — тихо возразила. — Я прихожу сюда одна.

— …что ж несса, — проигнорировал он, — вы решили променять танцы на науку и заменить нашего старика-лекаря?

Люция промолчала.

Все же Далеон прав, молчание — тоже ответ.

— Похвально, — распинался Нестор. — Но на это уйдут годы. Лечить людей сложно…

«Гораздо проще травить» — хмыкнула про себя.

— Уверены, что ваш интерес продлится столь долго? Всё же танцы значительно больше подходят молодым девушкам.

Он добавил в раствор на горелке какую-то синюю травку, и зелье в глиняной чаше забурлило, зашипело. Запахло как-то едко-сладко, непонятно.

— Скажите, а что вы смешиваете? — полюбопытствовала Люц и решила подойти.

Нестор преградил ей дорогу.

— Не вашего ума дело, несса! — грубо оборвал и больно схватил за плечо. Костлявые пальцы впились в рукав платья, продавали кожу; Люц едва сдержалась, чтоб не скривиться. — Алхимия с ле́карством имеет мало общего. Она опасна и нередко — ядовита. Так что прошу вас не подходить. И не совать свой хорошенький носик в мои дела. Это плохо кончится.

— Как скажете, — буркнула она и скинула его руку. Брезгливо отряхнулась. — Не буду вам мешать, лэр Беркули.

Она вернула Травник на полку узкого и старого шкафа, косясь на ингредиенты на столе Нестора, но не нашла знакомых растений. Разве что… мелкие темно-зеленые сушеные ягодки в миске. Но Люция не была уверена.

Так и ушла с мыслью, что Нестор Беркули мутный и неприятный тип. А вот Алхимия интересует её всё больше.

[1] Истина в вине (лат.)

Занятия Люции кончились раньше обычного, да и с домашними заданиями проблем не возникло. Шустро отобедав в своей комнате, она переоделась в пыльно-зелёную тунику с разрезами по бокам, да штаны с сапогами и направилась на территорию Рафаэля, чтоб пригласить его на спарринг.

Днём они ещё ни разу не тренировались, как-то возможности не представилось. Всё только в ночи, под светом звезд, луны или магических светляков. Романтикаааа. Вот только они не страстно обнимались на лугу, а пылко колошматили друг друга, валяли по земле и песку, смеялись, дрались и шуточно ругались.

Люц было легко с четвёртым, хотя он значительно старше неё и даже Далеона. Но… было в нём что-то. Наверное, та самая доброта так не свойственная Ванитасам и их подпевалам. В этом девушка не лукавила, когда признавалась Рафу в симпатиях.

Он добрый.

Но в замке это недостаток.

Люция вошла в сад, принадлежащий «Двору Искусств», и тихо присвистнула. Она шла по белокаменной дорожке, по сторонам которой вереницей тянулись роскошные мраморные статуи с полураздетыми женщинами и мужчинами. То ли нимфами, то ли музами, то ли Духами-богами.

Люц не разбиралась, да ей и без разницы было. Главное, что эта красота с множеством деталей и плавностью линий — дело рук придворных Рафаэля.

Принц большой ценитель искусств разного рода.

Эстет.

Коллекционер.

Вот ему и принадлежит один из самых известных, крупных и дорогих Дворов.

По саду сновало много слуг, кто-то подстригал кусты, кто-то дергал сорняки, кто-то подметал тропинки, кто-то нёс подносы пустые и полные, но Люции не нужно было уточнять дорогу, чтобы найти Рафаэля.

Откуда-то из центра громадной территории доносились нежные струнные переливы арф, лир, колокольчиков и ещё каких-то инструментов. Музыка зачаровывала и успокаивала, и Люция с тихой улыбкой последовала за ней.

Она ощущала себя ребёнком из страшной сказки про колдуна-крысолова, который околдовал детей игрой на дудочке и заманил в смертельную ловушку.

Люц не сомневалась, что деревенские не на пустом месте сочинили такую историю. Наверняка существовал террин с музыкальной магией, и, вероятно, когда-то, ещё в период войны людей и магических существ, он заманил детей в лес, где их сожрали чудовища.

Холодок пробежал по коже, и Люция тряхнула головой, прогоняя мечтательное оцепенение.

Что-то она и впрямь задумалась. Даже не заметила, как остановилась под деревом недалеко от большой ротонды, где музицировал Двор Искусств во главе с Рафаэлем.

Ей не хотелось прерывать их и выставлять напоказ дружественные отношения с четвёртым. Ни к чему это.

Потому Люция решила дождаться окончания симфонии. Встала под сенью клёна и привалилась спиной к стволу, скрестив руки на груди.

Музыка обволакивала, как тёплый ветерок, ласкала слух и задевала что-то внутри, особенно одна крайне печальная и пронзительная нота.

Со своего места, из-за зарослей кустов и частокола колон, Люц плохо видела лица участников оркестра, но интуитивно чувствовала: один из них — не то что фальшивит — просто вкладывает в игру своё настроение. Печальное и чуть взволнованное.

Песнь оборвалась.

Принц рассыпался в комплиментах, разобрал недочёты (не на секунду не упомянув того музыканта) и с улыбкой объявил:

— Спасибо! Все свободны. Можете идти, отдыхать.

Придворные, тихо переговариваясь и посмеиваясь, собрали инструменты, раскланялись с господином и дружной гурьбой потекли к замку.

Люция вышла из укрытия и приблизилась к розовым кустам, опоясывающим ротонду, и уже хотела окликнуть Рафаэля, когда заметила, что в беседке кроме принца остался ещё кое-кто…

От шока она запнулась и задержала дыхание.

Там сидел Орфей. Скрипка на коленях, голова уныло опущена, отросшие светлые кудряшки закрывают лицо.

— Фей… — позвал Раф, подсел к нему на мраморную лавку и протянул тонкостную, изящную кисть, желая коснуться плеча и подбодрить.

Химер перехватил его пальцы и поднял зелёные очи.

— У меня не очень хорошие новости.

Четвёртый принц грустно улыбнулся.

— Я так и понял. Твою тоску не услышал бы в игре разве что глухой. Или полный невежа.

Орфей смутился и потупил взор. Но руку Рафа не выпустил, а тот и не возражал.

— Дело не только в Далеоне… — глубокий вдох, и якобы невзначай: — Я слышал, ты каждый вечер проводишь с Люцией.

Если принц и удивился, то виду не подал.

— Да, мы устраиваем спарринги. — Хитро сверкнул глазами. — Ревнуешь?

Орфей замотал головой.

— Нет. Конечно, нет. Мне она тоже нравится. Но моя сестра…

— Не волнуйся. Я уже помогаю девочке отточить навыки до совершенства. Отец обязательно заметит её талант и мой интерес, я приглашу её в свой Двор и со временем выпрошу для неё «трансформацию». Уверен, он не откажет. Так мы убьём нескольких зайцев одним выстрелом. — Начал загибать пальцы: — Тебе не придётся жениться на единственной лэре-химере, Люц продолжит «танцевать» с вами, я буду рядом, а Леон…

— Он взбесится, — поморщился Орфей.

— Он смирится. Мы ведь не отнимаем его «собственность». Даже наоборот. Не будет косых взглядов ни в его, ни в нашу сторону. И… возможно, именно девочка поможет нам сложить оружие и снова быть вместе. Как раньше.

Орфей с сочувствием глянул на него.

— Далеон не простит предательства.

Рафаэль пожал плечами.

— Но хотя бы задумается над этим.

— Поражаюсь вашей дальновидности, принц, — химер пылко прижался устами к тыльной стороне его ладони.

Четвёртый ласково отвёл с лица юноши золотистые пряди и наклонился ближе.

— Я просто хочу для всех нас лучшего исхода, — шепот у самых губ.

Краткое движение на встречу.

Люц стояла ни жива ни мертва и красная как помидор. Но не могла оторвать взгляд или лишний раз шелохнуться. Было что-то в этой порочной картине, от чего внизу живота знакомо и сладко потянуло.

— Так что там с моим дорогим непутёвым братом? — напомнил Рафаэль чуть погодя.

Орфей перевёл сбитое дыхание и снова помрачнел.

— Далеон перестал принимать лекарства. И больше не пьёт алкоголь. Совсем. Только чай или воду. Он не высыпается ночами, на лекциях клюёт носом, стал жутко рассеян, а вчера вовсе упал с лошади.

— Плохо! — цыкнул Рафаэль, сжал кулак и в задумчивости постучал им по подбородку. Минута, две. Вдруг идеальное лицо озарилось. — Знаешь, Фей… Как представится возможность, возьми его таблетки, вино и подмешай куда-нибудь. Это не дело. Он так изведёт себя до смерти. Упрямец.

— Я тебя понял, — химер выглянул на улицу, прикинул что-то по положению солнца, встал и, взяв скрипку, отвесил чинный поклон. — Позвольте идти, Ваше Высочество?

— Позволяю.

— Ещё увидимся, — напоследок шепнул Орфей, невесомо поцеловал чужого принца в щёку и удалился.

Четвертый молчал, пока крепкая спина химера не скрылась за высокими квадратными кустами. А затем разомкнул уста:

— Выходи, Люц, я чую тебя.

— Неужели от меня разит пóтом? — отшутилась она, ступая на плитку пола ротонды.

Сердце колотилось где-то в глотке, от страха потели ладошки, но девушка старалась не выдавать своего волнения.

«Всё в порядке, всё в порядке…» — твердила бурлящей магии-паникёрше внутри себя и стискивала кулаки.

— Не пóтом, — многозначительно усмехнулся принц.

Люц сначала не поняла. А потом как поняла! Наверное, у неё вспыхнули не только щёки, но и кончики ушей. Да и в целом стало жутко жарко, даже — душно, хотя на улице было прохладно несмотря на солнечный день.

А ещё захотелось сбежать и зарыться под плинтус.

Рафаэль звонко рассмеялся.

— Не стыдись. Что естественно — то не безобразно.

Люц низко склонила голову, чтоб закрыть распущенными волосами красные щёки.

— Осуждаешь? — вдруг без тени улыбки спросил принц.

— Что именно?

— Всё.

— М-мм. Ваши интимные предпочтения — не моё дело. — Осторожно начала она, а принц поморщился. — Шпионаж Орфея… — замялась. — Да, не одобряю. Я бы не стала докладывать о своём господине — чужому, будь он хоть трижды моим любовником. А ещё мне не нравится, когда меня хотят использовать втёмную.

Она сжала зубы и сурово уставилась на четвёртого.

— Разве я поступаю так? — поднял брови принц. — Я позволил тебе услышать и увидеть всё это именно потому, что хочу заручиться твоей добровольной поддержкой.

— Я не буду шпионить за Далеоном, как его дружок, — отрезала девушка.

Рафаэль тяжело вздохнул:

— Орфей не шпионит.

Люция криво усмехнулась.

— Теперь это так называется?

Принц устало потер переносицу.

— Нет, правда. Фей не шпион, и не доносчик, и не предатель. Просто… я очень волнуюсь о Леоне и часто спрашиваю как он, как его дела. Я хочу ему помочь. Но ты же знаешь, какой мой брат упрямец? Никогда не поделится своими проблемами, тревогами, болью. Ни за что не попросит помощи. Будет держать в себе всё до последнего. А потом приходится спасать его всем скопом, — грустная усмешка. Вздох. — Я бы и сам хотел с Леоном поговорить, но я предпоследний с кем он станет откровенничать.

«Последний — Кейран» — поняла Люция.

— Я слышала… — Люц постаралась звучать равнодушно, хотя от любопытства потряхивало. — Что вы поссорились. Ещё подростками.

Раф кивнул и понурил голову.

— Я совершил ошибку…

Леон был чуть старше Руби, когда мы с Кейраном заметили его. Два шебутных и самоуверенных подростка. Мы носились по замку, ставили на уши всех придворных, плясали на балах до стёртых каблуков, покоряли плац и женские сердца. Мы пили вино и казались себе такими взрослыми… На тот момент мы соперничали и соревновались с братцем во всём, пытались доказать отцу и друг другу, кто лучший и достоин звания наследника! Глупо.

И вот, в тот год, мы увидели нашего младшего брата, что жил довольно тихо и обособленно, практически в крыле для слуг. И… сделали из него очередное состязание.

— Император — это отец всего народа! — Раф пафосно ударил себя кулаком в грудь и тут же сник. Тоскливо улыбнулся. — А что делает, хороший отец? Правильно — воспитывает. И мы негласно решили воспитать Далеона, посмотреть, кто справится лучше.

Это было похоже на перетягивание каната. Я прививал Леону любовь к искусству: литературе, философии, поэзии, живописи, театру, танцам и… музыке. Лепил из него свою искаженную копию. Что-то делать — заставлял и ругался, когда тот не хотел, не понимал или ленился. Я искренне верил, что делаю всё для его блага. Я так увлёкся ролью наставника, учителя и отца в одном флаконе, что шуточное состязание перестало быть таковым. И не только для меня…

Кейран учил Далеона тому, что любил и знал сам. Войне. Тактика, стратегия, штурм крепостей, болевые точки и приемы, фехтование, стрельба из лука, метание ножей, верховая езда. Ораторское искусство, лидерские качества. Как командовать парадом и как подчиняться командиру. А ещё… — Рафаэль облизал пересохшие губы — как пытать, чем пытать, как сопротивляться допросам и терпеть боль. Он показывал ему… самые жуткие сцены, кровавые: истязания узников, публичные порки, казни. Он… прививал ему чёрствость души и жестокость. И… тоже растил свою копию.

Рафаэль помолчал, видимо, заново проживая те тяжелые дни, и продолжил:

— С годами обучение Кейрана становилось всё жёстче, и Далеон всё чаще отдавал предпочтение моим наукам. Я выслушивал его жалобы на Кейрана и ужасался его методам, жалел, помогал сбегать с неприятных занятий. Мы сблизились.

У Далеона… — Рафаэль тяжело сглотнул, — открылся талант. К музыке. Он чудесно играл на рояле. Длинные тонкие пальцы порхали по клавишам, как крылья бабочки… И ему нравилось это. И мне. Я был счастлив. Мне удалось привить ему любовь к одному из моих предметов! Кейран в этом не преуспел. Я победил!

Н-да…

Так я думал.

Но Кейран не привык проигрывать.

И когда Далеон после очередной тренировки на плацу кинул меч под ноги и заявил, что бросает фехтование дабы поберечь руки…

Рафаэль шумно вдохнул и сцепил в замок дрожащие ладони.

— Ты, наверняка, представляешь, как важны для пианиста кисти рук и пальцы. Малейшая травма, перенапряжение или растяжение могут загубить всё. Заниматься фехтованием было рискованно. Да Леон и не особо это дело любил. Он вообще хотел бросить занятия с Кейраном. Он выбрал меня.

Четвёртый принц запустил пятерню в уложенную светлую шевелюру и растрепал, прикрыл веки.

— Я отчётливо помню тот день…

Я нервно расхаживал у окна в музыкальной комнате. На улице уже темнело, Далеон сильно опаздывал. Он должен был прийти сразу, после занятий на плацу, как объявил бы брату о своём решении. Но его носило где-то уже битый час.

У меня сердце сжималось от дурного предчувствия.

И когда я уже собрался пойти на его поиски, дверь в комнату распахнулась. Кейран вошел, заламывая пыхтящему Далеону за спиной руку.

«Доволен собой, братец?» — едко бросил он мне. Я никогда не видел его таким взбешённым. Плечи раздались в ширь, так что одежда едва не лопалась, лицо заострилось, кожа потемнела до тёмно-серого оттенка, глаза горели кровавым.

Я похолодел и оцепенел от страха. Он так был похож на отца, и даже жутче.

«Ты знаешь, что этот поганец мне заявил?» — едко продолжил Кейран. Я промолчал. Я не смог бы разлепить язык, даже под угрозой смерти. Старший брат, видимо, решил, что я не в курсе. — «Он хочет бросить фехтование и другие мужские науки, чтобы пиликать на скрипочке, как юная лэра».

«На рояле» — огрызнулся Леон, и Кейран встряхнул его за шкирку, чтоб молчал.

«Пальцы ему, виделите, дороги. Нельзя повредить!» — старший брезгливо сплюнул под ноги. Осмотрелся, заметил чёрный рояль посредине комнаты, и какое-то злое торжество вспыхнуло в его очах.

Я думал, он просто сломает инструмент и успокоится. Я думал… Да ни о чем плохом я не думал! Я не представлял, на что способна его больная фантазия! Даже после рассказов Далеона о пытках, я!..

Недооценил первого принца.

Он толкнул Далеона вперёд. Легко протащил к роялю, не смотря на агрессивное сопротивление младшего. Леон в тот миг напоминал жалкого дворового котенка в руках жестокого мальчишки.

Затем усадил на лавку, обитую кожей, и положил его тонкопалую левую руку на клавиши.

Я не понимал, чего Кейран добивался. Чтобы Далеон сыграл? Показал свой талант? Но можно же было просто попросить!..

Ха-ха. Каким наивным ребёнком я был…

Кейран что-то прошипел ему, перехватил за запястье так, что Далеон и рыпнуть им не мог. Он вырывался и скулил, я ещё не понимал почему.

Затем Кейран взялся за поднятую тяжёлую крышку, чёрную, лакированную — этот рояль мне подарила матушка, не поскупилась — и силой обрушил Далеону на пальцы.

Горло сдавил спазм. Люция присела на холодную мраморную лавку, где ранее сидел Орфей, и закрыла рот рукой. Попыталась угомонить бешено колотящееся сердце и ярость, клокочущую внутри, но это едва ли удавалось.

Рафаэль поднял на неё печальные фиолетовые очи.

— Мы, террины, не так неуязвимы, как кажется. У нас бывают синяки. И вред можно причинить и обычным предметом, сильным ударом, без магии. Не смертельно, конечно, но больно. Уж кто, а Кейран прекрасно в этом разбирался. В том, как причинять боль, не убивая.

— И он?.. — не смогла подобрать слов Люция, но Раф и так понял.

— Сломал Далеону пальцы. О профессии музыканта можно было забыть, а вот мечом махать это не помешает. Ведь есть ещё правая рука. Да и кости срастутся. Вот только травма останется, не на теле, так на душе. С того дня Далеон больше не притрагивался к инструменту и бросил занятия со мной. Я… мог остановить Кейрана в тот вечер. Я мог побороться с ним за Далеона потом, поспорить, поругаться, настоять. Но я не стал. Сдался. Испугался. Далеон до сих пор не может простить мне той трусости.

— И он прав, — рубанула Люц, посмотрела в красивое печальное лицо. — Ты предал его. Ты — любимый брат!.. — она бессильно сжала кулаки. — Он ждал твоей помощи, надеялся, а ты! И то, что творит с ним Кейран по сей день… врагу не пожелаешь.

— Так ты знаешь? — вскинул брови принц.

Поджала губы и упрямо промолчала, глядя в сад.

Раф вздохнул.

— Я рассказал тебе всё это, не чтобы снискать сочувствия. Я хотел, чтоб ты поняла, каково Далеону, и стала чуточку… терпимее к его выходкам. У него трудное детство. До появления Изабель, он жил как помойный котёнок, всеми брошенный, презираемый, никому не нужный. А потом ещё и мы с братом…

— Чтоб вы знали, — Люция оскалила дёсны, — моё детство было не легче! А ваш любимый младший братик издевался надо мной семь лет и дворню свою подбивал. Но я вас поняла, принц. И ваша история меня тронула, и много чего ещё. — Проворчала в сторону: — Теперь я невольно буду обдумывать это, вспоминать постоянно при виде Далеона или Кейрана и испытывать жалость (быть может, не сразу, но однажды) и злость. Вы очень хитры и коварны, Ваше Высочество. Не зря умные книжки читаете.

Рафаэль беззвучно рассмеялся и положил ладонь на её сгорбленное плечо.

— Пожалуйста, Люция, присмотри за Далеоном. Я знаю, ты отличаешься от меня, и у тебя хватит смелости защитить его.

«А хочу ли я его защищать?» — так и не задала этот вопрос Люция и теперь мучилась им наедине с собой.

Прошло несколько дней с того злополучного разговора с Рафом в ротонде. И всё это время Люция исправно игнорировала вечерние тренировки. Не хотелось ни брать в руки меч, ни видеть вблизи четвёртого принца.

Он бросил на её плечи тяжёлый груз своих надежд, а Люц не хватило жесткости, чтобы резко отбрить их и гордо удалиться.

Раф задел её своим рассказом.

Как бы Люц не хотелось верить и убеждать себя в ином. Она больше не могла смотреть на шестого принца, как на абсолютное зло. И всё чаще ловила себя на мысли, что разглядывает его левую руку, ища мелкие шрамы, неровности костей, шероховатости — всё, что могло намекнуть на пережитую им травму — и испытывает жалость.

Уже даже Далеон стал это замечать и недоумённо приподнимать брови.

— Чёрт!.. — ругнулась она, глядя на Рафаэля со второго этажа галереи, окна которой выходили прямо на личный плац Двора Мечей. Люц подозревала, что именно отсюда шестой наблюдал вечерами за их тренировками.

Кстати, Раф, не смотря на её прогулы, исправно навещал Малый Полигон, словно ничего особо не случилось. Разминался, брал в руки мечи и отрабатывал стойки да удары на деревянных манекенах. Один.

На третий день к нему присоединился Далеон. Очевидно, сначала поглумиться хотел и выспросить, куда делась его бессменная партнёрша, а потом втянулся в дуэль. И вот, который вечер, братья пылко чихвостят друг друга клинками и кулаками и валяют по полю.

Что ж, свято место пусто не бывает.

Четвёртый нашел Люции замену. А судя по его светящейся от довольства морде, замена это его более чем устроила. Так устроила, что он до сих пор не может поверить своему счастью.

Ну, а как же? Дорогой брат, с которым он так жаждет примириться, сам сделал шаг на встречу.

Люц уколола обида, но девушка тут же отринула её.

Она вернётся к тренировкам. Присоединиться к братьям, если придётся. Ведь в первую очередь спарринги с четвёртым необходимы ей. Они знатно подтянули её и без того неплохие навыки, внесли разнообразие (ибо шестого с компанией за семь лет она изучила вдоль и поперёк, они едва ли могут удивить её в битве). Рафаэль и правда помогает ей «развить талант».

И не важно, что всё это — его грандиозный план по воссоединению с младшим братом.

Главное, что Люция поимеет с него выгоду.

Так что не стоит обижаться. Не стоит…

Она сглотнула горький комок, сжала кулаки и направилась по своим делам.

Герцог наседал на неё.

Опьянение от успешной кражи посылки Кейрана прошло, и лэру потребовалась новая информация. Больше информации. Ибо состояние Магнуса усугублялось, близился знаменательный час объявления наследника, а цель Рагнара оставалась всё так же далека.

Компромат на Кейрана.

Способный выкинуть его из гонки за трон.

Люция не знала, сумеет ли справиться с задачей. Возможно, за первым принцем и вовсе не водиться никаких «роковых» грешков. А если таковые и имелись, следы к ним явно затирались профессионально и подчистую.

Но у Люц не было выбора. Копать, копать и копать, пока не найдёт хоть соринку, хоть ниточку, способную вывести её за нужный след — вот её долг. И она регулярно бродила по замку, заглядывала в кухню, помогала горничным с уборкой, стиркой, глажкой и подслушивала. Сплетни, слухи. Подбрасывала им темы, как спички в хворост, и наблюдала, как разгорается «пожар», слушала, выискивала и вынюхивала.

Выяснить что-то кардинально новое не удалось. Многое она и так знала: Кейран Ванитас — сын покойной императрицы, на половину андерлинг, и первый претендент на престол. Он участвовал в Мировой Войне наравне с отцом, руководил войсками среди прочих генералов и вел за собой целый элитный отряд головорезов. Ныне известный как «ближний круг Двора Войны». За ними числиться больше всего побед и ни единой потери в рядах бойцов.

Сейчас этот самый «круг» раскидан по объединённым королевствам и наблюдает из тени за действиями правителей. По простому — шпионит.

Кейран славится своей принципиальностью, холодностью и жестокостью. И крайней педантичностью. Легко карает слуг за малейшие ошибки, беспощаден к врагам, наёмным убийцам и шпионам, не гнушается лично пытать узников, щедр к преданным и умелым помощникам.

Весь замок под ним ходит и трепещет. Как будто он уже тут царь и бог.

Магнус вырастил себе достойного наследничка.

Ещё большего тирана, чем он сам.

Какой-то личной информации о Кейране было крайне мало. Никто не слыхивал, кто его нынешняя фаворитка, как он проводит свободное от работы время, чем мается в тиши гостиной, что любит есть, пить, читать, носить…

Казалось, ничто не занимало его кроме дел империи и муштры подданных.

И, конечно, её попытка разнюхать о Кейране не осталась незамеченной…

Однажды вечером по дороге из кухни её выловил Виктор. Схватил за локоть и грубо толкнул в нишу у стены за красочным гобеленом.

— Зачем ты интересуешься Кейраном? — сходу предъявил он. И самое главное — вопрос-то какой подобрал! Правильный.

— Я… — растерялась Люция. Брат оглядывал её цепко и враждебно. И пальцы на руке сжимал с такой силой, что наверняка синяки останутся. — А почему бы и нет? Мне просто интересно.

Наивно хлопнула ресничками.

Сводный брат мотнул головой и снова глянул на неё исподлобья.

— Не прикидывайся дурой, — процедил тихо. — Если ты во что-то вляпалась…

— Ладно! — она подняла ладони. — Ты меня раскрыл. — Виктор напрягся, Люция выждала драматичную паузу. — Я влюбилась в него! И теперь спать спокойно не могу, не зная, кто согревает его ночами, и какой у него любимый цвет.

Она печально опустила очи долу, едва сдерживая подрагивающие уголки губ.

Ну, сейчас братец вспылит!..

— Чёрный, — буркнул он.

— Что? — у Люции вытянулось лицо.

Виктор прикусил губы, загорелые скулы зарделись.

— Его любимый цвет — чёрный. — Юноша колко глянул на сестру. — А ночами принца никто не «согревает». У него сейчас нет постоянной любовницы или фаворитки. Да и времени на забавы тоже. На нём теперь половина дел империи висит.

У Люц отпала челюсть. Неужто он поверил в её несусветный бред?

Нет. Нееееет!

Да кто может влюбиться в этого властного и законченного садиста?! Разве что чокнутая Розалия Ванитас. Но Люция-то из ума ещё не выжила!

Она уже хотела пойти на попятную и заявить: «Шутка! Виктор, родненький, окстись!», но брат продолжил её шокировать:

— Это неплохо, что он тебе мил, — быстро проговорил этот… этот… Адъютант Тырхов! — Даже хорошо. Он тоже тебя замечает. Но прошу, поумерь пыл. Твой интерес вызывает некоторые, г-м… подозрения.

Люция тогда лишь икнула и ошарашено кивнула. А брат, крайне смущённый неловким разговором (любовные темы не его конек), поспешил смыться по делам государства.

Вот тебе и пошутила.

И к чему это пространное: «Он тоже тебя замечает»?

— Бр-р! — Люц передёрнула плечами. — Аж мурашки по коже.

Её смирная лошадка зацокала по мостовой близ крепостных стен, и фарси придержала поводья. Уйдя в свои мысли, она и не заметила, как миновала лес и подъехала к сторожевым башням. А отсюда и до центральных ворот рукой подать. Вон они, видны.

Высоченные врата с поднятым частоколом кованых прутьев. На смотровых площадках патрулирует стража. Но сейчас в их рядах царит едва уловимая суета.

Девушка замедлилась. Опустила взгляд и увидела, как в отрытый проход на коне степенно въезжает Виктор. Его встречает Кейран на нервной лошади.

Всадники сблизились. Принц забрал из рук адъютанта свёрток, плотно перевязанный желтой бумагой и бечёвкой. Посылка напоминала ту, украденную Люцией.

Неужели это повторная отправка от Розалии?

Затем Кейран тихо сказал что-то и вручил её сводному брату багровый увесистый мешочек.

«Деньги?» — предположила Люц. Но это могло быть, что угодно.

Виктор сидя поклонился, спрятал суму за полу плаща, развернул коня и снова покинул крепость.

Первый принц провожал его взглядом, пока не зазвенели цепи у ворот, не заскрежетали механизмы, и решётки не упали с грохотом в пазы. Только когда эхо шума угасло, лэр оторвался от созерцания, оглянулся по сторонам, заметил Люц, и в сопровождении свиты поехал к замку.

Возможно, в этой встречи господина и слуги не было ничего особенного. Возможно, Люция стала слишком мнительной из-за давления герцога и его требований результатов.

Но чутьё нашептывало: что-то здесь не чисто.

Далеон Ванитас стоял в своей спальне у круглого столика возле окна и наблюдал, как перламутрово-синяя змея с тихим шипением выползает из серебряного кубка.

Это уже не смешно.

Сколько ещё он будет переживать один и тот же кошмар?

Принц бросил взгляд на прозрачный витраж. За ним клубилась мглистая ночь, а щупальца тумана, точно живые, скользили по стеклу.

— Не смешно, — сказал он им. Змеюка вторила ему едким «ш-с-с-с!».

Принц снова глянул на неё. Земноводная тварь уже раскачивалась из стороны в сторону, сверкала кровавыми зенками, скалила вострые клыки и готовилась к смертельному броску. Ему даже показалось, он услышал её язвительный хохот.

— Отвали! — шикнул, развернулся на босых пятках и покинул покои. Дверь, на удивление, оказалась не заперта.

Змея прыгнула и с разочарованным шипением ударилась брюхом об пол. Далеон захлопнул створку. Пусть эта гадина сегодня ночью развлекается без него.

И почему он раньше не додумался так сделать? Зачем, как заворожённый идиот, подходил к столу и ждал болезненного укуса?

Чтоб очнуться ото сна? Так это бы случилось посреди ночи или очень раним утром, и он бы снова весь день ходил, как сомнамбула да клювал носом на уроках, тренировках и самое ужасное — в седле.

Он недавно задремал на Дарси во время галопа и, разумеется, упал.

С ума спятить!

Чуть весь не переломался. Орфей такую панику поднял, хотя даже сверни принц шею — оправился бы. Переломы для террина — пустяк, но… приятного в боли мало.

С этим точно пора кончать!

Он так и не понял, что предрекает ему этот повторяющийся кошмар, но смотреть его уж не было сил.

Сегодня сценарий изменился. А по его ли воле — Далеон затруднялся ответить.

Вдруг он уловил справа от себя шорох. Вздрогнул.

— Кто здесь? — сердце зашлось в испуге. В коридоре мелькнул белый подол ночной рубашки и послышался стук босых ступней по ковру. — Эй!

И как бы не потели ладошки от страха, как бы не частило дыхание, принц сжал кулаки и решительно отправился к развилке.

Заглянул в коридор, где пропала незнакомка. Пусто. Только ветер гуляет по проходу, да трещат зажжённые факелы.

— Далеон, — с призрачным вздохом прозвучало над ухом.

Холодок пробежал по спине. Юноша резко обернулся. Но девчонка уже стояла в десятке шагов от него. Белый подол ночнушки подрагивал у щиколоток на сквозняке, чёрные кудри лежали на плечах львиной гривой и отливали медью в свете пламени.

— Люция? — охнул шестой.

Синие глаза лукаво блеснули, пухлые губы растянулись в насмешливой улыбке.

— Не поймаешь! — донеслось до него весёлым эхом, хотя девушка не размыкала рта. Она игриво пожала плечиком, и, подхватив подол тонкого платья, юркнула за угол.

И он, как наивный мальчишка, повёлся на подначку, усмехнулся и кинулся следом.

Люция сколь угодно может побеждать его на тренировках и турнирах, но только в «догонялках» и «прядках» ей не одержать верх. В этом Далеон ещё никогда не проигрывал.

Он — террин, а охота у них в крови.

В инстинктах.

И побороть их очень сложно. Практически невозможно. Всё же террины — не люди, хоть и умело притворяются ими.

Для себя принц давно решил, кто его главная добыча.

И разве может он проиграть, когда эта добыча так игриво машет хвостиком у него перед носом и сама предлагает себя поймать?

Они носились по всему замку, не зная устали. Коридоры да лестницы оставались пустыми, корпусы сменяли друг друга, обстановка и убранство менялись, снова и снова. И так по кругу. В реальности они давно бы выбились из сил. Но не здесь.

Топот ножек и весёлый хохот девчонки отражался от стен, и если Далеон терял её из виду, то всегда мог найти направление по звукам. Он и сам смеялся, и, кажется, кричал что-то наиграно грозное ей в спину, чем вызывал лишь новый приступ девичьего хохота.

— Люююц! — звал он, взлетая по лестнице башни.

— Вреднючка! — ругался сквозь кашель, попав в облако пыли на чердаке.

— Бабочка, Тырх тебя етить! — шипел, поскользнувшись на кафеле в кухне и больно ударившись копчиком.

А она звонко смеялась и всё вела его куда-то, повторяя издевательское:

— Не поймаешь! Не поймаешь!

Далеону это порядком надоело, и, когда он уже готовился применить магию левитации и замотать юркую заразу в ковер, она забежала в очередную комнату.

Хлопок двери. Смех оборвался.

Стало тихо, холодно и неуютно. И свет в незнакомом коридоре как назло не горел.

Но принц отринул нехорошее предчувствие и вошел в чьи-то покои.

Тьма окутала его.

Гулкая, неприятная.

Кажется, это не спальня и не гостиная.

Зал. Один из многих.

Но кромешная тьма едва ли позволяла различать детали. Принц свои руки с трудом видел.

А ещё он не любил темноту. В густых тенях ему мерещились всякие твари, когти, шевеление, оскаленные пасти.

Холодный пот выступил на загривке. Далеон попятился, собираясь позорно сбежать, но тут его со спины охватили тонкие руки.

— Это я тебя поймала, — раздался гулкий шепот.

Сердце скакнуло к горлу и заколотилось, как птица, пойманная в силки.

Далеон развернулся, узнал Люц и медленно выдохнул:

— Нельзя ж так пугать. Мстишь мне что ли? — Она хитро улыбнулась. Он крепче прижал её к груди. — Вредина.

— Мой Повелитель! — со стоном выдохнула Люция, привстала на мысочки и жадно припала к его устам.

И он ощутил их ядовитый, губительный вкус. Кисло-сладкий, терпкий и пьянящий с одного глотка. Вкус год-ши. От которого сносит крышу, подкашиваются ноги, в венах вскипает кровь, а все проблемы и оморочки сносит волной безбашенного счастья и дикого восторга. И это так упоительно, желанно до дрожи, что невозможно отстраниться, отказаться, не поддаться.

И Далеон сделал единственное, на что ещё был способен: запустил пальцы в мягкие кудри и углубил поцелуй.

Сдавленный стон.

Дрожь в каждом мускуле.

«Только не отпускай!» — его лихорадочная мольба в мыслях, шепоте, вздохе.

Колени глухо ударяются об кафель.

Тонкие девичьи пальцы алчно гладят плечи, затылок, грудь. Не выпускают. И Далеону хочется взвыть от наслаждения, но он боится оторваться от жарких и мягких губ девушки, что всё время лишь отвергает его, жалит, презирает.

Он боится, что, когда оборвётся поцелуй, снова столкнётся с омерзительной реальностью, где он своими руками убил любой намёк на её нежные чувства.

Он боится встретить отпор и ненависть.

Но Люция из сна и не думает противиться.

Сама тянется к нему, как цветочек к свету. Ластиться, как кошка к любимому хозяину. Выпивает кислород и шепчет, шепчет, шепчет: «Мой Повелитель, мой Повелитель, мой…».

Далеон задыхался. Горел от желания и плавился воском.

Это яд. Вся она. Её поцелуи.

Яд.

Ещё более опасный, коварный и ужасный, чем тот, что впрыскивала в его кровь змеюка из кубка.

Потому что яд змеи бежит по венам и останавливает сердце, а этот — травит кровь долго, мучительно, проникает в каждую клеточку, поражает кости, тянется к разуму. И, даже захватив его, — не убивает, а истязает желанием плоти и жаждой касаний, тепла, чувств. Бесконечно.

Пытка.

И даже зная всё, зная, что будет только хуже, что он пропадёт окончательно, принц продолжил упиваться тлетворным поцелуем так, словно умирал от жажды в пустыне и наконец дорвался до живительного источника.

Он больше не желал пробуждения.

Или спасения от вещего кошмара.