В три часа утра Ржинка приковыляла к городским воротам.
— Чего так рано? — гаркнул на отбывающих охранник-сторож.
— Так мы это… — Арета нарочно изобразила деревенский говор. — Как дитёнка моего целитель вылечил, так и выставил нас. Нечего, говорит, место занимать, койки не резиновые. А у нас деревня в часе езды. Вот, доедем до дому, там и отоспимся, — она приобняла сонного Петро.
Выглядели мать с сыном до того натурально, что постовой поверил. К тому же на разыскиваемую рыжую ведьму русая баба с ребёнком, ну, никак не походила.
— Ладно, ща открою, — проворчал он уже беззлобно. — Ехайте в свою деревню. У нас и без вас тут… — что у них «тут», оставалось только догадываться.
Как хорошо, что в тихий утренний час надзиратели на стеновых башнях спали, а охранник не признал разыскиваемую ведьму.
Пока всё складывалось как нельзя лучше для Ареты. Даже Терия вчера появилась вовремя. Неожиданно, конечно, и не особо приятно после всего, что эта жгучая бестия устроила Арете, но всё давно в прошлом. И ни намёка на ревность. Ведьмина влюблённость исчезла без следа. Осталось лишь глубокое понимание, что с этим мужчиной у неё всё равно ничего не вышло бы.
— Мамуль? — подал голос Петро. — А к лекарю мы уже не поедем, да? — малыш спросонья ещё не понял, что здоров. Арета сама одела его и покинула комнату с ним на руках, давая ему ещё отдохнуть.
— Не поедем. Нам нельзя оставаться в городе.
— А как же болячка?
— Разве у тебя что-то болит? — ведьма хитро покосилась на него сверху вниз. Сейчас он опирался спиной о её живот и грудь.
— Нет… — и, похоже, сам удивился.
— Вот приедем, и посмотришь на свои ноги, — ответила ему с улыбкой. — Всё будет хорошо, не волнуйся.
— А ты точно из Элроса? Ты не похожа на крестьянку.
— Точно. Я была деревенской ведьмой, пока шайка Бовена не сожгла её. Моих родителей убили, а я попала к ним в плен.
— А ты покажешь мне своё настоящее лицо?
— Доберёмся до родных краёв, тогда и покажу.
— А вдруг мы потеряемся?
— Хм… — она на пару секунд задумалась, поставила на Петрушку магический маячок и ответила: — Теперь точно не потеряемся. Я тебя везде найду.
— Ты теперь правда будешь моей мамой? — видимо, на малыша с утра пораньше напал говорун.
— Если ты этого хочешь…
— А свои дети у тебя есть?
— Нет, — ответила коротко.
А могли появиться. Ричард не пользовался противозачаточными амулетами и заклятиями. Остаётся надеяться, что маленькая несчастная жизнь не зародилась в её чреве. Пока неясно. Сама себе внутрь не заглянешь, да и срок должен быть совсем маленький…
Нет! Ничего не будет. Ричард сам сказал, что ему не нужны бастарды, а венчание в храме Ша-Арон — постановка, и все сладкие обещания короля — ложь.
Страшно не то, что у Ричарда были связи с другими женщинами. Хуже, что Вивьен он говорил те же слова, что и Арете: про «стать моей королевой», про детей и про любовь. Разница лишь в том, что теперь король овдовел. Хотя… Нет разницы, раз Его Величество женится на сегорийской принцессе.
Так что ведьму поищут для вида, а потом король вплотную займётся наследниками.
Арете остаётся лишь смириться с прежней ролью любовницы и выстроить жизнь заново. А пока — к границе!
За весь день путники сделали лишь одну остановку на час.
Наконец-то Петро размотал хлопковые полоски, заменявшие бинты, и увидел свои исцелённые ноги. Он сначала попрыгал, будто отбивая сумасшедшую чечётку, а потом расплакался и обхватил ручонками-мутовками талию Ареты.
Всё-таки как вовремя к ведьме вернулась магия. И её не жаль тратить на таких вот маленьких человечков.
«Обещаю! — с благодарностью обратилась она к богине. — Моя магия не пропадёт даром!»
Остальное время Ржинка покорно везла наездников, а Петро стоически терпел и лишь изредка заговаривал, чтобы отвлечься от дороги.
К вечеру ригерский лес кончился и начались элросские степи с высокой травой. Но Арета, мучаясь совестью, упрямо гнала лошадь вперёд, подальше от чужой страны.
— Мам… — простонал Петро. — Я больше не могу… Хочу писать и кушать.
— Всё-всё. Я уже выбираю место нам на ночлег. Ещё минутку.
Костёр разводить не стали. Петро был накормлен и тут же уложен, укутанный в плащ. Арета, расседлав Ржинку, сначала позаботилась о ней, а потом уже о себе.
Это был чертовски длинный и тяжёлый день. Но ничего. Граница преодолена. Теперь можно не торопиться, выбрать себе деревню по душе (желательно подальше от Ригера) и обживаться там.
Дин разлепил глаза в полдень, смутно припоминая прошлый вечер, и смачно выругался вслух.
За окном шумела оживлённая жизнь, а в окно беспощадно палило солнце. Всё это неимоверно раздражало.
— Рассола налить? — в спальню заглянула Терия.
— Какого чёрта ты не разбудила меня утром? — зло прорычал маг.
— А сам как думаешь? Дала тебе проспаться после попойки. И без тебя поймают эту рыжую преступницу! — после этих слов лицо Дина стало ещё суровее. — Что?! Надеялся, что я не найду листовку с её портретом в твоём внутреннем кармане? Как она маячит на горизонте, тебе тут же срывает крышу! Эта ведьма сделала из тебя зомби! Забудь уже о ней!
— Дура! — выплюнул он и одним нервным движением соскочил с кровати, оделся и вылетел из дома, не поевши и во вчерашней несвежей одежде.
Свёрнутый вчетверо листок с портретом он забрал-таки с собой. Не то чтобы лицо Анны так скоро стёрлось из его памяти, просто листок создавал эфемерное ощущение её присутствия.
Ведьмочка сбежала от короля! Что они там не поделили, непонятно, но что если Дин сумеет утешить малышку? А Терия… с ней он как-нибудь развяжется.
Но главный сюрприз ждал Дина по пути в жандармерию.
Возле печально известной горы песка столпились люди. Мужики судачили, пилить обнесённое изгородью дерево или нет, а бабы орали кто о чём.
Краснолистная липа превратилась в самую что ни есть обыкновенную с зелёной кроной и без малейшей крупицы магии, а с коры исчезли искажённые болью лица погибших.
— Чёрт подери! — под нос себе прошипел Дин, когда догадка сверлящей болью пронзила ему мозг. — Это всё-таки была ты! — и он, отправив в жандармерию магический вестник с последними новостями, побежал в трактир.
Спустя неделю
Паршута в грязном, местами изорванном платье, уже не плакала. Глаза её отрешённо смотрели в одну точку, а тело, привыкнув к промозглой сырости подземелий, уже не дрожало.
— Всё, больше вытаскивать нечего, — устало откинулся на спинку стула Каин Шойн, затем глубоко вздохнул и взялся за перо. — Вот примерно здесь на карте сожжённая деревня Забавы, кхм, то есть Анны. А тут, тут и тут, — он пометил крестиком места на карте Элроса, — соседние деревни, которые не тронула шайка Бовена и где её могут знать, и мелкий торговый городок Сбруйск.
Рядом на стуле сидел Ричард с очень недобрым видом и попивал из толстостенного бокала вовсе не виски, а бодрящий отвар. Он сидел на этом пойле уже семь дней и спал по часу в сутки.
Вместе с бодростью проснулась и недюжинная агрессия. За последние дни он с помощью Шойна покопался в самых дальних уголках разума Паршуты и узнал много нового про свою любимую женщину и про её кровную сестру. И если Анна-Забава казалась теперь не иначе как ангелом во плоти, то Паршуту хотелось прилюдно казнить.
— Что же мне с тобой делать? — медленно, издевательски произнёс он. — Отпустить тебя в пожизненную ссылку с госпожой Ларгу — будет слишком великодушно, — Ричард цокнул языком и покачал головой.
— В-ваше Величество, — проблеяла Паршута. — Помилуйте! Я принесу любую клятву! Буду самой верной вашей подданной! Только не казните!
— Клятву, говоришь? — король изогнул бровь и скривил губы.
— Да! — осмелела девица. — Только дайте мне кинжал, и я…
— Дай ей в руку кинжал и держи, чтобы не вздумала дурить, — приказал Ричард Шойну.
— Уверен? — менталисту не понравилась затея, но выражение лица Ричарда недвусмысленно показало: он уверен.
После принесения клятвы верности королю и принятия её богиней, Паршута ловко дёрнула руку с кинжалом, целясь Шойну в солнечное сплетение.
Каин отскочил в последний момент. Следующим движением он с ноги вышиб из руки Паршуты кинжал, судя по хрусту, сломав той запястье. Клинок выпал и был отброшен в угол камеры.
— За покушение на жизнь моего советника я приговариваю тебя к публичной казни. Ты имеешь право исповедаться перед смертью, — бесстрастно вынес вердикт Ричард, как будто только того и ждал.
— Не-е-е-ет! — густой волной прокатился по казематам отчаянный женский рёв.