Варвара. Книга первая

I

Ярко-оранжевый диск светила скромно выглядывал из-за кривоватой кромки леса, осторожно лаская животворящим теплом деревенские сады.

– Кху…ар…ра…ку, – противно заорал навстречу солнцу на окраине Ольман то ли на курином, то ли на индюшачьем старый ободранный петух, выдернув на мгновение из забытья, дремавшего на переднем сиденье майора в засаленном кителе.

Густой аромат расцветающих абрикосов приятно убаюкивал не желавшего возвращаться из сладкой дремы старшего участкового, умудрившегося отключиться, пока водитель довез его из районной больницы к месту происшествия.

– Приехали, – сообщил старшина, специально резко нажав на тормоза служебного автомобиля, чтобы его пассажир наконец-то соизволил проснуться.

Майор резко открыл налитые кровью глаза, и в который раз пожалел, что не стал агрономом…

Когда оперативный дежурный позвонил ему в три часа ночи и сообщил, что необходимо срочно подниматься и ехать разбираться по обстоятельствам травмирования Васьки Вечорко, которого местные называли за глаза Танцором, Вениамин Стрибульский решил, что тот в очередной раз налакался самогонки и упал с трактора либо пьяный опять танцевал возле магазина так, что его прихватила эпилепсия.

«К врачу ее свозить, что ли?», – закончив разговор с дежуркой, подумал Вениамин, переваливаясь через натужно храпящую жену.

«Или отдать кому… в хорошие руки?», – мелькнула у него мысль, пока он рассматривал, занимавшие большую часть двухспальной кровати, телеса своей Ангелины.

Спустя несколько минут, затраченных Вениамином на составление прогнозов развития альтернативных событий и оценку возможных рисков, тот пришел к выводу, что без бабы, хоть и старой, и очень часто нудной, в хозяйстве не обойтись. Он тяжело вздохнул и, стараясь не скрипеть служебными туфлями, вышел во двор встречать дежурную машину.

Через полчаса, сидя в реанимации у больничной постели, Вениамин растерянно рассматривал истыканное пластиковыми трубками худосочное тело Васьки и лихорадочно пытался сообразить, как правильно написать на бумаге фразу без использования нецензурных слов.

Наконец-то в голове у него что-то щелкнуло, и он с облегчением вывел:

– «О том, что у меня отсутствует половой орган, я узнал только от врача».

Довольный собой Стрибульский пробежал глазами по последнему предложению и продолжил «колоть» потерпевшего, который еще не совсем отошел от наркоза.

– Кто тебе хозяйство отрезал? Баба твоя? – нахмурил брови Вениамин, повысив голос.

– Т…с…с… – тут же болотной гадюкой зашипела на него дежурная медсестра, поправляя простынь на скукоженной бабушке, сипевшей в противоположном углу палаты аппаратом искусственной вентиляции легких.

– Не помню я…я…я… – жалобно простонал Васька.

– Что случилось? Говори! – шепотом негодующе захрипел старший участковый. – Какую-то бабу в дом притащил, так тебе Валька хозяйство и обкромсала?

– Нет не она… – заскулил, иссушенный циррозом мужичок, когда-то считавшийся в Ольманах завидным женихом.

– А кто? Ты же не помнишь ничего! – увеличил децибелы Вениамин.

– Тс…с…с… – недовольно скривила злое лицо медсестра.

– Не помню я, – выдохнул бедолага. – Помню, что пил возле магазина с Петро, потом с Кучерявым, потом танцевал возле клуба, а потом… я уже в больнице.

– Васька, смотри у меня, – набычился Вениамин, поднимаясь с больничного стула. – Сядет твоя Валька за членовредительство, сядешь и ты за дачу ложных показаний, – пообещал на прощание Стрибульский, направляясь к выходу из палаты.

Теперь, сидя в машине, он с ненавистью таращился на своих подчиненных – капитана Сеньку Вайтеховича, непосредственно обслуживавшего деревню Ольманы, и младшего участкового прапорщика Храпицкого Егора, которого перевели к нему на участок из патрульной службы совсем недавно, как только тот заочно закончил Полесский университет.

Судя по доносившимся голосам, они проводили допрос с пристрастием Валентины – жены Танцора, которая, сидя на завалинке возле выцветшей желтой стены их перекошенного дома, тихонько плакала, уткнувшись лицом в свои исковерканные тяжелой многолетней работой ладони.

II

Вениамин обреченно вздохнул и, придерживая живот, вывалился из машины, оставив дверь открытой. Стараясь не шуметь, тихонечко зашел во двор и осторожно направился к коллегам.

– За что, ты, ему женилку отрезала? Говори! – сурово чеканя каждое слово, вопрошал Сенька.

– Ничего я ему не резала, – не отрывая лица от мокрых ладоней со скрюченными артрозом пальцами, отвечала женщина. – Он пришел вчера поздно вечером пьяный, как свинья, и упал в лужу за хлевом. Там и остался спать.

– А чего ты его в дом не затащила? – сменив суровый тон на сочувствие, спросил Вайтехович, играя, как обычно, в одно лицо одновременно роль и «плохого», и «хорошего» следователя. – Он же мог в той луже захлебнуться.

– И пускай! Пускай бы захлебнулся! – подняла голову Валентина, лицо которой еще сохраняло остатки поблекшей красоты. – Всю жизнь мне испоганил. Как взобрался двадцать пять лет назад на шею ко мне, так и не слазит.

– Записывай, – радостно потирая ладони, обратился капитан к прапорщику: – «Желала своему мужу смерти».

– Гхау, – неуверенно подал голос худой молодой кобелек, сидевший на цепи недалеко от хлева, завидев крадущегося Стрибульского.

– Здорово, Андреич, – обернувшись, поздоровался с ним капитан.

– Здравия желаю, – вытянулся Егор

– Что тут у вас? – откинув конспирацию, недовольно поинтересовался Вениамин.

– В отказе, – доложил Сенька. – Вся кухня и сени в крови, а она не признается.

– Орудие преступления обнаружили?

– Вот, – с гордостью достал капитан из кармана брюк прозрачный полиэтиленовый пакет с маникюрными ножничками.

– Этим она ему, что ли… чиканула? – с сомнением спросил Вениамин.

– Ничего я ему не делала, – вздохнула Валентина. Затем выдержала не большую паузу и продолжила: – Проснулась я… около трех часов ночи от шума во дворе. Смотрю – в хлеву свет горит. Подумала, что он из лужи вылез и туда спать пошел. Тут двери в сенях открываются, и он заходит белый как смерть… за мотню руками держится. Штаны мокрые насквозь… Присмотрелась – а у него между пальцев кровь просачивается. Уложила я его на лавку, портки сняла, а там все в кровищи. Я как смогла, ему там водой промыла и скорую вызвала.

– Хочешь сказать, что это не ты ему хозяйство обкорнала? – подозрительно прищурился старший участковый.

– Не я.

– А почему ножнички в крови? – принялся трясти перед ее глазами полиэтиленовым пакетиком Сенька.

– Ржавчина это, – ответила женщина. – Не знаю даже, где ты их нашел. Я их уже лет пять, как не видела. Думала, что тот аспид пропил.

– Экспертиза разберется, – пряча пакетик в карман брюк, важно надул губы Вайтехович.

– Может разберется, а может и нет, – погрозил своему подчиненному кулаком Стрибульский. – Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты ничего без понятых не трогал? И почему, ты, ножницы, если они с кровью, в полиэтилен кладешь? В коробку надо… или в бумагу, чтобы кровь не загнила.

– А я ему говорил, – заметил через плечо младший участковый Храпицкий, направляясь в хлев.

– Молчи, грамотей! – презрительно кинул ему в спину Сенька и радостно расплылся в улыбке, подзывая кого-то рукой из-за спины Вениамина.

– Вот и понятой.

Возле калитки стоял, абсолютно лишенный какой-либо растительности не только на голове, но и на лице, представитель местной «интеллигенции» и по совместительству известный сомелье суррогатного алкоголя Ковальский Павел, более известный по кличке Кучерявый.

– Иди сюда, – позвал Сенька, – понятым будешь.

Высокий худой мужик испуганно открыл рот, отрицательно замотал, изрезанной кривыми шрамами, головой и задал стрекача так, что только пыль осталась стоять столбом.

– Товарищ майор, – подал в это время голос из хлева Егор. – Я кое-что нашел.

Разгоняя деловито прогуливающихся по двору индюков, Вениамин в сопровождении Вайтеховича направился в хлев, где их взору предстала залитая кровью колодка с воткнутым в нее окровавленным топором.

– Я думаю, что это он сделал сам, находясь в состоянии метаалкогольного психоза, из-за психотических осложнений, вызванных длительным приемом алкоголя. Считаю, что он был в состоянии делирия, – счел нужным сообщить свое мнение молодой участковый.

– Чего? – презрительно выкатил глаза капитан, считавший прапорщика выскочкой. – Ты себя слышал?

– Это белая горячка, – ни сколько не смутившись, ответил Храпицкий. – Мы это в университете проходили.

– Возможно, он и прав, – поддержал прапорщика Стрибульский, приглядываясь к брызгам крови на рукоятке топора. – Тогда ищите, где он свое хозяйство выкинул. Без него не получится материал списать.

Направив водителя в помощь Вайтеховичу и Храпицкому, Вениамин, сидя в машине, наблюдал за тем, как его коллеги медленно ходят по двору среди курлыкающих индюков, осматривая каждый сантиметр земли, и невольно представлял себя на месте Васьки.

Такие мысли роились у него неспроста…

Ангелина, которой его недруги исправно доносили о его периодических вылазках «налево», не раз обещала ему отрезать его гордость и выкинуть на съедение свиньям или собаке.

Тут взгляд старшего участкового случайно упал на подозрительно скалящегося пса, который, радостно виляя хвостом, с интересом наблюдал за ползающими на карачках представителями закона.

Только Стрибульского озарила догадка о местонахождении утраченной Васькой плоти, как небо со стороны Ольманских болот в сопровождении глухого хлопка осветила яркая вспышка, затмив на мгновение солнце, которое уже успело полностью выбраться из-за горизонта…