Вечер баек на Новый Год

Бесплатные переводы в нашей библиотеке:

BAR "EXTREME HORROR" 18+

https://vk.com/club149945915

или на сайте:

"Экстремальное Чтиво"

http://extremereading.ru

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ. НЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ.

Здесь присутствуют элементы жестокости и садизма, которые должен читать только опытный читатель экстремальных ужасов. Это не какой-то фальшивый отказ от ответственности, чтобы привлечь читателей. Если вас легко шокировать или оскорбить, пожалуйста, выберите другую книгу для чтения.

Баррель ЭXтрима. Бочка #2: "Вечер баек на Новый Год"

Добрый новогодний вечер, мой дорогой друг! И снова приветствую тебя в нашем уютном баре "EXTREME HORROR". Я не помню, тебе же есть восемнадцать?

Да-да, снова ты про "какое-то стрёмное заведение", но ты ведь вернулся, не так ли? Или просто надоело блевать на корпоративе? Ладно-ладно, ценю. Напитки за счет заведения. Да и на улице сейчас погода не фонтан, согреться тебе не помешает.

Присаживайся давай за барную стойку. Эй! Только не на этот стул!!! Не... Не из-за стремных сталагмитов. Тут реднеки соревновались - у кого кончун летит дальше, а ведерко для льда... Вообщем, угадай где оно стояло? Сюда садись. Я лично кровь оттер после рождественской поножовщины. Рождество - оно такое... Страсти кипят по-полной. Кстати, вот тебе первый коктейль, и начну я с шокирующей истории про страсти... Нет, не про Христовы... Страсти Робертсонов будут покруче...

Я не знаю ни одной истории о настоящем рождественском чуде, но, раз уж вы спросили, я должен сказать, что ближе всего к этому был случай, когда Гарри Мэйтленд встретил мистера и миссис Робертсон в вечернюю смену в магазине "Все для дома" пару лет назад.

Вы слышали о так называемой "Рождественской войне"? Что ж, Эрик и Джин Робертсон бились за Рождество на передовой еще до того, как были проведены границы. С первого дня после Дня Благодарения и до самого Нового года они вели шокирующую и внушающую благоговейный трепет благотворительную кампанию, расхаживая по улицам и распевая гимны и скандируя "Счастливого Рождества" практически всем, кто встречался им по пути. Не "Веселых праздников", о нет. Никогда. Эрик и Джин были людьми типа "вернем Христа в Рождество". Если пожелаете им "Веселых праздников", вас окинут презрительным взглядом и сделают про себя отметку о том, чтобы вычеркнуть вас из своего списка "послушных" на следующий год.

И да поможет вам Бог, если вы пожелаете им "Счастливой Хануки".

Эти люди ели, гадили и спали Иисусом – и не только по воскресеньям, когда преподобный Дэвис передавал тарелку для сбора пожертвований. Поэтому, когда им встретился атеист в тот день, когда верная любовь подарила мне трех французских куриц и куропатку на грушевом дереве[1] – то есть 28 декабря – Робертсоны поняли, что небольшое "рождественское приветствие" - это в порядке вещей.

Они наткнулись на Гарри в хозяйственном магазине как раз перед закрытием. "Время пить пиво" для Гарри, если последние несколько посетителей не задержатся. Это был адский день – как и все рождественские праздники для Гарри – и он не собирался потакать их библейским безумствам.

В 21:05 Робертсоны наконец собрали свои покупки у прилавка, проигнорировав оба объявления, что магазин закрывается. Гарри неохотно взглянул на нейлоновую веревку, рулоны клейкой ленты и пластиковую пленку... И не смог не спросить:

- Планируете горячую ночку, а?

Мистер и миссис Робертсон только моргнули, глядя на него.

- Я просто пошутил, - пробормотал Гарри. - Ну знаете, из-за... - oн пожал плечами, поняв, что не дождется ответа. - Не берите в голову.

Он пробил их странную покупку, не проронив ни слова, пока парочка не бросила ему в лицо свое стандартное "Счастливого Рождества".

- Сегодня не Рождество, - огрызнулся он, и это было худшее, что он мог сказать в тот момент. - Рождество было три дня назад.

Мистер и миссис Робертсон посмотрели на него с подозрением, словно он признался, что исповедует одну из тех странных религий, адепты которых общаются со змеями или поклоняются своим предкам. Они выхватили свою сумку из рук Гарри и выскочили на улицу.

- Спокойной ночи, - крикнул им вслед Гарри с сарказмом.

Когда дверь захлопнулась, он начал считать кассу.

В 21:38 Гарри наконец запер входную дверь и закрыл защитную решетку. Когда он подошел к велосипедным стойкам, он заметил универсал, стоявший в дальнем конце темной, в остальном пустой стоянки. Кто-то незаконно припарковался на ночь. Если бы он заметил это до того, как закрыл магазин, он мог бы позвонить в полицию и вызвать эвакуатор.

Теперь было уже слишком поздно для этого. У Гарри были свои дела. Он ездил на работу на велосипеде, но недавно выпало добрых несколько дюймов снега, и ему нужно было пройти пешком через весь город до "Бараньей Головы". Тяжелый день Гарри хотел закончить крепкой выпивкой. Он планировал пропустить несколько кружек с Марианной, его любимой барменшей – она уволилась через несколько недель после рассматриваемого инцидента, возомнив себя актрисой, - прежде чем он начнет новый день.

Гарри нравилось темное пиво, такое густое, что в стакане практически была еда, а не напиток. Просто идеально для тех случаев, когда ты ничего не ел с обеда и хотел напиться. Такое пиво в большинстве случаев подходило Гарри Мэйтленду по всем статьям. В хозяйственном магазине ему платили недостаточно хорошо, чтобы хватало на еду и выпивку, и он никогда не был тем парнем, таскающим все это в коричневой сумке.

Присев на корточки в темноте под разбитым уличным фонарем, Гарри сунул руку в карман джинсов за ключами от велосипедного замка. Он вытащил их и вслепую ткнул одним из дубликатов в замочную скважину.

Не та дырка, - подумал он, подражая тому, как его последняя бывшая дразнила его, пока он шарил под простынями.

Гарри, возможно, рассмеялся бы, если бы визг шин не напугал его.

Он бросил ключи на землю и провел напряженное мгновение, просеивая снег в темноте, прежде чем заметил, что стойки для велосипедов и кирпичная стена перед ним значительно посветлели, пока он возился.

Когда он, наконец, понял, что к нему приближается машина, любопытство заставило его обернуться, вместо того чтобы убраться с ее пути.

За ветровым стеклом фургона он увидел мистера и миссис Робертсон с одинаковыми нимбами купольного света, и в их глазах светилась свирепая решимость. Мгновение спустя яркий белый свет фар скрыл их из поля зрения Гарри.

Когда покрытая ржавчиной решетка врезалась в его шлем, Гарри погрузился в черноту.

- ...в нашем списке непослушных, - услышал Гарри слова миссис Робертсон, когда мир вокруг него вновь стал четким.

При других обстоятельствах то, что он увидел той ночью в логове Робертсонов, могло бы наполнить его ностальгией. Стены были украшены мишурой и остролистом, с каменного камина свисали чулки, в камине потрескивало пламя. На столешнице с зеленой бахромой стояла тарелка с аккуратно покрытыми глазурью пряниками и сахарным печеньем, рядом стояли хрустальное блюдо, наполненное сосновыми шишками и ароматным попурри, и три позолоченных свечи в полированных серебряных подсвечниках, по одной – как мог догадаться Гарри – для Отца, Сына и Святого Духа. В проигрывателе крутилась пластинка "Радуйся, мир", а мистер и миссис Робертсон сидели по-турецки на ковре, заворачивая подарки и помещая их под гигантское пластиковое дерево, удерживаемое вертикально проволокой, прикрепленной к стене у потолка. На кроне дерева криво стоял пластмассовый ангел, молитвенно сложив крошечные ручки.

Казалось, Гарри заснул в канун Рождества во время Своей Замечательной Жизни и проснулся, обнаружив, что его родители не уложили его в постель, и он мог наблюдать – если бы притворялся, что все еще спит, - как они кладут подарки от Святого Николая под искусственную елку.

То есть если не считать боли. Боль не позволила ему предаться ностальгии.

Изо всех сил пытаясь пошевелить конечностями, Гарри попытался посмотреть вниз, но что-то сдавило его голову у шеи. Он смутно вспомнил мистера Робертсона, шлепнувшего рулон клейкой ленты на стойку и, наконец, Гарри по-настоящему ужаснулся своему затруднительному положению.

- Что за хрень? Почему я не могу пошевелиться?

Оглянувшись через плечо, мистер Робертсон резко встал, выглядя одновременно встревоженным и довольным, одетый в нелепый рождественский джемпер с воротником, выглядывающим из-за выреза. Мужчина улыбнулся.

- Ты очнулся. Добро пожаловать в нашу скромную обитель.

Его жена выглядела так, словно только что вышла из телевизионного шоу 50-х годов - в клетчатом платье на пуговицах с бежевыми нейлоновыми чулками, жемчугом и простым белым фартуком. Миссис Робертсон взяла с кофейного столика хрустальный бокал и графин, наполненный сливочно-желто-белой жидкостью.

- Не хотите ли немного гоголя-моголя?

- Нет, я не хочу... - Гарри вспомнил, что ему необязательно культурно себя вести. - Что вы со мной сделали?

Джин Робертсон поставила графин и одарила его жалостливой улыбкой.

- Расслабьтесь, мистер Мэйтленд. Вам дали сильное успокоительное, но вы очень тяжело ранены. Бороться не в ваших интересах.

Эрик озабоченно посмотрел на жену.

- Ты не думаешь, что я ударил его слишком сильно?

Она резко ответила:

- С ним все будет в порядке.

- Что, если он парализован?

- Он не парализован, Эрик. Вы парализованы, мистер Мэйтленд?

- Я не... - Гарри проглотил комок в горле. - Почему вы делаете это со мной?

- Вы верите в Бога?

Гарри рассмеялся, несмотря на обстоятельства. Ничего не мог с собой поделать, правда.

- Так вот в чем дело? Вы - гребаные психи...

Миссис Робертсон сунула изящную руку в карман своего фартука и вытащила тусклый черный револьвер.

- Ту-ту, мистер Мэйтленд. Бог все слышит.

- Да? Ну что ж, Бог может отсосать мой гребаный член!

Скривив лицо, как будто лимона откусил, мистер Робертсон успокаивающе положил руку на плечо своей жены. Губы миссис Робертсон изогнулись в презрительной усмешке, когда она направила пистолет на Гарри.

- Я не хочу стрелять в вас, мистер Мэйтленд, - сказала она. - Но я не могу позволить вам говорить такие обидные вещи о нашем Господе и Спасителе в этом доме.

Мистер Робертсон опустил руку.

- Он никогда не поверит, Джин.

- Он поверит, Эрик. Разве Фома не поверил, когда Иисус позволил ему прикоснуться к Своей ране?

- Что, мать вашу, здесь происходит? - спросил Гарри у своих хозяев.

- Я рада, что вы спросили, - миссис Робертсон улыбнулась, как учитель внимательному ученику. - Много лет назад мы с Эриком пришли к пониманию, что такой человек, как вы – атеист – никогда по-настоящему не оценит боль, которую Иисус испытал за наши грехи... не страдая сам. И вы будете страдать сегодня вечером, мистер Мэйтленд. Вы будете сильно страдать.

Песня закончилась, и игла поднялась с пластинки.

Гарри закричал.

В ту же секунду миссис Робертсон выстрелила из револьвера в потолок. Пуля пробила дыру в штукатурке над головой Гарри, и хлопья штукатурной пыли, словно снег, упали ему на лицо и грудь.

- Никто тебя не услышит, - сказал мистер Робертсон, убирая старый 78-й. - Наш ближайший сосед находится в полумиле по прямой.

- Здесь только мы трое и Бог, - согласилась миссис Робертсон с торжественным кивком. - И если Он проигнорировал крики Своего единородного Сына, я очень сомневаюсь, что Он вмешается ради вас. Следующая пуля войдет вам в грудь, - добавила она как бы между прочим.

Гарри не сомневался в искренности этой женщины. Эти люди - сумасшедшие. Они помешались на Иисусе. И если все, чего они хотели, это чтобы он поверил в их Злого Человека в Небе, он без колебаний навешает им лапши на уши, чтобы спасти свою атеистскую задницу.

Сегодня вечером ни одного еретика не сожгут на костре.

- Хорошо, - сказал Гарри, изо всех сил стараясь казаться спокойным. - Хорошо, послушайте. Я просто притворялся, хорошо? - oн сморгнул каплю пота с глаза. - Я люблю Иисуса. Иисус – мой чувак, ясно? Теперь я могу идти? Вы ведь этого хотите, да?

Новая мелодия началась с фанфар и кавалерийских барабанов. Хор запел "Вперед, христианские солдаты", и мистер Робертсон вернулся к своей жене. Они взяли друг друга за руки и блаженно улыбнулись Гарри сверху вниз.

- Господи Иисусе, - выдохнул Гарри, и у него застучали зубы. - Вы - сумасшедшие.

Мистер Робертсон подошел к креслу и сорвал ленту с шеи Гарри.

Гарри снова закричал. Ему показалось, что первые три слоя кожи оторвались вместе с лентой, и он не удивился бы, обнаружив, что у него идет кровь.

Боль прошла, и он посмотрел на себя, на свои руки, несколько раз приклеенные скотчем к темным подлокотникам из благородного дерева того, что для неопытного глаза Гарри выглядело как антикварный стул, с плюшевой красной тканью и пуговицами. Он решил, что если не сможет разорвать скотч, то, возможно, сумеет сломать сам стул.

Но только если миссис Робертсон будет безоружна.

Когда он увидел, что лежало слева от кофейного столика и дивана под прозрачной пластиковой крышкой, вся надежда на побег улетучилась, и Гарри начал неудержимо дрожать.

Две деревянные доски размером четыре на четыре дюйма, тщательно обработанные, лежали на ковре у обеденного стола, скрепленные вместе, образуя грубое распятие. У его подножия лежали молоток и железнодорожные шипы, а также два куска колючей проволоки.

И хотя Гарри был атеистом, он видел сцены пыток из "Страстей Христовыx" в интернете.

Он знал, что будет дальше.

- Люди, идущие в темноте, увидят великий свет, - благоговейно произнесла миссис Робертсон, прижимая пистолет обеими руками к груди, словно верующий, сжимающий Хорошую Книгу.

Мистер Робертсон подошел к очагу и вытащил из подставки для инструментов железную кочергу. Он взвесил ее в руке и вернулся к Гарри.

- К сожалению, нам придется отказаться от традиционной порки у римских распятий, - сказал мужчина, обходя Гарри сзади. - Мы хотели, чтобы твой опыт был как можно более аутентичным, но, понятное дело, мы не могли зайти в один из этих ужасных магазинов...

Миссис Робертсон покачала головой, уставившись в пол.

- ...и мы не могли допустить, чтобы почтальон подумал, что мы заказали плетки онлайн, - серьезным тоном продолжил мистер Робертсон. - Так что... нам придется довольствоваться тем, что есть.

- Нет! - закричал Гарри, рванувшись вперед, отчаянно пытаясь увернуться от мужчины. - Вы не можете так поступить со мной! Подставь другую щеку! Это сказал Иисус, да? Да?!!

Он поискал в глазах женщины пощады. Миссис Робертсон одарила Гарри еще одной жалостливой улыбкой, и кочерга опустилась ему на спину.

Холодный твердый металл рассек кожу и сломал кость под ней. Крик Гарри разорвал его горло, и вкус крови заставил желудок взбунтоваться. Когда боль наконец утихла, он поймал себя на том, что благодарит Бога за то, что мистер Робертсон не сунул кочергу в огонь, чтобы разогреть ее, и осознание того, что он сделал, поразило его так же глубоко, как кочерга вошла в его плоть.

- Я все осознал! – закричал Гарри, когда хор заполнил комнату. – Не бывает атеистов в окопах под огнем! Вот что это такое, да? Что ж, вы победили! Слава, слава! Аллилуйя, я верую! - крикнул он и воздел бы руки к небесам в притворном ликовании, если бы они не были приклеены скотчем к стулу.

Уголки улыбки миссис Робертсон с сомнением опустились.

- Я же говорил тебе, Джин, - сказал мистер Робертсон.

Гарри обернулся настолько, насколько мог.

- Заткнись на хрен, Эрик. Ты хочешь, чтобы я помолился? Я буду молиться. Пожалуйста... - oн изобразил раскатистую пародию на голос проповедника. - Боже, пожалуйста... Прости мои греховные поступки! Избавь меня от жезла твоих праведных последователей! Я не ведал, что я творю, понимаете? Теперь я это знаю!

Миссис Робертсон кивнула в сторону мужа.

Гарри услышал свист кочерги за секунду до того, как она треснула по его ребрам. Воздух катапультировался из его легких, и он сгорбился, рыдая и всхлипывая, а по его бедру потекла струйка крови.

- Пожалуйста... - каждый вдох казался ему копьем, пронзающим легкие. - ...я умоляю, пожалуйста, прекрати.

- Тот, кто начал в тебе хорошую работу, завершит ее в день Иисуса Христа, - сказала миссис Робертсон и снова кивнула мужу.

- Что это значит? - воскликнул Гарри. - Я даже не знаю, что это...

Кочерга опустилась на его полностью обнаженную спину, и боль была такой интенсивной, что он выблевал куски куриных ножек и картофеля фри, не переваренные с обеда.

- Почему ты не хочешь остановиться?

- Вы все еще не понимаете, мистер Мэйтленд, - сказала женщина, покачав головой. - Мы делаем это не для того, чтобы причинить вам боль. Мы делаем это, чтобы спасти вас.

Гарри заплакал.

Мистер Робертсон ударил его еще три раза, прежде чем Гарри потерял сознание.

Благодарю, Господи, за твои маленькие милости.

Когда он снова открыл глаза, Гарри лежал на спине. Даже сквозь боль он понял, что они распяли его на самодельном распятии. Из проигрывателя доносилась песня "Маленький барабанщик", и мистер Робертсон стоял на коленях, привязывая левое запястье Гарри к горизонтальной доске. Гарри понял, что не смог бы пошевелить руками, даже если бы они не были связаны. Он не был уверен, было ли это из-за успокоительного или травмы таза и спины парализовали его ниже шеи, но он знал, что его мучители намеревались вбить гвозди в его руки и ноги и оставить его висеть на их самодельном кресте, пока он не умрет.

Умолять бесполезно. Если Гарри во что-то и верил, так только в это. Эти два сумасшедших не сдадутся. Он не видел милосердия в их глазах, только пыл старой религии.

Страсти Робертсонов, - подумал он.

С уголков губ Гарри закапала кровь, когда он засмеялся.

Эрик Робертсон странно посмотрел на Гарри, поднимая молоток и шипы. Держа инструменты в руке, мужчина взглянул на свою жену. По выражению его лица Гарри не мог понять, это был ободряющий взгляд или надежда, что она положит конец этому безумию, прежде чем оно зайдет слишком далеко. Миссис Робертсон была вне поля зрения Гарри. Но ему не нужно было видеть ее, чтобы понять, что она снова кивнула.

Мистер Робертсон упер узкий конец шипа в мякоть левой ладони Гарри и занес над ней молоток для удара.

В ушах Гарри взорвался звук, похожий на звон церковного колокола. Металл раскалывал плоть и разделял кости, как расступающееся Красное море. Мучительный крик Гарри непреднамеренно слился с хором голосов из проигрывателя. Мистер Робертсон бормотал в такт музыке, и когда он снова ударил по шипу, это было синхронно со звоном их колокола.

Гарри наивно полагал, что второй удар будет менее болезненным. Но это было не так. Запястье содержит восемь костей, и они разделились еще сильнее, когда шип вошел внутрь, вытянувшись наружу так, что его рука, казалось, могла разойтись по бокам.

При третьем ударе Робертсон ударил себя по большому пальцу.

С судорожным вдохом мужчина поднес поврежденный палец ко рту и пососал его. Гарри сумел слабо рассмеяться сквозь слезы.

- Дай я закончу, ты, большой ребенок, - огрызнулась миссис Робертсон, как будто разговаривала с ребенком.

Сквозь пелену слез Гарри увидел, как миссис Робертсон опустилась на колени рядом с ним и выхватила молоток у своего мужа. Он мельком увидел бежевые атласные трусики между ее бедер, и в какой-то далекой, безболезненной галактике Гарри почувствовал прилив возбуждения.

Последнее искушение Гарри, - подумал он. - Боже, я действительно отправлюсь в ад.

Миссис Робертсон поймала его взгляд и неодобрительно прищелкнула языком. Но, не теряя времени, вытащила второй шип, одернув платье.

И пока она вбивала последний шип – боль вздувалась волдырями на его руке с каждым последующим ударом – Гарри сосредоточил то немногое, что у него оставалось, на мерцающей ткани между ее ног, представляя, как он вбивает железнодорожные шипы в нежные, пушистые складки ее интимных мест, прежде чем раздавить молотком яички ее мужа.

Когда работа была закончена и хор запел "Храни вас Бог, веселые господа", мистер и миссис Робертсон взвалили перекладину на плечи и потащили Гарри и его распятие к кухонной двери, где они прислонили его к арке.

И вот случилось так, что Гарри Мэйтленд, атеист, плохой парень, работник хозяйственного магазина и алкоголик, работающий неполный рабочий день, был распят в 2015 году от Рождества Христова.

Повиснув на руках, он почувствовал, как сжались его легкие. Он едва мог перевести дух. Кровь сочилась из его ран и капала на ковер. Они сделали ему подставку для ног, но в этом было мало утешения или радости.

Он не раскается.

Он не примет Иисуса как своего Господа и личного Спасителя.

Он не позволит Робертсонам сломать его.

Глядя на дело своих рук с одобрительной улыбкой, Робертсоны взялись за руки, и сквозь агонию Гарри подумал, была ли их небольшая страсть попыткой спасти его жалкую душу или это был с самого начала предлог замучить человека до смерти.

Пока они наблюдали за своим жертвенным агнцем в поисках признаков того, что он преисполнился Святым Духом, Гарри обнаружил, что изучает ангела на вершине рождественской елки, установленного под странным углом, и думает о том, как слова "угол" и "ангел" похожи, задаваясь вопросом, имеет ли это сходство более глубокий смысл.

Он заметил, что верхушка дерева согнулась под тем же углом, проволока туго натянулась.

- Вы забыли... терновый венец, - выдохнул он и усмехнулся, когда рождественское благоговение сошло с их более святых, чем у него, лиц.

Нестройный звон прервал "Тихую ночь". Через мгновение маленький металлический предмет ударился о стену позади головы Гарри, и дерево накренилось вперед, пронзив ангелом воздух. Лампочки и украшения посыпались на пол.

И Гарри повернулся навстречу своей неминуемой гибели, а не отпрыгнул с пути приближающейся смерти, Робертсоны резко обернулись, когда дерево приземлилось в очаг и его охватило пламя.

Следующими загорелись нейлоновые чулки миссис Робертсон. Она упала на ковер и начала кататься по полу, но огонь перекинулся на ее платье, ковер, красно-зеленую скатерть, в то время как мистер Робертсон в ужасе уставился вниз, казалось бы, неподвижный.

Пока миссис Робертсон корчилась на ковре, завыла пожарная сигнализация. Лампочки лопались, как попкорн. Украшения и пластиковые иглы капали в черную лужу на полу. Пластинку заело, и голоса хора стали призрачными и сюрреалистичными.

Сернистый запах горящих волос миссис Робертсон уже заполнил ноздри Гарри. Ее поджаривающаяся плоть пахла чем-то вроде горелой свинины и медным ароматом пузырящейся крови. В сочетании с отвратительным запахом горящего пластика это должно было вызвать у Гарри тошноту.

Вместо этого он улыбнулся.

Как можно спокойнее мистер Робертсон наклонился, чтобы поднять револьвер с кофейного столика. Он повернулся спиной, но Гарри услышал, как мужчина попросил у Бога прощения, прежде чем выстрелить в голову своей жены.

Женщина замерла.

Мистер Робертсон поднял руку и сунул пистолет себе в рот.

Осознав, что он находится на прямой линии огня, если пуля пройдет сквозь череп мистера Робертсона, Гарри попытался пошевелить головой. Он не мог и вместо этого закрыл глаза, ожидая конца.

Раздался второй выстрел. Горячая кровь ударила Гарри в лицо, как брызги святой воды на новорожденного младенца. Он услышал глухой удар тела мистера Робертсона об пол. Не в силах поверить, что выжил, когда он наконец осмелился открыть глаза, огонь уже начал тлеть.

Мистер и миссис Робертсон были мертвы. Или если не мертвы, то слегка поджарены.

Он был спасен.

Спасен шипом.

И он должен был задаться вопросом, было ли совпадением, что шипы едва не убили его, но один шип спас ему жизнь.

Вы больше не увидите Гарри Мэйтленда в "Бараньей Голове". Гарри больше не приходит сюда с тех пор, как нашел Бога, той ночью в доме Робертсонов.

Видите ли, пожарная сигнализация была подключена к домашней системе мониторинга Робертсонов. Когда раздался голос агента по обслуживанию клиентов, Гарри показалось, что он слышит голос Бога. Но это был не Бог, это был человек по имени Джим из службы внутренней безопасности.

Теперь я должен спросить вас, считаете ли вы, что то, что случилось с Гарри Мэйтлендом в ночь на 28 декабря 2015 года, было случайностью? Или это было "божественное вмешательство"?

Вы бы назвали это "рождественским чудом"?

Черт возьми, не спрашивайте меня.

Но вы должны подумать, что если Бог был там, чтобы спасти его, то разве Бог не позволил Робертсонам сперва похитить его? И если Бог подвергает кого-либо таким пыткам только для того, чтобы преподать ему урок, то какому, черт возьми, больному, развратному садисту мы молились все эти годы?

Не такому Богу, перед которым я хотел бы предстать в ожидании суда, это уж точно, черт возьми.

Перевод: Александра Сойка

"Бухгалтерский учет Вальдеза", чем я могу вам помочь? - oн ответил на звонок своим фальшивым, жалким рабочим голосом.

Он ненавидел этот голос. Это был голос целующегося в задницу. Не было лучшего способа признать поражение и в то же время полностью расширить возможности тех, кто слушает на другом конце. Это было весело и приятно слышать... но не ему. От таких слов ему захотелось подбежать к ближайшему окну и выпрыгнуть лебедем вниз, на тротуар; разбрызгать свою тупую гребаную голову по всей улице внизу.

- Да, я получил этот счет по почте из общественной больницы Колдвелла. Здесь в счете указано, что я должен тысячу двадцать три доллара. Мой вопрос следующий: вы в своем, блядь, уме?

Вот к чему свелась его жизнь. Все отличия в средней школе, отсутствие судимостей и высшее образование в довершение всего; и теперь это была его жизнь. Он очнулся от беспокойного сна, выпил дешевый растворимый кофе и проглотил пустые калории. Он выехал из Хикори, места, которое чем-то напоминало современное существование (по крайней мере, там был "Старбакс"), и направился в маленькую дыру под названием "Бухгалтерский учет Вальдеза". Этот город был спермой из члена деревенщины, которая капала вниз, когда он вытаскивал его из своей овечьей задницы. Это был захолустный рай, и ему постоянно приходилось сталкиваться с их словесными, неразумными нападками.

- Позвольте мне разобраться в этом, сэр, - oн ввел данные в компьютерную базу данных. - Здесь указано, что вас лечили от пореза большого пальца левой руки.

- Вы, ребята, сделали мне укол и наложили пластырь. Как, черт возьми, это может стоить тысячу двадцать три доллара? Как насчет того, чтобы я разорвал тебе горло?

И это продолжалось изо дня в день. Такова была его судьба в жизни, он был столбом для битья. Он был сукиным сыном. Скотт Блейки не был коллектором долгов; он был отдушиной для общества.

Ваша жизнь отстой, и вам нужно на кого-то накричать? Позвонитe не кому иному, как Скотту Блейки. Позвоните сейчас, и в течение ограниченного времени вы cможете развязать словесную атаку. Чем больше вы его унижаете, тем лучше вы себя чувствуете. Позвоните сегодня, прежде чем истечет это ограниченное по времени предложение, и мистер Блейки возьмет свой 9-миллиметровый пистолет и вышибет себе гребаные мозги!

Все это было игрой в ожидание до пяти часов. Как только наступало пять, он сваливал и направлялся к своей дерьмовой "Хонде Аккорд" 1993 года выпуска. Он сидел внутри и сжимал руль. Пластиковые улыбки проскакивали мимо него, чтобы продолжить свое бездушное существование в пластиковом американском обществе. Он будет играть свою роль и махать рукой. Он чертовски ненавидел своих коллег, но это было нормально, говорил он себе... он собирался навестить Каппи.

Каппи был торговцем грязью. Он был не просто торговцем грязью, он был гребаным мессией этого. Он работал прямо рядом с баптистской церковью. Все это было поэтично и красиво. Искупление продавалось прямо рядом с самой дикой порнографией в мире. Приходите помолиться Иисусу и по дороге домой возьмите выпуск "Подростковых Пёзд" за этот месяц.

Ищите трансвеститов-карликов с гигантскими членами? Они у Каппи!

Доминирующие толстые женщины, сидящие на лицаx... Они у Каппи!

Kрэковые шлюхи, отсасывающие за дозу... Они у Каппи!

У него есть все: от зоофилии до педофилии, до журналов о некрофилии, роликов со скатoм и фильмов о пытках гениталий. Если Каппи это не продаст, то он ни хрена не стоит.

Вы когда-нибудь видели женские половые губы, прибитые гвоздями к деревянной доске? Как насчет покрытых дерьмом карликов, которые кончают на лицо восьмидесятилетней женщине? Когда-нибудь видели, чтобы шлюха-наркоманка проглотила галлон[2] ослиной спермы. Нет? Ну что ж, идитe к Каппи, потому что у него это есть.

Он видел все это. Скотт подвергал себя воздействию всех развратных сексуальных фетишей на земле. Некоторые воздействовали на него, другие - нет, но недавно он столкнулся с проблемой. На самом деле это был скорее кризис. Дело в том, что сама ткань, которая скрепляла этот извращенный маленький мир, была готова разорваться. Старые славные дни волнения и возбуждения уходили в прошлое. Он больше не чувствовал искры от взгляда на запретные миры. Он терял остроту ощущений. Это начинало напоминать его работу... рутину.

Острые ощущения - это все, что у него было. Без острых ощущений он сошел бы с ума в мире обыденного. Он бы рухнул в скучном человеке, которым он был, осознал, насколько его жизнь действительно отстойна, и получил пулю в череп.

Ему... нужно было больше. Если Каппи не cможет помочь, он знал, что ему конец.

Магазин был скрыт, в него можно было попасть через боковой вход под старым антикварным магазином. В атмосфере низкой освещенности тянулись ряды вещей, от которого среднестатистического Джо стошнило бы. Здесь копались люди всех мастей. Он видел сексуальных преступников, строителей, врачей, дантистов и даже священников. В таких местах существовало неписаное правило: никто не разговаривает. Рассказать независимым от порно или заговорить c порно-зависимыми наркоманами о своих пристрастиях - означало бы получить бан на подпольную порнографию. Это было достаточным наказанием, потому что среднестатистический любитель порно не сможет найти много мест, чтобы получить свои DVD порно с трупами.

Каппи был жирным, засаленным старым еврейским стереотипом. Много лет назад, когда из-за кокаина у него возникли проблемы, он отправился из Йонкерса в Северную Каролину. Он решил открыть магазин и обнаружил, что на юге так много спроса, что ему не нужно было возвращаться в Нью-Йорк.

- Скотти, братан, как ты поживаешь? - спросил он с фальшивым видом.

Каппи был Санта-Клаусом порно-подполья.

- Свалил с работы... Не помешало бы что-нибудь новенькое.

- Ну, у меня есть хорошая 8-миллиметровая катушка с местной девушкой, которую изнасиловали парни с фермы.

- Э... ищу что-то новое.

- Я понимаю; порно с изнасилованием больше не вставляет. Что тебе нужно, так это новый путь для исследования. Тебя интересуют дети? У меня есть пара журналов с маленькими девочками и мальчиками. Душевные поцелуи и... э-э... ты знаешь, что еще. Если они слишком юные, то у меня также есть подростковые штучки-дрючки. Не совсем дети, но и не совсем подростки.

- Нет, я никогда не пёрся от педофилии. Честно говоря, меня тошнит от этого.

Это явно обидело Каппи, который бросил предупреждающий взгляд на Скотта. Каппи показалось, что Скотт забыл первое правило порно-подполья: не осуждай чужой фетиш.

- Говорит чел, который смотрит ролики об изнасилованиях; каждому свое, я полагаю. Ну, у меня есть свежая катушка некрофилии, но она 16 мм, - oн посмотрел вниз, размышляя. Внезапно он вскочил от возбуждения. - О, у меня есть отличная видеозапись, на которой женщина трахается с какой-то обезьяной. Ты должен увидеть, что за хуйня на этой штуке... Hастоящее больное дерьмо. Держу пари, онa разорвалa эту сучку на части.

- Нет... Думаю, что исчерпал все свои возможности, Каппи. Я думаю, что исследовал все порно, какое только мог. Думаю, что пришло время двигаться дальше; найти следующую большую вещь.

Каппи разочарованно посмотрел на своего постоянного клиента, но он понимал его боль. Это случалось с ним раз или два.

- Нет, не говори так. Я уверен, что старый добрый Каппи сможет что-нибудь раскопать. Подожди минутку.

Его глаза расширились, когда он бросился к ящику в задней части помещения. Скотт последовал за ним, чувствуя, как растет его любопытство, но особой надежды у него не было.

- Это здесь. Я знаю... Bот!

Каппи вытащил из коробки книгу в кожаном переплете. Она была красной, древней и грязной на вид. Скотт даже не мог понять, как эта книга не рассыпалась в его руках. Он поднес еe ко рту и сдул тонкий слой грязи. На обложке был странный символ, состоящий из линий и стрелок.

- Что это, черт возьми, такое? Я не увлекаюсь эротикой; сексуальные романы не возбуждают меня.

- Это не эротика, это гнилая эротика. Это отвратительное произведение искусства, датируемое 1430-ми годами... или еще каким-то дерьмом. Его написал какой-то колдун. Это гримуар для сексуального удовлетворения.

- Магия секса? Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Ты даже не знаешь, кто это написал.

- Послушай, чувак, я торговец порнографией, а не оккультист, - Каппи наклонился, его глаза блуждали, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. - Это какое-то серьезное дерьмо. Я не лгу тебе.

- Что это, черт возьми, такое?

- Tы когда-нибудь слышал о Попо Бавe?

- Нет, что это, блядь, такое? Звучит как персонаж мультфильма.

- Вряд ли; это демон суахили, известный своим сексуальным насилием. Он был известен тем, что насиловал как мужчин, так и женщин. Попо Бава - сексуальный демон, и в этой книге говорится о другом сексуальном демоне; женщине, известной просто как Оза. Она - прекрасная гниющая шлюха. Она придет к тебе и трахнет тебя, заново изобретет то, что ты определяешь как секс. Это, мой давний друг, вершина. Не отказывайся от порно, не попробовав сначала это.

- Ты серьезно? Послушай, чувак, я не верю в это дерьмо. Если у тебя нет хороших фильмов о трахе или журналов с изнасилованиями, которые ты можешь предложить, я, пожалуй, просто пойду.

- Я говорю тебе по опыту, Скотт, - Каппи протянул свою пухлую маленькую ручку и схватил Скотта за руку. Его глаза были дикими, когда он пристально посмотрел на него. - Я выполнил ритуал.

- Ты сделал это? - спросил он, отчаянно стараясь не закатывать глаза.

- Я приглашаю тебя присоединиться ко мне во время ритуала. Если ничего не случится, ты можешь списать меня со счетов как сумасшедшего... Но если я прав?

- Если ты прав, я трахну демона?

- Чувак, я знаю, что это какое-то сумасшедшее дерьмо, которое нужно проглотить; видеть - значит верить.

Он должен был признать, что Каппи был продавцом, и он его уговорил. Он на самом деле не верил, но думал, что должно быть что-то, если он готов пройти через все это.

- Ладно, давай трахнем демона. Что мне нужно взять с собой? Смазку, нижнее белье, фаллоимитаторы; помоги мне, чувак, я никогда не трахал огненную "киску".

- Послушай себя, ты, ублюдок. Я здесь пытаюсь помочь, и все, что ты можешь сделать, это быть долбаным умником. Что нам нужно, так это женщина. Подойдет любая.

Женщина, - он почувствовал мошенничество.

- Я говорю тебе, чувак, лучше бы это не было какой-то дешевой ролевой ерундой.

- Hе будет, братан. Просто будь здесь завтра в шесть и приведи сучку!

В ту ночь голова Скотта была полна смятения. Был ли Каппи сумасшедшим? Насколько вменяемым нужно быть, чтобы в первую очередь заняться этим грязным бизнесом, но это... это было просто не от мира сего. И все же... он не мог отрицать волнения, которое начинал испытывать.

В ту ночь он не сомкнул глаз; он просто не спал всю ночь, задаваясь вопросом, на что будет похож секс с демоном.

- "Бухгалтерский учет Вальдеза", чем я могу вам помочь?

Человек на другом конце провода кричал о деньгах, счетах и свободном округе. Он называл его педиком, придурком, мудаком, но Скотт его не слышал.

- Хорошо, сэр, звоните в любое время.

Он был рассеян. Он думал о своей сегодняшней встрече.

- Скотт, ты в порядке?

Это была Бренда. Она была офисной крысой, какой-то маленькой сучкой-нимфоманкой, каждый качающийся член в здании побывал в ней по крайней мере один раз. Она была привлекательна странным образом: тонкая и бледная маленькая сексуальная веточка. Кого он обманывал, ни одна душа не взглянула бы на нее, если бы она не была так хороша в постели. И тут он вспомнил о Каппи. Ему нужна была женщина.

- Я в порядке теперь, когда ты здесь. - сказал он. Она кокетливо улыбнулась ему. Это должно было быть легко. - Слушай, есть вечеринка, на которую я собираюсь после работы. Она будет в доме друга... Не хочешь пойти со мной?

- Да, мне сегодня вечером нечего делать, почему бы и нет?

Это было слишком просто.

- Отлично, заеду за тобой в пять тридцать.

Скотт свернул на подъездную дорожку Каппи. Он уже ждал их снаружи. Он помог Бренде выйти из машины. На ней было длинное развевающееся красное платье, а волосы были уложены наверх.

- Святое дерьмо, получи заряд от тебя, красавица! Kуда вы двое направляетесь?

- Я думалa, мы идем на вечеринку, - заявила Бренда, быстро оглядываясь на Скотта.

- О, я просто издеваюсь над тобой. Kонечно... Мне все еще нужно принарядиться. Вы двое, не стесняйтесь, заходите и ждите, - быстро пришел в себя Каппи.

Он повел их обоих на цокольный этаж, где находились все ряды с порнографией. Они продолжили путь к двери, которая вела на второй уровень подвала, о существовании которого никто не знал. Было темно, и как только Каппи включил свет, они увидели, что это была своего рода ритуальная спальня.

Пол был деревянным. В центре комнаты стояла кровать с цепями, прикрепленными к столбикам кровати. В дальнем углу комнаты находился алтарь с книгой, которую Каппи показывал ему ранее. Бренда тут же покачала головой.

- Послушай, Скотт, я бы хотелa, чтобы ты был со мной откровенен. Обычно я бы не возражалa трахнуть тебя и твоего друга, но у меня сейчас чертовы месячные. Я думалa, мы идем на вечеринку.

- Успокойся, Бренда. Все в порядке, поверь мне, - сказал Скотт, когда Каппи запер дверь на засов. Скотт встревоженно посмотрел на него. - Какого хрена ты делаешь, Кaп?

- Всё вот-вот начнется. Мисс, пожалуйста, ложитесь на кровать.

- Я только что сказал, что... - Каппи сильно ударил ее по лицу. Она отшатнулась и потерялась в смеси боли и возбуждения. Она на секунду задержала дыхание и закрыла глаза. - Хорошо, ты меня разбудил. Скажи своему другу, что мне нравится грубость, но попридержи коней, чуть не выбил чертов зуб.

- Заткнись, сука, и сними свою чертову одежду, - потребовал Каппи.

Снова волна возбуждения пробежала по ее телу, и она почувствовала, как ее трусики становятся влажными. Скотт смотрел на это со смущением и ужасом. Неужели Каппи действительно настолько безумен?

- Да, хозяин.

С соблазнительной улыбкой она направилась к кровати. Оказавшись на краю, она спустила красное платье вниз по телу. Теперь на ней не было ничего, кроме черного лифчика и трусиков. Она спустила трусики вниз по своим длинным ногам, прежде чем расстегнуть лифчик. Она повернулась к мужчинам и улыбнулась.

- Ты собираешься заковать меня в цепи, хозяин?

- Да. Ложись.

- Каппи, что, блядь, происходит? - Скотт начал терять терпение.

- Скотт, не выходи из себя. Если у тебя будет такое отношение, ты можешь подождать, пока мы закончим играть, и встретиться с нами наверху.

Каппи подошел к женщине и начал закреплять ремни. Скотт разочарованно покачал головой. Все это казалось уловкой, чтобы Каппи мог увлечься каким-нибудь странным фетишем. Здесь для него ничего не было. Он хотел уйти.

- Ритуал начинается, - сказал Каппи, подходя к столу с книгой.

Бренда немного сопротивлялась, подыгрывая ему.

- Пожалуйста, не делай мне больно. Я обещаю сделать все, что ты захочешь, хозяин.

- Клянусь Самигиной, Вассаго и бесконечным хаосом Ситраахры, рискну ли я? Пусть мой голос преодолеет барьер, пусть мои желания больше не будут отвергнуты. Темный Лорд, о тот, кто обитает в Галерее. Клянусь антикосмическими богами, я призываю тебя, о прекрасный демон. Я называю тебя Озой и приношу эту жертву.

- Жертва? Да ладно тебе, Каппи, теперь это становится немного нелепым, - сказала Бренда, закатывая глаза.

- Огнем и кровью я предлагаю тебе эту женщину, о великий демон. Оза, материализуйся во плоти из царства духов. Я требую, чтобы ты всталa передо мной и принялa эту жертву!

Каппи позволил этому последнему слову прозвучать громко. Секунду ничего не происходило. Скотт покачал головой, a Бренда рассмеялась.

- Так где, черт возьми, этот демон? - не успела она закончить фразу, как свет начал мигать. Бренда засмеялась еще громче. - Хорошая театральность, Каппи.

В дальнем углу комнаты внезапно зажглись все свечи одновременно. Сначала пламя было нормальным, но быстро приобрело темно-синий цвет. Температура в комнате упала так быстро, что Скотт теперь мог видеть свое дыхание.

- Серьезно, ребята, оккультный фетишизм - это как в 70-е годы, - поддразнила она. Скотт не мог говорить. Он наблюдал, как тонкий слой инея внезапно кристаллизовался на потолке и стенах. Это, очевидно, тоже привлекло внимание Бренды. - Хорошо, Каппи. Как, черт возьми, ты это сделал?

- Что происходит? - Скотту наконец удалось вымолвить слово.

- Она здесь, - ответил oн с улыбкой.

- К черту это дерьмо, отпусти меня! - Бренда вскрикнула, когда ее охватил ужас.

Она отчаянно пыталась освободиться. Это было уже не игривое дерганье цепей, а отчаянная попытка самосохранения. Скотт наблюдал, как ее лицо исказилось, и она вскрикнула; затем он понял, почему она так себя вела.

Лицо демона представляло собой лоскутное одеяло из синей, гниющей плоти. Ее глаза сидели в глазницах, как холмики желе, окруженные личинками. На ее нижней челюсти не хватало так много мяса, что все, что можно было увидеть, - это челюстная кость. Ее зубы блестели сквозь дыры в щеках. Ее волосы свисали длинными черными прядями и струились по обнаженному, разлагающемуся телу. Ее груди были пышными, жилистыми и голубыми. Огромная дыра в животе обнажала ее разложившиеся органы, которые почернели и сочились вязкой зеленой жидкостью. Как дикое животное, она щелкнула зубами в воздухе, когда ее худое, похожее на скелет тело трупа пьяно приблизилось к Бренде.

- Что это, блядь, такое?!! Убери от меня эту хрень! Скотт, пожалуйста, отпусти меня! - вскрикнула Бренда, а затем закричала во всю силу своих легких: - О, Господь, Иисус Христос, пожалуйста, спаси меня!!!

- Моя шлюха, - тварь закричалa голосом, который звучал ужасно, полным искажений. Оза запрыгнулa на кровать и теперь оседлалa кричащую обнаженную девушку. Tа кричала и умоляла, чтобы ее освободили. - Не плачь, маленькая шлюшка. Это не займет у меня много времени.

Демонесса приселa на корточки, словно пытаясь помочиться. Она закричала, изо всех сил пытаясь тужиться. Она была похожа на разлагающийся труп, пытающийся родить. Внезапно из ее влагалища выскользнул шип. Он продолжал выскальзывать из гниющей щели. Шесть дюймов[3], а затем последовало розовое щупальце, похожее на дождевого червя, к которому он был прикреплен. Шип выпал и поднялся над ее головой, как своего рода вагинальный хвост. Внезапно шип раскололся пополам, обнажив пасть, полную зубов. Вагинальное щупальце завизжало, когда внезапно метнулось вперед и вошло во влагалище Бренды.

Бренда немедленно прекратила все движения и застыла. Щупальце скользнуло глубже в ее тело, и Бренда начала стонать. Скотту показалось, что она действительно достигла оргазма.

- Вот так, моя маленькая шлюха, - зашипел монстр.

Изо рта Бренды потекла кровь. У Озы потекли слюнки, когда она продолжила засовывать щупальце глубже в свою жертву. Послышался всасывающий звук, похожий на звук пылесоса. Тело Бренды начало биться в конвульсиях, когда кровь хлынула у нее изо рта, как из лопнувшей водопроводной трубы.

Тело Бренды начало разрушаться. Ее лицо начало гнить. Сухожилия и кости были отчетливо видны, когда она продолжала биться в конвульсиях. Каждая вена в ее теле почернела от смерти, когда ее органы взорвались внутри нее, почти как пакет попкорна в микроволновке. Оза смеялась, когда вагинальная питательная трубка высасывала жизнь из тела Бренды, пока все, что осталось, не превратилось в безжизненный скелет.

Свет погас.

Скотта охватила паника. Он услышал быстрое движение в темноте, как будто дикое животное свободно бегало по комнате. Он услышал, как упало содержимое алтаря. Он услышал тяжелое дыхание и сердцебиение. Внезапно он услышал крик Каппи.

- Hет!!! Пожалуйста, не делай этого, пожалуйста, не...

Его голос оборвался, и Скотт слышал только бульканье. Он медленно пошел назад, пытаясь нащупать дверь. Ему нужно было выбраться отсюда. Затем он почувствовал дыхание на своей шее.

Онo былo теплым, и вместе с ним исходил чарующий аромат. Он почувствовал, как две руки пробежали вверх и вниз по его груди, потирая пресс. Он почувствовал, как по его шее пробежал язык. Он был напуган, но и возбужден.

Он снова услышал звук животного, пробивающегося через комнату, а затем появился свет. Вокруг него была пустая ночь. Его больше не было на Земле. Не было ни потолка, ни стен, ни пола. Он висел в темноте совершенно голый. Перед ним стояло самое великолепное зрелище, которое он когда-либо видел.

Ее лицо было человеческим, хотя глаза были значительно больше, чем у обычных людей; они напоминали глаза мультяшных инопланетян пятидесятых годов. Ее маленький носик и пухлые губы красовались на идеальном лице с загорелой кожей. Ее волосы черной рекой струились по телу. По бокам ее головы росли два массивных красных рога.

Ее груди были большими и имели такой же безупречный цвет, как и еe лицo. Ее худое, хорошо подтянутое, спортивное тело продолжалось до бедер. Здесь, в области таза, находилось ее подстриженное влагалище, которое пульсировало от влаги. Сзади висел сегментированный хвост, цвета ее плоти. Ее ноги были похожи на ноги козы, с тонким слоем белого меха. Мясистые бедра переходили в скакательный сустав. Ниже была костлявая голень, которая заканчивалась копытом.

Она была безупречна.

Она наклонилась и провела раздвоенным языком по мочке его уха. Ее руки пробежали по его обнаженному телу, по грудным мышцам и по плечам. Она обвила руками его шею и приблизила свое лицо к его лицу. Она прошептала ему на ухо:

- Ты принeсeшь мне жизнь, a я заново определю то, что ты называешь удовольствием.

Внезапно Скотт оказался лежащим, а Оза вскочилa на него сверху.

Казалось, прошло несколько дней, прежде чем Скотт вернулся в подвал. Демонесса исчезлa. На кровати лежал скелет Бренды, а в другом конце комнаты, у алтаря, лежал скелет Каппи. Скотт подошел к нему и улыбнулся.

- Что ж, старый друг, ты был прав. Ты заставил меня поверить.

Скотт наклонился и взял красную книгу из костлявой руки Каппи. Он посмотрел на свои часы. Было 6:01. Он отсутствовал всего одну минуту.

Он оделся и направился обратно к своей машине. Выезжая на главную улицу, он почувствовал новую уверенность, которой никогда раньше не испытывал. Это было счастье, которое он считал недостижимым. Он нашел новую зависимость. Теперь он отправился утолять свою жажду.

Ему нужна была другая женщина.

Перевод: Zanahorras

Вопрос дня:Что такое безумие? Это что, привязывать женщину к кровати и хихикать с маниакальным ликованием, когда ты отрезаешь ей конечности бензопилой? Или вам просто требуется десять минут, чтобы решить, что вы хотите заказать в "McDonalds"?

История с конечностями с бензопилой, вероятно, является лучшим примером, поэтому мы остановимся на этом. Имейте это в виду, потому что мы скоро к этому вернемся.

Как бы то ни было, в тот день, когда мне исполнилось тридцать, я решил, что хочу сойти с ума. Я три десятилетия пытался сохранить рассудок, но у меня ничего не вышло. Мне наскучило мое утомительное, интеллектуальное, сосредоточенное на чем-то существование. Мне хотелось сойти с ума.

Но как это сделать? Я думал о галлюциногенах, но это просто превратило бы меня в наркомана. В этом не было ничего привлекательного. Любой кретин с улицы может оказаться наркоманом. Я хотел стать сумасшедшим естественным путем.

У меня всегда была фобия пауков, поэтому я объехал все зоомагазины в городе, купил весь их запас тарантулов, а затем лег на пол в гостиной и позволил им ползать по мне. Что я понял, так это то, что пауки не так уж плохи. На самом деле они немного успокаивают. Я раздавил только одного.

Я провел весь уик-энд, просматривая самые ужасные фильмы, когда-либо снятые, останавливаясь только на перерыв в туалет на каждом втором фильме. Я даже дважды смотрел "Зловещих мертвецов", потому что фильм на самом деле очень крутой. Но и это не сработало. Способность отделять фантазию от реальности была настоящим обломом.

Я попробовал немного покалечить себя, но это было слишком больно.

Даже когда я просто практиковал выражения безумия в зеркале, ни одно из них не было убедительным. Я мог успешно выглядеть растерянным, испуганным, сонным или страдающим расстройством яичек, но я не мог выглядеть сумасшедшим. Я оставался совершенно, до ужаса вменяемым.

Подавленный, я отправился на долгую прогулку, чтобы понять, что делать со своим здоровым психическим состоянием. Разве электрошоковая терапия не помутила твой рассудок, если ты был в здравом уме, когда тебя ударили? Я думал, что где-то читал что-то об этом, но у меня также не было доступа к устройству для электрошоковой терапии. Лучшее, что я мог сделать, это засунуть палец в розетку электрической лампочки. Это не было похоже на ответ.

Что делали безумные люди?

Ну, во-первых, они привязывали женщин к кроватям и хихикали с маниакальным ликованием, отрезая им конечности бензопилой. Я не был настолько безумен, чтобы хотеть сделать что-то подобное (пока), но, может быть, если бы я сделал это раньше - я был бы безумен, за этим точно должно последовать безумие. Это определенно стоило того, чтобы попробовать.

Первое, что мне было нужно - это жертва. Может быть, проститутка; в конце концов, этого было достаточно для Джека Потрошителя. Конечно, если бы она оказалась полицейским под прикрытием, меня могли бы арестовать и, хотя я не возражал бы сесть в тюрьму за совершение ужасного хладнокровного убийства, попасть в тюрьму за то, что нанял проститутку, было бы слишком неловко. Моя мама бы взбесилась.

Проституток не было видно.

Также была проблема с преследованием потенциальной жертвы. Я всегда был большим недотепой, и я, вероятно, в конечном итоге споткнусь или сделаю еще что-нибудь глупое, что выдаст мое положение, а затем она выстрелит мне в глаза перцовым баллончиком или чем-то в этом роде. Однажды мнe забрызгали глазам перцовым баллончиком, во время злополучного самостоятельного эксперимента, чтобы выяснить, каково это - получить в глаза перцовым баллончиком, и у меня не было желания повторять этот опыт.

Нет, лучший способ найти жертву - это пойти на успешное свидание, пригласить ее ко мне, вырубить хлороформом, а затем начать празднование бензопилой. Моя подруга Трейси последние несколько лет постоянно пыталась устроить мне с кем-нибудь свидания вслепую, поэтому я позвонил ей.

- Я в настроении пойти куда-нибудь завтра вечером, - сказал я. - Есть кто-нибудь, с кем ты могла бы меня свести?

- Наверное, да, - сказала она, забавляясь. - Дай мне подумать...

- Ты знаешь кого-нибудь, кто похож на мою мать?

- Прошу прощения?

- Моя мама. Вы ведь встречались с ней, не так ли?

- Ага.

- У тебя есть подруги, которые похожи на нее? Не такая уж старая, конечно, но как бы выглядела моя мама, если бы была нашего возраста.

- Ты шутишь, да?

- Нет. Я просто подумал, что пришло время встречаться с кем-то, кто похож на мою маму. В наши дни все этим занимаются. Эдиповы комплексы налицо.

- Ну, моя подруга Сэнди - блондинка. Это достаточно близко?

- Возможно.

- Она рассталась со своим парнем несколько недель назад, и я думаю, что она хочет снова начать встречаться. Дай мне время найти ее номер телефона.

После того, как я получил номер, я позвонил Сэнди, немного поболтал (на темы, не связанные с безумием) и договорился заехать за ней на следующий вечер.

Я оглядел свою собственную квартиру. Так много всего нужно сделать, чтобы подготовиться!

Теперь, когда я решился на этот зверский поступок, стало ясно, что вся идея с бензопилой должна была исчезнуть. Бензопилы производили слишком много шума, и соседи пожаловались бы. Возможно, подойдет топор. Но у меня не было топора, поэтому я добавил его в список покупок.

Мне также понадобилась бы клейкая лента, чтобы заклеить ей рот, наручники, чтобы привязать ее к кровати, пластиковые чехлы, чтобы кровь не впитывалась в мой матрас, что-то, чтобы защитить стены от избытка брызг, хлороформ, музыкa для настроения и ароматические свечи. Безумие обойдется дорого, но, надеюсь, оно того стоит.

В хозяйственном магазине было несколько разновидностей топоров на выбор, и в итоге я выбрал стандартную модель для рубки дерева. Я не был уверен, что смогу отрубить конечность одним ударом этой штуки, но два или три удара сделают свою работу. Из-за того, что кассир забыл предложить мне чек, я получил скидку в пять долларов, что было приятно.

Вы когда-нибудь пытались найти хлороформ? Я все время вижу, как его используют в фильмах, и вроде как подумал, что мог бы купить его в "Wal-Mart" или где-нибудь еще, но на самом деле его нелегко достать. Я решил, что мне придется заменить хлороформ хорошим сильным ударом по затылку тупой стороной топора.

Я закончил свои покупки и пошел домой, чтобы хорошенько выспаться.

На следующее утро я проснулся, злясь на себя. Плохой ночной сон способствовал безумию, а не хорошему! Если бы я не справился с программой, я был бы в здравом уме до конца своей жизни. Но сейчас я ничего не мог с этим поделать, поэтому я встал и провел весь день, готовясь к своим предсмертным занятиям. Я просидел на диване минут двадцать, уставившись на фотографию своей матери и думая о том, как сильно я ненавидел эту суку. Это было немного сложно, потому что моя мать всегда была любящей, поддерживающей и даже другом для меня, но все же в ней должно было быть что-то, что я презирал.

Ее Феттучини Aльфредо[4] - отстой.

Я уставился на ее фотографию. Ты сука. Ты дрянная сучка, готовящая Феттучини Aльфредо. Ты разрушила мою жизнь.

В пять часов я принял душ, оделся, прихорошился, а затем поехал за Сэнди. Она встретила меня у своей входной двери, выглядя абсолютно сияющей. Она совсем не была похожа на мою маму (ее волосы были светлыми, как вода для мытья посуды, в то время, как моя мама была скорее блондинкой с отбеливателем), но у нее была такая же маленькая морщинка в носу, когда она улыбалась, вроде как.

Мы поехали в ресторан, шутили, смеялись и наслаждались обществом друг друга. Мы заняли отличный столик, заказали напитки и некоторое время изучали меню. Когда подошел официант, я уставился на Сэнди, мысленно умоляя ее заказать Феттучини Aльфредо.

- Я буду лазанью, - сказала она.

Я тоже заказал лазанью. Она была у парня за соседним столиком, и выглядела довольно неплохо.

Пока мы разговаривали и смеялись, я понял, что на самом деле не хотел ее убивать. У нас была мгновенная связь, и казалось пустой тратой времени убивать кого-то, кто был таким отличным материалом для дружбы. Конечно, как только я сойду с ума, мне не понадобится подружка, но все равно Сэнди мне действительно нравилась, и не было причин ее расчленять.

Я решил, что на сегодняшний вечер я не буду беспокоиться о том, чтобы попытаться сойти с ума. Я бы беспокоился о том, чтобы попытаться переспать с ней.

Лазанья была восхитительна, а порции были настолько щедрыми, что нам обоим пришлось попросить контейнеры на вынос, но это не помешало нам заказать десерт. Задержавшись в ресторане еще на час или около того, мы наконец ушли и сели в мою машину.

- Мне действительно было весело, - сказала мне Сэнди с улыбкой, пристегивая ремень безопасности. - Я радa, что ты позвонил мне.

- О, я тоже, - сказал я. - Трудно поверить, что единственной причиной, по которой я пригласил тебя сегодня вечером, было желание убить тебя.

Неверный шаг.

Сэнди нахмурилась.

- Прошу прощения?

Ооооо, это было неловко.

- Я просто шучу, - заверил я ее. - Иногда у меня нездоровое чувство юмора.

- Оу, - сказала она, но в ее голосе не было уверенности.

Я подумал о том, что сказал. Признаться в своих первоначальных намерениях казалось довольно глупым поступком, но было ли это действительно глупо... или это было безумие?

Обмолвка или безумие?

Может быть, я был на грани.

Может быть, Сэнди была плодом моего воображения, видением, созданным моим подсознанием, ненавидящим мать.

Я протянул руку и ткнул ее в бок, чтобы проверить эту теорию.

- Ой! - сказала она.

- Прости.

Это было интересно. Я, конечно, чувствовал себя вменяемым и более чем немного глупым, но мои действия, казалось, указывали на то, что мое психическое здоровье быстро ухудшалось. Возможно, после того как я отвезу Сэнди домой для горячего секса, я смогу дать паукам, ползающим по моему телу, еще один шанс.

Вместо этого я схватил ее за шею.

Она ахнула и схватила меня за запястье.

Я сжал ее.

Я пристально посмотрел ей в глаза и сжал, прижимая большой палец к ее горлу. Она сопротивлялась слишком яростно, поэтому я тоже начал сжимать ее другой рукой.

Она била и царапала меня, но я этого не чувствовал. Ее глаза выпучились и закатились в глазницах. Ее лицо приобрело фиолетовый оттенок.

Я продолжал сжимать ее в течение нескольких минут после того, как понял, что она мертва.

Наконец, я ослабил хватку и позволил ее телу привалиться к двери. Я быстро оглядел парковку ресторана, но, похоже, никто этого ничего не заметил.

Я с интересом рассматривал ее тело. Я никогда раньше не видел мертвеца. Это было странно красиво.

Затем я вздохнул и выругался. Я задушил девушку насмерть в своей машине и ни капельки не чувствовал себя сумасшедшим. Никаких голосов в моей голове, никакого желания свернуться калачиком в позе эмбриона и плакать по маме, ничего.

Черт.

Я завел двигатель и поехал домой.

Я отнес тело Сэнди в свою квартиру. На самом деле у меня не было хорошей легенды для прикрытия, если бы кто-нибудь увидел, как я разгуливаю с мертвой женщиной на руках, но, к счастью, меня никто не видел, и мне не пришлось лгать. Я отнес ее в свою спальню, положил на кровать и расправил ее тело.

Несмотря на все пятна, она все еще была великолепна.

Я поднял топор, взмахнул им высоко над головой и обрушил его на ее запястье. Это был хороший, солидный удар, и он выполнил свою работу.

И все же я не чувствовал себя сумасшедшим.

Я отрубил ей другую руку.

Я чувствовал себя прекрасно.

Я решил попробовать полностью сойти с ума. Я опускал топор снова и снова, даже не заботясь о том, куда я ударил, держа рот открытым, чтобы, надеюсь, поймать немного брызг (сумасшедшие люди делали такие вещи), и рубил, пока мои руки не заболели так сильно, что я потерял хватку на топоре, и он упал на пол.

Никакой реакции.

Ни черта, черт возьми.

Я уставился на неузнаваемый беспорядок на своей кровати, надеясь, что, может быть, увижу в нем что-то ужасающее, что-то вроде теста на кляксу Роршаха. Но нет, я просто увидел останки женщины, которую расчленил топором.

Что за чертова трата времени.

Однако я не собирался сдаваться. Если бы в моей голове было хоть какое-то безумие, хоть какое-то, я бы его нашел. Сегодня я бы спал в своей собственной постели.

Некоторые размышления о том, чтобы спать с чрезвычайно изуродованным трупом: сначала кровь теплая и приятная, но когда она остывает, она липкая и очень противная. Поскольку куски разбросаны, изрубленное тело - это настоящая постельная свинья. Перевернувшись на выступающей кости, пока ты в полусне, ты очень быстро просыпаешься. А из мозгового вещества получается дерьмовая подушка.

Но чувствовал ли я себя так, словно сошел с ума, когда встал на следующее утро? Неееееет. У меня даже не было паршивого кошмара.

Самое тревожное было, когда я проснулся посреди ночи и ненадолго задумался о том, чтобы осуществить свое желание потрахаться, но решил этого не делать, потому что это казалось слишком неприятным. Это верно; я даже немного не мог справиться с некрофилией. Я был абсолютным позором.

Я был в здравом уме, я всегда буду в здравом уме, и мне просто придется с этим смириться.

Иногда жизнь - отстой.

Я знаю, о чем вы думаете, когда читаете это. Bы думаете: Но, сэр, вы явно сошли с ума! Вы только что зарубили топором какую-то цыпочку и спали в луже ее крови! Вы похожи на рассказчика в "Сердце-обличителе"[5], который произносит целую речь - "Правда! Я нервный - очень даже нервный, просто до ужаса, таким уж уродился; но как можно называть меня сумасшедшим?", когда совершенно очевидно, что он полный псих!

Поэтому позвольте мне прояснить некоторые вещи. Во-первых, есть огромная разница между моими собственными действиями и действиями парня, который потерял форму из-за старика сo стремным взглядом. Я испытываю сочувствие к людям с проблемами со зрением. У одного из моих дядей один глаз голубой, а другой - зеленый, и он очень чувствителен к этому, и когда я был ребенком, и мои двоюродные братья смеялись над ним, я ни разу не присоединился к их насмешкам. На самом деле, я подумал, что это некрасиво, и сказал им об этом.

Во-вторых, джентльмен в этой истории был вымышленным персонажем и не должен соответствовать тем же стандартам здравомыслия, что и реальный человек, такой как я.

В любом случае, когда я стоял в душе, смывая кровь Сэнди, я решил, что для достижения своей высокой цели мне нужно начать убивать. Не то, где я обезумел с автоматом, а скорее серия отдельных жертв, в стиле серийного убийцы.

Чтобы повысить свой потенциал безумия, я установил несколько правил. Во-первых, все убийства должны были быть совершены с помощью холодного оружия. Ни оружия, ни веревки, ни автомобильных шин, ни голых рук (я просто подумал о Сэнди как о тренировочном убийстве). Каждое убийство должно было произойти в одну и ту же ночь недели, предпочтительно в течение одного часа, хотя я бы ослабил это правило, если бы это стало слишком неудобным. И мне пришлось оставить какую-то визитную карточку. Может быть, я бы взял палец у каждой жертвы, но каждый раз это был бы другой палец, так что я бы взял большой палец правой руки Жертвы № 1, указательный палец правой руки Жертвы № 2 и так далее, пока у меня не было бы десяти жертв и десяти пальцев.

Нет, нет... Я бы начал с правого мизинца и двинулся влево (предполагая, что вы смотрели на это с точки зрения жертвы; в противном случае я бы двигался вправо). Может быть, если бы все пошло действительно хорошо, испуганные люди начали бы отрезать себе пальцы, которые были следующими в очереди, просто чтобы уберечься от моего сбора трофеев! Маловероятно, конечно, но, если бы мое царство террора было достаточно страшным, могло случиться все, что угодно.

Вот и все. Каждую пятницу в полночь я заявлял о новой жертве и отрезал палец. Если бы меня когда-нибудь поймали, я мог бы дать интервью, в котором сказал бы: Общество показало мне палец, поэтому я решил взять его обратно! Ну, это была бы не точная цитата, так как мне не нужно было бы забирать палец, который мне дали, но я, безусловно, мог бы найти способ связать получение пальца обществом с отрезанием пальцев моих потенциальных жертв. Я был изобретателен.

Может быть, я даже смогу съесть пальцы. Теперь это были бы действия сумасшедшего, в этом нет никаких сомнений. Я мог бы разжечь гриль, добавить немного каджунских специй и...

Зазвонил телефон.

Я выругался, быстро смыл шампунь с волос, мокрый и голый побежал на кухню и снял трубку после пятого звонка.

- Алло? – ответил я.

- Как прошло твое свидание? - спросила Трейси.

- Она так и не появилась, - печально сказал я.

- Я думалa, ты заедешь за ней домой.

- Э-э, нет, мы изменили план.

- Но я разговаривала с ней по телефону, и она услышала, как кто-то стучит в дверь, и сказала: О, это, должно быть, он.

- Ах.

- Это было неудачное свидание?

- Нет, нет, все было здорово.

В голосе Трейси зазвучали нотки: "Ты такой непослушный мальчик". "Она все еще там?"

- Так что, это было действительно хорошее свидание.

- Да.

- Могу я поговорить с ней?

- Она все еще в постели.

- Ты ее измотал, да?

- Нет, я задушил ее и зарубил топором.

Еще один неверный шаг.

Снова оплошность. Я замер. Это может быть плохо.

- Ты больной, - сказала Трейси со смехом.

- Нет, правда, - настаивал я. - Я разрубил ее на куски и спал с ее расчлененным трупом.

Я быстро повесил трубку и прикрыл рот рукой. Будь проклят мой распущенный язык! Я не слишком задумывался о возможных последствиях хладнокровного убийства человека, но теперь я знал, что должен бежать. Прятаться, как обычный преступник.

О, если бы только я не сказал: "Нет, я задушил ее и зарубил топором", как по-другому сложилась бы моя жизнь!

Телефон зазвонил снова, но я проигнорировал его. Я знал, что должен был сделать. Я должен поехать во Флориду. Штат, уже заполненный психами, может не заметить еще одного. (Ну, технически я был чокнутым позером, не настоящим чокнутым, но я все равно смешался бы с толпой.)

Я схватил из холодильника кое-какие закуски и сменную одежду, накрыл Сэнди простыней, выключил свет и поспешил из своей квартиры. Я поехал к ближайшему банкомату, но в своем нервном состоянии три раза подряд ввел неправильный код, поэтому машина съела мою карту. Я произнес много ругательств. Я вернулся в свою машину и уехал далеко-далеко.

Ну, не так уж далеко, так как у меня было всего полбака бензина. Я мог бы воспользоваться кредитной картой, но, если бы Трейси пошла прямо ко мне и увидела беспорядок, она, возможно, уже позвонила бы в полицию. Или она могла позвонить в полицию, прежде чем идти ко мне домой. Кто знает, как работает женский разум? В любом случае, я не мог рисковать, сообщая им о своем местонахождении с помощью кредитной карты.

Ух ты, - подумал я, - я действительно облажался.

Черт возьми, - подумал я, - конечно, было бы здорово быть настолько безумным, чтобы не понимать, насколько сильно я облажался.

Я оставил свою машину на стоянке круглосуточного супермаркета и пошел по тротуару, часто и громко вздыхая. У меня не было денег. Никакого транспорта. Никакой фальшивой бороды. И все еще никаких голосов в моей голове.

Что я собирался делать?

Многие бездомные были сумасшедшими, так что блуждание по улицам могло быть эффективным... но, честно говоря, это звучало действительно неприятно. Нет, я должен был убить кого-то и украсть их деньги. Что было отстойно, потому что, если вы убивали людей ради финансовой выгоды, в этом действительно не было никакого безумия. Я имею в виду, конечно, я всегда мог изуродовать тело до неузнаваемости, а затем забрать деньги, но в глубине души я всегда знал бы, что убийство было совершено по практическим соображениям.

И все же мужчине нужно есть.

Я собираюсь принять решение не обсуждать мою первую попытку убийства за наличные в мельчайших деталях, потому что она включала в себя то, что мне надрал задницу кто-то, кто, по идее, не должен был с такой легкостью надрать мне задницу.

Я также собираюсь пропустить свою вторую попытку, хотя в данном конкретном случае надирание задницы было гораздо более оправданным.

Третья попытка увенчалась ошеломляющим успехом. Пожилой джентльмен почти не сопротивлялся после того, как я выколол ему глаз палкой. Я попытался выколоть ему другой глаз, но вместо этого ветка попала ему в нос и застряла, что вызвало у него проблемы, когда он упал вперед и палка первой ударилась о землю.

У него было 181 доллар 76 центов, скомканных в маленьком кошельке для мелочи с надписью "Величайший в мире дедушка" на лицевой стороне. Он точно не мог быть величайшим в мире дедушкой с выколотым глазом и палкой в мозгу, не так ли? Хе-хе-хе.

Это был безумный смех?

Нет.

Я оттащил тело старика за мусорный контейнер, а затем пошел пешком, пока не нашел недорогой дерьмовый мотель. Я заплатил за неделю вперед, совершил налет на торговый автомат и решил просто поболтаться в номере мотеля, пока все это не закончится.

Сколько времени потребовалось, чтобы расчленение обнаружилось?

В тот вечер я сидел на кровати, смотрел новости и ел черствый арахис (я даже не осознавал, что арахис стал черствым; все это было учебным опытом). Начальник полиции был перед камерой, обращаясь к группе репортеров.

- Очевидно, мы имеем дело с сумасшедшим, - сказал он. - Психически oчень ненормальным человеком.

- Чушь собачья! - крикнул я, швыряя несколько орешков в экран телевизора.

Как мог кто-то быть начальником полиции и не быть в состоянии сказать, что я был полностью, к сожалению, в здравом уме? Кто нанял этого придурка?

Я сразу же пожалел, что бросил арахис, потому что его, вероятно, должно было хватить мне на какое-то время. И я не был настолько безумен, чтобы хотеть съесть его с пола именно в этом номере мотеля.

Честно говоря, я уже начал задаваться вопросом, была ли вся эта затея "сойти с ума" такой уж хорошей идеей. Может быть, я слишком стремился стать сумасшедшим и недостаточно тщательно взвесил все "за" и "против". Неужели я действительно был так несчастен, будучи в здравом уме? Моя жизнь на самом деле была довольно приличной. И вот теперь я был здесь, беглец в вонючем номере мотеля, затеявший драку за еду с неодушевленным предметом.

Cпал я плохо.

Весь следующий день я провел в постели. Я уже начал сходить с ума, но было небезопасно выходить на улицу при дневном свете. Я смотрел телевизор и играл в крестики-нолики против самого себя (3 победы, 297 ничьих).

Когда наступила ночь, я выскользнул на улицу, чтобы наполнить свое ведерко со льдом. Кубики льда закричали в ужасной агонии, когда я поднял их, что было странно. Они кричали так громко, что я не понял, пока не стало слишком поздно, что рядом со мной стоит мужчина, рассматривающий меня с большим интересом.

- Я знаю тебя, - сказал он.

На вид ему было около пятидесяти, у него была густая борода, на нем были грязные джинсы и футболка.

- Нет, не знаешь.

- Я знаю! Ты - тот парень, который зарубил топором ту цыпочку! - он протянул руку. – Отличная работа, приятель!

Я пожал ему руку, не желая показаться невежливым в присутствии кого-то, кто выступал за то, чтобы калечить людей.

- Э-э, спасибо.

- Я серьезно! Я все о тебе читал! Я продолжаю хотеть сделать что-то подобное, или, по крайней мере, голоса в моей голове говорят мне, что я это сделаю, но я никогда не мог собраться с духом. Ты меня вдохновляешь, парень.

- Ты слышишь голоса? – спросил я.

- О, да, все время. Прямо сейчас один из них говорит мне откусить твой левый сосок. Но я этого не сделаю.

- Когда ты начал слышать голоса?

- Примерно в то время, когда бросил пить.

Это было нечестно. Почему этот парень услышал голоса, а не я? Он, наверное, даже не оценил их по достоинству!

Я хотел убить его. Мне хотелось ударить его по голове своим ведерком со льдом и проломить ему череп. Только уверенность в том, что он устроит зажигательный пинок под зад, прежде чем моя цель будет достигнута, удержала меня от попытки.

- Ты выглядишь немного нервным, приятель, - сказал мужчина. - Не волнуйся, я не собираюсь сообщать о тебе. Я хочу быть твоим другом. Я хочу, чтобы ты научил меня.

- Я не уверен, что смогу, - сказал я. - У меня действительно нет никакого опыта наставничества.

- Я быстро учусь, - настаивал он. - И у меня есть хороший большой черный фургон, который мы можем использовать, чтобы заманивать ничего не подозревающих жертв, и он наполнен ножами и прочими инструментами. Пожалуйста. Мы могли бы стать партнерами.

Я долго смотрел на него.

- Ты думаешь, безумие заразно?

Он пожал плечами.

- Почему бы и нет.

- Тогда мы заключим сделку.

Я так и не спросил у этого человека, как его зовут, что показалось мне несколько странным. Хотя и не так странно, как его привычка внезапно исчезать, пока я с ним разговаривал, и его борода меняла цвет, а иногда появлялась кратно трем. Но, как я уже сказал, я плохо спал прошлой ночью.

Он должен был быть настоящим; иначе откуда взялся фургон? И кто посадил связанную девочку-подростка на заднее сиденье?

- Важно, чтобы ты правильно держал ножовку, - сказал я мужчине. - У тебя должна быть крепкая хватка. И ты должен пилить прямо вниз, а не под углом. Позволь своей руке делать работу вместо запястья.

Да, я нес полную чушь, но он этого не знал. До тех пор, пока я продолжал притворяться, что предлагаю крупицы убийственной мудрости, я мог продолжать, надеюсь, впитывать его сумасшедшую ауру.

- А что, если я захочу отпилить ей руки? - спросил мужчина.

- Теперь это проблемная область, потому что у нее связаны руки. Если ты их отпилишь, это освободит то, что осталось от ее рук, и она сможет ранить тебя своими культями.

- Я понимаю.

- То, что ты сделал бы в этом случае, - это компромисс. Отпили ей пальцы, но держи запястья связанными вместе. Вот, я тебе покажу.

Девушка закричала так громко, что я не смог бы услышать голоса в своей голове, даже если бы они существовали. Это было так раздражающе, что я перестал отрезать пальцы после того, как семь из них упали на пол.

- То же самое работает с пальцами ног? - осведомился мужчина.

- Безусловно. Что такого классного в пальцах ног, так это то, что ты можешь поиграть в игру "Этот маленький поросенок" с каждым из них, прежде чем отрезать палец, что заставляет тебя звучать по-настоящему садистски.

- А когда у поросенка будет ростбиф, ты сможешь скормить ей этот палец!

Я покачал головой.

- Нет, нет, нет, ты не обращал внимания.

- Мне очень жаль, сэр.

- Все в порядке.

- Мы можем что-нибудь сделать с этим криком?

- Конечно. Избавься от языка. Но языки - скользкие создания, так что тебе придется поторопиться.

- Мне вырезать его или вырвать с корнем?

- Попробуй вырвать его. Посмотрим, что произойдет.

- Я не могу за него схватиться.

- Да, это связано с тем, что я говорил ранее о том, что он скользкий. Тебе придется это прекратить.

- Может быть, мне сначала следует разрезать ей язык.

- Это было бы круто.

- Она слишком сильно извивается!

- Так сделай ее менее извивающейся. Нет, не так сложно, ты же не хочешь ее убивать. Хорошо. Хорошо, теперь попробуй еще раз язык.

- О да, намного лучше.

- Перестань играть с ним. Просто отрежь его.

- Я отрезал большую часть.

- Хорошая работа.

- Она все еще кричит.

- Да, это так. Итак, какой урок мы извлекли?

- Э-э... этот крик исходит из легких, а не из языка?

- Легкие? Или голосовые связки?

- Я не знаю! Ты - чертов наставник!

- Теперь, вымещай свое разочарование на ней, а не на мне. Подожди, слишком много разочарований. Посмотри, что ты наделал.

- Прости.

- В твоем голосе нет сожаления.

- Я не думаю, что ты понимаешь, что делаешь. Я ухожу.

- Нет... не уходи! - я вышел вслед за мужчиной из фургона. - У тебя все хорошо получалось! Действительно! Я ставлю тебе пятерку с плюсом! Это лучшая оценка на свете! Да ладно, ты же не можешь просто...

Что-то очень-очень сильно ударило меня по лицу. Когда я упал на землю, я понял, что это был кулак. За кулаком последовало несколько туфель, принадлежащих нескольким разным людям. Другой парень забрался в фургон, и когда он вышел, он не выглядел счастливым.

- Ты, сукин сын! - закричал он со слезами на глазах.

Я попытался объяснить, что ничего не делал, что я просто инструктировал того человека, но было трудно говорить связно, когда его кулак снова и снова бил меня в челюсть. Я быстро потерял сознание и хорошо выспался.

Я проснулся в маленькой, пустой комнате. Все мое тело болело, особенно те части, по которым меня били. Я не совсем уверен, как долго я там пробыл. Я предполагаю, что около двух дней, но вместо этого могло пройти два часа. Трудно сказать.

Наконец дверь открылась, и вошел джентльмен, который назвал меня "сукиным сыном". Он сказал мне много вещей, но он не произносил ясно, и я не мог понять большую часть этого, хотя я понял, что девочка-подросток, которую убил мужчина, была его сестрой, и что он решил не привлекать полицию. Я подумал, что это было удивительно великодушно с его стороны, и выразил свою благодарность. Тогда я понял, что он планировал наказать меня сам. Чтобы дать мне то, что он назвал "предварительным просмотром", он снял с меня ботинок и носок и отрезал мясницким ножом мизинец на правой ноге. (Он не играл в игру "Этот маленький поросенок".)

Он сказал мне, что скоро вернется, а потом ушел.

Он вернулся со стаканом воды, объяснив, что не хочет, чтобы я умер от чего-то столь безболезненного, как обезвоживание. Я должен признать, что в этот момент я много просил o милосердии. Он много смеялся и сказал, что вернется со своими друзьями.

И поэтому я жду. Я был там уже долгое время.

Мне страшно.

Это ожидание почти сводит меня с ума.

Но не совсем.

Я молю Бога, чтобы ожидание свело меня с ума, потому что теперь я слышу шаги за дверью. Со мной будут происходить плохие вещи, и если я сойду с ума, может быть, они не будут причинять такой боли.

Перевод: Грициан Андреев

Шарлотта была самой уродливой шлюхой в деревне, где ни одна блудница не была особенно хорошенькой, поэтому она едва могла зарабатывать на жизнь. Даже косоглазая Теда, в хижине которой всегда пахло рыбным пердежом, вела дела лучше, чем бедняжка Шарлотта. У нее действительно были случайные клиенты, но только когда другие шлюхи были заняты в праздничные ночи или смертельно больны. Голод и чума опустошили деревню, но торговля шлюхами улучшалась.

Но не для Шарлотты. Она все время была голодна, и ее здоровье было слабым. Она была худой и костлявой, ее кожа была покрыта оспинами от оспы, которой она заразилась в первые годы чумы. Она знала, что не создана для проституции, но у нее не было выбора в этом вопросе. Ее ублюдок-муж умер и оставил ее и их ребенка на произвол судьбы. Поэтому ее оставили обслуживать старых, больных, истощенных мужчин деревни - отбросы, от которых обычно отворачивались другие шлюхи. Каким-то образом даже в разгар чумы и ее последствий их члены продолжали работать. Свиньи.

Она взглянула на свою маленькую дочь, беспокойно спавшую в своей набитой соломой кроватке. По крайней мере, девочка не была голодна, но Шарлотта знала, что у матери пересохнут соски, если она сама не наестся досыта. Она обижалась на ребенка за то, что у него была еда наготове. Иногда ей хотелось пососать свой собственный сосок, чтобы получить хорошее теплое молоко. Но, конечно, ее грудь была слишком мала для этого в остальном заманчивого подвига.

У нее не было клиентов уже два дня, и она была голодна, ее желудок урчал, требуя еды. Пока она лежала там, размышляя о том, чтобы покончить со своей жизнью, ее окутали гнилые миазмы, и тень заполнила дверной проем. Очень большая.

Она выжидающе подняла глаза, затем подавила крик. В дверном проеме стоял огромный гниющий труп. Его болезненные желтые глаза жадно уставились на нее, кожа покрылась зеленоватой бледностью. Зловоние внезапно ударило в нее со всей силой. Она подавилась и закрыла нос и рот, чтобы заглушить тошнотворный запах.

Это был Бернард. Она знала о нем, но никогда не имела с ним дела. Он был сыном Мэри, калеки-ведьмы, которая жила одна в лачуге на краю болота. Ходили слухи, что Бернард некоторое время назад умер от оспы, и старая Мэри вернула его к жизни с помощью своих магических заклинаний - некоторые говорили, что она заключила договор с дьяволом. Однажды он забрел в город, очевидно, освободился от цепей, которые, как говорили, Мэри использовала, чтобы не дать ему уйти и напугать людей до чертиков. Это было несколько лет назад, и с тех пор его никто не видел. Ходили слухи, что в конце концов он снова умер, на этот раз навсегда.

Но нет, он был здесь, живой и здоровый. Ну, он был в порядке, вроде как. Она ничего не знала - живой ли.

Он сделал шаг назад, как будто ее сдавленный крик испугал его. Однако выражение его лица не изменилось. У него все еще было то глупое, мертвое выражение лица: рот приоткрыт, толстые губы потрескались и покрылись чем-то, чему Шарлотта не могла дать названия.

- Убирайся отсюда! - крикнула она. - Иди! Прежде чем я тебя задушу!

- Гууух, - он ответил глубоким, басовитым, гортанным голосом.

Он остался там, где стоял.

- Давай! Уходи сейчас же!

Она прижалась к стене за кроватью, чтобы держаться как можно дальше.

Он сделал несколько неуклюжих шагов в комнату. На нем были грязные штаны с веревкой, обвязанной вокруг талии, и одна рука была за спиной.

- Что это? Что у тебя там? - крикнула она пронзительным, дрожащим голосом.

- Гаахх! - произнес он нараспев.

Он вытащил руку из-за спины и протянул мертвую курицу.

- Ах, я понимаю. Хорошо, сейчас. Я не уверенa, что это хорошая идея.

Хотя она уже думала о курице в своей кастрюле. Боже, она была так голодна.

- Гааххх!!!

Он подошел ближе, сунул курицу ей в лицо, ее голова болталась на сломанной шее.

- Хорошо, хорошо. Просто успокойся, здоровяк. Что случилось, все остальные шлюхи слишком заняты для тебя, а?

- Ух!

- Отлично, спасибо. Итак, я былa последним шансом, не так ли? Ублюдок, как и все они. Даже мертвый, ты не можешь видеть дальше этого проклятого создателя детей там, внизу, не так ли?

Она задавалась вопросом, насколько он глуп.

- Почему бы тебе просто не положить эту курицу туда и не побежать домой к своей маме? Она, должно быть, гадает, где ты сейчас, не так ли?

Он не двигался.

- Боги, смилуйтесь надо мной, - oна поднесла подол платья ко рту и носу, удерживая его там. - От тебя воняет до небес. Ты что, никогда не моешься?

Он посмотрел на себя, пристыженный и несчастный, и ей почти стало стыдно за это предостережение.

- Тогда чего же ты хочешь?

- Ууухх! - выпалил он, снова тряся перед ней курицей.

- Положи эту чертову курицу, Бернард.

Она выхватила еe у него из рук и отложила в сторону.

- И давай посмотрим, что у тебя здесь есть.

Она медленно двинулась вперед на коленях, пока не оказалась прямо перед его промежностью. Он тупо посмотрел на нее сверху вниз, совсем не помогая. Двумя пальцами она осторожно и медленно потянула за конец веревки, удерживающей его штаны. Веревка развязалась, и его грязные штаны соскользнули вниз, обнажив покрытый коркой, покрытый фурункулами вялый пенис. Она подавила рвотный позыв. Она не хотела, чтобы ее вырвало прямо на него.

Больше работы для нее. Она должна была заставить в придачу его напрячься. Здорово. Она обхватила его рукой и стала двигать ею вверх-вниз. Ничего не произошло.

- Бернард, я не уверенa, что эта штука работает.

- УУУГГГХХХ!!!

- Тогда позволь мне попробовать что-нибудь еще.

Она сморщила лицо и взяла его вялый член губами. На вкус он был таким же, как и на запах - гнилым, как дохлая коза двухнедельной давности. Это было худшее, что она когда-либо пробовала, несомненно, самое отвратительное, что она когда-либо пробовала во рту, но она умирала с голоду, поэтому продолжала заглатывать, зная, что он заберет свою мертвую курицу и уйдет, если она не даст ему то, что он хотел.

Однако это сработало, и она почувствовала, как эта штука затвердела у нее во рту. Хвала богам за маленькие чудеса. Что ж, большие чудеса, как оказалось. Он был огромен и вскоре стал слишком большим, чтобы поместиться по всей его длине у нее во рту. Он наклонился вперед, явно наслаждаясь этим, и засунул свой член ей в горло.

Она отпрянула, давясь, когда ее вырвало прямо во рту, и она выплюнула его член. Это не сработает. Он задушит ее, кончит в её, уже мёртвое, горло.

Теперь он был весь взволнован и размахивал руками, издавая ужасные звуки. Она боялась, что он разорвет ее на части, если она в ближайшее время что-нибудь не предпримет.

- Успокойся, милый. Все будет хорошо. Шарлотта все исправит, - oна на мгновение задумалась и решила, что безопаснее всего для нее будет оказаться сверху. - Просто ложись здесь, как хороший мальчик.

Она приглашающе похлопала по койке и, наконец, уговорила его лечь ничком. Она осторожно оседлала его, держа в руках его огромного монстра, и опустилась на него. Он был твердым, но в то же время мягким. Она попыталась выбросить из головы мысли об этой толстой, мягкой, сочащейся штуке.

Он пришел в неистовство. Он забился под ней, его хрюканье стало тревожно громким, и она держалась изо всех сил. Но потом все изменилось. Она почувствовала свою собственную волну теплой влажности, и она действительно хотела этого зверя. Она начала тереться своей "киской" о его набухший член. Она никогда в жизни не чувствовала себя так, даже со своим мужем. Он трахал ее так сильно, что пару раз ее вырвало, извергая желтую желчь ему на грудь, но он, казалось, не возражал. Когда оргазм распространился по ее телу, она почувствовала, как он дергается внутри нее, заливая ее спермой, и она сжалась так сильно, как только могла, сжимая свою "киску" на нем, a затем расслабилась.

Бернард неподвижно лежал под ней.

- Ухх, - тихо простонал он.

Она оторвалась от него с тошнотворным хлюпаньем и в ужасе посмотрела вниз на густую, вонючую, желтую сперму, хлещущую из ее дырочки. Когда она потекла на грязный пол, она увидела, как похожие на личинок существа извиваются и дергаются в его грязной сперме.

- Милостивые боги.

Бросившись за тряпкой, чтобы вытереть ее, она взглянула на Бернарда, который теперь, казалось, дремал на ее койке, и почувствовала жгучее покалывание в животе, которое превратилось в мучительную боль, как будто невидимые руки скручивали ее внутренности в узлы.

Бернард стал навещать ее каждый день. Обычно он приносил ей курицу, а иногда и ягненка. Она больше не была голодна и начала с нетерпением ждать его визитов. Хотя ее всегда тошнило от вони, и в конце концов ее тошнило прямо на него, удовольствие, которое он ей доставлял, и еда, которую он давал, того стоили. Лучше, чем когда-либо делал ее муж. И он не возражал, чтобы ее рвота забрызгала его. По правде говоря, ему, казалось, это нравилось, и иногда он снимал ee со своей пятнистой груди грязными почерневшими пальцами и запихивал блевотину в рот, как голодающий, который ест комковатую кашу.

Ходили слухи, что Бернард виделся с ней ежедневно. Другие шлюхи и несколько деревенских мужчин приходили и спрашивали ее, могут ли они посмотреть, как они трахаются. Она попыталась прогнать их всех прочь. Но потом они начали приносить еду в качестве оплаты, просто чтобы посмотреть. И она им позволила. Они приносили еду и для Бернарда, который предпочитал, чтобы его мясо было гнилым и раздутым, по крайней мере, мертвым неделю.

Толпa становились все больше, и хотя им приходилось стоять с тряпками, прижатыми к носам, давясь и издавая звуки отвращения, они все равно смотрели, очарованные гротескным зрелищем.

До нее донесся шепот ужаса из толпы, но она не обратила на это внимания.

- Как отвратительно!

- Отвратительная женщина!

- Это какое-то мерзкое дерьмо.

- Это самые грязные ублюдки, которых я когда-либо видел.

И все же они остались.

- Самая мерзкая вещь, которую я когда-либо видел.

Но они никогда не отводили взгляда. Некоторые из мужчин даже вытащили свои члены и расстреляли свои заряды, когда это сделал Бернард.

Шарлотта начала наслаждаться вниманием и разыгрывала шоу перед толпой, стонала и кричала, и она научилась вызывать у себя рвоту - не слишком сложно - так как им, казалось, это нравилось. Вскоре она обнаружила, что это привело к большему количеству предложений. Иногда она позволяла ему трахать ее, когда толпа была достаточно большой, и он так возбуждался, засовывая свой член ей в задницу, что обделывался под крики и вопли зрителей.

- Мой Бернард, - шептала она ему после того, как толпа расходилась. - Как я теперь смогу без тебя обходиться?

Едва эти слова слетели с ее губ, как иссохшая старая карга, одетая в лохмотья, ворвалась в ее дверь.

- Бернард! Hемедленно вернись домой!

Это была Мэри, мать-ведьма Бернарда. Мэри обратила свое презрение на Шарлотту.

- Ты - шлюха, ты осквернила моего сына! Это прекратится сейчас, и он больше никогда не вернется.

- Что? Осквернила? Ты не нюхала своего сына в последнее время, старуха? Он - самое мерзкое существо на земле, проклятой богами!

- Шлюха! - Мэри плюнула в нее. - Пойдем, Бернард, сейчас же!

Она схватила Бернарда за руку и попыталась вытащить его за дверь.

Бернард издал скорбный вой. Он явно не хотел уходить.

- Видишь? Он счастлив здесь. Бернард, тебе не обязательно идти домой. Ты останешься здесь со мной! Навсегда, любовь моя.

Шарлотта схватила его за другую руку и сильно потянула. Другой рукой она схватила его вялый член и крепко сжала.

- Бернард! Ты ведь знаешь, что случается с плохими мальчиками, не так ли? Ты хочешь снова почувствовать хлыст?

Бернард, казалось, долго обдумывал этот вопрос, затем решил, что не хочет чувствовать хлыст, поэтому он вырвал руку у Мэри и ударил ее по голове так сильно, что она пролетела через комнату и приземлилась с хлопком у дальней стены. Он подошел к ее обмякшему телу и упал на нее, вонзив свои коричневые зубы в ее лицо, вырывая большие куски старой морщинистой плоти и проглатывая ее. Старуха пришла в себя и закричала, когда ее мертвый сын откусил ее кривой нос и съел его. Он колотил своим большим кулаком по ее лицу, пока она не перестала кричать. Перестал двигаться или дышать.

- Бернард, очень хорошо, что ты не послушал старую суку. Ты останешься здесь со мной.

- Угх, - согласился Бернард.

- Теперь иди, брось ее в реку и возвращайся прямо сюда, слышишь?

Итак, шоу продолжалось. Вскоре у Шарлотты было достаточно вещей, чтобы вернуться на свою маленькую ферму. Но... Они с Бернардом все еще проводили дни в сарае для проституток, где она получала достаточно еды, чтобы их желудки были полны.

Однажды, когда они выступали перед толпой, снаружи поднялся шум, и несколько хулиганов ворвались внутрь, расталкивая зрителей. Это были крепкие мужчины, судя по их виду, скандалисты, и они схватили Шарлотту за руки, оттащили ее от Бернарда с влажным хлюпающим звуком и отшвырнули в сторону. Затем схватили Бернарда, надели ему на голову тяжелый мешок из мешковины и унесли его. Шарлотта услышала, как Бернард взвыл от гнева, поднялась с колен и побежала за ними. Она беспомощно смотрела, как они бросили его в запряженную лошадьми повозку и умчались в облаке пыли.

- Неееет, - закричала она. - Верните его, он мой!

Три месяца спустя.

Шарлотта была голодна. И у нее не было клиентов. Никто не прикоснется к ней, только не после того, как ее так долго трахал вонючий Бернард. Она лежала в сарае блудниц, ее дочь жалобно скулила в углу, снова голодная. Снаружи внезапно поднялась суматоха. Послышались громкие голоса. Другие шлюхи собирались на пыльной дороге.

- Хм? - oна подняла голову в сторону дороги и увидела, что все бегут. Она поднялась, выбралась наружу и, спотыкаясь, побрела за толпой. - Что, черт возьми, происходит?

Вскоре мимо проехала карета. Это была прекрасная карета, запряженная четверкой черных блестящих лошадей. Очевидно, собственность какого-то богатого человека из-за укрепленных стен близлежащего Ипира, где проживал владыка королевства. Когда он приблизился, все подняли камни и начали забрасывать экипаж.

Занавес раздвинулся, и Шарлотта увидела красивую женщину - настоящую принцессу в украшенной драгоценными камнями тиаре, - испуганно выглядывающую из-за него. Но кто был этот бык рядом с ней?

Бернард! Он был умыт, одет в красивую одежду и выглядел так, словно его лицо было напудрено, чтобы скрыть неприглядную кожу.

Гнев Шарлотты достиг невыносимой силы, и из последних сил она подняла камень и бросила его. Он с резким стуком ударился о дверцу кареты. Занавес быстро закрылся.

- Это мой мужчина, ты, сука! Бернард! Ублюдок!

Боль пронзила ее чрево, и она, рыдая, упала на колени. Казалось, что-то прогрызает себе путь сквозь ее внутренности и пытается выбраться через ее "киску". Она прикрыла живот рукой, а затем улыбнулась. Бернард-младший. Маленький засранец рос с нечестивой скоростью. Хорошо.

Она защитит его любой ценой. Сколько времени пройдет, прежде чем он сможет выступить, прежде чем он сможет сделать свой маленький член достаточно твердым, чтобы засунуть его в нее?

Она медленно направилась обратно к сараю для проституток. Ее дочь все еще хныкала. Снова голоднa. Но Бернард-младший тоже был голоден. Без надлежащего питания маленький ублюдок умрет и сгниет в ее утробе.

Взяв дочь за руку, она наклонилась вперед, что-то проворковала ей и поцеловала. Затем она сломала еe маленькую шейку, откусила кусок от eе пухлой руки и принялась жевать, сначала медленно, потом с жадностью. Она не останавливалась, пока не осталось ничего, кроме обглоданных костей, хрящей и несъеденных кишок.

Грызущая боль в животе исчезла.

Живое мертвое существо внутри нее было удовлетворено.

На сегодня.

Перевод: Zanahorras

Ух, это было жестко! "Живое мертвое существо внутри нее было удовлетворено. На сегодня."

Что говоришь? Откуда я знаю такие подробности? Так эта Шарлотта одно время зависала тут - оказывала услуги интимного характера, так сказать. Но когда мы заметили, что прибыль стремительно уменьшается из-за резкого сокращения клиентов, пришлось с ней разобраться...

Как? Ну... Как-как... Ну, разобраться. Как раз банкет каннибалов намечался, и мы серьезно сэкономили на закупках. Хе-хе.

Кстати, руку видишь? С тех пор прижилась здесь. А мы до сих пор гадаем - это ее, кого-то из гостей или может кого-то из персонала?

Что-то я отвлекся, пора дальше работать, а тебе выпивать и пугаться. Следующая история о парне, который любил подглядывать. А вот куда это его привело... В общем слушай.

"Я нашёл брешь в стене во время своего первого за семнадцать лет похода на чердак..."

Я нашёл брешь в стене во время своего первого за семнадцать лет похода на чердак.

Керри всегда забиралась туда сама, но когда наступил декабрь, и мне нужны были рождественские украшения - я не мог вынести мысли о том, что дом останется без праздника, хотя прошло всего четыре месяца с тех пор, как она ушла, потому что я знаю, я уверен, что она разозлилась бы на меня за то, что я просто сидел в этом тихом, мрачном доме в одиночестве и позволял праздникам пройти мимо меня - я взял стремянку из гостевой комнаты и подпёр её к люку, взбираясь наверх и светя своим фонариком.

На самом деле это была не гостевая комната, где мы держали стремянку. Это была вторая спальня, детская, но она никогда не была занята. Дело было в Керри, хотя мы никогда не распределяли вину. Были и медицинские процедуры, и уровни гормонов в крови, и меры того и этого. Как только она поняла, что никогда не сможет родить ребёнка, она не захотела, чтобы я был рядом с ней. Не в этом состоянии. Я не возражал. К тому времени мы были больше друзьями, чем любовниками.

На чердаке было больше вещей, чем я ожидал. Фонарик пробегал мимо люка и разбрызгивался на ящики и пакеты, большинство из которых были сложены аккуратными стопками, а некоторые разбросаны, как если бы они были небрежно подброшены туда. Керри была такой. Иногда в ней царил порядок, а иногда хаос - списки с продуктами для покупок, книги, расставленные в алфавитном порядке на полках, с прочитанными и теми, которые нужно ещё прочитать, вафельные полотенца, аккуратно сложенные в кухонных ящиках. В других случаях она была более беспечной. Она называла это беззаботностью. Груды обуви в шкафу под лестницей, мешки с разношёрстными носками, дикий заросший сад.

Я забрался выше и присел в тёмном сыром месте. Я не люблю такие места. На чердаке какое-то странное ощущение, будто это часть моего дома, но... нет. То же самое я испытываю к неиспользованному навесу для машины в глубине сада. Я владею им, это моя собственность, но я никогда не чувствую себя частью этого.

Керри тоже никогда там не парковалась, она говорила, что переулок, по которому нужно ехать, чтобы добраться до автомобильного навеса, был слишком узким и заполненным собачьим дерьмом. Не уверен, что она хоть раз пыталась. Большинство наших соседей используют свои гаражи и автомобильные навесы - все они доступны с переулка, - но у большинства из них есть две машины. У нас была только одна, поэтому припарковаться на улице было нормально.

Когда я осветил фонариком стопку коробок, я увидел брешь в стене между моим домом и домом моих соседей. Она была достаточно велика, чтобы пролезть через неё, но не настолько, чтобы вызывать слабость в конструкции. Почти так, как если бы она была сделана именно для этого.

Я сделал паузу, задержал дыхание. Я уже забыл про ёлочные игрушки.

Мне всегда были любопытны наши соседи. Представьте себе, я обычно говорил Керри, что мы проводим бóльшую часть своей жизни менее чем в двадцати или тридцати футах от Клайва и Джеки и понятия не имеем, что они делают.

Керри никогда не выглядела заинтересованной.

Я прополз мимо коробок и над обшивкой и изоляционным материалом к ​​дыре. Я сделал паузу на три удара сердца, прежде чем направить фонарик в чью-то жизнь.

Дорогой Клайв!

Я уверен, вы не хотите, чтобы Джеки знала, что вы делаете с её нижним бельём, когда её нет дома. Я так понимаю, вы двое женаты. Я подозреваю, что вы, вероятно, видели и трогали эту одежду тысячу раз, когда она была на её теле. Но я уверен, что надевать её нижнее бельё во время дрочки на прогноз погоды по BBC - это не то, что вы обычно делаете как пара.

Я - разумный человек. Сто фунтов стерлингов, отправленных на PayPal через этот адрес электронной почты, будет достаточно. Это будет единовременный платёж.

Я буду ждать.

Искренне ваш, Сосед.

Я почувствовал себя немного виноватым, когда отправил сообщение. Но совсем немного. Джеки - милая женщина, Клайв - немного придурок и, честно говоря, это в некоторой степени уменьшает травму, которую я испытал, когда увидел, как он скачет в её нижнем белье. Он не самый привлекательный из мужчин - худощавый, высокий, с длинными конечностями, которые придают ему что-то вроде паукообразного вида, - но в ту первую ночь мне снились кошмары о том, как он заполз на мой чердак, спустился на площадку и прокрался в мою спальню.

Я знал, что сплю, но не мог проснуться. Это было похоже на один из тех снов о падении. Он потянулся ко мне, одетый в чёрные трусики и бюстгальтер, его огромный член торчал и шлёпался о его бедро, и я проснулся за несколько секунд до того, как он коснулся меня.

Не люблю думать, что бы случилось, если бы я продолжал спать.

На сто фунтов я купил красивую куртку и пару джинсов и взял индийскую еду на вынос по дороге домой.

Керри всегда предпочитала китайскую, когда мы заказывали еду, а я никогда особо не возражал. Но для меня большинство китайских блюд на вкус одинаковы, если только вы не идёте в действительно отличный ресторан, а мы никогда не могли себе позволить это слишком часто. Так что с тех пор, как она ушла, я еженедельно наслаждаюсь индийской едой. В нескольких минутах ходьбы есть три места с едой на вынос хорошего качества, и я чередую их и записываю оценки и отзывы для каждого приёма пищи. Пока что лидирует «Шахар» со своей грандиозной курицей под острым и кисло-сладким соусом.

Когда я пришёл домой, я улыбнулся Клайву, сидящему в его машине, он кивнул и улыбнулся в ответ. Он посмотрел на сумку в моей руке и мою новую куртку. У меня хорошие соседи, и они присматривают за мной с тех пор, как умерла Керри.

Дорогая миссис Джеймесон!

Я уверен, вы думаете, что ваш муж Киран немного придурок. Честно говоря, я тоже, и я подозреваю, что если вы проведёте опрос на всей улице - от дома номер один рядом с парком до дома номера сорок семь - вы найдёте, может быть, восемь процентов людей, которым он нравится.

Однако подмешивать собачье дерьмо в его спагетти Болоньез на самом деле довольно неприятно. У меня есть фотографические доказательства. У меня есть номер телефона Кирана. Чтобы первое не отображалось на втором, отправьте сто фунтов стерлингов на PayPal через этот адрес электронной почты. Будьте уверены, это будет единовременный платёж.

Искренне ваш, Сосед.

В первый раз, когда я поднял люк на чердаке соседа, моё сердце прыгало в груди, и я подумал, что запаникую и мне придётся бежать обратно через дыру на свой чердак. Потом что-то случилось.

Мне понравилось.

Я спустился на площадку, и мне это понравилось. Это другое, уединённое место было тем местом, в котором я никогда не был. Запахи были неизвестны и загадочны. Беспорядок в спальне был личным делом, не для посторонних глаз. Я внимательно прислушался, убедившись, что я один на верхнем этаже, готовый прыгнуть к люку и попытаться подняться, если кто-нибудь или что-нибудь пошевелится.

Снизу я услышал конец телевизионных новостей и заставку ежедневного прогноза погоды. Я решил посмотреть, чем может заниматься мой сосед.

Первый из многих. Ни вторжения, ни тем более нападения. Я был камерой для других жизней. Я был мухой на стене.

Мне не нужно было выходить на улицу, чтобы навестить кого-либо из них.

Дорогая Дженнифер!

Я уверен, что вы не должны позволять своей собаке делать это.

К счастью для меня, есть веб-сайты, которые, вероятно, будут платить за отснятый материал на моём телефоне неплохие деньги.

К счастью для вас, всё, что я прошу, это сто фунтов стерлингов в качестве единовременного платежа на PayPal через этот адрес электронной почты.

Сидеть! Лизать! Стоять!

Искренне ваш, Сосед.

Я часто видел, как она выгуливает собаку, когда возвращался с работы домой через парк. Сегодня она казалась немного отвлечённой, но я изо всех сил старался не вести себя иначе, поэтому, когда её собака - его зовут Борис, а он сентиментальный дворняга с длинной каштановой шерстью и прекрасным характером - подбежал ко мне, я встал на колени и взъерошил его мех, и позволил ему лизать моё лицо. Обычно она в этот момент кричала на него и часто смеялась, но сейчас она, кажется, даже не замечала этого.

И обычно я отталкивал собаку после первого или двух лизаний, но не сегодня. Я позволил ему продолжить.

Прямо как Дженнифер.

Когда она в конце концов позвала его прочь, я помахал ей, и она отвлечённо помахала в ответ. Она выглядела обеспокоенной.

Я пришёл домой и получил электронное письмо от PayPal, в котором говорилось: "Вам пришли деньги".

Я посмотрел видеозапись Дженнифер и Бориса на своём телефоне в последний раз - на самом деле это ложь, я посмотрел её ещё три раза - прежде чем удалить её навсегда. В конце концов, я - человек слова.

Керри никогда не волновало, что я человек слова. Она никогда не уважала мою честность, а иногда злила меня, заставляя отказаться от того, что я говорил людям, от обещаний, которые я давал. Обычно только мелочи. Как в тот раз, когда я сказал маме, что проведу выходные, возводя для неё новый забор, а вместо этого Керри хотела пойти на послеобеденные покупки и выпить, поэтому мне пришлось подвести маму. Керри говорила так все следующие выходные и последующие выходные. Она не понимала, что мне нужно сдержать слово.

После каждого единовременного платежа я удалял доказательства и больше не писал этому соседу. Я также больше не решался проникнуть в их дом. Я просто проходил мимо них, проползая по чердакам к свежим плодородным землям других соседей. В каждой стене была дыра. Никакая жизнь никогда не была по-настоящему частной.

Дорогая Джеки!

Я задавался вопросом, почему вы в последнее время намного чаще отсутствовали?

У меня есть кадры, как вы развлекаетесь с Кираном на его с женой кровати. Я не буду отправлять их вам, но на всякий случай, если вы мне не верите - вы начинаете делать это лёжа на спине, затем он переворачивает вас и берёт сзади, затем вынимает свой член и ложится вам на спину.

Он вытирает свой член вашим нижним бельём. Это заставляет меня улыбаться. Я не могу сказать вам, почему. Хорошая сегодня погода!

Я также улыбаюсь, когда вы его целуете. Опять же, не буду раскрывать причину. Болоньезе!

К счастью для вас, всё, что я прошу, это сто фунтов стерлингов в качестве единовременного платежа на PayPal через адрес электронной почты, указанный ниже.

Искренне ваш, Сосед.

Эта улица. Кто бы мог подумать?

Ненавижу это говорить, но Керри была права, когда сказала, что у всех есть глубокие, тёмные секреты. Это была её мантра, и меня всегда немного угнетало то, что она позволяла этой вере затуманивать свой взгляд на людей, мир, жизнь.

Я думал, что я был очень разумным в том, что я просил. Слишком разумным. Могло быть намного больше.

По дороге в банк я гулял по парку. Дженнифер шла с Борисом, и на этот раз, когда он прыгнул на меня, я его оттолкнул. Мы обменялись любезностями и продолжили свой путь, и я оглянулся, чтобы посмотреть, не оглядывается ли она и на меня. Она не оглянулась.

Я увидел Джеки в городе, сидящую возле кафе со своим мужем Клайвом. Они выглядели вполне счастливыми, и оба предлагали мне улыбки, когда я проходил на другой стороне улицы.

Войдя в банк, я посмотрел на их отражение в стеклянной двери, и никто из них не смотрел на меня.

Возможно, они только что отвернулись.

Записка у меня в кармане. Это, конечно, глупый ход, но я хотел оставить её при себе на некоторое время, а не уничтожать, в тщетной надежде, что таким образом я обнаружу, кто её послал.

Дорогой Сосед!

Вы не единственный, кто может ползать по чердакам.

Возможно, вы лучше меня - может, я не такой великодушный, как вы, - но мне нужно десять тысяч фунтов стерлингов использованными банкнотами. Я вам ещё раз напишу, чтобы сообщить, куда их принести.

Должен сказать, что оставлять голову убитой жены в коробке с рождественскими украшениями - довольно плохой ход.

Искренне ваш, Некто.

Я думал, что мои секреты в безопасности. Все они.

Похоже, я ошибался.

Тем не менее, если бы автор письма обратился в полицию, было бы интересно провести расследование. Может быть, они это даже сделают. Я ещё не решил, буду ли платить.

Ведь я спрятал немного Керри на каждом чердаке на моей стороне улицы.

Перевод: Alice-In-Wonderland

Кларисса плакала. В последние дни она много плакала. Ее жизнь была полна слез, и теперь она не могла чувствовать себя более беспомощной и отчаявшейся.

Она потерла живот, выпирающий под парой набухших грудей, которые стали такими нежными, что ей хотелось кричать в подушку, но боль в груди была ничто по сравнению с мыслями, которые постоянно мучили ее разум.

До недавнего времени Кларисса не испытывала желания сбежать. Она так устала, но не могла оставаться здесь и подвергать своего ребенка такому же жестокому обращению, при повторном изнасиловании. Секс-игрушка, запертая в подвале. Она ни за что не могла позволить этому монстру прикоснуться к ее ребенку. От одной этой мысли по ее хрупкому телу пробежала дрожь. Она не знала, когда в последний раз видела дневной свет. Она понятия не имела, как долго она там пробыла. Она почти достигла девятимесячного срока, и продолжительность беременности составляла лишь малую часть ее тюремного заключения.

Кларисса не могла вспомнить свою жизнь до того, как оказалась запертой в подвале, но инстинктивно она знала, что никогда не была счастливой девушкой. Сама идея счастья, должно быть, возникла из какого-то сахаринового телевизионного ситкома, который она видела в прошлом, и который все больше угнетал ее с каждым тоскливым утром, когда она просыпалась в плену. Теперь ее разум был заполнен темными углами и паутиной, влажными, гнилостными запахами, смешивающимися с ее собственным потом и телесными отходами, когда ее "судно" не было должным образом утилизировано.

Кто-то отпер дверь в подвал.

Кларисса вытерла слезы с лица, размазывая грязь, словно дешевую тушь.

Дверь открылась. Отбрасывая огромную тень, в дверях стоял человек. Он был высок и крепко сложен. Она знала его как Монстра, любые детали были скрыты в темноте.

Она посмотрела на него большими печальными глазами. Они были бы прекрасны, если бы ее жизнь не была такой трагичной.

Она круговыми движениями потерла живот, напоминая, что она выживает за двоих. Она должна была выбраться оттуда, чтобы родить этого ребенка и вырастить его самостоятельно, подальше от Монстра.

Если она не могла сбежать, она желала, чтобы ребенок умер, а не вел такую жизнь, как эта.

Подвал был большим, но мебели было мало. В какой-то момент Монстр убрал все, что могло быть использовано в качестве оружия. Большую часть времени он оставлял ее в темноте.

Она ждала, когда мужчина принесет ей еду.

Кларисса сжимала молоток за спиной. Она взяла его из ящика с инструментами Монстра, когда он поставил грубо сделанную кроватку ручной работы для ребенка. До сих пор он не замечал, что тот пропал.

Она чувствовала, как узел беспокойства скручивает ее внутренности.

Ребенок брыкался. Эта крошечная ножка убедила ее в том, чему она подвергала себя, пытаясь сбежать. Она снова потерла живот свободной рукой, успокаивая нервы, насколько это было возможно. У нее будет только один шанс. Если она не прицелится, последствия будут ужасными.

Мужчина спустился по лестнице в подвал.

Кларисса ахнула. Сможет ли она пройти через это? Что, если она потерпит неудачу? Он накажет ее. Он все равно накажет ее. Это то, что он обычно делал. У него будeт грубый, болезненный, унижающий достоинство секс с ней, прежде чем вернуться наверх, как будто ничего не случилось, как будто она не была заперта в его подвале.

Он действительно был чудовищем.

Когда он приблизился, то осматривал подвал, вероятно, восхищаясь своей ловкой работой по сооружению кроватки. Она ударила его молотком, и он рухнул, как корова на бойне. Она поспешила вверх по лестнице, навстречу свету, льющемуся из комнаты наверху. Адреналин разлился по ее венам. Это был ее шанс. Монстр схватил ее за платье и дернул. Свет наверху казался таким далеким, и когда она упала навзничь, свет, казалось, вырвался наружу. Он дразнил ее, навсегда оставаясь вне досягаемости. Кларисса покачала головой, слезы потекли по ее лицу, губы дрогнули.

Нет!!!

Крик, который вырвался, когда она ударилась копчиком о бетонный пол, был мучительным и пронзительным. Она схватилась за живот, чувствуя что-то ужасное, что-то похожее на то, что ее сейчас стошнит, только ее вырвет не изо рта, а из влагалища.

Она выронила молоток на лестнице, когда Монстр дернул ее назад.

Он поднял ее обмякшее тело в стоячее положение.

Кларисса закричала и забилась.

- Замолчи, - сказал он.

Его голос был невнятным, как будто у него закружилась голова от удара молотка.

Она чувствовала себя совершенно побежденной, обреченной быть заточенной в темном подвале и подвергаться насилию вплоть до своего смертного дня.

Что она сделала, чтобы заслужить такую участь?

Его кулак сильно ударил ее в живот. Шока и боли было достаточно, чтобы ее вырвало. Мужчина отступил на шаг, чтобы избежать брызг желчи, и засмеялся над ней, как будто она была какой-то второстепенной выставкой для его развлечения.

- Я сказал, замолчи. Ты разбудишь свою мать.

Кларисса подняла голову, волосы прилипли к лицу от пота и рвоты.

Мать?

Гнев и ненависть скрутили ее живот, потом еще раз. Она посмотрела в лицо мужчине. Свет сверху показал ей образ ее... отца. Она схватилась за свой измученный живот, боль вырвалась из ее чрева в кишки, угрожая новым приступом рвоты. Это было бы благословением по сравнению с тем, что произошло дальше.

Ее тело содрогнулось. Кровь растеклась по нижней части ее грязного платья.

- Я сделал эту кроватку зря, - сказал он.

Кларисса действовала импульсивно. Застав мужчину врасплох, она бросилась вверх по лестнице, навстречу насмешливому свету. Она поскользнулась, и ее и без того травмированный желудок дернулся. Промах заставил ее подумать о крови, стекающей по внутренней стороне ее ног. Она почувствовала, что мужчина - действительно ли это был ее отец? - стоит у нее за спиной. Его ноготь оцарапал ее икру, когда он попытался схватить ее. Инстинктивно она отшатнулась назад и ударила мужчину в челюсть. Оглянувшись через плечо, она увидела, как он с грохотом скатывaется по лестнице. Почувствовав облегчение, Кларисса повернулась к нему всем телом. Он лежал неподвижно. Ее отец? Она была в замешательстве. Неужели она блокировала это все эти годы? Мог ли ее отец неоднократно насиловать ее, как это делал этот Mонстр? Она нерешительно двинулась вниз, к полу подвала, все еще не двигаясь с места. Казалось, он не дышал. Неужели он сломал себе шею? Она опустилась на колени и посмотрела ему в лицо.

Это был ее отец.

А мама ждала наверху.

Кларисса отвернулась и, схватившись за больной живот, пошла обратно вверх по лестнице. По дороге она подобрала молоток.

Свет, когда она вошла в дом, она помнила лишь смутно; он обжигал глаза, которые привыкли только к тусклому свечению единственной лампочки, свисающей с потолка подвала. Она несколько раз моргнула, пытаясь сосредоточиться, прежде чем продолжить, и вздрогнула от неожиданности.

- О, это... ты, - раздался неровный голос, которого Кларисса не слышала уже много лет.

Насколько Кларисса помнила, у ее матери никогда не было успокаивающего голоса.

Кларисса подняла молоток над головой, глаза все еще привыкали к свету. Сквозь липкий туман она увидела болезненно худую женщину, стоявшую на кухне, но не могла разглядеть черты лица. Кларисса моргнула, и все начало проясняться.

Она что, плакала?

Эмоции захлестнули Клариссу. Лицо ее матери было осунувшимся и печальным, как будто из нее вакуумом высосали всю жизнь. Ее глаза казались слишком большими на голове, которая казалась слишком большой для хрупкого тела, скрывавшегося под сарафаном, как высохший труп под саваном. Любила ли ее мать, удерживал ли ее отец внизу вопреки желанию матери? Она жаждала, чтобы ее коснулись, обняли.

Глаза ее матери метнулись вниз, на кровь на ногах Клариссы.

- О, Боже мой! Ты ведь не причинила вреда ребенку?

Ее мать полностью проигнорировала молоток и бросилась по линолеуму, упав к ногам Клариссы, положив руки на выпирающий живот, как будто молилась какому-то нелепому божеству из плоти.

Молоток дрогнул в руке Клариссы. Ощущение рук этой женщины на своем животе привлекло внимание к тому факту, что что-то было ужасно неправильно. Так или иначе, ребенок должен был родиться.

- Вызови скорую помощь, - сказала Кларисса, слова вырывались дрожащими слогами.

- Нет! - сказала ее мать. - Никакой скорой помощи и полиции. Нет!

- Н-но... - Кларисса была в замешательстве.

- Ложись на пол. Я буду принимать роды. Твой отец обещал мне еще одного ребенка, ты же знаешь. Он не твой. Он мой.

Лицо Клариссы сморщилось от отвращения. Была ли эта женщина сумасшедшей? Это был ее ребенок.

- Нет, - сказала Кларисса. - Мне нужна скорая помощь. Пожалуйста, мне нужна помощь.

Ее мать встала, печальный, несчастный взгляд исчез и сменился презрением. Она схватила Клариссу за руки и швырнула ее на землю. От удара по ее матке прошла волна боли, и она поняла, что ребенок не выживет. Во время падения молоток выпал из ее руки, с глухим стуком ударившись о линолеумный пол.

Когда мать Клариссы склонилась над ней, сжимая ее руки, Кларисса поняла, какой слабой она стала за годы заключения. У нее был слабый мышечный тонус, и она была бессильна защитить себя, даже от такой немощной женщины.

- Гарольд! - позвала ее мать. - Гарольд, иди сюда и держи ее за ноги! Я хочу своего ребенка! - мать Клариссы разразилась слезами. - Ты обещал мне ребенка, - сказала она сквозь подступающие рыдания.

Посмотрев налево-направо, Кларисса увидела, куда упал молоток. Ее мать отпустила ее руки и обхватила ими живот, приложив ухо к выпуклости, словно надеясь услышать признак жизни.

Mать с трудом сглотнула и стала пугающе ясной.

- Если ты - мальчик, я назову тебя Джорджем. Если ты - девочка, я назову тебя Лилли. Будет так приятно снова завести ребенка в доме.

Кларисса схватила молоток, обхватив пальцами рукоятку. Когда она подняла его, раздался скребущий звук от веса головки молотка на полу. Ее мать вскинула голову. Их взгляды встретились, когда Кларисса взмахнула молотком. Он вошел в контакт с головой ее матери. Это был не такой уж сильный удар, но достаточный, чтобы напугать женщину и заставить ее упасть на бок.

Кларисса ухудшила своё положение. Боль исходила из ее чрева. Ей показалось, что она обмочилась, но она знала, что это кровь. Она чувствовала, как слабеет от ее потери.

Застонав и прижав руку к голове, мать Клариссы пошатнулась, пытаясь встать на колени. Кларисса не позволила этому случиться. Раньше она колебалась, мысль об убийстве матери была абстракцией, которая допускала катастрофические колебания, но теперь она поняла, что это была просто женщина. Нет, чудовище, как и ее отец. Она несколько раз ударила молотком по голове матери, прежде чем кровь на ее руках заставила инструмент выскользнуть и повернуться. Последний удар пришелся на конец когтя, и он застрял, как топор в пне.

Кларисса закричала. Ее взгляд метнулся к открытой двери в подвал, затем к телу матери и обратно к двери. Она чувствовала слабость. Запах крови был таким сильным, что она чувствовала его на вкус. Она выскочила из кухни на четвереньках, кашляя и задыхаясь от всепоглощающего медного запаха в комнате. Она совсем не была знакома с этим домом, но где-то в изгнанных воспоминаниях о жизни, прожитой до пленения, она вспомнила номер 911 и номера экстренных служб, которые нужно было набрать по телефону.

В гостиной на замусоренном кофейном столике стоял телефон. Кларисса набрала 911, сказала что-то неразборчивое, а затем разразилась рыданиями. Телефон лежал рядом с ней, тоненький голос диспетчера звал ее. Она была слишком слаба. Она не могла пошевелиться. Кровавый след тянулся за ней с линолеума на покрытый ковром пол. Было слишком много крови.

Слишком.

У нее закружилась голова. Ее глаза закрылись и снова открылись. Мир, казалось, закружился, а вместе с ним и красная дорожка ведущая из кухни.

Ребенок был мертв.

Перевод: Грициан Андреев

Лошадь гарцевала боком, топая по суглинистой земле. Сэмюэль натянул поводья и положил руку ей на шею. Ее мышцы задрожали под его ладонью, но она все равно замерла.

Он знал, что ее напугало. Он тоже чувствовал этот запах, отвратительное зловоние, не человеческое и не животное, но каким-то образом и то, и другое.

Ветер дул с востока. Это привлекло существо к ферме Джеймса МакHамары. У Джеймса было две дочери, Сара и Джиллиан, семи и восьми лет.

Кровь прольется сегодня ночью, так или иначе.

Сэмюэль подвел лошадь к опушке леса, отцепил винтовку и соскользнул на землю тихо, как мертвый.

- Иди домой, - прошептал он, поглаживая черную дымчатую морду чистокровного скакуна.- Ты знаешь дорогу.

Ему не хотелось оставлять ее одну, но она была не нужна ему среди деревьев, и он не стал бы ее стреноживать. Не тогда, когда зверь так близко.

В поле позади него почти полная Луна охотника[6] давала достаточно света, чтобы читать, но как только он вошел в лес, все погрузилось в тень.

Несмотря на мрак, он двигался так, словно был здесь своим, глаза привыкали к темноте с каждым осторожным шагом.

Зрением, чутьём и обонянием, двигаясь незаметно и бесшумно, стараясь держаться с подветренной стороны, он приблизился к своей невидимой цели.

Волк был быстрее и сильнее, прирожденный охотник, искусный в своей стихии, но он боялся винтовки Сэмюэля. Сэмюэль дал для этого веские основания. Он был близок к тому, чтобы принять это. Он был близок к тому, чтобы завладеть им. Тем не менее, они оба ходили по земле. Но сегодня вечером, - подумал Сэмюэль, - все будет по-другому. Он чувствовал это.

Между деревьями мелькнула тень. Он двигался низко к земле, используя подъемы и падения земли для укрытия. Силуэт, вырезанный из самой ночи, он остановился, а затем исчез за хребтом.

Сэмюэль предположил, что это повторится. Вот как ему нравилось охотиться. Он кружил, как акула, приближаясь все ближе, невероятно быстро, вы видели бы его только мельком, пока он не оказался бы прямо над вами, а потом было бы слишком поздно.

Добравшись до гребня, он снял с плеча винтовку. Он не видел и не слышал ничего особенного, но интуиция подсказывала ему сделать это, и когда интуиция заговорила, он прислушался. Он осмотрел склон за гребнем, затем повернулся и осмотрел периферию позади себя. Его взгляд был прикован к углублению в земле в нескольких шагах от него. Темная фигура съежилась в тени.

Две вещи произошли одновременно. Сэмюэль вскинул винтовку к плечу, и тень взлетела в воздух, сверкнув желтыми глазами. Сэмюэль чуть не нажал на спусковой крючок, но не сделал этого. Если бы он это сделал, то не услышал бы, как зверь приземлился позади него, и был бы мертв еще до того, как обернулся. Как бы то ни было, он развернулся и выстрелил. Как только прогремел 30-06[7], он понял, что выстрел не удался. Зверь метнулся в сторону, как дым на ветру.

Волк никогда раньше не прятался, никогда не ждал, когда он подойдет к нему. Очевидно, он кое-чему научился со времени их последнего столкновения. Сегодня вечером, казалось, все ставки были отменены.

Сэмюэль отскочил в сторону и перекатился. В ушах у него все еще звенело, а ночное зрение пропало, благодаря вспышке 30-06, но его интуиция снова заговорилa, и он снова прислушался.

Он встал на одно колено и направил винтовку туда, где стоял всего мгновение назад.

"Винчестер" прогремел как гром. Когда дым рассеялся, на усыпанной листьями лесной подстилке неподвижно лежал человек. Сэмюэль медленно выдохнул и подошел ближе. Мужчина был бледен, худощав и совершенно гол. 30-06 проделал дыру в его груди, как раз над его проклятым сердцем.

Сэмюэль знал этого человека, если его можно было назвать человеком. Его звали Джеб Рейнольдс. Тихий, прилежный, набожный и последний человек, которого он мог бы заподозрить. Но с другой стороны, разве не так было всегда?

Глядя на бледное изможденное лицо Джеба и стеклянные мертвые глаза, Сэмюэль почувствовал себя на удивление опустошенным. Прошлой ночью, позапрошлой ночью и ночью после каждого полнолуния в течение последних трех лет он охотился на него, и теперь он настиг его. Он должен был что-то почувствовать.

Первым порывом Сэмюэля было сжечь тело Джеба, но вместо этого он решил вытащить его из леса и привести свою лошадь. Утром он вернет труп вдове Джеба. Кроме того, у него было к ней несколько вопросов.

Коллетт Рейнольдс открыла дверь. Она была такой же прекрасной, какой он ее помнил.

Осенний воздух был свежим и чистым, и щеки Коллетт порозовели от него. Когда она улыбнулась, это было похоже на солнечный свет, льющийся в долину.

- Миссис Рейнольдс, - сказал Сэмюэль.

Он снял шляпу и прижал ее к груди.

- Сэмюэль Хэммонд, собственной персоной. Что, черт возьми, ты... - ее голос затих, когда она заметила фигуру, перекинутую через спину чистокровного скакуна.

Сэмюэль наблюдал, как ее глаза расширились, как краска сошла с ее щек, с ее губ. Ему хотелось оказаться где-нибудь, в любом другом месте.

Он совсем не думал о том, что именно он скажет. Как он спросит ее, знала ли она, что ее муж был убийцей.

Когда ему ничего не пришло в голову, он просто спросил:

- Ты зналa?

Коллетт смотрела на бледное, испачканное грязью тело своего мужа, казалось, очень долго. Вдалеке каркнула ворона.

- Заходи внутрь, - сказала она наконец.

Он последовал за ней на кухню, все еще прижимая шляпу к груди, и сел на деревянный стул с прямой спинкой.

Коллетт бросила горсть сушеных трав в чайник и поставила его на дровяную плиту. Она работала в напряженном молчании, полностью игнорируя его. Наконец она налила две чашки чая, поправила юбку и села.

- Да, - сказала она, - я знала.

- Ты могла бы рассказать кому-нибудь, - сказал Сэмюэль. - Ты могла бы что-нибудь с этим сделать.

- Я могла бы позволить толпе прийти с вилами и факелами и увести моего мужа глубокой ночью? Может быть, сжечь мой дом для пущей убедительности? Может быть, меня тоже сжечь? Ты это имеешь в виду?

- Ты могла бы сказать мне.

- Он был хорошим человеком, - сказала она, глядя на свои руки, сложенные на столе между ними. - Заботливым мужчиной.

- Он был чудовищем.

Тяжелые рыдания сотрясали ее тело.

Неожиданная жалость пронзила его. Ему хотелось обнять ее, заключить в объятия и сказать, что все будет хорошо. Вместо этого он потянулся через стол и взял ее руку в свою.

- В самом начале, - сказала она, когда снова смогла говорить, - у нас было взаимопонимание. Раньше я моглa контролировать его, но со временем все изменилось. Я не хотела убивать его, но знала, что рано или поздно мне придется это сделать, - eе взгляд скользнул к окну. - Я думаю, что теперь эта работа закончена.

У нее перехватило дыхание. Сэмюэль поймал себя на том, что наблюдает, как поднимается и опускается ее грудь. Он отвел глаза на долю секунды позже, чем следовало.

Ее лицо окаменело.

Сэмюэль похоронил тело Джеба на земле его вдовы. Земля была каменистой и неумолимой. К тому времени, как он закончил, солнце уже садилось.

Когда он вернулся в дом, Коллетт уже ждала его за ужином. Инстинкт подсказывал ему отказаться, приличия требовали этого, но он измотал себя до предела и был чертовски голоден.

Она налила в миску дымящееся тушеное мясо.

- Два маленьких ягненка, - прокомментировала она.

Он не мог определить вкус, но он был насыщенным, густым и сытным, и это согрело его до глубины души. Чем больше он ел, тем голоднее становился, и вскоре обнаружил, что набрасывается на третью миску.

Они поужинали в тишине, за что он был благодарен. Он никогда не был многословным человеком и считал праздную болтовню утомительной и неловкой. Ну, конечно это, и он не знал, что сказать. Он только что убил мужа этой женщины.

После ужина она отнесла ведро с углями от плиты к камину в гостиной. Она присела на корточки на лоскутный коврик из шкуры и накачивала мехи, пока пламя не стало горячим и ярким.

Когда она встала, раскрасневшаяся и сияющая, Сэмюэль не смотрел ей в глаза. Его тянуло к ней, и это выбивало его из колеи каким-то непонятным ему образом. Вместо этого он оглядел комнату. Стены были задрапированы шкурами животных: лесного волка, лисы, белохвоста, черного медведя и чего-то еще, что он не узнал.

Смерть взывает к смерти, - подумал он, хотя и не был уверен, почему так подумал.

На дальней стене висела длинная деревянная маска с рогами. Какой темной жизнью жили эти двое?

Когда он наконец встретился с ней взглядом, у него возникло странное ощущение, что она может читать его мысли.

- Ты хочешь меня, Сэмюэль Хэммонд?

Вопрос ударил его, как пощечина.

- Xочешь, - сказала она, подходя ближе.

Что-то притормозило у него в животе. На мгновение Сэмюэль испугался, что тушеное мясо, два маленьких ягненка, вот-вот поднимутся, но это ощущение прошло и сменилось приятным головокружением.

Комната покачнулась, и он чуть не упал.

- Говори правду, Охотник.

- Xочу, - сказал он.

Как будто слова были вырваны из него, губы так онемели, что он едва чувствовал, как они двигаются.

- Труп моего мужа еще не остыл в земле, а ты хочешь уложить меня и жёстко трахнуть.

Это было ужасно говорить, грубо и вульгарно, но Сэмюэль ухмыльнулся, услышав это.

- Ты отмечен, Охотник, - eе кожа, казалось, ловила свет костра и удерживала его. Она тлела и пульсировала, темная, затем светлая, затем снова темная. - Смерть взывает к смерти.

Она опустила его на пол, залезла ему в брюки, задрала юбки и одним плавным движением зажала его между своих раздвинутых ног.

Войти в нее было не похоже ни на что, что он когда-либо испытывал раньше. Хотя Сэмюэль Хэммонд и не был настоящим повесой, ему было не чуждо женское прикосновение. Но сейчас все было по-другому.

Она обхватила его спину ногами и притянула его глубже, крепко держа с железной силой.

- Когда я сказала ему, что мне нравятся дети, он сказал, что я зашла слишком далеко. Я отправилaсь на ферму МакHамары. Я хотелa попробовать этих маленьких девочек на вкус. Я чувствовалa их запах даже издалека. Два маленьких ягненка уютно устроились в своих кроватках.

Она схватила его за волосы и повернула его голову к себе лицом.

- Он последовал за мной, пытался остановить меня, - oна брыкалась и извивалась. - Я оглушила его, разделa и оставилa дрожащим, голым и бесчувственным.

Мешанина сшитых шкур, казалось, извивалась на полу под ними. Смерть взывает к смерти, - снова подумал он.

Острые когти прочертили влажные красные линии на его спине, но он этого не почувствовал. Его мысли были заняты полной Луной oхотника, распухшей, как клещ, наевшийся крови, капающей ядом на долину, поляну, лес и поле.

- Прошлой ночью был волк, - сказала она, масса тепла и свернувшейся под ним силы, голос становился глубже с каждым слогом, - но это был не Джеб.

Голова Коллетт откинулась назад, и ее челюсти открылись, деформированные, вытянутые. Низкое рычание вырвалось у нее из горла.

Огонь потух, умер, превратившись угли.

Она вонзила зубы в его плечо.

Луна разверзлась и залила мир кровью.

Перевод: Zanahorras

Вот и верь после этого людям. Я ему отдалась при луне... Ну, и дальше по тексту.

Вера - вещь тонкая и нежная.

Так, о чем это я? Тебе еще налить? Что говоришь? Крыса на барной стойке? Ну да, крыса. Зовут Павел. Разве ты не помнишь? А чего у крысюка имя такое странное? Так он был домашним питомцем Игоря, помощника Франкенштейна. У них у всех там имена стремные.

Кстати, хочешь узнать, почему порядок здесь навожу я, а не уборщицы? Ой, тут такая история. Я ж тебе вроде рассказывал. Пару лет назад, у нас в сортире замочили одного криминального авторитета. Буквально. Сунули головой в унитаз и держали, пока не сдох. Так и оставили, прикинь, а уходя повесили табличку "туалет не работает". Пришла значит утром уборщица, увидела табличку и даже заходить не стала. А потом были выходные... В общем в итоге голова жмурика так распухла, что унитаз разбивать пришлось. И с того самого дня все наши уборщицы взяли за правило бесследно исчезать при уборке клозета. Чувак походу никак им простить не может, что в закрытом гробу хоронить пришлось... Так что, с тех пор мы в черном списке всех клининговых компаний, соответственно наводить здесь чистоту приходится мне...

Кстати, насчет канализации и коллектора. Есть у меня байка об инспекторе, проверяющем коллектор не в то время, и не в том месте. Итак, слушай.

"Были сны и мрачное сокрушительное отсутствие снов, в которых боль являлась единственным подтверждением продолжающегося существования Тодда..."

Были сны и мрачное сокрушительное отсутствие снов, в которых боль являлась единственным подтверждением продолжающегося существования Тодда. Каждый клаустрофобный вздох свидетельствовал о том, что он выжил. Он был жив. Усики мучительной агонии вылезали из его лопаток, ползли вдоль позвоночника и распространялись по трапециевидным и дельтовидным мышцам, вверх по шее к черепу. Каждый мускул пульсировал и болел. Даже его легкие горели, когда изо всех сил пытались вдыхать плотный влажный воздух.

Тодд погружался в бессознательное состояние и выскальзывал обратно из темноты сна в адскую черноту своей реальности. Он дрожал, обездвиженный сокрушительным давлением. В его голове мелькали вспышки, когда шок, переохлаждение и кислородное голодание боролись друг с другом за право лишить его жизни.

Он грезил о всяких глупостях. Свадьбах, днях рождения, похоронах, праздниках. Ему снились еда, секс, танцы и выпивка. Фруктовый сок, газировка, вино и кофе. Тодд страдал от обезвоживания и голода даже тогда, когда он боролся, чтобы не утонуть. Он замерзал в грязных потоках, которые струились по его лицу и по ноздрям, фантазируя о теплой ванне и сухой одежде. Просыпаясь, он почти кричал. Ему хотелось завопить от ужаса, позвать на помощь. Однако его ужас еще более усилился, когда он понял, что не может кричать. Его рот находился под водой.

Нелепость его затруднительного положения никоим образом не уменьшала ужас. Тодда засосало лицом вперед в металлическую водосточную трубу диаметром тридцать дюймов, которая проходила горизонтально по дну сборника для ливневой воды, а затем продолжала путь на несколько миль под городом. Он работал городским строительным инспектором и осматривал подпорные стены в верхней части сборника, когда начался проливной дождь.

Как будто где-то в небесах прогремело проклятие. Шесть или семь дюймов[8] осадков выпало менее чем за час. Крошечные снаряды ледяной H₂0 обрушились на землю, как метеоритный дождь. Четыре или пять дюймов только за первые пятнадцать минут. Позже это назовут столетним наводнением, потому что в Лас-Вегасе выпало больше осадков, чем за последние сто лет. Но Тодд этого не знал. Все, что он знал, это то, что ему нужно осмотреть еще три стены, прежде чем он сможет отправиться домой. Поэтому он принял неверное решение. Решил задержаться на десять минут.

Гром прозвучал, как артиллерийский залп, когда молния вспахала землю в нескольких ярдах от того места, где он стоял, оставив в наэлектризованном воздухе запах серы. Затем пошел дождь, хлеща по земле с такой силой, что кожу стало жалить, подобно рою разъяренных пчел, напавших на его плоть. Его ноги глубоко погружались в промокшую землю, когда он обходил периметр стены, продвигаясь все медленнее и медленнее. Грязь так глубоко засасывала его туфли, что, когда он вытаскивал ноги для очередного шага, у него начинали болеть колени. Он решил развернуться и пойти домой, но в это время сборник переполнился.

Тодд даже не заметил, как быстро поднялся уровень воды. Сборник никогда не предназначался для обработки подобного количества жидкости за такой короткий промежуток времени, поэтому отвод не мог происходить достаточно быстро. Весь бассейн наполнился и переполнился. Земля, на которой стоял Тодд, внезапно погрузилась в воду, и его сбило с ног.

- Помогите! Помогите мне! Я не умею плавать!

Но его никто не слышал. Он находился там один. Все строители уже разошлись по домам, спасаясь от непогоды. Только он оказался настолько глупым, чтобы противостоять дождю.

Мощные потоки затянули его тело вниз, сильно ударив о стенки бассейна, почти утопив, наполнив рот, глаза и ноздри грязью и нечистотами. Его перевернуло и покатило бурлящей ливневой водой, устремившейся к выпускной трубе, неся его к ней с неумолимой скоростью. Несмотря на то, что его телу как следует досталось, у Тодда хватило ясности ума, чтобы сделать глубокий вдох, прежде чем его утащило под воду в сливную трубу на дне бассейна.

Жерло трубы широко раззявилось, как ненасытная пасть какой-то хищной змеи, готовящейся проглотить его целиком. Но Тодд оказался слишком большим, чтобы его можно было проглотить. Он проскользнул на спине, лицом вверх, наполовину утонув телом в трубе. Его плечи были слишком широкими, чтобы позволить ему двигаться дальше, поэтому он застрял, погребенный под сотнями галлонов дождевой воды и грязи.

Вода продолжала литься мимо него в канализацию, и Тодд отчаянно пытался удержать кислород, оставшийся в его сжавшихся легких. Он знал, что всего через несколько минут ему придется сделать еще один вдох, и тогда он втянет в легкие воду и грязь и утонет. Осознание надвигающегося конца вызвало приступ клаустрофобии, пульс участился, а часть удерживаемого воздуха вырвалась из груди.

Тодд безуспешно пытался выбраться из своей тесной тюрьмы. Его легкие горели, будто он вдохнул дым и пепел. Их сокрушало давление металлической трубы на его руки и туловище, давление воды над ним и борьба за удержание того небольшого количества кислорода, которым он успел запастись перед тем, как погрузиться под воду.

Вода обтекала его с такой силой и мощью, что он почувствовал, как она заталкивает его еще глубже в трубу, забивая сильнее. Ему снова захотелось закричать.

Именно тогда в его голове замелькали вспышки, связанные с тем, что кислородное голодание убивало мозговые клетки. Он терял сознание, задыхаясь. Затем вода внезапно отступила, и он смог вдохнуть, совсем чуть-чуть. На кончике его носа образовался воздушный карман, и он втянул в себя влажный мокрый воздух. Рот Тодда и остальная часть его лица все еще оставались погруженными в воду, поэтому он держал губы и глаза закрытыми. Только нос торчал чуть выше ватерлинии.

Воздух был грязным и спертым. Тем не менее, даже это небольшое количество прогорклого кислорода являлось благословением. До этого момента он уже почти смирился с мыслью о смерти.

Он свалился в коллектор и проскользнул лицом в сливную трубу в конце дня в пятницу. Это означало, что до понедельника здесь никого не будет. Ему придется пережить все выходные в трубе, не имея возможности кричать.

Ночью он замерз, холодная дождевая вода высасывала из его тела тепло, поскольку температура на улице упала ниже шестидесяти по Фаренгейту[9], а в трубе, залитой прохладной водой, было что-то около тридцати. Днем же, когда взошло солнце и столбик термометра достиг восьмидесяти или девяноста градусов[10], казалось, что он варится заживо. Он был благодарен за то, что сейчас сентябрь, а не июнь или июль, когда жара в Неваде достигала сто двадцати градусов. Если бы это случилось летом, он был бы уже мертв. Но опять же, в июле такого дождя не наблюдалось.

Влажность превратила сухой пустынный зной в тропический жар. Но это было не самое худшее. Хуже всего было то, что он не мог двигаться, чувствуя, будто его протискивают через грязный кишечник какого-то невероятно большого зверя. Он находился в ловушке, обреченный на смерть.

Тодд не был уверен, сломано ли у него что-нибудь, но все тело болело. Путешествие в водосточную трубу оставило после себя синяки и ушибы. Однако к боли он давно привык. Жизнь являлась болью, и пока он страдал, он, по крайней мере, мог быть уверен, что по-прежнему остается среди живых.

Тодд мог вспомнить немного дней, которые, не привели к какой-либо катастрофе. Начиная с того дня, когда оба его родителя погибли в пожаре, охватившем их дом, до того дня, когда его изнасиловали несколько старших мальчиков в приюте, и до дня, когда ему отменили стипендию из-за плохих оценок и выгнали из колледжа, до того дня, когда его жена ушла к более молодому человеку, предварительно опустошив его банковский счет, он не знал ничего, кроме страданий и разочарований, в которые были вкраплены лишь краткие моменты счастья.

Несомненно, каждое отдельное несчастье являлось исключительным случаем, но неудача в целом считалась для него правилом. Это то, что сделало его тем, кем он был. Злость на постоянное страдание в жизни - вот что привело его к первому убийству. Он просто не мог выносить, как кто-то ему улыбается. Наивное счастье тех, кто ни разу в жизни не страдал, казалось оскорблением для него, поэтому он решил принести боль в их жизнь.

Если он выберется из этой водосточной трубы, то точно знает, что сделает со своей следующей жертвой. Медленная пытка погребения заживо или запирания в бочке, которая постепенно наполняется водой. Он и представить себе не мог, что хуже он мог бы сделать с какой-либо из своих жертв, чем на несколько дней запереть ее в водосточной трубе. У жизни всегда существовал способ превзойти собственную способность человека к насилию и жестокости. Бог - главный садист.

Теперь Тодд застрял в водосточной трубе на три дня и две ночи. Когда он спал, ему снились кошмары, в которых ухмыляющиеся демоны тащили его в ад через длинный узкий туннель. Когда просыпался, они все еще находились с ним, тянули его, пытались затащить глубже в водосточную трубу. Он чувствовал, как их когти впиваются в его плоть, когда они тянут его. Иногда он даже слышал, как они смеялись над ним, насмехались над ним.

Что, застрял, жирдяй? Слишком часто ходил в "Фэтбургер", да? Впрочем, ты – везунчик. Там, внизу – значительно хуже. Я покажу тебе, как только ты похудеешь достаточно, чтобы я смог протолкнуть тебя. Это не займет много времени. Ты уже голодаешь. Скоро ты окажешься здесь с нами.

Тодду так хотелось закричать, что все его тело дрожало, но рот по-прежнему находился под водой. Вместо этого он яростно стукнул по трубе, содрав еще больше кожи о ржавый металл, но не сумев сдвинуться больше, чем на дюйм.

Проходил день за днем, и демоны становились все более отвратительными и настойчивыми. Теребя его и безумно бормоча в лицо разные вещи. Смеясь и неистовствуя, они царапали когтями его сморщенную плоть.

Голодный жирдяй? Еще недостаточно похудел? Думал, что твоя жизнь раньше была плохой, посмотрим, как ты запоешь, когда окажешься внизу с нами. По сравнению с тем, что сотворим мы, то, что ты сделал с теми женщинами, будет казаться похожим на эвтаназию. Потому что мы не дадим тебе умереть. Мы будем вечно мучить твою жирную задницу!

Тодд научился их отключать. Он мог почти полностью игнорировать их, пока они не касались его. Но их мерзкие когти всегда беспокоили его, тянули и дергали.

Почему меня еще никто не нашел? - думал Тодд.

Он, должно быть, находился в этой трубе больше недели. Наверняка кто-нибудь из строителей или других инспекторов заметил бы, что его ноги торчат из водосточной трубы.

Нет, если весь бассейн все еще находится под водой, - осознал Тодд с нарастающей безнадежностью. - Но они бы заметили, что вода не уходит, и послали бы кого-нибудь для расследования, не так ли? Однако сколько времени пройдет, прежде чем они сделают это? Они не стали бы отправлять сюда дайвера с аквалангом. Они бы просто подождали, пока вся вода не испарится, а затем решили проблему. Это может занять еще неделю или больше.

Тодд начал бороться. Он толкался и корчился из последних сил в новых приступах отчаяния. Каким-то образом ему удалось сдвинуться на несколько дюймов из трубы. Теперь его лицо полностью погрузилось в воду. Если он не выберется сейчас, то утонет. Его борьба стала еще более ожесточенной. Тодд открыл глаза и всмотрелся в мутную воду, и ему показалось, что он увидел демона с лицом, похожим на морду угря, и когтями, как у ящерицы, устремляющегося к нему, глядя на него умными антропоидными глазами и ухмыляясь, тянувшегося к нему, чтобы затащить обратно в трубу.

Куда это ты собираешься, жирдяй? Ты идешь сюда к нам.

Тодд рванулся изо всех сил, и внезапно высвободился из своей тюрьмы. Он сбросил достаточно веса для того, чтобы выскользнуть из трубы. Он отчаянно плыл к поверхности, когда скользкие когтистые пальцы впились в его зад, пытаясь вогнать когти в плоть и втянуть обратно. Его голова вырвалась на поверхность мутной воды, и Тодд впервые за восемь дней увидел небо.

Он запыхался и ослаб от обезвоживания и недоедания. Он закричал, но его голос был слабым и едва слышным. Он израсходовал последние силы, чтобы вырваться из трубы. Тодд плыл по поверхности, пытаясь собрать энергию, чтобы взобраться по краю водоема на вышерасположенную улицу. Именно тогда он почувствовал, как первые капли дождя упали ему на лицо. Затем небеса снова разверзлись.

- Блядь! Еще одна буря, - хрипло прошептал Тодд.

Усилием воли Тодд заставил себя подплыть к краю бассейна. Все, о чем он мог думать, это о том, сколько людей он заставит страдать из-за этой последней травмы, нанесенной ему жизнью, и сколькими способами он заставит их кричать. Едва он добрался до края резервуара, как почувствовал на себе руки. Он оглянулся и увидел демона с лицом угря, который пытался оттащить его назад.

Давай, жирдяй. Ты пойдешь сюда с нами. Больше не будет никаких одиноких домохозяек или беглых подростков. Теперь ты - жертва. Ты принадлежишь нам.

Тодд в панике начал взбираться по каменистой насыпи, когда новые демоны вырвались на поверхность воды и бросились за ним. Некоторые из них были похожи на людей с приделанными к ним по неизвестным причинам частями животных. Из спин некоторых вдоль позвоночника торчали ветвистые или носорожьи рога, у других виднелись шипы и зубы, вырастающие, как военное вооружение прямо из черепов странной формы. Некоторые были покрыты чешуей, а некоторые - мехом. У некоторых было множество рук, щупалец или плавников. У одних рты заполняли ряды акульих зубов, а другие были беззубые, за исключением двух саблевидных клыков. Все они направлялись прямо к нему, намереваясь затащить обратно в воду.

Ни один из демонов не беспокоил Тодда так сильно, как дождь, который теперь хлестал по земле и превращал ее в скользкую грязь, пока Тодд пытался вскарабкаться. Сверкнула молния и раздался раскат грома, подобный ядерному взрыву, после чего дождь усилился. Вода рекой хлынула через насыпь, и вскоре Тодд снова заскользил в бассейн.

- Нет нет! Нееееет! Помогииите!

Тодд соскользнул обратно в воду как раз в тот момент, когда там начал формироваться водоворот. Когда демоны накинулись на него, их количество, казалось, исчислялось десятками, их слюнявые лица и маслянистые тела прижались к нему, ядовитое дыхание обдало его лицо. Они были повсюду, когда засасывающая сила из водосточной трубы затянула его вниз, будто экскременты, сливаемые в унитаз. Тодд сделал последний вздох перед тем, как уйти под воду. Он все еще мог слышать смех демонов и их ликование, когда его несло обратно к водосточной трубе. Через несколько секунд он снова застрял. Он поднял голову в поисках воздушного кармана и снова нашел его кончиком носа.

У него появилось еще больше синяков, и возникло ощущение, будто сломаны ребра. На этот раз он погрузился в трубу глубже, а новый дождь означал, что воде потребуется больше времени для того, чтобы испариться, а значит, никто не сможет найти его в течение нескольких недель. К тому времени он будет трупом, если не сможет выбраться. Тодд снова начал бороться.

Почему я? - возопил Тодд, - Почему со мной всегда должна происходить подобная хрень? Когда наступит перерыв?

Жизнь Тодда напомнила ему греческую легенду о парне, которого приговорили к адским страданиям, а его наказание заключалось в том, чтобы каждый день катать валун вверх по холму только для того, чтобы наблюдать, как сила гравитации неизбежно сбрасывает его обратно в конце дня. Мужик смирился со своей ситуацией, признав, что она ничем не отличается от его повседневной жизни. Все, что мы делали, неизбежно обнулялось, но мы все равно трудились каждый день своей жизни. За каждым моментом триумфа или радости неизбежно следовали моменты поражения и отчаяния, но все же мы сражались и боролись за это эфемерное счастье. Таким образом, Тодд боролся за это счастье каждый день своего существования, и поэтому он каждый день наблюдал, как его усилия заканчивались неудачей. Тем не менее, он продолжал катить свой валун в гору. Тем не менее, он продолжал бороться за каждый вздох, пока голод или вода, наконец, не унесут его жизнь.

И каждый раз ты будешь терпеть неудачу. Каждый раз тебя будет снова засасывать сюда, в эту трубу.

Он уже провел в ней неделю без пищи и воды.

Как долго человек может продержаться без еды и питья? - думал Тодд.

Он настолько ослаб, что едва мог держать глаза открытыми, но сон теперь являлся его врагом. Если он закроет глаза сейчас, то никогда не откроет их снова. Он должен был выбраться отсюда. Тодд опять начал бороться и почувствовал, как демоны хватают его, чтобы вернуть обратно. Тем не менее, ему каким-то образом удалось высвободиться. На этот раз он даже не добрался до края резервуара, прежде чем его затащило обратно в трубу, теперь ногами вперед, так, что он мог смотреть в небо со дна бассейна, наполненного мутной водой.

Вашу мать! Вашу мать! Вы не можете держать меня здесь! - мысленно кричал Тодд, снова пытаясь вырваться из трубы.

Теперь Тодд знал, что будет происходить. Каким-то образом он просто знал. Независимо от того, сколько раз он высвободится, демоны затянут его назад, или пойдет дождь, так что он никогда не выберется. Он никогда не выберется из проклятой водосточной трубы, потому что это являлось его адским наказанием. Демоны не были галлюцинациями. Они были настоящими. И он не застрял здесь в течении последней недели. Он утонул, когда впервые упал в бассейн. Но ему было по-фигу, потому что он все равно должен победить. Тодд был полон решимости. Он найдет выход отсюда и вернет свою жизнь, будет пытать, насиловать и убивать, пока память обо всем этом не исчезнет из его головы. Независимо от того, сколько раз его затянет обратно, он продолжит бороться, пока, наконец, не выберется. Вот только сейчас Тодд все глубже погружался в трубу.

Небо исчезло, когда Тодд заскользил. Теперь он был истощен, его мускулы устали, он слишком ослаб, чтобы сопротивляться огромной засасывающей силе воды, хлеставшей вокруг его тела, образуя вакуум, втягивающий его в канализацию. Проведя больше недели в трубе, он стал достаточно стройным, чтобы его протащило через узкий акведук. Руки, казалось, появлялись со всех сторон, нащупывая его плоть, хватаясь за него и дергая, вжимая глубже в трубу. Металл царапал его кожу, пока его несло вниз. Он слышал, как демоны смеются и бормочут, празднуя свою победу.

Сейчас ты отправишься в ад, мальчик. Нет пощады тебе, жирдяй. Теперь ты знаешь, что чувствовали все те девушки, которых ты изнасиловал и убил. Теперь ты узнаешь, что значит быть в аду!

Тодд тонул. Он задыхался и с трудом набирал воздух, когда его увлекала стремительная вода. Его легкие горели от нехватки кислорода. Казалось, что труба протянулась на многие мили. Он чувствовал, как ее стенки сжимаются вокруг него, будто она дышит, и каждое сокращение проталкивало его беспомощное тело все дальше в канализацию. Демоны отпустили его, когда новая пара больших рук вцепилась в его ноги и потянула. Стенки трубы теперь казались теплее и даже более скользкими, чем раньше, будто покрытыми грязью и слизью, что усиливало мысль о том, что Тодд несется по кишечнику какого-то огромного зверя, который вот-вот вытолкнет его из прямой кишки. Казалось, что даже густые нечистоты несколько потеплели. Он мог слышать удары собственного сердца вокруг себя, только теперь оно казалось каким-то медленным и намного более громким, как если бы у трубы существовало собственное сердцебиение. Сознание Тодда начало угасать, поскольку кислородное голодание убило еще больше клеток его мозга. Чем глубже он погружался, тем меньше он мог вспомнить о том, как попал в данное затруднительное положение, или даже о том, кем или чем он являлся.

Создавалось впечатление, что его тело тоже изменилось. Чем глубже он погружался, тем все меньше и меньше становилась труба, и собственное тело Тодда, казалось, тоже уменьшалось. Превращая себя в ту форму, которой он будет обладать в загробной жизни.

Может быть, я сбрасываю свои смертные атрибуты из плоти и костей, избавляюсь от смертной оболочки, так сказать, чтобы моя душа могла попасть в ад? - думал Тодд.

Наконец, одна из ног Тодда выскочила наружу, и он почувствовал, как она болтается в пространстве. Затем вторая нога выскользнула из конца трубы, а затем вся его нижняя часть до пояса. Потом последовал торс, а затем и голова выскочила наружу последней, хватая ртом воздух и изо всех сил пытаясь дышать.

- Девочка выходит ногами вперед! Она не может дышать! Прочистите ее дыхательные пути.

Тодд ощутил пальцы во рту, бегающие взад и вперед, удаляя нечистоты, которые он засосал, пытаясь дышать. Затем почувствовал удар по спине, изрыгнул всю воду, которую вдохнул, и издал вопль. К его лицу прикрепили кислородную маску, и Тодд сделал свой первый глоток чистого кислорода с тех пор, как упал в резервуар.

Тодд не знал, где он и даже кто он. Он посмотрел на гладкую безволосую щель между ног, где раньше находился пенис, и понял, что больше не является мужчиной. Что-то в трубе изменило его. Он оглянулся на трубу, из которой выскочил, и увидел кровоточащую пасть, окруженную густыми лобковыми волосами, и две ноги, каждая размером со ствол дерева, поднятые на распорках. Он снова закричал.

Теперь ты знаешь, что чувствовали все те девушки, которых ты изнасиловал и убил. Теперь ты узнаешь, что значит быть в аду! - говорили демоны, и только сейчас Тодд по-настоящему понял, что это значит.

- Вот ваша новорожденная дочка, миссис Уилкинс. Она в полном порядке. Очень красивая. Вы еще замучаетесь отваживать парней от нее.

Теперь Тодд понимал, что на самом деле значит быть в аду.

Перевод: Gore Seth

И спросили его: "Как имя твое?".

И он отвечал, говоря: "Имя мне Легион, ибо нас много".

Евангелие от Марка 5:9

Я лежу в постели, один. Моя рука протянута через край кровати, запястье упирается в ночной столик. Тонкий серый коврик возле кровати весь залит кровью. Я шевелю пальцами и чувствую, как сухожилия в моей руке тянут их, словно марионетки на ниточках. Легкое покалывание и пульсация. Мой средний и последний пальцы лишены плоти до второй костяшки, видна только кость. Изувеченная и обглоданная рука подрагивает. Черный дрозд делает два маленьких прыжка и подходит ближе, встревоженный моим внезапным движением. Я перестаю двигаться, и он снова начинает клевать мою плоть. Я наблюдаю за ним некоторое время. Боли нет. Когда мне становится скучно, я отгоняю его, и он улетает через всю комнату, чтобы присоединиться к своим собратьям-убийцам. Его приятели повсюду в комнате, они сидят на мебели и лампах, шкафах и возле распахнутого окна. Кажется, они чего-то ждут.

Кровать полна мусора, кусков ткани и веток, крышек от пластиковых бутылок и бумаги. Черные дрозды превратили диван в свое гнездо. Я встаю и обнаруживаю, что из нескольких мест на моем теле сочится кровь. Они снова ели меня во сне. Моя одежда испачкана кровью и вся в дырах. Большая часть крови старая, потому что я не переодевался уже неделю. Раны запеклись и кровотечение прекратилось. На всех моих рубашках теперь дыры.

В ванной я обматываю изувеченные пальцы марлей, стараясь, чтобы они выглядели ровными, как будто под белой тканью все еще есть мясо. Я думаю об использовании антисептика, но не вижу в этом смысла. Я выбрасываю бутылочку с перекисью водорода в мусорное ведро.

Я мельком взглянул на себя в зеркало.

Вялый. Усталый. Сломанный.

Вокруг моих глаз черные круги, губы высохли и потрескались, лицо опухло и отекло. Один из черных дроздов вырвал небольшой кусок плоти прямо под моим глазом. Кровь стекает по бокам моего лица, как полоски красных слез. Я умываюсь. А потом долго стою под горячими струями душа, смывая остатки крови и грязи. Слив работает плохо, и под ногами скапливается грязно-красная лужица. Выхожу обтираюсь рваным полотенцем и надеваю чистую рубашку. Я снова чувствую себя почти человеком. Я смотрю на часы. Дьявол, опоздал!

На улице люди избегают меня. Маленькие девочки хватаются за руку отца и прячут лицо. Они плачут. Думаю, чистая одежда не помогла. Голова опущена, капюшон поднят, я стараюсь выглядеть как бандит, парень, с которым не стоит связываться, вместо монстра, которым я на самом деле являюсь. Кажется, это работает лучше. В метро черный дрозд находит дорогу ко мне. Он наблюдает с сиденья напротив меня, как будто это самая обычная вещь в мире. Никто, кажется, не замечает и не беспокоится. Уличная птица в вагоне? Обычное дело. Хотя, возможно просто всем пофиг.

И я привык к этому. Я смотрю на него и выдерживаю ответный хищный взгляд. Значит я победил! Не то чтобы ему было до этого дело. Птица спрыгивает на пол и подходит ближе. Она ковыряется в моих шнурках. Я смотрю на свое лицо в отражении окна. У меня снова идет кровь. Я не чувствую боли ни в пальцах, ни в бесчисленных мелких ранах, но голова меня убивает. Раньше я удивлялся, как я еще жив, но сейчас я не думаю о многих вещах. Мне просто все равно. То, насколько мне все равно, может шокировать вас.

Я выхожу на своей остановке и направляюсь к старой церкви на холме. Несколько лет назад там был пожар, здание так и не восстановили, но оно все еще в приличном состоянии. Просто нужно проявить изобретательность, чтобы войти в нее. Сзади, где в заборе, поставленном городом, есть дыра в человеческий рост, я вхожу в церковный двор. Одна из дверей, та, что ближе к забору - не заперта. Если заперта, то ключ находится за одним из шатающихся кирпичей в стене рядом с ней.

Внутри уже ждут Мэг и Джонатан. Мэг - высокая женщина, худая, раньше была красивой. На ней летнее платье, которое на два размера больше, чем нужно. Я подозреваю, что когда-то оно было ей впору. Один из ее сосков виден, но она слишком увлечена, чтобы заметить это. Ее мертвые глаза смотрят прямо вперед. Она не видит меня. Она похоже, уже никого не видит.

Джонатан держит ее за руку. Он поворачивает голову ко мне, когда я вхожу, но потом снова поворачивается к ней. Они встретились здесь два года назад. Мэг уже близка к концу, а Джонатан все еще продолжает жить.

Из разбитого окна влетают два черных дрозда и садятся на разбросанные в церкви обломки, куски деревянных скамеек, строительный мусор, обгоревшие куски церковной утвари. Большая часть крыши исчезла, но в маленьком уголке, который мы здесь устроили, сухо даже во время дождя. Зимы здесь суровые, но мы редко встречаемся вот так. Обычно это просто отчаянные телефонные звонки посреди ночи и неожиданные визиты. Парочка скамей стоит посреди мусора и хлама. Я занимаю место напротив этой пары и ничего не говорю.

Добро пожаловать в "Анонимные Проклятые"!

Жить с тем, что убивает тебя изнутри.

Становимся здоровыми - нет, не совсем, мы просто умираем - вместе.

Наша маленькая группа поддержки. Когда у Мэг впервые начали расти опухоли, которые заставляли ее вставать и ходить по ночам, она решила, что "Группа поддержки для людей, переживших рак", будет не слишком полезной. Когда Джонатан, проснувшись, обнаружил, что грызет руку своей маленькой дочери, "Анонимные Алкоголики" больше не были для него вариантом.

Но они пытались. И на этих бесконечных встречах групп поддержки мы нашли друг друга. Может быть, это было отчаяние, которое мы видели в глазах друг друга. Страх перед чем-то худшим, чем смерть, который мы распознали. Мэг нашла меня в "Группе поддержки депрессии". Я говорил, что чувствую себя пустым, онемевшим, мертвым внутри. После встречи, за несвежим кофе и еще более несвежими пончиками, она подошла ко мне и сказала:

- Ты ведь не боишься, что покончишь с собой? Ты здесь для чего-то другого.

Может быть, она увидела птиц, сидящих на подоконнике. Может быть, она заметила пятна крови. Так мы создали свою собственную группу. Несколько человек из нас иногда посещают А.А. (Анонимные Алкоголики) и подобные группы. Мы набираем похожих на нас, одержимых, готовых принять смерть такой какая она есть.

Входит Бреннан и вырывает меня из моей небольшой поездки по дорожке воспоминаний. Он выглядит немного лучше, чем в прошлый раз. Наверное, это значит, что он снова питался. Одна из тех проституток в центре города сегодня не проснулась, и сейчас она плавает в реке, лицом вниз в воде, раздутая, как воздушный шар. Если ей повезет, какой-нибудь бедный рыбак поймает ее в свои сети, и ее похоронят в земле.

Он выглядит пристыженным, но в этой маленькой толпе всем наплевать, съел ли он сердце какой-то девушки и бросил ее тело на мосту или нет. Мы слишком увлечены своими собственными страданиями. Я машу ему рукой, и он садится рядом. Комната медленно заполняется остальными монстрами, и вонь становится все хуже. Черные дрозды заполонили церковь, но сегодня они ведут себя тихо, так что у меня не будет проблем с Дженнифер, руководителем нашей группы. У Дженнифер полный рот острых, как бритва, зубов, каждый из которых заострен до предела. Когда она плачет, она плачет кровью. Католичка, год назад она пыталась пройти обряд экзорцизма. Это не помогло. Святой отец с помощником оказался бессилен. Я почти уверен, что она убила их, но она говорит, что это не так. Кажется, я читал об этом в газетах, два священника пропали примерно в одно и то же время.

Она выглядит так, будто плакала.

Сегодня появилась новая девушка. Короткое черное платье, порванное в некоторых местах и испачканное, похоже, пеплом, тяжелый черный макияж, ее глаза немигающие и воспринимающие все сразу. Она великолепна, и глубоко внутри себя я чувствую, как что-то во мне скользит, как Левиафан на дне океана.

Ее зовут Магдалина. Красивое имя.

Крыса грызет ее лодыжку.

Мне кажется, мое сердце остановилось.

Мы ходим по кругу, рассказывая свою историю в тысячный раз, снова сыпем соль на раны, чтобы попытаться сосредоточиться, соприкоснуться с реальностью нашей ситуации, понять и принять то, что мы не можем изменить.

Когда наступает очередь Бреннана, он подтверждает мои подозрения.

- Я снова питался. Я не мог удержаться. Я смотрел на свою жену и думал о том, чтобы съесть ее сердце. Я должен был что-то сделать, - oн делает паузу и смотрит на пол между ног.

Крокодиловы слезы.

- Я поехал в центр города и подобрал уличную бродяжку. Молоденькую. Я просто подцепил первую, которая подошла к моей машине. Я удерживал ее, пока мы не доехали до холмов, а потом я убил ее. Я съел ее сердце и похоронил там же, в лесу.

Он почти ушел, просто еще не знает об этом. Он говорит об этой девушке и плачет, но я вижу, что он также пускает слюну. Я вижу, как он улыбается, когда произносит слово "сердце". Он срывается и между рыданиями повторяет:

- Мне так жаль... так жаль.

Дженнифер утешает его объятиями, а я закатываю глаза. Чертов позер.

Мэг сегодня слишком не в себе, чтобы делиться. Джонатан говорит, что с ним все в порядке, он контролирует тягу. Я стараюсь не заснуть. Я жду, чтобы услышать ее историю. Мне кажется, я знаю, что она скажет, но я хочу услышать ее голос.

Она скажет:

- Однажды я увидела, что они наблюдают за мной на улице. Я увидела их снова на следующий день и через день после этого. Они наблюдали из переулков, из-под машин и с крыш зданий. Они следили за мной повсюду, заходили в мой дом, смотрели, как я сплю. Что бы я ни делала, они находили способ проникнуть внутрь, убивали себя, пытаясь добраться до меня, и в конце концов всегда находили меня. Не было способа остановить их. Ни яд, ни оружие не могли их остановить. Поэтому они стали частью меня. Они живут со мной. Они везде и всегда. У меня нет друзей, потому что в последний раз, когда я пошла выпить чашку кофе, эти маленькие уродцы напали на официанта, и мне пришлось выбежать из заведения, преследуя их, а они всегда преследуя меня. Они съедают меня заживо.

Как похоже. Я, черные дрозды. Она, крысы.

У нас так много общего. Верно?

После обмена я подхожу к ней и говорю:

- Красивое платье.

Она поворачивается и смотрит на меня. Кажется, она не впечатлена.

- Хорошие струпья, - oна ухмыляется, но не отворачивается.

- Крыса пытается забраться на твое платье.

Я улыбаюсь.

Она смотрит вниз, но потом ловит себя на мысли.

- Заставил тебя искать подвох, - говорю я.

- Смешно, - говорит она, злясь, но смеясь.

- Ты хочешь куда-нибудь пойти? - спрашиваю я.

- На самом деле я не выхожу на публику, - oна показывает головой в сторону двух крыс, грызущих пончики на столе. - У меня балласт. Но ты можешь прийти ко мне.

- Захватить сыр?

Черный дрозд садится мне на плечо и пытается вырвать клювом глаз. Я шлепнул его, и он улетел, вернувшись к стропилам. Там уже сиделà парочка его собратьев.

Сбил меня с мысли, поганец!

Она провожает взглядом птицу и улыбается.

- Где ты живешь?

- Парксайд, - говорит она.

- Слишком далеко. Слишком много птиц. Как насчет моего дома? - спрашиваю я с надеждой.

Она соглашается прийти ко мне в квартиру завтра, чтобы посмотреть мою коллекцию пластинок. Ей нравятся The Smiths, но какая на хрен разница; мы оба знаем, что ей наплевать на мои пластинки и на все остальное в моей дерьмовой квартире. Кроме меня. Она хочет меня.

Когда я еду домой на метро, я снова чувствую себя почти человеком. Я бы это отпраздновал, но я не ел и не пил уже несколько недель. Я еду домой и сплю на своей кровати, сделанной из крови и черных перьев.

Она приходит ко мне точно в срок. Я надеваю относительно чистую рубашку, моя кожа вся чешется от перьев и птичьего дерьма, которое ее раздражает. Я открываю дверь. Она мила в своем платье с цветочным узором, со свежими маленькими ранками в верхней части груди. Над левым ухом отсутствует часть скальпа, и она использует цветок, чтобы скрыть это. Наивно и мило одновременно.

- Привет.

- Привет.

Мы молчим. Просто смотри друг на друга. Наверное, прошло несколько минут.

- Заходи!

Она входит в мою квартиру, которая покрыта черными перьями и грязью, птицы взлетают с каждым ее шагом. Я чувствую себя подростком. Подростком, медленно превращающимся во что-то другое, но все же... Нервничаю.

Я бросаю пластинку The Smiths ей на колени. Она немного притворяется заинтересованной, но в конце концов отбрасывает ее на журнальный столик. Она похлопывает по месту рядом с собой на диване, и я подчиняюсь.

- Как у тебя дела с ними? - спрашиваю я.

- Хорошо. Думаю, я уже близка к переходу.

Я киваю. В последнее время я чувствую то же самое. Наступит переломный момент, и тогда трансформация будет завершена. Наши демоны поглотят нас. Мы станем совсем пустыми и мертвыми.

- A у тебя? - oна ковыряет струп на коленке.

Это выглядит по-детски, словно она волнуется и не знает, с чего начать разговор.

Я пожимаю плечами.

- Кто знает? Я об этом не думаю, - вру я.

Я встаю и выношу вино и бокалы. Она выглядит взволнованной. Мы приканчиваем бутылку за полчаса и, закончив скучную болтовню, целуемся на диване. Наши раны открываются, и мы впиваемся друг в друга, перья и грубые каштановые волосы прилипают к нашим телам. Это больно и неловко, и иногда мне кажется, что я потеряю сознание от потери крови, но бывают моменты, когда я забываю, что мое тело гниет, сердце мертво и меня ждет ад.

Мы перемещаемся в спальню и трахаемся в пьяном ступоре, за нами молчаливо наблюдают крысы и дрозды.

Я просыпаюсь и чувствую... пустоту. Но, почему-то мне хорошо. Я тянусь к своей груди и трогаю дрозда, который там гнездится. Его перья испачканы моей кровью, но он не боится. Он чувствует себя в безопасности внутри меня. Я тоже чувствую себя в безопасности. Она все еще здесь, ее рука лежит на моей груди. Крыса выглядывает из-под ее платья.

Я бужу ее поцелуем, и ее маленькие крысиные зубки вгрызаются в мои губы. Она пускает кровь, и я сразу же становлюсь твердым. Я забираюсь на нее сверху, и тогда мы становимся одним целым, a черные дрозды и крысы царапают и кусают нас, и мы перетекаем друг в друга, и как чудовища - мы возрождаемся.

Возрождаемся и умираем.

Перевод: Константин Хотимченко

Я исчез внутри нее. Засовывая свой набухший член в ее сморщенный анус со всей силой и страстью какого-то дикаря-эротомана, стремящегося изнасиловать и уничтожить ее, но это она уничтожала меня. Я потянул ее за волосы и шлепнул по заднице. Она поцарапала мне спину и укусила за плечо, встречая каждый толчок своим, зарычала мне в ухо и провела скальпелем по моему соску. Я ненавидел то, как сильно мне это нравилось.

- Боже мой, это так приятно! Охххххххх! Нет! О, Боже, как больно!

Я стал любимой шуткой медсестер отделения неотложной помощи. Я больше не пытался объяснить следы укусов на моем члене или почему мне нужно было пришивать яички дважды за три месяца. Электрические ожоги на моей заднице от электрошокера для скота, царапины и порезы на спине от колючей плётки-девятихвостки, ожоги от сигарет вокруг моего ануса - об этом не стоило лгать. Они знали, что я был больным щенком с чертовски садистским товарищем по играм. Они, вероятно, думали, что я проститутка мужского пола, специализирующаяся на жёсткой ебле.

- Не кричи, - сказала она, прижимая палец к моим губам.

Я знал, что она собирается причинить мне боль.

Я повернулся к ней спиной, подставив ее хлысту. Она попеременно то щелкала хвостами плётки по моим тугим, мускулистым ягодицам, то дрочила мне, рассекая скальпелем мой сосок и заглатывая мой член целиком. Она притянула меня к себе между ног и утопила в своих соках. Я проглотил их, как последнюю трапезу умирающего. Когда она, наконец, втянула меня в себя, я был сломлен, побежден. Мое эго растворилось в сладком нектаре, вытекающем из сочных складок плоти, обволакивающих мой набухший член. Каждый толчок все глубже погружал меня в саморазрушительный экстаз непристойных ощущений, как будто я был один в море и меня затягивало в водоворот.

Мое тело взбесилось, когда электрические щупальца экстаза поднялись вверх от моего члена и выстрелили через мою нервную систему. Ее ногти разрывают кожу на моей спине, плечах и горле до крови. Ее зубы закончили работу, которую скальпель проделал с моими сосками, когда она откусила один из них, прожевала и проглотила его. Она улыбнулась, ее зубы покраснели. Я закричал и кончил внутрь нее.

- Не кричи, - повторила она, затаив дыхание, заставляя меня замолчать поцелуем, прежде чем сильно прикусить мою губу и язык, и нежно слизать образовавшуюся кровь.

Так проходила каждая ночь. Она брала, а я отдавал. Затем она вышла во двор и снова зарылась в могилу, где я ее оставил.

Наша сексуальная жизнь никогда не была такой авантюрной, когда она была жива. Отправление в ад может ослабить женские запреты. Мария всегда была самодовольной сволочью до тридцати шести ножевых ранений, которые я нанес ей в грудь и живот, в нашу семилетнюю годовщину, когда она отказалась заниматься оральным сексом в 365-й раз за этот год. Я все равно получил свой минет, затыкая ей рот своим членом, когда она захлёбывалась в собственной крови и, в конце концов, в моей сперме.

Ее глаза вылезли из орбит, когда я изнасиловал ее пищевод, вращаясь в ее голове, как будто ища выход из кошмара, в котором она внезапно оказалась. Вся эта мешанина спермы и крови пузырилась у нее изо рта, когда она полоскала горло и кашляла, отчаянно пытаясь выразить свой ужас, когда она испустила свой последний сдавленный вздох.

- Ш-ш-ш, - сказал я, - не кричи.

Затем я закрыл ей рот и зажал ноздри, наблюдая, как она задыхается и тонет в собственной крови.

Я вытащил труп Марии во двор и начал копать. Я не хотел, чтобы у нее была неглубокая могила. Я не хотел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь нашел ее. Я не хотел, чтобы Мария возвращалась и преследовала меня. Я хотел, чтобы она ушла и была забыта. Время от времени я копался в твердой почве и осадочных породах, используя лопату, кирку и кувалду. В конце концов, я вырыл яму длиной шесть футов, шириной три фута и глубиной футов семь[11]. Затем я копнул глубже.

Там был еще один слой камня, и мне пришлось взять кирку и, наконец, кувалду, чтобы пробить его. Я попал в карман в земле, в подземную пещеру или что-то в этом роде. Внезапно вся грязь начала осыпаться в нее, по мере того, как дыра становилась все шире и глубже, лавина земли падала в какую-то обширную подземную пустоту. Я тоже чувствовал, как меня затягивает в неe, как будто подо мной был огромный вихрь, засасывающий меня в вакуум. Грязь и щебень обрушились на меня огромной волной, отбросив меня назад и чуть не отправив в пропасть внизу. Я звал на помощь, как будто Мария могла внезапно очнуться только для того, чтобы спасти своего убийцу-мужа. Я закричал, обнаружив, что тону в водовороте свободно текущей земли. Мой рот наполнился землей и камнями, и на мгновение я потерял сознание.

Я отключился всего на секунду, но когда пришел в сознание, то был полностью погребен, погребен в земле и скользил все глубже и глубже в полый карман земли на дне импровизированной могилы Марии. Я не мог дышать. Я вцепился в землю, пытаясь выбраться из-под неё, но рыхлая земля проскользнула между моими пальцами и погрузила меня еще глубже во все расширяющуюся дыру подо мной. Затем, едва не свалившись головой вниз в огромное отверстие подо мной, мои пальцы нашли опору в земле, и я вытащил себя из ямы, едва избежав живого интернирования. Я выбрался на свободу, когда осыпалось еще больше грязи, и моя маленькая дыра превратилась в огромную пропасть в земле.

Из этой дыры доносился запах разложения, похожий на гниение тысячи трупов. Я пошатнулся и закрыл лицо футболкой. Вот тогда-то я и услышал крики. Крики боли и ужаса, более ужасные, чем все, что я когда-либо слышал, эхом отдавались из этой дыры. Я отпрыгнул назад от ямы, все мое тело дрожало, моча стекала по бедру, волосы стояли дыбом. Где-то там, внизу, были люди, и они были в агонии, и я почти присоединился к ним.

Я долго прислушивался к крикам, не зная, что делать. Я знал, что сделал нечто гораздо худшее, чем убийство фригидной сучки, на которой я совершил ошибку, женившись. Я вырыл нечто гораздо большее, чем просто могилу. По мере того, как крики, казалось, становились все ближе, громче, отрывистее и пронзительнее, кружась вокруг моей головы, как водоворот, я снова начал пытаться заполнить дыру. Сначала земля просто падала и продолжала падать, прежде чем я начал бросать несколько больших камней обратно в могилу, чтобы заткнуть вход в эту подземную пещеру. Наконец я перекрыл дыру настолько, чтобы можно было насыпать на нее немного грязи. Затем я пошел, чтобы закопать Марию.

Мария всегда была потрясающей красавицей. Наполовину пуэрториканка, наполовину филиппинка. Она была хрупкой, но с большой, округлой, чувственной попкой и огромной грудью. Тело, как у порнозвезды. Ее волосы струились по спине длинными вьющимися черными локонами, похожими на пряди жидкой ночи. Ее кожа была естественного загара, как свежее печенье. Ее темные дымчатые глаза были обрамлены длинными роскошными ресницами, придававшими ей знойный вид, как будто она только что испытала оргазм или выкурила действительно хорошую травку. К сожалению, ее воспитывали строгие родители-католики, которые учили ее, что секс - это грех. Сначала я восхищался этим. Она хотела подождать до замужества, чтобы заняться сексом. Так мы и сделали. Семь лет спустя мне казалось, что я все еще жду.

Она никогда не одобряла идею секса со мной. Все, кроме миссионерской позы, было совершенно исключено, и даже тогда это было редкое удовольствие, которое она просто терпела, а не наслаждалась. Я начал возмущаться и в конце концов возненавидел ее за ее фригидность. Я кипел от ярости, лежа рядом с ней ночью и мастурбируя в фантазиях об изнасиловании собственной жены, стараясь быть достаточно тихим, чтобы не разбудить ее. Это было жалко. Но теперь все было кончено. Я наконец-то сделал это.

Прежде чем бросить Марию на землю, я перевернул ее, снял с нее оставшуюся пропитанную кровью одежду и анально изнасиловал ее, чего она никогда не позволила бы мне сделать в жизни. Я вонзил свой член в ее нижнюю часть кишечника, разрывая прямую кишку, пока кровь не потекла с обоих концов. Затем я бросил ее в яму и смотрел, как она падает прямо в Aд.

Я думаю, она думала, что попадет в Pай после такой праведной жизни. Я имею в виду, она была такой доброй христианкой, подавляла все плотские желания и отказывалась от всех земных наград ради Царства Hебесного. Должно быть, это был настоящий шок, когда ее тщеславная, набожная, осуждающая задница оказалась в Aду.

Я всегда подозревал, что Новый Завет и Ветхий Завет были двумя совершенно отдельными и уникальными документами, относящимися к двум совершенно отдельным и уникальным богам. Есть Элохим, который был разрушителем Содома и Гоморры, бог, который утопил землю и спас только лодку, полную его творений, который убил первенцев Египта, который наслаждался идеей отправить тех, кто не любил и не повиновался ему, на вечные муки от рук первого из его творений, чтобы предать его. Затем был Яхве, который принес в жертву своего единородного сына, чтобы человек не умер, но познал вечную жизнь, пока они верили в него. Не может быть, чтобы это были одни и те же существа. Конечно, ты не мог сказать об этом Марии. Но она все же узнала.

Когда Aд расправил свои огненные крылья и обнял ее, и ее душа зашипела и загорелась, когда она закричала о том милосердном Боге, о котором она всегда читала, о том, кто должен был простить ее мелкие грехи. Она нашла только огненный гнев Элохима.

Она гордилась своим благочестием. Она осуждала тех, кто был менее христианином, чем она. Она отвергла любовь своего мужа. И Элохим не простил её. Она взывала к Яхве и обнаружила, что у него нет власти в Aду. Она взывала к Иисусу только для того, чтобы увидеть, как он горит рядом с ней. Так что, в конце концов, она воззвала к единственному богу, который мог ее выслушать.

Она не желала страдать, как добрая христианка, и поэтому она оставила Бога и выбралась из Aда, вопреки Божьему правосудию. Она не говорила об этом, но я вообразил, что сам Cатана помог ей выбраться из этой ямы, радуясь, что любовь к Богу умирает в глазах такого набожного человека. Он помог вытащить ее из Aда и вернуть в мою постель.

В ту первую ночь, когда я почувствовал обжигающий жар ее плоти, скользнувшей ко мне, когда я лежал один в своей холодной постели, я вскочил и чуть не убил себя, споткнувшись в темноте о собственные ботинки. Мария последовала за мной из-под одеяла, чувственный силуэт мерцал, как призрак, в полумраке луны и звезд, отбрасывая свое свечение между прозрачными оконными покрытиями. Я включил свет рядом с кроватью, когда она поднялась, и простыни соскользнули с ее тела, как Афродита, поднимающаяся из морской пены. Она была грязной, покрытой могильной грязью. Ее волосы и ногти отросли за тот год, что она провела в земле. Но ее тело не потеряло ни капли своего блеска. Она все еще выглядела как эротический сон с пропорциями, подобными тем, которые подростки, достигшие половой зрелости, рисовали на стенах ванной.

Она была полностью обнажена. Ее большие груди с большими темными сосками, похожими на поцелуи Херши, были направлены прямо на меня. Она тяжело дышала и медленно провела руками по своей пышной груди, сжимая свои перезрелые груди, пощипывая и оттягивая соски. Моя эрекция ожила, даже когда страх потряс меня до глубины души. Она потянулась к моей быстро затвердевающей плоти, и я отступил от нее; даже когда я толкнул свои бедра вперед в ее объятия, страх и похоть боролись во мне. Мои ноги дрожали.

- Ш-ш-ш, - прошептала она с похотливой усмешкой, - не кричи.

Ирония того, что последние слова, которые я когда-либо говорил ей, были брошены мне в ответ в качестве приветствия, не ускользнуло от меня. Это было неопровержимым доказательством того, что она все еще помнила, что я был ее убийцей. Я закричал, несмотря на ее предупреждение.

Мария схватила мой член, и я замер. Я не мог вспомнить, когда в последний раз она хотя бы признавала его существование, не говоря уже о том, чтобы ласкать его с такой любовью. Она упала на колени, и мое тело напряглось, когда она открыла рот и облизала мой набухший пенис, скользя по всей его длине, вниз по ее горлу, мимо надгортанника в пищевод. Она схватила меня за задницу и втянула меня глубже в свой рот, пока ее губы не зарылись в мои лобковые волосы. Я медленно толкнулся три или четыре раза, пока ее язык кружился вокруг моей пульсирующей эрекции, затем я ускорил свой ритм и агрессивно трахнул ее красивый рот. Она ни разу не подавилась. Казалось, она даже не дышала. Ее зубы царапнули мою нежную крайнюю плоть, и был короткий момент, когда я испугался, что она укусит и кастрирует меня, достойная месть за то, что я сделал с ней. Затем я кончил дикими рывками и припадками, и мне стало все равно. Если бы мне пришлось умереть, то, безусловно, именно так я и хотел поступить.

То, что казалось половиной моих телесных жидкостей, вырвалось в ее горло, и она жадно проглотила теплый поток спермы, поглощая каждую унцию. Она сжала мою уменьшающуюся эрекцию в руке и слизнула последние капли с ее увядающей головки. За считанные секунды она снова довела меня до полной эрекции.

Мария посмотрела мне в глаза и улыбнулась, ее губы блестели от слюны и спермы. Хищный оскал разорвал ее лицо, отчего моя кровь превратилась в "Кул-Эйд", затем она вонзила зубы в мой ствол и оторвала крайнюю плоть. Я закричал, но моя эрекция так и не ослабла. Она провела ногтями по моей заднице, вниз по бедрам и по мошонке, разрывая мои сморщенные яички. Я кричал не затыкаясь. Мои гениталии превратились в кровавое месиво, когда она повалила меня на пол и оседлала. Она жестко оседлала мое оскорбленное мужское достоинство, выколачивая оргазм за оргазмом, сильно ударяя меня по лицу и царапая мое горло своими отросшими ногтями.

Она начала душить меня, когда ритм ее бедер усилился. Пятна плясали у меня перед глазами от потери крови и недостатка кислорода. Затем оргазм, похожий на эпилептический припадок, сотряс мое тело и опустошил меня. Я потерял сознание и снова проснулся в одиночестве, но с очевидными доказательствами того, что это был не сон. Я потащил свою задницу в отделение неотложной помощи, чтобы мне зашили член и сделали анестезию, пока раны не заразились и конечности не пришлось ампутировать.

На следующую ночь она вернулась, неся лопату, которой я ее хоронил. Я бросился обнимать ее, а она ударила меня деревянной ручкой по голове. Она била меня ею по голове и спине, пока я не рухнул к ее ногам и не свернулся калачиком в позе эмбриона, хныча и плача. Она соскользнула со мной на пол и обхватила меня своей теплой плотью, целуя и лаская синяки и ушибы, которые она оставила по всему моему черепу и вниз по шее и позвоночнику. Я откликнулся на чувственный влажный жар ее рта, когда он скользнул по моим ранам, успокаивая каждую рану ее исследующим языком, слизывая кровь, которая текла из ран и ссадин. Мое мужское достоинство резко набухло, и мне стало стыдно, как до смешного преданной собаке, которая лижет руку, которая ее шлепает. Она оставила следы горячей слюны между моими лопатками, когда целовала, посасывала и облизывала мою спину. Все мое тело напряглось и завибрировало от желания. Когда я почувствовал, как этот скользкий змеевидный язык проник в мой задний проход, мне пришлось сосредоточиться, чтобы не кончить прямо там. Затем она поцеловала меня, поднимаясь вверх по позвоночнику к шее. Я чувствовал ее горячее дыхание у своего уха, а затем рукоятку лопаты, застрявшую у меня под подбородком.

Она тянула до тех пор, пока ручка не впилась мне в горло и не перекрыла трахею. Она продолжала целовать и сосать мое ухо, даже когда душила меня. Я хватал воздух и пытался освободиться от нее, но она держалась крепко, и я не мог ее сбросить. Я встал, и она обхватила меня ногами за талию и крепко прижалась к моей спине, все еще дергая за ручку лопаты. Я еще раз ахнул, прежде чем упал и чуть не потерял сознание. Я очнулся от самого мучительного вторжения в своё тело. Мария растягивала и рвала мой задний проход ручкой лопаты; вбивая её так сильно и быстро, что её занозы застревали в мягких тканях моей прямой кишки, и она частично выпала. У меня свело живот, и я почувствовал, как мои органы сдвинулись, когда она толкнула меня плечом. Я почувствовал, как что-то поддалось, и лопата скользнула глубже и застряла там. Кровь брызнула у меня изо рта и потекла по подбородку, и я понял, что она нанесла какой-то серьезный внутренний ущерб моим органам.

- Не кричи, - прошептала она мне на ухо, когда мои глаза закатились, и самый пронзительный крик ужаса и муки пронесся в ночном воздухе.

- Ш-ш-ш! - сказала она более твердо, но я уже так напряг свои голосовые связки, что больше не мог издавать ничего, кроме хриплого писка.

- Не кричи, - повторила она снова, проводя рукой по моим волосам, затем схватила меня за ушибленное горло и держала неподвижно, пока откусывала мне ухо.

Я снова попыталась закричать, у меня перехватило дыхание, и вены на шее напряглись в тишине.

- Ш-ш-ш! - снова скомандовала она, все еще гладя меня по голове, как будто я был каким-то испуганным домашним животным.

Она подождала, пока я перестану кричать, прежде чем повалила меня на себя. Она не отпускала меня, пока я не удовлетворил ее. Итак, как послушный пес, которым я был, я просунул свой полустоячий пенис между ее бедрами, в эту адскую яму. Я трахнул ее концом лопаты, все еще отломанным у меня в заднице, там, где она её оставила.

Я провел три ночи в больнице и прошел психологическое обследование. Конечно, я не сказал им, что моя мертвая жена вернулась к жизни с сексуальным аппетитом серийного убийцы, и каждую ночь трахала меня до полусмерти. Несмотря на или, возможно, из-за моего отказа объяснить, что за инструмент для раскопок застрял у меня в заднем проходе, медсестра приемной комиссии упорно настаивала на том, чтобы меня поместили в психиатрическую лечебницу, где я больше не мог причинить себе вреда. В качестве компромисса они поставили меня под круглосуточное наблюдение за суицидниками, а затем отпустила, когда моя страховка закончилась. В те выходные я вернулся домой, в объятия моей прекрасной покойной жены.

И мы жили долго и счастливо. Вот только с ней было что-то не так. Нечто большее, чем жестокое и ненасытное сексуальное влечение. Что-то, что просачивалось в меня. Все в этом было что-то не то. Я трахал женщину, которую убил или, скорее, она трахала меня, трахала меня прямо в могиле рядом с собой.

Каждую ночь она терзала меня, и каждое утро я мчался в отделение неотложной помощи, чтобы привести себя в какое-то подобие моего первоначального состояния. В конце концов, мое сексуальное влечение начало ослабевать. Мне нужно было отдохнуть от нее. Исцелиться от ран и восполнить свои собственные желания. После многих лет относительного воздержания, я теперь был полностью сексуален, раздражен и истощен. Мои эрекции были болезненными. Мои оргазмы были пропитаны кровью. Каждую ночь я проводил в коконе калейдоскопического вихря неописуемой агонии и наслаждения. Терпение к таким оскорблениям каждую ночь истощало меня. Но она не оставляла меня в покое, и я не мог устоять перед ней. Когда я попытался, все закончилось плохо.

- Не сегодня. Мария, мне нужно отдохнуть. Моя работа страдает. Я как зомби в офисе. Я продолжаю просыпаться все позже и позже. Ребята в офисе тоже начинают замечать рубцы и порезы. Я сказал им, что был на занятиях по кунг-фу, но они знают, что что-то не так. Мы должны остановиться на некоторое время.

Она ответила рычанием и пощечиной, которая сбила меня с ног. Моя челюсть слетела с петель и отвисла. Мои глаза наполнились слезами, и я перевернулся на спину, скрестив руки на лице, словно защищаясь от дальнейших ударов. Мария схватила меня за обе руки и прижала их к полу своими руками, которые были похожи на раскаленные тиски. Затем она прижала свою влажную, потную "киску" к моему лицу, и прижала её к моему рту, когда я закричал от боли и попытался высвободить голову из-под ее бедер. Я задыхался, моя челюсть была в агонии, но она не освободит меня, пока я не дал ей оргазм, которого она требовала.

- Ш-ш-ш! Не кричи, - прошипела она, и я послушно заглушил свои крики и сделал, как она велела, облизывая ее клитор, который все еще был засорен верхним слоем почвы после того, как она выбралась из ямы.

К тому времени, как она кончила, моя челюсть просто разрывалась от боли. Затем она насильно вырвала из меня нежелательный оргазм, чуть не вырвав при этом мой пенис прямо из паха. На следующий день я прихрамывал на работе с закрытой челюстью, а мой ушибленный и опухший пенис был привязан к ноге.

- Дэвид. Могу я увидеться с тобой в моем кабинете?

Мой начальник был из тех частных антисоциальных деспотов, которые разговаривали один на один со своими сотрудниками только в тот день, когда их увольняли. Я собрал свои вещи еще до того, как вошёл в его кабинет, и вышел на середине разговора. Меня не волновали мои пособия по безработице или то, что мне нужно было делать с моими 401(k)[12] моими пособиями по медицинскому страхованию. Все, о чем я мог думать, была Мария.

Я начал запирать свои двери и окна на ночь. Я даже запер дверь спальни на засов. И все же она пришла. Прорвавшись сквозь гипсокартон, чтобы добраться до меня, как какой-то адский зверь. Я подумывал повесить распятия и, возможно, даже гирлянду из чеснока и волчьего яда. Она убивала меня.

Я начал молиться по ночам, крепко прижимая к себе Библию и умоляя Господа не позволить ей снова восстать из могилы. Иногда я читал Молитву Господню, даже когда она оседлала мою эрекцию и доила из меня мое семя. Я пытался читать Библию, но усталость и изнеможение привели к странной пресбиопии в моем зрении, и я не мог сфокусировать размытые страницы.

Первые несколько ночей она старалась оставлять только поверхностные раны, которые можно было залечить несколькими швами или стежками, небольшим количеством льда, обезболивающими и некоторыми противовоспалительными средствами. Теперь Мария снова открывала раны на следующую же ночь после того, как их зашивали явно раздраженные и испытывающие отвращение медсестры скорой помощи, и она не всегда оставляла после себя кусочки, которые она оторвала или отрезала, не оставляя возможности для повторного прикрепления. Я все больше и больше походил на несчастную жертву несчастного случая, нуждающуюся в пластической операции. Вскоре мне стало слишком стыдно выходить из дома. Я сидел в темноте с плотно задернутыми шторами, пытаясь найти способ защититься от Марии. Я должен был расстаться c ней.

Я стоял перед зеркалом, перечисляя свои травмы. Оба соска отсутствовали вместе с обоими яичками. Они были разжеваны и проглочены. Я думаю, что она даже заставила меня съесть один из моих собственных "орехов". Я смутно помню, как проглотил что-то с текстурой телятины.

У меня не хватало большей части левого уха, и даже часть щеки была откушена вместе с большей частью нижней губы. Куски плоти отсутствовали на моей груди и шее, там, где она порезала или съела меня. Мои ягодицы были минным полем из ран, разрывов и глубоких порезов, которые теперь заражались без надлежащего времени для заживления.

Каким-то образом Мария вернулась полной противоположностью той женщине, которую я положил в землю. При жизни она была подавленной и почти асексуальной. Я всегда хотел, чтобы она была более предприимчивой и раскованной, более готовой пробовать что-то новое. Теперь я получил то, что хотел. У нее больше не было никаких запретов. Она сделала бы почти все, что угодно. Все, о чем она думала, она немедленно выполняла, независимо от того, как это влияло на меня. Сначала это был Pай. Я чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Но теперь...

Я увидел в зеркале, как Мария подошла ко мне сзади. Я почувствовал, как ее руки скользнули по моей спине, затем ее рот и язык, а затем ее зубы. Я напрягся в ожидании боли. Я снова посмотрел в зеркало, когда ее руки поползли от моей спины к груди, и скальпель в ее руке скользнул в поле зрения. Она вскрыла меня от ключицы до солнечного сплетения, прежде чем я заметил. Я был в Aду.

Это поразило меня как прозрение, как откровение. Теперь я все это вспомнил. Да, я убил Марию. Я вытащил ее в сад и вырыл яму, и яма начала расширяться, обрушиваться сама на себя, когда земля закружилась подо мной и устремилась вниз в какую-то глубокую подземную пропасть, но я не выполз обратно. Я не насиловал труп Марии и не бросал его в землю. Я умер там, внизу, заточенный в тоннах камня и грязи. Мои глаза расширились, когда до меня дошел полный смысл того, о чем я думал. Я умер и попал в Aд, или это был Pай? Каждое мое желание, но все же каждый мой страх.

- Hет! Нет! Не-е-е-ет!!!

Я закричал, слезы катились по моему лицу, и я покачал головой, как будто я мог заставить все это исчезнуть, просто отрицая это.

Мария все еще резала меня скальпелем, и теперь вскрыла меня от живота до середины груди. Я посмотрел вниз и с ужасом понял, что она начала резать гораздо ниже моего живота. Мой пенис исчез. Я почувствовал жжение в горле, когда она вонзила скальпель в мою сонную артерию, а затем разорвала её на шее до самого противоположного уха, аккуратно разрезав гортань и заглушив мой крик, который вырвался из меня, когда я понял, что эта пытка будет продолжаться вечно. Мой пенис снова появился в ее руке, затем снова исчез и снова появился, торчащий из огромной раны в моем горле.

- Ш-ш-ш! - скомандовала Мария. - Не кричи.

Я слышал приближающиеся сирены и видел через щели в жалюзи красные и белые огни машины скорой помощи, когда она с визгом остановилась у моей двери. Я не вызывал скорую помощь и сомневался, что мои соседи тоже. Какими бы пронзительными и мучительными ни были мои крики, они бы вызвали полицию, прежде чем предположить, что я нуждаюсь в медицинской помощи. Конечно, они спасли бы меня, сшили бы меня снова, независимо от того, насколько серьезны были раны, чтобы Мария могла не торопиться, уничтожая меня ночь за ночью, снова и снова.

Hавсегда.

Мое удовольствие и мое наказание.

Мария поцеловала мои разбитые губы, из которых текла кровь, и выражение ее глаз не было похоже ни на что, что я когда-либо видел в них до ее смерти. Не ненависть и даже не любовь, а чистая животная похоть. Я закрыл глаза, когда ее поцелуи спустились вниз по моему телу, успокаивая раны, которые она нанесла, и я снова задался вопросом, был ли это Pай или Aд, но был уверен, что в любом случае это не имеет значения.

Перевод: Олег Казакевич

- Мне бы сейчас действительно не помешало отлить.

- Что?! Опять? Но ты же только что ходил, это было десять минут назад!

- О, да ладно тебе, чувиха! Ты же знаешь, что у меня слабый мочевой пузырь, еще с детства. А издеваться над больными - грешно!

- Прости...

Семнадцатилетний Джек Дэниелс и его лучшая подруга Блуи сидели, дрожа в свете ранней вечерней луны, передавая бутылку друг другу. Они ждали, пока охранник закончит патрулировать территорию недавно закрытого парка развлечений. Это место притягивало их как магнитом. Еще бы, теперь она стало - "печально известным". Про трагедию в парке не писал, разве что ленивый. Это было во всех новостях: громкий взрыв и подозрительный пожар, который внезапно вспыхнул, разорвал аттракцион "Поезд-Призрак", раскурочил его и убил нескольких человек, находящихся внутри.

Блуи была немного сучкой, но она не ожидала, что эта глупая выходка вызовет такое опустошение и получит такую огласку. Они с Джеком всегда затевали какие-нибудь пакости в своем пьяном угаре. Как в тот раз, когда Джек потерял сознание на вокзале, обмочил джинсы и его вырвало прямо на себя, в то время как Блуи шла по платформе, поджигая все мусорные баки. Их поймали только потому, что Блуи не смогла вовремя разбудить своего приятеля, и он отказался быстро делать ноги. Когда к ним шли полицейские, Джек спросонья спустил штаны и поссал на одного из них. В ответ получил дубинкой в челюсть. Это отчасти их и спасло. Ведомство побоялось обвинений в превышении полномочий и отпустило парочку со строгим предупреждением и телефонным звонком родителям, чтобы они приехали за ними, а заодно и оплатили крупный штраф.

Но на этот раз все пошло не по плану. Ни Джек, ни Блуи не подозревали чем все закончится. То, что началось как простая безобидная шутка, веселый прикол, привело к катастрофическим результатам. Они ехали в "Поезде-Призраке", пьяные и веселые, как обычно, когда Блуи подумала, что было бы неплохо выпрыгнуть и спрятаться в одном из темных укромных уголков с полным карманом петард и зажигалкой.

Вагончики с пассажирами курсировали по разным локациям в полутемках, они проезжали комнаты с тыквами, вампирами, приведениями, куклой Билли из фильма "Пила", и другими персонажами их ужастиков.

- Это дерьмо, - сказал он. - Это действительно должно быть страшно? Хлопушки?!

- Я собираюсь напугать их так, что они не скоро забудут это вечер! - прошептала девушка и выпрыгнула из своего вагончика.

Прежде чем Джек успел что-то сказать, Блуи исчезла в темноте, оставив Джека заканчивать поездку самостоятельно. Он вроде как согласился с Блуи. На самом деле это было не так уж страшно, но он несколько раз прыгал и чуть не намочил штаны, когда с потолка упал какой-то механический призрак в рваных лохмотьях или когда с пола рядом с их маленьким экипажем выскочило застывшее лицо Майка Маерса из "Хэллоуина". Он знал, что все это было фальшиво, просто глупая поездка в парке развлечений, но происходящее в темном туннеле все еще заставляло его сердце бешено колотиться. Он определенно был самым смелым из них двоих и почти всегда оказывался подстрекателем, когда дело доходило до того, чтобы творить что-то нехорошее. Но не сегодня.

Когда проехал следующий вагон, Блуи вытащила из кармана пригоршню петард и зажгла их все сразу, бросив вслед проходящему вагончику и изо всех сил побежала обратно к входу. В тот субботний день парк развлечений был битком набит людьми, и Блуи удалось незаметно проскользнуть за спиной оператора аттракциона и сразу же смешаться с толпой. И именно в тот момент, когда она незаметно вышла, из "Поезда-Призрака" раздалось несколько небольших ударов и взрыв, сопровождаемый криками очень реального страха. Из туннеля повалил дым, и вагон внутри провалился, оставив перепуганных пассажиров в ловушке быстро расширяющегося огня, который последовал за вспышкой света. Блуи нашла Джека, прячущегося за вагончиком, бледного и потрясенного.

- Что, блядь, ты сделала, Блуи? - прошептал Джек своей перепуганной подружке.

Из пещеры, в которую въехал "Поезд-призрак" валили клубы черного едкого дыма. То тут, то там слышались крики перепуганных людей, выли сирены скорой помощи и спасателей. Люди поддавшись панике бежали куда глаза глядят.

- Это... это не я! - прошептала девушка, - или все же я?

- Напугать до смерти?! Так ты сказала?

- О, Дьявол, что же я наделала...

Джек зажал Блуи рот ладонью.

- Ш-ш-ш-ш! Нам нужно убираться отсюда! Побежали, давай! Живо!

Когда пламя охватило обреченную поездку, двое негодяев скрылись среди паникующей толпы. Оказавшись за воротами, Блуи остановилась, а Джек огляделся в поисках места, где можно было бы незаметно отлить. У него слабый мочевой пузырь - и волноваться ну никак нельзя.

- Блядь! - воскликнула Блуи, лихорадочно роясь в карманах. - Моя зажигалка! Я уронила зажигалку! "Зиппо"!

- Мы... мы не можем вернуться туда сейчас, - сказал Джек, переминаясь с ноги на ногу и хватаясь за промежность. - Кроме того, мне действительно нужно отлить. Мои мозг сейчас взорвется от напряжения!

- Да, когда тебе не нужно помочиться? - Блуи хмуро посмотрела на своего расстроенного друга, который тоже хмуро посмотрел на нее.

- Да пошла ты, Блуи, - парировал он. - Ты только что убила десятки людей, и теперь как мелкая сука, ноешь из-за зажигалки!

- "Зиппо", твою мать! Это дорогая зажигалка!

- Но это всего-лишь зажигалка!

- Ты совсем дебил! Моча в голову ударила. Это моя фирменная зажигалка. Свиньи из полиции скоро будут обыскивать весь туннель с аттракционом. И что если они найдут МОЮ зажигалку. Снимут отпечатки и сложат два плюс два! Мне конец!

- Четыре.

- Что четыре, мудак?!

- Два плюс два.

- Ты совсем тупой. Я тебе про улику твержу.

- Ну так иди и найди свою зажигалку. А я собираюсь пойти и найти дерево.

Только главные ворота были распахнуты, и люди толпами, живой рекой стремились подальше от места трагедии. Теперь никто не собирался возвращаться внутрь. Блуи стояла, покачиваясь в пьяной панике, надеясь на шанс протиснуться сквозь выходящую толпу. Это выглядело не очень многообещающе, но Блуи была настроенa решительно.

- Прошу прощения... Извините... Простите, - она протиснулась сквозь толпу людей, только чтобы быть остановленной у ворот сотрудником парка и охранником в черной спецовке.

- Стоп! Стой, красотка, - сказал охранник. - Ты должно быть не заметила, но у нас ЧП. Вход закрыт. Мы тут людей эвакуируем!

- Да, я знаю, - сказала Блуи. - Я... я была там. Я потеряла... свой бумажник. В нем триста баксов, и я должна его найти. Пожалуйста, можно я просто быстро заскочу туда-обратно? Я знаю, где я его в последний раз доставала.

- Триста баксов? - удивился сотрудник парка и переглянулся с охранником. - Ты себя-то видела? Ты что, всю неделю сосала дальнобойщикам?

- Какого хрена! - вскрикнула Блуи. - Я говорю, что мне надо в парк!

Охранник смерил ее взглядом и покачал головой.

- Никто не войдет. Если ты сообщишь мне свое имя и адрес, мы свяжемся с тобой, если найдем его.

Блуи тут же дала парню фальшивое имя и адрес. Он был смазливым, а еще пообещал, что может подкинуть пару сотeн долларов за хорошее время вдвоем. Неохотно она развернулся и пошла искать Джека, который, похоже, уже нашел укромное местечко, чтобы облегчиться, и теперь сидел на траве, попыхивая сигаретой.

- Hашла зажигалку? - спросил он.

- Нет, мужик. Этот ублюдок охранник не впустил меня. Мы обязательно вернемся сегодня вечером, когда стемнеет.

- Блуи, это место будет набито полицией. Подумай об этом!

- Тогда мы вернемся завтра вечером и будем чертовски надеяться, что они тем временем не найдут мою зажигалку, - ответила Блуи.

У нее было встревоженное выражение лица.

Джек задался вопросом, была ли она больше обеспокоена своей пропавшей зажигалкой, чем людьми, которые погибли из-за ее идиотского розыгрыша.

- Хорошо, - сказал Джек. - Хотя, если будут какие-либо признаки полиции, то сделка отменяется, хорошо? Я не хочу в тюрьму! Я еще слишком молод.

- Хорошо, хорошо! Черт, иногда ты можешь быть таким куриным дерьмом! У тебя есть еще бухло? Мне нужно выпить.

- Нет. Но мы можем сходить и украсть пробники в супермаркете!

- Ха-ха! Так и сделаем! - Блуи засмеялась.

Вместе пьяные и перепуганные друзья, пошатываясь, побрели по улице.

Охранник закончил осмотр помещения и уехал. Как раз было вовремя. Блуи нетерпеливо потерла руки. Путь свободен!

- Подожди. Только дай мне сначала помочиться. Я думал, он никогда не уйдет!

- Ты что, блядь, издеваешься?

- Я вернусь через секунду!

Блуи нетерпеливо смотрела, как Джек исчезает в темноте, но на этот раз промолчала. Она никогда не хотела этого, но она всегда находила свою вторую половинку с мочевым пузырем размером с горошину. Это было похоже на проклятье или что-то в этом роде. Надо будет спросить у матери - может ли это быть сглазом. Ее первый парень, тоже любил посидеть в сортире. Но тот еще и засыпал там же, накурившись травки.

Вот и сейчас Джек объявил о своем желании пройтись до укромного местечка, чтобы отлить, и Блуи только разочаровано потрясла головой.

Джек не должен был быть здесь с ней. И она была благодарна, этому придурку - это и называется верность. А еще это было рискованно. Более рискованно, чем большинство их совместных пьяных приключений, но так было всегда... Вместе. Клятву на крови, которую они дали два года назад, после того как разделались почти с тремя головорезами, которые решили ограбить их возле паба. У них были одинаковые шрамы на ладонях правых рук, которые они нанесли осколком разбитого стекла, чтобы скрепить свой договор.

Джек вернулся со своих дел к встревоженной Блуи. За те несколько минут, что его не было, его лучшая подруга был поражена серьезностью того, что она натворила вчера. Из-за нее погибли люди. Как теперь жить с чувством вины?!

- О чем, черт возьми, я думала, Джек? Я... я убила этих людей, чувак! Я, блядь, убила их!

Выражение глубокого раскаяния, которое она выражала, заставило Джека поднять глаза. Его лучшая подруга, соратница и сексуальный партнер, облажалась по-королевски и теперь осознавала последствия своих безмозглых действий. Значит, она не бесчувственная. Значит она настоящая.

- Может трахнемся? - предложил Джек.

- Что?!

- Я говорю, что надо срочно потрахаться. Вот увидишь станет легче!

- Ты совсем с катушек съехал?! Я тебе про трупы и чувства толкую!

- А! Ну, да, верно. Давай завтра.

Блуи молча смотрела на Джека.

- Не волнуйся. Твой секрет со мной в безопасности, ты знаешь это. Никто никогда не узнает.

- Но, Я - знаю! - завопила Блуи. - Я знаю... - повторила она снова скорбным шепотом, больше для себя, чем для Джека.

Джек ничего не сказал, но ободряюще похлопал Блуи по плечу, а затем направилась к высокому забору, окружавшему парк.

Блуи засунула руки в карманы куртки и поспешила за ним. Они легко перелезли через ограду и спустились в жуткую тишину безлюдного парка развлечений. Они постояли несколько мгновений, внимательно прислушиваясь к любым признакам службы безопасности, патрулирующей территорию. Удовлетворенные наступившей тишиной, они направились к опустошенному аттракциону под названием "Поезд-Призрак".

- Чувиха, здесь так по-другому после наступления темноты! Жутковато! И что-то мне стремно! - сказал Джек, и по его телу пробежала дрожь.

Он не хотел упоминать об этом, но ему действительно нужно было пойти... снова. Ты можешь пока сдержаться, - неубедительно сказал он себе. Блуи не ответила. Она, казалось, погрузилась в свои мысли, поэтому Джек не сказал больше ни слова. Они молча шли вместе по мрачному пейзажу. Однако Джек не мог долго держать рот на замке.

- Ты же в порядке? - спросил он.

- Э-э-э... Да. Почему ты спрашиваешь?

- Я не знаю. Ты сегодня что-то не в себе. Тихая очень.

- А ты бы не стал тихим? Можешь представить, что это ты был ответственен за убийство невинных людей? Там были гребаные дети, Джек! Маленькие гребаные дети! А теперь они в морге! Они больше не буду... чем там занимаются мелкие дети? Короче, не будут жить!

- Я понял-понял, - ответил Джек и опустил голову. - Извини. Сейчас я просто заткнусь.

Парочка снова продолжила свой путь в молчании. Блуи вытащила бутылку из кармана куртки и несколько мгновений смотрела на нее, пока они шли, затем открыла крышку и сделала два больших глотка, не сбавляя шага. Она протянула чистый бурбон Джеку, который так же молча принял его и остановился, чтобы сделать глоток. Блуи продолжала идти, ссутулив плечи и слегка пошатываясь на дрожащих ногах. Обжигающий запах спиртного, когда он влился в желудок и волной осел в животе, вновь подтолкнул Джека к порыву облегчиться. Не говоря ни слова, он нырнул за ближайшую почерневшую от копоти стену и позволил мочевому пузырю облегчиться. Когда он вернулся, Блуи снова стояла там, где он видел ее последний раз и нетерпеливо ожидала. Джек улыбнулся и вернул бутылку с напитком.

- Эй, а что, если в "Поезде-Ïризраке" есть настоящие призраки, Оооооооооо!

Он начал чувствовать себя довольно раздраженным на этом этапе, и на мгновение забыл угрюмое настроение своей боевой подруги. Блуи просто бросила на него ошеломленный взгляд и продолжила идти. Он мог поклясться, что услышал что-то насчет идиота, и что это семейное проклятье.

Они могли видеть сгоревшую громаду вагончиков впереди, и Джек начал впадать в то же паршивое настроение, что и Блуи. Запах тлеющего пепла стоял в воздухе, когда они приблизились к "Поезду-Призраку". Его вход был почерневшим и обветшалым, уставившись на них с жалким стоном. В воздухе витал легкий теплый ветерок, и ветер нездорово свистел в неприветливом темном туннеле. Блуи сильно вздрогнула, перешагнув через единственную линию полицейской ленты, натянутую поперек входа, потеряла равновесие и тяжело ударилась копчиком о землю.

- Блядь! - воскликнула Блуи, поднимаясь с каменистой земли, в то время как Джек неуклюже сорвал полицейскую ленту, попытался ее откинуть в сторону, но вместо этого обмотался сам, чуть не упав.

- Оставь эту ленту, придурок!

- Как? Она мешает пройти.

- В этом и смысл. Это оградительная лента.

- Пошли. Давай сделаем это, - сказал Джек. - Я не хочу оставаться здесь дольше, чем это необходимо. От этого места у меня мурашки по коже. Ищи уже свою зажигалку, да валим отсюда!

- Здесь темно!

- Ага! - Джек достал карманный фонарик, - Кто у нас крутой?!

- Даже не знаю.

- Ищи уже, сучка! - огрызнулся Джек и передал девушке фонарик.

Оказавшись внутри, их ноздри атаковал не только пепел, но и неприятный запах обугленной плоти и сгоревших волос. Джек на мгновение замолчал, алкоголь бурлил у него в животе и угрожал вырваться фонтаном извержения. Блуи, казалось, не испугалась запаха. Она медленно шла по дорожке, освещая фонариком землю из стороны в сторону. Джека охватила легкая паника, как будто кто-то или что-то стояло у него за спиной. Он быстро подбежал к Блуи и начал помогать ей в поисках. Прошло всего несколько минут, которые показались вечностью, а их поиски все еще не дали результата.

- Может, ну его эту зажигалку! Давай убираться отсюда. Мне это не нравится, - нервно сказал Джек.

- Просто немного дальше. Помнишь, где я выскочила из вагончика? Это было за следующим поворотом. Если мы не найдем ее, это будет означать что полицейские вероятно, нашли "Зиппо" раньше нас... В таком случае, я думаю, мне крышка.

Они продолжали поиски, когда в туннеле вокруг них стало темнее и значительно теплее. Пожар был свирепым, и части здания все еще тлели, более чем через день после происшествия. Конечно пожарные пролили все как могли, но старые конструкции из ДСП могли еще дымить.

- Нам действительно не следует находиться здесь, Блуи. Что, если вся эта чертова штука рухнет на нас сверху? Или снизу?

Нервы Джека были на пределе и, конечно же, его мочевой пузырь отозвался привычной болью.

- Мы почти на месте, куриное дерьмо. Не иди, блядь, если струсил! Вдруг пожар, ты потушишь его своей мощной струей. Кстати, ты еще не обоссался там?!

- Совсем не смешно!

- Мы уберемся отсюда в мгновение ока, как найдем зажигалку. Просто помоги мне посмотреть, чувак! Два глаза лучше чем один!

- Четыре глаза.

- Короче, ты понял о чем я!

- Иногда ты можешь быть настоящей сучкой, знаешь об этом? - Джек заскулил.

- Да, я знаю. Смирись с этим. Ты хочешь, чтобы меня посадили за это? Чувак, если я закончу с поисками, и полиция найдет мою зажигалку, они посадят меня, нахрен, навсегда. Знаешь как долго может быть навсегда?

Джек не ответил. Он был слишком занят, пытаясь не обоссаться. Он был намного пьянее, чем думал, и ему было трудно сдерживаться.

- Я должен.... Ах, неважно.

Джек, спотыкаясь, побрел вперед в темноту, в то время как Блуи продолжала медленно, методично размахивать фонариком и искать в грязи и пепле под ногами серебристый свет своей зажигалки.

Джек вскарабкался на упавшую балку и отлил на стену. Журчание показалось оглушительно громким в замкнутом темном помещении.

- ДА! Я НАШЛА! - голос Блуи эхом разнесся по всему "Поезду-Призраку", когда она взволнованно закричала. - Джек, давай убираться отсюда!

Как только она заговорила, громкий грохот потряс ее до костей, затем оборванный крик ее кровного брата... ее лучшего друга, когда часть крыши обрушилась на то место, где только что мочился парень.

- Джек!!! - oна закричала и побежала к нему в темноту. Ответа не последовало. - ДЖЕК! ТВОЮ МАТЬ, ДЖЕК!!!

Джек Дэниелс лежал лицом вниз. Его голова была скрыта чем-то похожим на большую бетонную плиту, а тело было неподвижно. Он был раздавлен. Блуи посмотрела под ноги. Прямо из-под плиты растекалась лужа алой крови, она собиралась в небольшие ручейки и, так как помещение было под наклоном, стекала прямо к ней.

- НЕТ!!! БЛЯДЬ, НЕТ! ДЖЕК! Нет, нет, нет, нет, нет, НЕТ!

На ее отчаянный вой ответил еще один громкий грохот, и Блуи, поджав хвост, бросилась обратно ко входу.

Снаружи "Поезда-Призрака" Блуи упала на землю и выплакала все глаза.

- Ты и твой гребаный мочевой пузырь. Тебе просто нужно было сходить туда и пописать. Нахуй, нахуй, нахуй, нахуй!

Блуи лежала на спине на грязной ярмарочной площади. Мало того, что ее глупая пьяная выходка стоила жизни нескольким невинным людям, но теперь она была ответственна и за смерть своего лучшего друга. Она села и вытерла глаза, затем вытащила бутылку и пила ее, пока она не опустела. Она изо всех сил швырнула бутылку в этот проклятый "Поезд-Призрак", затем упала на спину и издала серию мучительных рыданий и воплей. В ее голове стало очень-очень темно.

На следующее утро прибыла команда очистки, чтобы начать демонтаж разрушенного паркового аттракциона. Они были потрясены, обнаружив Блуи с туго затянутым на шее удлинителем, свисающим с передней части таблички с названием атракциона: "Поезд-Призрак". Она вырвала его из генератора, который управлял Колесом Обозрения, и использовала провод как петлю. Закрепив его над входом в обреченный туннель, Блуи забралась наверх и несколько раз обернула другой конец вокруг своей шеи. Стоя на вершине смертельной ловушки, унесшей жизнь молодого Джека Дэниелса и нескольких мужчин, женщин и детей, Блуи позволила себе упасть вперед в замедленном прыжке. Когда шнур достиг своей полной длины, тело Блуи резко дернулось, и ее хрупкая шея сломалась, громко хрустнув. Она умерла мгновенно.

Парк развлечений больше никогда не открывался. Однако он оставался ужасным напоминанием о трагедии, пока, наконец, годы спустя, его не снесли навсегда.

Перевод: Константин Хотимченко

Мужчина в лимузине был одет в белую рубашку из египетского хлопка.

Это была первая чистая вещь, которую я увидела в доме, пропитанном резней и грязью. Никто не подходил к ферме моего дяди, ведь они нe могли мне помочь, поэтому я так долго сидела среди разорванных частей людей и зверей. Боль была аккордом, который гудел в воздухе, а мычание животных было слышно на многие мили вокруг.

Когда он приехал, все молчало, кроме тихого урчания двигателя при его приближении. Поколения бойни сделали мою семью более вырожденной, чем скот, и теперь их потомки без разбора смешивались со скотом. Никто больше не слышал криков, ни моих, ни их, в этом я была уверена.

Он поднялся с заднего сиденья с холодной, плавной грацией. Черная от загара кожа и широкие горящие глаза. Ментоловая свежесть салона автомобиля поразила меня даже на расстоянии, синтетический привкус, который ужалил мои ноздри и заставил поднять взгляд от рисунка, который я вычерчивала в пыли. Под дизайнерскими туфлями хлюпали внутренности, но он казался равнодушным к этой сцене. Я никогда не видела никого настолько красивого и безупречного. Казалось, он сиял. Подняв мое упругое маленькое тело длинными сильными руками, он усадил меня в машину. Я свернулась калачиком на ее вязкой коже и впервые за несколько дней уснула.

Трудно вспомнить, что именно произошло после отъезда с фермы. У меня бывают вспышки воспоминаний, вещи, которые сталкиваются и соединяются в порывах красного и зеленого, моменты, не поддающиеся связности. Мы путешествовали несколько дней или часов, и когда я проснулась, я была в комнате, наполненной куклами, в которой пахло антисептиком. Зажав мой подбородок, он проталкивал зеленую кашицу мимо моих губ, и беспорядок, который я создавала, сопротивляясь, раздражал его. Он оттирал пятна на моей груди, пока моя кожа не покраснела, и я плакала, как ребенок. Он не произнес ни слова. Травма все еще рикошетила по моем рассудке, и я боролась, как кошка, которую держат в ведре. Я смирилась со смертью несколькими днями ранее, поэтому еда казалась бессмысленной задачей, еще одним вторжением в мою волю.

Я помню, что он купал меня, держа меня в медной ванне с высокой спинкой, пока я не перестала бороться и не успокоилась. Он заботился о моем теле и успокаивал мой болтливый ум всеми доступными человеку практическими способами. В конце концов, его молчаливая стойкость успокоила меня. Я позволила ему отмыть годы пренебрежения.

Наконец, сидя спокойно, смирившись с тем, что больше не буду пинаться или кусаться, я заметила, что у меня идет кровь, сильная, и не из раны, а из матки. Я наблюдала, как гемоглобин вытекает из моего тела, деликатно смешиваясь со свежей чистой водой. Насколько она была чище, чем те яркие брызги, которыми был забрызган сарай. Никто из нас не был брезгливым, включая моих кузенов, но когда они увидели моего дядю, распростертого, как на вскрытии, извивающегося в EE хватке, они бросились врассыпную, как сучки.

Я грубо ввела пальцы в мягкие бугорки своих половых губ, намеренно не думая об их крови, а только о своей собственной. Он продолжал смывать запёкшуюся кровь с моих волос, пока с моих пальцев свисали кровавые нити, похожие на медуз. Вся эта кровь, вся эта смерть, и никто не выжил, кроме меня.

Когда я спала той ночью, я сплела лоскутное одеяло из снов. Моя мать пришла ко мне, покрытая плесенью, улыбаясь через полный рот пены. Она точила кончики пальцев точильным камнем со скрежетом, и я, удивляясь ее сообразительности, охотно делая то же самое. Мы сидели в тишине, оттачивая наши кости до остроконечных пиков, нанизывая на руки мышцы, содранные с ее бедер. Небо над головой померкло, по его поверхности расползались коричневые пятна нефти. Пора начинать заново. Она пообещала мне, что ничто не пропадает зря, и мы сшивали океаны с океанами, пока облака падали, как бомбы. Барахтающиеся чудовища открывали тяжелые крышки, затем выбирались на сушу, как дети, которые учатся ходить, волоча за собой одеяла багровых волн. Каждая тварь без жабр, которая когда-либо существовала, задохнулась под этой мантией, а мы терпеливо сидели и смотрели, как они тонут, наши пальцы подрагивали в предвкушении.

Когда я проснулась в следующий раз, он отвел меня в свою мастерскую - большую комнату с маленькими окнами высоко над головой, завешенную коллажами с изображениями животных и людей. Раковина и металлический стол стояли в углу, различные ножи и инструменты были развешаны на стене, над кучами невыделанной кожи. Банки с мутными бальзамированными веществами заполняли длинные полки. Бархатный занавес отделял мастерскую от магазина, тускло освещенного и полного золотых овальных зеркал. Четкий белый круг со стрелками, торчащими по периметру, был нарисован на полу и украшал окно, выходящее на оживленную улицу, идиллически окруженную дубами. Рядами стояли манекены с набитыми головами животных на гибких пластиковых шеях. Одежда свисала с их исхудалых тел под драматическими углами, украшенная перламутровыми драгоценными камнями. Магазин больше походил на музей, чем на бутик.

- Ты знаешь, что это такое? - спросил он, взяв мою руку и не обращая внимания на мои вздрагивания, когда он провел ею по пальто.

Я покачала головой, удивленная как его вопросом, так и внезапной хваткой его руки.

- Это крокодиловая кожа, с ней трудно работать, но очень полезно для практики. Она невероятно толстая и сложная в сшивании, приходится работать вручную.

- А это знаешь, что такое? - oн перевел мою руку на белую отделку.

Меня смущало мое невежество.

- Шкура арктического волка, такая мягкая! Сам волк не так хорошо за ней ухаживает.

- А как насчет этого? - oн ухмыльнулся.

Этот новый материал был резиновым, холодным, как липкие сиденья автомобиля. Я поморщилась, когда на кончиках пальцев выступили капельки крови.

Он усмехнулся.

- Ты научишься, ягненок. Ты любишь животных, не так ли. Мы можем делать такие красивые вещи из их даров, ничто не должно пропадать зря. Хочешь научиться?

Я сделала паузу, ошеломленная своим неожиданным уроком.

- Ты не глупая, - сказал он, снова взяв меня за подбородок. - Так что выбирай. Ты лучше многих понимаешь цикл созидания и разрушения. Ферма научила тебя многому, не так ли? Природа так же жестока, как и прекрасна, - oн сделал задумчивую паузу, придвигаясь ближе. - Сентиментальность - это проклятие, от которого не страдают животные.

Он ослабил хватку, и я кивнула, чтобы сохранить лицо. Было достигнуто какое-то соглашение.

Сначала я подумала, не собирается ли он навязаться мне; мой дядя и кузены хорошо научили меня, чего больше всего желают люди и звери. Но он не подходил. Он был занят только своей работой. По мере того, как росло мое доверие, росло и мое вожделение. Теперь я была женщиной, с бурлящими гормонами и тлеющими мечтами, и мы проводили долгие ночи наедине в нашей студии при свечах. Я стала собственницей.

Я хотела произвести на него впечатление, показать ему, какой швеей и художницей я стала, благодаря его наставлениям. Если лепка из плоти была единственным способом сделать это, то я поклялась превзойти все его ожидания. Помимо снятия шкур и очистки существ, которых еженедельно доставляли сомнительные люди в черных фургонах, я начала сохранять и отбеливать их кости, создавая скульптуры тонкой сложности. Из воробья я сделала крошечный полумесяц, который закрепила на булавке, которую он мог носить на лацкане. Из челюстной кости лошади я вырезала рукоятку ножа с иероглифами из его самой сокровенной книги. Когда у меня было свободное время, я занималась таксидермией, создавая экзотических химер для подарков. Скупым замечанием он мог отметить мое рукоделие или прокомментировать правдоподобность синтеза, но я знала, что он доволен, поскольку магазин наполнялся моими экспериментами и даже покупатели отмечали мое искусство. Он косо улыбался, когда спрашивали, не его ли это работы, и моя гордость раздувалась от этого предположения.

Мое обучение проходило с головокружительной быстротой цветущего романа. Я поглощала книги об эволюции и открывала тома, посвященные ритуалам зоолатрии[13]. Мы снимали шкуры и консервировали все виды животных, и я наблюдала, как он превращает каждую из них в экстравагантный наряд, чтобы надеть на человека. Он был художником и перфекционистом, сшивая кожу в великолепные амальгамы. Клиенты приезжали со всего мира, чтобы купить его гибридную одежду, и цена никогда не была для них проблемой.

У нас тоже были особые клиенты, которые не искали нашу одежду и приходили в основном по ночам. Эти суетливые типы, едва причесанные и не способные изъясняться иначе, чем ворчанием и кивками, ждали, пока магазин опустеет, прежде чем их вели через люк в "примерочные" в подвале. Некоторые выходили оттуда с яркими глазами и сияющей кожей через несколько часов, некоторые - через несколько дней. Некоторых я так и не увидела.

Мне никогда не запрещали заходить в подвал, но и не приглашали. В первые дни я старалась не вызывать недовольства, но, конечно, прошло совсем немного времени, прежде чем я обнаружила, что заперев магазин, я отодвигаю тяжелую громадину люка. Он пробыл там дольше обычного, почти три дня, с проскользнувшей туда женщинoй, не намного старше меня. Что так долго отвлекало его от нашей работы? Я посмотрела вниз, там не было ни его, ни кого-либо другого.

Из отверстия лилось фосфорное сияние, и я прищурилась в его едком свете. Длинный узкий коридор тянулся в обе стороны, и воздух внизу был густым и горячим. Здесь пахло потом и дерьмом, тем же затхлым мускусом, что и в фермерских загонах. Статическое электричество дрожало в воздухе, ласкало волосы на моей голове и руках. Влажное дуновение коснулось моих щек, и по ним пронеслись стоны крупного рогатого скота. Я замерла. Мои внутренности скрутило, мои чувства обострились. Из коридора доносились другие приглушенные звуки. Царапанье, шлепки, бульканье жидкости. Треск, пыхтение и спонтанный смех нарастали мягким крещендо, а затем снова переходили в приглушенное хныканье. В висках пульсировало, как в каком-то невидимом маятнике, и я двинулась вниз по ступенькам, закрыв за собой люк.

Я прошла, наверное, целую милю по полу, выложенному потрескавшимися камнями и разбитыми мозаиками. Земля шла под уклон, как будто я поднималась на вершину холма, но казалось, что я никогда не достигну вершины и не начну спускаться. Вдоль коридора тянулись крошечные двери, над каждой из которых был нарисован ржаво-коричневой краской один и тот же круг. Они были настолько малы, что даже мне пришлось бы пролезать через них, а навесные замки были больше моих рук.

Шлепки и сосание усиливались, и из их крошечных замочных скважин просачивался аляповатый желтый свет. Иногда рама кренилась, когда я проходила мимо, как будто кто-то наваливался на нее изнутри. Я остановилась, изучая розоватую жидкость, протекающую под одним порогом. Лужа пахла рассолом и отбеливателем и тихо шипела, когда скользила. Я попыталась заглянуть в замочную скважину, размером не больше ногтя, но это было бесполезно. Влажный шлепок предшествовал содрогающемуся стону, а затем в течение нескольких минут на металлическую крышу падало что-то похожее на брызги воды. Что-то булькало, как вода, стекающая в канализацию. Кто там был, и был ли он внутри? Неужели он купал эту женщину так же, как купал меня? Cамолюбие пылалo белым пламенем.

- Так ты нашла дорогу в Эмпориум[14], маленькая овечка? - промурлыкал он, выходя из двери в коридоре.

Я заикалась и не могла вымолвить ни слова, моя ревность висела на моей шее как мертвый груз.

- Тебе нужно было знать, что здесь происходит. Естественная реакция. Мне было интересно, сколько времени это займет, - oн улыбнулся, убирая ключ в карман и вытирая руки о кружевной платок. - И теперь ты готова, - протянув руку, он поднял меня с пола. - Это "Эмпориум плоти", где происходят самые захватывающие части нашей работы.

Впервые с момента нашей встречи он взял меня за руку, как равную, и мы пошли по коридору, как будто гуляли по парку.

- Здесь мы удовлетворяем фантазии, более сочные, чем тщеславие. Мы даем исследователям разгуляться, позволяем им узнать, что границы гораздо более покладисты, чем позволяет разум. Кожа податлива, это упругая, полупроницаемая мембрана. Она растягивается, впитывает, восстанавливается, ее можно переделать. Плоть - это в лучшем случае холст. Хочешь посмотреть? - oн остановился у двери.

Я кивнула, не желая показывать свою тревогу. Я наклонилась, готовая войти, но тут же отступила назад.

Лишенный кожи человек, женщина или мужчина, был раздет до мускулов и лежал в объятиях парящего существа. Все еще живого, его глаза были широко раскрыты, а рот безумно дышал. Кожа висела прямо за ними, не порванная и не поврежденная, очевидно, тщательно снятая, а тело лежало, сверкая, как новорожденный на руках. Из массы существа торчали арахнидные руки из белых суставчатых костей, и оно решительно вгрызалось в его плоть, издавая чешуйчатые инсектоидные трели изо рта, усеянного клыками. У твари не было глаз, а обнаженный позвоночник переходил в раздвоенный хвост, который метался из стороны в сторону. Оно с наслаждением разрывало человека на части, студенистые струйки слюны вытекали из мандибул, прожигая дыры в теле, которое дергалось в ответ. И жертва, и мучитель были поглощены работой.

- Когда мы творчески используем боль, мы пробуждаем в себе те стороны, которые давно отрицали. Люди одарены талантом разрушения, но они редко используют его для развития. Они убивают без разбора, они насилуют то, что их поддерживает, они пируют на всем, но это не обогащает их. Ты понимаешь, не так ли, маленький ягненок? Ты знаешь, как порядок рождается из хаоса. Посмотри сюда...

Он открыл еще одну дверь слева от меня и поманил меня вперед. Внутри к стенам прилепились огромные морские звезды, прозрачные шипы на их спинах наполнялись кровью, как клещи. Они непристойно качали и молотили своими телами, и я заметила под ними человеческие фигуры. Руки и ноги торчали под разными углами, кончики пальцев сгибались при каждом движении.

- Они их едят? - прошептала я.

- Иногда. Если хотят. Это зависит от того, что еще можно предложить. У этих существ есть потребности, они не всегда желают одного и того же. Некоторые приходят сюда, чтобы носить чужую плоть, чтобы выйти из нее очищенными, реформированными и переделанными. Некоторые хотят стать одеждой для Старейших; я обращаюсь с ними так же, как с нашими друзьями-животными наверху. Некоторые просто умоляют, чтобы их стерли с лица земли, довели до грани безумия, а затем измельчили в звездную пыль. Я открываю двери для тех, кому нравится делать именно это. Все происходит по обоюдному согласию, у каждого есть выбор.

Он сделал паузу, внимательно наблюдая за мной, словно ожидая ответа.

- Что ты выбираешь, маленький ягненок?

Я отвернулась, когда одна из дергающихся рук упала на пол, сморщенная и бескровная, оставив лишь скрюченный обрубок запястья. Мой дрожащий голос вызвал у меня отвращение.

- Я не знаю.

- У тебя есть дар, глубоко внутри тебя. Знание, которое намного превосходит этих оболтусов. Мы - одно целое под кожей, создатели и разрушители. Ты знаешь это.

В моих пазухах потрескивало электричество, и накатила тошнота.

- Мне нужно дышать, - пробормотала я.

- Тебе? Я не уверен, что да. Пусть это случится, - успокаивал он. - Ты - еe хозяйка, еe любовница. Это всего лишь энергия, чистая энергия, ждущая рождения в мир. Мы - ЕДИНЫ.

Я прикусила губу, пытаясь вернуть себе полное осознание, но чернота сомкнулась, и мое тело обмякло.

Я очнулась на каменном полу комнаты без окон, прохлада камня успокаивала мою пульсирующую голову, и долгое время я оставалась неподвижной. Приподнявшись, я увидела фигуры, нацарапанные по всем стенам, крошечную дверь, закрытую в углу. Я была внутри камеры.

Он сидел в углу на низком деревянном табурете, снимал пиджак и жилет, складывая их аккуратной стопкой на полу. Затем он встал, снял брюки и обувь, и теперь я видела только обсидиановую кожу. Я так долго мечтала об этом, но сейчас я чувствовала себя ребенком, робким и дрожащим, незащищенным и неуверенным.

Он заговорил, и его обычные медовые тона сменились слащавым хрипом. Он говорил так, будто тонул. Я сосредоточилась сильнее, когда из его груди вырвалось гортанное рычание, и почувствовала, как кровь прилила к моему паху. Я инстинктивно поверила ему, ритму этого вязкого языка, и когда он запылал, как незапятнанный звездный свет, я не могла ничего сделать, кроме как приблизиться к пламени.

В воздухе пахло влажной землей и медью, а его плоть начала кипеть, скользкая и отражающая. Он зажал мне рот, впиваясь ногтями в десны, и поднял меня во весь рост. Когда его заклинание разбухло, поры атмосферы раскрылись, стекая на пол нефритовыми выделениями, и наши взгляды встретились, когда между нами возникла вращающаяся пустота пространства. Я увидела свою хрупкую форму, болтающуюся, с зазубренными костями, в его глазах. Я была ослабленной оболочкой, беспорядочно дрожащим мясом, огрубевшим и подсознательно покрытым синяками от пережитых потрясений. Это тело было деформировано, им владел страх, оно было согнуто и сломано под невыносимыми углами, и если ему суждено погибнуть, то я приветствовала уничтожение от его руки.

Тонкие черные трещины образовались на его лице, расходясь по лбу и подбородку. Еще две пролегли по щекам, пока шесть не сошлись в центре носа, а затем весь фасад раскололся. Морщинистые треугольники резиновой плоти вырвались на свободу, его голова превратилась в звезду, покрытую морщинистыми присосками, ослепительный свет лился из прорези кошачьего глаза в ее центре.

Он переместил мою руку к центру своей груди, впиваясь ногтями в ткань и раздирая ее. Он хотел быть раздетым. Я стянула кожу с его грудины, разрывая туловище, освобождая корчащиеся внутренности, жаждущие выхода. Мои пальцы резали и хватали, становясь все более скользкими от его жидкостей, пока его новая форма не закрутилась вокруг нас, мандала из извивающихся усиков с крошечными крючками на каждом конце. Они хлестали и кружились вокруг меня, сдирая кожу с моих костей. Теперь мы были опутаны сетью конечностей и мяса. Все содрогалось от ледяного холода.

Такая всепроникающая боль, какую я когда-либо знала, превратила меня в громоотвод. Я никогда не чувствовала себя такой живой, как в ту секунду, невесомой и обнаженной в его чудовищной хватке. Мое тело, арбалет агонии, пускало стрелы в темное сердце забвения. Щупальца рыскали в поисках тайных щелей, систематически выдергивая из моих внутренностей комки хряща, зазубренные куски сырых эмоций, которым я позволила загноиться и прилипнуть к моим органам. Вина, стыд, сомнения, нерешительность, ревность, страх - он вытащил их все из моего тела и выбросил в пустоту, как объедки.

Я видела нас в той комнате, сросшуюся массу материи, вращающуюся в сферическом коконе. Я видела все комнаты, видела толкающиеся, скользящие, капающие вещи, пирующие друг на друге и блуждающие по лабиринту темного общего разума. Мы все это видели, чувствовали. Наши умы подключились к сознанию, знающему только боль и уничтожение.

Я видела ту ночь. Видела, как таз моего дяди колол, колол и толкал в меня. Сперма, кровь и страх во рту, и жгучая боль от тысячи подобных завоеваний, отдающаяся в позвоночнике. Лица расплывались и становились нечеткими, пока не появилась ОHA, охватившая все внимание.

Я видела ее рождение. Белое раскаленное копье, вылетевшее из моего тела, пылающее от третьего глаза до шеи, вниз по спине и вырывающееся из пустоты моей промежности. Она была глыбой сгустков боли, шатаясь шла вперед к источнику своей боли, безглазая рана на лице распалась, обнажив ряд за рядом кровавых, раздробленных зубов. Когтями гарпии она рвала волосы, капиллярные сети распускались, как крылья, на ее спине. Она швырнула тело моего дяди на пол, вонзив в него язык, внезапно превратившийся в шип. Затем она закричала, мерзким гортанным криком, выплевывая куски мяса на его окаменевшее лицо. Мой голос, ее голос, придающий форму каждому жалкому существу, которое когда-либо страдало без согласия. Его плоть разлетелась от удара ее печали, и ферма превратилась в водоворот разрывающей, скручивающей, неумолимой энергии. Все разлетелось на части: коровник, коровы, собаки, свиньи, мой дядя, мои кузены. Я. Все взорвалось от искренности ее боли.

Я почувствовала, как его тело содрогнулось от тяжести ее присутствия. Теперь каждая унция его воли была вложена в меня силой. Я разлетелся вдребезги, как туманность, извергая острые осколки света по всей Вселенной. Каждая струна моей души и все темные коммуны пели о том, что мы были одним целым.

Мы - ЕДИНЫ.

ЕДИНЫ.

Потребовалось много времени, чтобы восстановить себя после того, как он оставил меня в той комнате. Не так долго, как в первый раз, я уверена, но потом это трудно вспомнить. Сначала мое осознание висело в разумном тумане, плавно сливаясь с каждой частицей воздуха вокруг и не более того.

В этом состоянии было странное удовлетворение - легкое и чистое, не несущее ничего, кроме веса воздуха и влаги. Полагаю, было неизбежно, что мое эго возобладает, что идея моей собственной важности проникнет в пространство, и я начну процветать. Простота не могла длиться долго; эволюция - упрямый зверь. На ферме я считала, что все кончено, что я наконец-то нашла убежище в тишине, вдали от кошмарной жизни, которую я знала. Но что-то зашептало мне тогда, и на этот раз я зашептала сама себе, желая, чтобы ядро моего существа мечтало о более глубокой цели, о чем-то, проскальзывающем мимо моего сознания, текучем и убедительном, как прилив.

Я лелеяла свое семя, сосредоточившись на размножении клеток, и медленно вязала себя в единое целое иглой своей воли. С момента инициации я помнила гораздо больше, чем когда-либо могло вспомнить мое смертное "я", и у меня было много времени для воспоминаний в этой подвешенной петле. Чем больше я вспоминала, тем плотнее становилась, пока разрозненные частицы не начали сталкиваться друг с другом, создавая трение и тепло, необходимые для конденсации. Я стала лужицей, плазменным бассейном поэтического потенциала, и из этой эмбриональной воды, смешанной с нашей кровью, я потянула себя вверх, заставляя кости кальцифицироваться, а органы расти. Мое сердце начало биться, и я развивалась, свернувшись в бутон становления, удерживаемый на ладони Древних.

Я помнила то, что помнили Они, я видела их кровавые сны. Я видела апокалиптические концы тысячи миров и чувствовала их, восстанавливая и омолаживая в своих бездонных гнездах. Сколько раз они восставали из сна? Воскресали из векового сна, чтобы увенчать безумие мира. Отчаявшаяся душа природы снова и снова призывала их, и они восставали, чтобы победить ее врагов, чтобы она не сломалась под их требованиями. Они разрывали мир на части, топили его в потопах, пировали на его детях, испепеляли его огненными скалами. После этого он был вынужден снова расти, а они отступaли, чтобы наблюдать за разорванными краями реальности. Тень Гeи[15], ее любовники, предвестники нового рассвета.

Теперь я знаю с абсолютной уверенностью, что когда придет время, я буду там, с открытым сердцем и широким как небо, как их жрица, их проводник и Архитектор плоти. Я подниму осколки, выброшенные вслед за ними, залижу раны сломленных и научу их чуду разрушения. Новое человечество станет моим шедевром, моим самым вдохновенным произведением искусства.

Без кожи, мы - ЕДИНЫ.

Перевод: Дмитрий Самсонов

Когда я совершаю ошибку, я стараюсь не обращать на это внимания. Живу дальше, как будто этого никогда и не было. Вспоминаю события не так, как они произошли, а так, как хочу их помнить. Только так я могу полностью контролировать свою жизнь. Знаю, что это ложь, но лучше жить счастливой ложью, чем жалкой правдой.

В городе полно мусора. Даже лучшие поэты не могут украсить город Броктон. Это гноящаяся задница к югу от Бостона. Мерзкий эпицентр отвратительной грязи. Я чертовски ненавижу этот город.

Сейчас три часа ночи, черт возьми. У меня убийственное похмелье, и за столом сидит этот жалкий недочеловеческий мусор. Какой-то придурок лет двадцати пяти с детскими голубыми глазами. Волосы до плеч, зачесаны назад, чтобы можно было рассмотреть его красивые черты лица. Неряшливая борода, та, что обычно встречается у преступников, только добавляет ему загадочности и очарования. Он из тех плохих парней, о которых мечтают женщины. Полная противоположность мне.

Мне сорок шесть, я лысею, немного полноват, и у меня усталые налитые кровью глаза. У меня хриплый кашель из-за чрезмерного курения. Мой голос надломлен от виски, так же, как надломлена моя душа. Я уродливый, старый, лысый мудак, которого бросила шлюха-жена... и ради кого она бросила меня? Ради такого же, как этот симпатичный маленький ублюдок, этот все еще не снявший подгузников слащавый пиздюк.

Я - детектив из города Броктон, и этот молодой панк передо мной обвиняется в убийстве. И все же это я - мешок с дерьмом. Мерзкий и отвратительный стареющий ублюдок.

Он улыбается мне. Я хочу взять свою руку, сжать ее и ударить его по щеке. Ничего так не хочу, как разбить его идеальный гребаный нос. Держу пари, так много женщин раздвигают ноги ради этого маленького ублюдка, этого ничтожного человеческого компоста. Возможно, он трахнул мою жену. Он в ее вкусе. Ей нравятся молодые, привлекательные и с чертами плохого парня. Да, моя сучья жена-шлюха хочет полной противоположности мне. Она может ебаться с мужчинами вдвое моложе себя и делать это за моей спиной, но подонком все равно буду я.

Что за сообщение она мне прислала? Кажется, там было сказано: я хочу развода, Дэнни. После этого она прислала грустный смайлик и слова: Мне жаль. Согласно отметке времени в сообщениях, ей потребовалось ровно сорок семь минут, чтобы отправить вторую часть. Я думаю, что чувство вины накрыло ее после того, как этот молодой ловелас выебал ее до полусмерти.

Но хватит обо мне и моей дерьмовой жизни... У меня есть работа.

- Так кто же эта хрустящая женщина в твоей квартире? – спрашиваю я.

Он продолжает сидеть с этой глупой улыбкой, с этой дерьмовой ухмылкой, от которой мне хочется взять свою шариковую ручку и выколоть его чертовы голубые глаза. Я хочу воспользоваться ключами от машины и процарапать глубокие борозды по всему его красивому лицу. Хочу сделать его отвратительным уродом на цирковом представлении.

- Эй, ты долбаный немой что ли?

- Извините, детектив, но я просто пытался понять, кто вы такой, - oн отвечает дерзко, меня от этого тошнит.

- О, правда, ну а теперь тебе все ясно?

- Кристально.

Уверенность этого парня сводит меня с ума. Я ничего так не хочу, как выбить его идеальные зубы и запихать их ему в глотку.

- Ну, я просто ебать, как польщен. Могу я продолжить свой допрос?

Он жестом разрешает мне. Я чувствую, как мой желудок сжимается, когда старое виски выжигает язву в моем животе. Нужно взять себя в руки.

Это маленькая, старая комната для допросов с односторонним зеркалом. Комната пуста, если не считать стола и этого хуесоса, прикованного к нему наручниками. Там, конечно, еще наши стулья и видеокамера, закрепленная на потолке. Комната кажется пустой, однако она переполнена враждебностью. Я не в настроении для игр, но этот мелкий мандюк хочет поиграть.

- О чем вы меня спрашивали?

- Кто та обгоревшая женщина, которую мы обнаружили в твоей квартире? У нее есть имя?

Он пытливо смотрит на меня. Я знал, что не получу прямого ответа, с чего бы это?

- А у вас есть удостоверение личности?

- Просто ответь на вопрос.

- Позвольте мне задать вопрос вам. Ваша жена, что с ней случилось?

Я знал, на что он пытался намекнуть. Это меня не разозлило. На самом деле я даже хотел, чтобы это было правдой.

- Хорошая попытка, но эта женщина в твоем жилище мертва уже почти неделю. А свою жену я видел только вчера вечером.

- Я имел в виду, что кожа на вашем пальце, где когда-то было обручальное кольцо, бледная. Вы недавно перестали его носить... Что случилось?

- Ты действительно хочешь тратить свое время на это? Я привел тебя сюда по обвинению в убийстве. Ты утром отправишься к судье, а хочешь поболтать о том, что я скоро стану бывшим мужем?

- Я думаю, это важно. Нужно укреплять доверие между нами. Я также думаю, что вам нужно снять этот груз с души, и как только вы это сделаете, будете думать более ясно... вы больше поймете из того, что я собираюсь рассказать.

- Черт возьми, ну ты и персонаж. Если я отвечу, дашь мне слово, что скажешь, кто эта женщина?

Он наклоняется и поднимает брови.

- Более того, детектив, я расскажу вам во всех подробностях о ее пытках, о ее боли. После того, как я объясню, как она умерла, я назову ее имя.

- "Назову ее имя", только послушай себя - это так пошло. Я хочу получить от тебя признание.

- Ну конечно, хотя я сомневаюсь, что вы сможете справиться с правдой.

- Послушай, малыш, обещаю отнестись к этому как большой мальчик.

Я хрустнул шеей, наблюдая, как этот маленький ублюдок пялится на меня. Пялится, как какой-нибудь мелкий ссыкун, жаждущий услышать сказку на ночь. Этот засранец не заслуживал того, чтобы знать о моей жене, но если это заставит его признаться, я смогу успеть домой до рассвета. Я мог бы принять немного аспирина и заснуть. На один день мне хватило реального мира.

- Ей стало скучно со мной. Она сказала, что я стал слишком старым. Сказала, что все, что я делаю - только пью и работаю. Возможно, она права, но я предпочитаю думать иначе.

- О, это понятно. Никто не хочет, чтобы его называли монстром.

Я пытался понять, к чему ведет этот парень. Он что-то замышлял, но что? Я наблюдал, как он, казалось, глубоко погрузился в мою историю, видел его остекленевший взгляд, когда он представлял себе все это.

- И она вам изменила?

- Так и есть.

- Как вы узнали?

- У нее было видео, которое она записала с этим мужчиной. Оно был у нее на ноутбуке. Она не думала, что я его увижу. Ее компьютер работал медленно из-за шпионских программ. А я пытался помочь ему работать быстрее, почистив его.

- Это было секс-видео?

- Да. И это было...

- Захватывающе, не так ли?

- Что, черт возьми, с тобой не так? Это было ужасно.

Он пытался сломить меня, но почему?

- Она кончила?

- У тебя зубы лишние?

У него получалось достать меня.

- О чем мы договорились, детектив? Вы рассказываете мне свою историю, а я расскажу вам свою.

Мои глаза загорелись адским пламенем, ноздри раздулись, и в этот момент я ничего так не хочу, как вытащить свое табельное оружие и разрядить ему в лоб. Это то, чего хочет он. А я не могу позволить ему победить.

- Да, она кончила, как чертова баньши.

- А он кончил?

- Да, по всему ее лицу. Это то, что ты хотел услышать? Я и не подозревал, на какой шлюхе женился.

- По мне, так она не шлюха, а просто авантюристка. Если бы вы попробовали некоторые из этих вещей... как думаете, было бы все по-другому?

- Я не знаю, может быть. Но она моя жена... Ты знаешь, как трудно...

- Спустить ей на лицо?

- Так нельзя.

Это было правдой. Мать ваших детей, женщина, с которой вы стояли перед алтарем и поклялись всегда защищать - кажется неправильным обращаться с ней как с порнозвездой.

- Но она вышла замуж за человека, который делал такие вещи, не так ли? Она вышла замуж за мужчину, который обращался с ней как с женщиной на людях, но как со шлюхой в спальне. Она вышла замуж за молодого, крепкого, сильного, сексуально одержимого мужчину. Теперь она осталась с этим жалким ханжой с вялым членом, который время от времени шлепает ее по жопе, если она будет умолять достаточно много раз. Страсть ушла, а теперь и она тоже.

- Наверное.

Почему ему так хочется это знать? Держи себя в руках, потому что он что-то задумал. Пытается сбить меня с толку... Но что, если это правда? Что, если я уйду отсюда и поеду к их дому в Стаутоне? Что, если я пинком распахну дверь и швырну этого сопляка на траву перед домом? Что, если я возьму свою жену и покажу ей, какая я на самом деле машина для ебли? Я мог бы обращаться с ней как с маленькой шалавой, которой она хочет быть. Может быть, тогда все вернется на круги своя.

- Я рассказал тебе, теперь дай мне услышать твою историю.

- Я все еще не видел вашего удостоверения детектива...

- Я тебе голову проломлю, если не начнешь сотрудничать.

- Мне нужно хотя бы имя, детектив.

- Детектив Брэдшоу.

- Дэнни?

- Таннер, - после этих слов он выглядит немного смущенным. Я улыбаюсь. - О, я только что насрал тебе в хлопья?

- Нет, но думаю, что вы не знаете своего собственного имени.

- Просто расскажи мне об этой женщине.

- Она была прекрасной, верной женщиной. Она боготворила землю, по которой я ходил. Она заставила меня почувствовать себя мужчиной. Она была великолепна, и все было идеально.

- Так ты убил ее?

- О, мы дойдем до этого. Сначала позвольте мне рассказать, что я сделал. Я решил, что мне нужно заставить ее приехать на тот заброшенный склад. Это рядом с Чандлер-стрит в Вустере. Я сказал ей, что там будет вечеринка, рейв. Ну, мы поехали, и она выпила немного водки "Мистер Бостон". Она понятия не имела, что я подсыпал ей наркотик. Когда мы приехали, она была в отключке. Я затащил ее внутрь, раздел догола и привязал к старому столу. Когда она проснулась, то подумала, что мы займемся любовью. Вы знаете, почему?

- Она доверяла тебе. Она и представить себе не могла, что ты собирался с ней сделать.

- Да, та авантюрная сексуальная жизнь, ради которой тебя бросила твоя жена, была для нас обычной. Эта женщина была настоящей извращенной сукой, и ее заводила мысль, что это новая игра. Я потянулся пальцами вниз и пощупал ее "киску". Она была мокрой.

У меня начала болеть голова. Я поднес пухлый указательный палец к виску и крепко зажмурился. Мне казалось, что кто-то разрывает мой мозг.

- Будь внимателен, я не хочу, чтобы ты пропустил лучшие моменты, Дэнни.

- Меня зовут Таннер. Я слушаю. Продолжай, - кричу я, пытаясь справиться с болью.

- Ну, сначала я решил изменить ее лицо. Я вытащил удлиненные плоскогубцы. Она сделала шутливый комментарий о том, какие у нее твердые соски, и умоляла меня не использовать на ней инструмент. Она была шокирована, когда я засунул плоскогубцы ей в рот и сжал ее передний зуб стальными кончиками. Я сжимал зуб до тех пор, пока не почувствовал, как он треснул, а затем дернул изо всех сил. Затем я решил удалить глаз. Воспользовался старой ложкой и зачерпнул его. Знаешь, как забавно выглядит сучка с одним глазом? Это весело. Ну а после этого я воспользовался ножом...

Моя голова пульсировала, а зрение начало мутиться. Меня лихорадило, в глазах двоилось. Мое сердце бешено колотилось в груди. Мелкий говнюк, прикованный наручниками к стулу, со смехом смотрел на меня.

- Боже мой, не сходи с ума, Дэнни, это еще не все. Я разбил ее подбородок молотком и отрезал ей клитор филейным ножом. Использовал старые рыболовные крючки, чтобы раздвинуть ее половые губки, и решил посмотреть, сколько дохлых крыс можно засунуть ей в пизду. Знаешь, сколько я смог запихнуть?

Мои руки онемели. Тяжесть давит мне на грудь, когда мой разум превращается в хаос, полный случайных мыслей и образов. Я вижу, как крысы смеются внутри влагалища этой женщины. Они смеются надо мной, гребаным глупым стариком. Я вижу свою жену. Она молода, не старше восемнадцати. Она все время твердит мне, что я не должен был стареть. Она говорит мне, что я уже давным-давно спекся. Говорит, что я жалкий старый ублюдок, который не знает, как ее трахнуть. У меня такое чувство, будто со мной случился сердечный приступ.

- Мне удалось четверых. Я уверен, что мог бы затолкать и больше, но у меня закончились крысы. Боже, ты бы видел, что я сделал с ее сиськами. Я взял вилку и нож... - eго слова превращались в тарабарщину. Он продолжает, но я слышу только каждое второе слово. - Гребаный... разорвал... кожу на сиськах, как бы это ни называлось... анальный... кишки болтаются... жена.

А потом я вдруг чувствую себя нормально. Образы, оцепенение, боль, паника - все это ушло. Обливаясь потом, я смотрю на него и спрашиваю:

- Что ты сказал? Она была твоей женой?

- Нет... она была твоей женой, Дэнни.

- Меня зовут Таннер.

- Покажи мне удостоверение личности.

Устав от его игр, я лезу в задний карман и достаю бумажник. Я открываю лицевую часть, где рядом с моим значком лежит удостоверение личности, и замираю. Там было имя, но не то, которое я ожидал. Там было написано: Детектив Дэнни Брэдшоу.

- Что, блядь, происходит?

- Ты просто не понимаешь, да?

И тогда впервые за всю мою пьяную жизнь я почувствовал себя ясно. Я начал вспоминать. Молоток, бьющий ей в лицо, бензин по всему ее телу, зажженная спичка, пламя, когда она горела, и это я, стоящий в свете, свете, который излучало ее горящее тело. Все это время это был я. Сожженная женщина была моей женой, и это я убил ее.

В голове такая ясность, и это потрясающее чувство охватывает меня. Я качаю головой и начинаю смеяться. Он следует моему примеру и тоже начинает смеяться, и это заставляет меня смеяться еще сильнее.

- Ты по-настоящему в дерьме, ты это знаешь?

- Знаю. Вау, я действительно убил ее, - я смотрю на молодого человека в замешательстве, но в то же время с удивлением. - Кто ты, блядь, такой?

- Я у тебя в голове, ты меня выдумал. Ты не детектив, ты - заключенный. Однажды ночью ты убил свою любящую, преданную жену и сдался полиции. Разве ты не помнишь?

- Не совсем, как я полагаю.

Я оглядываю комнату, и ничего не меняется. Все осталось по-прежнему, только на мужчине передо мной больше нет наручников. Он лезет в карман и достает колоду игральных карт. Тасуя колоду, он смеется.

- Извини, но ты действительно ебнутый на всю голову, чувак.

Он кладет карты на стол и лезет рукой под стол. Достает две рюмки и бутылку виски. Я одобрительно киваю.

- Просто заткнись к черту и сдавай карты.

И мы вдвоем курили сигары, пили виски и играли в покер до поздней ночи. Я знал, что все это было не по-настоящему. Знал, что произошло на самом деле. Я помню вещи не такими, какими они были, а скорее такими, какими я хочу их запомнить. Это единственный способ полностью контролировать свою жизнь. Я знаю, что это ложь, но лучше жить счастливой ложью, чем жалкой правдой.

Перевод: Виталий Бусловских

С тесаком в руке и полным крови желудком, Синтия пряталась под разделочным столом, дрожа от страха. Ледяная кровь не только высыхала на ее блузке и лице, но и неприятно переливалась внутри. А вот окровавленные ладони никак не высыхали, кожа была скользкой от пота. Тяжелый прямоугольный клинок то и дело выскальзывал из ее руки. Глаза застилала пелена слез. Она свернулась калачиком, боясь, что этот день никогда не закончится.

Снаружи настойчиво продолжали молотить кулаками в парадную дверь.

- Вы знаете, миссис Оуэн, я занимаюсь этим уже давно - очень давно, - и за все эти годы, что являюсь владельцем ресторана, мне никогда не присылали освещать мои заведения такого красивого репортера.

Вот оно, - с горечью подумала Синтия. - Прошло всего три минуты, а ко мне уже клеятся. Она думала, что на данном этапе своей карьеры уже должна была привыкнуть к этому, но каждый раз, когда безвкусный комплимент или льстивая шуточка врывались в разговор и заставали ее врасплох, эта херня все еще бесила ее. Она была профессионалом и ожидала, что к ней будут относиться соответственно.

Этого стоило ожидать, - подумала она.

Мужчина в блестящем, в тонкую полоску, костюме от "Бриони", Джермейн Уэлкнер, одарил ее белоснежной улыбкой, полной богатого апломба. Не было никакой возможности купить эти понты за семь тысяч долларов здесь, в этом городе. Может он и купался в деньгах, но она сомневалась, что он пришел на работу в обычный день разодетый с иголочки. Сегодня он пришел, чтобы произвести впечатление. Из-за своего полированного дубового стола мужчина излучал уверенность.

Синтия одарила его натянутой улыбкой.

- Мистер Уэлкнер, давайте сосредоточимся, ладно?

Он сложил руки в знак капитуляции.

- Приношу свои извинения, миссис Оуэн. Иногда я просто ничего не могу с собой поделать.

- Мисс Оуэн.

- О?

- Итак, здесь, в моем исследовании, говорится, что вы владеете... двадцатью одним рестораном, а "Мон Корпс"[16] - двадцать второй. Ваши рестораны разбросаны по пятнадцати штатам, имеют разный ассортимент блюд, хотя большинство заведений находятся на верхнем ценовом уровне. Дела идут успешно.

- Все верно.

Синтия просмотрела свои записи.

- По данным "Форбс", ваш собственный капитал составляет почти шесть миллионов, и у вас есть дома почти в каждом штате, где открыты ваши заведения.

Уэлкнер кивнул, поправляя галстук.

- Ваше исследование впечатляет, мисс Оуэн.

- То, чего вы добились с этим зданием, вот что действительно впечатляет, мистер Уэлкнер. Я уверена, вы уже в курсе, что конкретно здесь за последние тридцать лет, с тех пор как было построено первоначальное здание, размещалось примерно около десяти разных ресторанов. И независимо от того, какой кухни блюда подавались - мексиканской, итальянской, японской, индийской, - никакого интереса у публики они не вызвали и прекратили свою деятельность. Больше шести месяцев никто не продержался, и это максимум. И тут появляетесь вы, со своим первоклассным французским бистро и, ко всеобщему удивлению, быстро добиваетесь огромной популярности в городе.

Босс сиял от гордости.

- Да!

- Так почему здесь? Почему Эвансвилл, Индиана, город с населением всего лишь в сто двадцать тысяч человек, а не Индианаполис или Форт-Уэйн, места, где население значительно больше и разнообразие ценится лучше. Этот город всегда имел глубокие немецкие корни, а в итоге один единственный немецкий ресторан, и тот еле держится на плаву. Я уверена, вы знаете, что находитесь в центре рая сетевых ресторанов, где гораздо проще прокормить семью, имея уровень доходов среднего класса. Так почему французская кухня? Почему здесь?

- Ваши вопросы кажутся чертовски необычными, мисс Оуэн. Я под присягой?

Она помахала головой.

- Вовсе нет. Я здесь только для того, чтобы написать небольшую заметку о внезапном успехе "Мон Корпс" и попробовать вашу изысканную еду - для моей статьи.

- Вы Фуд-Блогер?

- Не совсем. Я работаю в "Курьер Пресс", а не как независимый журналист.

- И как это вы умудрились стать дегустатором еды в местной газете?

Синтия прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не швырнуть блокнот в восковое, отяжелевшее от еды лицо Уэлкнера.

- Ну, короче говоря, меня отчислили из кулинарной школы, я вернулась домой из Нью-Йорка, и мне нужна была работа. У меня не хватило духу устроиться кухонным работником, и я увидела, что газета готова платить любому за тестирование и оценку новых ресторанов, ну и за статьи, где я буду рекомендовать или не рекомендовать новые заведения в городе.

Уэлкнер насмешливо приподнял бровь.

- И мы пройдем проверку, мисс Оуэн? Мы достаточно хороши для такого опытного сотрудника?

- Это еще предстоит выяснить. Надо посмотреть, как тут с едой.

Рассмеявшись, Уэлкнер улыбнулся и указал на нее.

- А вы мне нравитесь, Синтия - могу я называть вас Синтией? Вы можете звать меня Джермейн. На самом деле, я предпочитаю, чтобы ко мне обращались именно так.

- Я предпочитаю мисс Оуэн. И вы все еще не ответили на мой вопрос.

- Какой вопрос?

Синтия мысленно закатила глаза.

- Почему вы единственный, кто здесь задержался?

Уэлкнер откинулся на спинку стула, сцепив руки за головой.

- На самом деле все довольно просто: я разбираюсь в том, что работает, а что нет. Как и во всех других моих заведениях, я увидел возможность и ухватился за нее. Дело вот в чем. Макдональдс ведь не случайно продает два миллиарда бургеров в год. Это не столько закусочная, сколько блестящая риэлторовская компания. Они всегда точно знают место в каждом городе, где нужно заложить фундамент и открыть свои жироуловители. Поворачиваешь в одну сторону, Макдональдс - разворачиваешься, за тобой еще один чертов Макдональдс. Я заметил это в самом начале своей карьеры и принял эту стратегию близко к сердцу. Каждый из моих двадцати двух ресторанов, включая это прекрасное здание, в котором мы сидим, расположен в самом лучшем районе выбранного города, а если здание все еще не стоит, как это, я покупаю землю и строю его. Я не только подаю лучшую еду в своих ресторанах, но и привлекаю внимание всех жителей города, могут они себе это позволить или нет. Средний класс или ниже, они найдут средства поужинать у меня.

Как бы Синтия не хотела этого признавать, но из всего этого должна была получиться интересная статья.

- Что касается французского направления, - продолжал он, - то для меня самого оно в новинку. Я виню в этом Алекса.

- Александра Буше, верно?

- Верно. Он разыскал меня, и мы вместе нашли этот город и это здание. Его еда весьма восхитительна, и она раззадорила аппетит у всех местных жителей... еще раз, как зовут жителей Индианы?

- Мусорщики.

- Точно. На самом деле, все так просто. Этот город умирал от желания почувствовать вкус Европы, которого они никогда не испытывали, и мы дали им то, что они хотели.

- Тут вы правы, мистер Уэлкнер. Насколько я знаю, ваши продажи удваивались, а иногда и утраивались почти каждую неделю с тех пор, как вы открылись два месяца назад.

Он самодовольно ухмыльнулся.

- Если вы попробуете рыбный суп Буйабес, вы поймете, почему.

- Я как раз это и планирую, - Синтия закрыла блокнот и встала. - На самом деле, сегодня вечером я планирую попробовать большинство здешних блюд. Не смогу дать правильную оценку, если не сделаю этого.

Уэлкнер с усилием поднялся.

- А я позабочусь о том, чтобы вы получили обслуживание на самом высоком уровне. Вы будете сидеть за моим личным обеденным столом.

Когда они вышли из офиса, жар из кухни ударил ее, будто двумя кулаками в грудь. Кухонный персонал суетился и хлопотал в своей накрахмаленной белой униформе и колпаках, разрезая, нарезая, смешивая и разминая. Соблазнительный аромат жареной утки и остроприправленных колбасок пропитал воздух, смешавшись с насыщенными запахами шалфея и эстрагона, и мгновенно наполнил ее рот слюной. Эти ощущения у нее возникали не часто, но когда такое происходило, она скучала по суете шумной кухни в напряженный пятничный вечер.

Она снова повернулась к Уэлкнеру.

- Вы не будете возражать, если я пару минут поговорю с мистером Буше? Хотелось бы получить несколько цитат для статьи.

Уэлкнер пожал плечами.

- Это не от меня зависит. Я отведу вас к нему, но он не очень-то разговорчив, особенно когда сконцентрирован на работе. Пойдемте, посмотрим, соизволит ли он с вами поговорить.

Быстро пройдя в дальний конец кухни, они оказались лицом к лицу с безумием на передовой. Полдюжины мужчин и женщин работали у грилей и плит, и каждый молча пахал. Молодая женщина, которая, как предположила Синтия, была су-шефом, работала плечом к плечу с гораздо более пожилым мужчиной в почти комично-высоком, поварском колпаке. Пока он сосредоточенно работал над оформлением заказа лосось в папильотке, его густые черные усы и брови блестели от пота.

Уворачиваясь от деловито снующих официантов, она подошла к ним, обогнув горячее окошко духовки.

- Мистер Буше? Мистер Буше, меня зовут Синтия Оуэн. Я репортер и кулинарный критик из "Курьер Пресс". Я пишу статью о вашем ресторане и хотела бы поговорить с вами минутку, если можно.

Не поворачивая головы, Буше слегка поднял глаза и взглянул на нее, затем так же быстро вернулся к своей работе.

- У вас здесь отличная обстановка, мистер Буше. Я весьма впечатлена.

- Мерси.

- По пятницам здесь всегда так оживленно?

По-прежнему сконцентрированный на своей работе, он передал тарелку своему су-шефу и взял другую у гриль-повара, стоящего позади него.

- Уи.

Уже можно было с уверенностью сказать, что этот разговор явно ни к чему не приведет.

- Я, э-э... я немного узнала о начале работы ресторана от мистера Уэлкнера, но у меня все еще есть несколько вопросов. Название места, - "Мон Корпс". Почему вы решили назвать его именно "Моё тело"? Странное название, не находите?

Он молчал, осторожно кладя нарезанные кубиками помидоры на тарелку с куриным конфи, а затем пробормотал:

- Французская еда полезна для тела. Для души. Сытная. Вкусная. Делает людей счастливыми.

Синтия кивнула.

- Хорошо, это понятно. И я с вами согласна. Я сама большой поклонник французской кухни. У меня просто есть еще один вопрос. Я провела небольшое исследование, прежде чем прийти сюда сегодня вечером, и не смогла найти о вас никакой информации. Я поспрашивала, сделала несколько телефонных звонков, но никто никогда не слышал о вас, мистер Буше. Откуда конкретно вы приехали, прежде чем стали партнером мистера Уэлкнера?

Кухонный конвейер остановился. Повара-гриль повернулись и уставились на нее пустым взглядом. Молодая су-шеф искоса взглянула на своего босса. Нахмурившись, Александр Буше поднял голову и пристально посмотрел на нее. От внезапной тишины она задрожала.

Не говоря ни слова, Буше схватил из холодильника, стоявшего перед ним, два пустых контейнера для мяса и большой разделочный нож, и покинул линию готовки. Несколькими длинными скользящими шагами он переместился к дальней стене кухни. Затем ключом, прикрепленным к поясу, отпер толстую металлическую дверь и вошел в темную комнату, захлопнув за собой дверь.

Уэлкнер положил руку ей на плечо.

- Видите? Не очень разговорчивый, но гениальный повар.

Синтия сглотнула, уставившись на заднюю дверь.

- Все нормально, - она повернулась к нему лицом. - Могу я спросить, куда ведет эта дверь?

- В подвал. До того, как мы переехали, его здесь не было. Буше настоял, чтобы мы его построили. Там он хранит много еды, в основном мясо. Типа естественная прохлада земли - что-то в этом роде. Все, что я знаю - это стоило мне чертово состояние, а он даже не позволил мне спуститься туда, посмотреть, за что я заплатил. Короче, хватит разговоров. Давайте-ка я вас посажу.

- Звучит заманчиво, но я сама найду себе место. Мой парень, наверное, уже за столиком и ждет меня.

Уэлкнер, казалось, поник.

- Парень? Вы разбиваете мне сердце, мисс Оуэн.

- Если еда будет не очень хорошей, завтра я действительно разобью вам сердце на пятой странице.

Парадные двери ресторана с грохотом открылись. Съежившись под разделочным столом, Синтия подавила крик и крепче сжала мясницкий нож. Шаги разнеслись по всему обеденному залу. Мгновение спустя двери кухни распахнулись.

Синтия со стоном откинулась на подушку. Нависший над ней Грег последовал ее примеру, с усталым вздохом рухнув на свою сторону кровати. Оба были мокры от пота, оба ждали, когда их дыхание снова восстановится.

- Нихера себе, - заикаясь, пробормотал ее парень.

- Ага.

- Реально нихера себе!

- Я знаю.

Грег вытер лицо.

- Что, черт возьми, на нас нашло? - oн начал смеяться. - Я так нажрался, что мог лопнуть в любой момент, но все, о чем я мог думать на обратном пути - это как сильно я хочу вернуться домой и запрыгнуть с тобой в постель. Это что, безумие?

Синтия усмехнулась и тоже засмеялась.

- Подай мне вон то полотенце.

После того, как он бросил ей банное полотенце, она начала вытирать свой голый живот - живот, заполненный, вполне возможно, лучшей едой, которую она когда-либо ела. Десятки восхитительных блюд. Петух в вине, Кассуле и картофель Дофинуа. Дымящаяся миска Бёф Бургиньон. Сытный кусок пирога Киш Лорен. Бараньи отбивные - Боже, эти бараньи отбивные! Они закончили трапезу Профитролями, политыми шоколадом, и муссом, таким густым, что у нее заныли зубы. Несмотря на весь свой скепсис, Уэлкнер определенно не бахвалился впустую. Часть ее хотела разорвать в клочья в своем обзоре этого высокомерного придурка, но из-за огромного удовлетворения, гудящего в ее теле, - не говоря уже о великолепном, спонтанном сексе с Грегом сразу же по возвращении домой, - это место явно получит лучшую оценку за восемь лет ее работы.

И кстати, за все это время она не думала так долго о еде после того, как съела ее. Через несколько часов после того, как Грег наконец заснул, Синтия все еще лежала без сна, уставившись в потолок... желая попробовать этой восхитительной еды еще раз. Это было совершенно невероятно. Каждое блюдо, каждый ломтик был похож на маленький кусочек идеально приготовленного рая. Она могла только мечтать о том, чтобы уметь так готовить еду, и именно по этой причине она не смогла потянуть учебу в Гайд-парке и была вынуждена вернуться, поджав хвост, на Средний Запад. Независимо от того, насколько хороши у нее сейчас дела, это всегда было ее самым большим разочарованием и, увидев воочию, какой она могла бы стать, испытала то же чувство стыда, которое испытывала много лет назад. Но раз уж она ни черта не стоила на кухне, то хотя бы могла помочь в этом другим.

В темноте она достала свой ноутбук и еще немного поискала информацию о Александре Буше. И снова ничего не нашла. Ни одной статьи, ни единого фрагмента предыдущей жизни. Она знала, что большинство шеф-поваров эксцентричны и общительны, всегда стремятся быть в центре внимания, но то, что такой талантливый человек, как Буше, по всей видимости появился из ниоткуда, дезориентировало. Такая ситуация была для нее впервые, и по какой-то причине она не могла все так оставить.

Она закрыла ноутбук, потом глаза, и ей приснилась вкусная еда.

Они дюжинами пробирались на кухню, их шаги были беспорядочными и в тоже время целеустремленными. Пока безумцы разносили комнату на части, разбрасывая по сторонам все, что было не закреплено, вокруг нее дождем падали на бетонный пол различные металлические инструменты. Под разделочным столом она еще сильнее свернулась калачиком, осторожно сдвинув две большие пластиковые ванны для смешивания, чтобы они лучше скрывали ее.

Сидя за своим столом, Синтия не могла сосредоточиться. В голове у нее пульсировало, живот сильно болел. Было всего десять часов утра, а все вокруг уже действовали ей на нервы. Вопросы и ответы, подпишите это, одобрите то, посмотрите на это - да заткнитесь вы на хрен! Ей нравилось думать о себе как о довольно добродушном, жизнерадостном человеке, но она никак не могла избавиться от этого постоянного раздражения, вызванного окружающими. Люди, которых она знала много лет и которых считала своими самыми близкими друзьями, теперь были похожи на мух, постоянно садящихся ей на лицо.

Что, черт возьми, со мной не так?

Она знала, что было не так, но ей не очень хотелось себе в этом признаваться. Было стыдно, но она не могла перестать думать о "Мон Корпс". А ведь она профессионал, и тот факт, что она продолжала зацикливаться на еде, которую съела больше недели назад, вызывал у Синтии желание биться головой о стену. Ей следовало готовиться к сегодняшнему заданию - открытию нового мексиканского ресторана в Ньюбурге. А вместо этого она поймала себя на мысли, что мечтает о шницеле Кордон блю и утиной грудке Магре де канар. Как правило она не заглядывала дважды в одни и те же рестораны, особенно в те, которые рецензировала по работе, но мысль о том, что она снова не попробует фирменное блюдо Буше - Тет де ву, сводила ее с ума. Ей нужно было больше узнать об этом человеке и его еде. Возможно... она сходит туда снова.

У Синтии зазвонил сотовый.

- Грег? Все нормально?

- На самом деле ни хрена не нормально. Меня только что уволили!

- Что значит уволили?

Грег саркастически рассмеялся.

- Уволили, черт возьми! Наконец-то я понял, что с меня хватит дерьма Моррисона, вот и врезал ему прямо в нос! Ты бы это видела. Кровь разлетелась повсюду!

Синтия выпрямилась.

- Подожди - ты ударил своего босса?

- Не знаю, что на меня нашло, Син. Сегодня утром он снова начал болтать без умолку, и я просто... сорвался. Я ударил его на заводе, на глазах у всех.

- Господи боже, Грег!

- И это даже не самое интересное.

Она скривила лицо.

- Самое интересное?

- В тот момент, когда он упал на землю, я оседлал его и начал просто орать на него. Только трое моих коллег смогли оторвать меня. Ну, я думаю, они мне больше не коллеги. Я так понял, меня уволили.

- Грег, это ужасно!

- К черту все. Я направляюсь домой. Нет у меня настроения встречаться с тобой в Ньюбурге за ужином. Сходи одна, хорошо?

Прежде чем она успела ответить, он отключился. Она посидела еще немного, уставившись на свой компьютер и на отсутствие ответов Гугл о Буше.

Да... возможно, она сходит туда снова.

Несколько часов спустя, когда она с жадностью поглощала еду в угловой кабинке в обеденном зале в "Мон Корпс", до отказа набитом восторженными, голодными посетителями, Синтия увидела, как Грег проскользнул внутрь и взял заказ на вынос на стойке регистрации.

Какая-то женщина закричала и бросилась через кухню. Синтия предположила, что она из обслуживающего персонала, - пряталась так же, как и она, и когда Синтия ворвалась на кухню, уже находилась здесь. Перепуганная женщина в панике бросилась к задней двери.

В мгновение ока безумцы повалили женщину на пол. Пока она брыкалась и кричала, они схватили ее за конечности и подняли. Женщина закричала и заплакала от ужаса. А безумцы смеялись и смеялись. Крепко ухватившись за нее, они поволокли ее через комнату к столу Синтии и швырнули на полированную стальную поверхность. Спрятавшаяся под столом, Синтия крепко сжала большой нож.

Десятки ног окружили ее. Ноги женщины заколотили по столешнице над Синтией. Держа в руках мясницкие ножи, безумцы продолжали истерически хохотать, обрушивая на женщину массу колющих ударов. Как и ее крики, сопротивление постепенно затухало. Ярко-красная кровь растекалась по краям столешницы и сбегала вниз по ножкам стола, заливая пол.

Среди этого хаоса, с колотящимся сердцем, Синтия осторожно протянула руку и обмакнула ее в кровь, а потом сунула в рот мокрый палец.

Существо, растущее внутри нее, поблагодарило ее.

Прошло три дня с тех пор, как она разговаривала с Грегом, и почти неделя с тех пор, как она его видела... и по какой-то причине это было последнее, что ее волновало. В ту ночь, после того, как она увидела его в "Мон Корпс", они поругались. Он отрицал посещение ресторана, глядя ей прямо в глаза. Они кричали друг на друга, называя лжецами. Когда речь зашла о том, что он остался без работы, Грег сорвался и ударил ее. Она не ожидала этого, его удар был быстрым, как укус змеи. И он засмеялся.

Он, блядь, засмеялся.

Пока он хихикал, как маньяк, Синтия схватила нож для вскрытия писем со стола в своем домашнем офисе и воткнула тупое лезвие ему в бедро.

Потом она тоже начала смеяться.

Потрясенный, Грег закричал, и прихрамывая, ушел из дома, и с тех пор она не слышала от него ни слова. Боль, которую она причинила ему, этот внезапный акт насилия по отношению к своему партнеру заставила ее почувствовать себя плохо... но что-то глубоко внутри подсказывало ей, что это было правильное решение. Оно говорило с ней шепотом. И поблагодарило ее.

Подавив голос, она села за свой рабочий стол и продолжила поиск информации о Буше. Прочесав каждый уголок в интернете, каждый сайт, посвященный международным шеф-поварам, она по-прежнему ничего не нашла. Постепенно раздражение начало нарастать. Все вокруг специально держались от нее на расстоянии. Маленькая часть ее хотела, чтобы они все-таки попытались сблизиться с ней, и в результате вывели бы ее из себя. Вот тогда у нее появился бы повод выплеснуть весь свой негатив. Она уже была готова признать, что Грег поступил правильно, уйдя от нее. Но вместо агрессии, она тихонько слушала их фоновую болтовню, треп о прошедших выходных и семейных встречах. Несколько раз она слышала упоминание о "Мон Корпс".

Вместо того, чтобы продолжать поиски информации о Буше, она немного покопалась в прошлом самого здания, которое занимал ресторан. Построенное в 1991 году, оно изначально предназначалось для национальной сети техасско-мексиканских ресторанов, но после того, как несколько десятков человек заболели от плохо приготовленной еды, ресторан позорно закрыл свои двери. Не прошло и шести месяцев, как местная пара купила здание и открыла пиццерию своей мечты, но из-за отсутствия интереса эта затея провалилась. Здание оставалось закрытым почти год, после чего было продано другой компании, небольшой элитной сети ресторанов морепродуктов с Восточного побережья, желающих прозондировать почву на Среднем Западе. Когда почва оказалась уж слишком твердой, они быстренько смотали удочки и уехали, позволив попытать счастья еще шести ресторанам. С таким же успехом.

Чертовски необычно. Никому не удалось надолго задержаться. Как такое вообще возможно?

Вскоре результаты ее поисков стали еще более странными. Начав искать какую-либо информацию о предыдущих владельцах, она обнаружила шокирующие сведения. Несмотря на их возраст и здоровье, все они теперь были мертвы, скончавшись вскоре после закрытия своих ресторанов. Синтия откинулась на спинку стула и в замешательстве уставилась на экран своего компьютера. Это не могло быть правдой. И все же каждый некролог, который она откапывала, только усиливал ее смятение.

Как будто этому зданию было суждено стать "Мон Корпс"...

Рука на ее плече вернула Синтию к реальности. Ее редактор, Мэри Сестеро, смотрела на нее с усмешкой.

- Синтия, что, черт возьми, с тобой происходит? Ты должна была поехать в Ньюбург на прошлой неделе, а вместо этого вручила мне еще одну дурацкую статью об этом чертовом французском заведении? Не желаешь объясниться?

Кровь. Пусти ей кровь.

Синтия понятия не имела, откуда доносился этот голос, но подчинилась. Она быстро встала и тыльной стороной ладони ударила женщину по лицу. Мэри отпрянула, держась за лицо, ошеломленная, широко раскрыв глаза от удивления. Из ее носа потекла кровь. Синтия, потрясенная не меньше Мэри, уставилась на нее сверху вниз.

Что-то толстое и тяжелое скрутилось у нее в животе. Теперь голос сказал: Еще. Больше крови.

Мэри отшатнулась. Ее коллеги застыли, потрясенные.

Сейчас же. Больше крови. Сейчас же.

- Нет...

Накорми меня.

- Нет! - закричала она.

Большое зеркальное окно, выходящее в вестибюль верхнего этажа, разлетелось на тысячу осколков. Мужчина, которого Синтия не узнала, прыгнул через разбитый проем. Держа пистолет в руке и воя диким смехом, он открыл огонь по офису. Кровь расцвела на белых стенах. Ее коллеги кричали и падали, полные дыр размером с десятицентовик. Поскольку ее стол находился очень близко к задней лестнице, Синтия быстро выскочила из комнаты и слетела по ступенькам. С колотящимся сердцем она пробежала через автостоянку, перепрыгнув по пути через несколько трупов, и нашла свою машину. Она вздрогнула, когда снаружи здания раздались десятки беспорядочных выстрелов. Некоторые казались далеко. Другие гораздо ближе. Крики и маниакальный смех наполняли воздух.

Надеясь найти Грега, Синтия помчалась домой, в то время как ком в животе умолял дать ему еще больше крови.

Бедная женщина над ней полностью перестала двигаться. Было не трудно догадаться, почему. Безумцы, окружившие стол, радостно танцевали в луже жидкости, которую сами же и создали на кухонном полу. В душе Синтия понимала - нужно выскочить и бороться, но медный привкус на языке напомнил ей, что она не святая.

Затем безумцы остановились. В унисон развернулись. Задняя дверь склада медленно со скрипом отворилась, открыв пустую черную пасть. Словно повинуясь некоему инстинкту, они потащились в открытую дверь и исчезли по ту сторону.

Когда они выходили из комнаты, один из безумцев поскользнулся в крови перед ее столом и рухнул на пол. Мужчина приподнялся на локтях и повернул лицо к Синтии.

Грег ухмыльнулся ей окровавленными зубами.

Езда была без преувеличения кошмарной. Синтия лавировала между десятками заглохших машин, с людьми и без людей. Авария на аварии. Дым и выстрелы. Людей вытаскивали из их домов и прямо на улицах кололи ножами. Пальцами рвали лица. Мужчины, женщины, дети - никого не щадили. Казалось, весь город сошел с ума, и если бы голос, исходящий из ее нутра, имел хоть какое-то влияние, она была бы прямо там, с ними.

Руки дрожали от адреналина. Синтия резко затормозила перед своим домом.

И в ужасе уставилась на него.

Грег, мужчина, которого она когда-то считала любовью всей своей жизни, на лужайке планомерно избивал их соседа и его двенадцатилетнюю дочь алюминиевой битой. Голова девушки уже практически исчезла, кости и мозги превратились в жидкий розовый суп. Пот стекал по залитому кровью лицу Грега. Он посмотрел на Синтию и рассмеялся.

- О чем задумалась, детка? Сегодня французский звучит особенно хорошо?

Грег заковылял к машине.

Синтия нажала на газ.

- Что скажешь, Син? - прохрипел Грег, сев на колени. - Мы уже достаточно согрешили?

- Держись от меня подальше! - Синтия пнула в него ведро для смешивания. Грег быстро отбил его. Она замахнулась на него тесаком, предупреждая, чтобы не приближался. - Не смей, блядь, прикасаться ко мне!

- Не веди себя так, детка... Все кончено. Мы сделали именно то, что он просил.

- О чем ты говоришь? - спросила она, все еще размахивая лезвием.

Грег широко улыбнулся, расстегивая воротник поло на шее.

- Позволь ему завладеть тобой, Син. Накорми его и стань частью его тела, - он подмигнул. - Помоги ему снова жить.

Его тело начало непроизвольно трястись. Застонав от боли, Грег упал вперед, на руки. С его губ брызнула кровь. Широко раскрыв глаза, он запрокинул голову назад. Исторгнув последний сдавленный хрип, его горло раздулось и разорвалось. Синтия вскрикнула. Что-то длинное, темно-красное упало на пол с влажным, мягким шлепком. Безжизненное тело Грега рухнуло на бок.

Синтия в ужасе смотрела, как длинный кусок мяса приподнялся, как змея, и пополз к задней двери хранилища.

Ехать было некуда, поэтому Синтия направилась в единственное место, имеющее для нее хоть какой-то смысл. Ответы, которые она искала, находились в "Мон Корпс", и в этот момент она была готова убивать, чтобы получить эти ответы.

Убивать. Убивать. Убивать.

- Заткнись!

Хотя по понедельникам ресторан был закрыт, она не могла позволить этому препятствию помешать ей войти внутрь. Вдобавок к хаосу, творящемуся вокруг нее, чтобы открыть входную дверь, Синтия воспользовалась гаечным ключом, который хранила в багажнике. Она вошла внутрь, затем закрыла за собой и забаррикадировала дверь диваном из вестибюля. Во время ее вторжения не прозвучало ни звука тревоги.

- Александр Буше! - крикнула она в пустой темный обеденный зал, - где ты, сукин сын?

Когда никто не ответил, она бросилась на кухню.

- Что, черт возьми, ты с нами сделал? Что у тебя в еде?

Она включила свет и обнаружила, что кухня так же пуста.

Затем до нее донесся запах. Еда. Ароматы. Специи. Мясо.

Накорми меня.

Глаза Синтии затуманились, голова склонилась набок.

Накорми. Меня.

Ее чувства перебороли ее. Прежде чем она поняла, что делает, Синтия бросилась к морозильнику рядом с салатной станцией и распахнула дверь. Она глубоко вдохнула, позволяя носу управлять ее ногами.

В дальнем углу морозильной камеры на металлической стойке стояло несколько ведер с охлажденным мясом. Не раздумывая, она бросилась к ближайшему ведру и вонзила руки в сырое мясо, отправляя в рот как можно больше кусков. Голос внутри ее живота застонал от возбуждения. Синтия подняла ведро и запила мясо ледяной кровью. Будучи опытным поваром, она была уверена в своей способности идентифицировать практически любой тип предлагаемого ей белка - не говоря уже о том, что это было частью ее учебной программы кулинарной школы, - но она никогда не пробовала ничего подобного. И теперь, когда оно истекало соками у нее во рту, она могла точно сказать - это было то самое мясо, которое использовалось почти в каждом блюде в ресторане. Может быть, его готовили по-разному, смешивали с разными специями и ингредиентами, но этот резкий вкус - эту мощь - было совершенно невозможно идентифицировать.

Что же ты такое, вызывающее аппетит чудовище?

Ведро опустело, ком в животе запел от ликования. Синтия уронила ведро и попятилась к двери, теперь чувствуя тяжесть того, что она только что сотворила. Испытывая отвращение, она вернулась в теплую кухню и побежала к раковине, засунув два пальца себе в горло.

Больше крови. Больше.

Прежде чем она успела исторгнуть содержимое своего желудка, бесчисленные разъяренные кулаки обрушились на входную дверь ресторана.

После того, как не переваренная красная штука вырвалась из тела Грега и выскользнула из комнаты, Синтия медленно выползла из-под разделочного стола. Крепко сжимая лезвие в руке, она осторожно переступила через почти отделенную от тела голову Грега и пошла по склизкому кровавому следу к открытой задней двери. Она повернулась, быстро проверила остальную часть кухни на предмет безумцев, а затем шагнула в дверной проем.

Дверь за ней захлопнулась.

Окутанная темнотой, Синтия быстро вспомнила о своем мобильном телефоне. Она вытащила его и встряхнула, активировав фонарик. Она ожидала увидеть что-то вроде морозильника, достаточно большого для сотен фунтов мяса Буше, но во внезапно вспыхнувшем свете Синтия увидела всего-навсего длинный темный коридор, казавшийся бесконечным. Под ее ногами вниз по проходу тянулся широкий склизкий след с кровавыми отпечатками.

Осторожно она побрела по узкому коридору. Чем дальше она продвигалась, тем больше пол наклонялся вниз. Вскоре теплый летний воздух исчез, сменившись свежим, естественным запахом глубин земли. Ей казалось, что она сейчас находится где-то под скоростной автомагистралью за парковкой ресторана. Уэлкнер действительно понятия не имел, за что он заплатил.

В конце концов коридор закончился. Перед ней открылся резной грязный дверной проем. За ним простиралась холодная чернильно-черная тьма.

Дрожа, Синтия шагнула внутрь.

Комната была пещероподобной, выпуклой, будто вырезанная тыква. Подняв руку, она поводила фонариком из стороны в сторону. Под ее ногами сотни и сотни свежих мертвых тел лежали лицом вниз на утоптанном земляном полу. Как и у Грега, их глотки стали выходом для склизкого красного существа, вынашиваемого в их утробах... по-видимому, и ее ждала та же участь. Один только взгляд на них заставлял тварь внутри нее извиваться от возбуждения.

Приглушенный звук их скольжения заполнял комнату.

Она осторожно обошла тела, продолжая светить фонариком по сторонам. Луч света выхватил что-то в дальнем углу.

Синтия ахнула.

В широком круге света, привалившись к стене, сидело массивное тело. По крайней мере, пятнадцати футов роста[17]. Чем бы оно ни было, от существа мало что осталось. Его кости пожелтели от времени и плесени. Его череп был размером с череп буйвола, с широко расставленной, зубастой пастью, доходящей практически до затылка. Из его висков торчали два внушительных рога. Чертовски хорошо зная, на что она смотрит, Синтии следовало бы испугаться, но она чувствовала... очарование. Удивление. Печаль.

Большая рука легла на ее запястье. Синтия взвизгнула, чуть не выронив телефон. Рядом с ней в темноте стоял Буше, с любопытством наблюдая за ней. Он все еще был одет в свой белый поварской фартук, дополненный огромным колпаком. Другой рукой он выхватил клинок из ее руки и швырнул его в темноту.

- Жалко, не правда ли?

Синтия уставилась на него, удивляясь, куда пропал его французский акцент.

- Он был таким красивым мальчиком.

Буше печально нахмурился, глядя на массивный труп.

Она прошептала:

- Что это?

- Мой наследник.

- Я... я не понимаю.

- Там, где мы стоим, моя дорогая, - старая, священная земля. Ты даже не можешь себе представить все те зверства, которые происходили в этом самом месте задолго до того, как человек ступил в этот мир. Это свело бы тебя с ума. Я владел этой землей, каждым уголком и закоулком. Затем ваш возлюбленный Бог создал вас, извивающихся фиссур, и вы запустили всюду свои лапы и разрушили все, что я создал. Вы, люди, убили моего мальчика и закопали его труп, будто он был всего лишь фекалиями дворняги.

Буше крепче сжал ее запястье. В слабом отсвете от ее телефона она заметила, что его пальцы удлинились на несколько дюймов и побагровели до глубокого рубиново-красного цвета. Синтия ощущала, как он становится выше рядом с ней. Она не сводила глаз с прогнившего скелета впереди. Взгляд задержался на маленьких полосках окаменевшего мяса, все еще цепляющихся за кости. И у нее потекли слюнки.

Существо рядом с ней наклонилось к ее уху.

- Вкусный, не правда ли?

Накорми меня. Накорми меня.

Синтия чувствовала себя несчастной.

Буше хихикнул.

- Ни одна его часть не пропала даром, и никто не может отрицать его силу. Вы все такие предсказуемые. Как маленькие поросята, набиваете свои жадные рты чем угодно, даже не задумываясь об этом. И за это я вам бесконечно благодарен.

Буше продолжал расти выше, шире. Скольжение становилось все громче.

- Тысячелетние поиски привели меня сюда, обратно к моему пропавшему ребенку. Но никаких слез. Это не печальное событие - совсем наоборот. Видишь ли, как и все другие творения, все вечно. Принц не может умереть по-настоящему. Он спит... - все еще сжимая ее руку, он постепенно перемещал луч фонарика, пока тот не оказался на противоположной стене. - ...и ждет, чтобы его воссоздали заново.

Синтия закричала.

Массивная красная фигура заполнила тусклый свет ее телефона. Он сидел, вытянув ноги, занимая весь угол комнаты. Глубоко, со свистом втягивая воздух через нос, принц смотрел на них сверху вниз. Он вытянул свои большие, похожие на лапы руки в знак приветствия. Длинные, губчатые куски мяса скользили по полу среди трупов, затем вверх по его рукам, ногам, по туловищу. Свежие части демона ассимилировались в его новое, громадное тело. Каждый фрагмент, погружаясь в плоть, вызывал восхитительную дрожь, пробегавшую по его ярко-красной шкуре.

- Какой красивый мальчик! - объявил Буше.

Когда последняя из частей демона взобралась на него и стала его новой плотью, черные, со змеиными щелевидными зрачками глаза обратились вниз. Онемевшая и дрожащая, Синтия таращилась на него, заметив отсутствие рта на его лице.

Голос внутри ее живота бушевал: Убивать! Убивать! Кровь! Кровь!

- Все зависит от тебя, дорогая Синтия.

Существо, которое когда-то было Александром Буше, отпустило ее запястье и вышло из-за ее спины.

Как и его сын, демон возвышался над ней с устрашающим видом. Высоко над головой агрессивно торчали рога. Широкий рот, полный острых как бритва зубов, ухмылялся ей. Очень похожий на свою человеческую форму, он казался намного старше, чем она предполагала раньше, но от этого менее угрожающим он не стал.

- Ты знаешь, что должна сделать, - сказал Буше.

Демон щелкнул пальцами, и Джермейн Уэлкнер вылетел из темноты. Он закричал, споткнувшись о мертвые тела у ее ног. Прежде чем он успел вскочить на ноги и убежать, старший демон схватил его за затылок и поднял в воздух.

- Отпусти меня! Отпусти меня, иначе бог тебя проклянет!

Демон нахмурился:

- Бог проклял меня вечность назад, червь! Проклял свое самое любимое создание за неповиновение и желание покорить Небеса, - он повернулся к Синтии. - Теперь все зависит от тебя, моя дорогая. Верни моему сыну его голос. Заверши его. Позволь ему снова стать целым и исполнить свое право по рождению. Мое время истекло. Теперь его очередь восстать и править. Я прошу тебя, позволь старому обездоленному серафиму наконец-то умереть.

Неудержимо дрожа, Синтия переводила взгляд с одного на другого, не зная, что делать. Ее разум и сердце говорили ей бежать, убегать как можно дальше от всей этой смерти и безумия. Но ее живот бушевал, как ураган над неспокойными водами.

УБИВАТЬ! УБИВАТЬ! КРОВЬ! КРОВЬ!

Синтия сжала руки.

Она взглянула на гигантского принца без рта, ожидающего ее ответа. Его остекленевшие глаза умоляли.

- Нет! - воскликнул Уэлкнер. - Пожалуйста, миссис Оуэн! Пожалуйста, не убивайте меня!

Синтия стиснула зубы, чувствуя, как ее захлестывает ярость.

- Я... Мисс... Оуэн!

В мгновение ока она бросила телефон и прыгнула вперед, вонзив большие пальцы прямо в глаза Уэлкнеру. Пожилой мужчина закричал. Он брыкался и яростно бил кулаками, но Синтия прижалась к нему и продолжала давить так сильно, как только могла. Кровь хлынула из его глазниц и брызнула ей на лицо. Синтия рассмеялась, наслаждаясь ликованием, охватившим ее тело. Голос внутри ее живота завизжал от удовольствия. Когда уже казалось, что ее большие пальцы не могут двигаться дальше, она сделала еще один толчок, и они еще глубже вонзились в голову мужчины. Уэлкнер все время орал, а Синтия продолжала безумно смеяться.

Через несколько минут она высвободила свои руки. Старший демон уронил труп Уэлкнера, добавив его к бесчисленному множеству других.

- Как ты себя чувствуешь, Синтия?

Она вытерла с глаз радостные слезы.

- Восхитительно.

Ухмыляясь, он отступил в темноту, прячась от света.

- Теперь пришло твое время, сын мой.

Хрюкнув, огромный принц встал. Синтия упала перед ним на колени, обхватив лицо руками, из ее горла вырвался маниакальный смех, а через несколько мгновений то же самое сделали и остальные подданные нового короля.

Перевод: Игорь Шестак

Где я, черт возьми, нахожусь? Разве моя нога должна так сгибаться? Моя голова меня убивает. Что случилось с моей задницей? Я никогда не держал локоть так близко к лицу. Куда ведет этот туннель? И эта вонь, Боже мой, что это за вонь?

Джеймс очнулся в необъяснимом и полнейшем оцепенении с вниманием только одного глаза, поскольку второй, казалось, был в забастовке и не желал помогать. Как только он попытался пошевелить ногами, он понял ответ по крайней мере на один из своих вопросов: нет, так сгибаться не должно. Взглянув вниз, он обнаружил, что коленная чашечка оказалась на своем месте, в то время, как стопа была неестественно вывернута.

Он поднес правую руку к голове, но только мысленно. В реальности двигалось только его плечо, а предплечье и кисть оставались зажатыми между затылком и стенкой металлического цилиндра, в котором он находился. Левой рукой он исследовал различные шишки на голове, ушибы явно указывали причину того, почему он не помнил, где находится.

Ребристый металл под ним причинял крайнее неудобство. В чем бы там ни была причина, это было нехорошо. Джеймс раскачивался взад и вперед, пытаясь унять боль, но она была слишком сильной. Ему нужно было попытаться оторвать свою задницу от того, на чем он сидел. Из всех его травм - эта была самой тревожной. Его разум кричал, что это серьезная проблема.

Пока Джеймс осматривался, его мысли лихорадочно метались. Я нахожусь в вонючем гребаном туннеле с одним глазом, моя нога вывернута, а рука в таком странном положении, что я даже не могу понять, что, черт возьми, с ней не так. Не говоря уже о том, что моя голова убивает меня!

Немного придя в себя, он рационально обдумал свою дилемму. Хотя он не помнил, как оказался в своем нынешнем положении, он, должно быть, заслужил это, потому что кому-то потребовалось приложить немало усилий, чтобы он оказался здесь, где бы это ни было.

С трудом поднявшись на четвереньки, он двинулся к тому, что казалось отверстием адской дыры. Пробравшись всего несколько футов, он почувствовал зловоние, ударившее ему в нос, и желудок отреагировал, показав, что он ел в последний раз. Хотя он не был уверен, где ел в последний раз, но то место наверняка было связано с итальянской кухней, и он узнал курицу с пармезаном и "Будвайзер" - они были старыми друзьями.

Приходилось прикладывать много усилий, так как левая сторона тела слушалась плохо. Каждый дюйм продвижения ощущался как марафон. В очередной раз протянутая вперед рука схватила что-то необычное. Джеймс наклонился, и источник зловония стал совершенно ясен. У него под пальцами был сильно разложившийся кусок разбитого черепа. Вонь от гнилостного месива снова проникла ему в нос, добралась до желудка и извлекла то, что осталось от итальянской еды. Он попытался стереть рвоту с уголков рта и подбородка, но остановился. Какой был смысл стирать рвоту с подбородка рукой, полной дерьма или гнилой плоти, а, скорее всего, и того, и другого вместе. Джеймс мотнул подбородком, стряхивая свисающую нитку блевотины и продолжил.

Отчаянно пытаясь выбраться из этого кошмарного места, он старался не обращать внимания на тот факт, что каждая вторая горсть, которую он хватал, скорее всего, была тухлыми ошметками человеческой плоти и костями. Достаточно близко к зияющей дыре в конце туннеля, свет полной луны сиял, как луч надежды. Останки стали видны отчетливее, когда он потащил свое искалеченное тело через могильник.

Двигаясь к концу трубы, он понял, что если кто-то поместил его сюда, то он может ждать снаружи. Джеймс был не в том состоянии, чтобы отбиваться от кого-либо, и не в том состоянии, чтобы оставаться там, где он был.

Добравшись до отверстия, он затаился, чтобы восстановить часть энергии, потерянной во время своего карабканья на свободу. Если ему и правда предстояло отбиваться от нападения, ему понадобилось бы больше энергии, чем у него было в тот момент.

Время шло и, хотя он понятия не имел, как долго он ждал, он должен был рискнуть. Вытянув левую руку, он ждал, что наблюдатель выдаст себя – набросится и причинит боль. Ничего не произошло. Решив, что путь свободен, он с трудом выбрался из металлического гроба и плюхнулся в неглубокий ручей у оголовка водопропускной трубы.

Полная луна наблюдала за тем, как он добирался до каменистого берега. Тело обессилело, он сделал серию болезненных вдохов. Его взгляд был тяжелым, и адреналин, который раньше бурлил в его венах, давно схлынул. Джеймс был измучен и страдал. Я на минутку закрою глаз. Одну минуту.

Oчнулся Джеймс под все еще наблюдающей за ним луной. Хотя его тело было измотано, разум очистился от паутины. Он наморщил лоб, когда нахлынули воспоминания о прошедшей ночи. Кусочки головоломки встали на свои места, и Джеймс вспомнил подробности ночного злоключения.

Все началось с той мелкой шлюхи в нелегальном баре у шоссе 39. Там всегда было полно народу. Джеймс часто заходил туда, когда отправлялся на поиски нового "приза". Ему казалось забавным, что в оживленной маленькой забегаловке подают итальянскую еду. У них была довольно приличная курица "Пармезан", которую он часто заказывал, когда был там на охоте. Он откинулся на спинку стула и наблюдал, как его следующая маленькая овечка играет в одиночестве в бильярд. Она сама напрашивалась на это, надев эту короткую юбку и эти высокие сапоги. Она знала, что делает. Они всегда знали.

Он вспомнил, как дралась потаскушка, а он любил хорошие драки, и уголки его рта приподнялись от восторга при этой мысли. Он схватил девушку, когда она вышла на улицу, чтобы выкурить сигарету. Она не знала этого, но драка возбуждала его даже больше, чем веселье, которое он запланировал для них. Она закатила истерику, как ребенок, который не получил своего, с топаньем ногами и размахиванием руками, но это ни к чему не привело. Он заклеил ей рот скотчем и швырнул ее, брыкающуюся и кричащую, в багажник своего "Шевроле Малибу".

С проститутками было слишком просто. Они и так уже практически отказались от жизни, поэтому, столкнувшись с неминуемой смертью, обычно просто сдавались. Что это было за веселье? Его мать сдалась, и он ненавидел это в ней. А вот шлюхи-деревенщины были другими, полными мужества. Когда смерть приходила за ними, они с большим удовольствием били ее по яйцам.

Джеймс заехал далеко в лес по дороге Ситико-Крик-роуд и остановился на небольшой поляне. Когда он вытащил девушку из багажника, то уже не скрывал своих намерений. Подведя ее к передней части машины, он нагнул ее в талии, и его руки нашли свою цель под ее юбкой. Она лягнула его назад, попав в самое уязвимое место, и он упал на колени в грязь.

К несчастью для Джеймса, на вечеринку прибыл еще один гость. Здоровенный мужик подоспел раньше, чем Джеймс успел подняться на ноги. Первый удар доской "два на четыре" пришелся Джеймсу по правой руке, и боль пронзила его от плеча до кончиков пальцев. Пока он сжимал бесполезную руку, следующий удар пришелся в середину голени, и он снова поцеловал землю.

- Врежь ему, Джонни! - закричала сука.

Пока Джеймс корчился от боли на земле, дуэт обрушил на него поток ударов кулаками и ногами, большинство из которых пришлись по голове. Они стояли над ним, довольные тем, что выбили из него дух, но это был еще не конец, это было видно по их глазам. Они не закончили.

- Тебе нравится избивать беспомощных девчонок? - сказал гигант неожиданно высоким голосом. - Грязный маленький ублюдок. Ты собирался изнасиловать мою сестру! Разве не так?

Джеймс только издал приглушенный стон в ответ.

- Я покажу тебе, каково это, маленький поросенок.

Гигантский брат девушки вернулся к своему грузовику и достал из кабины бильярдный кий. Именно тогда Джеймс понял, каким будет его наказание. Джонни схватил Джеймса за вывернутую ногу и притянул к себе. Тот царапал ногтями грязь, пытаясь зацепиться, но Джонни развернулся и сел спиной на шею Джеймсу.

- Сними с него штаны, Кэнди. Давай же! - велел он сестре.

Кэнди с трудом стянула облегающие дизайнерские джинсы и отбросила их в сторону, прежде чем отступить.

- Визжи, маленький поросенок! Визжи! - пропел Джонни своим неуклюжим пронзительным голоском.

Теперь Джеймс был тем, кто закатывал истерику, как малыш. Он барахтался на земле, когда деревенщина насиловал его самым отвратительным образом. Гортанные крики истязаемого человека эхом отдавались в темноте.

После того, как Джонни закончил делом объяснять свою точку зрения, он слез с Джеймса, и встал над ним, в то время как Джеймс лежал лицом вниз, корчась и визжа в грязи. Безошибочно узнаваемое тепло струилось по ногам Джеймса. Кэнди подошла и в последний раз ударила его доской по голове. Удар пришелся в мягкую часть виска, и свет погас.

Хотя он, должно быть, то приходил в себя, то терял сознание, он помнил, как Джонни схватил его за бесполезную руку и потащил через ледяной ручей на обочине пустынной дороги. Джонни понятия не имел о "призах", которые Джеймс накопил за эти годы, о отвратительно гниющих "призах".

Джеймс беспомощно наблюдал, как Джонни складывает кусочки хитроумной головоломки воедино, понимая, какие у него планы на вечер. Джонни добрался до неглубокого ручья и остановился у отверстия водопропускной трубы. Его лицо сморщилось, когда он заглянул в металлический цилиндр, и вонь ударила ему в лицо. Когда Джонни увидел других, он понял, что изнасилование Кэнди было лишь частью планов на вечер.

Джонни вернулся туда, где в ручье лежал избитый Джеймс.

- Ты больной мелкий засранец. Ты собирался изнасиловать ее и убить. Разве не так? Ну, у меня есть кое-что для тебя.

Он схватил насильника за лодыжку, подтащил его к оголовку водостока и поднял, как тряпичную куклу. У Джеймса не было сил сопротивляться, когда Джонни запихнул его головой вперед в гнилую трубу. Он продолжал заталкивать поросенка все дальше и дальше, а когда его руки уже не могли вытянуться, он забрался в трубу ногами вперед и пинками загнал Джеймса еще дальше.

- Гнить тебе в аду, поросенок!

Он плюнул на Джеймса и отступил назад, где Кэнди ждала у отверстия.

- Он что... того? - спросила Кэнди.

- Для него это было бы лучше, черт возьми. А теперь идем. Нужно отвезти его машину обратно к дому.

Они вдвоем поднялись по склону к дороге, потом шины заскрипели по грязи, и шум затих вдали.

О да! Вот так я и оказался здесь. Старый добрый Джонни.

Джеймс усмехнулся, мысленно замыкая круг событий, которые привели его к нынешней ситуации. Теперь, когда он знал, что произошло, ему нужно было понять, как, черт возьми, он собирается вернуться в город и залечить свое изувеченное тело. Он опустил рабочую руку в ледяной ручей, зачерпнул воды и плеснул себе в лицо. Давай выбираться отсюда, Джеймс.

Он пробрался по рыхлому берегу к пустынной дороге. Все еще настороженный на случай, если Джонни и его сука-сестра поджидают его, он посмотрел налево, потом направо. Ничего. Он знал, что кабак находится слева, а шоссе 39 - справа, поэтому он пошел направо. Нет смысла возвращаться в этот подпольный бар ближайшее время.

Джеймс брел по туманной, пустынной дороге, а его спутником была полная луна. Он с трудом передвигался из-за непрекращающейся боли от повреждений, нанесенных бильярдным кием и вывихнутой лодыжки. Кровь от изнасилования образовала корку на внутренней стороне бедер. Его правая рука безжизненно висела вдоль тела, а правая нога едва держала вес, когда он ковылял. Только бы добраться до шоссе 39, там он сможет поймать попутку до города.

Продолжая идти Джеймс вдруг почувствовал волосами на затылке, что позади него кто-то есть. Джеймс обернулся и увидел посреди дороги огромный силуэт, дыхание которого вырывалось, как у парового двигателя на полной мощности.

- Эй, поросенок, поросенок, поросенок!

Слова прорезали влажный воздух безошибочно узнаваемым высоким голосом, от которого по позвоночнику Джеймса пробежали мурашки.

Его первым побуждением было бежать, но в своем нынешнем состоянии он никого не обгонит. Он практически сполз с обочины и устремился в лес. Его единственной надеждой было укрыться и переждать, пока преследователь уйдет. Он нашел большую сосну, за которой можно было спрятаться, и присел на корточки.

- Сюда, поросенок! – голос был ближе.

Джеймс оставался неподвижным и прислушивался.

- Поросенок, поросенок!

Учащенное дыхание вырывалось из его губ. Он закрыл глаз, глядя, когда ноги великана приблизились - он знал, что его найдут. Джеймс повернулся, чтобы выбежать из-за сосны и...

- Ах ты, кусок дерьма! – слова еще звучали в его ушах, когда лопата с силой опустилась на его лицо.

Зубы, не упавшие на землю, нашли место в задней части его горла. Его легкие боролись за кислород, но выбитые зубы и кровь перекрыли доступ.

Джеймс пришел в себя и увидел проносящиеся над головой ночные звезды. Он глотнул воздух, в поисках кислорода, боль пронзила его ребра, когда он безуспешно попытался сесть.

Тряска на ухабах прекратилась, и сзади послышался скрип открывающейся и захлопывающейся металлической двери, несомненно, двери пикапа огромного деревенщины. Тяжелая задняя дверь открылась, и Джонни вытащил Джеймса из грузовика. Его голова с глухим стуком упала на землю.

Гигант тащил Джеймса за безжизненную ногу, пока грязь не превратилась в сено, и путь резко оборвался, когда Джонни водрузил Джеймса в сидячее положение, прислонив к столбу. Он попытался пошевелиться, но мышцы не реагировали. Воздух наполнился вонью домашнего скота.

- Грязный маленький ублюдок. Я знал, что ты слишком скользкий, чтобы сдохнуть. Это будет весело, - сказал Джонни, вышагивая перед Джеймсом. - Знаешь, свиньи едят все. Они едят дерьмо, грязь, гнилые овощи, да что угодно. Самое приятное, что после них ничего не остается. Они едят кости и все остальное.

Джонни с хрустом откусил от яблока.

- Черт, да они даже друг друга сожрут, дай им возможность. Вот чему вы сегодня научитесь, мистер.

Даже если бы Джеймс мог пошевелить ногами, он не видел смысла извиваться или умолять. Глупый деревенщина собирался получить от этого такое же удовольствие, как и от того, что он делал бильярдным кием. Наверное, это был не первый раз, когда он такое проворачивал. Яблочный сок, а может, это были слюни, стекал по подбородку выродка великана и капал на землю.

Джонни швырнул яблочный огрызок мимо головы Джеймса, сзади раздался шум суматохи и борьбы. Свиньи впали в неистовство из-за наполовину съеденного яблока. Что бы они сделали с чем-то более существенным? Джонни подошел к Джеймсу, слизывая яблочную кожуру с передних зубов.

- Ну разве не прелесть?

Он встал над ним, прижавшись промежностью к лицу Джеймса. В глубине сознания Джеймса раздавались звуки банджо. Он помнил этот фильм, он знал, что последует дальше.

Джеймс закрыл глаз, и через секунду теплая струя ударила ему по ногам. Джонни стоял над Джеймсом и мочился на него, как собака, помечающая свою территорию.

Когда он достаточно опорожнил свой мочевой пузырь, Джонни схватил Джеймса за уши и оторвал от земли. Он подхватил Джеймса, как мешок с картошкой, и поднял его на головой. Джеймс закричал, и ему ничего не оставалось делать, как смириться со своей участью. Это был конец. Его отвращение к самому себе прошло, и он получил то, что заслужил. Он ненавидел то, во что превратился, но желание убивать было слишком сильным, чтобы сопротивляться. Это был единственный способ остановить его убийства.

- Идите сюда, свинки, - прокричал Джонни.

Свиньи сбежались, как будто знали, что их ждет, как будто они уже делали это раньше. Бурлящая толпа ненасытных свиней ждала внизу.

Джеймс надеялся, что Джонни проявит к нему милосердие и сперва убьет его, но было слишком ожидать такого от гигантского болтуна. Джонни бросил хромого насильника и убийцу в свинарник.

Джеймс был рад, что не чувствует ничего от шеи вниз, потому что именно там, с его ног, они и начали. Кто бы мог подумать, что перелом шеи, когда Джонни ударил его лопатой, обернется добром? Джонни опирался на загон, наблюдая как свиньи растаскивают тело Джеймса во все стороны.

Джеймс закрыл глаз, когда прожорливые животные добрались до его головы. Он не хотел доставлять удовольствие деревенщине, но у него не было выбора. Джеймс издал глубокий, пронзительный рев, когда свиньи пожирали его изломанное, но все еще живое тело. Мощные свиные челюсти отрывали плоть от его онемевшего туловища. Хотя Джеймс не чувствовал боли, ужас происходящего заставлял его вопить раз за разом. Джонни просто смотрел и ухмылялся своей почти беззубой улыбкой. Крики продолжались, пока челюсти не сомкнулись на мякоти горла, на адамовом яблоке Джеймса. Единственным звуком теперь был шум свиней, наслаждающихся своей трапезой.

- Визжи, поросенок. Визжи, - пробормотал Джонни, закрывая дверь сарая и шаркающей походкой возвращаясь в главный дом.

Кэнди встретила Джонни у двери.

- Он умер? - спросила сестра великана.

- Теперь, черт возьми, он точно мертв, - сказал Джонни, входя в дом.

- Хорошо. Так ему и надо. Мерзкая свинья. А теперь иди в постель и сделай мне приятно, - сказала она, подпрыгивая и обвивая ногами талию брата.

Перевод: Виталий Бусловских

Билли Ллойд выжидающе посмотрел на малыша, сидевшего за столом. Он назвал его Ральфом несмотря на то, что это была девочка. Он нашел ее так же, как нашел всех детей, которых спас.

Разыскивая объедки в мусорном контейнере за "Макдоналдсом" на углу Седьмой и Западной улицы, он услышал шорох среди выброшенных оберток и лотков. Копаясь в мусоре, он увидел, что кто-то выбросил маленькую девочку. Он предположил, что ей было где-то от шести месяцев до года.

- Я буду звать тебя Ральф, - сказал он, вытаскивая ее.

Ральфом звали мальчика, который макал голову Билли в унитаз на уроке физкультуры, еще в начальной школе. Ральф смеялся над ним, высмеивал тот факт, что у него был избыточный вес и что от него ужасно пахло, потому что он сильно потел. Он настаивал на том, что Билли никогда не станет никем иным, как неряхой лежащим на диване, пересчитывающим песчинки в своих песочных часах и хрустящим в это время картофельными чипсами.

Билли Жирная задница, Билли Жирная задница!

Ральф заставил весь школьный двор повторять эти слова снова и снова.

Билли был нападающим на линии атаки своей футбольной команды "Pop Warner", но он никогда никому не причинял вреда вне поля. Даже таким придуркам, как Ральф. Но когда начался шестой класс, он наконец столкнулся с ним лицом к лицу:

- В чем твоя проблема, Ральф?

Это было в туалете для мальчиков, и там собралась толпа.

- Моя проблема, - заявил Ральф, - в том, что ты занимаешь слишком много места. Ты толстый, уродливый, медлительный и тупой.

"Медлительный" было словом, которое многие приурочивали к Билли. Учителя, психологи, даже его родители. Он верил им и никогда не пытался доказать, что они ошибаются.

- И еще, - продолжил Ральф, - когда остальные из нас поженятся и будут растить своих детей, мы будем платить налоги, чтобы таким людям, как вы, было комфортно в трейлере где-нибудь за городом. Так что, даже если мне не придется смотреть, как твоя никчемная жизнь исчезает, как пакет кукурузных чипсов, твоя грязная рука будет вынимать деньги из моего кошелька.

Билли решил покончить с пыткой прямо здесь. Он бросился вперед и замахнулся своим массивным кулаком на костлявое лицо Ральфа. Отступив в сторону, чтобы избежать медленного удара, Ральф выставил ногу и одновременно толкнул Билли в кабинку, где тот ударился лицом о заднюю стену и упал прямо на унитаз. Ральф перепрыгнул через массивное тело Билли, окунул голову в воду и опустил ногу на сливной бачок.

Все остальные мальчики, находящиеся в туалете, громко засмеялись.

Билли с трудом поднял голову из унитаза.

- Я убью тебя! - он сжал кулаки и бросился на Ральфа, но вошел учитель и прекратил драку, а Билли так и не отомстил.

- Хотел бы я сегодня увидеть этого сукиного сына, - объяснил Билли новенькому маленькому Ральфу, который спокойно и терпеливо сидел в ожидании ужина. - Я бы показал ему разницу между мудаком и человеком.

Билли отвернулся от младенца обратно к кастрюле с дождевой водой, которую он нагревал на плите, сделанной из сломанной, искореженной тележки для покупок. Небольшой огонь нагревал проволочные сетки корзины для покупок и, в свою очередь, доводил воду до кипения.

- Почти готово, - заверил он маленькую девочку.

Билли не следовало поступать в колледж. Хоть он и был отличником и обычно сдавал все экзамены, потому что тренер в школе Бомонт часто угрожал выбить дерьмо из любого учителя, который мог провалить его звездный час. Техасский университет проигнорировал все правила, определяющие, кто имеет право на участие, и принял Билли на полную стипендию.

Предсказание Ральфа в средней школе о том, что Билли никогда не будет трахаться, развеялось в тот момент, когда он сказал девушкам, что собирается играть в футбол в Остине.

- Тренер говорит, что я могу начать прямо сейчас.

И с помощью этих простых слов он умудрился переспать с дюжиной разных девушек на первом курсе, и все это время отбрасывал защитников на пять ярдов назад каждый раз, когда "Лонгхорны" играли в футбол.

- Где Ральф, когда он так нужен? - шутил он своим друзьям и родителям, когда после игр появлялись репортеры, чтобы спросить его, почему он такой блестящий.

- Ну, - улыбался он, думая, как далеко был тот туалет в шестом классе, - наверное, я просто хорош в том, что делаю.

"Лонгхорны" почти выиграли национальный титул на первом курсе. Квотербек, бегущие защитники и широкие приемники привлекли наибольшее внимание, но именно карающая блокировка Билли привела команду к границе славы.

- Ты бы видела меня, - сказал он маленькому Ральфу, - девочки, СМИ, они все любили меня.

Он просиял, бросив несколько старых, грязных овощей, которые он нашел в мусорном контейнере за супермаркетом, в тушеное мясо, которое он готовил.

Его профессора были вынуждены пропустить его несмотря на то, что он никогда не учился и никогда не приходил на занятия. Он познакомился с Джун Уокер, дочерью конгрессмена штата. Она была правильной, красивой и послушной, и обещала сделать его счастливым, как только он доберется до профессионалов и получит огромную зарплату в миллион долларов. Они собирались пожениться, завести детей, навещать родственников на каникулах и воплотить в жизнь Американскую мечту.

Его лицо помрачнело. Он думал о летнем лагере, как раз перед вторым курсом. Первокурсник по имени Барри Браун ударил его прямо по голове во время тренировки. Сначала у него было диагностировано сотрясение мозга. Когда Билли попытался встать после удара, мир закружился вокруг него, и он снова упал. Он отсутствовал почти минуту.

По мере того, как лагерь продолжался, выступления Билли на поле ухудшались. Его память начала исчезать до такой степени, что ему часто приходилось спрашивать Джун, кто она такая, посреди свидания. Медицине в то время удалось сделать вывод, что у него было тяжелое повреждение головного мозга.

Билли взял старую солонку и приправил бульон.

- Ты будешь пораженa, - объяснил он маленькому Ральфу, - как быстро жизнь отнимет у тебя все.

В течение месяца он потерял свою девушку, стипендию и был отправлен обратно жить к родителям в Канзас.

- Мы не можем позволить себе обращать на тебя внимание, - объявил однажды его отец, а затем позволил Билли собрать чемодан, набитый его одеждой, высадил его на автобусной остановке с тремя сотнями долларов и пожелал ему всего хорошего.

Он поехал на "Грейхаунде" в Лос-Анджелес просто потому, что там заканчивалась дорога. С этого момента он жил на улице. Вместе с ветеранами, наркоманами и другими несчастными людьми, которые совершили путешествие в страну золота только для того, чтобы быть разочарованными реальностью того, что те, у кого было богатство, не отдавали его.

Дом, в котором он сейчас жил, был захудалым номером на Серрано, чуть выше Пятой улицы. Корейские владельцы отказались от попыток восстановить его, так как дерево сгнило безвозвратно, а крысы и мыши тысячами гнездились в стенах.

Билли научился переваривать грызунов задолго до того, как переехал сюда, так что они его не беспокоили. Если бы он увидел крысу, ковыляющую по полу, он бы поймал ее, убил и приготовил. Вскоре они поняли, что он был самым опасным хищником, с которым они когда-либо сталкивались, и перестали показывать свои крошечные мордочки, когда его запах витал в воздухе. Примерно в это же время Билли занялся спасением брошенных младенцев.

Когда он вытащил маленького Ральфа из мусорного контейнера, она была покрыта грязью и жиром и плакала без остановки.

- Все в порядке, - заверил он ее, - я сделаю все лучше для тебя.

Это разбивало ему сердце каждый раз, когда он находил такого ребенка.

- Давай тебя помоем.

Он перескочил Красную линию до парка Макартура и окунул младенца в озеро, пока грязь не исчезла. Он держал ее под водой, ожидая, пока она перестанет плакать и ерзать, уверяя еe, что она готова к спасению.

- Выглядит примерно так, как надо.

Он улыбнулся маленькому Ральфу, который все еще тупо смотрел на него из-за стола. Он поднял ее фиолетовое, окоченевшее тело и положил в кастрюлю на ужин.

Перевод: Грициан Андреев

В арендованной машине не было спутникового радио, и когда станция Уичито, наконец, полностью растворилась в помехах, Луис нажал кнопку "Поиск", ища что-нибудь - что угодно - что не даст ему уснуть на этом бесконечном отрезке прямого ровного шоссе. Он родился и вырос в Нью-Йорке, и обычно все, что он хотел или в чем нуждался, находилось в пределах двадцати двух квадратных миль Манхэттена. Он не привык часами ездить за рулем, добираясь из одного города в другой.

Это все новая работа. От него требовалось лично посещать местные органы власти, которым они пытались продать ГИС-системы[18], вместо того, чтобы просто писать по электронной почте или разговаривать по телефону. Ли преподнес это как захватывающую перспективу роста, но он и все остальные в его отделе знали, - это понижение в должности. Это была тяжелая работа, и ей должен заниматься самый молодой новичок, самый низкий человек на тотемном столбе, а не кто-то вроде него. Он должен оставаться в офисе, контролировать такие поездки, а не самому разъезжать по стране. Это явно Ли. С тех самых пор, как Луис обошел его на сентябрьских презентациях, Ли все пытался поднасрать ему, и судя по всему, менеджер наконец-то нашел способ воткнуть ему нож в спину.

Впрочем, если Луис удачно справится с данным поручением, Ли вскоре может оказаться на его месте, и роли поменяются.

Радио остановилось на каком-то монологе - 98,7 на циферблате. Он был рад услышать голос другого человека, только надеялся, что это не какой-нибудь деревенский проповедник, читающий проповедь о том, как безбожные жители Американского побережья тащат остальную часть США в преисподнюю. Луис достаточно наслушался такого дерьма в этой поездке, и через два дня начал понимать, почему параноидальные теории заговора смогли глубоко укорениться среди широко разбросанных жителей обширного сельского Среднего Запада.

Однако этот человек на радио не был похож на проповедника. Луису потребовалось несколько секунд, чтобы понять, - он слушает какой-то выпуск новостей или экстренное сообщение.

- Повторяю, - сказал диктор. - В округе Харрис объявлено предупреждение о торнадо. Всем жителям рекомендуется укрыться в ближайшем убежище. Путешественникам на шоссе 55 настоятельно рекомендуется съехать с дороги и следовать надлежащим процедурам.

Шоссе 55?

Он же был на шоссе 55!

Он был в округе Харрис? Луис не знал. Его охватил приступ паники. Что такое "надлежащие процедуры"? Где было "ближайшее убежище"? В такой ситуации он чувствовал себя совершенно некомфортно. Луис видел фильм "Смерч" в детстве, вот и все его познания о торнадо. Он ничего не знал о том, что делать в случае торнадо.

- Повторяю. В округе Харрис объявлено предупреждение о торнадо...

Он внимательно посмотрел сквозь лобовое стекло, глянул в боковые окна. На небе плыли облака, но они не были похожи на грозовые тучи. Он не видел никаких признаков торнадо. Черт возьми, казалось, даже ветерка не было.

Но его знания о торнадо были на одном уровне с его знаниями о дизайне одежды в эдвардианском стиле[19]. Он ни черта не знал ни о том, ни о другом. В голосе этого повторяющегося предупреждения звучала настойчивость, и самым разумным было бы найти город или здание, где есть люди, которые знают, что делать.

- Путешественникам на шоссе 55 настоятельно рекомендуется съехать с дороги и следовать надлежащим процедурам...

Впереди появился зеленый знак. Он ускорился, стараясь быстрее добраться до него, а затем сбросил скорость, чтобы успеть прочитать слова. Согласно указателю, город Барклай находился в восьмидесяти милях от него. Город Уайтсвилл находился еще дальше, в сотне миль. Но под первым висел второй знак, поменьше. На нем стрелка указывала влево - город Хейфилд находился всего в шести милях. Действительно, сразу за знаком шоссе пересекала двухполосная дорога. Луис быстро свернул на нее и понесся, значительно превышая установленный предел скорости в 25 миль в час.

Если он собирается найти убежище от этого торнадо, пусть оно будет в Хейфилде.

Асфальт закончился, мощеная дорога превратилась в ухабистую грунтовку. Он продолжал ехать, мчась вниз по сухому руслу ручью, вверх по небольшому холму, не сбавляя скорости, пока не увидел впереди на горизонте группу деревьев и зданий. Что случилось с торнадо? Неужели он исчез? Выдохся? Радиостанция теперь играла музыку в стиле кантри, и предупреждение, которое он слышал, больше не повторялось. Возможно, он был не в округе Харрис. Может быть, торнадо гораздо дальше по шоссе. Или дальше впереди.

Машина внезапно начала дрожать и трястись. Он крепче сжал руль, затормозил и остановился. Луис узнал эту дрожь. Спущенная шина. Действительно, когда он вышел осмотреть машину, правая задняя шина представляла собой рваную ленту черной резины, окружавшую металлический обод.

Достав свой мобильный телефон, он попытался позвонить в ААА[20], но на экране не было ни одной палочки - нет сети, - и даже звонок в 911 не проходил. Это могло быть из-за торнадо - где бы оно ни было, - но, скорее всего, здесь не было вышек сотовой связи, и местные жители полагались на наземные линии.

Он открыл багажник в поисках домкрата и запаски, но не увидел ни того, ни другого. У многих машин они располагаются снаружи под кузовом, но он не собирался ползать под ней. Луис посмотрел в сторону зданий впереди. Хейфилд? Наверное. Навскидку, вряд ли больше пятнадцати минут ходьбы. Наилучший вариант будет, пожалуй, найти телефон и позвонить в ААА, или, на край, попросить какого-нибудь местного механика на заправке найти и поставить запаску, либо купить ему новое колесо.

Луис взглянул на небо. По-прежнему никаких признаков торнадо.

Он запер двери, взял сумку со своим ноутбуком - не хотел оставлять его в машине, - и двинулся по дороге.

Город был дальше, чем казалось. Он находился в шести милях от шоссе, и Луис пожалел, что не проверил одометр и не глянул, как далеко проехал, прежде чем сломаться. Как бы то ни было, ему потребовалось почти сорок пять минут, чтобы добраться до первого здания - конторы по недвижимости. Ему было жарко, он весь вспотел, но, по крайней мере, торнадо так и не появился.

Грунтовая дорога снова превратилась в асфальт. Внимательно глядя по сторонам, он шел по улице, выискивая заправочную станцию или гараж. Что-то в этом городе казалось неправильным. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что именно.

Где машины?

Где люди?

Это были действительно важные вопросы, поскольку, хотя город не выглядел заброшенным - улицы ухожены, магазины и конторы, казалось, открыты, - он не видел никаких признаков человеческого присутствия.

Только овцы.

Это была еще одна странность. Казалось, повсюду были овцы, как будто забор соседнего ранчо был проломлен и все животные сбежали. Одна стоял на тротуаре, две шли по середине дороги, одна фактически лежала на крыльце закрытого хозяйственного магазина.

Хейфилд был небольшим городком. Две главные улицы и четыре боковые - вот практически и все, что там было. Здания находились в хорошем состоянии, отметил он, сворачивая на самую большую поперечную улицу, но две машины, повстречавшиеся ему на дороге, казалось, пришли в полную негодность. Шины спущены, окна покрыты пылью, и ни одна из моделей не была младше десяти лет.

Что бы здесь ни происходило, ему это не нравилось. Он проклинал Ли за то, что тот отправил его в эту поездку.

Луис медленно шел вглубь квартала, оглядываясь по сторонам. Хейфилд производил впечатление города-призрака.

Паранойя от радиопроповедей, слышанных им в дороге, видимо просочилась в его мозг, потому что он начал задаваться вопросом, не исчезли ли люди в городе, как персонажи в каком-то эпизоде "Сумеречной зоны".

Он снова проверил телефон.

Ничего.

Может, все ушли. Может, он был последним человеком в мире, и как только поменяет спущенное колесо, будет обречен скитаться из пустого города в пустой город в поисках другого выжившего.

У него спустило колесо.

Вот на чем ему нужно было сосредоточиться. Здесь должен быть гараж или магазин автозапчастей. Как только он найдет колесо нужного размера или даже неправильного размера, какого угодно, лишь бы подошло к его машине, он уберется отсюда к чертовой матери и снова отправится в путь. Ему становилось все более неуютно в Хейфилде, и чем скорее он сможет увидеть этот жуткий город в зеркале заднего вида, тем будет лучше.

Он дошел до следующей улицы, повернул налево и в конце квартала увидел что-то похожее на открытый гараж. Судя по вывеске на здании - "Aвтосервис Кука".

Слава Богу.

Ему было жарко, сумка с ноутбуком в руке становилась все тяжелее, и он отчаянно нуждался в глотке воды. Ускорив шаг, Луис быстрее зашагал по улице. Он пересек асфальтированную площадку перед зданием и просунул голову в открытую дверь гаража.

- Эй?

Он никого не видел. В отсеке слева от него был припаркован пикап "Додж", а прямо перед ним на подъемнике висел какой-то маслкар 1960-х годов.

- Здесь есть кто-нибудь? - спросил он.

Никто не ответил, но он услышал звук из темноты в задней части гаража, позади пикапа, и направился туда.

- Извините, - сказал он.

Тень отделилась от чернильного пространства между стеной и грузовиком.

Механик?

Овца.

Луис испуганно вскрикнул.

Животное посмотрело на него. Оно тоже должно было испугаться, но почему-то этого не произошло. Луис медленно попятился. Ему было некомфортно рядом с животными. Он даже собак не любил, и от того, что он был так близко к такому большому дикому животному, как это (дикое животное? Ладно, сельскохозяйственное животное), очень нервничал.

Овца продолжала смотреть на него так, что он подумал, будто она что-то знает. Это, конечно, было смешно, но он не мог избавиться от ощущения, что в этих черных глазах был разум, что то, что должно было быть пустой звериной мордой, обладало ехидным всезнанием.

Он вышел из гаража обратно на солнечный свет, размышляя, куда ему идти дальше, что делать.

- Эй! - крикнул он так громко, как только мог.

В кино его голос эхом разнесся бы по пустому городу, но здесь мгновенно замер, едва достигнув другой стороны дороги.

Перво-наперво, ему нужно было найти что-нибудь выпить. Никогда в жизни ему так не хотелось пить. Прежде чем свернуть на эту улицу, он видел небольшой продуктовый магазин впереди на главной дороге. Он должен там что-нибудь найти, даже если это и есть город-призрак, даже если ради этого придется разбить окно, чтобы попасть внутрь.

Он пошел обратно, на углу свернув налево. Не доходя продуктового магазина на правой стороне улицы располагалась кирпичная библиотека. Дверь в здание была распахнута, будто приглашая войти. В общественных зданиях всегда были туалеты и питьевые фонтанчики. Лишь бы сантехническое оборудование работало, тогда он сможет напиться воды, хотя с учетом того, как ему сегодня везло, казалось гораздо более вероятным, что он не встретит ничего, кроме сухих питьевых фонтанчиков, пыльных раковин и пустых туалетов.

Переступив порог, ему пришла в голову мысль, что это может быть ловушкой, что уголовники-деревенщины могут поджидать в засаде, захватив пустой город в преступных целях. Но в данный момент он был слишком измучен жаждой, чтобы беспокоиться об этом. Он прошел через полутемную комнату мимо абонементного стола к нише, в которой находился не один питьевой фонтанчик, а два! Протянув руку, он повернул серебристую металлическую ручку, и вода забурлила, образовав в воздухе дугу, падающую в решетчатый слив.

Работает!

Вода была прохладной, свежей и вкусной. Его жадное питье, ненасытная серия причмокиваний и прихлебываний, поразительно громко разносилась в пустой библиотеке, но он так хотел пить, что почти не замечал этого.

Он пил, пока не почувствовал себя насытившимся, затем выпрямился и вытер рот. Город-призрак или нет, но кто-то должен был оплачивать счета за воду, - подумал он и огляделся, гадая, что, черт возьми, здесь происходит. Его внимание привлекло какое-то движение слева, и он обернулся. За тем же абонементным столом, который несколько минут назад казался пустым и заброшенным, на задних лапах стояла большая овца, ее передние копыта покоились на столешнице.

Животное уставилось на него и трижды громко постучало правым копытом по дереву.

По спине Луиса пробежал холодок. Это было не только невозможно, но и неправильно. Овцы не могли стоять. Не сводя глаз с животного, он медленно двинулся к двери, через которую вошел. Овца наблюдала за ним, оставаясь в вертикальном положении, поворачивая лохматую голову, следя за его продвижением. Он уже почти миновал регистрационную стойку, когда животное издало низкое блеяние. Оно показалось каким-то угрожающим и сопровождалось еще тремя постукиваниями по дереву.

Улыбалась ли овца? Может быть, а может и нет, но с его ракурса уголки ее черногубого рта казались приподнятыми в злобной ухмылке.

Он был почти у двери и стал ускорять шаг, чтобы побыстрее выбраться из библиотеки, когда овца закричала на него. Луис подскочил от внезапного резкого вопля и остановился как вкопанный, медленно взглянув на абонементный стол. Пронзительный крик перешел в серию блеяний, которые, казалось, различались по ритму, продолжительности и акценту.

Почти как средство общения.

Ему нужно было убираться к черту из Хейфилда. Даже если ему потребуется день, чтобы вернуться на шоссе, и еще один день, чтобы добраться до настоящего города, он не собирался тратить ни секунды в этом причудливом городе.

Луис быстро вышел из библиотеки...

...и столкнулся с гигантским стадом овец, скопившимся перед зданием. На улице перед ним стояло от пятидесяти до ста животных, и еще больше подходило с обеих сторон. Все они, без сомнения, отреагировали на крики из библиотеки.

Каждое животное уставилось на него.

Луис не знал, что делать. Попытаться прорваться через них? Попробовать обойти? Зайти за здание и посмотреть, сможет ли он сбежать через задний двор?

- Кыш! - крикнул он, размахивая руками. - Убирайтесь отсюда! Кыш!

Овцы, уставившись на него, даже не сдвинулись с места. Он продолжал кричать и махать руками, но такая тактика оказалась совершенно неэффективной, и он быстро отказался от нее.

Как же ему выбраться отсюда?

Словно в ответ на его мысль, прямо перед ним в середине толпы открылся проход, овцы расступились, освободив ему путь, по которому он мог пройти. Луис даже не задумался, чтобы это значило. Он сразу же рванул вперед, надеясь прорваться через проход на другую сторону, и бегом покинуть Хейфилд. (Может ли человек обогнать овец? Они ведь медлительные животные, не так ли?) Но меньше чем через ярд он увидел, как пространство перед ним начало сужаться, услышал блеяние овец - их разговор друг с другом, - почувствовал мягкость шерсти, касавшейся тыльной стороны его рук.

А потом он оказался в ловушке.

Луис попытался протиснуться между животными, но они теснее прижались друг к другу, не давая ему пройти. Одна овца укусила его за пальцы - пошла кровь. Он вскрикнул, уронил сумку с ноутбуком и высоко поднял руки в воздух.

На мгновение все оставалось неподвижным, а затем стадо пришло в движение, подталкивая его вместе с собой. Его толкали влево, толкали вправо. Все, что он мог делать, это просто оставаться на ногах. Луис понятия не имел, куда они направлялись и направлялись ли они вообще куда-нибудь. Впрочем, он четко осознавал тот факт, что, скорее всего, лишь один громкий звук отделял его от растаптывания.

По мере того, как они продвигались вверх по улице, открытое пространство вокруг него увеличивалось, овцы давали ему больше места для ходьбы, хотя его маршрут по-прежнему определялся движением стада. В конце концов стало ясно, что животные гнали его к открытому полю за маленькой городской начальной школой. Его провели через парковку, вокруг прямоугольного одноэтажного здания, через небольшую детскую площадку с асфальтовым покрытием. Впереди было поле, которое, как он сначала подумал, местные жители использовали в качестве импровизированной свалки, - выглядело очень похоже на разбросанный по траве мусор.

Но подойдя ближе он увидел, что это был не мусор.

Это были части тел.

Инстинкт взял верх. Овцы выводили его в поле, собираясь убить, как это произошло с жителями Хейфилда. Он не знал, как, почему и когда это случилось, и в данный момент ему было все равно. Все, что он хотел сделать, это убраться отсюда к чертовой матери, и когда его вели мимо рукохода на детской площадке, он подпрыгнул, схватился за одну из перекладин и вскарабкался наверх. Он даже отдаленно не был похож на спортсмена и, уж точно, не двигался так быстро с тех пор, как учился в начальной школе, но это была его жизнь, и инстинкт самосохранения придал ему силу и координацию, о которых он и не подозревал.

Овцы не могли карабкаться, даже несмотря на то, что научились стоять на задних лапах, поэтому он был уверен - здесь, наверху, они не доберутся до него. Но их было очень много. Они смогут ожидать его сколь угодно долго. Однако его внезапное исчезновение из их рядов, казалось, сбило овец с толку, и без лидера, который мог бы сказать им, как реагировать, они растерянно топтались на месте.

Вот почему бездумных последователей называли "овцами".

Воспользовавшись временной дезорганизованностью, он прыгнул с рукохода через головы животных и ухватился за длинную перекладину на верхушке качелей. Овцы были слишком плотно прижаты друг к другу, чтобы иметь возможность быстро маневрировать, - только медленное волнообразное движение толпы давало хоть какой-то намек на попытку отреагировать на его бегство. Животные, находившиеся непосредственно вокруг него, начали блеять, но общая громкость их криков блокировала всякую надежду услышать ответ от любого лидера, и прежде чем это могло измениться, он полез по верхней перекладине качелей, перебирая руками, пока не достиг противоположного конца. Встав в центр соединения перекладины с треугольной опорной рамой, Луис увидел что находится очень близко к краю стада. Овцы здесь были не так плотно прижаты друг к другу, и он рискнул и спрыгнул на землю. Приземлившись на ноги, Луис побежал, петляя между животными, пока не выбрался из толпы.

Справа от него был забор, позади - здание школы, а слева на детской площадке толпились овцы. Единственный выход - поле прямо перед ним, поэтому он рванул вперед, надеясь, что его теория о том, что овцы медлительны, окажется верной. Он не оглядывался назад - ему всегда казалось глупым, когда персонажи фильмов тратили на это время и силы, - а несся вперед, двигая ногами так быстро, как только мог. На траве лежали гниющие останки мужчин, женщин и детей. Он пробежал мимо наполовину съеденной ноги, наступил на отрубленную руку, чуть не споткнулся о голову маленькой девочки.

В дальнем конце поля было продолжение того же забора, который перекрывал путь для побега с боку от школы, только здесь он был ему на руку. В центре проволочной сетки располагалась единственная открытая калитка, которая вела, по всей видимости, в школьный парк. Он мог на скорости пробежать прямо через этот узкий проем, а вот овцам придется проходить по очереди, одна за одной. Луис очень надеялся, что это даст ему достаточно времени для побега.

Блеяние прекратилось, но воздух наполнился зловещим мычанием, шумом настолько ощутимым и всепроникающим, что казалось, он доносится со всех сторон. Возможно ли такое? Могло ли какое-либо животное скоординировать действия толпы, заставить часть овец перегруппироваться, окружить школьную территорию и попытаться остановить его?

Несмотря на свое прежнее нежелание оборачиваться, Луис рискнул оглянуться назад.

Стала ли толпа меньше?

Может, они планировали обойти его с флангов.

Мышцы его ног начали болеть, но необходимость максимально оторваться от них придала ему новый прилив энергии, и он еще быстрее помчался через поле, через калитку, прямо в парк. Там огляделся, увидел деревья, траву, пустырь. В каком направлении он шел? Он не был уверен. Когда его вели через Хейфилд в центре этой многочисленной толпы, ему было трудно ориентироваться и теперь он понятия не имел, в какую сторону ему нужно бежать, чтобы выбраться из города.

Он выбрал деревья. По крайней мере будет хоть какое-то прикрытие.

Краем левого глаза он заметил движение - белое движущееся пятно, а когда взглянул направо, то увидел еще больше движения: овцы по одной входили в парк.

Он был прав.

Они попытаются остановить его.

Луис не был уверен, насколько хорошее зрение у животных, но слава богу, они все еще были довольно далеко. Низко пригнувшись, он двинулся вперед, держась поближе к кустам и деревьям, пока не достиг конца парка и узкой улочки. Здесь не было овец, но это только вопрос времени. Луис выбрал направление, которое по его ощущениям вело прочь от школы. Держась края дороги, достаточно близко к обочине, чтобы при необходимости запрыгнуть в кусты и густую листву, он поспешил мимо пустой баптистской церкви и двух домов, расположенных, казалось, нетипично близко друг к другу для таких больших участков.

Неужели жильцы этих домов лежали там, на школьном поле?

Он не хотел об этом думать.

Неверно оценив направление своего бегства, он быстро оказался в центре города. Улочка закончилась между сгоревшим зданием и заброшенным хранилищем кормов и зерна. Высунув голову из-за угла хранилища, он мог видеть всю длину главной улицы и ее пересечения с несколькими боковыми дорогами.

Повсюду были овцы.

Где же этот чертов торнадо, когда он в нем так нуждался?

Животные двигались не одной большой толпой и даже не маленькими группами, а, похоже, каждое из них искало его по отдельности. Луис понимал, если его кто-нибудь заметит, будет достаточно одного блеяния, и все остальные сбегутся к нему, но тем не менее у него все еще сохранялись хорошие шансы на успех. Тени удлинялись, свет в небе становился желтовато-оранжевым. День уже явно подходил к концу. Луиса осенило - если он подождет до темноты, то сможет незаметно выскользнуть из города.

Слева от себя, в развалинах сгоревшего здания, в чудом сохранившемся участке стены он заметил почерневшую нишу, рядом с которой находилась узкая обугленная дверь: похоже, раньше здесь когда-то был стенной шкаф. Не думая, снова действуя чисто инстинктивно, споткнувшись об обломки, Луис схватился за края закопченной двери и поставил ее перед собой, сам спрятавшись в нише. Он тихонько присел и через несколько мгновений услышал, как неподалеку заблеяла одна из овец. Другая ответила откуда-то поблизости.

У овец хорошее обоняние? В этом Луис не был уверен, но думал, что вряд ли, - надеялся на это. Хотя, даже если и хорошее, сильный оставшийся шлейф гари однозначно должен был скрыть его собственный запах.

Он выжидал.

К счастью, ни одно животное не почувствовало его присутствия. Они побрели прочь, продолжая свои поиски. В течение следующих нескольких часов, пока небо медленно темнело, мимо время от времени проходили другие овцы, но ни одна из них не остановилась и не подала никаких признаков того, что подозревает, где он.

В конце концов, как ему показалось, они сдались. Хотя он не мог быть на сто процентов в этом уверен, тот факт, что он ничего не видел и не слышал в течение довольно долгого времени, придал ему смелости выйти из укрытия.

Хейфилд казался пустынным. На небе не было ни облачка, висела полная луна, так что он четко видел здания и улицы, но не замечал никого живого, кроме себя. Но он чувствовал - они были где-то здесь, поэтому боялся идти через город, чтобы вернуться к своей машине. Он был гораздо ближе к противоположной стороне общины и подумал, что если главная дорога продолжается дальше, за чертой города, он сможет пройти по ней и посмотреть, ведет ли она в другой населенный пункт.

Конечно, он еще дальше удалится от шоссе.

Возможно, он сможет пересечь округ, дойти до земель, параллельных шоссе, и в конце концов вернуться обратно.

Ему придется действовать по обстоятельствам. Двигаясь скрытно, Луис крался в тенях, уходя все дальше от центра города. Здания, и без того редкие и расположенные далеко друг от друга, сменились открытыми пространствами. Овец по-прежнему не было видно. Он на мгновение остановился, пытаясь сориентироваться. Луис надеялся увидеть вдалеке свет фар, и по ним определить, где находится шоссе.

Он не увидел лучей фар, но справа от него в темноте что-то светилось. Скопление неподвижных огней.

Другой город.

Слава Богу! Луису хотелось плакать. Никогда еще в своей жизни он не был так благодарен за что-то такое простое, такое обыденное, и от перспективы снова увидеть других людей он чувствовал себя перевозбужденным. Не обращая внимания на возможную опасность, он побежал по середине дороги в сторону далекого города.

Никто не преследовало его, никто не пытался остановить, и, кроме белки, бешено носившейся с одной стороны асфальта на другую, а затем обратно, он не видел никаких животных.

Как только он выберется отсюда, помчится обратно в Нью-Йорк и больше никогда не покинет город. К черту Ли! Даже если менеджер уволит его и Луису придется устроиться уборщиком, он будет только рад. Он пережил немыслимый ад Хейфилда, и все, что будет после этого, - райские кущи.

Вот только...

Если бы он мог каким-то образом направить Ли сюда, убедить его, что Хейфилд - это неосвоенный потенциальный рынок, отчаянно нуждающийся в его особых знаниях и особом контакте с клиентами...

Луис улыбнулся про себя.

Луис потерял счет времени, но явно прошло больше часа, прежде чем он добрался до другого города. Впрочем, он не возражал. Один на дороге, никем не преследуемый, с конкретной целью прямо перед собой, всегда видимой и становящейся с каждой минутой все ближе и ближе - время пролетело незаметно. Удивительно, но первое здание, встретившиеся ему на пути, был офис шерифа. Довольный, что он сможет рассказать кому-то из законников о своих невзгодах, уже представляя себе, как вооруженный отряд вернется туда утром и разнесет этих тварей к чертям собачьим, перестреляв всех до единого, он взбежал по ступенькам, толкнул стеклянные двойные двери и вошел внутрь.

Офис шерифа был пуст.

Он встал перед столом, оглядываясь вокруг, убеждаясь, что ему это не почудилось.

- Эй? - осторожно позвал он.

Никакого ответа.

Чувствуя холод, он пошел по коридору налево, ища кого-нибудь, кого угодно, но здание было пустынно.

Луис поспешил наружу.

Теперь он видел, город был пуст. Свет горел, но в домах никого не было.

Он издал безумный смешок, прозвучавший в гробовой тишине уж слишком громко.

- Эй! - закричал он во всю глотку.

Ответа не последовало. Единственное движение, которое он увидел - одинокая курица, идущая по середине улицы.

Его сердце на секунду замерло.

Нет.

Курица увидела его.

Остановилась.

Медленно оглядела его.

И целеустремленно направилась к нему, бешено закудахтав. Сразу же со всех сторон на дорогу начали выбегать петухи и куры.

Перевод: Игорь Шестак

Сейчас

Сай Вайнтрауб закряхтел, вылезая из своего нового глянцево-черного "Роллс-Ройса, Фантом Купе", припаркованного перед огромным особняком, и закрыл дверцу машины. Он подошел к парадному входу, бормоча:

- Я чертовски стар, чтобы вставать в такой час.

Джарретт Баффометти в настоящее время являлся его самым значительным клиентом, а также самой значительной поп-звездой в мире. Однако список клиентов Сая менялся по приоритетам настолько же часто, насколько часто менялись тенденции в популярной музыке.

Год для Джарретта выдался неважным: плохое поведение на публике, вождение в нетрезвом виде, пара арестов за пьянство, хулиганство и вандализм и, конечно же, как всегда, уйма наркотиков, алкоголя и девочек. Некоторые из девочек были откровенно малолетними, и Сай не раз читал Джарретту лекции на эту тему. Но тот чувствовал себя бунтарем, плохим мальчиком, в 23-летнем возрасте отрываясь за всю свою и без того долгую карьеру. Ничего нового, Сай видел, как подобное происходило много раз с молодыми звездами, разрывающимися за пределы своих возможностей между музыкой, телевидением и фильмами. Но он также знал, что тут присутствует нечто большее, что его серьезно тревожило.

Когда он подошел, одна из двойных дверей открылась, и Симона, экономка Джарретта, взволнованно пригласила его войти, быстро говоря на смеси английского и испанского. Он кивнул и сделал успокаивающие жесты, пока та кудахтала на своем безумном двуязычном диалекте.

- Где он?

- В главной спальне.

- Отлично, у меня есть ключ от нее, - Сай начал подниматься по широкой лестнице, бормоча: - Есть две вещи, которые у меня больше не получаются, это засыпать и просыпаться, и сейчас я все еще не проснулся.

Симона следовала за ним по ступеням, продолжая тараторить.

Сай повернулся к ней и произнес:

- Подожди здесь, пожалуйста, чтобы я смог поговорить с ним наедине.

Она остановилась и нахмурилась, когда он продолжил подъем.

- Он не разговаривает.

- Со мной он поговорит.

Всхлипнув пару раз, она вымолвила:

- У него такие демоны.

- Да, да, как и у всех.

В конце длинного коридора Сай постучал в главную спальню и нажал ручку двери, которая оказалась заперта.

- Давай же, Джарретт, золотце, открывай. Это Сай.

Он прислонил здоровое ухо к двери и прислушался. Джарретт говорил низким певучим голосом.

Сай снова постучал, на этот раз сильнее.

- Давай, парень. Уже почти четыре утра. Это раньше я мог не спать и веселиться днями напролет, но теперь все не так. Через три месяца мне будет шестьдесят девять. В этом числе нет ничего сексуального, если оно означает твой гребаный возраст. Мне нужно поспать, не так ли? Давай, открой, расскажи Саю, в чем дело.

Он не услышал никакого движения за дверью, только продолжающееся певучее бормотание. Вытащив ключи из кармана, он открыл дверь и вошел в комнату. Нос Сая на мгновение сморщился от запаха немытого тела и затхлой рвоты. Он вздохнул, осматриваясь.

Огромная спальня выглядела так, будто ее перевернули вверх дном, за исключением одного угла, где у стены стоял комод. Одетый только в грязные трусы-боксеры, с непокрытой бритой головой, Джаррет находился перед комодом на коленях, его худое костлявое тело блестело от пота и тряслось. Комод заполняли церковные свечи, все зажженные, несмотря на включенный свет, а также религиозные иконы - различные святые, вертеп, две Богородицы, несколько распятий разного размера и деталей, один длиннобородый Моисей, держащий в руках каменные скрижали, и один золотой Будда. Сверху, прислоненный к зеркалу, стоял портрет Иисуса, выполненный лишь немного лучше, чем из набора для рисования по номерам. Типичное протестантское изображение Христа: распущенные золотые волосы, аккуратно подстриженная борода, голубые глаза, белая кожа.

Сай знал, что Джарретт никогда не интересовался какой-либо религией и не имел христианского мировоззрения. Он сомневался, что Джарретт вообще что-то знал об Иисусе Христе. И все же сейчас он преклонял колени перед христианскими, иудейскими и буддистским символами, бормоча бессмысленную молитву бледному, по-мальчишески прекрасному лику Иисуса.

Он действительно сломлен, - подумал Сай, почувствовав укол печали в груди. – В плохом смысле.

Иногда психологические проблемы легко исправить, но сейчас это выглядело большим, чем проблема - полноценным нервным срывом. Реабилитационный центр мог бы помочь, но не исключено, что Джарретт станет его постоянным клиентом. Сай никогда не встречал подобных, но слышал множество историй, возможно, не более чем слухов. Он считал неудивительным, что люди, долго переносившие такую травму, могут сломаться. Это казалось Саю логичным. И все же подобное случалось крайне редко. У подавляющего большинства в худшем случае происходили незначительные сбои, и они оставались полностью работоспособными в течение удивительно длительного количества времени. И есть такие немногие, как Джарретт, проклятые непоколебимой совестью, которая мучает их чувством вины до самого самоуничтожения или безумия, иногда и до того, и другого. Некоторые из них после кончины стали иконами популярной музыки, а о некоторых просто забыли.

Сай наблюдал, как Джарретт стоит на коленях в своих грязных трусах, и напоминал себе, что всего пять лет назад он совершил прорыв и начал собирать аншлаги на стадионах по всему миру. Пять золотых лет хитовых песен и фильмов, рекламных роликов на телевидении, обложек журналов и большего освещения в СМИ, чем президент и Ким Кардашьян вместе взятые. За такой короткий промежуток времени.

Пять лет назад

Войдя в кабинет своего менеджера, сияющий хромом, ониксом и разнообразными блестящими полированными поверхностями, Джарретт не ожидал встретить там свою мать Сибил и ее вездесущего шофера и разнорабочего Денниса, поэтому его тело напряглось, как только он увидел их сидящими на черном кожаном диване у стены напротив стола Сая. Ждущими его.

Он повернулся к своему менеджеру, Саю Вайнтраубу, толстому, некрасивому, маленькому мужчине средних лет с дыханием, похожим на запах гниющих фруктов. Тот сидел за гигантским столом, похожий на некий неудавшийся портрет Йоды, но, следовало признать, что все же у него накопилось больше опыта с представителями обоих полов, чем у горячего, бисексуального восемнадцатилетнего спасателя на пляже. Конечно, он платил за все это, но именно так это работало в шоу под названием бизнес. Он мог за это заплатить, следовательно, он имел успех, следовательно, он этого заслуживал.

- Что они здесь делают? - спросил Джарретт.

Сай улыбнулся своей широкой резиновой улыбкой, затем встал, проковылял вокруг огромного стола к Джарретту и обнял его.

- Вы только посмотрите на моего мальчика, моего маленького мальчика, ты выглядишь потрясающе, потрясающе. Уже становится все труднее называть тебя моим мальчиком, а? В тебе больше нет ничего маленького, все большое, большое. И становится еще больше, – Сай обладал хриплым горловым голосом, из-за которого казалось, будто он всегда изображал Харви Фирстайна, и имел склонность говорить быстро. - Тебе восемнадцать, все законно, и у тебя...

- Когда это ты беспокоился о законе, Сай? Что они здесь делают?

Сай схватил Джарретта за плечи, заставляя его слегка выгнуться вверх.

- Я находился с тобой с самого начала, верно? Я имею в виду, ты для меня как сын, мы так долго работали вместе. Первые рекламные ролики, помнишь, еще до того, как твой возраст стал измеряться двузначной цифрой? Помнишь, вся эта реклама хлопьев и арахисового масла? Всю дорогу с самого начала. Я когда-нибудь что-то делал не так?

Джарретт начал испытывать тошнотворное чувство, которое он всегда ощущал, когда узнавал по-настоящему плохие новости. Он еще не получил никаких плохих новостей, но у него возникло непреодолимое чувство, что они не заставят себя долго ждать.

Он быстро проанализировал ситуацию. Новая песня стала грандиозным хитом, велись переговоры о его роли в фильме, призванном запустить научно-фантастическую франшизу, а недавнее короткое, но яркое участие в шоу полицейских было встречено благосклонными отзывами, большую часть которых специально заказал его агент по рекламе, однако все это означало, что у него имелся шанс на настоящую актерскую карьеру и возможность перестать петь дурацкие гребаные песни. Он не участвовал в попойках, держал под контролем употребление наркотиков и выпивки, поэтому с законом проблем не ожидалось – так что же это могло быть?

- Ну, у тебя что, удар? - поинтересовался Сай. - Я спрашиваю, делал ли я когда-нибудь что-то не так?

- Нет. Никогда. Пока.

- Я не буду обращать внимание на это "пока", умник. Присядь со мной и своей мамой, и мы поговорим.

- О чем? Что они здесь делают?

Сай повернулся к шоферу.

- Деннис, сделай одолжение, выйди в коридор. В комнате для отдыха есть рогалики и выпечка, можешь есть все, что хочешь.

Когда Деннис вышел из офиса, Сай прижал руку к спине Джарретта и подвел его к группе стульев, небрежно расставленных вокруг круглой столешницы из толстого стекла на черной подставке. Сибил присоединилась к ним. Сай достал Джарретту пива из маленького холодильника за столом и налил Сибил бокал красного вина.

- Ты ведь собираешься сегодня на вечеринку? - спросил Сай, плюхнувшись на один из стульев.

- Сегодня вечером? Ага, в каком-то особняке, да? Ты так и не сообщил мне, зачем. Надеюсь, мне не придется там выступать, потому что я, блин, совсем не в форме сегодня.

- Нет, тебе не надо выступать, совершенно не надо, - сказал Сай твердым агентским голосом. Затем он снова переключился на свой скользкий дружелюбный тон. – Тебе надо только посетить ее, только и всего. Там ожидается много людей, которых ты знаешь, это будет грандиозная вечеринка, тебе нужно сходить.

- Сколько мне заплатят?

- Тебе заплатят? Нет, нет, это не концерт, Джарретт, это не публичное выступление, дорогой, это вечеринка, ты пойдешь на вечеринку. Тебя будет сопровождать пара милых барышень. Деннис отвезет вас туда на лимузине и...

- Почему Деннис? - Джарретт буквально выплюнул это имя.

- Я хочу, чтобы он пошел с тобой, - подала голос Сибил.

- И что, блядь, ты скажешь по этому поводу? - Джарретт снова повернулся к Саю. - Ты до сих пор не объяснил мне, какого хера она здесь делает.

- Послушай меня, Джарретт, забудь обо всех личных проблемах, которые у нас существовали, - заявила Сибил. - Это бизнес. Это влияет на всех нас. На тебя, меня и твоего отца. Где бы он ни находился.

- Наверное, в Таиланде, трахает двенадцатилетних, - произнес Джарретт, не обращаясь ни к кому конкретно.

Сибил на мгновение закрыла глаза и тяжело вздохнула. Джарретт решил, что это потому, что она понимала, что сказанное им являлось правдой.

- Это так и есть, - сказала она. - Это затрагивает всех нас.

- Даже меня, парниша, - сказал Сай. - Вот почему я напоминаю тебе, что ты обязан всем не себе одному, понимаешь? У тебя есть хит, все на планете хотят тебя трахнуть. Но тебе помогли.

Всегда будь благодарен! – так всегда твердила ему Сибил, когда он был маленьким, хлестая его по лицу при каждом слове.

- Да, я знаю, Сай. Без тебя я не был бы тем, кем стал. Но какое это имеет отношение к гребаной вечеринке? Кто вообще эти люди?

Сай пожал плечами.

- Ну, старая семья, тебе их имена ничего не скажут.

- Старая семья? Что, блядь, это значит?

Сибил произнесла:

- Это означает, что они давно знакомы, Джарретт, и у них есть старые-старые деньги, и они очень активны, ну... во всем. Бизнес, политика, шоу-бизнес – для них это все одно.

- Старые-старые деньги, - тихо вымолвил Сай, - и старые-старые способы.

- И что, черт возьми, мне там надо делать? Это вечеринка или прослушивание?

Сай напряженно наклонился вперед при упоминании слова "прослушивание".

- Да, вроде того, да, типа прослушивания. Но тебе не надо будет выступать. Ты просто должен быть самим собой и хорошо проводить время, а когда встретишься с ними, отнесись к ним с уважением. Будь вежлив.

- Но кто они, блядь, такие?

- Они - твой единственный способ продвинуться дальше, чем ты находишься сейчас, – сказала Сибил. – Единственный способ сделать стабильную карьеру.

- Послушай свою мать, Джарретт. Она говорит правду. Ты должен понравиться этим людям. Тебе это нужно. Нам всем нужно, чтобы ты им понравился.

- А что, если я им не понравлюсь?

Рот Сая расплылся в холодной улыбке, а глаза сузились.

- Помнишь все эти фотографии, где ты снялся с различными знаменитостями? Певцами, звездами кино, комиками, политиками?

- Да, и что с ними?

Сай кивнул, по-прежнему улыбаясь.

- Они будут отлично смотреться на стене принадлежащей тебе автомойки, - затем он прошептал: - Если повезет.

- Это касается всех нас, Джарретт, - сказала Сибил. - Эти люди очень важны и могущественны. Ты уже прошел тест, выпустил хит. Но прежде чем ты сможешь совершить реальный прорыв и оставить свой след в истории вместе со всеми другими по-настоящему большими звездами, эти люди должны убедиться, что ты... готов.

- К чему?

- Быть преданным, Джарретт. Они хотят быть уверенными, что ты останешься верным. Это не совсем прослушивание, это не совсем тест. Это больше похоже на... посвящение. Это то, для чего тебя готовили, Джарретт. Подготавливали.

- Подготавливали? - Джарретт поднялся на ноги. - О какой еще подготовке вы говорите?

- Ты не помнишь о ней сейчас, дорогой, просто не можешь помнить, - произнесла Сибил, вставая и медленно приближаясь к нему. - Но поверь мне, она была. Тебя готовили к этому. Мы так много вложили в тебя. Мы многим пожертвовали, хотя, возможно, ты считаешь иначе. И я прошу тебя только об одном, Джарретт, пожалуйста, – oтвешивая ему пощечину при каждом слове, она закричала: - Не облажайся!

Джарретт не мог вспомнить имя девушки, которая так восхитительно работала своим ртом над его членом, да он и не был уверен, что она назвала его. Мир был наполнен вибрирующими цветами, которые проходили сквозь него, как рыбы, грациозно скользящие по воде, и почему-то имена не имели никакого значения. Если бы он получал по десять центов за имя каждой девушки, которая сосала его член за последние пять лет, то разбогател бы на этом. Но он уже и так был богат, поэтому имена значения не имели. Он не мог вспомнить, услышал ли он имя другой особы, той, у которой лицо было уткнуто ему под бедра, чтобы она могла лизать и сосать его яйца. Ощущения, которые вызывали в нем девушки, являлись цветными, и вибрирующие краски окутывали его, поглощали его.

Что, блядь, это за таблетки, которые мне дал Деннис? - задавался вопросом Джарретт.

Для Денниса давать ему наркотики было делом необычным, но не то, чтобы совсем невероятным. В этот раз он обеспечил все - транспорт, таблетки, безымянных девушек. Они обе были молоды и красивы, возраста Джарретта или моложе, блондинка со зрелыми формами, которые прижимались к тонкому материалу ее сетчатого платья, и миниатюрная, упругая рыженькая с небольшими сиськами, но определенно знающая, как использовать свой ротик. Сай и Сибил сообщили Джарретту, что его обычная свита не приглашена на вечеринку, и он будет присутствовать там только со своими новыми компаньонками. Деннис познакомил его с девушками в ночном клубе "Грейстоун Манор", где они просидели пару часов, прежде чем шофер скомандовал, что пора идти.

Джарретт все еще понятия не имел, куда они направляются, и даже в данный момент не знал, где находятся. Где-то в холмах, - догадывался он, поскольку лимузин - тихий роскошный кокон, слепо уносящий их в ночь - постоянно взбирался все выше и выше.

- Здесь чертовски тихо! - громко заявил Джарретт. - Он оттолкнул девушек, наклонился вперед и включил музыку, затем снял штаны, плюхнулся на сиденье, раздвинув ноги, и сказал: - Кто хочет прокатиться?

Мгновение спустя рыжая взгромоздилась на него в позе обратной всадницы, наклонившись вперед, в то время как блондинка то целовала его, то поглаживала его лицо своей пышной грудью. Джарретт на какое-то время заблудился во всем этом, наслаждаясь создаваемыми ими красками и бормоча непристойную, детскую чушь, а затем взрываясь синими и зелеными тонами. Потом все трое превратились в плотный туман из кожи, губ, языков и пальцев.

Когда машина начала замедлять ход, Джарретт снова оттолкнул их и натянул штаны. Он быстро вдохнул пару освежающих дорожек кокаина и запил таблетку виагры несколькими глотками водки, потому что ему никогда не хватало эрекции. К тому времени, как Деннис открыл дверцу, все они находились в презентабельной форме и вышли из лимузина, выглядя стильно, сексуально и выдержано.

Прищурившись от резкого сияния высоких фонарей, которые освещали огромную круглую парковку, на которой они остановились, Джарретт огляделся вокруг. Он побывал во всех крупнейших особняках Лос-Анджелеса, но сейчас не мог узнать места.

Повсюду виднелись припаркованные автомобили, а изнутри можно было услышать рокочущий ритм танцевальной музыки. Машины проезжали через огромные ворота, которые представляли собой крылья, похожие на крылья летучей мыши, крепящиеся к телу замысловатого и блестящего серебряного дракона с головой на конце толстой змеиной шеи, угрожающе повернутой к Джарретту.

Сам дом выглядел как черный замок, плоский и темный, который, казалось, впитывал свет и поглощал его. Бесчисленные изящные шпили поднимались в небо, как тонкие острые сталагмиты из пола пещеры, освещенные бледным пурпурным сиянием.

- Где мы? - спросил Джарретт. - Чей это дом?

- Это дом Робби! - прочирикала рыжая.

- Что за хер этот Робби?

- Я думал, Сай объяснил тебе это, - сказал Деннис.

- Он объяснял столько, сколько посчитал нужным. Так кто такой Робби?

- Забудь про Робби, ты встретишься с ним позже. Надеюсь, ты хорошо выслушал Сая и свою мать, потому что тебе сейчас понадобится все это дерьмо. Вот, время пришло. Давай.

Стояла теплая летняя ночь, но Джарретту внезапно стало холодно от страха. Глядя на это совершенно черное здание, возвышающееся над ним, черную дыру в форме обширного поместья, он вспомнил то, о чем говорил ему Сай. На самом деле он не знал, чей это дом, и понятия не имел, где находится. И он должен был войти туда один и...

- Просто не забудь делать то, о чем тебе говорили, - сказал Деннис. - И получи удовольствие.

Чуть раньше, когда собравшиеся в офисе Сая начали расходиться, Сай задержал Джарретта, когда Сибил вышла из комнаты.

- Встретимся в баре внизу через двадцать минут, - сказал Сай.

И вот Джарретт ждал его за маленьким столиком в дальнем углу, скрываясь в передней части бара от людей, которые могли штурмовать его с просьбами автографов, потягивая мартини с водкой. Он был еще слишком молод, чтобы пить, но это заведение принадлежало Саю.

Сай появился через пять минут, заказал "Белого русского" и скомандовал:

- Отдай мне свой телефон.

- Что?

- Просто отдай мне свой телефон.

Джарретт сделал, как ему сказали, и Сай сдвинул заднюю часть телефона, вынул маленький аккумулятор, поставил крышку на место и вернул их ему.

- Положи их в разные карманы, - произнес он. – Поставишь его обратно позже.

- Сай, что это за хрень?

- Я хотел поговорить с тобой без твоей матери.

- Нет, я имею в виду телефон.

- Забудь про телефон.

- Что ж, поговорить со мной подальше от матери – это хорошая идея, мне она нравится. Хотелось бы, чтобы ты всегда так делал, понимаешь?

- Знаю, знаю, поэтому я не предупредил тебя, что она будет, так как понимал, что тогда ты не придешь. Но она хотела тебя увидеть, и она права, ей нужно было встретиться с тобой перед этой вечеринкой.

- Что, черт возьми, такого важного в этой вечеринке?

- Я думал, мы уже это объяснили. Сделай мне одолжение и выслушай меня еще внимательнее, чем в моем офисе, хорошо? Хоть раз в жизни представь, что я могу сказать что-то важное, и послушай, лады?

Сай подразумевал бизнес. Исчезли дружелюбные нотки. Это был голос Сая, когда тот находился всего в одном шаге от злости до вспышки гнева.

Джаррет кивнул.

- Я слушаю, Сай.

- По поводу этих людей, которых ты увидишь на вечеринке, людей, которые устраивают ее - ты должен проявлять к ним уважение. Понимаешь? Пока ты на вечеринке, расслабляйся, веселись, будь самим собой. Но когда ты будешь беседовать с ними...

- Как я узнаю, что это они?

Сай холодно ухмыльнулся.

- Ты узнаешь. Они не будут веселиться, как все. Они будут наблюдать. И эти люди - я не знаю, кто будет с тобой разговаривать, может быть, только один человек, может быть, больше, но я могу сказать следующее. То, как они будут глядеть на тебя... создастся такое ощущение, что они видят тебя лучше, чем ты сам, понимаешь? Когда ты разговариваешь с ними, относись к ним с почтением. Забудь на секунду, что ты Джаррет, гребаный Баффометти, хорошо, ты сможешь это сделать? Прояви немного смирения перед этими людьми, потому что они могут сделать из тебя звезду первой величины всего лишь кивнув головой. И также всего лишь одним кивком они могут сделать тебя никому не известным.

- Я понимаю, что они могущественны и могут многое для меня сделать, но я не понимаю, чего они хотят от меня. Ты говорил, что им нужна моя лояльность. Что это за херь? Кому я должен быть лояльным и почему?

- На самом деле тебе даже не стоит сейчас думать об этом и, честно говоря, подобная ситуация может никогда и не возникнуть. Но тебе важно помнить в будущем, что все, чего ты достигнешь, будет благодаря этим людям, и если они когда-нибудь, знаешь ли, попросят тебя об одолжении, тебе не следует им отказывать. Понимаешь меня?

- Черт возьми, какое-то бандитское дерьмо? Я никого не собираюсь убивать, ты меня слышишь, Сай? И мне насрать, что эти люди могут для меня сделать.

- Это не бандитское дерьмо, успокойся, черт возьми. Я имею в виду, что, когда они выскажут карьерные предложения, выслушай их, а затем сделай все, что бы это ни было, одень то, что они скажут, что бы это ни было, или запиши любую песню, которую они захотят, чтобы ты записал. А насчет того, что эти люди могут сделать для тебя, то их возможности практически безграничны.

- Так это люди, которые занимаются музыкальным бизнесом?

- Они занимаются всем бизнесом.

- Ты имеешь в виду, всем шоу-бизнесом?

Сай на мгновение закрыл лицо руками, положив локти на стол. Затем поднял голову и произнес:

- Я должен постоянно напоминать себе, что ты молод, и только поэтому я не сержусь, понимаешь? Не шоу-бизнесом, нет. Всем бизнесом. Понимаешь?

- Секундочку. Ты... Сай, ты говоришь об... иллюминатах? Иллюминаты реальны?

- Боже, - Сай сделал несколько больших глотков своего коктейля. - Сделай нам всем одолжение, парень, и не произноси этого слова на вечеринке, хорошо? Думай, сколько хочешь, но не говори это вслух, ради Христа. Если они услышат, как ты говоришь об иллюминатах, они никогда не будут воспринимать тебя всерьез. Может быть, не попросят остаться на афтерпати. На самом деле, никогда не употребляй данное слово. Его используют только идиоты. Подумай на секунду, что если бы существовала древняя сверхсекретная группа неприлично-богатых и всемогущих людей, известная как иллюминаты, знал бы ты тогда это гребаное слово? Думаешь, об этом будут говорить по радио? Иллюминаты - это не старинный тайный заговор влиятельных персон, которые скрытно контролируют ход мировой истории, это гребаная индустрия, где баснописцы и аферисты зарабатывают деньги на глупых, легковерных, напуганных людях, верящих в конспирологию, настолько секретную, что даже гребаный Джей-Зи читает рэп на эту тему. Забудь это дерьмо, парень. Оно для зрителей на галерке. Мы имеем дело... ну, с совсем другим.

- Что за афтерпати?

- Да, это то, о чем я хотел с тобой поговорить. Афтерпати.

Сай залез в карман пальто, вытащил сигарету с зажигалкой и закурил.

- Я думал, ты бросил, - сказал Джарретт.

- Да, я тоже так думал.

Джарретт понял, что Сай ерзает за столом. Он сделал еще один глоток коктейля, поставил бокал, затем поднял его и допил. Еще немного поерзав, он резко свистнул, и через мгновение подошла официантка, забрала бокал с оставшимся льдом и поставила на его место новый. Сай поднял бокал для очередного глотка, и когда он ставил его, Джарретт заметил, что его рука дрожит.

Сай нервничал. Джарретт никогда раньше не видел Вайнтрауба в таком взволнованном состоянии. Все годы, что он знал его, а это было большей частью жизни юноши, Сай обладал уверенностью быка на ринге, неважно, заключал ли он сделку или заказывал обед. Теперь его трясло.

- Очень важно, чтобы они пригласили тебя на афтерпати, - сказал Сай. - Как только это произойдет, полдела будет сделано. Нo еще не все, понимаешь? Есть кое-что... еще. И то, как ты с этим справишься, определит твое будущее, - oн затянулся сигаретой, стряхнул пепел на пол, повернулся на стуле и огляделся, сделал еще одну затяжку, затем наклонился вперед и понизил свой грубый голос до шепота. - Дело в том, что я не должен тебе ничего об этом рассказывать, иначе у меня могут возникнуть проблемы.

- Какого рода проблемы?

Сай издал холодный смешок.

- Просто проблемы. Послушай, когда ты будешь на афтерпати, не делай ничего противозаконного.

- Ты говоришь о наркотиках?

- Нет. Не делай ничего... сексуально противозаконного. Понимаешь? Если только в этом не возникнет необходимости, если у тебя не будет выбора. Ты поймешь, о чем я, если это произойдет. Дом нашпигован камерами и микрофонами. Куда бы ты ни пошел, что бы ты ни делал, за тобой будут наблюдать и записывать. Они будут хранить эти записи на случай, если позже возникнет необходимость в них. Понимаешь?

Он явно имел в виду шантаж, но не хотел произносить слово вслух. Джаррет кивнул.

- Все, что ты совершишь сегодня вечером, будет храниться до тех пор, пока им не понадобится, чтобы ты сделал что-то, чего не хочешь делать, или пока ты не решишь, что больше не желаешь иметь с ними ничего общего, понимаешь, о чем я говорю? Сегодня вечером, в конце концов, тебе придется сделать то, чего ты не хочешь делать, кое-что плохое, у тебя просто не будет выбора, но до этого момента нет смысла давать им лишние козыри, понимаешь, что я имею в виду?

- Что я должен буду сделать?

Сай мотнул головой из стороны в сторону, закрыв глаза, и поднял руки ладонями наружу, держа сигарету между двумя пальцами правой руки.

- Нет, нет, я не могу тебе сказать, нет. Но я хочу, чтобы ты знал, что, несмотря на то, что это ужасно, ты не один такой.

- Ты имеешь в виду, что все должны пройти через это?

- Нет, конечно, нет. Не все.

- Ты проходил?

Сай затянулся сигаретой и молча медленно кивнул, выпуская дым.

- Имей в виду, это не связано конкретно с тобой. Ничего личного. Просто бизнес. Бизнес и политика.

- Политика?

- Когда-нибудь в будущем они могут попросить тебя выразить поддержку политическому кандидату, или, возможно, поддержать конкретное политическое движение, или политическую идею.

- Они занимаются подобными вещами? С музыкантами? Почему? Мы не связаны с политикой.

Сай усмехнулся.

- В самом деле? Ты думаешь, что нет? Вспомни о нынешних артистах, о политических программах, которые они поддерживают, о кандидатах, которых они поддерживают, о позициях, которые они формируют. Посмотри на любую эпоху, начиная с шестидесятых годов прошлого века, всегда все было одинаково. Все поп-музыканты поддерживали одни и те же идеи, движения, кандидатов. С точки зрения статистики это не кажется возможным, не так ли? Но это правда, чистая правда. Ты полагаешь, это потому, что все они думают одинаково? Конечно, нет. Они говорят и делают то, что им приказывают. Это и есть цена всей этой славы, денег, баб и мужиков, Джарретт. Это высшая лига. Если хочешь быть в ней, то делай, как тебе говорят.

Джаррет нахмурился, обрабатывая информацию, и некоторое время смотрел на свой коктейль, прежде чем сделать еще один глоток.

- Но чего они хотят? Какая у них цель?

- Кто их на хрен знает. Они живут в отличном от нас мире. Это малоизвестные люди, их редко, если вообще когда-либо, фотографируют, широкая публика о них совершенно не подозревает. У них своя культура, своя религия.

- Своя религия? Тогда это - иллюминаты.

- Прекрати. Нет, это какая-то странная, древняя религия. Настоящая религия, а не иллюминатское дерьмо. Но, видишь ли, никто на самом деле не знает, кто они такие, поэтому им выдумывают всякие дурацкие названия и мотивы. Это целая гребаная индустрия! Христиане говорят, что они сатанисты. Антисемиты утверждают, что они евреи. Они коммуняки, или мусульмане, или потомки Атлантиды, инопланетяне, рептилоиды, иллюминаты. Потому что никто не знает, кто они на самом деле. Люди даже не уверены в их существовании. Это просто что-то, на что можно свалить свои страхи и неуверенность.

- Эта их странная религия, - сказал Джарретт. – Из-за нее мне пришлось взять такую дурацкую фамилию? Баффометти? Они хотят, чтобы я казался итальянцем? Чем плоха моя настоящая фамилия - Бэнкс? Это как-то связано с их странной религией? Или это просто шоу-бизнес?

- Ты же знаешь, что о тебе говорят ненормальные, сторонники теорий заговора, не так ли?

- Сторонники теорий заговора что-то говорят обо мне?

- Да, люди, которые сидят и дрочат на все это. Они думают, что твоя фамилия - это код для Бафомета, некоего крылатого, андрогинного существа с козлиной головой, которое - о, черт, я сам не знаю, о чем говорю. Но религия тех людей никому не известна. Насколько я могу судить, это то, что существовало тысячи лет назад и ушло в подполье, когда на смену пришли авраамические религии, так что кто знает, во что они, черт возьми, верят или чего хотят. Они просто есть и всегда были, и им все принадлежит, черт возьми, всё. Или почти все. И сегодня они решат, хотят ли они владеть тобой. Если ты им понравишься, то получишь все, о чем мечтал, и даже больше, чем можешь себе представить. Пока ты будешь делать то, что тебе говорят. Потому что они всегда будут смотреть и слушать.

Сай наклонился вперед над столом, насколько мог, и положил свою правую руку на левую Джарретта.

- Теперь, когда ты узнал так много, - прошептал он, - для них остается возможность только принять тебя. В противном случае ты станешь проблемой. Понимаешь, о чем я говорю? Поэтому слушай меня, Джарретт, и слушай хорошо. Будь уважительным с ними. И. Делай. Bсе. Что. Oни. Hахрен. Cкажут. Даже если тебя от этого затошнит.

Хотя Джарретт вошел в особняк в состоянии ужаса, он обнаружил, что вечеринка не сильно отличалась от большинства других, на которых он присутствовал за последние несколько лет. Она казалась более экстравагантной и больше походила на ночной клуб, чем на вечеринку, но составные части оставались теми же: где-то в доме гудела громкая музыка, множество красиво одетых людей сидели на диванах, целовались, нюхали кокаин, стояли и беседовали, а парочки время от времени суетливо поднимались наверх, чтобы раствориться в спальнях.

К тому времени, как они оказались в доме, он узнал, что рыжую зовут Линда, а блондинку - Эми, и обе они намного более, чем Джарретт стремились присоединиться к вечеринке. Сначала девушки сопровождали молодого человека с обеих сторон, но вскоре двинулись сквозь скопления тусовщиков к источнику тяжелого ритма музыки, доносившейся из другой комнаты.

Вибрирующие цвета, создаваемые наркотиками, которые он принял ранее, все еще мельтешили вокруг него и проходили сквозь него, хотя и менее интенсивно. Он кивнул нескольким знакомым лицам и обменялся парой фраз, высматривая местонахождение бара, стараясь не показаться настороженным, пытаясь вести себя, как обычно, расслабленно, отстраненно, что ему оказалось делать трудно без свиты, которая всегда сопровождала его на общественных мероприятиях. Это была первая вечеринка, которую он посетил без нее за долгое время. За годы.

Джарретт посещал вечеринки больше лет, чем обычный среднестатистический восемнадцатилетний подросток, да и веселился там намного интенсивнее. Но в отличие от большинства тинейджеров, у него всегда имелась свита, которая окружала и защищала его от нежелательного внимания, неприятных столкновений и, конечно же, навязчивых и беспринципных папарацци - за исключением случаев, когда один из его людей специально сообщал журналистам, куда Баффометти намеревается пойти, с целью получить репортаж на "TMZ" и "Entertainment Tonight", и в этих ситуациях Джарретт облачался в дорогую одежду, за которую дизайнер платил ему колоссальную сумму денег, чтобы её увидело как можно больше людей.

Теперь ему не хватало своего окружения, и он чувствовал себя все более неудобно без человеческого барьера, стоящего между ним и всеми этими лицами с вытаращенными глазами, которые, вероятно, на самом деле являлись не такими большими, как представлялись ему. Некоторые смотрели на него с любопытством, как будто не совсем узнавали. Вероятно, потому что он находился здесь один, и они никогда раньше не видели его в таком свете. Черты отдельных личностей казались отдаленно напоминающими кошачьи, но это все было из-за наркотиков.

Он нашел бар с красивой брюнеткой-барменом с абрикосовой кожей.

- Мартини с водкой, верно, мистер Баффометти? - спросила она с ослепительной улыбкой, ставя напиток на стойку.

- Верно. Во всяком случае, для начала. Как вы узнали? - oн сделал глоток.

- Мне сказал об этом маленький козлик, - oна подмигнула ему и отошла, чтобы обслужить других клиентов.

Джарретт долгое время не шевелился и даже не дышал, задаваясь вопросом, что, черт возьми, это значит. И почему она подмигнула? Козлик? Какой еще козлик? Почему это насторожило его?

Они думают, что твоя фамилия - это код для Бафомета, некоего крылатого, андрогинного существа с козлиной головой, которое - о, черт, я сам не знаю, о чем говорю. - Так сказал Сай. – Некоего крылатого, андрогинного существа с козлиной головой...

Он был мокрым от пота, когда решил направиться в танцевальный зал, но его несколько раз останавливали люди в различных состояниях опьянения и измененного сознания, чтобы обменяться пустыми поцелуями и глупыми шутками перед тем, как двинуться дальше.

У широкого входа в танцевальный зал находились две статуи. Справа - обнаженная женщина, цвета слоновой кости в натуральную величину, руки застенчиво сцеплены на лобке, голова в смущении слегка повернута в сторону. Слева - та же обнаженная женщина стояла черная, как оникс, в почти идентичной позе, но теперь ее руки отчаянно терзали "киску", спина женщины была выгнута, а голова наклонена назад, как будто она всецело отдавалась своему удовольствию. Позади нее коридор растворялся в неприятной тьме. Джарретт прошел между статуями и окунулся в пульсирующий ритм и мигающий свет танцевального зала.

Лестница перед ним спускалась на танцпол, а справа и слева тянулся балкон, который с обеих сторон уходил в дальний конец комнаты. Ступеньки, чередующие черное и белое, заканчивалась у расположенных в шахматном порядке плитках танцпола. Стены покрывали тяжелые портьеры, белые справа и черные слева. До задней сцены, где играла живая музыка, все было выдержано только в черно-белом цвете. Сцена и ее занавес оказались кроваво-красными.

Мигающие, вращающиеся огни оставляли следы в воздухе, которые продолжали сверкать и крутиться, и Джарретт решил не спускаться по лестнице. Во всяком случае, ему не хотелось танцевать. Но он не знал, что еще делать, поэтому просто стоял в одиночестве наверху лестницы и ощущал, как ритм музыки сотрясает его костный мозг, когда он смотрел на мигающие, вращающиеся огни и цветовые жгуты, посылаемые в воздух, будто струи спермы от радужного гиганта, у которого происходил самый продолжительный и величайший оргазм в истории оргазмов.

Джарретту смутно захотелось, чтобы у него тоже случился оргазм, и он задался вопросом, куда делись Эми и Линда. Несомненно, они извивались и толкались там, в бурном море тел, где сперма радужного гиганта плескалась и текла по раскачивающимся телам огромными вспышками цвета. Он улыбнулся, взглянув на дисплей мобильника, затем вспомнил, что находился один. На вечеринке. Он находился один на вечеринке. Джарретт Баффометти. Один.

У него нет свиты, поэтому ему придется найти ее самому. Отвернувшись от танцпола, он прошел через проход и услышал голос, который говорил совсем не очень громко, но все же был отчетливо слышен в грохочущем ритме и неистовой музыке. Кто-то стоял рядом с ним.

- Вы выглядите довольно задумчивым, мистер Баффометти.

Джаррет повернулся к голосу, ожидая найти кого-то, стоящего немного позади и справа от него, но никого не обнаружил.

- Если честно, похоже, вы не очень хорошо проводите время.

Наконец он увидел лицо. Бледное и узкое, с темными овалами под изогнутыми черными бровями, оно парило, как призрак, в густой тьме коридора сразу за статуей из оникса, обрамленное длинными прядями черных волос, которые тут и там вились по алебастровой коже. Это было лицо мужчины лет тридцати или восьмидесяти, или чего-то промежуточного между ними. Когда лицо приблизилось, из темноты проступило стройное, одетое в черное, тело человека, и он улыбнулся. При свете Джарретт увидел, что глаза мужчины были голубые, такие, которых он никогда раньше не видел, кораллово-голубого цвета, такого яркого и захватывающего, что он предположил, что незнакомец носит контактные линзы.

- Вы хорошо проводите время, мистер Баффометти? Это моя вечеринка, и я просто не могу смириться с мыслью, что кто-то чувствует себя здесь некомфортно.

Кривой безгубый разрез рта изогнулся в веселой полуулыбке.

- О, э-э... я-я-я...

Джарретт внезапно почувствовал себя очень крохотным, очень юным, беспомощным и находящимся в опасности, в большой опасности, и он подумал о клетке, в которой жил какое-то время, когда был совсем маленьким. Или ему это приснилось? Сибил всегда настаивала на том, что ему это приснилось, но Джарретт никогда не верил ей, потому что был почти уверен, что все происходило на самом деле.

- Вы не возражаете, если я буду называть вас Джарретт?

Через мгновение его горло смогло ответить, и он услышал свой голос.

- Да, пожалуйста.

Белая кисть с тонкими пальцами, покрытыми экзотическими кольцами, протянулась, чтобы пожать ему руку.

- Я - Робби. Добро пожаловать в мой дом.

Рука оказалась теплой, сухой и с крепким пожатием.

- Вы здесь совсем одни, Джарретт. Где Эми и Линда? Они должны были стать вашими спутницами на этот вечер.

- Я думаю, они там, - сказал Баффометти тихо, почти робко, кивнув в сторону танцевального зала. - Казалось, им очень не терпелось приехать сюда и повеселиться. Думаю, они ожидали, что я останусь с ними, но я... Думаю, типа, понимаете, отстал.

- Ну, ладно. Я все равно собирался разыскать вас, - бледная рука переместилась к плечу Джарретта и подтолкнула его в черный, угрожающий коридор. - Пойдем ко мне в кабинет. Паре джентльменов очень хотелось бы с вами познакомиться.

Джарретт пошел вместе с Робби, рука которого свободно лежала на его плечах. Левая рука Робби протянула тонкую открытую золотую коробочку, в которой лежал ряд черных сигарет.

- Угощайтесь.

- Это табак? - спросил Джарретт. - Я не курю табак.

- Нет, уверяю вас, в них нет табака, - незнакомец улыбнулся.

Джарретт взял одну из сигарет, и Робби остановился, повернулся к нему, доставая серебряную зажигалку с красной эмблемой сбоку. Когда пламя лизнуло его сигарету, глаза Джарретта сфокусировались на этой эмблеме. Он затянулся, вдохнул дым в легкие и отметил, что это не похоже ни на что, что он курил раньше. Казалось, что дым вышел за пределы его легких и проник глубже в тело. Он положил свою руку на запястье Робби и начал рассматривать эмблему. Она изображала крылатое существо с длинными рогами, торчащими из козлиной головы, правая рука двумя пальцами указывала вверх, а левая - двумя пальцами вниз.

- Что это? – спросил он.

- Это? О, это Бафомет, - зажигалка исчезла в его кармане, и он произнес: - Идите сюда.

Он коснулся черной стены, и дверь без какой-либо кнопки или ручки открылась внутрь. Робби жестом пригласил его войти.

Стены кабинета были темно-красного цвета, покрытые фотографиями, картинами и причудливыми произведениями искусства в рамках. От торшеров по углам исходил мягкий тусклый свет. Плюшевый ковер имел тот же черно-белый шахматный узор, что и пол в танцевальном зале. Там располагался небольшой камин, теперь погашенный, с накидкой, на которой стояли картины и различные безделушки. Но это были не обычные безделушки. Джарретт увидел в кабинете как минимум два человеческих черепа.

На стене над накидкой висела большая картина в витиеватой рамке, изображающая Бафомета с четкостью и деталями, присущими фотографии. Макушку его головы между двумя рогами украшал пылающий факел. На лбу была вытатуирована пентаграмма с одним острием, направленным вверх. Под косматой улыбающейся козьей головой виднелось человеческое тело, мускулистое и мужественное, но с красивой, пышной грудью и твердыми розовыми сосками. Крылья являлись темными, с роскошным оперением и напоминали крылья большой хищной птицы. Правая рука указывала вверх, левая - вниз, а на каждом предплечье выделялось вытатуированное слово: справа - "растворяй"; слева - "сгущай". Из-под колен, подобно огромному уродливому пенису, поднимался жезл-кадуцей. Джарретт знал, как он именуется, только потому, что несколько раз трахался с медицинской студенткой, когда четыре года назад играл одну из главных ролей в глупом ситкоме на "KidTV", и однажды она надела футболку с подобным жезлом и поведала ему, как называется данный символ.

- Нравится картина? - спросил Робби, закрывая дверь. - Это моя собственная работа. В свободное время я немного развлекаюсь рисованием. Что делает мир искусства бенефициаром моего бесконечно плотного и загруженного графика.

Не сводя глаз с картины, Джарретт осторожно вымолвил тихим голосом:

- Значит, вы поклоняетесь... дьяволу? - oн быстро повернулся к Робби и добавил: - Для меня это не имеет никакого значения. У меня есть друзья-сатанисты, члены Храма Сета, саентологи и многие другие, так что вам не надо...

Робби со смехом прервал его.

- Нет, я не поклоняюсь дьяволу, Джарретт, и Бафомет не является религиозной иконой, - oн указал на плюшевый черный диван и сказал: - Присаживайся. Давай устроимся поудобнее, и я объясню тебе смысл Бафомета. Водку?

Джарретт плюхнулся на диван, затем уставился на черную сигарету. Все, что было в ней, пробилось через его тело - вниз по рукам и ногам, в живот, далее в член и яйца - и сейчас достигло головы.

Скажи нет. Тебе это не нужно. Эта сигарета только начало, и ты все еще куришь эту чертову штуку, так что тебе сейчас не нужна водка!

- Ага, - произнес Джарретт. – Со льдом.

- Конечно, - наливая напитки в маленьком элегантном винном шкафу, Робби объяснил: - Бафомета обычно неправильно понимают, как сатанинскую фигуру. На самом деле, это не так. Фактически, он не олицетворяет какое-либо живое существо или человека. Бафомет - символ идеи. Образа мышления. Даже жизни. Но не религии. Скорее - философии. Он никак не связан с христианством и предшествует ему. Бафомет выражает двойственность вселенной - небо вверху и подземный мир внизу, мужчину и женщину, правильное и неправильное, добро и зло.

- Черное и белое.

- Да, совершенно верно, - oн поставил напитки на подставки на журнальном столике со стеклянной столешницей перед диваном. - Бафомет заключает в себе двойственность, но представляет собой посвящение. Что подводит нас к тебе, Джарретт. Твоему посвящению. Которое уже происходит. Ты уже знаешь все о Бафомете, конечно, но просто находишься не в том состоянии, которое позволит тебе получить доступ к памяти.

Джаррет нахмурился и моргнул, думая о последней фразе Робби.

- Что?

- Погоди минутку, - Робби достал из кармана телефон и нажал несколько кнопок. Затем произнес: - Найдите Линду и отправьте ее в мой кабинет, пожалуйста, - убрав телефон в карман, он улыбнулся. - Тебя обучали, Джарретт, - сказал Робби, садясь рядом с ним. - Прямо сейчас ты нервничаешь. Думаешь, что это какой-то тест. Из-за того, что мистер Вайнтрауб сказал тебе сегодня утром.

- Подождите, как вы узнали, что Сай...

- Не беспокойся, Джарретт, просто привыкни к этому. Мистер Вайнтрауб предупредил, чтобы ты не делал ничего незаконного сексуального характера. Я думаю, это были его слова, не так ли? "Сексуально противозаконного"? Он предположил, что мы тайно снимем твои действия на видео и используем их для шантажа. Могу уверить, что тебе не о чем беспокоиться. Это не будет проблемой, потому что мы уже получили все необходимые записи, но это не более, чем формальность. У нас установлены камеры в твоем лимузине, и мы запечатлели вашу поездку с Линдой и Эми на видео с разных ракурсов. Линде двенадцать, а Эми четырнадцать, обе пропали без вести несколько лет назад, хотя родители все еще ищут их и не собираются сдаваться. И кто знает, однажды они могут внезапно найтись с определенными шокирующими историями, которые расскажут в суде. Но ведь этого не произойдет, так что нет смысла это обсуждать.

Он сделал глоток своего напитка, еще один, поставил его на журнальный столик и повернулся на диване лицом к Джарретту.

- Тебе не нужно проходить никакого теста. Ты уже принят. На самом деле, всегда был принят. То, что ты окажешься здесь, в моем кабинете, уже давно предначертано.

- Но, Сай сказал...

Робби улыбнулся.

- Сай не понимает, о чем говорит. Он думает, что знает, что здесь происходит, но на самом деле не имеет ни малейшего понятия. Кстати, в наши дни, это верно практически в отношении всех, - oн наклонился и положил руку Джарретту на плечо. - Ты, Джарретт, являешься аватаром Бафомета. И мы заставим мир поклоняться тебе.

- Мне? Почему мне?

- Не только тебе. Мы так много раз делали это раньше, что я уже сбился со счета. Мы заполнили небо подобными тебе звездами. И ты - самая новая из них.

Джарретт не понимал, о чем говорит Робби, вероятно, из-за действия того, что было в сигарете. Но он не был уверен, что хочет понять, потому что это вызывало у него дискомфорт. Вызывало нехорошие ощущения.

- Я думал, вы привели меня сюда, чтобы с кем-то познакомить, - сказал Джарретт.

- Да, верно, - ответил Робби, беря напиток Джарретта и ставя его на подставку, затем кладя его сигарету в пепельницу на столе. – С джентльменами, которые находятся вон там.

Робби указал на затемненный угол, и Джарретт, повернувшись, увидел двух мужчин в черных костюмах, сидящих там на стульях. Они не двигались и не говорили, просто сидели и смотрели, как будто чего-то ждали. Джарретт не заметил их, когда входил.

Обернувшись, он увидел черную карточку, которую Робби держал перед собой. На ней была изображена бледно-голубая линия, образующая спираль, а в центре виднелось белое пятно.

- Смотри на центральную точку спирали, Джарретт, - тихо произнес Робби. - Смотри на нее.

Он послушался.

- Я - Роберт Коллинс. Моя фамилия имеет необычное написание. К... о...

Спираль стала увеличиваться.

- ...л... л...

Спираль стала такой большой, что охватила все поле зрения Джарретта.

- ...и... н...

Он почувствовал, как поднимается с кушетки и падает в спираль.

- ...ссс...

Спираль поглотила Джарретта, и он исчез в темноте.

- Карл? - сказал Робби Джарретту.

Но он больше не являлся Джарреттом. Его мягкие черты лица отвердели. Глаза сузились, челюсти стиснулись, губы сжались, когда он оглядел кабинет, настороженные глаза остановились на двух мужчинах в углу. Взгляд сильной сосредоточенности в его глазах каким-то образом заставил его выглядеть старше.

- Я обращаюсь к Карлу? - спросил Робби.

Карл повернулся к нему и кивнул.

Робби встал и обратился к мужчинам в углу.

- Джентльмены, я хочу, чтобы вы познакомились с Карлом, одним из альтер-эго Джарретта. Встань, Карл.

Мужчины подошли, а Карл встал.

Робби произнес:

- Карл хорошо обучен практически всем навыкам, которые могут вам понадобиться. Он опытный стрелок, обладает эйдетической памятью и может служить безупречным курьером информации. Он идеально подходит для работы, выполняемой каждым из ваших уважаемых агентств, и сгодится для вас обоих. Вы также должны принять во внимание, что он находится на грани того, чтобы стать великой звездой, которая будет гастролировать по всему миру. И вы знаете, что чем они известнее, тем выше всех возможных подозрений.

- И тем дороже тоже.

Карл пожал плечами.

- Вы получаете то, за что платите.

Раздался тихий стук в дверь за мгновение до того, как ее толкнула одна из служанок Робби. Линда открыла дверь и вошла внутрь.

- Привет, Робби, - сказала она с широкой улыбкой. Увидев Карла, ее лицо просияло еще больше. - Так вот где вы... - cияющая улыбка Линды исчезла, все ее лицо немного увяло, и она отступила на один шаг назад, глядя на холодное, неулыбчивое лицо Карла. - Извините, вы не... Подождите. Джарретт? - oна повернулась к Робби. - Что с Джарреттом?

Не обращая на нее внимания, Робби повернулся к двум своим гостям.

- Демонстрация, господа, – затем, обращаясь к Карлу: - Убей ее немедленно, не создавая беспорядка.

Карл прыгнул, как змея, и быстрыми, экономными движениями схватил служанку, развернул, зажал сзади, правой рукой обнял ее голову, и сделал резкое рывковое движение. Все услышали громкий влажный щелчок. Когда он отпустил ее, Линда рухнула на пол мертвой грудой.

Робби повернулся к мужчинам с довольной ухмылкой.

- С предыдущим были некоторые проблемы, а до этого...

- Да, и мы над этим работаем, - произнес Робби. - Иногда бывает сбой в программировании. Это случается редко и легко решается в наших реабилитационных центрах или отдельных университетских больницах. Человеческий разум сложно использовать, но мы делаем это. Я настолько уверен в качестве программирования и обучения Карла, что гарантирую возврат удвоенной суммы, если что-то пойдет не так во время выполнения задания. Звучит приемлемо?

Они кивнули.

- Как много он знает? - спросил один из них.

- Карл, - сказал Робби, - какова конечная цель нашей работы?

- Одно правительство, одна партия, одна религия во всем мире. Любой ценой.

- Он полностью осведомлен, джентльмены, и полностью с нами. Мы позаботились об этом. Есть еще вопросы?

Каждый медленно покачал головой.

- В таком случае мне придется попросить вас покинуть нас. У меня есть кое-какие дела с Карлом. Обойдите девушку, господа, я избавлюсь от нее как можно скорее. И спасибо за уделенное время.

Когда мужчины ушли, Робби вернулся на диван, а Карл присоединился к нему.

- Я не собираюсь полностью возвращать Джарретта, как обычно, - сказал Робби. - Он будет осознавать и контролировать ситуацию, немного расслабленно, достаточно, чтобы казаться пьяным или принимающим что-то, но работоспособным. Мне нужно, чтобы ты был наготове. Ему может понадобиться помощь. Мы подошли к завершающей стадии его посвящения. Сегодня у него крещение кровью.

Джарретт обливался потом на танцполе, окруженный тесным кругом молодых женщин, и ритм музыки проходил сквозь них всех, как темный дух, вызываемый из бездны колдунами на сцене.

Это была, пожалуй, самая лучшая вечеринка, на которой он когда-либо присутствовал. Певцы, музыканты, телезвезды, кинозвезды, сыновья и дочери конгрессменов и сенаторов - все они не казались ему в диковинку, и его не впечатляли ни они, ни свое собственное роскошное окружение. Но в самой атмосфере витало что-то, не похожее ни на одну вечеринку, на которой он оказывался раньше. Казалось, что каждый искренне развлекается и чувствует то же, что и он. Они были рады находиться здесь. Они по-настоящему присутствовали.

Закуски походили на маленькие произведения искусства и являлись настолько восхитительными, что Джарретт подумал, не с другой ли они планеты. А женщины – обычные, а не знаменитости – казались шедеврами из лучшей женской плоти, когда-либо доступной мужчине, все они были молодыми, сочными и будто кричащими что-то, типа: Я возбуждена!

Джарретт почувствовал, как большие круглые груди прижалась к его спине, а две руки сжали его по бокам. Как только тело женщины стало двигаться синхронно с ним, невидимая незнакомка запустила руку в штаны и нащупала его член. Она прижала его и начала медленно потирать рукой вверх и вниз по его влажной нижней стороне. Джарретт кончил так быстро и внезапно, что задохнулся от удивления не меньше, чем от удовольствия. Женщина вытащила руку из его штанов, и когда он развернулся, ее уже не было.

В этой черной сигарете, которую дал ему Робби, содержалось что-то мощное. Он даже не мог вспомнить, как закончил ее курить. Или, как он ушел из кабинета Робби, если на то пошло. Надо бы узнать, как разжиться этими черными сигаретами.

Группа исполнила последнюю песню, и затем музыка прекратилась. Огни танцевального зала замигали, и танцпол начал пустеть, когда все стали выходить в коридор между черно-белыми обнаженными статуями. Людской поток понес Джарретта вверх по лестнице в холл.

Чья-то рука легла ему на плечо, и он, повернувшись, увидел Робби.

- Ты, конечно, остаешься на афтерпати, - сказал он.

Это прозвучало не как вопрос.

Делай, что тебе говорят. Не облажайся!

- Если вы так говорите, Робби.

Тот одобрительно улыбнулся.

- Мне надо пожелать спокойной ночи уходящим гостям, после чего я присоединюсь к тебе.

- Не могли бы вы показать, в каком направлении находится ваш самый роскошный сортир, пожалуйста?

Робби отвернулся от него и произнес:

- Франческа, проводи мистера Баффометти наверх в первую гостевую спальню и покажи, где санузел, пожалуйста.

Следующее, что он помнил, это, что его повели вверх по лестнице, и холодная, мягкая рука, держащая его, принадлежала высокой, стройной, лысой женщине с татуировкой паука "черная вдова" на макушке. Она провела его по коридору, где их глазам предстало настолько странное зрелище, что Джарретт подумал, не галлюцинации ли у него.

Суровая женщина в черном с заостренными чертами лица – верхней границы среднего возраста, с коротко остриженными волосами цвета стали - вела по коридору целую вереницу подростков, которым, по оценке Джарретта, всем было меньше десяти лет. На них виднелись белые мантии и маленькие красные шапочки необычного дизайна.

- Что за херь? - спросил Джарретт, не собираясь выражать свои мысли вслух. Он остановился и, тихо посмеиваясь, посмотрел, как они проходят. – Алтарные мальчики? Хор? – предположил он.

Женщина, проходившая мимо него, остановилась и обернулась, ее острое, с маленькими глазками лицо выражало неодобрение и даже неприкрытую угрозу, и Джарретт внезапно вспомнил, как боялся Злой Ведьмы Запада, когда был ребенком.

Мальчики в очереди за ней застопорились вслед за ней, глядя прямо перед собой, как будто ничего не видя, кроме того, что происходило непосредственно перед ними. Джарретту это показалось довольно странным. Это глубоко его обеспокоило, и он не знал почему.

- Прошу прощения? - переспросила женщина низким презрительным голосом.

- Ой, ничего, извините. Просто интересно, куда вы идете.

Она указала на него пальцем в черной перчатке и процедила:

- Не лезь не в свое дело.

Затем она повернулась и продолжила вести мальчиков в мантиях по извилистому коридору. Джаррет насчитал тринадцать подростков.

Происходило что-то странное, он был в этом уверен. Что бы это ни было, это вызвало ощущение страха в его животе.

Франческа нетерпеливо дернула его за руку и повела в просторную и роскошную спальню, которую он разглядел лишь мельком, прежде чем попасть в мрачную, похожую на грот ванную комнату с каменными стенами и светильниками на полу. Там располагался душ, достаточно большой для того, чтобы в нем можно было проводить встречи книжного клуба, и ванна, которую большинство людей назвали бы крытым бассейном, но Джарретт не мог в полной мере насладиться обстановкой, потому что рядом стояла Франческа, и она казалась не робкого десятка.

- У тебя не найдется кокса? - прошептал он ей в лицо.

Джарретт не мог припомнить, когда в последний раз употреблял собственные наркотики. Люди его осыпали ими, будто новобрачную рисом.

Она подошла к самому большому медицинскому шкафчику, который он когда-либо видел, и вскоре на черной мраморной стойке между двумя похожими на ванны раковинами его ожидали две белые линии.

- Ты не будешь, Франческа?

Улыбаясь, она медленно покачала головой.

Когда кокаин очутился в носу Джарретта, Франческа стянула с него штаны, усадила на унитаз и села ему на колени. Под коротким платьем на ней ничего не оказалось, и они этим воспользовались.

Во время траха, начавшегося медленно по ее настоянию, Франческа зашептала Джарретту на ухо дрожащим голосом.

- Когда тебя примут, будет так хорошо. Ты даже не представляешь. Ни хуя не представляешь. Не только все, что ты хочешь, но и то, что ты даже не помышляешь, что тебе нужно. Вещи, о которых ты даже не подозреваешь, что они заводят тебя, или даже, что они существуют. Это как... - oна задвигалась на нем быстрее. - ...по-настоящему увидеть мир в первый раз, узнать, что именно это за мир, в котором... - oна стиснула его внутри себя. - ...ты живешь, ой, блядь, я кончаю! - подпрыгнув на нем, она взвизгнула, затем тяжело опустилась и издала тихий рычащий звук. Ее движения замедлились. Она прошептала: - Но... - затем быстро слезла с него и встала на колени. - ...ты никогда не сможешь уйти.

Франческа взяла его член в рот. Джарретт откинул голову назад и закрыл глаза, не думая о том, что она сказала. Почувствовав что-то необычное, он посмотрел вниз и обнаружил, что она трет нижней стороной его члена о свою лысую татуированную голову. Он понятия не имел, что именно его возбудило, но вштырило сильно, и он кончил прямо на ядовитого паука.

Франческа, улыбаясь, встала, взяла полотенце и вытерла голову насухо, затем бросила полотенце на пол. Опустив платье, она произнесла:

- Отель "Калифорния".

- Что? Какой отель?

Но она уже вышла из ванной, покинув его жизнь так же быстро, как и вошла в нее.

- Отель "Калифорния", - пробормотал он, вставая и натягивая штаны. – Что бы это могло быть, черт возьми? Сетевой отель?

Джарретт последовал вниз, где обнаружил, что в танцевальный зал входят люди в красных халатах. Он подошел к черной статуе находящейся в экстазе мастурбирующей женщины и наклонился вперед, чтобы посмотреть, как посетители заходят и шествуют по лестнице, покачивая головами, спускаясь и исчезая из поля зрения. Остальные устремились налево и направо, на балконы.

В другом конце танцевального зала, за огромным прямоугольным морем черных и белых квадратов, где раньше играла группа, теперь сцену заливал сияющий красный свет. Огромная золотая статуя Бафомета, почти идентичная картине Робби, стояла в центре задней части сцены. В передней части возвышались золотые колонны, а между ними тянулись ряды странных кроватей. Каменных кроватей; для Джарретта это не имело смысла, но он не знал, как еще их назвать. Перед ближайшим торцом каждой находился небольшой столик с чем-то, что он не мог разглядеть. Всего тринадцать кроватей и тринадцать столиков.

Это было похоже на сон, который он видел раньше, давно забытое воспоминание, однако не являлось ни тем, ни другим. Он ожидал какой-то эмоциональной реакции на разворачивающуюся перед ним сцену - страх, изумление, замешательство, чувство благоговения или абсурда, что-то в этом роде - но единственным, что он ощутил, осталось данное смутное впечатление уже виденного.

- Просунь сюда руки, Джарретт, - сказал Робби, накинув на него сзади одну из красных мантий, затем шагнув вперед, чтобы завязать ее на шее. – Сегодня у нас будет необычная афтерпати. В честь тебя и других посвящаемых мы приступим непосредственно к церемонии. Было решено, что для одной ночи вечеринок достаточно, - oн наклонился ближе и прошептал: - Не зазнавайся, это не имеет к тебе никакого отношения. Один из посвящаемых торопится на самолет, поэтому мы сокращаем вечернее расписание.

Джарретту стало интересно, кто были другие посвящаемые.

- Я не знаю, что вы от меня хотите. Разве вы не должны сначала мне это объяснить?

- Ты к этому подготовлен больше, чем думаешь, Джарретт.

- Что это за церемония?

- Заходи и увидишь.

Когда они вошли в танцевальный зал вместе с остальными, Робби спросил:

- Франческа тебе дала нюхнуть, да?

- О, да. Действительно, да, у меня все плывет, Робби, это чертовски ненормальное дерьмо.

- Да, ты сам увидишь, будет все лучше и лучше. Это действительно растет в тебе.

- Что?

- Я сказал, это действительно растет в тебе.

Нет, неправда.

Робби взял Джарретта за локоть, и они начали медленно спускаться по лестнице, которая теперь казалась намного длиннее, чем раньше.

- Вся твоя жизнь, Джарретт, несмотря на то, что ты до конца не осознавал этого, представляла собой 18-летнее посвящение. Остальные двенадцать посвящаемых не совсем похожи на тебя, и они не совсем похожи друг на друга. У каждого из вас своя история, но все вы по-своему проходили посвящение. Тринадцать посвящений, которые ведут к сегодняшней ночи в этом доме.

Бесконечно затухающее эхо слов Робби витало вокруг головы Джарретта.

- Это конец дороги, вымощенной желтым кирпичом.

К клубящимся словам добавились бессвязные и тревожащие образы. Дороти со своими друзьями, скачущие по дороге, вымощенной желтым кирпичом, распевают: Мы едем, чтобы увидеть волшебника, их голоса отражаются эхом, и видение исчезает.

С каждым шагом вниз Джарретт чувствовал себя все меньше и меньше, моложе, все более беспомощным.

- Это обратная сторона зеркала.

Алиса падала, ее светлые волосы развевались кверху, а голубое платье и белый фартук трепетали, проваливаясь все дальше и дальше в кроличью нору.

Меньше и моложе... меньше и моложе...

- Как тебя и учили. Тренировали. Направляли.

- Моя мать...

- Да, тебя направляла твоя мать. И другие, такие как Сай.

- Сай.

Джарретт подумал о своем низеньком, толстом, уродливом, милом агенте, но представил его намного выше и больше, чем он был... или себя намного меньше.

- Кое-что из этого являлось для тебя трудным, Джарретт, даже пугающим и болезненным, я знаю это.

В клетке было холодно, пока ее не электрифицировали.

- Но все это, каким бы неприятным это ни казалось, я знаю...

Призрачные воспоминания об иглах для подкожных инъекций и жалящих электродах плыли в его кружащейся голове.

- ...было необходимо, чтобы расщепить тебя на несколько частей.

- Частей...

- Сегодня вечером эти части в некотором смысле воссоединятся, и ты впервые полностью осознаешь себя, Джарретт.

- Я... одержим, что ли?

- О, нет, нет, ничего подобного. Это не магия, ничего сверхъестественного. Это посвящение - проверенный и верный метод, практиковавшийся столетиями в определенных оккультных кругах. Но он был значительно усовершенствован в начале 20-го века, в тридцатые и сороковые годы, а затем его довели до идеала примерно через двадцать или тридцать лет. Конечно же, сейчас все, что я говорю, не имеет для тебя никакого смысла, не так ли?

Его слова кружились и кружились.

- Нет, не имеет.

Внизу лестницы Робби повернулся и положил руки на плечи Джарретта.

- Ты чувствуешь себя непринужденно? Комфортно?

- Да.

- Не тревожно? После кокса...

- Нет, нет, это не такое уж дерьмо, да?

Джарретт слышал, как невнятно звучат его слова, но был беспомощен, чтобы что-то с этим поделать, в то время, как их протяжное эхо крутилось вокруг его головы, точно ленты парящей в воздухе тянучки.

- Нет, конечно. Все будет в порядке, Джарретт. Карл?

Джарретт ответил:

- Да, - затем вздрогнул и переспросил, - Что-что?

- Выходи со мной на сцену и займи свое место с остальными.

- С остальными? Какое место?

Все казалось немного размытым, как будто он смотрел сквозь воду, стекающую по оконному стеклу.

- Хватит вопросов, Джарретт. Пришло время слушать. Ты готов, Карл?

- Да. Подожди, что? Кто, черт возьми, такой Карл?

- Я сказал, хватит вопросов.

Делай, что тебе говорят. Не облажайся!

Джарретт позволил Робби подвести себя к центру сцены. Другие посвящаемые, каждый в сопровождении кого-то, как и он, уже находились возле своих столов, в то время как остальные поднимались по ступеням позади Джарретта и Робби.

Встав перед одним из столиков, Джарретт посмотрел вниз и увидел церемониальный кинжал, покоящийся на красной бархатной подушечке.

- Эта сигарета должна подействовать на тебя, - сказал Робби. - Пора укорениться.

Он был прав. Джарретт, казалось, потерял всякую чувствительность в ногах и ощущал себя опасно близким к тому, чтобы покинуть тело и воспарить к потолку, как воздушный шар ребенка.

Робби протянул карточку со спиралью перед лицом Джарретта.

- Смотри на центральную точку. Я - Роберт Коллинс. Моя фамилия имеет необычное написание. К... о... л... л...

Он остановился, и спираль исчезла. Все - статуя, человек с головой козла, каменные кровати - засветилось по краям призрачным сиянием. Как Оби Ван Кеноби в "Империя наносит ответный удар". Это было прикольно, пока...

Внезапно, словно из ниоткуда, перед золотой статуей возникла высокая фигура в черно-красной мантии со сверкающим золотым кантом. Фигуру венчала большая черная козлиная голова, как у Бафомета, но инкрустированная драгоценностями под двумя длинными изогнутыми рогами. Обе руки поднялись, и рукава заструились с предплечий длинными волнами, после чего из козлиной головы запел пронзительный мужской голос.

Джарретт не понимал слов, но само пение являлось каким-то знакомым, чем-то, что он просто не мог вспомнить.

Затем вошли дети в белых одеяниях и странных красных шапочках, и каждый встал на противоположном конце одной из каменных кроватей. Призрачное сияние исчезло, когда маленькие мальчики сняли мантии и шапки и забрались обнаженными на каменные кровати, каждый лег на спину.

Джарретт посмотрел на кинжал, затем медленно поднял голову, чтобы посмотреть на маленького мальчика, лежащего перед ним. Конечно же, каменные кровати не имели смысла, потому что они не являлись таковыми. Это были алтари.

- Возьми кинжал, - прошептал Робби, встав справа.

Он не мог. Он смотрел на него, но не мог к нему прикоснуться. Его руки оставались безвольными.

Не будь такой чертовой неженкой, - прошипел голос слева от него. Джарретт почему-то знал, что этот голос принадлежит Карлу. - Ты видел, как это делалось. Когда был маленьким. После обучения на военной базе. В клетке. И после того, как были избраны твои родители. На церемонии вступления тебя с твоими новыми родителями. На всех церемониях, на которых ты с тех пор присутствовал.

Джарретт почувствовал, как руки Карла крепко сомкнулись на его руках и подняли их.

А теперь ВОЗЬМИ КИНЖАЛ!

Он сделал, как ему было приказано.

Пение становилось громче, и теперь с балкона к нему присоединялись и другие голоса.

- Подойди к алтарю, - прошептал Робби.

Он почувствовал руки Карла на своей спине, толкающие его вокруг стола к алтарю до того момента, пока он не остановился рядом с маленьким мальчиком. Глаза ребенка были закрыты, и он словно ждал. Джарретт знал, что мальчик понятия не имеет, где находится и что делает. Он витал в глубине своего сознания, посещая страну Оз или Страну чудес, не подозревая, что вот-вот умрет.

Ты видел это, поэтому знаешь, что делать, когда придет время, - сказал Карл.

Пение нарастало, и все остальные присоединились к нему. Другие посвящаемые подняли кинжалы.

- Сделай это, - прошептал Робби. - Подними кинжал.

Сжав рукоятку клинка обеими руками, Джарретт поднял его.

Пение переросло в крик.

Кинжалы опустились, и Джарретт почувствовал, как Карл с огромной силой толкает его руки вниз. Лезвие вошло в плоть.

Голоса выкрикивали странное слово.

Он поднял кинжал и снова опустил его. Он почувствовал, как теплая кровь забрызгала его руки и лицо. Красная струя снова и снова вздымалась в воздух, ослабевая с каждым рывком. А затем все окрасилось кровью. Халат Джарретта исчез, его одежда исчезла, и все остальные были обнажены, смеялись и аплодировали, а кровь размазывалась по обнаженной плоти, капая с груди и спутывая лобковые волосы вокруг возбужденных членов, смеющиеся рты сверкали зубами и языками, и Джарретт на некоторое время отключился так, как он научился это делать очень давно. В клетке.

Сейчас

Постояв в дверях, казалось целую вечность, Сай прошел в комнату.

- Что это за хрень? - произнес он, и Джарретт закричал, пытаясь встать на ноги, сбивая с комода некоторых святых, а поднявшись, начал резко поворачиваться, широко распахнув глаза от ужаса. - Господи, малыш, успокойся.

Сай осторожно приблизился.

Свет свечей отражался от пота, покрывающего дрожащее тело Джарретта. Корки запекшейся крови покрывали участки на его лысой голове, где он порезался во время бритья. Подняв руки, будто защищаясь, он попятился от Сая, как от монстра в кошмарном сне.

- Джарретт, дорогой, это Сай, твой старый друг и агент.

Опустившись в изножье кровати, Джарретт упал на матрас.

- Господи, малыш, - вымолвил Сай, подходя к Джарретту, садясь на край кровати и улыбаясь ему. - Тебе намного хуже. Слышишь меня? Ты убиваешь себя. Ты должен это прекратить.

- Я не могу прекратить, Сай, я не могу, я пытался.

- Наркотики...

- Нет-нет, не наркотики. Я не могу прекратить видеть его. Лежащего с закрытыми глазами. Ждущего, когда я его убью, - oн зарыдал, закрывая лицо руками.

- У тебя нервный срыв, - пробормотал Сай. - Они хотят отправить тебя в один из своих реабилитационных центров.

- Для чего? - Джарретт убрал руки и сердито посмотрел на Сая, оскалив зубы. - Чтобы они еще немного полечили меня электрошоком? Чтобы они посадили меня в гребаную клетку?

Все оказалось более серьезно, чем ожидал Сай. Он понял, что программирование Джарретта действительно дало сбой, функционирует неправильно, выходит из строя.

- Послушай, Джарретт, они сделают все, что требуется, чтобы ты вернулся в нужное русло.

- Я лучше, блядь, сдохну, - прорычал тот.

- Эй, у этих людей нет чувства юмора, парень. Они услышат, что ты говоришь, подумают, что ты всерьез имеешь это в виду, и помогут тебе, ты понимаешь, о чем я? Послушай меня, ты не можешь умереть. Мир любит тебя, ты слышишь? Люди во всем мире слушают твою музыку и смотрят твои фильмы, мой мальчик, ради Бога, у тебя есть поклонники даже в диких джунглях. Ты - номер один, ты - суперзвезда. Девочки-подростки и их мамаши выстраиваются в очередь, чтобы ты их трахнул. Ты не какой-то слезливый самоубийца, только не такая звезда, как ты, Джарретт Баффометти.

- Но, я не могу. Прекратить. Видеть его! - oн затряссся, как алкоголик в белой горячке. - Он никогда не оставит меня в покое, Сай, никогда.

Сай наклонился и зажал лицо Джарретта руками.

- Послушай меня. Мы все живем со своим дерьмом. Я в три раза старше тебя, ты думаешь, у меня нет чувства вины? Сожаления? Вещей, которые меня преследуют? У нас у всех есть. Но наркотики - не способ справиться с этим. Они убьют тебя очень быстро.

- Нет, не способ.

Джарретт с поразительной скоростью отшатнулся от Сая, сунул руку под подушку и внезапно оказался на другой стороне кровати, направив на Сая большой пистолет.

- Уходи, Сай. Убирайся немедленно.

Сай чуть не упал с кровати, но всё-таки вскочил на ноги.

- Нет. Положи его, парень, слышишь? Слушай, тебе просто нужно пройти курс реабилитации, вот и все, и как только ты это сделаешь...

- Нет! Никогда! Никакой шоковой терапии, уколов, боли или... или страха. Я так боюсь, Сай. Постоянно, - cлезы блестели на его бледных впалых щеках. - Кто-нибудь узнает, что я сделал с этим маленьким мальчиком, и они придут за мной. Я прячусь, когда слышу сирену.

- Но ты не должен был даже помнить об этом. Это не должно было причинять тебе столько боли. Вот для чего нужна реабилитация, чтобы они могли...

- Никаких ебаных копаний в моем разуме! - закричал он, затем выстрелил из пистолета справа от себя, не в Сая.

От звука выстрела у Сая зазвенело в ушах и ему показалось, что они набиты ватой, он понял, что Джарретт настроен серьезно.

- Хорошо, хорошо, - сказал он, успокаивающе поднимая руки и пятясь к двери. - Я ухожу. Я выйду, а ты успокойся, хорошо? Слышишь меня? Просто успокойся и...

Джарретт не стал ждать его ухода. Он завопил, засунул дуло пистолета в свой открытый рот и выстрелил.

Сай закричал, отвернулся и, спотыкаясь, выскочил в коридор. Он прислонился спиной к стене, чувствуя тошноту и разочарование, и ненавидя свою роскошную жизнь, полную привилегий и богатства. Хотя, это чувство длилось недолго.

Снизу донеслись панические голоса. Скоро приедут полицейские, и Сай знал, что должен быть готов к разговору с ними. И со СМИ тоже. Гребаными СМИ.

С закрытыми глазами он прислонился головой к стене и напомнил себе, что это просто часть бизнеса.

Некоторые из них просто не выдерживают, - подумал он, прежде чем произнести вслух:

- Не он первый. И не он последний.

Перевод: Gore Seth

Дождь шел уже три дня. Он пронесся по штату ливнем и стал причиной нескольких внезапных наводнений в этом районе. Мистер Билктон, если бы он был еще жив, сказал бы, что только однажды видел ручей Теллера таким высоким. Он рассказывал длинную историю о том, как сражался с нацистами и, вернувшись домой, увидел, что вода из этого ручья заливает улицу. Будучи религиозным человеком, мистер Билктон попытался бы представить это как свидетельство грядущего апокалипсиса.

В это время лета бар обычно был переполнен, а во время дождя - тем более. Жителям Эстилл-Спрингса было очень мало чем заняться, когда речь шла о ночной жизни, так как это был очень маленький городок. Естественное времяпрепровождение этих деревенских парней и девушек казалось почти возвращением к старым западным временам салунов. Бар стоял на окраине города с большой неоновой вывеской, на которой было написано название. Синие буквы сияли сквозь дождь, складываясь в слова: "Змеиная Яма".

Парковка представляла собой грязное месиво, полное пикапов. Из потока машин с номерными знаками штата Теннесси один автомобиль повернул и въехал на стоянку. Это был "Мерседес-бенц" с номером не из Теннесси, а из Калифорнии. Те, кто сидел под навесом, втягивая дым от "Мальборо", естественно, уставились на немецкий автомобиль.

Некоторые вытаращили глаза, другие засмеялись.

- Похоже, еще один либеральный пидор заблудился, - заявил один, сплевывая табак в пустую бутылку из-под "Будвайзера".

- Может, ему просто нужно ехать в обратном направлении и он заехал сюда, чтобы повернуть, - предположил другой, но эта теория быстро умерла, когда двигатель заглох.

Дверь открылась, и когда они увидели, что вышел Таннер, чуть не умерли со смеху.

Его костюм, должно быть, стоил больше, чем гардероб всех посетителей бара вместе взятых в тот вечер. Все они назвали бы этот цвет серым, кроме Терранса. Он был тайным гомосексуалистом и любил моду. Терранс назвал бы его костюмом-тройкой угольного цвета, который выглядел как дизайн Александра Прайса. Конечно, он не мог позволить остальным заметить, как был поражен, увидев такой прекрасный костюм, поэтому присоединился к ним, назвав мужчину педиком. Тот щелкнул своей причудливой маленькой сигнализацией и направился к входной двери, на секунду остановившись, чтобы хмуро взглянуть на свои запачканные итальянские туфли.

- Как жалко портить такую красивую обувку, - поддразнил один.

Его девушка, явно впечатленная машиной, ударила его в грудь.

- Клевая у тебя тачка, – xмыкнул другой беззубый чудак.

Таннер улыбнулся ему.

- Ага. Большое спасибо.

- Будет чертовски обидно, если на ней появится царапина, - продолжал щербатый, вставая с бочки, на которую опирался. Он улыбнулся и покачал головой. - Будет чертовски стыдно. Видишь все эти пикапы, на каждом есть вмятины и прочее дерьмо, потому что мы, деревенские парни, любим принять на грудь, прежде чем отправиться в путь, и время от времени у кого-то срывает крышу. Думаю, будет чертовски жаль, если кто-нибудь случайно заденет эту немецкую красотку.

- Поскольку я мог бы купить каждому из вас трейлер на те деньги, что заплатил за нее, уверен, что это задело бы меня за живое.

Из толпы раздалось несколько смешков. Беззубый чудак выглядел от этого еще более раздраженным.

Терранс наблюдал за мужчиной. Его лицо выражало ненависть, но на самом деле он был в полном восторге. Годы отсасывания у немногих фермерских парней, которые знали, что он гей, заставили его забыть о том, что существует за пределами маленького американского городка. Он хотел переехать в Калифорнию.

- Тогда почему ты паркуешь ее здесь?

- Это мое дело.

- Тебе стоит сменить тон, городской мальчик.

Мужчина поднялся по коротким ступенькам под навес. Он подошел к деревенщине и встал всего в шести дюймах от его лица. Беззубый повторил свою нелепую попытку улыбнуться.

- Послушайте, я здесь по своим собственным причинам, которые вас не касаются.

- Просто давай проясним: это наше место. И здешние мужчины любят "киски", а не члены.

- Ну, значит, у нас все-таки есть что-то общее.

- Что ж, возможно так и есть, но дамы из Эстилл-Спрингс предназначены для мужчин из Эстилл-Спрингс. Понимаешь, о чем я?

- Да, но я сомневаюсь, что найду здесь такую, которая стоит моего времени, - oн огляделся вокруг. - Не хотелось бы, чтобы они испачкали свиным дерьмом мои простыни от "Армани".

- Ах, вот как?

- Да, мне не нравятся женщины без зубов и пахнущие навозом.

Здоровенный увалень поднялся и хрустнул шеей. Он положил мясистую руку на плечо городского парня и буркнул ему:

- Ты мне не нравишься.

- Рад за тебя, а я буду мучиться, что мы никогда не сыграем вместе партию в подковы[21].

- Ты мелкий язвительный придурок.

- Ну, я вижу, что ты более образованный из всех, так что я предполагаю, что ты дипломат. Видишь ли, хотя это и не заметно невооруженным глазом, я ношу с собой хороший пистолет. Это "Зиг 226" 40-го калибра. Прямо сейчас могу достать его, прицелиться и выбить остатки зубов из ваших деревенских голов, прежде чем хоть один из вас успеет выплюнуть табак. Может, всех и не уложу, но пока вы будете соображать, я успею перезарядиться, чтобы добить остальных. Я не пытаюсь затевать никакого дерьма, но с радостью закончу то, что началось.

Мясистый мужчина улыбнулся ему и захихикал. Он повернулся к остальным, которые тоже нервно засмеялись.

- Ты - наглый маленький засранец, но для калифлорнийца ты неплох.

- Рад, что меня приняли.

- Только не выходи за рамки, ладно?

Внутри этого заведения было как в сцене из фильма. Это было жаркое, липкое место, полное столов, сделанных из старых бочек, танцпола, забитого местными жителями, пытающимися снять кого-нибудь, и бара с впечатляющей витриной алкоголя. Стены были увешаны изображениями преступников, змей и различных видов оружия. Со стропил, подвешенный на проволоке, свисал древний на вид фермерский инвентарь. На секунду он представил, какие повреждения одной из здешних женщин может причинить изогнутое лезвие косы.

Глаза проследили за этим человеком до бара, где он сел рядом с бородатым мужчиной в рубашке, покрытой пятнами пота. От него пахло смесью моторного масла и дерьма. Когда тот заметил нового парня, сидящего рядом с ним, то повернулся к нему с удивленным взглядом.

- Педик?

- Я только что получил разрешение от комитета по встрече снаружи.

- Джад впустил тебя сюда? - спросил толстый ублюдок, пораженный этой небольшой информацией.

Казалось, ему потребовалась секунда или две, чтобы как следует все обдумать, и это было не потому, что он был пьян, а потому, что он был глуп.

- Если вы имеете в виду массивного мужчину снаружи, то да.

- Он, должно быть, пьян в стельку или типа того. Ну да ладно.

Толстяк вернулся к пиву и уставился в телевизор, потерявшись в пустоте между ушами.

Человек, который управлял баром, увидел вошедшего и сразу же направился в его сторону. Его длинные светлые волосы свисали до плеч. На нем была футболка с логотипом группы Hayseed Dixie[22], а большая часть его белой кожи была покрыта татуировками. Этого человека он узнал, подошел к нему и улыбнулся.

- Таннер? - спросил бармен.

- Да, я полагаю, ты Чeд? - ответил городской парень.

- Чeд, ты знаешь этого клоуна? - спросил толстый ублюдок.

- Лучше, чем можно себе представить. Выбирай выпивку за счет заведения.

Таннер расслабился от щедрого гостеприимства этого человека. Он взглянул на витрину с пивом и прищурился.

- Думаю, можно предположить, что у вас нет "Брауфактума"? - спросил Таннер, продолжая сканировать.

- Нет, никогда даже не слышал о нем.

- Тогда я возьму "Хайнекен".

- Немецкая моча, – прошипел в его сторону толстяк, как будто слова Таннера были богохульством.

- И не говорите, мистер...

- Его зовут Бубба.

- Я бы никогда не догадался.

Чeд улыбнулся своему новому другу и протянул ему пиво. Таннер потягивал его и пытался наслаждаться обстановкой, ожидая, пока придет еще один.

Как будто Джад и его команда недостаточно посмеялись над Таннером и его "Мерседесом", появилась "Мазда Миата". Красный автомобиль подъехал и припарковался рядом с "Мерседесом", и команда шутов снова не смогла удержаться от смеха.

Пэт был худощавым мужчиной в черных кожаных штанах с болтающимися ремнями. Обтягивающая футболка группы Joy Division гордо красовалась на нем, облегая его худую фигуру, а длинные черные волосы спадали на бледное лицо с пирсингом в носовой перегородке, губе и брови. Он курил гвоздичную сигарету, которую выкинул легким движением руки с черными отполированными ногтями.

Когда он подошел к бару, команда разразилась смехом. Пэт бросил на них грозный взгляд.

- Смотрите, это неизвестный стрелок из школы Колумбайн[23], – вскрикнула одна женщина.

- Черт, ты не вписываешься в наш дресс-код, брат, - сумел выдавить между всхлипами смеха один из деревенских острословов.

- Не шути со мной, - уверенно ответил Пэт.

Это заставило их смеяться еще больше, когда Джад подошел к маленькому человечку.

- Почему бы и нет? - спросил бугай.

Пэт полез в карман и достал значок. Это был значок криминалиста убойного отдела полиции Теннесси. Конечно, деревенщины не стали его внимательно разглядывать - одной только формы было достаточно для устрашения. Они притихли и стали игнорировать его. Кроме Джада. Тот проводил хлюпика долгим, полным ненависти взглядом, когда дурачок входил в заведение.

Несколько смешков и насмешливых взглядов спустя Пэт увидел хорошо одетого мужчину у барной стойки. Он подошел и сел рядом с ним. Таннер пробежался глазами по его телу и улыбнулся.

- Пэт?

- Да, а ты, должно быть, Таннер, - ответил он мягким голосом, нервно оглядываясь по сторонам.

Чeд подошел к новоприбывшему.

- А я - Чeд.

- Здорово, теперь мы все здесь. Давайте поговорим, - нервно выпалил он.

Чeд бросил на него взгляд, который предупредил, что здесь небезопасно беседовать.

- Нет, не сейчас. Давайте подождем, пока я закроюсь, тогда мы сможем все обсудить.

- Что мне делать до тех пор? - спросил Пэт, смущенный и раздраженный.

- Пей, – рассмеялся Чeд.

Пэт выдавил из себя улыбку.

- Обычно я не пью, но черт с ним. Я буду "Курс Лайт".

Остаток ночи прошел довольно спокойно. Несколько вновь пришедших потрепали Таннера, но слухи о значке, которым размахивал фрик, быстро распространились. Это было такое место, где в любой момент времени ордеров на арест было больше, чем порядочных людей. Они не хотели навлекать на себя беду, поэтому, естественно, оставили Пэта в покое. Как только последних пьяниц выставили, чтобы они разъехались на своих массивных пикапах по грязным дорогам Эстилл-Спрингс, наружное освещение было погашено, и они остались одни.

Чeд подвел их к столику возле танцплощадки и сел в кресло.

- Что ж, мой план сработал, так что теперь мы продолжим.

- Мне интересно, что это будет, - Таннер слушал с нетерпением.

- Что ж, давайте начнем со знакомства. Я - Чeд Браунинг, владелец этого бара "Змеиная Яма", в котором, собственно и живу. Я охотник, выросший в Моргантоне, Северная Каролина. Мое прозвище – "Охотник на Женщин", потому что я похищаю проституток из крупных городов, отвожу их в лес, выпускаю и охочусь на них. После окончания охоты и убийства, я трахаю их и вешаю на деревьях. Сейчас на моем счету тридцать шесть трупов.

Пэт одобрительно кивнул, нервно барабаня пальцами по деревянному столу. Его странное поведение уже беспокоило Таннера, но Чeду было все равно.

- Я буду следующим, - Пэт нетерпеливо вскочил. - Я - Пэт Хит. Судебный эксперт, работаю на ферме трупов.

- Что еще за ферма трупов? - спросил Чeд, заинтригованный.

- Такое место, где мы оставляем трупы в различных природных условиях и изучаем процесс разложения. Это помогает определить время смерти.

- Ух ты, - Чeд одобрительно кивнул. - Мне нужно это увидеть.

- Да, я видел документальный фильм об этом, - добавил Таннер, пытаясь найти общий язык с маленьким готическим чудиком.

- Как бы то ни было, вырос я в Иллинойсе, переехал сюда, в Теннесси, и теперь работаю с трупами. Это всего в часе езды отсюда.

- Не может быть, - у Чeда отвисла челюсть.

Все это время он жил здесь и не знал, что так близко находится ферма трупов.

- Да. Я - художник. Я похищаю женщин и устраиваю шоу. Обычно это делается с помощью света и музыки, а также косплея.

- Как это? - спросил Таннер.

- Костюмированная игра. переодевание. Я пытаю женщин морально и физически, документируя свою работу до, во время и после. Я всё фотографирую. Когда заканчиваю, привожу тела на ферму трупов, чтобы их никогда больше не нашли.

- Прям никогда?

- Конечно, блядь, у нас там свиньи, черви и дерьмо – все, чтобы от тел в итоге не осталось ничего. Потом я оставляю фотографии в случайных туалетах, чтобы кто-нибудь их нашел. Меня прозвали "Смертоносным Фотографом", и на моем счету тринадцать трупов.

Чeд кивнул в сторону Таннера, чтобы тот рассказал свою историю.

- Таннер Ротштейн. Я живу в Лонг-Бич, Калифорния, учился в Университете Брауна в Род-Айленде и владею бизнесом под названием "Ротштейн Энтрерпрайзис". Я соблазнитель женщин. Чтобы это сработало, женщина должна быть ко мне неравнодушна. Обычно это небогатые девушки. Я завоевываю их, обольщаю, а затем душу. После этого я одеваю их в дорогие платья, о которых в жизни они могли только мечтать: "Versace", "Prada" и "Gucci". Я воплощаю их мечты о гламуре в жизнь. Затем бросаю их в Голливуде со свежим букетом цветов. Меня называют "Душитель с Xорошим Bкусом" - это отсылка на мой выбор одежды для жертв. На моем счету девятнадцать трупов.

- Как мы пришли к такому образу жизни, не имеет значения. У каждого из нас есть свои причины, и никто здесь не осуждает друг друга, совсем наоборот. Я связался с вами обоими с целью совершить абсолютное убийство, - Таннер и Пэт навострили уши.

- Абсолютное убийство? - спросил Таннер с оттенком недоверия. - Извини, если я покажусь грубым, но что это за хрень - абсолютное убийство?

- Это будет жертва, которая станет достойным противником. Она - женщина, воплощающая в себе черты, которые удовлетворят Cоблазнителя, Xудожника и Oхотника в равной степени. Мы все получим шанс поиграть с ней, а когда все будет сделано, мы все убьем ее... вместе.

- Звучит прекрасно, - сказал Пэт с искренними слезами на глазах. - Как поэтично. Я имею в виду, что это...

- Вы должны простить меня, если я покажусь подозрительным, но меня приучили думать определенным образом, и чтобы перестроить мой мозг иначе, нужно слишком много усилий. И отсюда мой вопрос – к чему все это?

- Потому что ощущения от убийства со временем становятся пресными, мы все с этим столкнулись. Это новый эксперимент, который удовлетворит все наши потребности.

- Как же мы в конце концов убьем ее? – спросил Пэт. - Ведь Таннер душит, я калечу, а ты стреляешь. На чем мы сойдемся?

- Я тоже думал об этом. Вы знакомы с рассказом Ширли Джексон "Лотерея"?

- Конечно. - ответил Таннер.

- Хорошо. Финал этой истории - это то, как я представляю себе завершение нашего общего дела. Мы все забьем ее камнями до смерти, никто из нас не делал этого раньше.

Это очень заинтересовало Пэтa.

– Звучит прекрасно, но кто будет эта женщина? - спросил он, с нетерпением ожидая ответа.

- Я наблюдаю за ней уже некоторое время. В ней есть что-то для всех. Она великолепная женщина, чувственная и сексуальная. У нее сильная воля, и за ней, определенно, нужно будет ухаживать. Таннер, это идеальный вариант для тебя. Она скульптор, и я видел некоторые произведения искусства в ее квартире, которые отражают кипящие в ней темные пристрастия. Ее рассудок кажется достаточно крепким. Думаю, что Пэт найдет, чем с ней заняться.

- Да, несомненно, - ответил тот с улыбкой.

- А что касается меня, то она бывший солдат, служила в Афганистане. Была похищена в 2006 году и оставалась в плену у талибов более двух лет. Ей удалось выжить, совершив побег. Она будет достойным противником для меня, как для охотника.

- Эта женщина определенно подходит как идеальная жертва.

- Ее зовут Дэбби Лингл.

Музыка вибрировала по всей квартире, пока она танцевала или, точнее, занималась тем, что называла танцами. Женщина покачивалась между мебелью, когда припев панк-песни ускорялся. Почувствовав, что ее сердце бьется в такт, а заботы и страхи испаряются, как дождь в пустыне, она ритмично замотала головой, давая волю волосам, которые разметались во все стороны. Заметив свое отражение в зеркале, Дэбби на секунду остановилась, чтобы взъерошить волосы, придавая себе более панковский вид, а затем поджала губы и начала подпевать, пытаясь изобразить более злого человека, чем была на самом деле.

- Малыш-мясник, ты одет, чтобы убивать. Мясник, детка, я знаю, что ты это сделаешь. Малыш-мясник, сегодня тот самый день. Мясник, детка, тебя посадят, - продолжая качать головой в такт мелодии, она начала расстегивать рубашку.

На полпути разорвала ее и швырнула через всю комнату, обнажив черный лифчик. Это тоже продолжалось недолго, и через миллисекунду она была топлесс и танцевала в сторону кожаного дивана.

Дэбби вскочила на диван и посмотрела на себя в зеркало. Проведя руками по своему идеальному телу, она засунула большие пальцы в обтягивающие джинсы. Затем сдвинула их спереди и расстегнула пуговицу. Через несколько секунд она выскользнула из них, и осталось только в нижнем белье - в стрингах, которые тоже долго не продержались. Теперь, совершенно голая, спрыгнула с дивана и начала трясти головой в такт музыке.

Все это время Дэбби не замечала, что за ней наблюдают. Трое мужчин находились на парковке возле ее квартиры, и наблюдали за ней в бинокль. Единственное, что она слышала, - это шум оживленного движения в Мемфисе, фоновую атмосферу которого заглушала панковская песня. Звук был настолько громким, что прошло несколько секунд, прежде чем женщина уловила сильный стук в дверь. Только когда дверь уже почти слетела с петель, она протянула руку и убавила громкость. Затем подбежала к двери и приоткрыла ее, высунув голову, чтобы прикрыть свое обнаженное тело.

Это был ее сосед по коридору. Он пристально посмотрел на нее сквозь свои очки "Dolce & Gabbana" пытливым взглядом.

- Привет, Дэбби, ненавижу беспокоить.

- Джордж, милый, ты никогда не мешаешь. Прошу прощения, я немного увлеклась.

Сосед понятливо кивнул. Он не мог себе представить, как она может идти по жизни с улыбкой после того, через что ей пришлось пройти. Конечно, быть гомосексуалистом в захолустном Теннесси было своего рода пыткой, но это было ничто по сравнению с тем, что довелось пережить этой девушке. Ему было неловко просить ее сделать музыку потише, ведь если кто и имел право включать музыку, так это она.

- Приятно познакомиться с головой Дэбби, но где же остальная ее часть?

- Ну, Джорджи, я голая, а я знаю, как тебя отвращают женские формы.

- Так-так, голая и слушающая The Plasmatics в середине дня на высокой громкости... мне кажется или я чувствую здесь немного лесбийского диссидентства? Мой гей-радар срабатывает.

- Нет, Джордж, мне все еще нравятся члены.

- Видишь, у нас есть что-то общее.

В ответ он широко раскрыл глаза и поднес ко рту безвольное запястье в манере "как я смею такое говорить". Она улыбнулась и покачала головой.

- Ты хочешь сказать, что тебе не нравится это? - oна распахнула дверь.

Джордж подыграл ей и притворился, что ведет себя как вампир, негативно реагирующий на солнечный свет. Он зашипел и застонал, падая на пол и скрещивая пальцы в крестном знамении.

- Мои глаза, мои бедные глаза педика, - закричал он, а Дэбби стояла и смеялась.

- Срань господня! - раздался голос мальчика, которого она знала слишком хорошо.

Его звали Тоби. Это был маленький двенадцатилетний толстяк, который тоже жил в этом многоквартирном доме. Сейчас он стоял в коридоре с тремя друзьями, с которыми играл в "Подземелья и драконы". Все четверо мальчиков стояли с отвисшими челюстями.

Джордж вскочил на ноги и выступил в роли щита для нее.

- Не смотрите, это зло и оно испортит вас! - пошутил он.

- Простите, дети! Джордж, я убавлю музыку.

- Нет проблем, просто спрячь свои грязные подушки, пока они не развратили умы этим малолеткам. Не успеешь оглянуться, как они будут дрочить свои маленькие писюны в ванной. Это будет хаос.

Дверь захлопнулась, и Дэбби прижалась к двери, истерически смеясь. Джордж был ее большим другом, они оба работали в баре "Бобовая Kомната" в центре города. У них была общая любовь к дрянным фильмам ужасов, танцам и даже одинаковые вкусы в парнях. Они подружились сразу после того, как она вернулась домой.

Джордж узнал ее по выпускам "Новостей". Многие узнавали, но он подошел к ней не по этой причине. Ему нравилось утверждать, что почувствовал в ней душу, которая была сломлена, оторвана от общества и отчаянно нуждалась в друге. Однако на самом деле он видел, как она флиртует с Джейми Чампсом, местным парнем, которого страстно хотел. Джордж решил, что будет непросто украсть натурала у красивой, но эмоционально неуравновешенной девушки.

В конце концов, Джейми Чампс оказался безнадежным натуралом, у него не было никаких шансов перепрыгнуть через забор. Для них обоих это была пустая трата времени. Для Дэбби он был таким же, как и тридцать или около того других мужчин, с которыми она встречалась с тех пор, как вернулась домой и обнаружила, что ее муж снова женился. Никто даже не сказал ей об этом, не предупредил. Она узнала все только, когда вернулась в дом, который они делили, и обнаружила, что там живет другая женщина. Сукин сын, как долго он на самом деле ждал? В доме был четырехмесячный младенец. В общей сложности ее не было почти три года.

Дэбби не могла винить его. Не могла винить никого, кроме себя. Она была молодым солдатом с головой, забитой патриотическим дерьмом и мечтами стать кем-то большим. Кем она себя возомнила, гребаным Рэмбо? В то утро она ушла с военной базы в увольнение и забрела слишком далеко. Увидев на песке винтовку, она подумала: Какой крутой трофей. И только когда приклад АК-47 ударил ее по затылку, она поняла, что была чертовой идиоткой.

Как долго он ждал?

Она думала, что достаточно долго.

- Должен сказать, что она очень красива. Ее груди восхитительны, тело в отличной форме. Должно быть, она усердно занималась в спортзале после возвращения в Америку, - Таннер почувствовал, как эрекция в его штанах растет.

Это было не потому, что он был сексуально возбужден ее удивительным телом - нет, это были бы эмоции нормального человека. Он возбудился, представляя, как она будет кричать, когда он, лежа сверху, начнет душить ее.

Нет, на этот раз ты должен использовать камни.

Он должен был признать, что идея с камнями показалась ему несколько неубедительной, но в остальном план и вправду был хорош. Пэт даже решил открыть местонахождение своей фермы трупов для сегодняшнего ночного развлечения. У него не было особых ожиданий от этой встречи, но теперь он был полон энтузиазма.

- Дай мне взглянуть на нее, она бритая там? - вскрикнул Пэт, пытаясь выхватить бинокль. У него отвисла челюсть, а рука медленно полезла за пояс брюк. - Боже мой, какая она горячая штучка!

- Ублюдок! - завопил Чeд, врезав Пэтa по затылку.

Он уронил бинокль и повернулся к готу.

- Какого хрена это было?

- Перестань дрочить, когда мы рядом с тобой.

- Это расстройство, я не могу его контролировать. Последствие сексуального насилия.

- Так вот почему ты такой ебанутый?

- Вовсе нет, я убиваю, потому что это весело.

Чед расхохотался, и Таннер присоединился к нему. Он должен был признать, что, хотя эти двое совершенно не похожи на него, ему нравилось их общество. Он даже с нетерпением ждал убийства.

- Нет, мам, я не буду этого делать - говорила Дэбби в трубку.

Она все еще была обнажена и теперь лежала на своей кровати. Телевизор тихо играл на заднем плане. Женщина посмотрела на шрамы на своих ногах и подумала о тех, что были у нее на спине, о тех, что остались после того, как эти животные высекли ее. Ее больше не беспокоили эти отметины.

- Я не собираюсь продавать свою историю какому-то сраному журналистишке, чтобы он мог использовать ее в своих целях.

- Дорогая, пойми меня правильно. Ты прошла через ад, такой ад, который никто не может себе представить. Не думаешь ли ты, что другие могут извлечь из этого урок?

- И какой же урок можно извлечь из истории о том, как какой-то мерзкий полотенцеголовый засовывал стеклянную бутылку из под "Kолы" тебе в жопу и кричал: Как тебе теперь на вкус это пойло, неверная шлюха? - Дэбби готова была поклясться, что услышала, как ее мать поперхнулась в трубку.

Она слышала, как дрогнул ее голос, когда раздавался звук открываемых пузырьков с таблетками. Привычный порядок вещей. Ее мать принимала антидепрессанты и успокоительное с тех пор, как узнала о пропаже дочери. По тому, как она себя вела, можно было подумать, что похищали ее.

- Я... Мне так жаль, дорогая. Я не могу себе представить...

- Ты права, не можешь, так что даже не пытайся. Просто забудь об этом разговоре.

- У тебя все хорошо?

- Я в порядке...

Раздался стук во входную дверь, от которого Дэбби подскочила в постели. Она никого не ждала. Это не мог быть снова Джордж - музыка была выключена.

- Миссис Лингл, это Том из отдела технического обслуживания.

Голос казался достаточно дружелюбным, но она ко всем относилась с подозрением.

- Кто?

- Меня зовут Том, я здесь, чтобы обработать вашу квартиру от насекомых.

- Вы можете зайти позже? - в ее голосе звучало легкое раздражение.

- Кто там, милая? - спросила мама, беспокоясь за дочь, после нарисованной ее воображением сцены с бутылкой "Kолы" в анусе.

- Это дезинфектор, - ответила Дэбби.

- Не могу, завтра я буду работать на другом этаже.

Она заколебалась и вздохнула.

- Хорошо, дайте мне секунду, - женщина встала с кровати, надела штаны для йоги и обтягивающую футболку с изображением Будды. - Мам, я должна идти.

- Я люблю тебя, милая.

- Я тоже тебя люблю.

- Так и что же это будет, дорогие мои? - спросила Гретхен, жизнерадостный подросток.

Она стояла с ручкой в губах и отчаянно пыталась сделать так, чтобы ее декольте отвлекало клиентов от пухлого животика под ее фартуком.

- Я буду кофе и две вафли, - ответил Таннер.

Гретхен не могла не смотреть на него. Этот красавчик был похож на кинозвезду. Она представила, как он подхватит ее на руки и отнесет в постель, где уложит и будет ублажать так, чтобы она получила удовольствие.

Таннер, будучи хищником, естественно, почувствовал это. Он бы солгал, если бы не признался, что мысль о том, чтобы задушить беременного подростка, его не привлекала, но нужно было придерживаться плана. Кроме того, нельзя оставлять задушенных хорошо одетых женщин так далеко за пределами Калифорнии. Если это заметят, потянется столько нитей, которые могут в итоге привести к его поимке.

- Без проблем, милый, а для вас, сэр? - oна повернулась к Пэту, который наводил на нее ужас.

Он выглядел старше своих лет, почти больным и прятался за прядями длинных волос, стараясь не смотреть ей в глаза.

- Кофе, черный, вот и все, - пробормотал он, глядя на свои накрашенные черным ногти.

Таннер покачал головой, глядя на это зрелище.

- А я буду бутерброд с ветчиной и яйцом, и стакан апельсинового сока, если вы не против, - вмешался Чeд, пытаясь отвлечь ее внимание от того, каким нелюдимым выглядел Пэт.

- Хорошо, я скоро вернусь.

Таннер улыбнулся ей. Она кокетливо улыбнулась в ответ. Он представил, как сжимает ее шею руками, выдавливая из нее последние капли воздуха. Он закончил бы это одним резким движением, и все было бы кончено - еще один хорошо одетый труп пополнил бы его коллекцию.

Мечты всей ее жизни могли бы исполниться, но только после ее смерти.

- Что, блядь, с тобой сегодня не так? – бросил Чeд в сторону Пэта, который повернулся к нему и улыбнулся. Чeд покачал головой, увидев остекленевший взгляд его глаз. Это очень разозлило Чeда, и он оттолкнул от себя столовое серебро. - Господи Иисусе, этот тупой сукин сын под кайфом.

- Уже проходит. Я не знал, что мы встретимся так рано, - признался Пэт, продолжая отчаянно бороться за то, чтобы отличить реальность от вымысла.

- На чем ты сидишь? - спросил Таннер, немного обеспокоенный.

- Экстази. Меня отпускает, так что не волнуйся.

- Это просто охренительно, - Чeд злобно посмотрел на него. Он хотел только одного - разбить голову этого маленького женоподобного ублюдка об стол. - Не делай так больше.

- Я нервничал. Ты должен понять - я не очень общительный человек.

- Как будто это не очевидно. Впредь оставайся чистым, - Чeд потребовал, почти как отец.

Это показалось оскорбительным для молодого Пэтa, который посмотрел с вызовом.

- Прошу прощения... Объясни-ка мне, почему я должен тебя слушать?

- Потому что если ты сделаешь это снова, мы оба выпотрошим тебя живьем, - присоединился Таннер.

Он и сам знал, что перед убийством можно выпить для разгона, просто чтобы дать себе небольшой толчок, но употреблять наркотики во время чего-то столь масштабного было просто безответственно. Таннер был согласен с Чeдом и не хотел иметь с этим ничего общего.

- Ладно, черт возьми, я остановлюсь.

- Хорошо, - Таннер повернулся к Чeду. - Так как сработал трюк с опрыскиванием от насекомых?

- Просто замечательно. Я сделал несколько снимков, пока она была в своей комнате и пыталась меня игнорировать. Мы просмотрим их вместе. А теперь обсудим детали.

- Давай, великий лидер, расскажи нам свой гребаный план, - с сарказмом пробормотал Пэт.

- Таннер попытается соблазнить девушку и завоевать ее сердце с помощью своей привлекательной внешности и информации, которую мы получим из фотоснимков, которые я сделал прошлым вечером.

- Чертов гений с фотографиями, это действительно хороший план. У меня остался один вопрос - когда мы начинаем?

- Сразу после завтрака.

- Здравствуйте, чем я могу вам помочь? - спросила Дэбби.

Она стояла у кассы, пока мужчина бессвязно рассказывал о своем заказе. Все утро она не сводила глаз с красивого мужчины за одним из столиков. Он бросал на нее взгляды в перерывах между чтением газеты. Сначала она думала, что это все ей кажется, но когда и Джордж заметил это, отрицать было уже невозможно.

- Иди, поговори с ним, - сказал Джордж, игриво подталкивая ее. Она, как всегда, колебалась. С тех пор, как Дэбби вернулась из Афганистана, ее попытки встречаться с мужчинами оканчивались хреново, и она решила, что обречена на разочарование и вечное одиночество. - Если ты не сделаешь этого, я сделаю, и поверь мне, милая, я обращал в геев мужчин, которые были намного натуральнее, чем этот горячий очаровашка.

- Слушай, откуда ты знаешь... - Джордж оборвал ее, прижав указательный палец к губам.

- А вот и он.

- Привет, - произнес мужчина.

Дэбби повернулась к нему с сияющим лицом. Она потерялась в его глазах, точеном лице и статном, подтянутом теле.

- Здравствуйте, чем я могу вам помочь?

- Меня зовут Таннер. Я хотел спросить, не желаешь ли ты присоединиться ко мне за моим столиком. Был бы не против пообщаться с тобой.

- Я бы с удовольствием, но моя смена закончится только через несколько часов.

Джордж услышал это и бросился к ней, едва не уронив на пол ледяной карамельный макиато.

- Милый, она была бы в восторге. И как раз собиралась сделать перерыв.

Джордж с настойчивым взглядом подтолкнул ее вперед. Она знала, что если не согласится, Джордж никогда не позволит ей пережить это.

Ведь что плохого может быть в хорошем перепихоне?

- Хорошо, - oна повернулась и наклонилась к кассе, набирая свой идентификационный номер на часах. - У тебя есть полчаса.

Ее получасового перерыва оказалось недостаточно, чтобы хорошо узнать мужчину, но достаточно, чтобы он пригласил ее на свидание. Дэбби просматривала свой гардероб, а в голове у нее крутились сумасшедшие варианты развития событий. Она прижимала платья к своему обнаженному телу, повторяя его имя.

- Таннер...

Она рассказала об этом своей матери, которая была, мягко говоря, в восторге – в мыслях та уже планировала свадьбу. Ее мать винила себя за то, что Дэбби мучилась в руках афганских террористов. Если бы она в свое время поддержала брак дочери и помогла оплатить свадьбу, Дэбби не пошла бы в армию, чтобы рассчитаться с долгами из своих бонусных денег.

Конечно, воспоминания не покидали ее. Дэбби все еще слышала их арабскую речь, когда они избивали и насиловали ее. Они всегда были рядом. В уголке ее глаза каждая тень была одним из них. Она видела их бородатые лица и дикие глаза, когда они размахивали все новыми орудиями, чтобы причинить мучения ее телу.

Дэбби выбросила это из головы и поклялась хорошо провести сегодняшний вечер. Прижав идеальное платье к своему телу, она улыбнулась и кивнула.

- Сегодня вечером у тебя будет секс.

Их свидание началось с похода в кино, а затем продолжилось ужином в ресторане "La Senorita". Поедая стейки и чипсы начос, они начали обсуждать работу Таннера.

- Я работаю на ферме трупов, - сказал он, как бы между прочим.

От сочетания этих слов Дэбби замерла на месте и издала низкий, нервный смешок.

- На ферме трупов? - oна прищурилась, как будто это как-то могло помочь ей понять, о чем он говорит.

- Да, это место, где судебно-медицинские эксперты изучают разложение тел.

Таннер заметил на ее лице отвращение, но также не упустил следов промелькнувшего любопытства. Она сделала секундную паузу, как бы обрабатывая информацию. Он видел ее коллекцию пластинок на фотографиях. Любительница панк- и дэт-металa. В ней определенно была темная, нездоровая сторона - возможно, в старших классах она даже была девочкой-готом.

- Откуда вы берете тела?

- Люди жертвуют их.

- Издеваешься?

- Нет, ты бы удивилась, узнав, сколько их у нас. Все эти люди – альтруисты, они хотят, помочь даже после смерти. Мы изучаем этот процесс. Некоторые тела мы помещаем под прямые солнечные лучи, другие погружаем в воду, третьи закапываем на глубину фута, а на третьих экспериментируем с известными методами утилизации, которые часто используют убийцы.

- Трудно поверить, что такое место существует.

- Я могу отвести тебя туда, - eго улыбка казалась фальшивой, неестественной.

Дэбби снова услышала, как мужчины спорят на грубом гортанном наречии. Вытащив свои члены они помочились ей на голову. Они водили садовыми ножницами по ее сиськам и воткнули ей в задницу вантуз для унитаза. Ее замутило, и когда она подняла глаза на Таннера, то увидела его с длинной бородой. Он говорил по-арабски.

Дэбби, это неправда. Не каждый парень, которого ты встречаешь, пытается тебя убить. Этому ты действительно нравишься.

- Да, я бы хотела на это посмотреть, - выдавила она из себя.

Но не была уверена, говорила ли она серьезно или просто хотела казаться милой. В любом случае, она знала, что они отправятся туда еще до конца ночи.

- Фантастика. Мы отправимся после того, как закончим нашу трапезу.

Поездка была долгой. Все это время Таннер заполнял машину дружеской болтовней, но Дэбби все равно слышала в глубине сознания мужчин, которые мучили ее. Они называли ее по имени. Тупая пизда, ты направляешься в ловушку. Она знала, что у нее паранойя, но по мере того, как машина ехала сквозь ночь и выезжала на пустынную грунтовую дорогу, она начала чувствовать нарастающее напряжение.

Тебе нужно начать доверять людям.

- Расскажи мне о своей службе.

Службe? Она никогда не рассказывала ему о том, что служила в армии. Вот он, красный флаг! Все было не так, как казалось. Этот человек изучал ее, и теперь она оказалась посреди леса с ним наедине.

Ладно, возможно, ты права. Возможно, он на самом деле гаденыш. Но нужно поддерживать разговор, чтобы он не заподозрил, что ты его раскусила.

- Ничего особенного - служила в Афганистане. Я не часто об этом говорю.

- Не могу представить, каким ужасам ты, должно быть, там подверглась, - пока он говорил, Дэбби достала из кармана мобильный телефон и посмотрела. Сигнала не было. - Что ты там делаешь?

- Я собиралась проверить свою электронную почту, - oна сделала притворно надутое лицо, протягивая ему телефон. - Нет сигнала.

Правильно, веди себя естественно.

- Ненавижу, когда нет сигнала. В этих краях его никогда не бывает.

Думай! Думай!

Она перевела взгляд на дверь и осмотрела замок. Он был заперт. Ей нужно было быстро провернуть механизм, открыть дверь и вынырнуть, прежде чем он успеет среагировать. Ей нужно было выбираться прямо сейчас! Она потянула за пластиковую деталь. Запорный механизм не сдвинулся с места.

- Детские замки безопасности, глупышка, - eго улыбка была зловещей, когда он кивнул головой. - Отличное изобретение.

- У тебя есть дети? - спросила она.

Ее дыхание стало поверхностным, но паника еще не была очевидной.

- Нет, на самом деле нет.

- Тогда почему эти замки заблокированы?

- Ты умная девочка. Я вижу, ты все поняла, так что давай прекратим...

Дэбби швырнула свою сумочку ему в лицо. Он дернулся влево и машина вильнула в ту же сторону. "Мерседес" врезался в дерево и остановился. Дэбби быстро полезла в сумочку и достала свой маленький компактный 9-миллиметровый пистолет. Она держала его поближе к телу, чтобы его не отобрали, но все время нацеленным на Таннера.

- Ты тупая гребаная сука!

- Заткнись, блядь! Что ты собирался со мной делать? Изнасиловать меня?

- Это не в моем стиле, - Таннер поднял руку, потрогал свой нос и нахмурился. - Дура, ты его сломала.

- А что тогда?

- К чему все это прошедшее время? Я все еще собираюсь убить тебя.

- Похоже, теперь ты в моей власти.

- Подумай еще раз, - oн указал на окно.

Она повернулась и увидела двух других мужчин с автоматами AR-15, направленными в ее сторону. Таннер улыбнулся ей.

- Теперь мы готовы поиграть.

Дэбби была в отключке довольно долго. Мужчина с длинными волосами ввел ей наркотик. Он подействовал мгновенно, и она вырубилась. Ее глаза все еще были закрыты, но она слышала звук, похожий на то, будто режут миллионы свиней. Визг был ужасающим. Когда женщина открыла глаза, то обрадовалась, увидев вместо убитой свиньи колонки.

К ее удивлению, она не была связана. Быстро встав, Дэбби осмотрела себя. Она была в порядке. Стены небольшой комнаты оказались увешаны странными картинами. На одних были изображены женщины, которых насиловали волки, на других - дети, потрошащие собственных родителей. Вспышки света, определенно, не помогали от головной боли. Она огляделась вокруг, пока не нашла выход.

Снаружи лил дождь, и как только она вышла за дверь, то соскользнула вниз по грязному склону. Дэбби катилась несколько футов, пока не врезалась лицом во что-то мягкое. Подняв голову, она с ужасом увидела, что ее лицо провалилось в гниющие останки живота трупа. Почерневшие органы и личинки вывалились наружу.

Дэбби закричала от ужаса, отчаянно вцепившись ногтями в мокрую землю. Она поползла вверх по холму. Ей попалось еще несколько трупов в различных стадиях разложения. Они были привязаны к деревьям и подвешены на ветвях.

- Добро пожаловать на ферму трупов. Ты же не думала, что это просто остроумное название? - голос доносился через систему громкой связи.

Дэбби повернула голову, стоя на вершине насыпи. Дождь лил как из ведра, а луна отбрасывала жуткие тени.

- КАКОГО ХРЕНА ВАМ ОТ МЕНЯ НАДО?!! - кричала она во все стороны.

По громкой связи раздался смех.

- Я хочу, чтобы ты бежала! Беги, кролик! Беги!

Воспоминания об Афганистане вернулись к ней. Она вспомнила, как они обращались с ней, и теперь все должно было повториться снова. Дэбби огляделась в поисках оружия, увидела рядом массивную ветку. Она потянулась вниз, и когда подняла ее, стрела вонзилась в ее левую руку. Женщина вскрикнула от боли.

- Я сказал, беги!

И она побежала вслепую, вглубь фермы трупов.

Чeд наблюдал за своей добычей. Она выглядела чертовски красивой, когда быстро оправилась от пугающих эффектов, которые устроил Пэт. Он знал, что она сильнее этого, слишком сильна, чтобы попасться на какие-то психологические трюки. Конечно, он считал, что Пэт немного эксцентричный, но факт оставался фактом - душевные терзания добавляли острых ощущений. Для Чeда же все сводилось к охоте.

Она с изяществом огибала углы, только для того, чтобы рухнуть, попав в скользкую грязь. Чeд поднял лук, оттянул стрелу и прицелился. Он последовал за ней и сделал вдох. Остановившись на мгновение, охотник отпустил стрелу, и та со свистом пронеслась по воздуху.

Дэбби почувствовала, как стрела пронзила ее ногу. Она взвыла в агонии – терпеть не было сил. Рухнув на землю, женщина перевернулась на спину. Теперь, глядя на луну, она увидела тех арабских мужчин вокруг нее, которые пинали ее и кричали на иностранном языке. Скоро они ее изнасилуют.

Дэбби резко пришла в себя: Ты не в Афганистане, ты здесь, в Америке, и эти парни привезли тебя сюда для одного...

Голос был прав. Ей нужно было взять себя в руки, если она хотела выпутаться из этой ситуации. Она ведь выбралась из лагеря для военнопленных много лет назад, не так ли? И уж конечно, сможет справиться с парочкой жаждущих крови деревенских болванов. Ей просто нужно было напрячь голову.

Из леса вылетел металлический предмет. Он пронзил ее чуть ниже плеча и разорвал спину. Это был массивный крюк, и прежде чем она успела рассмотреть его, ее потащили через лес.

Соберись с мыслями, эта ночь скоро станет намного хуже.

- Ну расскажи мне о себе.

Худой мужчина с длинными волосами улыбнулся ей. Комната была небольшой, освещение слабое. В ней не было ничего, кроме нее, его, стула, на котором она сидела, и стола с множеством колющих и режущих предметов. Их первоначальный дизайн и намерения были менее зловещими, однако именно этот особый разум извратил их, используя для удаления плоти с человеческого тела.

- Пошел ты, – только и сумела выдавить она, едва ли способная двигаться.

Пульсирующая боль от стрел в руке и ноге была сильной, но дыра от мясного крюка была совсем другой проблемой. Это было настолько мучительно, что она чувствовала слабость и знала, что в любой момент может потерять сознание.

Не делай этого, не доставляй им такого удовольствия.

- Ладно, похоже, нам нужен хороший ледокол, что-то, что разрушит стены, которые тебя сковывают, - xудой мужчина повернулся к столу и потянулся за молотком.

Oн обхватил пальцами рукоятку и высоко поднял его. От одного быстрого удара половина передних зубов Дэбби вылетела и рассыпались по запятнанному кровью деревянному полу. Кровь хлынула из ее рта, и она завопила. Он сделал это? Неужели он сделал это?

Дэбби снова проигнорировала мужчину, пытаясь сосредоточиться. Затуманенным взором она посмотрела на своего похитителя. На его голове был тюрбан? Она плохо его понимала, он говорил по-арабски?

Давай, Дэбби, соберись, девочка.

- Нет, а? Что ж, тогда...

- Что ты хочешь знать? - пробормотала Дэбби, и еще больше зубов вывалилось и упало ей на колени.

Это вызвало улыбку на лице тощего мужчины. Он знал, что она жесткая, но то, что она была такой непробиваемой в самом начале игры заставило его понять – будет непросто заставить ее молить о смерти. Он любил хорошие испытания. Пока же мужчина опустился на колени у ног девушки и улыбнулся.

- Я хочу знать, как такая красивая девушка, как ты, оказалась в компании серийных убийц.

- Наверное, не повезло. Знаешь ведь как бывает - иногда сплошная непруха.

Ее непринужденность разозлила мужчину. Улыбка исчезла с его лица, и он быстро поднялся на ноги.

- Ты знаешь, кто я, не так ли?

- Какой-то неудачник, с которым женщины отказываются трахаться, поэтому ты их калечишь?

- Именно.

Мужчина повернулся к столу и потянулся за керамической маской, демонического вида, окрашенной в красный цвет. Она выглядела по-японски. Дрожащими руками маленький человек подтянул маску ближе и надел на лицо. Когда это произошло, он поднял голову, и Дэбби поняла, что теперь перед ней другой человек. Мужчина повернулся к столу и потянулся вниз. Он взял инструмент из нержавеющей стали, похожий на длинную иглу и поднял его вверх.

- Что это?

- Троакар[24].

И не дав ей и секунды на размышление о том, что это за инструмент, он воткнул ей его в правый глаз. Она вскрикнула от боли, дернувшись на стуле. Посмотрев здоровым глазом, она увидела, как мужчина вставил другой конец прибора в рот маски, а затем в свой собственный рот. Казалось, он использовал устройство как соломинку. Кровь потекла по его зловеще изогнутым губам и закапала с подбородка.

Троакар был извлечен, и прежде чем она успела прийти в себя, его костлявый палец подался вперед и проник глубоко в ее череп. Она почувствовала, как палец обхватил что-то упругое внутри ее головы и потянул. В этот момент, подобно телевизору, выключающемуся во время перебоев в электросети, глаз перестал работать, так как мужчина вытащил липкую массу из ее глазницы.

Мучитель посмотрел вниз и покачал головой. Он увидел, что пол теперь покрыт мочой и фекалиями.

- Боже мой, ты обосралась.

- Прости, милый...

Правильно, Дэбби, не падай духом.

- ...но тебе...

Не давай ему то, что он хочет.

- ...придется сделать что-то получше, если ты хочешь заставить меня умолять.

Человек в маске выронил глаз. Он повернул голову набок, изучая ее. Из-под маски раздался низкий смех, похожий на смех демона.

- Вызов принят.

Таннер и Чeд смотрели телевизор, пока Пэт был сзади с девушкой. Таннер выполнил свою часть работы, соблазнив ее, Чeд охотился на нее, а Пэт теперь будет пытать ее. Когда все трое насытятся, они убьют ее вместе. Они терпеливо ждали, наблюдая за всем этим шоу на экране телевизора в прямой трансляции.

- Он действительно болен, понимаешь? - Таннер засмеялся. - Я имею в виду, Господи... Он просто засунул паяльник ей в задницу.

- Это плохо, но не так плохо, как когда он отрезал ей губы, а потом засунул в ее пизду утыканный гвоздями фаллоимитатор.

- Ты правда думаешь, что это хуже? - спросил Таннер, будто эти двое обсуждали музыкальные вкусы.

- О, черт возьми, да. Слушай, небольшое жжение в выхлопной трубе - это, наверное, как геморрой. А вот истязание "киски" - блядь, чувак - ничто с этим не сравнится.

- Полагаю, я могу понять твою логику.

- Похоже, это подходит к концу. Готовься, Таннер.

Пэт использовал садовые ножницы, чтобы отрезать ей губы. Он поигрался паяльной лампой с ее сиськами и с помощью кусачек удалил каждый палец на ее правой ноге. Потом освободил ее, повалил на пол и избил бейсбольной битой, обмотанной колючей проволокой. Женщина кричала от боли, орала, но не умоляла. Она не доставляла своему мучителю такого удовольствия. Когда ее вопли сошли на нет и к ней вернулось самообладание, она начала безудержно смеяться.

Эта проклятая сука сошла с ума.

Пора заканчивать, больше не было никаких игр. Он сломает ее, даже если для этого понадобится убить. Пэт повернулся к столу и взял молоток и крюк, похожий на лезвие, используемый для разделки рыбы. Он встал над женщиной, лежащей в собственной моче, дерьме и крови. Та истерически смеялась, и кровь из ее беззубого и безгубого рта лилась на землю. Она посмотрела на Пэта и даже показала ему средний палец, прежде чем разразиться хохотом. Смех прекратился, когда молоток ударил ее по лицу, раздробив челюсть.

- Больше никаких игр, - Пэт сорвал маску с лица и швырнул ее через всю комнату.

Она разбилась, ударившись о стену. Он встал на колено и ударил ее молотком по правой руке, прямо над запястьем. Мужчина бил до тех пор, пока место на руке не стало похоже на тонкую ткань из плоти. Затем он взял лезвие и отрубил ей ладонь.

- Мы еще не закончили, милая.

Затем он взял нож и принялся за локоть. Садист сдирал кожу с ее руки и через несколько мгновений обнажилась сломанная и раздробленная кость. Пэт засмеялся, когда дверь распахнулась.

- Какого хрена, ребята? - крикнул он. - Я еще не закончил.

- Чертов идиот, ты убьешь ее, – заорал Таннер.

- Еще нет.

- Посмотри на нее, она почти мертва.

И они были правы. Женщина больше не смеялась, она была слишком слаба, чтобы делать что-то еще, кроме как дышать и цепляться за жизнь, но даже это было уже на исходе. Как разочарованный ребенок, Пэт опустился на пол и покачал головой.

- Это несправедливо. Она чертовски упрямая.

- Делай свои фотографии и давай заканчивать, - потребовал Чед.

Пэт поднял на них глаза, но знал, что это не обсуждается.

- Ладно, - Пэт опустил лезвие на пол рядом с молотком и встал.

Следующая часть обычно была его любимой - фотографирование, но что-то было не так. Он не сломил ее и не заставил умолять. Пэт понимал, что встретил достойного соперника. А потом он почувствовал удар.

Молоток обрушился ему на ногу. Он чувствовал, как каждая кость в его конечности разламывалась на миллион кусочков, а боль пронзила его тело. Пэт рухнул на колени, и прежде чем он успел отреагировать на нападение, лезвие крюка вошло ему в горло, вырвав пищевод. Он свисал из отверстия, как мертвая змея, истекающая кровью. Пэт поднял руку, и когда мир вокруг него потемнел, он увидел, что женщина с улыбкой смотрит ему в глаза. Засохшая кровь, изуродованное лицо, пустая глазница - он смотрел прямо на смерть, медленно покидая этот мир и переходя в другой.

Чeд чуть не обмочился, когда увидел, как женщина разбила молотком ногу Пэту. Когда она поднесла к нему лезвие, он чуть не обделался. Как на земле могла существовать такая женщина? Как в ней могло остаться столько силы, столько борьбы? Она была настоящим чудом, Чeд никогда раньше таких не встречал.

Дэбби выронила клинок и подобрала молоток, медленно поднимаясь на ноги, и впервые в жизни Чeд почувствовал страх. Сначала он даже не понял, что это было за чувство. Он почувствовал, что у него заныл желудок, сердце затрепетало, кожа покрылась мурашками, и он понял, что все это - страх. Он боялся этой женщины.

Таннер бросился к ней. Он никогда не позволял женщине брать над собой верх, нет, сэр. Таннер Ротштейн был самцом, доминантом, а все женщины покорялись ему. Они падали к его ногам, а не наоборот. Он был так ослеплен гневом, что не понял, что она все еще держала молоток, и когда тот поднялся и ударил его по лицу, он рухнул к ее ногам. Его красивое лицо теперь превратилось в окровавленное месиво из раздавленного мяса. Таннер попытался что-то сделать, но все происходило так быстро. От удара у него закружилась голова. Она опустилась на колени и молотком продолжила бить его по голове. Била до тех пор, пока череп не раскололся с тошнотворным звуком, и серые мозги не вывалились, как окровавленная цветная капуста. Чeд не двигался, он был загипнотизирован всем этим, ошеломлен.

Женщина поднялась с трупа Таннера. Она была обнажена и покрыта телесными отходами и кровью. Ее челюсть бесполезно свисала с тонких нитей мышц, беззубая и раздробленная. Правого глаза не было. Кровь лилась из ее изуродованного влагалища, ее сиськи были черными и обугленными. Ее правая рука отсутствовала, и все, что осталось от нее от локтя вниз, - это около восьми дюймов раздробленной кости. Женщина не кричала, не вопила, не смеялась - она просто стояла и дышала. Эта женщина уже убила двух самых страшных современных серийных убийц в стране.

- Я искал тебя, - из глаз Чeда начали течь слезы. Он улыбнулся и вытер их дрожащей рукой. - Долго искал. Я думал, что никогда не найду тебя. Пожалуйста, сделай это.

Она уронила молоток. Жалкий мужчина рыдал перед ней, он хотел умереть. Труп, похожий на женщину, закричал и побежал к Чeду. Он закрыл глаза и раскрыл руки, словно принимая Господа в свою жизнь. Звероподобная женщина бросилась на него, сбила с ног и повалила на землю. Как дикий зверь, посланный из ада, она использовала расколотую кость своей правой руки, чтобы бить мужчину будто ножом. Она закричала, когда кровь брызнула на ее тело, и маниакально продолжала рвать его сломанной костью.

Чeд ни разу не закричал, он приветствовал смерть; наконец-то почувствовав покой.

Перевод: Виталий Бусловских

Вот это поворот! Как говорят работницы горизонтальной профессии: не суетись под клиентом. Хе-хе.

Так, давай еще коктейльчик - и на выход. Уже, и правда, довольно поздно. Открытие бара с минуты на минуту, а значит тебе пора домой. Нет, нет, остаться ты не можешь, иначе есть риск того, что это наша с тобой последняя встреча, а я очень надеюсь увидеться вновь. В полночь здесь будет настоящий шабаш, и ты рискуешь оказаться главным блюдом на праздничном столе. Было очень приятно провести с тобой эти часы, и спасибо за компанию. А пока ты будешь одеваться, я расскажу тебе последнюю историю... Бля! Кто положил опарышей в посуду для коктейльной вишни? Ублюдки, все через жопу.

Извини, отвлекся. Слушай и заходи к нам еще, тебе у нас всегда будут рады. Итак, история, на которую меня натолкнули эти мелкие пиздюки.

"...больша личинок..."

- ...больша личинок...

Энтони любил свою мать. Всю свою жизнь он цеплялся за эту любовь, как за спасательный круг. И он был уверен, ну, по крайней мере, он надеялся, что эта любовь поможет ему пережить все это.

С самого детства его мать была полна решимости дать ему лучшую жизнь из всех возможных. Именно поэтому она работала по девять часов в день на полях сахарного тростника, размахивая мачете с восхода солнца до кровавого заката. Именно поэтому она попросила Маму Луанду наложить заклятие на его отца, дабы он их по пьяни не поколачивал. Именно поэтому она отправила Энтони учиться в Британский Университет в Лондон.

Энтони всю жизнь мечтал принести и показать ей свой диплом колледжа, получить хорошую работу и купить ей новый дом. Уж он-то позаботится о том, чтобы ей больше никогда не пришлось работать в поле. Вот почему он не мог позволить себе умереть. Только не так.

- ...больша личинок... нужна больша...

С трудом приходя в сознание, в нос Энтони ударил зловонный букет из запахов многолетней пыли, жженой шерсти и плесени, что наполняли комнату, словно кладбищенский склеп. Но эту адскую смесь ароматов с легкостью затмевала тошнотворная вонь, исходящая от кишащей паразитами туши свиньи, лежащей на полу рядом с ванной, вкупе с запахом тухлых яиц, гнилостной инфекции и разложения, что источал сам Энтони.

Его ноздри горели огнем от ядовитого аромата, что оживлял его сознание, словно нашатырь, в то время как его разум упорно пытался уйти от реальности в мир сказочных снов. Он хотел сбежать от реальности на побережье прохладного океана, где он ловил крабов и омаров много лет назад, где плавал с песчаными акулами, которые уже давно привыкли к присутствию островитян, в то время как его мать и сестры стирали свою одежду рядом с ним в той же самой освежающей воде. Он тосковал по прокуренным ночным клубам, где беспрерывно играли калипсо и регги до самого утра, где все танцевали, пили ром и курили марихуану. Он был согласен на любое воспоминание. Все, что угодно, только чтобы защитить его разум от этого... этого ужаса. Но сбежать он не мог, как ни старался.

Мысли Энтони вяло блуждали, стараясь игнорировать слизистое болото отвратительных, гнилостных образов - образов бледных слизистых существ, что с упоением кишели в разлагающейся плоти... его плоти! Эти образы были чересчур ужасны, чтобы быть реальными. Находясь в шоковом бреду сложно думать логически. Ничто в его жизни не подготовило его к тому, что он лицезрел сейчас. Это не было нападением наркомана в переулке, что готов был перерезать ему горло ради дозы. Это не было попаданием под перекрестный огонь двух соперничающих банд, что безжалостно пытались накачать противников свинцом. Это не было нападением ревнивой подруги с мясницким ножом, избиением до смерти полицейскими-расистами, голодной смертью в кишащем крысами подвале многоквартирного дома или же монотонной работой до изнеможения на полях сахарного тростника на его родине. Это не было похоже ни на один из тех ужасных исходов, которых так отчаянно боялась его мать, когда годами копила деньги, чтобы отправить его подальше от этого места. Это была медленная, ползучая, гниющая смерть заживо. Он вздрогнул и застонал от отвращения. Таких адских мучений он не мог представить себе даже в самом страшном кошмаре.

Энтони хотелось кричать. Ему хотелось кричать до тех пор, пока на экране не появится слово "конец" и пока он, выйдя из кинотеатра, снова не окажется на прогретом солнцем тротуаре, в то время как увиденный ужас будет спешно стираться из его памяти. Но он знал, что это не фильм. Это происходило в реальности, причем происходило лично с ним.

- ...этага мала... нужна больша... ща потиханьку... еща давай... нужна больша личинок...

Эти слова, словно холодный душ, отрезвляли воспаленный разум Энтони намного сильнее кошмарного зрелища или же ужасающей вони. Он был не в силах разобрать всего, что невнятно бубнила старуха. Ее хриплое бормотание было похоже на шипение змеи и вырывалось с ее губ бесконечной тирадой. Но Энтони смог расшифровать достаточно, чтобы понять, как сильно его поимели. Ее искривленные артритом когтистые пальцы безостановочно танцевали по его голой коже, пока она пыталась его вылечить, и он всякий раз содрогался, когда ее плоть касалась его собственной. Тем не менее, он не сопротивлялся. Она была ему нужна.

Он с отвращением наблюдал, как она голыми руками набирала личинок горстями из гниющих внутренностей мертвого хряка и с осторожностью помещала их в его раны. Он чувствовал, как они поглощают его плоть, но не смел возражать старой карге. Пускай ценой собственного рассудка, но он должен был верить в то, что старуха знает, что делает.

- ...вся еща мала... нужна больша... нужна больша личинок...

Все началось с мелких кровоточащих язвочек. Поначалу Энтони принял их за обычные прыщи, но потом, когда язвы начали активно увеличиваться, он испугался, что у него рак кожи. Когда же язвы превратились в зияющие кратеры, в которых исчезли огромные куски его плоти, словно на него напал и обглодал какой-то дикий зверь, и при этом из них начала распространяться невыносимая гангренозная вонь, словно от дохлого скунса на обочине дороги, он, наконец-то, решил обратиться в больницу. К тому времени, когда он добрался до отделения неотложной помощи, дыры в его плоти были настолько большими, что он мог видеть, как работают его легкие за грудной клеткой и как движется пища по кишечнику. В такой стадии заболевания помочь ему медперсонал был уже не в состоянии.

В любом случае оставаться там он не собирался. Обернув поплотнее бинты вокруг гноящихся ран, чтобы хоть как-то удержать в теле свои органы, Энтони улетел из Англии обратно на Гаити, потому что он верил в то, что старая знахарка сможет помочь ему и избавит его гниющее тело от проклятия, разъедающего его плоть

Правда он не совсем понимал, как и чем она сможет ему помочь. Он ожидал, что, возможно, она свяжет для него новую плоть и заменит ею то, что теперь высыхало на его костях. Краем уха он слышал, что предлагали с ним сделать британские врачи. Они хотели его порезать. Они хотели отсечь пораженные ткани от живых, срезая с него мясо фунт за фунтом, и резать до тех пор, пока болезнь не отступит, ну или же его плоть просто не закончится. Чего-чего, а уж позволять им это с собой сотворить, Энтони не был намерен ни в коем случае! Если ему суждено умереть, то это произойдет на его родине, соблюдая обычаи и традиции, по которым жили его предки. Итак, он вернулся на Гаити в поисках Мамы Луанды.

Колдовством Мама Луанда никогда не занималась. Она занималась медициной, давно забытыми способами лечения, которые ее народ привез из Африки. Она не вызывала демонов, не превращала людей в зомби, не накладывала заклинаний и проклятий. Она была целительницей. По крайней мере, она так всем говорила. Но ходили слухи о людях, которые перешли ей дорогу, и в итоге пораженных болезнями или превращенных в живые трупы, а кого-то даже заживо съели крысы. Она открещивалась от этих обвинений, списывая их на обычные суеверия. Точно так же она отмахнулась от вопросов касательно своего феноменального долголетия, приписав это генетике и здоровому питанию. Поговаривали, что ей больше ста лет, и она сама казалась живым доказательством того, что зомби все-таки существуют. Мама Луанда ужасала саму себя, ибо в ней не было ничего красивого.

Ее толстые растрепанные дреды корчились вокруг ее головы, как гнездо раздутых черных угрей. Ее опухшие губы были высохшие и потрескавшиеся, скрывая за собой маленькие желтые игольчатые зубы. Ее дыхание напоминало запах только что эксгумированного трупа. Ее высокие скулы, несомненно когда-то придававшие ее чертам царственный вид, теперь выглядели словно двойные лезвия топора или какое-то доисторическое оружие, настолько они были обтянуты ссохшейся кожей. Ее единственный здоровый глаз казался нервным, возбужденным и беспрерывно метался в хаотичном движении, возможно, в попытке компенсировать пустую глазницу на месте ее правого глаза. Выглядело так, словно кто-то вырезал его прямо из ее черепа с помощью какого-то острого предмета, прихватив заодно ее веко и оставив только черный немигающий кратер.

Глядя на нее, Энтони вспоминал когда-то давно прочитанную книгу о бароне Жиле де Рэ, печально известной Синей Бороде, который убивал, насиловал и калечил детей крестьян и селян в деревне, окружающей его замок. "Черепоебля" был одним из его любимейших способов одновременно изнасиловать и убить свою жертву, и походу кто-то сотворил нечто подобное и с Мамой Луандой. Выглядело так, словно кто-то трахнул ее в череп, но она каким-то непостижимым образом не умерла, а напротив, дожила до того, чтобы рассказать эту историю своим потомкам. Хотя Энтони очень сильно сомневался в том, что даже такой больной на всю голову уебок, как Синяя Борода, смог бы возбудиться, глядя на это ужасное, словно попавшее под поезд, лицо.

С нарастающим отчаянием Энтони осознал, что в старой хижине, куда ни глянь, не было места, свободного от того или иного гротеска. Полуразрушенная лачуга была загромождена от пола до потолка различными черепами и костями, а также замаринованными внутренностями и конечностями животных, а некоторые из них, по всем признакам, вполне могли принадлежать людям. Пауки, змеи и ящерицы беспрерывно метались по хибаре от одной тени к другой. А побитое жизнью лицо старой знахарки было настолько отвратительным, что от ее вида даже лук бы заплакал. Но что говорить, в данный момент сам Энтони был отличным дополнением к происходящему вокруг безумию.

Он закрыл глаза и попытался избавиться от ощущения, как личинки ползают по его телу, поедая гнилостную плоть. Он пытался мечтать о пляжах с белым песком, в котором с легкостью утопают пальцы ног, а синий океан прохладный и настолько чистый, и можно пересчитать всех рыбок, что плавают у берега. Он попытался вспомнить кокосовые пальмы и то, как в детстве забирался на них, чтобы срывать плоды и бросать их вниз другим голодным детям. Он попытался представить, как гоняется за ящерицами, что сотнями заполонили пляжи, как ловит их и раскладывает по банкам, чтобы после продать их туристам. Он отчаянно пытался вспомнить вкус материнского супа из козьего и бычьего хвостов, обильно приправленных карри, и запах кексов из кукурузного хлеба. И все же невообразимая вонь от его собственного разлагающегося тела, кишащего личинками, продолжала беспрерывно будоражить его разум.

Врачи назвали это Некротическим Фасциитом. Возбудителем этой заразы была бактерия Streptococcus Pyogenesvirus, что также вызывала и обычную гнойную ангину, но в редких случаях распространялась намного дальше. Заражение, вызванное этими бактериями, приводит к тому, что ваша иммунная система сходит с ума и прекращает кровоснабжение любой инфицированной ткани, что приводит к ее отмиранию и, в конечном итоге, к гниению. В прессе эту болячку окрестили как "бактерия, поедающая плоть", и не было никакого способа вылечить ее, кроме как удалить зараженные ткани, либо отрезав их, как предлагали британские хирурги, либо способ Мамы Луанды - с использованием личинок, что разъедали мертвую плоть, оставляя только незараженные ткани.

Энтони больше не был уверен, какое из решений было более ужасным, но у него уже больше не было выбора. Теперь ему просто нужно было верить.

Ванна наполнялась. Личинки теперь покрывали разлагающееся тело Энтони с головы до пят. В данный момент его организм представлял собой развалины гниющей плоти и зияющих дыр, в которых личинки уже активно поедали некротическую ткань. Их бледные раздутые тела извивались огромной кишащей массой, ползая по его умирающему телу, жадно поглощая его плоть, проникая сквозь мышцы и жир в органы, что уже также были инфицированы и начали гнить. Болезнь продолжала распространяться по его телу.

- ...больша личинок... нужна больша личинок!

Энтони показалось, что Мама Луанда впервые в жизни запаниковала. Лечение не работало. Болезнь распространялась чрезвычайно быстро, личинки просто не успевали поглощать зараженную плоть. Ее лоб нахмурился, а густые и пушистые брови изогнулись, словно линия на ЭГК, над ее беспокойным левым глазом и адским кратером, в котором должен был находиться правый. В этой яме скользили и утопали мрачные тени, когда свет от множества свечей, разбросанных по комнате, падал в нее. Капля пота скатилась по ее лбу и упала в эту жуткую пустоту, а вскоре вслед за ней последовала еще одна.

Мама Луанда начала петь какое-то островное заклятие на причудливом гортанном диалекте, которого Энтони никогда раньше не слышал. Она закрыла здоровый глаз, и искра голубого пламени, казалось, загорелась глубоко в дыре на другой половине ее лица. Пение хлынуло из нее потоком бессмысленных слогов. Эти бессмысленные слова, казалось, имели значение для всего остального в комнате, кроме самого Энтони, потому как даже воздух в комнате, казалось, замер. Свечи потускнели, и тьма хлынула в помещение из ниоткуда и задушила комнату мрачными сумерками. Хитиновый шум эхом разносился из каждого темного угла вместе с животными писками и визгами, когда грызуны и прочие ночные падальщики столпились среди теней, образуя невидимую публику. Но больше всего тревожило то, что личиночную ванну, в которой лежал Энтони, внезапно наполнила необъяснимая энергия. Гора извивающихся паразитов неожиданно оживилась и начала пожирать его тело с усиленной энергией. Энтони почувствовал, как их голодные рты лихорадочно тянутся к его плоти, в то время как пение Мамы Луанды наполнило комнату бормотанием бессвязных молитв и проклятий.

Он чувствовал, как они работают над ним... а точнее в нем! Он чувствовал, как их мягкие извивающиеся тела ползают по его кишечнику. Он чувствовал их в грудной полости, окружающей его сердце и легкие, в животе, в горле. Он попытался закричать, но было уже поздно. Они съели его голосовой аппарат. Энтони подумалось, что он чувствует, как крошечные твари разъедают костный мозг в его костях. Но он знал, что болезнь не распространилась так глубоко. Он хотел сказать Маме Луанде, что теперь она может остановиться. Он хотел сказать ей, что болезнь ушла, личинки сделали свое дело, но когда он вслушался в ее пение и наконец-то смог разобрать слова, то понял, что совершил серьезную ошибку. Она завывала не на каком-то иностранном или незнакомом языке. Она пела по-английски, и произносила то же самое, что и все время до этого.

- Больша личинок, нужна больша, нужна больша, нужна больша!!!

Пот заливал ее лицо, заполняя пустую глазницу, пока не хлынул рекой по щеке, словно поток слез. Ее большие деформированные губы дрожали, как будто она задыхалась от горя, периодически растягиваясь в безумной улыбке. Она продолжала погружать руки во внутренности мертвой свиньи и извлекать из ее гнилых потрохов все больше и больше личинок, бросая их в ванну к Энтони. Казалось, что им нет конца.

- Больша нужна больша, больша личинок, нужна больша, нужна больша!!!

Эта женщина явно сошла с ума, съехала с катушек начисто. Возможно, когда-то она и была великой целительницей, но теперь она превратилась в обычную, без умолку разглагольствующую, сумасшедшую старую бабку. В глубине души Энтони прекрасно это понимал, но не мог позволить себе поверить в это, особенно в нынешней безысходной ситуации. Он был вынужден ей верить. Мама Луанда всегда все знала лучше всех. Она позаботится о нем. Она всегда заботилась о его соплеменниках, сколько он себя помнил. Он только появился на свет, а Мама Луанда уже давным-давно жила в деревне и вовсю лечила людей. И они всегда верили в нее.

Энтони наблюдал, как из уголка ее потрескавшихся губ стекает длинная струйка слюны. Ее здоровый глаз хаотично метался в ее глазнице, сосредотачиваясь ни на чем и на всем одновременно. Она продолжала бормотать и бубнить, улыбаясь и бросая куски гнилых кишок свиньи с пригоршнями личинок в ванну к Энтони. Кратер ее мертвого глаза, казалось, клубился тенями. Энтони казалось, что он даже слышит испуганные крики каждого ребенка, что когда-то посмотрел на это гротескное лицо, эхом из глубин этой черной ямы. Она выглядела обезумевшей и злобной, как один из тех зомби, байки и сказки о которых были весьма популярны на их острове. Возможно, она просто сильно одряхлела с возрастом, а может у нее развился Альцгеймер. Энтони снова задумался о том, как же ей удалось прожить так долго. Может, она, и правда, превратилась в зомби. Он начал паниковать. Он доверил свою жизнь сумасшедшей, а теперь его съедают заживо!

- БольшаличинокбольшаличинокбольшаличинокБОЛЬША!!!

Энтони закрыл глаза и начал мечтать о залитых солнцем пляжах с шоколадными красотками в сексуальных стрингах, резвящихся в океане. Он мечтал об игре в волейбол или в футбол на мягком, словно пудра, песке. Ему снились спелые манго и сладкие ананасы. Он вспоминал мамину кухню, пропахшую карри и душицей. По ощущениям, черви уже вовсю копошились в его черепе, но он старался не обращать на это внимание. Он должен был выжить. Его мать пожертвовала слишком многим, чтобы вытащить его из Гаити, подальше от нищеты, суеверий и смерти. Он не имел права просто взять и умереть. Он должен был верить. Должен преисполниться верой. Мама Луанда позаботится о нем. Уж она-то точно сможет его вылечить.

Перевод: Роман Коточигов

Над выпуском работали:

Переводчики: Александра Сойка, Zanahorras, Грициан Андреев, Alice-In-Wonderland, Gore Seth, Константин Хотимченко, Олег Казакевич, Дмитрий Самсонов, Виталий Бусловских (дебют), Игорь Шестак, Роман Коточигов.

Иллюстратор обложки и Бармена Джека - Евгений Савинов

https://vk.com/evgeniy_savinov

http://www.instagram.com/savinovvv_portrait

Ответственный за выпуск – Zanahorras

Бесплатные переводы в нашей библиотеке:

BAR "EXTREME HORROR" 18+

https://vk.com/club149945915

или на сайте:

"Экстремальное Чтиво"

http://extremereading.ru