Вера Волховец Ведущая на свет

1. Свет на лице

Мое утро начинается со света на лице. Я нарочно не задергиваю шторы, потому что не хочу просыпаться под будильник, солнце куда более ласково обходится с теми, кого ему надлежит разбудить.

Итак, оно настало, это утро. Еще одно.

И я точно знаю, что оно будет максимально похоже на начало дня любой обычной девушки.

Я встаю, выпутываюсь из одеяла, промахиваюсь левой ногой мимо шлепанца, оставленного у кровати, плетусь в ванную, чтобы почистить зубы и принять душ.

Все такое обычное, кажется, сейчас в дверь моей ванной постучит папа и крикнет: “Агата, ты скоро там?”.

Вот только папа не постучит. Он уже полгода постучать в дверь ванной не может.

Нет, если вы мне сейчас хотите принести соболезнования, давайте остановимся на этом, потому что вы меня неправильно поняли.

Это не мой папа умер полгода назад. А я…

“Обычное дело” для двадцать первого века: машина, вспышка, свет в конце тоннеля, а потом ты открываешь глаза и понимаешь, что стоишь посреди улицы и смотришь, как твое тело запаковывают в черный пластиковый пакет. Не обращая внимания на то, что вот она ты, стоишь тут рядом.

А за спиной кто-то покашливает, явно требуя к себе твоего внимания.

“Доброго вам вечера, Агата Виндроуз, и добро пожаловать в вашу посмертную жизнь”.

Радужно ли звучит? Я без понятия. Наверное, все дело в том, что я никогда особо не сомневалась, что какое-то посмертие у людей есть, только не знала, какое.

Теперь знаю.

В девяноста процентах случаев вы слышите: «Ваш греховный кредит не позволяет вам свободного посмертия, вам надлежит отправиться в Чистилище для его отработки».

Греховный кредит. Звучит так, будто кто-то тебе при жизни что-то занял, а на деле это какая-то очень абстрактная величина, обозначающая, насколько ты при жизни была «плохой девчонкой».

Дочистив зубы, я наливаю кофе. Черный, горький, потому что у меня вчера кончился сахар, а из-за очередного прилетевшего мне штрафа новый я взять не смогла.

Да-да, штрафы.

Спорим, вы надеетесь, что хотя бы после смерти вы распрощаетесь с отчетами, работой, зарплатой, на которую придется «выживать», а также штрафами, нудными боссами и ненавистным дресс-кодом, из-за которого вынуждены таскаться на работу в неудобных шмотках?

Как же мне не хочется вас разочаровывать, но придется. Предупрежден – значит, вооружен и все такое.

Нет, не распрощаетесь.

Тут, наверное, стоит остановиться, представиться, потому что я, кажется, этого еще не сделала.

Привет, меня зовут Агата, и я работаю ангелом. Если вы представили девочку с нимбом, в белоснежных одеяниях, парящую на белоснежных крыльях и поющую гимн, восславляющий Небеса, – вы промахнулись. И нахорошо.

Нимба нет и не будет – с учетом того, что в смертной жизни я успела неслабо накосячить, он мне просто не положен. По тем же причинам крылья у меня не белые, а грязно-серые. А в области у лопаток, я точно знаю, у меня плотное пятно черных перьев. Как и у всех, запятнанных серьезным грехом.

Белоснежные одеяния…

Знаете, я бы, пожалуй, согласилась на этот пункт, потому что это всяко удобнее, чем положенная мне по дресс-коду форма.

Нет, серьезно: тот, кто придумывал и утверждал дресс-код для сотрудников Чистилищных Департаментов, совершенно не представлял всего того спектра работ, что в этой форме предстоит выполнять.

И я еще могу представить, как сборщики душ в этой форме выполняют свои служебные обязанности. Но когда ты – работник Департамента Святой Стражи и когда ты работаешь на самом верхнем, самом жарком слое Чистилища, эти черные брючные костюмы с пиджаками – да-да, для девушек тоже – это и душно, и попросту не функционально.

В стычке с демоном форма только добавляет скованности в движениях. Это если вынести за скобки банальный дискомфорт во время такой рутинной работы как патрулирование над Полями.

Ну, а про распевание гимнов – знаете, я была бы рада. Но некогда. Ей-богу, когда приходится завтракать в общей столовой, в компании приятелей, я даже помолиться перед едой не могу, чтобы на меня косо не посмотрели.

Типа, «что за ерундой ты маешься, Агата», «не отвлекай Небеса попусту», и «молись, не молись, а кредит сам себя не отработает».

А я – дочь священника, и без этого чувствую себя какой-то преступницей.

В общем, есть я предпочитаю у себя, в маленькой «служебной квартирке», в которой, кроме пары комнат и ванной, нет ничего.

Если не приглядываться, быт обитателя Лимба не особенно отличается от быта любого смертного человека.

Те же будильники, те же джинсы дома, а костюмы на работу. Даже приходя с работы, мы так же плетемся в душ, чтобы смыть с себя пот и грязь. Ничего не меняется.

И все-таки отличия есть.

По крайней мере, для того, чтобы добраться на работу, я сейчас выхожу не из квартирки в коридор, а из квартирки на балкон. Точнее, на то подобие балкона, что тут имеется. Никаких перил, никаких ограждений, просто бетонная ступенька с внешней стороны здания, и ты шагаешь с неё, просто разворачивая за спиной крылья. Ну, или сначала разворачиваешь, а потом шагаешь. Смотря насколько ты любишь адреналин.

В объятия небес я ныряю стремительно.

Под ложечкой посасывает с утра, и никак от этого ощущения избавиться не получается.

С одной стороны, сегодня – особенный день.

С другой стороны, именно поэтому меня слегка и подташнивает.

Правда, какая разница? Кредит же сам себя не отработает. Так ведь?

В наличии крыльев есть свои плюсы. И минусы. Честно, я не знаю, в какую графу записывать тот факт, что путь от моего дома и до Департамента, в котором я работаю, занимает пять минут полета. Пять минут над ровными улицами верхнего слоя Лимба.

Ах, да, кстати. Вы еще привыкнете, но Чистилище все местные называют Лимбом. Не знаю, почему. Что-то в этом есть очень человеческое: «Чистилище – звучит жутковато, а Лимб – как название параллельного мира». И вроде как уже не так грустно, да?

Департамент Святой Стражи – мое место работы – имеет много корпусов. И, казалось бы, есть грешники похуже меня (ай-яй-яй, Агата, не осуждать, не правильно это – меряться с другими кредитом). Но мне «повезло».

Я работаю в «головном корпусе». В том самом, в котором работает начальник всея управления Святой Стражи, архангел и Орудие Небес Артур Пейтон.

Чтоб вы понимали, почему я очень не рада факту работы под его началом, я вам расскажу, насколько адская давка сейчас происходит внутри департамента, в холле. Большом, просторном, светлом и спокойном холле. Я сказала, спокойном? Ну, да, в любое время, но не перед началом рабочего дня.

Ты же не только должен явиться на работу, ты должен успеть зарегистрироваться на любой из стоек дежурных регистраторов. И сделать это ровно до девяти утра.

И… Не я одна не ставлю будильник, вы же понимаете?

А Артур Пейтон, наш великий босс, стоит сейчас на лесенке, смотрит то на бедлам, творящийся в холле, то на часы на правом запястье. Семь минут. И адская очередь. Черт!

– Рози, – я слышу восклицание за своим плечом и чуть ли не с облегчением оборачиваюсь.

Джон. Джон Миллер – мой лучший друг, если так вдуматься – единственный мой друг в Чистилище. Стоит в очереди почти у самой стойки регистратора. Перед ним всего два человека.

– Эй, она тут не стояла, – возмущенно шипит из-за спины Найджел Рэдклифф, когда Джон чуть сторонится, уступая мне место впереди себя в очереди.

– Я всегда занимаю для Агаты, – безмятежно откликается Джон и ободряюще мне улыбается. Где-то сбоку мечтательно вздыхает Лили, давно и безнадежно влюбленная в моего друга.

Я могу её понять, на самом деле. Есть подозрение, что Джон когда-то нарушил пару предписаний и явился людям. Вот весь такой, какой он есть: с хрустально-прозрачными проникновенными небесно-голубыми глазами, светлыми волосами и белоснежными крыльями.

Джон – из серафимов, из тех, кто уже свой кредит отработал и остался в Чистилище ради службы Небесам. Волонтер. Он может завязать в любой момент, может сам выбрать, чего хочет: счастливого свободного посмертия в раю или, может, перерождения.

– Опять рисовала допоздна? – шепчет мне Джон, пока я торопливо протягиваю регистратору запястье, на котором он должен будет поставить чернильную метку отсчета начала рабочего дня.

– Немного. – Я смущенно морщу нос.

– Немного рисовала или немного допоздна? – Джон мне слегка подмигивает и протягивает запястье вслед за мной.

– Девять часов. – Сухой голос мистера Пейтона разносится по холлу департамента, – все, кто не успели поставить метки начала смены, получают их только после получения штрафных квитанций в бухгалтерии. Кстати, мисс Виндроуз, вам я тоже штраф выпишу. Долго вы еще будете пользоваться мистером Миллером?

Это он ко мне обращается, ага. Агата Виндроуз – это я, а мистер Миллер – это Джон.

Да-да, вот об этом я и говорила. Мистер Пейтон педантичен до паранойи.

Джон подается было вперед, чтобы заступиться за меня, а я перехватываю его за руку.

– Не надо, Джо, – устало шепчу я, – я ведь и правда опоздала. А так нарвешься и ты.

– Да мне-то… – Джон дергает плечами. – Но мы же пропагандируем дружеские отношения в коллективе, зачем штрафовать тех, кто содействует вектору развития корпоративного духа?

Корпоративный дух. В Чистилище. Весело звучит, я знаю.

Но это Джо, мечтательный, доброжелательный Джо, который может найти плюсы даже у самого конченного грешника, который настаивает на том, чтобы директиву помилований расширили не только на демонов-бесов, но и хотя бы на слабых демонов похоти.

Получив рабочую метку, я беру у дежурного жетон для перехода в измерение и рюкзак с сухим пайком – без него целую рабочую смену в небе верхнего слоя Лимба просто не вынести.

Переноситься я не тороплюсь, оборачиваюсь к Джону.

– Ну как ты, волнуешься? – мой друг чуть улыбается, глядя на меня. – Первый самостоятельный выход в патруль.

Он смотрит на меня чуть ли не с гордостью, а мне стыдно сознаться, что я вообще-то трушу и чувствую себя дурой.

Меня готовили к этому полгода. Десятки инструктажей, десятки тренировок с тяжелым клинком воли, чтобы, если что, дать отпор освобожденному демону, десятки репетиций молитвы экзорцизма, которая, если что, должна демона нейтрализовать.

А я… А мне тошно думать о предстоящем рабочем дне. И не потому что волнительно, а потому что тошно.

И все-таки… Я не могу так подводить Джона, ведь именно благодаря его протекции я получила эту работу. Так я со своим-то кредитным счетом могла еще пару лет дожидаться подходящего рабочего места, стоя на бирже или работая в каком-нибудь греховном архиве, где мало того, что ужасно скучно, но еще и работать почти бесполезно – там работа оплачивается хуже, чем в любом другом рабочем месте Чистилища.

– Ничего, ты справишься, Рози, – ободряюще улыбается мне Джон, а потом невесомо касается моего лба своими прохладными губами.

– Поужинаем вечером? – шепотом спрашивает он, а я по инерции киваю. Поужинаем. Мне нужна будет чья-то компания, это точно.

И все, собираюсь, сжимаю пальцами ключ-жетон, закрываю глаза и поднимаюсь на слой выше.

Единственный слой Чистилища, на котором никто не живет, но обитателей тут хватает.

Ведь здесь заточены демоны.

Поле Распятых в Чистилище охраняется так, как не охраняются в Тауэре сокровища английской короны. Сюда нельзя попасть без особого ключа-жетона, и как только ты поднимаешься на этот слой из Департамента Святой Стражи, ты сразу же оказываешься перед стойкой дежурного серафима, которому ты должен этот ключ-жетон сдать до конца смены.

Нельзя допускать побега демонов. Очень много сил потрачено на их задержание, каждый из них – опасная тварь, и нечего им делать ни в Чистилище, где смертные пытаются исправляться, ни в смертном мире, где еще и слыхом не слыхивали про греховный кредит.

– Доброе утро, мисс Виндроуз, – кивает мне проходящий мимо Катон.

Еще один архангел, еще одно Орудие Небес. Но в отличие от мистера Пейтона, этот архангел довольно спокоен и тираном не слывет.

Катон организовывает все мероприятия по установлению кордона вокруг Полей Распятых, он всегда и везде, есть ощущение, что помимо дара управления водой Небеса подарили ему возможность находиться в тысяче мест одновременно.

Я сдаю жетон, получаю фляжку со свежеосвященной прикосновением Катона водой, закидываю её в рюкзак, а потом оглядываюсь и ныряю в один из боковых коридорчиков.

Рит, моя давняя подруга и наставница, с которой мы пролетали уже не один патруль над Полями, сейчас ушедшая в отпуск по восстановлению после отравления демоном, оставила мне ключи от своего кабинета. Наверное, если бы при распределении на работы мне кого-нибудь поставили бы в пару, я бы не рискнула вылезать из формы, но… Не поставили. Решили, что я уже достаточно опытная для одиночных смен.

А мы с Рит уже выяснили: плевать, как и в чем ты выходишь на дежурство, в кредитной сводке это не отражается. Никаких штрафных коэффициентов в ведомости не появляется.

Под рубашкой у меня обычный белый топ, плотный, максимально закрытый, насколько это может позволить майка такого типа. Шорты я храню в шкафу в кабинете Рит.

Если вы торопитесь меня осуждать, то я сейчас вам объясню. На верхнем слое Лимба практически адская жара. И вопреки земным законам, чем выше ты находишься над землей, тем хуже. А мне предстоит шесть часов летать в раскаленных небесах над полями, и делать это в тесной, плотной, тяжелой форме – очень-очень неудобно. Даже не три пота сойдет за смену, а потов десять.

Когда я выхожу из кабинета Рит, я вижу косые взгляды. Ну, как всегда. Хотя не мы одни с Рит это практиковали. Многие патрульные не любят вариться в деловых костюмах. Тем более, что с демонами куда удобнее сражаться в джинсах и футболке, а не в сковывающем движения пиджаке.

Между прочим, зря они пальцами тыкают, нормальные шорты. Не короткие. Папа бы, наверное, поморщился, что, мол, неприличная одежонка, но папа у меня очень религиозен, в конце концов. У него не очень современные взгляды.

Отвлекаться на такую дурь полезно, удается отстранить это странное ощущение пустоты, что не отпускает меня с утра. Но оно возвращается довольно быстро. Одной лишь дурью голову не займешь.

Я выхожу из Центра Управления Патрульными Службами и оказываюсь лицом к лицу с Полями. Они дышат на меня сухим жаром. И даже привыкшая находить красоту в любом пейзаже по старой привычке практикующей художницы, я смотрю на далекие холмы, покрытые лесами из крестов, – и мне плохо.

Не жутко, не страшно, просто плохо.

И все же, нужно работать. Нужно материализовать за спиной крылья – и как всегда перед работой они мне кажутся ужасно тяжелыми, и оттолкнуться – пятками от земли, крыльями от воздуха.

– Это просто работа, – твержу я себе, набирая высоту, – просто работа. Ничего больше. Кто-то должен следить за демонами, кто-то должен находить демонов, получивших амнистию, кто-то должен их подкармливать, приводить их, голодных и измученных, в чувство, кто-то должен сопровождать демонов в Ареопаг, где они получат свою амнистию.

Проблема только в том, что мне просто физически паршиво находиться тут.

Ведь демоны здесь не просто заключены.

Демонов нельзя сдержать просто так. Они сами по себе сильнее любого обитателя Чистилища, и потому их приковывают к крестам. К простым деревянным крестам простыми стальными оковами.

А потом эти кресты и эти оковы освящает прикосновение руки Орудия Небес, руки Артура Пейтона. И с этой секунды соприкасаться с крестом любой грешной душе будет больно.

Демоны же и есть грешные души. Те же люди в прошлом, которые в посмертии не остановились, грешили, грешили и получали одну демоническую метку за другой, пока не одемонели окончательно.

И все Поля Распятых по сути – это место концентрации их боли.

Да, я знаю, все за дело.

Да, я знаю, что некоторые демоны могут получить амнистию.

Некоторые.

Ключевая проблема в этом.

А демоны постарше, посильнее? Что с ними? А ничего. Они формально наказаны навечно.

И все эти мои мысли – они такие бестолковые на самом деле. Я ничего не поменяю, я всего лишь пылинка в Лимбе, никто меня и слушать не будет, не то что взять и переломить ради меня вековые традиции Чистилища. Тут даже новый, более прогрессорский вариант формы утверждали десяток лет, что уж говорить о чем-то таком, как отношение к демонам.

Я лечу над Полями, не особенно приглядываясь к происходящему там, на земле. Если разомкнутся оковы одного из крестов – у меня заколет рабочая метка на запястье. Тогда я спущусь, медленно закладывая круги.

Этих меток у меня на запястье много и большинство из них постоянные. Они служат для связи с друзьями и коллегами.

А рабочую метку стирают в конце каждой смены, чтобы не тянула лишний раз.

Как же я сейчас завидую Джону и ушедшей в свой чертов отпуск Рит. Они могут абстрагироваться, они относятся к патрулям как к простой и необходимой работе.

Почему не могу я?

Нет, я ведь знаю, знаю, что другого пути просто нет. Никак больше демонов не остановишь. Дальше – только ад, а в этот тур билеты выдают лишь в один конец.

И у меня тоже выбора нет. Разве что пару сотен лет проторчать в архивах, отрабатывая свой немаленький кредит.

Я и это-то место получила только благодаря рекомендации Джона, без него я бы в Департамент Святой Стражи не попала, сюда очередь из трудоустроенных на десять лет как занята.

И грех мне жаловаться, да? Мне дали возможность отработать кредит, сейчас, а не двести лет спустя, многим не дается и этой возможности.

Почему же так тошно мне, особенно сейчас, одной, без Рит, когда не с кем поболтать и никак не отвлечешься от этого тягостного ощущения, что здесь и сейчас я делаю что-то ужасно неправильное?

Когда над моей головой вдруг раздается сухой раскат грома, я вздрагиваю и сбиваюсь с полета.

Непростительный просчет для ангела из Святой Стражи, вообще-то.

Потому что из-за потери концентрации одно из двух моих крыльев тут же сводит резкой судорогой, и оно вдруг исчезает. Совсем.

Не сомневайся в промысле Небес, Агата…

А я усомнилась.

И я падаю.

Вниз.

В Лимбе не умирают, второй раз не умрешь.

Несмотря на это, с землей мне встречаться больно…

Загрузка...