Андрей Серба Веди, княже!

1

Ветви кустарника цеплялись за полы плаща, хлестали по рукам, гулко стучали по кольчуге и ножнам меча. Подавшись вперед и стараясь не оступиться, тысяцкий Микула упрямо карабкался за великим князем вверх по склону горы. Хотя она именовалась Лысой, таковой у нее являлась лишь вершина, а подножие и склоны были густо покрыты лесом и кустарником. Недобрая слава ходила у киевлян об этой горе: именно на нее слетались в полночь на шабаш ведьмы и домовые, здесь собирались отяжелевшие от свежей крови ненасытные вурдалаки. По ее склонам резвились и скакали через старые, трухлявые пни кровожадные и вероломные оборотни, по тропам и полянам рыскали плешивые, с узкими козлиными бородами лешие.

Полночь не наступила, однако идущим казалось, что они постоянно слышат вокруг чьи-то осторожные крадущиеся шаги, а над головами проносятся, шурша крыльями, ночные страшилища-дивы. Им виделись изредка мерцавшие среди кустов и деревьев желтоватые трепетные огоньки — это бродили в тоске и одиночестве не вознесшиеся на небо в священном пламени погребального костра души. Чтобы добрый человек не спутал сию гору с какой-либо иной и не попал на нее даже случайно, Перун огненными стрелами выжег ее вершину, испепелив даже траву.

Извилистая, едва приметная среди деревьев и кустов тропа оборвалась у громадного камня-валуна, вплотную приткнувшегося к гладкой, отвесно уходившей вверх скале. Ее подножие настолько густо заросло кустарником и травой, что сплошная зеленая стена казалась непроходимой. Однако так могли думать только они, попавшие сюда впервые. Старый же волхв, шедший впереди короткой людской цепочки, спокойно отвел в сторону несколько ветвей и первым шагнул в открывшуюся между валуном и скалой узкую расщелину. И тотчас тьма поглотила его.

Взяв из рук идущего за ним дружинника факел, Микула поднял его над головой великого князя. Яркий свет вырвал из темноты узкий проход, в котором только что исчез волхв, и зиявшую в скале за камнем-валуном черную дыру. Волхв уже стоял рядом с ней. Опершись на клюку и согнувшись так, что, казалось, сейчас переломится пополам, он не мигая, пристально смотрел на великого князя из-под седых, низко нависших над глазами бровей.

— Пришли, княже, — глухо прозвучал его голос. — Готов ли ты узнать свою судьбу?

— Да, старче, — громко ответил Игорь.

— Тогда следуй за мной к священному источнику. И пусть кто-нибудь светит нам.

— Тысяцкий, пойдешь с нами, — приказал великий князь Микуле.

Несколько шагов по узкому, с покрытыми плесенью стенами подземелью, и они оказались в небольшой, овальной формы пещере. Тяжелый спертый воздух давил грудь и застревал в горле, сырость и холод сразу заставили оцепенеть пальцы, в ноздри ударил резкий, неприятный запах. Огонь факела освещал низко нависший над головами каменный потолок, ярко блестевшие от выступившей на них воды стены, песчаный, скрадывавший шум шагов пол.

Волхв прошел в дальний угол пещеры, остановился. Прямо у его ног начиналась пропадавшая вскоре в каменном монолите стены продолговатая расщелина, в которой бурлила, не поднимаясь до уровня пола, вода. Грязно-серая, снизу доверху пронизанная поднимавшимися со дна расщелины пузырьками, которые то лопались, то появлялись вновь, она, казалось, кипела на невидимом человеческому глазу подземном огне. От воды веяло теплом. В месте, где расщелина исчезала в скале, из нее наплывали в пещеру волны белого рыхлого тумана, от которого исходил резкий, щипавший вблизи глаза запах. Клубясь над расщелиной, туман полностью заполнял угол пещеры. То редея, то уплотняясь, он иногда скрывал под собой пузырившийся источник.

Микула чувствовал, как у него начинало постепенно шуметь в голове и звенеть в ушах.

— Княже, готов ли ты узнать волю богов? — взглянул волхв на Игоря.

— Я для этого пришел, старче.

— Стань рядом со священным источником, и ты узнаешь собственное завтра. Перун явит его тебе.

Старый волхв опустился у расщелины на колени, положил сбоку клюку, воздел к потолку руки.

— О боги, услышьте нас и ответьте! О Перун, лицезри своих внуков и явись к ним! Боги, это мы, русичи, тревожим вас и молим о милости! Боги, откройте уготованную нам судьбу, приблизьте на миг неведомое завтра, сотрите черту между настоящим и грядущим! Боги, услышьте глас своих внуков!

Голос старого волхва звучал все тише, неразборчивее и вскоре перешел в невнятный шепот. Густые клубы тумана, наплывавшего из трещины в скале, залили его ноги, дошли до пояса, плеч. Вот они скрыли волхва с головой, поднялись вровень с грудью великого князя, замершего рядом с ним, стали заволакивать с головой и его. Микула с удивлением отметил, что уже не ощущает того резкого неприятного запаха, который поначалу преследовал его. Зато тело обволакивала необычайная легкость, он был не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Неведомые доселе вялость и безразличие охватили его существо, Микула не ощущал даже тяжести факела, который держал над головой. Чувствовал, как постепенно освобождалась от мыслей голова, как он переставал воспринимать себя. Теперь перед глазами был лишь белый туман и ничего более. Однако разве это туман, разве Микула ничего не видит?

Перед ним во всю ширь расстилалось безбрежное, сливавшееся вдали с горизонтом море. По его синей глади скользили боевые русские ладьи с раздутыми ветром парусами, увешанными червлеными щитами бортами. В одной из них сидел Микула с потрескавшимися от жажды губами, почерневшим от солнца и ветра лицом, ввалившимися от голода и усталости глазами…

Но разве это море? Перед ним высились остроконечные горные пики, их склоны поросли изумрудными лесами, вверху, где пики соприкасались с облаками, под лучами солнца ярко сверкали ледники. От горных великанов до самого окоема уходили кудрявые шапки отрогов, в ущельях виднелись бурные, стремительные реки, в живописных долинах раскинулись селения с красочными домиками. Слабый прохладный ветерок приятно гладил кожу, ноздри щекотал сладковатый запах цветущих деревьев, в уши вливалось мелодичное журчание лесного ручья, нарушаемое оживленным птичьим гомоном Только что это, куда делись горы? Прямо на Микулу, прикрываясь за щитами и выставив жала копий, неумолимо надвигались сплошной стеной ромейские центурии [1]. Раздирали уши отрывистые звуки чужой военной музыки, першило в горле от поднятой ногами легионеров пыли, яростью и злобой сверкали глаза приближавшихся к нему врагов. Против византийцев, выставив навстречу их копьям щит, сжимая в руке обнаженный меч, стоял среди дружинников он, тысяцкий Микула. Две железные стены столкнулись, звон и лязг орудия повисли в воздухе, страшно закричали раненые, зашлись в предсмертном хрипе умирающие. Рубился с обступившими его недругами Микула, перехватывал и отбивал мечом чужие удары, щедро рассыпал свои. И вдруг мелькнула перед самыми глазами полоса вражьей стали…

Микула вздрогнул так, что едва не уронил факел. Широко открыв глаза, несколько мгновений он неподвижно стоял на месте, не в состоянии осмыслить, где находится и что с ним происходит. Пещеру заволакивал мрак, лишь в небольшом пространстве, которое мог осветить слабо горевший факел, клубились волны седого тумана. Тысяцкий вновь ощутил резкий, неприятный запах пещеры, плечи непроизвольно передернулись от промозглой сырости подземелья.

Громкий, полный ужаса крик великого князя заставил Микулу вздрогнуть снова. Подняв выше факел, положив ладонь на крыж меча, он шагнул на звук голоса в клубы тумана. Откинув назад голову, прикрыв лицо руками, Игорь медленно пятился от священного источника. Его лицо было мертвенно бледным, глаза открыты, губы перекошены. Чувствуя, как в душу вползает безотчетный страх, Микула схватил великого князя за плечи и тряс до тех пор, покуда тот не открыл глаза. Они были пусты и безжизненны, взор Игоря упирался куда-то в каменный потолок и ничего не выражал, тело бессильно обвисло в руках тысяцкого. Постепенно взгляд великого князя стал осмысленным, щеки порозовели, глаза скользнули по пещере и клубам тумана, остановились на лице Микулы.

— Тысяцкий, где я? Что со мной? — еле слышно спросил он.

— Ты у священного источника, княже. И только сейчас говорил с богами.

Игорь встрепенулся, провел рукой по лицу. Его губы плотно сжались, в глазах появился обычный блеск

— Где кудесник, тысяцкий?

— У священного источника, княже.

Волхв стоял на коленях у расщелины в той же позе, что вначале: лицо поднято, руки вытянуты к потолку. Вода, ранее заполнявшая расщелину едва до половины, теперь бурлила у самого верха, перехлестывая временами через край и заливая пол пещеры. Лицо волхва было неподвижно, глаза прикрыты, он будто одеревенел и казался неживым. Однако стоило Микуле положить ему на плечо руку, как волхв зашевелился, открыл глаза.

— Боги вняли нашей мольбе, пришли к своим внукам, — размеренно зазвучал в тишине подземелья его голос. — И мы за это не поскупимся на щедрые дары, исполним их волю. О боги, будьте всегда с внуками-русичами.

Закончив разговор с небожителями, волхв поднялся с колен, оперся на клюку. Зорко и пытливо взглянул в лицо Игоря.

— Княже, что поведали тебе боги? Что приоткрыли они из грядущего?

Брови Игоря сошлись на переносице, взгляд ушел в себя. Было видно, что он пытается до мельчайших подробностей воскресить в памяти только что пережитое.

— Я видел море, старче, — начал рассказывать он, — необъятное, синее. Оно из края в край было покрыто русскими ладьями, полными воинов. Вдруг море куда-то исчезло, а вместо воды ладьи окружило пламя, много пламени, которое стало жадно пожирать ладьи и воинов. Это было страшно, старче. Я до сих пор чувствую, как горит у меня от жара лицо и пересохло в горле.

— Был ли в пламени и ты, княже?

— Нет, я видел происходившее как бы со стороны. Однако прежде, чем боги вернули мои глаза и разум снова в пещеру, я взглянул вниз, на собственные ноги. И узрел, что стою по колени в крови.

Великий князь непроизвольно глянул под ноги и отшатнулся в сторону. Вода, выплеснувшаяся миг назад через край расщелины на пол пещеры, сейчас стекала обратно в источник, оставляя после себя небольшие лужицы с быстро лопавшимися пузырьками. В одной из таких лужиц находились ноги Игоря. Свет факела, падая на ее поверхность, придавал воде красноватый оттенок, отчего казалось, что великий князь стоит в луже пузырящейся под ногами крови. С искаженным лицом Игорь переступил на сухое место, перевел дыхание, посмотрел на волхва.

— Старче, что хотели сказать мне этим видением боги?

Волхв опустил голову, несколько раз задумчиво провел рукой по длинной седой бороде.

— Княже, ты видел море огня и стоял по колени в крови. Ты замыслил вести свои дружины на Царьград? Так знай, что море огня и ручьи крови ждут русских воинов. Смерть не коснется тебя, княже, но тысячи русичей уйдут на небо.

Великий князь в нетерпении передернул плечами.

— Старче, я воин. Кровь не страшит меня. Ответствуй, что ждет меня в конце похода: слава или позор?

Волхв снова разгладил пышную бороду, его взор скользнул мимо лица Игоря в дальний угол пещеры.

— Ты стоял по колени в крови, княже, пламя заживо пожирало твоих воинов. Разве подобное когда-либо приносило славу?

Великий князь гордо вскинул голову.

— Без крови не бывает славы, старче. Разве не знаешь этого ты сам, бывший сотник князя Олега, неистового воителя? Сегодня на брань собираюсь я, продолжатель дела Олега, и мне нужна победа. Скажи, сулят ли ее мне боги?

— Ты встречался с ними и собственными очами лицезрел ниспосланное богами видение. Ответствуй себе сам.

— Передо мной были лишь пламя и кровь. И ничего более. Однако огонь и кровь сопровождают любую брань.

— Ты видел то, что сочли нужным явить боги, — ответил волхв. — Они предостерегли тебя от необдуманных, опрометчивых поступков. Теперь лишь от твоей воли зависит, внять их гласу или нет. Решай, княже, но помни, что каждый из нас рано или поздно будет держать на небе ответ за содеянное.

Великий князь распрямил плечи, раздул крылья тонкого носа, сверкнул глазами. Для него, зачастую пропускавшего мимо ушей советы и доводы вернейших другов-товарищей и ближайших воевод, уклончивые рассуждения волхва не значили ничего.

— Я уже решил — брань. И никакие божественные видения и моря крови не остановят меня.


Великий князь внимательно, одного за другим, осмотрел стоявших против него воевод. Их было около десятка, Игорь хорошо знал каждого из них. Некоторые ходили в походы еще с князем Олегом, другие приобрели громкую бранную славу уже при нем. Все они были опытны, храбры, умудрены жизнью. Лишь двое из присутствовавших не являлись воеводами: любимейший тысяцкий Микула и верховный жрец бога воинов-русичей Перуна.

— Други-братья, верные воеводы, — начал Игорь, — хочу говорить с вами, совет держать. Знаете, что со времен князей Аскольда и Дира у Руси союз с Византией, сохранен он и при князе Олеге, и мы, русичи, всегда свято блюли сей договор. Однако не такова империя. Узнав о нашей неудаче в Хазарской земле, она отступила от договора, не выполняет его. Ромеи грабят наших купцов, отбирают товары у плывущих на Русь заморских гостей, захватывают и продают в рабство русских людей. Империя признает только силу, а не условия договоров. И я, великий киевский князь, замыслил отомстить Византии за причиненные ею кривды, намерен заставить ее уважать Русь. Потому, воеводы, желаю слышать о том ваше слово.

Игорь замолчал, прищурившись, повел глазами по плотной группе воевод. Опустив головы, те молчали.

— Неужто снесем бесчестье, склоним головы перед империей? — повысив голос, спросил Игорь. — Отчего безмолвствуете, друга? Разве вы с князем Олегом не водили на Новый Рим дружины русичей, заставляя дрожать от страха ромейских кесарей? Что случилось сейчас, почему не узнаю вас?

Из группы военачальников вперед выступил главный воевода великокняжеской дружины Ратибор. Его загорелое, мужественное лицо было спокойно, длинные вислые усы почти скрывали губы, от крепко сбитой фигуры исходило ощущение силы.

— Дозволь слово, княже, — проговорил он. — Да, империя творит обиды Руси, и негоже нам сносить их. Да, империя уважает только силу, и лишь мечом можно заставить ее и впредь почитать Русь. Да, это мы, твои сегодняшние воеводы, уже не раз прежде водили наши дружины под стены Вечного Града и заставляли трепетать ромеев. Мы готовы снова выступить против Византии, но… Не пришло для этого время, княже, рано еще.

Левая бровь великого князя от раздражения поползла вверх, рука судорожно сжала перекрестие меча. Вот они, слова, которых он так страшился и которые не осмеливались высказать ему другие воеводы, предпочитая отмолчаться. Хватило духу произнести их вслух лишь одному Ратибору, о котором справедливо говорили, что он не боится никого и ничего на свете.

— Рано, главный воевода? — тихо, с придыханием переспросил Игорь. — Отчего же?

— Отвечу, княже. Дабы схватиться с империей, одержать верх над ней, нужны немалые силы, а их у нас сейчас нет. Лучшие наши воины остались на берегах Хвалынского [2] моря, в могильных курганах по Итилю и Саркелу [3], в ковылях и песках Дикой степи. В наших дружинах сегодня нет и трети былой силы, поэтому империя не по плечу нам. Чтобы одолеть Новый Рим, следует собрать воедино всю русскую силу, все наши дружины от Киева до Новгорода. Но для такого дела нужно немалое время, княже.

— У меня нет времени, главный воевода, — не сдержавшись, выкрикнул Игорь. — С объединенным русским войском я могу выступить против империи лишь следующей весной. Только я не намерен ждать! В моих дружинах уже сейчас десять тысяч воинов, еще тысяча спешит ко мне из древлянской земли, столько же из полоцкой. Вниз по Славутичу плывут к Киеву тридцать сотен викингов во главе с ярлом [4] Эриком, которого я хорошо знаю. Они собирались наняться на службу к ромеям, однако я перекуплю их и оставлю у себя. Это будет уже пятнадцать тысяч воинов… опытных, закаленных, прошедших десятки битв. Разве этого мало, Ратибор?

В лице главного воеводы ничего не изменилось, он смело смотрел на великого князя.

— Мало, княже, — уверенно ответил Ратибор. — Их вполне достаточно для простого набега, но чтобы заставить империю снова подписать наши старые договоры — мало. Таково мое слово, княже.

Отведя глаза от главного воеводы, Игорь постарался унять неприятную нервную дрожь в пальцах, когда это удалось, взглянул на другого воеводу — Асмуса. Это был старейший из присутствовавших военачальников, который тысяцким водил дружины на Византию с князем Олегом. Один глаз старого воина был потерян в боях, и пустую глазницу закрывала пересекавшая лоб черная повязка.

— Что молвишь ты, Асмус? Ты, которого так страшились ромеи? Или и ты стал бояться их?

Лицо старого воеводы было словно высечено из камня, взгляд единственного ока холоден и строг, концы длинных седых усов опускались почти до плеч.

— Я страшусь лишь одного, княже — бесчестья, — произнес он. — Бесчестия для себя и Руси. Коли ты задумал отомстить империи за ее глум над Русью — я говорю тебе: слава. Однако сегодня ты торопишься, княже. Собираешься идти на Царьград только морем, а воевать империю надобно с воды и суши, как делал это князь Олег. Но для того у Руси сейчас мало сил, а дабы собрать их, необходимо время. Поэтому я, как и твой главный воевода, говорю — не спеши.

Игорь чувствовал, как заливается краской лицо и снова начинают дрожать кончики пальцев, как в глубине души накапливается и вот-вот начнет бушевать злость. Разумом он понимал правоту Ратибора и Асмуса, однако сердце кричало о другом. Этому имелись веские причины.

Он стал великим князем после смерти Олега, слава о делах которого прогремела по всему известному тогда миру. Это он, князь Олег, сплотил воедино соперничавшие до сего времени два противоположных конца русской земли — Киев и Новгород, затем присоединил к Руси множество находившихся доселе под чужой властью славянских племен. Это князь Олег походами на Саркел-реку и Сурожское [5] море заставил хазар навсегда отказаться от притязаний на Русь. Это он, вещий князь, вставший под стенами Константинополя с непобедимыми дружинами русичей, вырвал у могущественной империи выгодные для языческой Руси договоры о торговле и дружбе, чего не могли добиться у Византии даже ее друзья, христианские властители. Когда отважного князя-воителя не стало, многие недружелюбные соседи Руси вздохнули с облегчением и надеждой на поживу — имя и дела нового великого киевского князя, преемника Олега, мало о чем говорили.

Первый удар Игорь получил с востока. Караваны русских купцов, беспрепятственно плававших со времен князя Олега в далеком Закаспии, стали бесследно исчезать, что тотчас не замедлило сказаться на русских торговых делах. И молодой великий князь, поддержанный в своем решении воеводской радой, отправился с дружинами на Хвалынское море. Заручившись предварительным согласием хазарского кагана, потребовавшего за содействие русичам половину предстоящей добычи, Игорь поднялся на ладьях вверх по Саркелу, перетащил суда волоком на Итиль-реку и уже оттуда обрушился грозой на берега Хвалынского моря.

Во множестве кровопролитных боев русичи отомстили за попранную честь родной земли и отправились с победой домой. По договору с хазарским каганом они отдали ему обещанную половину захваченной добычи, но старому недругу Руси требовалось совсем иное. Темной ненастной ночью хазары внезапно напали на отдыхавших русичей, собираясь уничтожить их до единого и завладеть всей их добычей. Хотя в жестокой битве русичи понесли тяжелые потери, большинству удалось пробиться к своим ладьям и уплыть. Однако хазары натравили на уцелевших всю степь вокруг Итиль-реки: буртасов и печенегов, черных клобуков и итильских булгар. Не справившись с русичами собственными силами даже с помощью вероломства, они намеревались покончить с ними чужими руками!

Ослабленные в предыдущих боях на берегах и островах Хвалынского моря, потерявшие немало другов-товарищей также от неведомых южных болезней, не досчитавшиеся в своих рядах многих боевых друзей в результате подлого ночного нападения хазар, русские дружины столкнулись с полчищами новых беспощадных врагов. Будучи смелыми, отважными воинами, русичи все-таки пробились в Киев сквозь неисчислимые преграды, однако сколько их осталось навсегда в чужой земле! Таковы оказались последствия первого большого похода нового великого киевского князя.

Русь еще не успела оправиться после поражения на востоке, как прогремела гроза на юге. Византия, прежде стремившаяся ничем не тревожить воинственного северного соседа и жить с ним в мире, сейчас воспользовалась ослаблением его военной мощи и отказалась выполнять заключенные раньше договоры, стала препятствовать русской торговле на Черном море. Было над чем задуматься великому князю! Столь незначительный срок княжения, и все, что было создано до него потом и кровью многих тысяч русичей, чего с таким трудом добился князь Олег — признания и уважения Руси со стороны даже самых могущественных соседей, — повисло теперь на волоске.

Новый великий князь не мог об этом спокойно думать. Любое воспоминание о постигших неудачах заставляло бушевать ненависть в душе, безудержная ярость затмевала сознание, направляя мысли и желания только к одному: как можно скорее отомстить и смыть позор. Наиболее подходящим для этого местом он считал Византию, внимание которой в последнее время было приковано к ее малоазиатским границам. Поэтому каждая задержка, способная отсрочить час желанной мести, была Игорю ненавистна. Неужели этого не могут понять присутствующие на раде воеводы, наравне с великим князем виновные в неудачах Руси? Что же, в таком случае он будет искать надежных союзников своим планам в другом месте.

Усилием воли взяв себя в руки и стараясь внешне не показывать волнения, Игорь перевел взгляд на стоявшего среди воевод верховного жреца Перуна.

— Что молвишь, мудрый старче? Ты, беседующий с богами и знающий их волю. Будут ли они вместе с внуками, когда поведу русичей против империи лукавого Христа?

Не так давно верховный жрец был воеводой, славился отвагой и презрением к смерти, он и Асмус являлись ближайшими боевыми соратниками князя Олега. Он был непременным участником всех походов знаменитого князя-ратоборца, два его сына сложили головы в боях с империей, поэтому Византия не имела врага страшней и непримиримей, нежели бывший Олегов воевода. Однако годы, многочисленные раны, перенесенные невзгоды и лишения походов не прошли для русича бесследно, и последние годы он стал служить Руси не мечом, а посредничеством между ее сынами-воинами и их богами.

— Защита родной земли — святое дело, княже. Коли ты обнажаешь меч во имя Руси, наши боги будут с тобой. Они укрепят дух и силу внуков, не оставят их в беде. Победы и славы тебе, княже!

— Мудрый старче, я был ночью на Лысой горе у хранителя священного источника, пробитого в камне огненной стрелой Перуна. Боги открыли мне, что поход на Византию Русь оплатит большой кровью. Сними с моей души сию тяжесть, мудрый старче.

Губы верховного жреца презрительно дрогнули, в глазах блеснул злой огонек. Как мало походил он сейчас на смиренного служителя неба, все выдавало в нем старого воина. Не белой домотканой рубахе было место на его широких плечах, а железной боевой кольчуге, на свой посох жрец опирался так, словно это была тяжелая всесокрушающая секира. Даже признаков кротости и послушания кому или чему бы то ни было нельзя было заметить в лице бывшего воеводы, наоборот, смелостью и решительностью дышали его черты.

— Не на дружеское застолье, а на кровавую брань идешь ты, княже. За русские обиды поднимаешь Русь против империи, никакая кровь не будет дорогой ценой за это. Бог воинов-русичей Перун, все наши справедливые боги будут с тобой и твоими воинами!

Игорь отвел в сторону радостно блеснувшие глаза, в пояс поклонился верховному жрецу.

— Мудрый старче, за помощь богов русичи не поскупятся на щедрые дары. — Великий князь выпрямился, посмотрел на безмолвно застывших воевод. — Вы слышали напутствие верховного жреца, значит, ведаете волю богов. Повторяю еще раз: как только древляне с полочанами и викинги ярла Эрика присоединятся к киевской дружине, я тотчас поведу их на империю. А сейчас хочу знать, кто из вас тоже пойдет со мной.

И опять вперед выступил главный воевода Ратибор.

— Княже, ты собрал нас на раду, дабы услышать наше слово — мы сказали его. Однако ты не просто русич и наш брат по крови и вере, а великий князь, и потому наш долг повиноваться тебе. Ты приговорил — брань, твое слово — закон для нас. Так пусть трепещет империя, и да помогут нам боги!

Ратибор выхватил из ножен меч, поднял над головой. В тот миг заблестели клинки в руках в остальных воевод. Швырнув меч в ножны, Ратибор склонил голову в сторону великого князя.

— Как твой главный воевода, внемлю тебе, княже.

— Вначале о неотложном. Утром вели перекрыть ладейными дозорами Днепр и конными все дороги и тропы на Дунай-реку: никто не должен предупредить империю о предстоящем походе. Мы обрушимся на Царьград как снег на голову, точно так, как свершили это до нас князья Аскольд и Дир.


Согнувшаяся, едва различимая в ночном мраке человеческая фигура скользнула из-за дерева к урезу воды, остановилась подле наполовину вытащенного на берег Днепра челна. Прислонившись спиной к борту, одинокий рыбак не спеша чистил рыбу, у его ног пылал небольшой костер с подвешенным над ним казанком. Прибывший неслышно ступил из темноты в освещенный огнем круг, и яркое пламя костра позволило его рассмотреть.

Это был высокий, средних лет человек в длинном монашеском одеянии с наброшенным на голову капюшоном, из-под которого виднелись лишь аккуратно подстриженная борода и острые, внимательные глаза.

— Ты один? — отрывисто спросил он у рыбака, даже не поприветствовав его.

— Да, святой отец. Присаживайся к огню, уха скоро поспеет.

— Не до нее сейчас, — раздраженно бросил человек в капюшоне. — Думаю, что тебе тоже не придется вкусить ее. С делом явился к тебе, сын мой, с важным и срочным, которое не терпит отлагательств и промедления.

Рыбак, молодой, крепкий юноша с маленьким медным крестиком на шее, выжидающе уставился на пришедшего. Тот уселся рядом с рыбаком на корягу, наклонился к его уху.

— Проклятые язычники собираются в поход на град святого Константина. Их уже десять тысяч, к ним на днях должны примкнуть ее две тысячи полочан и древлян. Вдобавок к воинам-русам киевский князь нанял тридцать сотен викингов варяжского ярла Эрика. Как только эти силы соберутся воедино, князь Игорь поведет их морем на Византию. Наш святой долг предупредить императора и патриарха о надвигающейся угрозе. Потому сию же минуту ты отправишься вслед за купеческим караваном, что уплыл в полдень из Киева. Догонишь его и вместе с ним попадешь в Константинополь, а что делать там — знаешь и без меня. Торопись, сын мой, сейчас нам дорога каждая минута.

— Я поплыву сразу же после ужина, святой отец.

— Ты отправишься немедленно, — по-прежнему тихо, однако уже с повелительными нотками в голосе произнес человек в капюшоне. — Варвары хотят как можно дольше сохранить поход в тайне, поэтому намерены утром выставить речную стражу на Днепре и перекрыть конными дозорами все дороги по сухопутью в направлении Дуная. Что, если они сделают это не утром, а раньше? Потому спеши, сын мой, мы должны опередить осторожных русов.

— Я уже в пути, святой отец. Благослови меня… Императоры и патриархи Восточно-Римской империи пользовались услугами тысяч секретных осведомителей и агентов как в самой империи, так и за ее пределами в Европе, Азии, Африке, везде, куда только могли дотянуться их длинные корыстолюбивые руки. Уже при императоре Константине Первом лишь в столице насчитывалось десять тысяч тайных соглядатаев. Агенты, действовавшие за пределами империи, в своем большинстве были умны и решительны, преданы делу. Отдаленность и медлительность связи с начальством выработали в них широкий кругозор, инициативу, смелость принятия собственных важных решений. Всеми этими качествами в полной мере обладал стоявший сейчас на берегу Днепра христианский священник, бывший центурион гвардейской схолы [6] императоров Нового Рима.

По приказу самого патриарха сменил он меч на крест, золоченые доспехи на грубую сутану и явился сюда, в далекий край язычников, откуда уже не раз надвигалась на град святого Константина страшная угроза. Именно отсюда впервые появились под его стенами непобедимые дружины князей Аскольда и Дира, и лишь чудо и золото спасли тогда империю. С этих берегов пришли могучие полки князя Олега, вырвавшие силой у императора для языческой Руси то, о чем не смели мечтать даже христианские монархи. Ради того, чтобы это никогда больше не повторилось, живет ныне в Киеве бывший центурион. Не гордый и сильный сосед нужен империи на севере, а слабый и покорный вассал, всецело послушный ее воле. То, чего прежде не добились императоры и мечи, теперь должны сделать Христос и крест. Главное — отнять у русичей душу, после чего с ними легко можно делать все, что хочешь.

Тем более что Ольга, жена великого князя Игоря, весьма благосклонно относилась к русским христианам, часто посещала их богослужения, живо интересуясь учением и обрядами. И бывший центурион под личиной болгарского священника Григория вскоре оказался в Киеве, благоразумно решив прибыть туда с берегов Дуная, а не из самой Византии. Сравнительно быстро он завоевал доверие и любовь немногочисленной паствы, приблизился к окружению русской княгини-язычницы, часто беседовал с ней о Христовой вере и о спасении души. Умный, хорошо разбиравшийся в людях, действующий не торопясь и исподволь, мнимый отец Григорий через какое-то время добился, что Ольга стала даже приглашать его для бесед в великокняжеский терем. Именно оттуда, посетив Ольгу в последний раз, почерпнул имперский соглядатай сведения об предстоящем русском походе на Византию.

Бывший центурион проводил глазами быстро удалявшийся вниз по Днепру челн, облегченно вздохнул. Сегодня он свершил самое важное за время своего пребывания у язычников дело. До прибытия на реку к служке-рыбаку он отправил из Киева еще одного тайного гонца, приказав ему во всю мочь скакать на Дунай к верному империи человеку Уже от него по не раз проверенной цепочке тревожная весть должна понестись вдоль морского побережья прямо в стены императорского дворца.

Бог милостив, кто-нибудь из гонцов, спешащих сейчас в Константинополь по суше и воде, да исполнит поручение…

Загрузка...