Вечер встреч. 11 "В"

Вечер встреч. 11 "В"

Вечера встреч выпускников проходят ежегодно, обычно в начале февраля. В такие дни в школы приходят увидеть друг друга люди разных поколений. Иногда их бывает много, иногда совсем мало. Но чаще всего бывшие ученики стремятся встретиться сразу после окончания школы, потом это случается все реже и реже. Личные планы, учеба, работа, семейные обстоятельства, отсутствие настроения — много разных поводов пропустить такое знаковое событие, отмерившее еще один год взрослой жизни.

Этой зимой Бэла Черкасова решила пропустить скучный поход в школу, потому что в прошлом году пришли только четыре человека, посидели, повспоминали и через час разбрелись по домам. Ей не хотелось в очередной раз отвечать на одни и те же вопросы о замужестве, вернее, об одиночестве. У ее одноклассников было уже по двое-трое детей, как и браков, а она до сих пор не «отметилась». Многозначительные взгляды, сочувствие, перемигивания — все это уже не трогало ее, ведь прошло почти десять лет с того дня, как он просто исчез без объяснения причин.

Рабочий день пятницы подходил к концу. Бэла думала о том, как хорошо было бы побыстрее добраться домой, наполнить ванну, расслабиться, потом согреться под толстым одеялом с книгой в руке и чашкой чая с лимоном. Не вспоминать ни о договорах, ни о расчетах стоимости аренды, ни о том, что половина ее службы болеет, отчего нагрузка колоссальная. Но таким приятным тихим планам не дано было осуществиться. Звонок рабочего телефона, когда на часах без пяти четыре, не сулил ничего хорошего.

— Черкасова, юридический отдел. Добрый вечер. Слушаю вас, — отрапортовала она в соответствии с установленным регламентом.

— Бэлка, хорош от меня скрываться, — знакомый ленивый голос одноклассника, который занимал сейчас важный пост в московском представительстве их предприятия, сразу заставил улыбнуться. — Сколько можно тебя ловить? Я же сказал, что вместе пойдем на этот вечер. Зря, что ли, я такую кашу заварил? Короче, иду к тебе. Никуда не уходи.

— Сергей Валентинович! — начала говорить Бэла, но ответом ей стали короткие гудки. — Вот же настырный какой! Сказала же, что не хочу идти.

Она злилась, но не хотела этого показывать. Давно привыкла жить, скрывая свои эмоции. Это отлично помогало ей на работе, иначе бы не была уже начальником группы всего через четыре года после окончания университета. Хотя дальнейшего роста на этом месте ждать не приходилось, потому что начальник над ней не намного старше, и за свое место трясется, как за жизнь.

Взгляд на минутную стрелку, неумолимо бежавшую к цифре «двенадцать», молил о том, чтобы это время не наступало вообще, или Сергей задержался где-нибудь на лестнице, а ей удалось бы за это время улизнуть.

Дверь в кабинет открылась за несколько секунд до конца рабочего дня, и перед ней предстал невысокий коренастый молодой мужчина в дорогом костюме.

— Привет, Черкес, — ленивый тон его речи ностальгией ударил по нервам. — Собирайся. Чего резину тянешь?

— Сергей Валентинович, — строго обратилась к нему Бэла, — я же говорила, что не пойду.

— Хорош ломаться. Вставай, поехали. Я не уйду, если что. Не надейся.

И он навалился плечом на косяк, оставив дверь открытой, что позволяло видеть всем желающим столичного работника в ее кабинете.

«Пересуды и сплетни начнутся прямо сегодня, — подумала она, вставая из-за стола. — И никого не волнует, что у него молодая жена, причем уже вторая, и двое детей от разных браков».

— Я в офисном костюме, — все еще надеясь на чудо, взывала Бэла к совести одноклассника, — и совершенно не в настроении…

— Никто не мешал тебе взять платье на работу и переодеться. Ты знала, что сегодня будет огромное сборище. Все, поехали, и так опаздываем. А мне, как организатору этой сходки, надо явиться туда раньше. Давай-давай, шевели поршнями, Черкес.

Наконец, она улыбнулась и подошла к нему, разглядывая усталые глаза того, кто когда-то сидел перед ней на всех уроках, потому что удобно было списывать.

— Сережка, ты все такой же шалопай, несмотря на твой высокий пост. Меня Черкесом со школы никто не называл.

— Вот видишь, — помогая ей надеть дубленку, сказал Сергей, — а где еще ты получишь столько удовольствия, как ни от общения с нашими добрыми одноклассниками?

— Да уж. И добавить нечего. Ты с женой приехал?

— Нет, один. Она в Москве осталась. Да тут такое дело, понимаешь ли… Меня в Питер переводят. Вот приехал повидаться, оттуда уж так просто до дома не допрыгнешь. Короче, долго не увидимся.

Они уже дошли до его рабочей машины, за рулем которой никого не было. На вопросительный взгляд Бэлы ответил:

— Водитель потом за мной приедет. А пока мы и сами долетим до «Сытого Папы». Куда сядешь? Вперед, назад?

— Я сзади сяду. Так привычнее.

— Отдохни пока, трудяга. Полчаса у тебя есть.

За это время ей удалось отогнать грусть из-за неудачного вечера пятницы, но спорить не имело смысла. А потому она просто смотрела на город, который был заметен снегом. Машины не успевали убирать улицы, по обочинам которых уже выросли горы-сугробы.

— С прошедшим днем рождения тебя, Сергей Валентинович.

— Не напоминай. Что-то тяжко пришлось. Знаешь, самое обидное, когда празднуешь его с теми, с кем надо пить, но нельзя пьянеть.

— Как разведчик.

— Да, похоже… — кивнул он головой. И после длительного молчания, когда каждый из них думал о своем, продолжил. — Смотри-ка, сколько народу! Сегодня весь наш выпуск приглашен, все классы. Человек пятьдесят будет, минимум.

— Ужас. Я всех и не вспомню.

— Да и я тоже. Кстати, и директор школы придет. А нашего Петровича не будет: ему нельзя волноваться после операции.

— Да, я знаю. Заходила к нему в школу перед этим. Был бодрячком.

Припарковав машину, Сергей повернулся к Бэле и сказал:

— Все, Черкес. Это с тобой можно быть самим собой. А сейчас я буду руководителем и организатором. Ты отдыхай сегодня. Если что, мой водитель тебя отвезет, когда надо будет. На всякий случай, я здесь еще на неделю; у родителей остановился.

— Все поняла. Спасибо, Сережа.

Наверное, это был единственный нормальный разговор за вечер. А дальше началось все, как обычно: кто, где, с кем, за сколько, когда, куда, зачем?

«Каждый год одно и то же, — думала она, наблюдая, как обсуждают свою жизнь те, кто давно не виделся, хвастаются, жалуются, обмениваются номерами телефонов, и может быть, даже когда-нибудь созвонятся. — Я половину людей тут не помню. Пришли даже те, кто покинул школу после девятого класса. Зачем я-то здесь?»

Бэла немного поела, выпила сок и теперь посматривала на полутемную часть зала, где уже кружились парочки, что-то нашептывая друг другу. У нее же в мыслях была лишь одна надежда — незаметно исчезнуть с этого праздника. Вдруг рядом с ней раздался мужской голос:

— Можно тебя пригласить на танец?

Бэла узнала говорившего с ней высокого худощавого молодого мужчину: это был Егор Жданов из параллельного. Одно время в выпускном классе она подозревала, что он посматривает в ее сторону несколько более заинтересованно, нежели остальные ребята. Даже несмотря на то, что тогда у нее был парень.

«Ключевое слово — был», — подумала девушка, подавая ему руку и выходя с ним танцевать.

— Как живешь, Бэла? — спросил Егор.

— Нормально живу. Да мы же с тобой часто видимся в заводоуправлении. Почему ты там меня не спрашиваешь о жизни?

— Я простой электрик, — его язык заплетался все сильнее, и ей стало отчетливо понятно, что он сильно перебрал, — а ты юрист!

— И что? Нельзя просто поговорить?

— Бэлка, — вдруг горячо и торопливо зашептал он, наклоняясь к ней и чуть не плача, — я так перед тобой виноват, если бы ты знала! Так виноват!

— Егор, ты о чем? Да мы с тобой и не пересекались никогда. Может, тебе лучше домой поехать?

— Нет! — раскачиваясь и уже держась за нее, продолжил мотать головой Егор, — Я должен признаться. Столько лет чувствую себя негодяем. Я виноват, понимаешь? Виноват перед тобой. И перед Славкой.

Бэла остановилась, глядя огромными глазами на шатавшегося перед ней человека, который задел ее за самое больное.

— А каким образом здесь Слава фигурирует? — строго спросила она.

Вытянувшись во все свои сто семьдесят сантиметров вместе с каблуками, Бэла ждала ответа. Русые волосы длиной до плеч, строгий, цвета «мокрого асфальта» брючный костюм в сочетании с белой блузкой и взгляд серых глаз — все это «стальное» царство несколько отрезвило Егора. Он уж и хотел бы закончить разговор, но на их пару обратили внимание те, кто находился рядом и слышал вопрос Бэлы.

— Да ладно тебе, Бэлка! — то ли заныл, то ли засмеялся Егор. — Я забыл, что хотел сказать.

Она помолчала немного, вернулась к столу за своей сумкой и пошла к выходу из зала.

— Черкес, — позвал ее Сергей, — ты уже уходишь? Так рано? Машина нужна?

— Нет, я прогуляюсь до остановки. Потом увидимся.

Бэла уже оделась и была у входной двери, когда к ней снова обратился Жданов:

— Тогда он передал тебе записку. Его отца срочно переводили в какую-то другую летную часть, и они должны были собраться и уехать за несколько часов. Славка не мог сам прийти, попросил, чтобы я тебе… А я не отдал. Он ждал на вокзале до последнего… Ты мне тоже очень нравилась.

Его сумбурная речь была понятна до последней буквы. Произошедшее много лет назад встало перед глазами, полоснув по сердцу болью, словно это случилось только вчера. Дикое желание врезать Егору по физиономии удалось сдержать только из-за того, чтобы ему еще больше не досталось от других одноклассников, кто знал историю Бэлы и Славы. Она долго смотрела на человека, склонившего перед ней голову, потом тихо сказала:

— Все это было так давно. Не имеет теперь значения. Он мог бы сам найти меня, я же никуда не уезжала… Забудь, Егор. Пока.

Лишь на улице ей удалось вздохнуть полной грудью.

«Десять минут до остановки я еще выдержу, но почти час на троллейбусе — это слишком долго. Такси, надо вызвать такси, — мысли толкались в голове, наскакивая одна на другую, перепутывая прошлое и настоящее в какую-то круговерть, из которой невозможно было выбраться. — Домой, скорее домой. Там тихо. Там никого, кроме теней».

Время приближалось к половине одиннадцатого, когда Бэла открыла дверь своей квартиры. Точнее, это была квартира ее родителей, а они сами переехали жить к бабушке, которой стало скучно и одиноко в четырехкомнатной «сталинке» с огромными потолками. Им ближе от нее добираться до работы, да и за бабушкой удобнее приглядывать, хоть та все еще хорохорилась и говорила, что нынешнее поколение слабовато против них, закаленных тяготами жизни. Внучка тоже выслушивала воспитательные речи минимум раз в месяц, а то и чаще. И если своих «детей» бабушка учила жизни, то для нее, в основном, все сводилось к вопросам замужества и зачатия. Бэла терпеливо отвечала на все вопросы, кивала и соглашалась, где надо, но ни с кем не откровенничала. Родные и так знали, кем занято ее сердце, а выхода из затянувшейся ситуации не видели.

Отправив сообщение маме, что она дома, Бэла вздохнула, прошла на кухню. Это было ее самое любимое место в квартире. Спальня и зал не сильно отличались друг от друга по размеру, были большими и холодными. А на кухне стоял маленький стол у окна, уютный мини-диван и пара складных стульев для редких гостей. Поставив на плиту старый любимый чайник со свистком, она пошла в комнату, чтобы переодеться в домашний серый флисовый костюм. Старалась заняться хоть чем-то, отгоняя от себя воспоминания школьных лет. Только знала, что сегодняшний «Вечер встреч» вытащит из закоулков памяти все счастливые и печальные моменты.

— Может, лучше и не бороться с собой? — ее вопрос отлетел тихим эхом от стен. — Сопоставить все, исходя из полученной информации, как на работе? Но для этого у меня по-прежнему нет сведений о нем. Где ты, Славка Печорин?

Произнесла его имя вслух впервые, наверное, за несколько лет. И улыбнулась, потому что было приятно хотя бы так прикоснуться к нему.

Сейчас, в домашней обстановке, без офисного костюма и высоких каблуков, милая худенькая девушка напоминала маленькую серую белку: подаренные родителями тапки со смешными ушками-кисточками, и волосы, собранные в два хвостика, дополняли картину. Налив себе чай, добавила ложку меду и посмотрела в окно, на улицу. Там было тихо, ни одна веточка дерева не шевелилась — полное безветрие. Снег, заваливший двор, еще никто не убирал, и от этого все выглядело непорочно-чистым, почти сказочным. Даже следов от машин было мало: видимо, все успели попрятаться по домам до снегопада, лишь доставившее ее такси оставило рисунок на дороге у подъезда, да у беседки кто-то недавно припарковал огромный джип. И все.

— Как будто никого и нет в мире, на который я смотрю. Такая красота и тишина. Где ты, Славка? Что ты видишь? Снег или песок пустыни?

… Они начали встречаться в десятом классе. Хотя дразнили их давно, с момента знакомства с «Героем нашего времени». Все глупые шутки сводились к тому, что Бэла погибла из-за своей любви к Печорину, а он ее вовсе не любил. Кто же знал тогда, что эти слова окажутся чуть ли не пророческими. В то время такие насмешки отталкивали их друг от друга. И совместные занятия баскетболом и легкой атлетикой никак не помогали их сближению. В спортивном зале школы тренировки совпадали по времени, иногда и путь до своего двора после них тоже был общим, но дружба не рождалась. Может, еще и потому что Слава считал ее малявкой из-за полугода разницы — Бэлу родители отдали в первый класс, когда ей не было и шести. День рождения она отмечала самой последней в классе, двадцать пятого февраля.

А после летних каникул в десятом классе встретились и посмотрели друг на друга совсем иначе: он вырос, возмужал, она похорошела. Откуда появляется это странное чувство «любовь», если знали друг друга с детства? Но оно появилось, вопреки увещеваниям родителей с обеих сторон, подколкам одноклассников и недовольству учителей.

Первые робкие поцелуи, походы на вечерний сеанс в кино, все те же тренировки, планы на будущее, которое виделось общим. После новогодних праздников в выпускном классе Бэла почувствовала, что Слава стал более угрюмым, напряженным, что-то скрывал от нее. А прямо перед ее днем рождения просто исчез, со всей семьей. Его отец был военным, его часто перебрасывали в разные точки большой страны. И не только. Старший брат Славы уже учился в высшем военном. Его Бэла вообще не помнила. А еще отец запрещал младшему сыну иметь телефон: говорил, что он должен быть готов ко всему и всегда, без всяких подручных средств.

Она вздохнула, вырываясь из воспоминаний. Теперь-то было ясно, почему он не звонил, ведь никогда и не спрашивал номер.

— Вряд ли у него были телефоны одноклассников. Зачем я об этом…

Звонок в дверь прервал ее размышления. Часы на стене показывали почти полночь.

Бэла не собиралась открывать дверь: ясно же, что кто-то ошибся. Но этот кто-то оказался очень настырным и продолжал нажимать на звонок.

— Да чтоб тебя! — разозлилась она. — А если бы я спала? И меня вот так разбудили? Ну, держись, тот, кто стоит за дверью!

На цыпочках, что было очень сложно в ее смешных тапках, добралась до темного коридора и посмотрела в дверной «глазок». И опешила. Вот просто замерла, затаив дыхание. А сердце грохотало так сильно, что отдавалось в висках и сотрясало все тело. Бэла не верила своим глазам: это не мог быть он.

«Наверное, я уже сплю, и Славка — всего лишь сон. Но почему он такой взрослый и уставший? Я же его таким никогда не видела. Я схожу с ума… Какая досада!»

— Бэла, открывай дверь, — приглушенно послышался его голос. — Пожалуйста, у меня мало времени.

Она еще раз посмотрела на него: конечно, узнала бы из тысяч, но он сильно изменился. Даже не повзрослел, а постарел. Совсем не выглядел на свои двадцать семь. Мужчина за дверью снова протянул руку к звонку, глядя прямо в глазок. Ей показалось, что он все видит: и недоверие, и смущение, и злость. Эмоции, ощущения, чувства сплелись в один клубок, и чего в ней сейчас было больше, ни за что бы не сказала.

Бэла решительно повернула ключ в замке, нажала на ручку и толкнула дверь. Слава стоял перед ней, не торопясь зайти или что-то сказать. Он не двигался с места, просто окинул ее настороженным взглядом, задержав его на правой руке. Темная бровь чуть изогнулась на мгновение, но так быстро вернулась в обычное ровное положение, что Бэла не была уверена, точно ли видела это движение. При плохом освещении подъезда его глаза казались темными, но она-то точно знала, что они светло-зеленого цвета. Это было странно при его темно-русых волосах и черных ресницах. Под глазами, казалось, образовались черные ямы, небритые щеки ввалились.

— Пустишь? Или муж не позволит? — спросил Слава. — Дети спят, судя по тому, что свет только на кухне включен.

«Он со мной говорит? — недоумевала она. — Какой муж? Какие дети? О чем речь? Ничего не понимаю. Все-таки сон».

Бэла протянула руку и взяла его за рукав кожаного пальто, потянула на себя, как бы приглашая зайти, все еще не веря, что Славка не видение. Он послушно сделал шаг, закрыл за собой дверь, и их окружила тишина пустой квартиры, которая сжимала пространство до маленького пятачка, на котором они замерли. Наконец, хозяйка вспомнила о гостеприимстве и просто сказала:

— Ты знаешь, что здесь и как. Проходи.

— Никто не будет против?

— Не будет, — ответила она, возвращаясь на кухню.

Через минуту послышался звук лившейся в ванной воды, еще через минуту Слава появился в дверном проеме. Он не проходил дальше, стоял, навалившись плечом на косяк, скрестив руки на широкой груди. Одетый в черные брюки и такого же цвета толстый свитер, выглядел совсем чужим и незнакомым. Она-то его помнила молодым парнем, а сейчас перед ней предстал взрослый мужчина, угрюмый и измученный.

— Чай налить? — стараясь выглядеть безразличной, спросила его и прошла к плите. — Или кофе будешь? Могу сварить.

— Чай, черный, крепкий. Завари прямо в чашку. Без сахара.

Бэла кивнула ему на диван:

— Располагайся. Сейчас все будет готово.

— Спасибо, — спокойно сказал Слава и, стянув с себя свитер, сел на указанное место. — Ничего, что я…

— Ничего. Только у меня прохладно. Быстро замерзнешь.

Пока она готовила ему чай, доставала печенье, колбасу, хлеб, масло, он просто наблюдал за ней, будто хотел запомнить каждое ее движение. А потом вдруг тихо засмеялся. Бэла подняла на него нахмуренный взгляд.

— Что смешного ты во мне увидел?

— Я не над тобой смеюсь, а над своими глупыми мечтами десятилетней давности. Ладно, чего уж прошлое ворошить? Лучше расскажи, как ты живешь? Как семья, родители, работа?

— Нормально все. Родители работают, переехали к бабушке. Ей одной скучно. Я устроилась в юридическую службу завода. Мне нравится. Сложно, интересно, объемно.

Сказав все это, она замолчала, наливая ему чай, нарезая продукты для бутербродов. Слава терпеливо ждал продолжения, но его не последовало. Просто перед ним возникла еда, а девушка осталась стоять у плиты, засунув руки в карманы теплой кофты.

— А твоя семья? Или мне не положено знать о твоем счастье?

— Я тебя не понимаю. Мне больше нечего сказать.

— Как? А муж? Дети?

— Да с чего ты все это взял? — излишне нервно дернув головой и пожав плечами, спросила Бэла.

— Мне Егор Жданов сообщил сразу, как только ты вышла замуж.

— Интересное кино получается, — хмыкнув, произнесла она. — Просто вечер откровений и открытий! Сегодня, будучи в тяжелой кондиции, он сказал, что тогда, давно, не передал мне какую-то записку от тебя, а ты ждал. Так ждал, что ни разу больше не объявился. А для тебя он придумал уж совсем интересную сказочку. Не понимаю, зачем? Он мне никогда не нравился, а теперь вообще…

— Так ты не замужем? — сверля ее взглядом, уточнил Слава.

— Нет, не была и не собираюсь. И детей у меня тоже нет. К моему сожалению и моих родителей.

— Ну, Жданов! Найду — все ребра пересчитаю, закопаю! Лично!

— Глупости. Он всего лишь бесхребетная пешка на поле из черных и белых клеточек. Только это не шахматная доска, а наша жизнь. И ходы мы делали сами. Да и сейчас продолжаем делать каждый день, выбирая или не выбирая что-то важное для себя.

Он внимательно ее слушал, не спуская глаз. Было заметно, что он слегка дезориентирован такими новостями. Бэла не понимала, зачем он пришел после стольких лет отсутствия.

— Может, теперь ты расскажешь, как жил все эти годы, как твои родные, работа? Хоть пару слов, чтобы я не чувствовала себя круглой дурой.

Слава аккуратно сложил свитер, который до сих пор комком лежал у него на коленях. Каждое его движение было настолько отточено, словно он делал это ежедневно.

«Странно. Мой папа до сих пор не научился вещи в шкаф убирать, всегда у него куча-мала, и потом мама все перекладывает. А здесь, как нянечка в детском саду — все красиво и ладненько. Откуда такие навыки?» — подумала она, но не сказала ни слова, продолжая ждать от него объяснений.

И снова мужчина показался ей совсем чужим: не чувствовала его. Раньше могла даже настроение угадать по одному вздоху, теперь же перед ней закрытая книга неизвестного содержания. Доступные ее взору мужские руки поднялись над столом, осторожно взяли заварочный чайник и налили почти черный напиток в чашку. До краев, не добавляя кипяток. При этом Слава покачал головой, явно не одобряя того, что она сделала не так, как он сказал. Закрыв глаза, с наслаждением сделал первый глоток горяченного чая.

— Вкусно! — прошептал он. — Здесь необыкновенная вода, чистая, без примесей и вони.

После таких слов брови Бэлы подпрыгнули в изумлении, а широко открытые глаза смотрели на него с ужасом. Она не хотела, но слова вырвались сами:

— Ты сидел?

Славка поперхнулся чаем и, кашляя, с укоризной посмотрел на нее. Потом показал ей рукой: постучи по спине. Бэла с удовольствием и от души бросилась выполнять его просьбу, но лишь до первого прикосновения к его телу. Сначала ей хотелось кулаком пройтись, за годы тоски, за неизвестность, за намеки и насмешки со всех сторон, за одиночество. А в последний момент, не дойдя несколько сантиметров до его спины, кулачок разжался сам, и уже мягкая ладонь легла на скрытые от глаз под черной футболкой литые мышцы. Бэла отдернула руку, словно попала в кипящее масло, но снова, как зачарованная, прикоснулась к нему. Она не обратила внимания, что кашля больше не слышно, просто вдруг почувствовала, что это — ее Слава, тот самый юноша, которого любила каждый миг своей жизни. Он повернулся, обхватил ее здоровенными ручищами и прижался к ней щекой. Бэла так и не смогла убрать руку с его спины, а вторая безвольно висела вдоль тела. Опустив взгляд на его голову, заметила серебряные яркие нити, больше похожие на иголки, в короткой стрижке темно-русых волос. Это и вернуло ее в зимнюю ночь настоящего.

— Отпусти меня, — настойчиво прошептала ему. — Я ничего не знаю о тебе. Если не хочешь говорить, так и скажи. Но чтобы я поняла это. Хватит молчания.

Слава посмотрел на нее и разжал руки. Она обошла стол и села на свое место у окна.

«Он еще вырос, — думала про себя. — Какой у него рост? Метр девяносто пять? Или больше? Я ему по грудь, наверное, стала. Раньше, когда танцевали, можно было чуть поднять голову и прикоснуться к его губам. А теперь…»

Ход ее мыслей привел к тому, что щеки залил малиновый румянец. Он сделал вид, что ничего не заметил, и произнес:

— Да, хватит молчания… Я не сидел, Бэла. Я Родине служил.

Его признание прозвучало так глухо, что ей стало страшно, и почему-то больше не хотелось знать, где он был все эти годы. Однако Слава не собирался останавливаться, задумчиво глядя на нее, словно погружаясь в прошлое:

— В том нашем последнем году отца должны были перекинуть на другую точку. Но когда и куда, он нам не говорил, или и сам не знал. Просто пришел как-то днем домой, чего раньше не было никогда, и сказал, что у нас на сборы есть три часа. Три часа на все: документы, вещи, моя школа, друзья. Отец не разрешил никому говорить о нашем отъезде, но я ослушался. Пока родители занимались сбором документов, я доскочил до Егора и передал ему записку для тебя. Знал, что ты еще у репетитора. Надеялся, что ты придешь на вокзал проводить меня. Там бы я смог хоть что-то тебе шепнуть. Но ничего этого не произошло. Не имею права называть тебе места, где я побывал. Одно могу сказать: далеко. Телефона у меня по-прежнему не было, позвонить я никому не мог. Отправил один раз письмо тебе, оно осталось без ответа.

— Я ничего не получала.

— Знаю. Отец потом сказал, что на почте ему вернули это письмо. Он просто молчал, не говорил мне ничего. Я его понимаю. Это долг, служба, обязанность. Никаких претензий. Я был мальчишкой и мог наворотить дел. Отец за мной строго следил. Лишь перед самым поступлением в «вышку» я смог связаться с Егором. Он мне и сообщил, что ты вышла замуж сразу после школы. Я не хотел верить, но он был очень убедителен. А потом несколько лет учебы, которые даже сравнить не с чем: когда забываешь все, кроме желания жить… Но об этом не хочу. Было. Прошло. Сейчас есть служба, и я благодарен всем, кто помог мне стать таким, какой я сейчас.

Он замолчал, глядя на девушку, сжавшуюся на стуле у окна. Было заметно, как она мелко дрожит то ли от его рассказа, то ли от холода, которого Слава не чувствовал, привыкший к любым условиям существования.

— Не мерзни там, иди ко мне, — позвал ее, затем привстал и, взяв за руку, перетянул к себе на диван.

Закутал в свой свитер и обнял. Бэла не сопротивлялась, она действительно вздрагивала от нервной дрожи, а рядом с ним понемногу успокаивалась. И ждала продолжения истории его жизни. Он словно кожей ощутил ее волнение и тихий голос надежды.

— Ты помнишь, что у меня был старший брат? Он тоже служил, правда, не в таких жестких условиях, как я. У него были возможности и желание выехать куда-то. Вот в одном из таких отпусков он и познакомился со своей будущей женой. Говорят иногда: «встреча, изменившая жизнь». Частично это и про моего брата. Только я бы сказал иначе — встреча, изменившая его. Любовь… Она и созидает, и разрушает. Брат в полной мере получил и то, и другое. Ему больше не важна была служба, он думал только о том, где и чем занимается его девушка, тогда еще девушка. А она была начинающей моделью. Нет, ничего не скажу плохого о ней. Брата любила. Но свою карьеру намного больше. В общем, она настояла, чтобы он уволился со службы и сопровождал ее везде. Сразу не получилось, как ей хочется, ведь у него были различные ограничения… Но со временем они поженились, к большому разочарованию отца. Уехали. Мы о них только со страниц глянца кое-что знали. Как вдруг в прошлом году вернулись и сообщили, что ждут ребенка. Радости у моих было, ты не представляешь! Правда, недолго длилась эта эйфория: до той поры, пока супруга брата не сообщила, что не хочет рожать из-за своей карьеры. У мамы случился инфаркт после ее заявления. Короче, не буду рассказывать тебе всю эту грязную кухню шантажа, угроз, запугиваний, а потом уж и уговоров. Все вместе умоляли эту модельку родить малыша — надеялись, что в ней проснется материнский инстинкт. Но понимали, что она просто прячется в нашей дыре от журналистов. Не хотела, чтобы ее видели толстой. А брат, как телок… Противно вспоминать. В общем, как только она родила, сразу написала отказ, он тоже, и уехали через несколько дней. Бросили своих детей.

— Детей? Не один родился? — удивленно спросила Бэла.

— Двое, — с нежностью в голосе сказал Слава, — мальчик и девочка. Только слабенькие, маленькие, как мышата. Она же мало ела, чтобы не сильно поправиться. Ужас, а не женщина. Холодная, высокомерная. И брат вокруг нее вьется, пылинки сдувает. Прости, не могу! Так и кипит все внутри до сих пор!

Она вынула руку из кокона накинутого на нее свитера и погладила его по коленке, совершенно не думая о том, какие ощущения могут вызвать такие прикосновения. Он прижал ее ладонь сверху своей большой теплой рукой и продолжил рассказ:

— Малышей почти месяц не выписывали. Сначала они находились там же, в роддоме, потом их перевели в областную детскую больницу. Я ездил к ним почти каждый день, по возможности. Честно, я даже не представлял, сколько всего нужно таким крохам, не считая памперсов. Но потихоньку всему научился. Жизнь превратилась в пункты списков, походы по кабинетам, врачам, юристам. Мама помогала. Отец как-то сразу постарел, сильно сдал. Ну, а я за это время все же успел оформить малышей на себя. Теперь я отец двух замечательных деток. Отец-одиночка. Вот так-то.

— А с кем они сейчас? А сколько им? А как их зовут? А как же ты здесь оказался? Надолго ты? — вопросы посыпались, как жемчужины из разорванного ожерелья, звонко падая в тишине квартиры.

Слава прижал девушку чуть сильнее свободной рукой. Она подняла голову и настороженно повторила вопрос:

— С кем сейчас малыши?

— С моими родителями, — видя близко ее серые глаза, он начинал терять нить разговора. — Малышам около трех месяцев.

Помолчал немного, словно отключившись от разговора, и продолжил отвечать на ее вопросы.

— Тристан и Изольда.

— Не поняла, — боясь обидеть молодого отца своей реакцией, решила все-таки уточнить Бэла, — наверное, ослышалась. Как ты сказал — Тристан и Изольда?

— Да, — невесело усмехнулся Слава. — Эта горе-мамаша к отказу от детей приложила записку, в которой указала, какие имена дать мальчику и девочке.

— И вы послушались ее? — с осторожной настойчивостью поинтересовалась девушка.

— Нет, конечно! Она, видите ли, посмотрела фильм, в котором ей понравились имена, дала указание и смоталась. Делай выводы, что у нее было в голове. Пустота… А моих детей зовут Гриша и Маша.

— Григорий Печорин? Мария? Мэри? Те же имена, что в «Герое нашего времени»?

— Да, я не оригинален. Но если за меня уже все давно придумано, зачем лишние метания? И еще ответ на следующий твой вопрос: меня здесь нет.

— То есть? — непонимающе прошептала Бэла.

— То и есть. Я без разрешения покинул расположение части. Три часа на самолете, и вот он я. Просто пока нахожусь в отпуске по уходу за детьми, как бы это смешно ни звучало. У меня очень мало времени. Но первое, что я сделал, прилетел к тебе: столько лет хотел спросить, как ты могла так быстро выйти замуж? А оказалось… У тебя есть мужчина?

— Мне кажется, что я не должна перед тобой отчитываться.

— Это тебе только кажется, — легко перемещая девушку на свои колени, усаживая верхом на себя, сказал Слава. — Я жду ответа.

Бэла, укутанная в свитер, чувствовала в нем небольшую защиту от мужчины, на котором сидела почти в позе лягушки. Коленки уперлись в спинку дивана, и при разнице в росте ее серые глаза оказались напротив его, светло-зеленых. Ничто сейчас не напоминало Бэле, что прошло много лет, как он исчез из ее жизни — глаза были такими же красивыми, ресницы длинными и темными, морщинки в уголках… И именно это не позволило ей окончательно превратиться в размякшее нечто только из-за его признаний.

— А как бы ты себя повел, если бы я тогда, в наши семнадцать, исчезла, не сказав ни слова?

— Не знаю. Трудно представить. Потому что я и так чуть не двинулся, когда ты не пришла на вокзал, а потом еще и, типа, замуж вышла.

— Вот видишь. А я здесь осталась одна, перед градом насмешек, которые били очень больно. Да и сейчас то же самое, правда, меньше. Потому и перестала ходить на эти встречи.

— Мне очень хотелось сегодня прийти, но нельзя.

— И хорошо, что не пришел. Сейчас бы сидели со Ждановым в «обезьяннике».

Слава согласно кивнул, незаметно, как он думал, подтягивая к себе девушку все ближе. Но она разгадала его маневр и уперлась локтями в мощную грудь.

— Ты не слишком напираешь, Печорин?

— Я слишком терпелив, Черкасова. И то все, потому что ты не сказала, есть ли у тебя мужчина.

— Неужели ты думаешь, я бы сидела с тобой вот так, если бы у меня кто-то был?

— Не думаю, но хочу от тебя услышать эти слова.

— Как капитуляцию?

— Нет, просто скажи.

Бэла смотрела на него и понимала, что ее слова станут почти признанием в любви, и медлила. А он ждал.

— У меня никого нет, — наконец сказала она.

— Кроме меня, — добавил Слава.

— Что «кроме тебя»? — чуть нахмурившись, уточнила Бэла.

— У тебя никого нет, кроме меня. И не было.

Ее брови подпрыгнули наверх, удивленный взгляд не метался по его лицу, а просто остановился в одной точке — на его губах, произнесших эту мучительную для нее правду.

— А вот это тебя точно не касается. Ты отсутствовал столько лет. Я что, должна была кудель прясть? — отрубила она, пытаясь оттолкнуться от него. — Да отпусти меня! Неудобно же сидеть.

— Нет, — просто ответил он, совершенно спокойно и, не напрягаясь, удерживал ее в кольце своих рук. — Теперь точно никуда и никогда ты от меня не денешься.

— Как это? Что ты задумал?

От неожиданности таких высказываний Бэла ослабила сопротивление и в доли мгновения оказалась совсем рядом: губы к губам. Она даже почувствовала аромат крепкого чая, который Слава пил недавно. Затаив дыхание, чтобы не спровоцировать сильного мужчину на необдуманные действия, девушка ждала его следующего шага. И этот шаг последовал: мужские руки осторожно обняли ее и притянули к телу, горячему даже через футболку. Бэла не сопротивлялась, но и не чувствовала никакой дрожи или желания накинуться на него. Она все еще не могла соединить в своем восприятии реальности того мальчика, с которым рассталась по чьей-то злой воле, и этого взрослого мужчину, чьи большие ладони сейчас поглаживали ее спину. Он же смотрел ей в глаза открыто, без единой капли сомнения, словно вернулся домой после долгого отсутствия, где его ждала, несмотря ни на что, любимая женщина.

— Закрой глаза, — прошептал он ей. — Давай продолжим с того места, на котором остановились тогда, как будто не было этих лет, и я все еще молод и хорош собой.

— О чем ты говоришь? — так же тихо, почти касаясь его губ, спросила Бэла. — Ты изменился, стал другим. И хорош собой. Не напрашивайся на…

Она не успела договорить — поцелуй, совсем не детский, заставил ее замолчать на полуслове и закрыть глаза. Он не был агрессивным, скорее, устанавливающим главенство мужчины, а потом стал нежным, мягким, уносящим в далекие мечты юности. И снова Бэла не могла понять, в каком она времени, кто с ней? Ее руки ощущали напряженные мышцы взрослого человека, а губы трогали того, молоденького мальчишку, который когда-то был для нее всем. Оставаясь в своей собственной темноте, она обняла его за шею, коснулась коротко стриженых волос и отдернула руки. Морок первого поцелуя прошел, Бэла оторвалась от его губ и медленно, с недоверием спросила:

— Славка, это ты? Все это правда? Ты здесь, со мной?

— Конечно, я с тобой. Кто же еще пройдет через все чертовы преграды и доберется до тебя, даже если ты замужем. Только я.

Слава обхватил ее затылок и вернул себе прерванный поцелуй.

— Если бы я знал, начиная этот день, что он закончится так, то поторопил бы его, не стал ждать во дворе так долго. Ведь просто собирался сказать, что люблю тебя больше всех, и мне все равно на твоего мужа. Только сказать, чтобы ты знала: всегда любил только тебя, даже когда бесился и злился из-за твоего липового, как оказалось, замужества. Когда руки разбивал в кровь, колотя все, что попадалось на пути, и тогда любил…

— А сейчас? — тихо спросила Бэла, пробуя губами его колючий подбородок. — Сейчас все еще любишь?

— Люблю даже больше, чем раньше. Потому что ты моя, спустя столько лет. И была моей. А я, дурак, поверил, что ты могла…

Теперь уже ее смелый поцелуй остановил его слова.

Они не могли насытиться друг другом, загораясь от каждого прикосновения и вздоха, от легкого стона и тихого шепота, от дрожащего пульса и теплых пальцев. В какой-то момент ей показалось и даже захотелось, чтобы все свершилось этой ночью, но у него на этот счет было другое мнение. Прерывисто дыша, он взял ее руки в свои и сказал:

— У меня большие планы, и совсем нет времени. До самолета всего сутки остались, даже меньше. А обстоятельства изменились. Теперь мне мало увидеться, я хочу забрать тебя с собой.

— Как? Куда? У меня родители, работа, дом. Я не могу!

— Все решаемо. Только надо подключать кое-кого. А мне нельзя себя «светить». Надеюсь, он не проговорится. Ему можно верить.

— О чем ты? — напряглась Бэла.

— Родителям завтра скажешь, что уезжаешь в другой город. Квартиру просто закрой, что ей будет? А вот с работой самое сложное.

— Ты так быстро все решил, — недовольно высказалась она. — Зачем меня спрашивать? Можно, как козу на веревочке, отвести в загон и там оставить. Так получается?

Слава смотрел на нее уставшими глазами, белки которых уже покрылись красной воспаленной сеточкой сосудов. Он понимал ее возмущение и страх: упал, как снег на голову, и диктует свои условия. Но другого выхода он не видел, а оставить ее снова не мог.

— Бэла, — тихо начал он говорить, — мы так много нашего времени растратили впустую! Не хочу больше не на минуту потерять тебя из виду. Каждый день, каждую ночь, каждый миг — рядом. Жизнь так коротка, чтобы тратить ее на какие-то условности. Я часто отлучаюсь по службе… Ты готова на такую жизнь? Со мной.

— Я тебя совсем перестала понимать. Уже скажи прямо, чего ты хочешь? Планы свои большие открой мне.

Он резко встал с дивана, продолжая удерживать ее на весу.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, матерью моих детей. Хочу, чтобы ты поехала со мной. Чтобы выбрала ту жизнь, которой живу я. Хочу сделать тебя счастливой, любить каждую секунду, отдать всего себя. Надеюсь, я немногого прошу?

Слава прислонил ее спиной к стене, приник губами к шее, словно хотел выпить из нее душу. Горячий быстрый ток крови разжег утихший костер и снова огненными язычками пламени царапал женскую сущность. Бэла теряла контроль над своими чувствами, эмоциями. Она понимала — за эти мгновения близости с любимым человеком готова бросить все, что было раньше в ее спокойной размеренной жизни.

— Ты просишь немного: лишь изменить все, к чему я привыкла, — утопая в приятных волнах новых ощущений, прошептала в ответ. — Ведь ничего не будет так, как прежде: мы стали другими, изменились, повзрослели…

— Все это слова. Скажи, что ты чувствуешь? Чего хочешь сама?

— Смешно прозвучит: хочу любить и быть любимой, хочу детей, счастья, чтобы родители не болели и жили долго, хочу быть нужной.

— Это не смешно, это важно. Не знаю, как насчет «родители жили долго» — это не в моей власти. А остальное в наших руках. Так, что скажешь? Ты готова стать Бэлой Печориной?

— Да.

Поцелуй был долгим и сладким, глубоким и возбуждающим. Бэле казалось, что ее кружит в вихре ненаписанных писем, которые сгорали в этом танце огня; несказанных слов, еще стыдливо прячущихся в мыслях; в картинках будущего, где исполняются все ее мечты. Слава чувствовал ее доверчиво прижавшееся тело, хотел взять сразу и все, что уже не надеялся получить, но не мог разрушить это волшебство февральской ночи.

«Скоро, очень скоро! Все будет так, как мы хотели. Надо только успеть», — думал он, не в силах оторваться от любимой и желанной женщины.

Ради нее он проделал долгий путь и в жизни, и на службе, и сейчас, по просторам огромной страны. Расслабиться на пороге новой жизни просто не имел права.

— Кто твой самый большой начальник? — стараясь победить свою одичавшую страсть, спросил Слава.

— Тот, кто сидел передо мной на всех уроках, в пол-оборота к моим тетрадям, — смеясь, ответила Бэла. — Сережка-свет-Валентинович. Он — самый главный московский босс нашей службы. Только он сказал сегодня, что его в Питер скоро переведут.

— Но не сегодня же? Звони ему. Со своего номера.

— И что сказать? — недоумевала Бэла, все еще сидя на руках Славы и обхватив его ногами.

Такая поза никак не способствовала четкому и быстрому мыслительному процессу.

— Скажешь, что с ним кое-кто хочет поговорить.

— Но он ведь на вечере встреч! Наверняка, отмечает.

— Только не в такой компании. Он очень осторожный.

Бэла вспомнила, о чем ей говорил сам Сергей, и согласилась со Славой.

— Тогда поставь меня на пол, иначе мой мозг отказывается работать, — сказала она.

— Это приятно слышать, — впервые весело улыбнулся Слава, собрав лучики морщинок в уголках глаз. — Ставлю. Начинаем действовать быстро и бесшумно.

Последняя фраза, сказанная, как команда, дала понять, какая служба у Славы. Бэле стало страшно. Но она решила проверить свою догадку и, стоя на полу, решительно запустила руки ему под футболку. Слава опешил, просто замер от такой неожиданной дерзости. И пока он приходил в себя, девушка провела чуткими пальцами по его груди, потом придвинулась вплотную к нему, чтобы удобнее было обхватить руками и проверить спину. И она нашла.

— Слава, это шрам? Только не обманывай, пожалуйста.

Он вздохнул, тоже обнял ее, уже не пытаясь скрывать «украшения» своего тела, и сказал:

— Да. Всякое случается. Обещаю: буду внимательным и осторожным. Теперь у меня есть почти жена и дети. На рожон не полезу.

— А лез?

— Ты же меня знаешь.

Она закивала головой, думая о том, что они могли и совсем не встретиться…

А потом к ней приехал Сергей, который, едва услышав, кто с ним говорит по телефону, бросил все и через двадцать минут стоял на пороге квартиры Бэлы.

— Черкес, ты знала, что Славка здесь, и хотела скрыть от меня это?

Мужские объятия, похлопывания друг друга по спине, быстрый обмен информацией — все неслось с огромной скоростью, увлекая Бэлу своим стремительным бегом.

— Так, — подвел итог новостям и просьбам Сергей, — сейчас едем в заводоуправление. Охрана меня пропустит. Черкес, идешь со мной, собираешь свои вещи в кабинете, пишешь заявление, я его подписываю и беру с собой. Мне осталось в этой должности не больше недели — все успею. Потом документы тебе пришлют. Славка, давай номер рейса, Черкес — копию паспорта сейчас на работе сделаем. Билет же нужно найти еще.

Он говорил коротко и по делу, Слава просто кивал.

— Эх, Черкес, быть тебе Печориной, — вздохнул московский начальник, — Рад я за вас! Все, хорош нюни разводить. Погнали.

Следующие двадцать часов стали настоящей гонкой со временем: кто быстрее? Если бы не Сергей, влюбленные не успели бы выполнить намеченные Славой планы. Родители Бэлы с пониманием отнеслись к ее скоропалительному решению полностью изменить свою жизнь. Они-то знали, что их дочь не смогла бы стать счастливой без единственной в ее сердце любви. И рады были, что у них уже есть внуки, но попросили еще парочку.

Бывшие одноклассники прощались на окраине города под завывание вьюги, обрушившейся на город. Будущая семья Печориных покидала город детства и юности, чтобы начать новую жизнь, которую они выстрадали, несмотря на козни и подлость человека, нашедшего в себе силы признать свои ошибки и низкие поступки.

— Бэлка, напиши мне, как устроишься на новом месте, — перекрикивая ветер, командовал Сергей. — Печорин, надеюсь услышать, что у вас все будет хорошо.

— Будет, обязательно будет, — кивнул Слава. — Иначе и не имело смысла ломать старую жизнь. Все! Бывай, друг…

Спустя год, Сергей получил сообщение с неизвестного номера:

«Все хорошо. «Герой нашего времени» изменил сюжет. У Печориных теперь Гриша, Маша, Костя и Настя. Спасибо, что заставил пойти на тот вечер встреч. Вообще, за все спасибо. Черкес».