— Андрей Николаевич... Андрей Николаевич?...
Вдох.
Шум отодвигаемого кресла. Кашель.
— Да... Катя. Здравствуй, Катенька... Как ты...
Быстрые босые шаги.
— Здравствуйте... Андрей Николаевич...
Шорох.
Дыхание.
— Катя, ты... спать? Пойдём, замёрзнешь...
Шорох. Частое дыхание.
Цикады за окном.
— Подождите, Андрей Николаевич... Подождите, пожалуйста, я не... Я сказать хотела...
— ...Да, Катенька?
Порыв ветра.
— Я... вот что хотела сказать... про Машу.
— ...Про Машу?...
— Да, да, и... знаете что, Андрей Николаевич... ну подождите же, это важно... что я хочу вам сказать...
Вдох.
Быстрый шёпот.
— Маша... Меня?... Ты что, что ты, Катенька... Ей же...
Утвердительное мычание.
— ...Как это... странно и...
— Да, да, да... Она нам сказала... Нам с Элли. Мы долго сегодня говорили, она очень... И она просила...
Шёпот.
— И... вам с Элей?
— Ну да... она ведь знает, что мы... и... в общем, вот, я вам сказала...
— ...Подожди, подожди... Катенька, ты меня прямо... Когда? Куда?
— Сегодня. Сейчас... Она...
— А... ты?
— И я. И Элли... Она хочет, чтобы... То есть чтобы все...
Дрожащий вздох.
Ветер.
— Какая сегодня... невероятная ночь...
— Правда... Андрей Николаевич...
— Она... всё знает?
— Ну... да, конечно...
— А вас-то? Вы... Ведь я же не... нельзя только...
— Да, ну конечно, да... Все вместе, она именно... и давно, очень давно, она всё не... решалась. Думала, что... Но ведь можно, правда? Пожалуйста? Мы с Элькой всё рассказали, и... про нас...
— ...Показали?
Фырк.
— А Элли...
— ...Нет, нет, что вы, она тоже очень, очень... они ведь, знаете... с Машей подружились уже... А я...
— ...Ох, Катя...
Дыхание.
Шорох одежды.
Вдох.
— Андрей Николаевич... Пожалуйста... Ведь Маша вам...
— Да откуда ты...
— ...Нет, знаю, знаю...
Выдох.
— ...Да. Да. Конечно... Катя, и Элли... и Машенька... Но подожди, это ведь... нельзя так сразу?! Постой, ты...
— Андрей Николаевич, я мигом, я... Она там... ладно? Да? Я сейчас...
— Да постой же, а...
— И Элли, да, тоже... сейчас!...
Порыв ветра.
— ...Маша!
Пауза.
— Машенька... Какая вы...
Пауза.
— Маша, Маша, a я-то... Ведь я всё это время говорил... без слов, и даже сам... вот сегодня, сейчас, только и понял, что говорю с вами. И... можно с полуслова, с середины, как будто... Вы всё поймёте, правда?... Вы, Маша... и нужно ли? Скажу сразу главное, я...
— ...Андрей Николаевич...
Тишина.
Дыхание нескольких тел. Тиканье часов.
— Ох... что ж это... я. Машенька, ведь вы... ведь мы, мы все — с ума сошли? Ведь...
— ...Нет, нет!
Движение.
— Андрей Николаевич, милый, да... да, всегда да, только... трудно сказать. Мне-то уж как трудно... Я вам письмо писала, знаете... очень долго, кучу писем, или это одно большое было, с продолжениями, но... А потом вдруг поняла: нет, нельзя. Нельзя письмом, надо... вот так... Всем вместе. Потому что вы...
— Да... Да! Потому что мы... потому что я это мы, и вы... ты, ты...тоже мы теперь... Теперь, сейчас! Катя, Элли... Маша, давайте, сюда... вот... Крепко, крепче...
Шорохи.
Стиснутое дыхание.
— Мы... Теперь и всегда. Это — мы... Очень много есть сказать, узнать... но потом. Даже и ритуалы, церемонии, сколько угодно — потом, сейчас... вот это нужно... Правда, да? Ведь да?...
Вздохи.
— Ой-и...
— ...Да-а-а...
— Катенька, Кать, погоди... И даже вот... такой ещё как будто ритуал, смотрите: ...тссс... (шёпот) И все, как я, сюда же... во-от так... смелей...
— М-м-м...
— ...Какие все...
— Красивые? Вблизи...
Хихиканье.
— (шёпот) И теперь... я убираю палец!...
Общий вдох.
Мычание. Сосущие звуки.
Голоса изменяются.
— Ох...
— А-а...
— ...Ох... Девочки... Разбудите меня кто-нибудь...
— ...М-м... Чтоб разбудить, надо... сначала-то...
— Лечь, лечь... лечь...
Приглушенное фырканье.
— Маша?!... Маша, Машенька...
Замедленный смех.
— Элли... скажи хоть ты что-нибудь...
Смех.
— ...Я не знаю... Андрей Николаевич...
Глубокий вздох.
— Лечь...
— ...Андрюша, хороший, вот так... Андрюшенька... можно?
— Можно, Катя, можно... нужно. И там, и тамее... тамиссимо...
Шорохи. Скрипы. Вздохи.
— ...Вот так... Помогайте, девочки... Вот какая наша Маша...
Тихий смех.
— Элька... Эль... Иди сюда, где ты там...
Жалобное мычание.
— Ой, а...
— Ага... хочешь?...
Частое дыхание.
— Машенька, Маша... Можно, я?..
— А...
— Они тут, да... Не бойся никого обидеть, правда... расслабься, я всё сделаю...
Стонущий вздох.
— ...Девочки мои. Девочки... Кать?... Катя...
Шуршание.
ОБЩЕЕ. Мы не кино снимаем, мы тут живём. У каждого свои фетиши и антифетиши, поэтому вот минимальные гайдлайны для выживания в нашем муравейнике. Любое правило можно игнорировать, с причиной или без, но сначала эти правила надо знать.
Если ты кого-то не любишь телесно, то вряд ли уживёшься с ним.
ТРОГАТЕЛЬНО: общим голосованием это наш главный эротический идеал и turn-on. Чудесным образом одно слово определяет и духовное, и физическое то, чем мы хотим друг для друга быть и делать.
ТАБУ. Too many to mention, да и зачем. А собственно, всё анти-трогательное: агрессия и самоутверждение; кожа (кроме мелких аксессуаров), латекс, пластик; толстая косметика, душные духи; манерность и претензия; затянутость и звериная серьёзность, каблуки и плётки (а-а-а!), квадратные рты и презрительные глаза. Любое уродство, пошлость, degeneracy, агрессивная перезрелость. Хуже всего: вкоренелая глупость (не путать с возрастной).
Мы не рабы.
ЕБАТЬСЯ. Мы ебёмся. Мы любим ебаться. Это правильное слово. Хорошее. Не уродство, не насилие. Но оно сильнодействующее. Чувствуй, когда можно. Бесстыдство сладко, но должно оставаться бесстыдством, не привычкой или ленью. Не разбавляй сильнодействия: говори, но думай когда и для чего.
Чистому всё чисто.
НАГОТА. То же самое. Нужно равновесие, но если ошибаться, то в сторону скромности. Бесцельная бытовая обнажённость десенсивизирует. Скинуть всегда успеем (да и помогут). Нагота — козырь: чтобы выиграть, не выкладывай сразу.
Я — твоё зеркало.
ТРУСИКИ, самое трогательное в одежде. Any color so long as it’s white. (Можно чуть небелого. Но красное, розовое, чёрное — табу. Розовое вообще табу.) Узкие сбоку (не шире двух пальцев), лучше всего бретельки или завязки. Полный треугольник сзади (не стринги). Шёлк, хлопок, никакой синтетики. Можно в сборочку. Не надевать больше нескольких раз, безжалостно в утиль, на этом не экономим.
Свежесть! Прижаться и вдохнуть.
НОСОЧКИ. Почти обязательны. (Есть разные теории зачем, здесь не место.) Белые либо яркие, непрозрачные, можно полосы/узоры; нельзя серые, мрачные, кровяные тона. Чисто чёрные можно, если прочая одежда требует. Длина любая — и до коленок, и короткие пушистые, и thighhighs. Оборки, бантики, кружева по вкусу. (Пояс/завязки табу, разумеется.)
Тоже шёлк или хлопок, тоже не занашивать. Не ходить (долго) босиком в том, в чём запрыгиваешь в постель.
БРА. Не носим, только спортивные когда бегать/играть или купальник.
ПРОЧАЯ ОДЕЖДА. У нас нет повседневной одежды. Каждая — образ, праздник, подарок. Тратим на одевание друг друга не меньше, чем на себя. Одежды в доме море, меняй хоть каждый день, но можно и шить, и заказывать. Не спеши, присмотрись, пойми что нравится. Но и никакого стеснения и догм. Удиви себя!
Единственно — без трудных застёжек (идеал — завязки на бантик) и топологических ловушек. Юбки, платья снимабельны через верх. Приспичить может где угодно, это дар богов: одежда не должна мешать, в ней и под ней всё должно быть готово. Улыбайся!
ВОЛОСЫ. Убраны. Хоть простой хвостик, но распустёхой не ходим. Косы, узлы, диадемы, чепчики, хайратники — пробуем всё. Мыть чаще.
КОСМЕТИКА. Абсолютный минимум, что на практике обычно означает ноль (или невидимая). Можно чуть теней на веки, но чтоб не мазалось. Рот чист: «помада для нелюбимых». Ногти короткие (d’oh!).
БИЖУ. Можно, но чтоб в постели не цеплялось и не резало, то есть практически нельзя, только если снимание перед не напрягает (а оно напрягает). Особенно нельзя тонкие цепочки на шею. Металлы: серебро, медь, прочее хуже, золото хуже всего.
ЗАПАХИ. Слабость и свежесть. Лучше всего лёгкий запах мыла. Но можно экспериментировать, при условии что запах слаб до исчезающего. (Пример: капля любых духов на коже — это убиться сразу. Максимум — побыть минуту в комнате, где на что-то было капнуто.) Не купаться в бассейнах с хлоркой, не гулять долго по городу летом.
Запахи еды, кухни — в постели табу. Переодеваться, волосы при готовке закрывать, чтобы не впитывалось. Чистить зубы всегда. Табу на лук/чеснок, кофе с утра тоже свежести не добавляет.
ВОЛОСЫ В АФРИКЕ. Только перманентная депиляция.
ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ. Он знает. Да и всё то же самое, в общем-то. Бриться чаще, стричься реже. Не убегать, когда моют, одевают и причесывают. Быть.
как после переезда три года назад писала (смешно читать, но и страшно немного, как же я изменилась). И вот опять у меня «новое место», только это еще новее, даже и не сравнить. Писание со временем угаснет, наверно, и пусть, но пока поможет в себе разобраться — надеюсь.
Почему я пришла к ним, и осталась? И ведь нравится — это я уже поняла, это был первый вопрос у меня к себе, главный, и писать начала, только когда совсем ясно стало: да, нравится, и уходить не хочу. Хочу тут жить. Не знаю, семья ли это, бывают ли такие семьи, но уже хочется, чтобы стало семьей мне. Хотя очень трудно объяснить, почему.
Попробую по-детски: хочу тут, потому что тут хорошо. А вот что именно тут хорошо, это уже совсем как-то не по-детски. Хочется сказать «не в сексе же дело», но будет вранье: вот именно что в сексе, ну или и в сексе тоже. Он совсем, совсем особенный здесь. Я, конечно, не великий знаток, но как-то сразу чувствуется, что такого просто нигде не бывает, только у нас. Не то чтобы одержимость, но и не бездумная потребность, не как есть и спать. И не религия, и не спорт... Тьфу, а вот как описать это, не понимаю: перечисляю все что он «не», и к каждому сразу хочется добавить: а ведь и это тоже! Наверно, религиозное что-то будет все-таки ближе всего: вот как такая любовь, но всемирная, как принцип, на котором все держится и без которого все лишается смысла. И мне кажется (сама пишу и сама удивляюсь, вот занесло-то, но что-то в этом есть), что они как-то этот всемирный принцип любви себе оседлали и запрягли, и держат его, и он их везет. И держат они его именно что сексом, ну или чем-то таким, чего секс есть самое прямое проявление и поддержание. Как дыхание — проявление жизни и поддержание ее. Вот как-то так.
Нет, правда, в этом что-то есть (перечитав). Они как будто не дергаются по жизни вообще, вот поймали эту свою всемирную любовь и плывут себе по течению. Почти все у них как бы случайно происходит, но при этом уместно, удачно, без особенных усилий. (Мне к такому пофигизму труднее всего привыкнуть, конечно.) Как будто такой фон везде, который все случайности и вероятности подкручивает в правильную сторону.
Как я здесь оказалась — это ведь тоже такая неизвестно кем подкрученная случайность. Никто особенно не уговаривал и не готовил, а просто все сошлось и как-то стало «все ясно» чуть не с первого дня. Когда Катя призналась, с кем живет, я так сразу и поняла — судьба, рыпаться бесполезно. Этап встреч и писем был, но короткий, вспомнить почти и нечего. А первая ночь уже здесь, со всеми, была даже и не «моя», а Ма́шина — то есть «приняли» меня через нее, она как будто меня сыграла для меня же, а я смотрела. И это идеально получилось, с моими-то заморочками — вот именно так мне и надо было, я потом поняла. Если б тогда все на меня накинулись на радостях, на мозги бы сели, нужно было бы соответствовать, я бы закрылась моментально... может, сбежала бы просто. А подсмотреть так сбоку, но сразу главное — это было нестрашно и здорово, и вот... и захотела, и решилась. (Хотя до сих пор и не знаю, чья это идея была, скорее всего Катина, это ж надо меня знать, чтоб так попасть, но она не признается. Или опять случайная удача?) Вообще очень помнится та первая ночь, хотя потом бывало сильнее, да и лучше.
Сначала, помню, жутко волновали все эти вопросы: кто с кем, чья очередь, как и где и сколько раз. Сейчас смешно, и немножко стыдно, хоть я и не помню никаких воспитательных разговоров. Как-то из воздуха понялось, впиталось. Просто мне же всегда все надо привязать к понятному... вот увидела, что тут прежде всего трахаются, и надо же выяснить все правила.
А правил тут как раз полно всевозможных, но это скорее литературное творчество, кодексы, манифесты, чеклисты, просто речения всякие. Но когда надо действительно быстро объяснить что-то, как вот мне в первые дни, то это все, как выясняется, «не то», надо новое сочинять, новая жизнь — новые правила. И вот мы писали все вместе эти «правила жизни», а потом еще решили, что как новичок я могу три своих новых закона добавить, без обсуждения (пока не придумала, что). Впрочем, даже и эти не слишком соблюдаются, как я погляжу, и наказаний никаких нет, вообще все как-то по молчаливому согласию решается. (Чуть не написала «по соитию».) Или если не молчаливому, то кто-нибудь выдаст какой-нибудь афоризм, и всем все понятно. То есть правила все эти — не конституция, а скорей уж моментальный снимок того, что сейчас у нас «катит» и «торкает». И мелочность эта детская — не раздражает, а будто бы даже успокаивает: ну вот нету в мире важнее, чем какой ширины трусики сбоку.
А.Н. говорит, что любовь и секс — настоящие, надолго — это продукт ума прежде всего, что у нас тут отбор не столько на прочность чувств или там социабельность, сколько на «понимание в жизни». Потому что дураки не бывают по-настоящему счастливы никогда. Видеть, замечать, понимать, учиться, пробовать, удивляться... (что-то еще забыла) — это все коррелирует с интеллектом прежде всего. (О как, получается, я экзамен выдержала, чтоб сюда попасть — знают же, чем тщеславие зацепить!) Умный не может не любить, потому что понимает центральность этого в мире, видит, что это единственный, зато самый сильный вечный двигатель (а у глупого вместо любви или жадное «мне-мое», или ему это просто как поесть или в туалет сходить). И возбуждает по-настоящему не просто когда тебе отдаются, а когда отдает и берет тот, кто все понимает, и тебя понимает, и себя, и видит насквозь уловки природы, но достаточно умен, чтобы поднять их на совсем другой уровень.
Только вот... о любви-то я и думаю все время. Люблю ли я А.Н.? А Катю, Машу? «И как он их любит»? Раньше-то, еще в школе, была уверена, что ах, «ведь это же ОН», а теперь понимаю, как это все было глупо, по-детски, и просто мода, поветрие. У всех были «идолы», а мне надо было выделиться, внутренне, и выбрала себе «умного». То есть он мне был нужен, чтобы себя приподнять, хоть я никому про него не говорила и портретов по стенам не развешивала, уж конечно. А сейчас, здесь — все совсем не так, совершенно. Не «мечта сбылась», а просто ВСЕ другое. И если это любовь, то такая любовь очень редко бывает, наверно, а может и никогда, и все что я про любовь читала, не могло быть про такое просто из-за редкости. (Потом пояснить.)
Здравствуй!
Пожалуйста, не плачь!
А сам слышу твой голос, твоё милое «р», и чуть заднее «ш» после гласных, и почти реву. Слезлив и не стыжусь. Давай плакать вместе. Всё устроится скоро, уже устраивается.
Мы все тебя любим и ждём. _Все_ подчеркнуто три раза, заглавный курсив!
Катя часто про тебя рассказывает. Маша просит передать, что ты очень красивая, потому что очень наша. (И что, может быть, ты сможешь поучить её программировать?) Она тебе напишет.
И уже всё для тебя готово, вот посмотри. Второй этаж слева от зала, с башенкой — это будешь ты. Внутри мы всё сделали, но это ты пусть увидишь уже здесь, и сама, конечно, сделаешь ещё лучше.
Можно ещё попросить? Пожалуйста, напиши мне на наш _общий_ адрес, то есть как бы разреши читать и отзываться _всем_. Но не всем пиши, а всё равно мне, вообще кому-то одному, но не стесняясь всех. Ты ведь нас уже знаешь. Приватность никто не отнимает, но мы _умеем_ и вместе. Привыкай понемногу.
Ты — чудо.
Теперь про наше «затворничество».
Отрицание настоящего — это легко, и не главное. Просто задёрнуть шторы и читать только хорошее. Всякую чушь — «не знать», с невинной улыбкой типа «а кто это». Но у нас-то другое: у нас проблема не столько с чужим («общим») настоящим, сколько с их _будущим_. Это серьёзнее. От будущего не спрячешься. Не хочешь попасть в чужое будущее — делай своё. И уже не обойтись одной невинностью: надо налегать на руль, надо осмотическое давление создавать изнутри. Попустить и страсти, и злости. Не чтобы бороться с чужим будущим, а чтоб делать прочнее своё. Это единственный способ. Правильное будущее побеждает _само_. Просто — приходит.
Настоящее настоящее — это будущее. В настоящем ничего нельзя поменять, в будущем — всё. Притом же это весь мир, и _все_ в нём есть, и я и ты — и это всё, всё твоё. Как захочешь, так и сделается.
А завязнешь в сегодня — поезд уйдёт, останешься ни с чем. Как попаданцы в прошлое — знаешь, был такой жанр? Сначала восторг, лиса в курятнике, вот я им сейчас мозги-то прочищу... споришь там с Честертоном каким-нибудь, с правыми и левыми, с Фрейдом воюешь (но и ужасаешься его силе вблизи). Обильно публикуешься, ездишь, разоблачаешь, раскрываешь глаза. На сколько-то лет хватит завода, да и результаты будут подпитывать, почему не быть результатам (конечно, не таким, о каких мечталось, но всё-таки). Насколько-то ты будущее приблизишь, спору нет. Но в глазах будет — тоска. И чем дальше, тем хуже. Твой поезд, _настоящий_ твой, ушёл, и не догнать его никогда. Даже не представить, где он сейчас катит. Там твой настольный свет от скорости дрожит! Да, там не поразишь никого прозрениями, не повозишь дурачин мордой об стол, но зато увидишь _новое_, и сама откроешь, уж открытий-то хватит на всех. А «здесь» — «всё понятно», без просвета, «сколько нам ещё идти, отец», «до конца, мать». Нужная тяжёлая работа, обречённость.
И вот это мы и есть: не высокомерие и брезгливость, а убегание безнадёги настоящего. Строим свой поезд, чтобы вернуться назад, то есть вперёд — хоть сколько-то вырваться. Мы настоящие попаданцы, потому что совсем не мечтали именно в сюда угодить. Nous sommes ailleurs.
И ты тоже.
Самое невероятное, самое сказочно чудесное: что _ты_, моя ты, Элли Долгого Озера, Сказавшая Да На Мосту Четырнадцати Шагов — ты наша, ты одной крови, ты будешь с нами.
Здесь наш сад, наш лес, наше море. Злость — только на границе, а чтоб меньше злиться, просто отодвигаем границу подальше. Мы — Outside the Asylum, выход из сумасшедшего дома, ещё одна попытка, очередная. (Поудачнее многих so far, насколько могу судить!)
Настоящее нельзя не бичевать (кстати, любое, как любое было когда-то будущим, как и любое станет романтическим прошлым), но от этого костенеешь. Мы ведь не боги, чтобы бесконечно любить «всё» и не скисать от него, не беситься, не опускать рук. Мы ищем локальный оптимум сиюминутной радости и вечного счастья. Отсюда наше самодельное, налегке, будущее. Ручей, очаг и ложе.
Половина бед человечества оттого, что чем ты умнее, тем невыносимее тебе ломиться в открытые двери. Учимся учить и учиться. Поэтому нужна тишина.
Я постараюсь выбраться на след. неделе, вернее всего в среду. Очень много работы сейчас, два больших проекта к Равноденствию выкатываем
Тебя страшно не хватает. Особенно по ночам. И по утрам! А уж вечерами... Днём вообще на стенку лезу...
Пиши каждый день.
Хоп!