Век здравомыслия

Кошмар приснился ему только однажды — в декабре. Наутро он несколько секунд думал о нем, а потом забыл. Исчез из памяти до одного апрельского вечера, а потом вдруг вспомнился за десять минут до того, как заканчивалась посадка на его самолет. Всякий раз, поднимаясь на борт самолета, он испытывал легкую тревогу. Понимал, что рискует, пусть риск этот и небольшой, поскольку каждый полет мог закончиться его смертью. Он вручал свою жизнь во власть воздушных потоков, грозовых облаков, клапанов и крыльев, перед которой были бессильны мастерство пилота и услужливость стюардесс. Наверное, этот страх и заставил его вспомнить кошмар в тот самый момент, когда он прощался на галерее с женой и сестрой, глядя на поблескивающий сигнальными огнями самолет, застывший на летном поле.

В кошмаре умирала его сестра, Элизабет. Он шел за гробом до кладбища и, не проронив не слезинки, наблюдал, как гроб опускают в могилу, а потом возвращался домой. И происходило все это 14 мая. Точность и определенность даты придавала кошмару не свойственную сну реальность. Проснувшись, он безуспешно пытался понять, почему именно 14 мая, почему подсознание выбрало именно этот день, отстоящий от настоящего на добрые пять месяцев. В мае никто из его ближайших родственников не рождался, не отмечались никакие годовщины, да и с ним лично в этот месяц никогда ничего не происходило. Он сонно рассмеялся, легонько погладил Элис по голому плечу, встал и ушел на работу, окунулся в логичную и понятную атмосферу кульманов и чертежей, не рассказав о кошмаре ни тогда, ни потом, ни жене, ни кому-то еще.

И вот, посмеявшись над тем, как сонно и небрежно попрощалась с ним его пятилетняя дочь, когда он уходил из квартиры, поцеловавшись на прощание с Элизабет в шуме работающих самолетных двигателей, он вдруг вспомнил кошмар. Элизабет стояла перед ним, разрумянившаяся, здоровенькая, веселая, словно только что выиграла партию в теннис или заплыв в бассейне, и надо было очень сильно напрячься, чтобы представить ее лежащей в гробу.

— По возвращении привези мне Кэри Гранта, — Элизабет потерлась о его щеку.

— Разумеется, — ответил Рой.

— Оставляю вас, чтобы вы могли нежно попрощаться, — добавила Элизабет. — Элис, не забудь про главное. Накажи ему быть паинькой.

— Я его уже проинструктировала, — ответила Элис. — Никаких женщин. До обеда не больше трех «мартини». Дважды в неделю докладывать мне по телефону. Сесть в самолет и вернуться домой, как только работу будет закончена.

— Две недели, — напомнил Рой. — Клянусь, что вернусь через две недели.

— И не очень-то развлекайся, — Элис улыбалась, но в глазах стояли слезы. Так случалось всегда, когда он уезжал от нее, даже на один день в Вашингтон.

— Не буду. Обещаю работать, не поднимая головы.

— И правильно, — Элис рассмеялась. — Для того ты и едешь.

— Не везешь с собой телефонов подружек? — полюбопытствовала Элизабет.

— Нет, — в жизни Роя был период, до женитьбы на Элис, когда он активно ухлестывал за женщинами, а его приятели, возвращавшиеся из Европы с войны рассказывали всякие истории, по большей части выдуманные, о диких нравах Лондона и Парижа, поэтому жена и сестра считали Роя более ветреным и непостоянным, чем он был на самом деле. — Господи, какое это счастье, хотя бы на несколько дней выйти изпод контроля женского совета директоров.

Он и Элис направились к выходу из галереи.

— Береги себя, дорогой, — прошептала Элис.

— Не волнуйся, — он поцеловал жену.

— Как я это ненавижу, — Элис прижалась к нему. — Мы все время расстаемся. Это последний раз. Отныне, куда бы ты не собрался, я поеду с тобой.

— Хорошо, — Рой улыбнулся.

— Даже на стадион «Янки».

— Буду только рад, — еще несколько мгновений он обнимал ее, такую милую и родную, потом повернулся и направился к самолету. У трапа повернулся, помахал рукой. Элис и Элизабет ответили тем же, и он отметил, как же они похожи, стройные, светловолосые, даже руки у них двигались в унисон.

Он поднялся по трапу, через минуту-другую люк захлопнулся и самолет медленно покатился к началу взлетной полосы.

Через десять дней, позвонив из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, Рой сказал Элис, что ей придется прилететь на Западное побережье.

— Мансон говорит, что этот проект растягивается на шесть месяцев. Он обещает найти мне место для жилья, так что жду тебя с распростертыми объятьями.

— Спасибо, — ответила Элис. — Скажи Мансону, что мне хочется дать ему в зубы.

— Ничего не поделаешь, бэби. Бизнес превыше всего. Ты знаешь.

— Почему он не сказал тебе об этом до отлета? Тогда ты помог бы мне подготовить квартиру к отъезду и мы могли бы поехать вместе.

— Он сам об этом не знал, — терпеливо объяснил Рой. — В наши дни ситуация меняется очень быстро.

— Я все равно хочу дать ему в зубы.

— Имеешь право, — Рой улыбнулся. Приедешь и скажешь ему об этом сама. Когда тебя ждать? Завтра?

— Уж это ты должен знать, Рой. Я — не батальон. Ты не можешь сказать: «Гражданка Элис Гайнор, вам велено быть в трех тысячах миль отсюда завтра в четыре часа пополудни», — и ожидать, что так оно и будет.

— Хорошо, ты не батальон. Так когда?

Элис хихикнула.

— В голосе слышится нетерпение.

— Мне и не терпится.

— Это хорошо.

— Так когда?

— Значит, так… — Элис задумалась. — Мне надо забрать Салли из школы, отправить кое-какие вещи на хранение, сдать квартиру, забронировать билеты…

— Когда?

— Через две недели. Если будут билеты на самолет. Ты сможешь подождать?

— Нет.

— Я тоже, — они оба рассмеялись. — Ты там не очень-то развлекаешься?

Рой узнал тон и внутренне вздохнул.

— Отнюдь. Прихожу поздно, запираюсь в номере и читаю. Уже прочитал шесть книг и наполовину осилил мемуары генерала Маршалла.

— В один вечер ты не читал, — в голосе Элис слышалась обманчивая веселость.

— Понятно. Давай послушаем, что я делал в этот вечер.

— Моника во вторник прилетела из Калифорнии и сразу позвонила мне. Сказала, что видела тебя с красоткой в модном ресторане.

— Если бы существовала высшая справедливость, Монику бы сбросили на Бикини вместо водородной бомбы.

— Моника говорит, у нее длинные черные волосы.

— Она абсолютно права. У этой девушки длинные черные волосы.

— Не кричи. Я прекрасно тебя слышу.

— Но Моника забыла упомянуть, что девушка эта — жена Чарли Льюиса…

— Она сказала, что вы были вдвоем.

— Потому что Чарли Льюис находился в двадцати футах от нас, в мужском туалете.

— Ты уверен?

— Нет. Возможно, он был в женском.

— Может, тебе это кажется забавным, но, учитывая твое прошлое…

— Я готов поменяться моим прошлым с любым образцовым мужем, — оборвал ее Рой.

— Терпеть не могу, когда ты шутишь на эту темя, — голос Элис начал дрожать, и Рой тут же раскаялся в своей резкости.

— Послушай, бэби. Быстренько прилетай сюда. Как можно быстрее. Тогда мы не будем ссориться из-за ерунды.

— Извини, — голос Элис заметно смягчился. — Все дело в том, что последние годы мы слишком часто расставались. Вот я и веду себя глупо. Кто платит за звонок?

— Компания.

— Это хорошо, — Элис хохотнула. — Это кошмар, ссориться по телефону за собственные деньги. Ты меня любишь?

— Прилетай побыстрее.

— Ты намерен ответить на мой вопрос?

— Да.

— Отлично. Я тоже. До свидания, дорогой. До скорой встречи.

— Поцелуй за меня Салли.

— Обязательно. До свидания.

Рой положил трубку. Покачал головой, вспомнив перепалку. Улыбнулся, вспомнив окончание разговора. Поднялся со стула, подошел к настенному календарю, чтобы прикинуть, когда ему ждать жену и дочь.

Телеграмма пришла через три дня:

«ЗАБРОНИРОВАЛА МЕСТА НА ДВУХЧАСОВОЙ РЕЙС 14 МАЯ С ПРИБЫТИЕМ В БЕРБАНК В 10 УТРА ПО ТВОЕМУ ВРЕМЕНИ. ПОЖАЛУЙСТА ПОБРЕЙСЯ. ЛЮБЛЮ ЭЛИС».

Рой улыбался, перечитывая телеграмму, но потом вдруг почувствовал некое беспокойство, пусть и никак не мог понять, в чем причина. Весь день проходил с этим, невесть откуда взявшимся чувством тревоги, и лишь когда засыпал, его словно громом поразило. Сон сняло, как рукой, он вскочил, вновь схватил телеграмму. 14 мая. Не стал гасить лампу, закурил, сел на узкую кровать в безликом номере отеля и медленно, очень медленно, вернул себе контроль над нервами.

Суеверным он не был, даже не ходил в церковь и всегда смеялся над матерью, которая во всем, а уж особо во снах, находила пророчества и знамения. Элис тоже не была чужда суевериям. Если она хотела, чтобы какое-то событие произошло, никогда не говорила о нем, чтобы не спугнуть. Он не раз ее за это высмеивал. Во время войны, когда все газеты и журналы уверяли мир, что в окопах нет ни одного атеиста, он никогда не молился, даже в самые тяжелые и опасные моменты. И за всю свою взрослую жизнь ни единое его телодвижение не вызывалось суеверием или предчувствием. Он оглядел маленький, ярко освещенный, удобно обставленный номер двадцатого столетия и почувствовал себя круглым идиотом: он, инженер, здравомыслящий человек, вскакивает с кровати, словно на него плеснули холодной воды, из-за давнишнего кошмара, не имеющего ровно никакого отношения к реальной жизни.

Сон, конечно, был уж очень конкретный. Его сестра умерла 14 мая. Но сны никогда не трактовались в лоб, а Элизабет и Элис выглядели такими похожими… Они много времени проводили вместе, стали близкими подругами… Он достаточно знал о снах, чтобы понимать, что в том таинственном, малоизученном мире, где правит подсознание, жена вполне могла сойти за сестру, а сестра — за жену. И вот теперь выясняется, что его жена и дочь выбрали именно 14 мая для того, чтобы пролететь три тысячи миль над реками и горами из Нью-Йорка в Калифорнию.

Свет он погасил гораздо позже, так ничего и не решив, попытался уснуть. Смотрел в темный потолок, прислушивался к редкому шуршанию шин по асфальту: кто-то из припозднившихся автомобилистов спешил домой. «Для человека, который не верил в судьбу, — думал Рой, — полагал, что в мире все определяется причинно-следственной связью, пребывал в уверенности, что ни одно событие не является неизбежным и то, что произойдет завтра даже в следующую секунду, невозможно определить из-за множества возможных вариантов, чувствовал, что ни смерть человека, ни место его похорон не зафиксированы в пространственно-временном потоке, не сомневался, что не существует книги будущего, в которую уже все занесено, а человечество не получает намеки и предупреждения от сверхъестественного источника, это не самый удачный способ ночного времяпрепровождения. Все-таки он с проходил под лестницами, с улыбкой разбивал зеркала, не обращался к гадалке, чтобы та предсказала ему судьбу по ладони или будущее по картам». Рой чувствовал, что ведет себя неадекватно, но заснуть не мог.

Утром он позвонил в Нью-Йорк.

— Элис, я хочу, чтобы ты приехала поездом.

— А в чем дело? — спросила она.

— Я боюсь самолетов, — услышав от ответ ее веселый смех, упрямо повторил. — Я боюсь самолетов.

— Не говори глупостей. Этот самолет еще не потерпел ни одной аварии, и так будет и дальше.

— Даже если…

— И я не собираюсь три дня развлекать Салли в купе, — прервала его Элис. — Потом мне понадобится целое лето, чтобы прийти в себя.

— Пожалуйста, — не отступал Рой.

— На поезд билеты забронированы на месяц вперед, а квартира уже сдана в аренду. Что с тобой? — в голосе послышались подозрительные нотки.

— Ничего. Просто я боюсь самолетов.

— Святой Боже! — воскликнула Элис. — И это говорит человек, налетавший двести тысяч миль.

— Да. Поэтому я и тревожусь.

— Ты пьян? — спросила Элис.

— Элис, дорогая, — Рой вздохнул. — У нас одиннадцать утра.

— У тебя такой странный голос.

— Я не спал всю ночь, волновался.

— Тогда перестань волноваться. Увидимся четырнадцатого. С тобой действительно все в порядке?

— Да.

— Должна отметить, ты меня удивляешь.

— Извини.

Они поговорили еще несколько минут, не пойми о чем, и Рой положил трубку, подавленный, чувствуя свое поражение.

Позвонил через два дня, предпринял еще одну попытку.

— Не задавай никаких вопросов. Сделай это для меня, а по приезде я тебе все объясню. Если ты хочешь лететь самолетом, пожалуйста, но только не четырнадцатого. Прилетай пятнадцатого, шестнадцатого, семнадцатого. В любой день. Но не четырнадцатого.

— Рой, ты меня просто пугаешь, — ответила Элис. — Что на тебя нашло? Я спрашивала Элизабет, и она говорит, что раньше такого за тобой не замечалось.

— Как она? — спросил Рой.

— У Элизабет все хорошо. Она советует мне не слушать тебя и следовать намеченному.

— Скажи ей, что нечего совать нос в чужие дела, — Рой много работал, плохо спал, так что сорвался на крик, и Элис не оставила это без внимания.

— Кажется, я знаю, в чем дело, — от ее голоса тянуло холодком. — Моника сказала мне, что четырнадцатого будет большая вечеринка у Кондонсов. Ты, наверное, собрался туда кого-то пригласить и не хочешь, чтобы жена путалась под ногами…

— Прекрати! — проорал Рой.

— Или ты думаешь, что я зря прожила с тобой семь лет? Я не слепая.

— Прилетай сегодня! — вопил Рой. — Прилетай завтра! Прилетай тринадцатого! Только не четырнадцатого!

— Ты не хуже моего знаешь, если я откажусь от брони, но смогу заказать билеты только на июнь. Если ты больше не хочешь меня видеть, так и скажи. Совсем не обязательно разыгрывать для этого целый спектакль.

— Элис, дорогая, — взмолился Рой, — заверяю тебя, я очень хочу тебя видеть.

— Тогда перестань нести чушь и объясни, в чем дело.

— Понимаешь, Элис… — начал он, уже решившись все рассказать, плюнув на то, что она может о нем подумать, но неожиданно оборвалась связь. Связался он с Элис десять минут спустя, но этого времени хватило, чтобы понять, что он не сможет посмотреть в глаза жене, не сможет жить, если в указанную дату ничего не произойдет и все будет выглядеть так, будто у него, до того нормального, здравомыслящего человека, вдруг съехала крыша.

— Больше мне сказать тебе нечего, — выдавил он из себя, когда телефонистка наконец-то восстановила связь, — за исключением того, что я очень тебя люблю и не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Он услышал, как на другом конце провода тихонько плачет Элис.

— Нам надо быть вместе. Это ужасно. Пожалуйста, Рой, дорогой, не звони мне больше. Ты так странно себя ведешь, и после каждого нашего разговора мне в голову лезут какие-то отвратительные мысли. Все будет хорошо, когда я приеду к тебе.

— Все будет чудесно, дорогая, — заверил ее Рой.

— И ты больше никуда без меня не поедешь? Никогда?

— Никогда, — он мог закрыть глаза и увидеть, как она, словно маленькая девочка, сидит в их уютной спальне, сжимая трубку обеими руками, а по ее милому личику, тронутому печалью и желанием, текут слезы. Что еще он мог добавить? — Спокойной ночи. Будь осторожна.

Он положил трубку и тупо уставился в противоположную стену, зная, что и в эту ночь ему не заснуть.

Утром четырнадцатого мая землю затянул легкий туман. Рой вышел из дома очень рано. От недосыпа покраснели глаза, его чуть покачивало. На пустынных улицах компанию только патрульные машины да телеги молочников.

Калифорния, думал он. По утрам здесь всегда туман. До восьми утра туман в Калифорнии — обычное дело. Но на Атлантическом побережье другое время и другая погода, и до вылета ее самолета еще несколько часов.

«Должно быть, виновата война, — думал он. — До войны такого никогда бы не произошло. Я полагал, что война никак на мне не отразилась, но, похоже, принимал желаемое за действительное. Все эти кладбища, молодые парни, умирающие на песке и зеленой траве, старые дамы в черных, отделанных кружевом платьях, погибшие на соседней улице в Лондоне во время авианалета. Рано или поздно, они должны были дать знать о себе. Мне надо взять себя в руки, полагаться на рассудок, а не чувства. Я всегда был здравомыслящим и уравновешенным человеком, в любых ситуация принимал логичные решения, никогда не доверял медиумам и гадалкам, священникам и психоаналитикам».

Туман начал подниматься, он остановился, взглянул на далекие горы, охранявшие восточные подступы к городу. Самолеты пролетали над ними, огибая город и садились на его западной окраине. Полоска синевы, появившаяся над горами, все расширялась и расширялась. Туман рваными кляксами висел между толстыми, уродливыми пальмами, растущими вдоль улиц, вскоре под солнечными лучами заблестели капельки росы на лужайках, а синее небо, похоже, уже простиралось от Беверли-Хиллз до Шотландии.

Он вернулся в отель и лег на кровать, даже не сняв ботинок. Какое-то время спустя проснулся. А в самый последний момент, на грани между сном и бодрствованием, вдруг увидел падающие на землю горящие самолеты, совсем как новостном ролике времен войны, и услышал голос Салли: «Я действительно должна ложиться в кровать? Я совершенно не хочу спать». Слова эти она повторяла едва ли не каждый вечер.

Он посмотрел на часы. Без двадцати два по нью-йоркскому времени. Они уже в аэропорту, большой самолет стоит на летном поле, механики завершают проверки, баки залиты горючим. «Ну и хрен с ним, — подумал он. — Пусть меня примут за идиота».

Снял трубку.

— Аэропорт «Ла Гардия», Нью-Йорк.

— Будет небольшая задержка, — ответила телефонистка. — Я вам перезвоню.

— Дело очень важное. Срочное.

— Будет небольшая задержка, — тем же тоном повторила телефонистка. — Я вам перезвоню.

Рой положил трубку, подошел к окну. Ясное, чистое, ослепительное небо уходило за холмы, к далекому Нью-Йорку. «Я должен сказать все», — думал он, как бы глупо все это и не прозвучит. Я должен запретить ей входить в самолет. Потом мы сможем посмеяться вместе. Я вернусь в Нью-Йорк первым же рейсом, а обратно мы прилетим вместе. Этим докажу ей, что других причин просто не было.

Он достал чемодан, положил в него три рубашки, вновь потянулся к телефону. Через пять минут его соединили с аэропортом, еще через пять с менеджером нужной ему авиакомпании.

— Моя фамилия Гайнор, — затараторил Рой, — просьба у меня очень необычная, поэтому, пожалуйста, выслушайте меня внимательно.

— Как, вы сказали, ваша фамилия, сэр?

— Гайнор. Г-а-й-н-о-р.

— О, понятно, Гайнор. Так чем я могу вам помочь, сэр?

— Мои жена и дочь…

— Говорите, пожалуйста, громче.

— Мои жена и дочь! — прокричал Рой. — Миссис Элис Гайнор, у нее билеты на двухчасовой рейс в Лос-Анджелес. Я хочу, чтобы вы их остановили…

— Что вы сказали?

— Я хочу, чтобы вы их остановили. Нельзя им лететь этим рейсом. Моим жене и дочери. Миссис Элис Гайнор. Двухчасовой рейс в Лос-Анджелес…

— Боюсь, это невозможно, мистер Гайнор, — в вежливом голосе слышались нотки недоумения.

— Все возможно. Вам достаточно объявить по системе громкой связи…

— Невозможно, сэр. Самолет только что взлетел. Я очень сожалею. Чем еще я могу вам помочь?

— Ничем, — ровным голосом ответил Рой и положил трубку. Какието мгновения посидел на краю кровати. Встал, шагнул к окну, посмотрел на синее небо и желтозеленые горы. Там и остался, ожидая звонка из авиакомпании.