Великая хроника о Польше, Руси и их соседях XI-XIII вв.

CHRONICA POLONIAE MAIORIS

Под редакцией члена-корреспондента АН СССР В.Л. Янина Издательство Московского университета 1987

ВЕЛИКОПОЛЬСКАЯ ХРОНИКА

Пролог

Во имя Господа Бога. Аминь. Хотя историки [тех], которые теперь называются поляками (Poleni) от [названия] Северного полюса или иначе от крепости Полань, расположенной в границах поморян, над которой они властвовали, благодаря свидетельству письменных известий описали достаточно полно и до­стоверно передали вечной памяти потомков происхож­дение королей и князей польских (Regum et Principum Polonorum) и их деяния и достойные удивления смелые подвиги, в особенности [это сделал] досточтимый отец Винцентий, некогда епископ краковский, и многие другие, однако, поскольку они в своих трудах упоми­нают некоторых князей Польши (Ducibus Polenie), преимущественно короля Пшемыслава и ныне правя­щего, а последовательность его генеалогии, по-видимо­му, опускают, необходимо перечислить его родоначаль­ников и назвать поименно прародителей его и других князей и правителей Польского королевства (Regni Роlonie) и обозначить земли. И, чтобы ясная краткость описания могла увековечить их появление, я с помощью всемогущего бога начал в немногих словах описывать все то, что узнал из исторических анналов польских о королях, властителях, князьях и об их потомстве, все, что узнал из различных метрик различных церквей. А также я изучил и передал памяти устные предания польских старейшин, в которых идет речь о военных деяниях и подвигах. [Начнем изложение] со времени Ассуера. «Во имя Господа Бога. Аминь. Хотя историки лехитов, которые теперь называются поляками (Poloni) от названия Северного полюса или иначе полянами (Роlani) от крепости Полань, расположенной в границах поморян, над которой они властвовали, благодаря сви­детельству письменных известий описали достаточно полно и достоверно передали вечной памяти потомков происхождение королей и князей польских и их деяния и достойные удивления смелые подвиги, в особенности [это сделал] досточтимый отец Винцентий, некогда епископ краковский, и другие, однако, поскольку они в своих трудах упоминают некоторых князей Великой Польши (Maioris Polonie), преимущественно короля Пшемыслава, короля этой земли, а последовательность его генеалогии, по-видимому, опускают, необходимо пе­речислить его родоначальников и назвать поименно прародителей его и других князей и правителей обшир­нейшего королевства поляков (Polonie), или лехитов, и обозначить земли.» Поскольку поляков называют также и лехитами, следует узнать, почему их называют этим именем. В древних книгах пишут, что Паннония является ма­терью и прародительницей всех славянских народов, «Пан» (Pan) же, согласно толкованию греков и славян, это тот, кто всем владеет. И согласно этому «Пан» по-славянски означает «великий господин» (maior dominus), хотя по-славянски из-за большого различия в языках можно применить и другое слово, например «господин» (Gospodzyn), ксендз (Xandz) же больше, чем Пан, как бы предводитель (princeps) и верховный король. Все господа называются «Пан», вожди же вой­ска называются «воеводами» (woyeuody); эти паннонцы, названные так от «Пан», как говорят, ведут свое происхождение от Яна, потомка Яфета. Из них первым, как утверждают, был этот могучий Нимрод, который впервые стал покорять людей, братьев своих и подчинять своему господству. Итак, от этих паннонцев родились три брата, сыновья Пана, владыки паннонцев, из которых первенец имел имя Лех, второй — Рус, третий — Чех. Эти трое, умножась в роде, владели тремя королевствами: лехитов, русских и чехов, называемых также богемцами, и в настоящее время владеют и в будущем будут вла­деть, как долго это будет угодно божественной воле; из них наивысшей властью и господством во всей им­перии всегда обладали лехиты, как это явствует из хроник и из их территории. У славян существует большое разнообразие в языках и в то же время они понимают друг друга, хотя в некоторых словах и в их произношении существуют, по-видимому, кое-какие различия. Языки эти берут начало от одного отца Слава, откуда и славяне (Slavs). Они и до сих пор не перестают пользоваться этим именем, например Томислав, Станислав, Янислав, Венцеслав и др. Утверждают, что от этого же Слава произо­шел Нимрод. Нимрод по-славянски означает «Немежа» (Nemerza), что и понимается по-славянски как «не мир» (nоn pax) или «не измеряющий мира» (nоn mеnsurans pacem), от которого началось среди людей рабство, в то время как прежде у всех была незыблемая свобода. Сперва он безрассудно пытался подчинить своей власти своих братьев; дерзость его безрассуд­ства навлекла закон рабства не только на его братьев из рода славян, но также и на весь мир. Исходя из вышесказанного, можно назвать четыре государства славян, а именно паннонцев, лехитов, рус­ских и чехов или богемцев. И, так как впоследствии «появилось много других государств и королевств сла­вянского народа (Slavonice nacionis), достойным яв­ляется сообщить их имена и объяснить их. Королевство булгар ведет свое название от реки Булга (Bulga). Таким же образом королевство Расция идет от «рац» (Racz), что означает след многих коней, собранных в одно войско. Ведь отсюда славяне множество всадни­ков называют «раци». Королевство же Далмация на­зывается так потому, что королева паннонцев дарова­ла своему сыну эту приморскую часть и повелела ко­роновать его королем. Полагают, что эта королева по имени Саба была с Юга и пришла для того, чтобы по­слушать мудрость Соломона. Да и река паннонцев называется Саба, и, как говорят, она получила свое название от нее. Также говорят, что королевство Дал­мация «dala macz», так сказать дала мать. Также рани или рана называются так потому, что при столкнове­нии с врагами они обычно кричали «рани, рани», т.е. «раны, раны». Также и сорабы получили свое назва­ние от «сорбан», что можно истолковать двояко: ведь галлы называют эту страну Сервия (Serviam), желая сказать, что побежденные Нимродом, они [сорабы] были [поселены там] как его рабы. Это, по-видимо­му, лишено основания, так как не только эта неболь­шая часть славянского корня, но, вернее, - весь народ славянский считался зависимым от него. Правильнее полагают, что сорабы — от Сарба, который также по­лучил и имя Сарбан, подобно тому как иудеи называ­ются от Иуды, лехиты — от Леха и прочие [народы]. Есть славянский народ с названием кашубы, и так их назвали из-за ширины и длины одежды, которую они должны были собирать в складки вследствие ее ширины и длины. Ведь по-славянски морщина или складка на одежде называется «хуба» (huba), отсюда и «кашубы» (Casshubii), то есть «складывай склад­ки». Большая [часть] их живет вокруг Северного моря. Существуют также и другие славяне, которые называ­ются древняне, а тевтонцы называют их голзатами (Halczste). Их главные крепости следующие: Буковец, который теперь называется Любек, также Гам т.е. Гамбург и Бремен, который был их столицей и местом жительства. Там же находятся княжеская кре­пость Шлезвиг и город Чешнина. Во главе их стоят комиты, которых назначил император Генрих, как говорят, после того, как подчинил императорской вла­сти эти края славян. Этот народ получил свое назва­ние из-за гущи лесов и деревьев. Ведь древнянами (Drewnanye) они именуются от «деревьев» (lignis). Называются они также травнянами от какой-то реки, которая зовется Травна. Стоит узнать, что славяне и тевтонцы, как говорят, происходили от двух братьев — Яна и Куса, потомков Яфета, согласно сообщению Исидора в первой книге «Этимологии» и Мартина в «Хронике Римской». Именно они описывают Германию, [пользуясь назва­ниями] рек, как например Дунай, Рейн, Висла, или Вандал, Одра, или Гуттал и Эльба, или Лаба, обозначая при помощи этих больших рек [местность] от их устья до их впадения. Рейн и Дунай — это большие реки тевтонцев, Вандал же, Одра и Эльба — это реки Польского и Чешского королевств. Некогда они посе­лились вокруг этих трех последних рек, а также в об­ластях, к ним примыкающих, и владеют ими вплоть до Северного моря, хотя саксы, оставив свои очень не­большие земли и деревни своего народа, переселились на обширную землю славян и среди них обрели себе постоянные жилища. Всем этим славянским народам, за исключением только Паннонии, но совместно с Каринтией, жители которой называются керуханами от «корыта» (coritha), что истолковывается как «каналы», [народы] всегда подчиненные власти лехитов, платили подати вплоть до времен короля Казимира Монаха. В его время, прежде чем по повелению господина папы он ушел из монастыря в Клюни, где находился в послушании, многие народы, выйдя из повиновения лехитам, пере­стали выплачивать им обычные подати. А вот и иное истолкование слова «германцы». Го­ворят, что оно происходит от [слова] «german», когда один с другим связан узами братства. Ведь «germo» есть какое-то приспособление, в котором два вола, со­единенные вместе, тащат плуг или повозку. Так и тев­тонцы, имея соседние королевства со славянами, посто­янно общаются с ними, и нет в мире других народов столь близких и дружественных, чем славяне и тевтон­цы. Таким образом, латинянами они были названы «ducz» — отсюда тевтонцы и «Slaws» — отсюда славяне, то есть родные братья. Не следует также пройти мимо венгров, которые и сами являются славянами. Венграми они называются от некой реки по названию Вкра, вытекающей из ка­кого-то большого озера, около которого теперь распо­ложен город Пшемыслав, [и течет эта река] по направ­лению к Северному морю. После того как готы ради ограбления народов вышли с островов, которые назы­ваются Сканца и Готальрик, и стали их в собствен­ных жилищах притеснять и причинять неприятности, венгры вместе с женами и детьми решили вернуться в земли паннонцев, откуда они родом, и навсегда там по­селиться. Но так как Бог решил покарать именно их за грехи некоторых народов, то они отправились не прямой тропой, дабы не причинить вреда во время пу­ти своему славянскому народу, но пошли опасным пу­тем через Тевтонию, Бургундию, а затем и через Ломбардию до земель Славонии, по пути разоряя города и проливая много человеческой крови. Их король по име­ни Типа, который в сочинениях именуется Аттила, прийдя в Паннонию, решил установить себе там посто­янное местопребывание, и, так как многие славянские народы сошлись к ним [венграм], они тогда стали назы­ваться не вкранами, а вандалами. Та часть славян, которая называлась вкранами от реки Вкра, впоследст­вии, смешавшись с народом гуннов, которые, как об этом полнее пишет Мартин в своей «Римской Хронике», прийдя в Паннонию с гор Сицилии и подчинив ее сво­ему господству, была названа венграми (Hungari) как от гуннов (Hunis), так и от вкранов. Впоследствии Лех со своим потомством, идя по широчайшим рощам, там, где было Польское королев­ство, пришел к некоему месту с весьма плодородной почвой, изобилующему рыбой и дикими зверями, раз­бил там свою палатку, намереваясь построить себе и своим первое жилище, и сказал: «Будем вить гнездо». Вот поэтому это место (вплоть до настоящего времени называется «Гнезно», то есть «свивание гнезда». Поскольку я немного отвлекся от того материала, о котором намеревался писать, вернемся теперь к наше­му первоначальному изложению. И, чтобы ясная крат­кость писания дала возможность запомнить события, я с помощью всемогущего Бога изучил и вкратце пере­дал памяти потомства [историю] королей, князей и предводителей Польского королевства, то есть обширнейшего государства лехитов, а также их потомков, как это я узнал из анналов истории Польши, и все, что я видел в разных [записях] различных церквей, а также все, что я узнал из устных рассказов знатных старцев польских, от внимания которых не ускользну­ли ни военные деяния, ни события того времени.

Глава 1. О Краке, первом короле лехитов

Итак, прежде всего посмотрим, откуда произошли короли лехитов. Во времена короля Ассуера, в то время как галлы нападали на различные королевства и провинции и занимали их, лехиты обычно жили как братья, происходившие от одного отца, не имели ни короля, ни князя, но только выбирали из числа своих двенадцать наиболее знаменитых и богатых людей, ко­торые должны были разбирать возникавшие между ними спорные вопросы и управлять государством. Они ни от кого не требовали ни податей, не принуждала оказывать услуги, но, опасаясь нашествия галлов, еди­нодушно, согласно божественной воле, избрали среди своих братьев-лехитов начальником войска или, вернее, предводителем, (ведь по польскому толкованию предводитель войска называется «воевода») некоего дея­тельного мужа по имени Крак, чья усадьба была в то время возле реки Вислы. Этот Крак, что на латинском языке означает «ворон», был как победитель провозглашен лехитами королем. Он построил крепость, на­званную [потом] по его имени «Краков», которая преж­де имела название «Вавель». «Вавель» — это как бы какая-то припухлость, которую, как говорят, обычно имеют люди, проживающие в горах, и она у них образуется в горле из-за питья воды.

Вид Вавеля. Гравюра 1550 г.

Так же и гора, где теперь расположена краковская крепость, называлась «Вавель», а неподалеку, с другой стороны Вислы, имеется небольшая гора, носившая уменьшительное название «Вавельница», на которой построен костел св.Михаила на Скальце (de Rupella). У этой неболь­шой горы был построен большой и могущественный го­род, который, как уверяют, Александр Великий сравнял с землей. Говорят, что у него [Крака] были два сына и одна дочь. Младший из них по имени Крак, для того чтобы наследовать отцу в королевстве, тайно, прибег­нув к хитрости, убил старшего брата. Умер он одино­ким, не оставив потомства и только одна его сестра по имени Ванда, что по латыни означает «крючок», оста­лась в живых. Пишут, что она была такой красивой и миловидной наружности, что всех, кто на нее смот­рел, привлекала к себе своим приятным видом. Поэто­му она и была названа «Ванда», то есть «крючок». Она, благоразумнейшая женщина, пренебрегая брач­ным ложем, великолепно правила Польским королев­ством согласно воле народа, пока весть о ее красоте не дошла до некоего короля алеманов; поскольку он не мог склонить ее к браку с ним ни деньгами, ни мольбами, [то], желая и надеясь достичь исполнения своих чаяний, он прибегнул к враждебным угрозам и нападениям со своим войском. Собрав большое войско, он приблизился к землям лехитов и пытался враждеб­но вступить в них. Упомянутая Ванда, королева лехи­тов, нисколько не испугавшись, вместе со своими вы­шла навстречу его могущественным силам. Вышеупо­мянутый король, увидев, что она подошла со своими наводящими ужас полчищами, в смятении то ли от любви, то ли от негодования, воскликнул: «Пусть Ван­да повелевает морем, пусть землей, пусть воздухом, пусть приносит жертвоприношения своим бессмертным богам, а я за вас всех, о знатные, принесу торжествен­ную жертву подземным богам, чтобы как вы, так и ваше потомство непрерывно находились под властью женщины». И вскоре, бросившись на меч, покончил с жизнью. Ванда, получив от алеманов клятвы в верно­сти и вассальной зависимости, вернувшись домой, при­несла богам жертвоприношения, соответствующие ее великой славе и выдающимся успехам. Прыгнув в реку Вислу, воздала должное человеческой природе и пере­ступила порог подземного царства. С этих пор река Висла получила название Вандал по имени королевы Ванды, и от этого названия поляки и другие славян­ские народы, примыкающие к их государствам, стали называться не лехитами, а вандалитами.

Глава 2. О Лешке первом

После кончины королевы Ванды в течение многих лет вплоть до времени короля Александра лехиты были лишены короля, но избирали только воеводу и двена­дцать правителей. В его время, как говорят, некий искуснейший в золототканном деле мастер, который мо­гуществу Александра противостоял скорее мастерством и трудолюбием, нежели храбростью, принудил уйти последнего из земель лехитов бесславно и не без конфуза. Из-за этого лехиты избрали его королем, дав ему имя Лешек. Ведь говорят, что Лешек означает «хитрец», так как победил он непобедимейшего короля Александра хитростью и подвохами. И затем скончался, не оставив потомства.

Глава 3. О Лешке втором

По смерти Лешка среди жителей королевства лехи­тов возникли большие распри, и поэтому как знатные, так и община постановили собраться в одном месте, намереваясь выбрать правителя. Когда они собрались, [то], согласно мнению некоторых знатных, решили, чтобы тот считался всеми королем, кто первый до­скачет до статуи на пегом коне. А один, стремясь к управлению государством, поступив непродуманно, тай­но покрыл железными шипами всю ширину поля, через которое они должны были достичь статуи, оставив сво­бодной только одну тропинку, по которой должен был ехать сам. Двое юношей хрупкого телосложения обяза­лись достичь статуи пешком, и побежденный должен был навсегда назвать победителя королем. Когда же они хотели бежать к мете, тотчас остановились, так как поранили себе ноги острыми шипами, которые расста­вил в поле изобретатель хитрости. А когда наступил тот день, в который предполагали скакать всадники, этот хитрец скачет по намеченной им тропинке. И так как он хорошо позаботился о копытах своего коня, ему удалось не наколоться на шипы, которые сам же раз­бросал. В то время как конные спешат к статуе, один из этих двух пеших юношей, меньше повредивший свои ноги и уже восстановивший свои силы, переменив путь, не без насмешки со стороны народа, бежит по изгибам поля и в конце концов приближается к мете. Все же тот хитрец обогнал его и поэтому был назван всеми королем. А те, кони которых были поранены шипами, увидели, что опередившая их лошадь имела на копытах железные подковы, и таким образом обна­ружили его хитрость. Они назвали его Лешек, то есть «хитрец», и на основании приговора он был растерзан на куски. А тот, пеший, по суждению знати (proceres) своего королевства и всего народа избирается вместо него королем, все приветствуют его как короля, и получает он имя Лешек второй, по имени Лешка, предан­ного казни. Когда же он должен был воссесть на пре­стол в царских одеяниях, он положил одежды своей бедности по правую сторону трона, показывая этим добродетель своего положения и своей покорности, же­лая также показать потомкам, что короля более кра­сивым и видным делает скорее смирение, чем пурпур­ные одежды. Был он такой великой щедрости, что ско­рее предпочитал [нести] убытки из-за проявленной доблести, нежели [иметь] изобилие благодаря скупости. Был он весьма разумен, всегда трезв, знаменит многи­ми добродетелями. Счастливо почил в бозе, оставив одного сына по имени Лешек.

Глава 4. О Лешке третьем

Во времена этого Лешка Юлий Цезарь, стремясь подчинить славянские царства власти римлян, вторгся во владения лехитов. Вышеупомянутый Лешек, в меру своих сил сопротивляясь ему со своими храбрейшими лехитами, трижды с ним сразился, перебив очень мно­го народа из войска Юлия Цезаря. Он также в Персии, завязав сражение, победил некоего тирана по имени Красс который командовал парфянами, и приказал налить ему в рот растопленного серебра, говоря при этом: «Ты жаждал серебра, пей его». Юлий Цезарь, находясь в пределах Славонии, выдал за этого Лешка свою сестру [Юлию] и дал ему в качестве приданого землю Баварии. Юлия же по воле своего супруга по­строила две сильнейшие крепости, одну из которых на­звала по имени брата «Юлий», теперь [она] назы­вается «Любуш», а другую «Юдин» — теперь «Волин», Когда она от своего мужа Лешка родила сына и со­общила об этом своему брату Юлию Цезарю, находив­шемуся в то время в Славонии, тот, обрадовавшись рождению племянника, дал ему имя Помпилиуш. Но, когда Юлий в сопровождении лехитов вернулся от сла­вян в Рим победителем и после того, как лехиты вер­нулись домой, римляне очень разгневались на него [Це­заря] за то, что он отдал Баварию под власть лехитов. Тогда Юлий свой дар — Баварию — взял обратно. Вследствие этого Юлия, сестра его, была удалена от Лешка, короля лехитов, а сын ее, вышеупомянутый Помпилиуш, остался у отца. Этот Лешек, отвергнув жену Юлию, от других жен и наложниц породил двадцать сыновей, которым дал приморские земли как княжества и графства. Имена этих сыновей следующие: Болеслав, Кази­мир, Владислав, Вроцислав, Одон, Барйим, Пшибыслав, Пшемыслав, Якса, Семиан, Земомысл, Богдал, Спицигнев, Спицимиж, Збигнев, Собеслав, Вышимир, Чешмир и Вислав. «Имена этих сыновей следующие: Болеслав, Кази­мир, Владислав, Вроцислав, Одон, Барним, Пшибыслав, Богдал, Пшемыслав, Семиан, Собеслав, Земо­мысл, Спицигнев, Спицимиж, Збигнев, Собеслав, Вышимир, Чешмир и Вислав.» Некоторые крепости и города, которые они основа­ли, они назвали своими именами; каждому отец отдал по княжеству возле Северного моря вплоть до Вестфалии, Саксонии, Баварии и Тюрингии. Помпилиуша как первородного назначил над всеми королем и приказал короновать его. Полагают, что во времена этого Лешка родился от Девы Христос. Во времена императора Не­рона, правителя римлян, наисчастливейший основатель королевства лехитов Лешек в покойной старости, ис­полнив долг плоти, скончался.

Глава 5. О Помпилиуше первом

Этому Лешке наследовал сын его Помпилиуш. Он был старшим, и братья его, названные выше поименно, такое выказывали ему послушание и такую проявляли братскую любовь, что, узнав, как он слабеет, они поспешно направились к нему в Крушвицу. Там они на­шли его мертвым и сына его, молодого Помпилиуша, назначили королем. Когда последний короновался, они немного пробыли у него, дали ему присягу в верности и счастливо вернулись по домам.

Глава 6. О Помпилиуше втором

Этот Помпилиуш был человеком в высшей степени бесчестным. В самом деле, он больше стремился во­дить с девушками хороводы, нежели вести войны, и вследствие безудержного стремления к постыдной рос­коши и из-за лености стал нерадивым, в бегстве был первым, в сражениях — последним, участвовал во всех непристойных начинаниях, деспотически относился к братьям своего отца, а они проявляли ему вернейшее послушание. По навету своей бесстыдной жены на их приветливость отвечал ненавистью, на дружбу — интри­гами, на уважение — жестокостью. Делая вид, что сла­беет и чувствует приближение смерти, он созывает своих дядьев, смягчает их сердца сладкими речами; покоясь на ложе в притворном недомогании, заявляет, что нет у него сил далее жить, убеждает и просит, чтобы они обсудили, кто будет ему наследовать. В конце концов, прощаясь с ними, безжалостно умерщвляет их питьем, поданным его женой. Этот, скорее тиран, нежели король, приказывает, чтобы тела их оставались не­погребенными, якобы они убиты по божественной воле. Этот отвратительный Помпилиуш получил прозвище «Хотышко» (Chosziszco), так как на голове у него было немного длинных волос. Именно «Хотышко» означает «метелка», отсюда уменьшительное название «маленькая метелка». Но преступление, совершенное им по отношению к дядьям, не осталось неотомщенным: ведь вследствие гниения трупов отравленных им дядь­ев, непогребенных по его приказанию, появились огром­ной величины мыши, которые напали на вышеупомяну­того Помпилиуша. И нельзя было спасти его от них ни огнем, ни мечом, ни палками, и они, преследуя, стали его кусать. Наконец, он вместе с женой и двумя сы­новьями бежал в какую-то высоченную башню, нахо­дившуюся в крепости Крушвице, и там, изгрызенный мышами, закончил свой последний день.

Глава 7. Об избрании короля по имени Пяст

Когда род Помпилиуша, прозванного Хотышко, был с корнем уничтожен, знатные люди (proceres regni) королевства, прийдя в вышеупомянутый город Крушвицу, слывший в те времена среди городов лехитов наиболее сильным и красивым, начали думать об избра­нии будущего правителя; хотя они и желали выбрать кого-либо из сыновей отравленных князей, однако, по­скольку они предлагали разных, [то] не могли прийти к общему согласию, ставя овое благосостояние выше общественной пользы. В конце концов они решили избрать кого-либо простого и скромного происхождения, однако свободно рожденного и потомка лехитов. И был им некий бедный землепашец по имени Пяст, имя его жены было Репка, и жили они в упомянутом городе Крушвице. Предполагали, что они во времена Помпи­лиуша, или Хотышко, гостеприимно приняли двух чужеземцев, то ли ангелов, то ли, согласно мнению неко­торых, мучеников Иоанна и Павла, которых привратники вышеупомянутого правителя (principis) Хотышко отогнали от входа в его дом. Эти два чужеземца при­шли в жилище Пяста во время выборов, и чудесным образом вышеупомянутого Пяста избрали королем. А именно, когда для такого количества [людей], со­бравшихся избрать короля, не хватило пива, и Пяст в своем жилище наварил только малость меда для себя и для своей семьи, медвяная жидкость, которая по-польски называется «мед», настолько увеличилась, что ее в изобилии хватило всем, и каждый мог пить столь­ко, сколько хотел. Увидев это чудо, сотворенное боже­ственной милостью, они единогласно избрали вышеупо­мянутого Пяста своим королем. Назывался он Пястом потому, что ростом был мал, но крепок телом и краси­вой наружности.

Глава 8. О Земовите первом

Пяст, отмеченный королевскими знаками отличия, разумно управлял королевством и от своей супруги Репки имел одного сына, которого, когда тот подрос, назвал Земовитом. Этот последний четырнадцати лет от роду наследовал отцу в королевстве и из-за этого как отцом своим, так и другими был назван Земовит. Ведь Земовитом называется тот, который уже говорит; ведь ему было уже четырнадцать лет, когда умер отец. Земовит восстановил многое, утраченное Хотышко, был он во всем деятелен и удачлив, во всем преуспевал, над врагами торжествовал; однако сыновей и внуков князей, преступно отравленных, не сумел ни угрозами, ни подачками, ни военными нападениями склонить к послушанию, поскольку они всегда, вплоть до времен знаменитого Великого Болеслава, насколько могли сопротивлялись ему и его преемникам и по двум при­чинам отказывались от повиновения отцу его Пясту и ему самому. Первая причина состояла в том, что по отношению к их отцам и дедам Хотышко совершил жесточайшее преступление, а именно те были [им] коварно отравлены. Вторая — в том, что королем был избран Пяст, низший по роду, а они остались в пренебрежении. Земли вышеупомянутых князей были следующие: у Бо­леслава — Нижнее Поморье, у Казимира — Кашубия, у Владислава — часть Венгрии, которая находится меж­ду реками Тиссой, Дунаем и Моравой; Яксе [принад­лежала] Сорабия, Вроциславу — Рания, Пшебыслаеу и Одону — Джевина, Пшемыславу — Згожелец, кото­рый теперь называется Бранденбург. Остальные по­стоянно владели прочими землями и дистриктами в Славонии и Каринтии, [расположенными] вокруг рек Лабы, Одры, Пианы, Доложи, Вкры, Рекницы, Варны, Гоболи, Спревы, Гыли, Суды, Меци, Травны и во­круг других [рек]. Из них двое, а именно Вислав [за­ложил] крепость под названием Мендзыбоже, теперь Магдебург, и Собеслав — другую крепость под назва­нием Дален, которую тевтонцы называют Даленберг. Чешмир укрепил часть Древины, теперь Голзацня, у Шлезвига, и Вышимир — основал крепость на берегу Северного моря, где теперь город назван его именем — Вышимир. Главные крепости вышеуказанных властителей ле­жали на запад и к Северному морю. Бремен назван так от «бремени», так как неприятели, а именно вестфальцы и фризы и другие, нападали на славян, и последним приходилось им сопротивляться. Так же и крепость Луна, которая теперь именуется Лунебург. Называется она так, поскольку возникла из громадного камня сре­ди полей. А ведь славяне блеск месяца, светящегося в ночи, называют «луной», поэтому и вышеуказанную крепость, дающую свет на равнине полей, называют луной. Был там также поблизости большой город по названию Бардвик. Славяне обычно называют города «виками», а именно «викус» — это собственно по-сла­вянски «город», в котором есть рыночная площадь. Они не говорят «пойдемте в город», но говорят «пойдемте в вик». И таким образом Бардвик получил название от тамошней реки и от вика. Так же и Шлезвиг происхо­дит от «sledz», так по-славянски называют рыбный соус (allec). Так же и крепость Буковец, где теперь можно видеть в Любеке монастырь братьев проповедников. Славяне же, проживающие там, город Любек называют не Любек, а Буковец. Там же и крепость Рацибуж. И крепость Шверин, которую какой-то император, победив короля славян по имени Микл, подарил, как говорятт. некоему знатному (nobili) мужу из Далена или Далинберга. Его он назначил специальным комитом (сomitem specialem) шверинским, так как нужно было обороняться от сыновей Микла. Этот самый Микл основал какую-то крепость на болоте возле деревни под названием Любово, возле Вышимира. Эту крепость славяне некогда назвали Любово по названию деревни Любово, а тевтонцы ее называли по имени Микла — Микленбург. Поэтому до настоящего времени власти­тель этого места называется «Микленбург», на латин­ском же языке он именуется по величине полей «Магнусполен», [названием], как бы составленным из ла­тинского и славянского языков, поскольку славянское «поле» на латинском языке звучит «кампус». Также крепость Илов берет свое название от плотности почвы. Равным образом Росток — от разлива рек, Верла — от «доверчивости», Званово — от собственного имени, так как «зван» — это как бы «вызванный». Остров — от острова. Также Чешин, Марлов, Болель, Тшебешево, нако­нец, Вологощ, Кашов, Велунец, который иначе назывался Волин. И в конце концов пишут, что все эти кре­пости расположены вокруг Северного моря. Другими же крепостями владеют князья Саксонии, маркграфы бранденбургские, князья щецинские; однако, после того как старые названия были изменены, некоторые из них приобрели новые названия, названия же других остались прежними.

Глава 9. О Лешке четвертом

Прошло немного времени царствования Земовита, и у него народился сын по имени Лешек. Он, идя по стопам отца, проявил себя с самой лучшей стороны во всех доблестных поступках. В молодые годы у него родился сын Земомысл, и имя это понимается как «ду­мающий о земле». С этим самым сыном он спокойно правил землями, ему подвластными, поскольку и сосе­ди под его властью наслаждались тихим покоем, и он ни от кого из соседей не получал никаких неприятно­стей. Их успехи сделали их настолько знаменитыми, что доблестными поступками они затмили своих пред­шественников.

Глава 10. О Мешко первом

Монета Мешко I. Надпись на монете - misico

У Земомысла и жены его родился сын, который в течение семи лет от рождения оставался слепым. Поляки видя это, а также зная, что другой сын у короля Земомысла, хотя прошло семь лет, уже не родится, в сму­щении говорили: «Вот опять замешательство [meska] в королевстве». Замешательство, говорят, все равно, что смущение или волнение. Ведь они знали, что после смерти Хотышко, которого съели мыши, много смут произошло в Польском королевстве и боялись вторич­ного их появления. Вот поэтому они назвали слепого сына короля Мешко (Meskam). Земомысл же, как рассказывают исторические анналы поляков, наследовал в Польском королевстве своему отцу Лешке четвертому в 913 году и в 931 породил своего вышеупомянутого сына Мешко. Этот Мешко в возра­сте семи лет по воле богов обрел зрение. И наконец, в 931 году взял в жены Дуб­ровку, сестру св.Вацлава. На следующий год под влия­нием своей жены и божест­венного вдохновения вместе со всем народом лехитов или по­ляков принял таинство святого крещения. От этой жены в 937 году породил сына, которому при святом крещении приказал дать имя Болеслав; в 938 году он установил в Польше епископом Иордана.

Глава 11. О Болеславе первом

Болеслав первый Великий, прозванный Мужественным, что по-польски означает Храбрый, уверенно восстановил границы Польши, утерянные прежде. Он заложил шесть кафедральных соборов, из них первым — познаньский, где после смерти он и покоится в середине костела; затем гнезненский, мазовецкий, который теперь называется плоцким, краковский, вроцлавскнй и любушский. Куявский же, который также называется и владиславским, основал уже его сын Мешко. Он [Болеслав] также заложил, построил и наделил имуществом много монастырей. О его необычных деяниях писать, по видимому, нет надобности, так как в винцентовой хронике все лучшие стороны его доблести описаны достаточно. Сам он установил, как говорят, в Польше подать, которая называется «строжа» (strossza), так что каждый от плуга или сохи ежегодно вносил в житницу короля одну меру пшеницы и одну меру овса, за исключением тех, кто состоял на военной службе государства. Подать эта называется «строжа» потому, что брали ее для [удовлетворения] нужд людей, находившихся на страже в крепостях, особенно для тех, кто пребывал на крайних границах королевства. Ибо вышеупомянутый король Болеслав, после того как установил границы Польши в Киеве, который является столицей Руси, на Тиссе и Дунае, реках Венгрии и Каринтии и на реке Солаве, текущей по направлению к Тюрингии и Северному морю, он построил, храбро восстанавливая границы, утерянные его предками, много крепостей на окраине королевства для сохранения своего государства и для оказания сопротивления своим недругам, и в особенности по берегам рек Солавы и Лабы. За этой Лабой по направлению к Вестфалии он построил крепость под названием Бремен и дал ей такое название потому, что эта крепость на своих плечах перенесла весь груз тяжести, получаемой от врагов, и она же охраняла своих горожан от бедствий. В народе бремя или тяжесть называют «бременем». Говорят, что ангел вручил ему меч, которым он с помощью бога побеждал своих противников. Этот меч и до сих пор находится в хранилище краковской церкви, и польские короли, направляясь на войну, всегда брали его с собой и с ним обычно одерживали триумфальные победы над врагами. Скончался Болеслав в 1026 от Р.Х. в крепости Познань и покоится там в гробнице в середине костела. В его время император Оттон Третий, прозванный Рыжим, вступил в Польшу ради посещения святой гробницы (sancti limina) св. Адальберта, которого он при жизни очень почитал. Болеслав принял его с почетом и устроил пышный прием. В свою очередь Оттон назначил Болеслава соправителем империи, возложил ему на голову королевскую диадему, а за его сына Мешко просватал свою родную сестру. Болеславу он преподнес в качестве дара копье святого Маврикия и гвоздь Господен. Болеслав же в знак взаимной приязни и из уважения к императорскому достоинству подарил императору Оттону среди прочих даров руку святого мученика Адальберта. И было это в 1001 г. от Р.Х. Меч короля Болеслава, о котором речь шла выше, был дан ему ангелом и получил название «щербец», так как он, Болеслав, прийдя на Русь по внушению ангела, первый ударил им в Золотые ворота, запиравшие город Киев на Руси, и при этом меч получил небольшое повреждение; повреждение же по-польски означает «щербина», и поэтому и меч стал называться «Щербец».

Золотые ворота XI в. Реконструкция Ю. Асеева. Рис. В. Рыбалки. 1970

Глава 12. О Мешко втором

По смерти Болеслава Великого на престол вступил его сын Мешко второй. Он только о себе и заботился, отнюдь не о государстве. В его время чужеземные народы отказались ему повиноваться и, наблюдая его беспечность, отказались выплачивать ему подати, которые обычно выплачивали его отцу. Мало того, начальники крепостей отобрали себе и передали навечно своим потомкам крепости, некогда построенные его отцом Болеславом, как было упомянуто выше, на крайних границах королевства, в особенности по реке Лабе. Этот Мешко имел двух сыновей от сестры императора Оттона, а именно Болеслава и Казимира. После смерти Мешко в 33 году от Р.Х. ему наследовал его первенец Болеслав. Он, до того как был коронован, принес своей матери немало позора. В самом деле, мать его, происходившая из знатнейшего рода, не имея сил переносить его беспутство, забрав своего младшенького сына Казимира, отправилась в родную землю в Саксонию, в Бруншвик и там отдала его в науку, а сама, как говорят, ушла в какой-то монастырь. Болеслав же вследствие своей свирепости и множества преступных деяний, хотя и был отмечен королевской диадемой, плохо кончил свою жизнь и не числится в списках королей и правителей Польши. После его смерти в Польском королевстве возникло много смут и войн, больше междоусобных, чем внешних. И в то время как Польское королевство из-за непрерывных войн почти что потеряло свое могущество, знатные люди (proceres) Польского королевства отправились в Саксонию к своей госпоже королеве, разыскивая своего господина Казимира. От нее они узнали, что она определила его в Париж для изучения свободных наук, где он и находится и учится, и что он вступил в орден святого Бенедикта в монастыре в Клюни. Когда же они поспешили туда, то нашли его уже посвященным в диаконы. Посоветовавшись с аббатом, они не вернулись на родину, но отправились в Рим и обратились со смиренной просьбой к папе Бенедикту IX, чтобы он приказал вернуть им их правителя, а также милостиво уделил бы ему пособие, чтобы тот мог взять себе жену, и, таким образом, Польское королевство не останется без наследника. [Они ссылались также] на несчастья Польши, на поношение христианской веры, на пролитие крови в результате нашествия татар и других нечестивых народов, находившихся вокруг Польши, которые постоянно совершали набеги и вторжения. Папа же отнесся к их просьбам с отцовским уважением, разрешил, дабы польский народ не остался без правителя, чтобы князь Казимир, который в Саксонии жил под именем Карла, а в монастыре — Ламоерта, ушел из монастыря ради управления королевством, и милостиво выдал ему диспепсию, чтобы он имел возможность взять себе жену. За эту диспенсию князь Казимир и польский народ обязались выплачивать постоянно с каждого человека динарий на святильник св. Петра и на построение церкви. Из монастыря в Клюни он направился в Саксонию к своей любезной матери и к князьям Саксонии, своим дядьям, и был принят ими с большой радостью. Последние, присоединив к себе не малое число рыцарства, сопроводили его, не без больших военных столкновений, в Польское королевство. Этот Казимир, выказав огромное мужество, повсюду обратив врагов в бегство, мирно владел Польским королевством. Назван он был «Восстановителем» вследствие того, что возвратил многое, утерянное его отцом Мешко, и счастливо восстановил то, что было сравнено с землей. Удивительным образом установив мир на польских землях, он взял себе в жены дочь князя Руси Романа, сына Одона, по имени Добронега, иначе именуемая Ма­рией. От нее у него было четыре сына: Болеслав Смелый, иначе Щедрый или Воинственный, убийца св. Станислава, Владислав Набожный, Мешко III и Одой I. Одон и Мешко скончались, не оставив потом­ства. Хотя этого Казимира весь польский народ и неко­торые славянские племена охотно признали своим королем, одна только Мазовия не побоялась ему сопротивляться. А именно некто из незнатного рода, однако человек деятельный и сильный, душой необузданный и привычный к военному делу, по имени Мечислав за­нял Мазовию, знатных людей этой провинции некоторых дарами, некоторых насильно принудил к послушанию ему. Он призвал на помощь против Казимира даков, гетов или пруссов и русских, с помощью которых осмелился объявить Казимиру открытую войну. В этом поединке, побежденный и разбитый, вместе со своими сторонниками, [он] бежал из Мазовии к пруссам, надеясь там найти свое спасение. А пруссы, тяжело переживая убийство многих своих [и] желая отомстить ему за поражение и за свою обиду, на него возлагают вину. Взяв в плен Мечислава, подвергнув его тяжелым наказаниям, они прибивают его к высоченной виселице, приговаривая: «Ты домогался очень высокого, так и достигни высокого». Вот как у поэта: Постыдно мужам не быть мужами, одевать рабов в дорогие одежды. Постыдно, чтобы белая шея сжималась грязным ярмом. А также стих: Не домогайся переходить те границы, которые запрещает природа. Не домогайся того, что не можешь взвесить На справедливых весах. После того как провинция Мазовия объединилась с Польским королевством и в границах всего королевства установились мир и спокойствие, в году от Р.Х. 1058 Казимир счастливо почил в бозе.

Глава 13. О Болеславе Смелом

После смерти вышеупомянутого короля Казимира Монаха, или Восстановителя, наследовал его старший сын, первенец, Болеслав Щедрый, или Смелый. Был он человеком черезвычайно щедрым и в любом достойном человеке превыше всего ценил щедрость. Удостоенный королевской диадемы, начал он помышлять об отваге своего прадеда, короля Польши Болеслава Великого, намереваясь проявить такую же военную доблесть; [но] он заботился не о выгоде и покое, но о восстановлении польских границ, которые определил вышеназванный Болеслав, а его преемники, короли Польши, к его времени утеряли. Так, он, храбро вторгшись в земли Руси, сразился во многих сражениях с князьями Руси и, победив их, достиг города Киева. Хотя киевляне какое-то время и сопротивлялись ему, однако долго оказывать ему сопротивление не могли и сдались на милость победителя. Он принял их послушание и заверения в верности и направился на завоевание других земель Руси, и там в течение многих лет, храбро осаждая крепости русских, полонил обе части Руси. Самую Русь сообразно с нуждами своими личными и своего войска обложил данью, особенно съестными припасами. После победы, одержанной над русским королем, которого, в открытой битве победив, убил, он, подавив мятеж, поставил начальником над русскими князьями знатного человека, своего приближенного. После этого он направился в Венгрию, желая восстановить меты Польского королевства по рекам Дунаю, Тиссе и Мораве. Соломон, король Венгрии, намереваясь воспрепятствовать приходу Болеслава в свое королевство, спешит ему навстречу со своим войском в горных местах Руси и Венгрии, но, потеряв многих из своего войска при первом же столкновении с ним, бежит в крепость, и там его со всех сторон окружают. Он, видя, что ему и его народу грозит опасность, умоляет о мире, предлагая Болеславу сто тысяч талантов золота, чтобы тот перестал ему угрожать. А Болеслав ему ответил: «Полякам нравится не иметь золото, а повелевать теми, кто его имеет. Постыднее быть побежденным деньгами, нежели в сражении». Король же Соломон, признав свое поражение, не только отказался от военных действий, но и уступил ему часть своего королевства, находившуюся между упомянутыми реками, считая себя счастливым, так как может остаться в другой части королевства за Дунаем. Между тем Лев, король чехов, совместно с моравами и северными народами напав на пределы Польши, безжалостно её опустошил. Король Болеслав, узнав об этом, спешит к нему. И хотя он мог напасть на него неожиданно с тыла, он не пожелал этого, говоря: «Не следует приписывать победе то, что достигнуто грабежом». Итак, он объявил Льву, чтобы тот был готов назавтра встретиться с Болеславом в сражении. А Лев, отбросив львиную храбрость, принимает изворотливость лисицы и сообщает Болеславу, что не подобает ему со столь немногими сопротивляться такому великому королю, и униженно просит, чтобы он [Болеслав] удостоил принять его покорность, причислив к своим данникам. А сам под покровом ночи бежит, нигде не осмеливаясь предстать перед королем Болеславом. Король же Болеслав преследует его в границах Моравии и не щадит людей, не взирая ни на пол, ни на возраст, или предает смерти, или заключает в оковы. Когда же король Болеслав вторгся в земли чехов и северных народов, вражески опустошая их, пруссы и другие языческие народы, сомневаясь, вернется ли Болеслав [назад], вторгаются в Поморье. Когда это узнает Болеслав, он, оставив осаду чехов и северных народов, устремляется к себе домой, застав в Поморье своих врагов, обрушивается на них. Их, бегущих, преследует до реки Сары и там немало людей погрузилось в пучину не от руки врагов, а от тяжести собственного оружия. Из-за этого поляки не хотели впредь пользоваться полным вооружением. И вот от этого поля, где они так храбро воевали с оружием в руках, они и стали называться полянами, то есть polem na nуе.

Старинные польские доспехи. Редчайшие экспонаты оружия, хранящиеся в оружейной палате Вавельского замка

Итак, обратив врагов в бегство, он решил напасть на владения и этих врагов и других. И вот уже седьмой год кончался с того времени, как он начал сражаться, и ни он, ни знатные люди Польского королевства, находясь вдали от родных домов, испытывая тревоги войны, подчиняя себе чужеземные народы, в течение этих семи лет не видели жен и детей своих, а между тем рабы и слуги склоняли их жен и дочерей к исполнению своих желаний. Некоторых они склонили в свои объятия из-за усталости женщин от долгого ожидания, некоторых — доведенных до отчаяния, а некоторых — силой. Они также занимают и укрепляют жилища господ. Когда молва о таком предательстве и злосчастном преступлении дошла до ушей знатных лиц (nobiles), которые в это время находились с королём в лагере, они, движимые чувством мести за несправедливость, им нанесенную, несмотря на запрещение короля, вернулись домой и своих рабов (servos), сильно укрепившихся в их жилищах, с большим трудом одолели, и предали казни сообразно их проступкам. Жен же своих жестоко покарали различными казнями как прелюбодеек и изменниц.

Глава 14. Всем известная суровость Болеслава

Король Болеслав, возмущенный уходом своих вельмож (procerum), воспылал против них лютой злобой и, вернувшись домой, в пылу гнева напал на них, говоря: «Мужи женоподобные должны погибнуть, ведь им угодно заниматься женскими делами, а не повиноваться правителю». Сетуя не столько на то, что его покинули перед лицом врага, сколько на то, что они намеренно предоставили его врагам, подвергает смертной казни тех поляков, которые первыми от него отступились, а тем, кого в данный момент покарать не мог, тайно готовит засады. Женщин же, которым мужья под влиянием человеческой кротости, простили их преступления, он преследует, отняв у них малолетних детей, и не устрашается даже приставить к ним щенят. До такой степени он ненавидел женщин, что приказывал во время своего пути вести вместо жены вьючный скот, украшенный пурпуром и бисером. Некоторые уверяют, что он пользовался им постыдным образом. Отдельные сочинения, которым надлежит верить, это отрицают; но он сам указывал, что он делает это во искупление преступления, совершенного знатными женщинами (mulieres nobiles) в отсутствие их мужей. Он не переставал злобствовать по отношению к своим [вельможам] вследствие того, что свое намерение, а именно возврат прежних польских границ и только после этого возвращение домой, не смог выполнить из-за того, что сановники (nobilium) его вернулись по домам. Святой Станислав, краковский епископ, видя, что Болеслав, как бешеный зверь, бросается на овец, что от меча тирана льется кровь невинных, что права супружеского ложа попираются, поскольку страх перед богом исчез, что сам Болеслав, забыв о королевском достоинстве, пренебрегает справедливостью, спешит к нему с отеческими увещеваниями и затем отказывает ему в праве посещать церковь. А тот, забыв об отеческих наставлениях и прибавляя к своим грехам еще большие, жестокой рукой своим мечом убивает святого мужа, совершающего мессу в капелле св. Михаила на Скальце, а затем, вытащив его из капеллы, четвертует. Деяния жизни святого мужа и чудеса, им совершенные, содержатся полнее в Жизнеописании блаженного мученика, а умер он в 1079 году от Р.Х. После совершения этого злодейства Болеслав, видя, что его земляки, как знатные (proceres), так и простые люди (populates), уклоняются от общения с ним, удаляется к Владиславу, которого он назначил королем в Венгерском королевстве. Владислав, желая выказать ему нижайшее почтение, выходит к нему, сохраняя уважение, пешим. Король же Болеслав как человек гордый и надменный посчитал неприличным подать ему руку и даровать поцелуй, говоря, что не подобает творцу почитать свое творение и не приличествует храброму и могущественному мужу чувствовать себя униженным из-за изгнания, и не должно казаться отверженным из-за простой случайности. Король же Владислав терпеливо переносит это, обнимает его с величайшим почтением, воздает ему всякого рода почести и оказывает радушие. У него Болеслав пробыл недолго, злая язва довела его до безумия, и, таким образом, скорбно закончил он свой жизненный путь. Единственный его сын по имени Мешко при помощи своих дядьев после этих событий вернулся на родину, но, [так и не успев] вступить в супружество и достичь расцвета своей возмужалости, закончив земную жизнь, переселился к праотцам. Некоторым святым мужам, ведущим праведный образ жизни, было открыто, что, подобно тому как король Болеслав изрубил святого Станислава на куски и сбросил в озеро, так бог затем разорвал Польское королевство, приказав, чтобы им правило много правителей. Тем не менее, подобно тому как тело святого мужа было восстановлено в своей целостности, так и в будущем, когда это будет угодно богу, он восстановит королевство в прежнем состоянии и приведет к власти единого правителя.

Глава 15. О Владиславе первом

Итак, Владислав, прозванный Благочестивым, наследовал в королевстве своему брату Болеславу Необузданному. Два его младших брата Мешко и Одон скончались, не оставив потомства, и сам он был его лишен и вследствие этого очень печалился. Однако по совету краковского епископа Ламберта повелел сделать искусное золотое изображение мальчика, и под влиянием благочестивых обетов, в монастырь св. Эгидия, находившийся в Провансе, он торжественно отправляет послов с церковной утварью во славу этого святого, к аббату данного монастыря и братии, проживающей в этом монастыре, со следующим письмом: «Почтеннейшим отцам блаженного Эгидия, аббату, также всему монастырю Владислав, божьей милостью король польский, и супруга его шлют нижайшее почтение и сыновнюю почтительность. И если возможно счастье в человеческой жизни, оно, однако, не может быть открытым полностью. Ибо никто не бывает столь счастлив, чтобы не находиться во враждебных отношениях с какой-то стороной своего счастья. И не должно и не стоит нам хвастаться ни благородством нашей крови, ни изяществом души и тела, ни вершиною королевской власти, ни молвою и славой, ни богатством; но должно горько оплакивать, что среди цветущих наших успехов мучает нас жало, которое жалит полной бесплодностью. Оно не только отнимает радость отцовства, но и приносит долю сиротства. Поэтому, о святые отцы, к вам мы обращаемся смиренно, чтобы благодаря вашим молитвам бог снял с нас несчастие бесплодности. Бог отзовется на любое слово». Узнав об этом молении короля и королевы, этот святой конвент в течение трех дней совершает молитвы, устанавливает пост, поет псалмы, настойчиво печется о выполнении их просьб. Но прежде чем послы вернулись домой, [уже] оповещают, что королева понесла и рождается Болеслав третий. При его рождении мать его, благородная госпожа, тяжко занемогла и закончила срок своей жизни. И, таким образом, у Владислава радость сочетается с горем и страдание умеряется радостью. И так как не приличествовало такому знаменитому королю, человеческому счастью которого, как полагают, всего доставало для его полноты, не иметь жены, поэтому он сочетался браком с сестрой императора Генриха III, вдовой венгерского короля Соломона. От нее у него родились три дочери. И хотя был он уже стар, однако не хотел находиться в бездействии и часто проявлял в борьбе с мятежными врагами воинскую доблесть. Многие советовали ему пощадить свой возраст, он отвечал им: «Хотя я и чувствую недостаток телесных сил, но они восстанавливаются благодаря му­жеству души, доблесть с возрастом увеличивается, а не уменьшается, и удачные во всем деяния есть дело мужества, но не возраста. А морские провинции, затеяв свару, несправедливо выгнали префектов, которых над ними поставил благочестивейший король Владислав. Последний, сильно разгневавшись, собрав воедино отряд своих храбрых воинов, смело вторгается в эти морские провинции, разрушает и сжигает их сильно укрепленные пункты, непокоренные выи сгибает. Некоторых из этих пленных он умерщвляет, других отпускает домой. И, таким образом, покорив морские провинции и установив своих префектов, с почетом возвращается домой, нисколько не чувствуя тяжести собственной старости.

Глава 16. О Збигневе, его внебрачном сыне

Владислав, благочестивейший король, имел сына по имени Збигнев, рожденного от наложницы, которого вследствие происков мачехи он отправил в земли чехов и там приказал силезскому префекту по имени Магнус позаботиться о тщательном воспитании сына. Последний был назван Збигневом, что на латинском языке можно толковать как «избежал гнева», по той причине, что по смерти королевы-мачехи он был возвращен в объятия отца из убежища, где воспитывался. Ибо, пока его мачеха была жива, он, опасаясь ее гнева, не осмеливался прийти в область, где проживал его отец. А затем благочестивейший отец Владислав, подстрекаемый скорее хитрым, нежели разумным советом Пшеслава, чешского князя, которому престарелый король вполне доверял, непродуманно решил, чтобы Збигнев стал у кормила правления королевством лехитов на смену ему самому. Некий Сецех, или иначе Сетег, начальник польского рыцарства (princeps milicie Polonorum), распоряжавшийся государством неумело и несправедливо, внушал ему [Збигневу] не то, что требует прямодушие и доблесть, но то, что предписывают деньги, дары, плотские удовольствия; обращал его внимание не на то, что кто заслужил, но кто сколько мог дать. Вместе с упомянутым силезским префектом по имени Магнус он составил заговор против благочестивого короля Владислава, и они осмелились поставить вышеуказанного Збигнева правителем Вроцлава и силезской провинции. Славный же король Владислав, хотя тяжко ему было на душе, однако не хотел быть зачинщиком (princeps) в наказании. А воевода Сецех и префект силезской провинции, понимая, что и вышеуказанный король Владислав и королева на них гневаются, и видя, какая опасность им грозит из-за содеянного ими, Владислава, короля Венгрии, и Пшеслава, князя Чехии, дарами и обещаниями склоняют на сторону Збигнева и уговаривают, чтобы они не оказывали помощи королю Владиславу против Збигнева и против них самих. Под влиянием настойчивых просьб Владислава, короля Венгрии, и чешского князя Пшеслава, Владислав, король лехитов, пошел на примирение со своим вышеупомянутым сыном. Благочестивый отец, чтобы испытать сына, восстановленного в прежней милости, притворяется больным и приказывает Збигневу явиться к нему. А тот, не опустив очи долу, но веселясь, с тимпанами, свирелями, в сопровождении хора входит во дворец короля, не сочувствуя, но как бы радуясь болезни отца, подтверждая слова поэта: Преждевременно вздыхает сын по поводу отцовских лет. Хотя отец и заметил это, но под влиянием отцовской любви простил ему, оправдывая Збигнева тем, что он из добрых побуждений пришел к отцу с таким сияющим видом. Ведь печаль не умеряется печалью, и больной чувствует себя лучше, если врач весел. Однако, чтобы смирить гордыню сына, он решил осторожно распустить гарнизоны, преданные сыну, и знатных людей (primates) Силезии переманил на свою сторону то силою, то дарами, то хитростью. Вследствие этого Збигнев, сильно вознегодовав на отца, удалился во Вроцлав и оттуда, собрав сильный отряд, поспешил в Крушвицу. Там, в Крушвице, он набрал шесть отрядов и, получив помощь от поморян, осмелился навязать отцу открытое сражение. Побежденный на поле битвы, он был пленен и заключен под стражу отца. Столь великое множество врагов пало в этой битве, что поля у города Крушвица и глубокие озера наполнились трупами и вследствие обилия пролитой крови появился отвратительный запах; это навело ужас на местных жителей и сделало невоз­можным употребление в пищу рыб. И насколько Збигнев проявил жестокость по отношению к отцу, настолько отец его проявил к нему добрые чувства и не только приказал освободить из тюрьмы, но даже выделил ему законное наследство часть королевства в серадзкой каштелянии. Этот благочестивейший князь Владислав первым заложил кафедральный собор в крепости Краков в честь святого мученика Вацлава, некогда князя Чехии. В нем он назначил двадцать четыре каноника и обеспечил их пребендами и королевской щедростью. И вначале не каноники, но клир избирал епископа краковского диоцеза. Умер Владислав в год 1102 от Р.Х. Ему наследовал в королевстве его законный сын Болеслав Кривоустый.

Глава 17. О Болеславе Кривоустом

Монета Болеслава Кривоустого. Надпись на моне­те - denarius ducis Bolezai

Итак, Болеслав, дарованный богом за заслуги аббата св. Эгидия, стал преемником и законным наследником отца и превосходил других князей приятностью своих нравов и счастливыми устремлениями добродетели. Воевода (princeps milicie) Сецех, о котором речь была выше, видя это и вспоминая о помыслах измены, осуществление которой он необдуманно возлагал на Збигнева, незаконного сына Владислава, начал опасаться, как бы Болеслав не стал мстить ему за несправедливость, нанесенную его отцу, и поэтому усиленно склоняет Збигнева на бунт и на разного рода интриги по отношению к его брату. Болеслав же, хотя и был молод, однако, обладая достаточной мудростью и проницательностью, разгадал их хитрости и Сецеху как сеятелю всех зол предписал вечное изгнание. Он, питая большую любовь к отцу, приказал имя отца своего Владислава вырезать на золотой бляхе, которую, повесив на шею, постоянно носил на груди. Так он говорил и так поступал, как если бы отец находился рядом; опасаясь совершать дурные поступки, украшая себя доблестными делами, считая постыдным и бесчестным совершать что-либо дурное или говорить непристойно: ведь ему казалось, что он совершает это в присутствии отца. Говорят даже, что он в траурной одежде оплакивал отца в течение пяти лет. И хотя он знал, что брат его, незаконнорожденный Збигнев, [что-то] замышляет против него, он, однако, то почтение, которое должен был оказывать отцу, от чистого сердца обращает на своего брата.

Глава 18. О строительстве укрепления перед [крепостью] Санток

Поморяне же, вступив во владения Польши, соорудили возле Сантока какое-то укрепление, которое Збигнев, имевший в Познаньском княжестве много муниципий, подаренных ему отцом, стремился завоевать. Но поморяне к его конфузу заставили его отправиться восвояси. Услышав об этом, король Болеслав поспешил туда и не только указанное укрепление сравнял с землей, но даже захватил Мендзыжеч и много других укреплений поморян разрушил и победил с храбрым отрядом. В то время как Збигнев наподобие женщины проводил время в праздности, поморяне вторично вторгаются в пределы Польши, берут добычу и пытаются ее унести. Болеслав храбро преследует их, разбивает и требует с разбойников награбленное. Это возбудило у Збигнева еще большую ненависть к Болеславу. А тот посылает к Збигневу официальных послов, дабы те просили принять участие в его свадьбе. Збигнев расспрашивает о месте, времени и сроке празднества и в то же время подстрекает, увещевает и воодушевляет чехов, чтобы они во время свадьбы Болеслава вторглись в пределы Силезии. И действительно, чехи под влиянием Збигнева во время свадебного пира, когда Болеслав был занят, вражески вторгаются в область Силезии и ее опустошают. Тех, кого они там застали, они забирают как добычу, надеясь на Збигнева, делают все не спеша, пока Болеслав торжествует со своими сотрапезниками и не помышляет об оказании помощи своим. Но, когда слух о вражеском нашествии достигает ушей Болеслава, он прощается с друзьями, преследует врагов, громит их и обращает в бегство. Захваченную ими добычу не только возвращает, но и увеличивает ее; спустя немного времени, посылает вперед три отряда избранных [воинов], чтобы они вторглись в земли Моравии, сожгли ее и опустошили по обычаю врагов. Взяв в плен много людей и животных, они предают Моравию огню, опустошают ее мечом и поспешно возвращаются домой. Святополк, князь Моравии, преследует их и отважно нападает. Между ними происходит столкновение, возникает сумятица, принесшая потери той и другой стороне. В этом сражении воевода короля Болесла­ва по имени Желислав лишился руки, но Болеслав за его выдающуюся доблесть дарует ему золотую. Наш Болеслав женился — о пышности его свадьбы уже было сказано ранее — на единственной дочери короля Галиции, от которой у него был сын Владислав второй и одна дочь. Збигнев, как только увидел, сколь великая любовь к военным действиям присуща Болеславу, сколь большим позором считает Болеслав бездейственность досуга, нежели страх смерти, притворяясь дружелюбным, а на самом деле желая причинить Болеславу вред, предлагает ему крепкую дружбу, обещает свою верность, часто присылает послов, умоляет и настаивает дать друг другу клятву в верности, дабы один без другого не решали вопросов войны и мира, и договорились о взаимной помощи и немедленной поддержке друг друга. Уладив эти вопросы, Болеслав, поверив своему брату, рассказывает ему, каким образом он предполагает восстановить покорность префектов морских провинций, которые, забыв об обещанной верности, не платят Болеславу обычных податей. Збигнев соглашается с ним, и они назначают время отправки войска и место встречи. Но как только они, все обсудив, разошлись, Збигнев сообщает об этом морским гарнизонам и наивернейших и послушных Болеславу людей пытается оттолкнуть от него фальшивыми уверениями и даже не боится побудить их взяться за оружие против Болеслава. По его наущению сильный отряд из войска морских провинций вторгается в пределы Польши, захватывает добычу, сжигает поместья. Болеслав поспешно устремляется на них и с восемьюстами воинами храбро нападает на три тысячи врагов. Для неприятелей — он опасный враг, он проникает в их ряды, пока конь его не падает с распоротым брюхом. А он и пеший не прекращает истребления врагов, не уходит с места сражения, но с неутомимой энергией продолжает битву. Также и ревностный рыцарь, воевода (princeps milicie) Скарбимир, хотя и лишился правого глаза, не перестает сражаться тем упорнее, чем больше истекает кровью. Его воины также повсюду рубят и устилают поле трупами [врагов]. Heкоторые из них, не побежденные, но утомленные победой, спокойно уснули прямо среди груды [тел] сраженных врагов. То, что делается из любви к родине, это любовь, а не безумие. Мужество это не безрассудство. Ибо крепка, как говорят, как смерть любовь, чем она тревожнее, тем дерзновеннее; ничто так не воодушевляет граждан взяться за оружие, чем страх перед опасностью, грозящей обществу (civilis timor discriminis), согласно суждению Солона, который так обращается к афинянам: «Я бы хотел, чтобы вы были также боязливы, как смелы, поскольку опасение вызывает осмотрительность». Последнее порождает уверенность и смелость, так как человек делается смелее самого себя. Приложить все усилия — это свойственно мужеству, и общественному и своему личному, в особенности когда идет речь и о собственном благе. После того как по всем обширным муниципиям Польши разнесся слух о сражении, к князю со всех сторон стекаются верные ему люди. И уже толпы врагов были рассеяны в разные стороны, а некоторые осмеливаются обвинять короля Болеслава в том, что он необдуманно напал на столь большое число [врагов]. На это Болеслав ответил, что князь должен быть утесом, (оселком), который своих точит, а не тупит. И в то время как он намеревается преследовать поморян, ему сообщают, что отряд чехов находится в границах Польши. Это Збигнев по своей подлости подстрекает [их] к убийству Болеслава. И Болеслав, храбрейший король допытывается у своей знати (suis proceribus), преследовать ли ему бегущего врага или дать отпор вновь идущему. Они ему отвечают: «Одно безопаснее, а другое почетнее». Муж деятельный, [он] спешит сделать и то и другое. Итак, он делит войско на две части. Одной части с комитом (comite palatino) Скарбимиром, то есть воеводой (seu principe milicie), он приказывает преследовать бегущих врагов, чтобы одержать победу над поморянами, а сам теснит ряды чехов. Таким образом устраняет несправедливость и сохраняет отечество в мире.

Глава 19. О сооружении крепости Козлы

Между тем крепость Козлы в княжестве Опольском, соседнем границам Моравии, сгорела из-за беспечности ее стражи. Король Болеслав, чтобы ее не заняли и не укрепили моравяне, поспешно приступает к ее восстановлению и умоляет брата Збигнева — не потому, что нуждался в его помощи, но чтобы испытать его верность и проверить обещания, данные друг другу, — поспешить оказать помощь в восстановлении этой крепости, и ему через послов торжественно передает такие слова: «Слишком изнеженным является тот, кто стремится к почету, избегая трудностей. Хотя искусство управления и является трудным, однако оно, по-видимому, почетно и полезно. И мы все равным образом с того же самого огорода берем разные приятные вещи, но только не одинаково за ним ухаживаем, хотя разум требует, чтобы того, кому нравится польза и первенство, не устрашало испытание трудностями. Следует, чтобы тот стоял во главе, кто выделяется достоинством первород­ства. Если же ты предпочитаешь уклоняться от тяжкого бремени, то, по крайней мере, имей уважение к моим трудам и нашим и позволь твоим [людям] предоставить мне помощь. Пусть таким образом у тебя будет власть приказания, а у меня да будет готовность к послушанию. Постыдно тягаться с бременем, которое ты берешь на себя». Збигнев же не только не оказывает брату помощи, но отдает приказание схватить его послов и содержать их в оковах, а князей и правителей чехов, моравян и алеманов подстрекает к убийству брата и его самого изгоняет из королевства. Также начальников морских областей своими коварными советами не только отвращает от послушания своему брату Болеславу, но даже осмеливается побуждать их напасть на него. Услышав это, Болеслав содрогается и колеблется, на каких врагов напасть первым. Однако, поскольку он был мудр и весьма опытен в военном деле, полагаясь на милость божью, с некоторыми врагами договорившись, некоторых победив, преследует своего брата Збигнева. Одни крепости и муниципии предает огню, другие сохраняет в неприкосновенности. И так, захватив все крепости Збигнева, он не перестает преследовать его самого. Пока, наконец, он не пришел в Мазовию, куда сбежал Збигнев, чтобы сохранить свою жизнь. Здесь Збигнев, униженно припадая к стопам Болеслава, пользуясь заступничеством сановников (optimatum), добился все же того, что его признали рыцарем брата, но не сонаследником королевства. Кроме того, выказывая королевское милосердие, уступили ему несколько владений в серадзской каштелянии на том условии, что он не посмеет ни строить новые укрепления, ни восстанавливать старые, ранее разрушенные.

Глава 20. Каким образом Збигнев был осужден на вечное изгнание

Итак, когда Болеслав находился в морской провинции, Збигнева, по-прежнему ненавидя брата, не переставал строить против него [козни]; по его наущению префект какой-то морской провинции, желая добиться успеха, пытается [напасть] на войско Болеслава. В ночное время, переменив доспехи, вышеупомянутый Збигнев приходит к врагам, ободряя их, становится во главе, идет с ними и вражески проникает в лагерь брата, притворяясь рядовым воином. Ночью, все разузнав, совместно с врагами производит нападение. А Болеслав между тем находился вне лагеря, тщательно проверяя свою стражу. С тыла он нападает на врагов, рассеивает их в разные стороны; а Збигнев, хитроумный злодей, потерял свой шлем и был взят в плен. В присутствии знатнейших (primis proceribus) лехитов ему предъявляют обвинение в оскорблении его величества, а именно как это он осмелился напасть совместно с врагами на лагерь брата, за что и должен принять смерть. Збигнев же ответил: «Я не отрицаю, что шел с врагами, стремившимися к нападению, но я желал сообщить об этом вам». Когда все войско изумилось такой испорченности обвиняемого и его проступкам, и едва Збигнев закончил свою речь, все поднимают оружие против него, говоря: «Тебя стоит растерзать зубами, а не убить мечами или копьями или каким другим оружием». Едва смятение несколько поутихло, воевода, стоявший поблизости от Болеслава, громко сказал: «Недостойно и противоречит праву, чтобы наказание предшествовало суждению. И мы не можем и не должны выносить никакого приговора, пока он не признает свою вину на суде или не будет изобличен свидетельством людей, заслуживающих доверия, в особенности согласно словам поэта: Пусть полководец будет медлителен при определении наказания, но скор в награждении». Итак, утром магистраты (magistratui) постановили, чтобы известный ненавистник родины и явный интриган был осужден на вечное изгнание. Так, Збигнев, как и заслужил этого, был изгнан навечно. Пусть да погибнут те, которые говорят, что приносят пользу, а сами причиняют вред. Пусть он знает, что наказание постигает самого виновника. Спустя недолгое время, Болеслав, сочувствуя его несчастью, а больше его жене из-за отсутствия у них детей, даровал ему право пользования некоторыми видами наследства. Итак, гибельное восстание было сведено на нет, враги родины изгнаны, звезда светлейшего Болеслава воссияла блеском мужества. Одни обширные владения поморян были превращены в пепелище, другие добровольно ему подчинились, и только альбы, иначе называемые в народе белгардами, пытаются сопротивляться. Этих альбов мудрейший Болеслав окружил осадою в славном городе поморян и им, осажденным, показал два щита, один белый, другой красный. «Какой из них, — сказал,— выбираете?» А те: «Белый, так как он ласкает цветом мира. Тот же угрожает страшным видом крови». Он им: «Разумеется, если вы хотите быть альбанцами, пусть ваша Альба засияет вашей покорностью. Если же вы выбираете новый щит, имя ему напишет кровь, чтобы город назывался не «Белым», но «Кровавым». Они же осмеливаются отвечать с дерзким упорством: «В самом деле, пусть называется и Белым и Кровавым для того, чтобы успех нашей победы означал «Белый», «Кровавый» же будет означать уничтожение твоих». На это Болеслав: «О, знатные! Эти рабы (vernaculi) осмеливаются состязаться даже в оскорблениях. Мне смешно, что крот вызывает на бой рысь, рысь — тигрицу, скарабей — орла. Нужно действовать, мужи, оружием, но не словами и не жалобами». Затем он летит впереди всех, стремительным прыжком перепрыгивает вал насыпи. Слушайте о неслыханной отваге мужа! Ни множество врагов, ни столь сильный грохот оружия, ни сила стрел, ни громада скал его не устрашают. Первым переходит через порог врага, первым вступает в город, поражает когорты воинов, повсюду обращает их в бегство. Наконец, все, пораженные страхом перед таким величием, отбросив оружие, склоненные падают на землю, просят пощадить их, умоляют наказать других. Они говорят, что [те] более достойны креста, нежели снисхождения. И хотя, по мнению знатных людей (precipuorum), не следовало оказывать снисхождения ни возрасту, ни полу, однако, вследствие своей выдающейся снисходительности, князь всех щадит, всем прощает. Он считал более справедливым выказать человеческую милость, чем справедливое мщение. Это обстоятельство снискало ему у врагов немалую славу. Между тем начальники Колобжега, Каменя, Волина, Кошалина и других укрепленных городов по собственному желанию, не как прежде с надменностью, но смиренно, со склоненными выями выказывают ему свое послушание. Никто не является милосердным, если он несправедлив, никто не является справедливым, если он одновременно не милосерден. Ибо справедливость без милосердия — это жестокость. А милосердие без справедливости — глупость. По отношению к кротким козам и лев кроток, к тиграм — суров. Но удивительна храбрость такого льва, который и самих львов превратил не в коз даже, а в трусливых зайчат. Подобно Александру, который покорил восемьдесят тысяч пехотинцев и шестьдесят тысяч всадников амбров и сикамбров, он [Болеслав] первый поднялся на городскую стену, считая это пустяком, один спрыгнул, один сражался против стольких тысяч врагов, окруживших его. Трудно поверить, сколько отрядов неприятеля он один разбил и обратил в бегство. Как только он увидел, что он окружен множеством, он вскакивает на пень, находившийся поблизости от стены. Опираясь на него, он долго сдерживал обрушившихся на него врагов, пока друзья не узнали об опасности и не спрыгнули к нему. Наконец, разрушив стены, все [его] войско приближается, и в это время стрела попадает ему в грудь; он слабеет от потери крови, но, опустившись на колено, продолжает сражаться, пока не убивает того, кто его ранил. Насколько суров он был с тем, кого должен был победить, настолько милостив к побежденным.

Глава 21. Как сражался император Генрих

После того как это случилось, император римский Генрих IV под влиянием частых наветов чешского князя Б[орживоя] стремительно направился на опустошение паннонского королевства в сопровождении большого числа воинов. Когда достоверные слухи об этом дошли до К[оломана], короля паннонцев, он, понимая, что его силы не равны силам императора, направляет письмо к королю Болеславу с просьбой о помощи в таких словах: Преславному монарху поляков и поморян Коломан, венгерский король, самому близкому из друзей [выражает] свое уважение и почтение, насколько он может это сделать. Разум советует, почетность требует, чтобы все противостояли всеобщему пожару. Стих: Ведь о твоем добре идет речь, когда полыхает ближайшая стена, и пожар, оставленный без внимания, обычно набирает силы. И не по какой-либо другой причине саранча алеманов вторгается к нам, как только для того, чтобы съевши наши виноградники, чего да не будет, тем легче напасть и на ваши оливы». Болеслав же, узнав о грозном вторжении императора в пределы Паннонии и о его намерении их опустошить, с сильным войском нападает на Богемию, берет города, разрушает их до основания, опустошает и разрушает муниципии. И наконец, занимает дороги, по которым должен был возвращаться император с войском, устраивает засады, сражается с идущими и мужественно одерживает триумфальную победу. Итак, устроив немалое побоище среди народа императора и опустошив большое количество городов богемцев, о хитростях и кознях которых он узнал, а именно что они побудили императора к войне с паннонцами, то есть с венграми, возвращается с триумфом домой.

Глава 22. О Гнемовире, наместнике приморской области

Впоследствии Гнемовир, жизнь которого благочестие короля Болеслава некогда сохранило при истреблении белгардов, то есть альбанцев, которого он, Болеслав, принял из святой купели, возвышая щедрыми королевскими дарами, именовал наместником (presidem) приморского района, он, Гнемовир, обманчиво вообразил, что Болеслав в Богемии схвачен императором Генрихом и закованный находится в отдаленных частях алеманов. Об этом он сообщает поморянам, побудив многих из них отказался от повиновения Вячеславу и присоединиться к его планам. Королевских префектов, которых не мог принудть ни угрозами, ни посулами к неповиновению королю Болеславу, вражески изгнал, лишив их должностей. Когда королю Болеславу стали известны эти злодеяния, он, движимый стремлением к справедливости, хотел немедленно подвергнуть их наказанию, однако прийдя в себя, умерил пыл своей души. Тем не менее он приказывает своим знатным (proceres) приготовить оружие и сам грозно вступает в Поморье. Знать и старейшины (primi et maiores natu) Поморья, как только узнают о его прибытии, торопливо идут к нему навстречу, низко кланяются, склоняют свои выи, умо­ляют о прощении, уверяют, что их подвели преступные козни Гнемовира. Благочестивейший же король, оказывая им снисхождение, прощает их, однако крепости и некоторые муниципии разрушает, сравнивая с землей. Один только Гнемовир, отчаявшись, не надеясь на прощение, остается мятежником. Вместе со своими храбрейшими отрядами король Болеслав осадил его и победил в крепости Велень, куда тот убежал. Когда знатные люди хотели, чтобы [Гнемовир], испросив прощение, отдался под королевское покровительство, [Болеслав] отказал, говоря: измена — это настолько большое преступление, что прощать ее нельзя. С большим трудом и с большими потерями была взята крепость Велень, Гнемовир же принял смертную казнь, избитый палками, а другие изменники были казнены мечом.

Глава 23. Каким образом поморяне нападают на гнезненского архиепископа Мартина, намереваясь взять его в плен

Во времена этого Болеслава архиепископом гнезненской церкви был Мартин. Благодаря его усердию и мудрому разумению дела в Польском королевстве процветали. Но так как он пытался отвлечь поморян от язычества, побуждая их платить десятину и первую часть [урожая], как уговорами, так и напоминаниями о церковной дисциплине, они, отказавшись от устоявшегося порядка, строят злокозненные планы, а самого архиепископа полагают или убить, или захватить в плен. Болеслав в это время вместе со своим войском находился вне пределов королевства. Поморяне через своего посланного узнают о местопребывании священника, покидают крепость Накло и спешно направляются к Спицимежу, приходят туда рано утром, архиепископа, совершающего вместе со своим клиром молитвы в спицимежской церкви, окружают и пытаются поймать. Поднимается крик, сообщают о появлении врагов в самих дверях. Куда бежать, когда уже кажется, что кинжал сверкает у входа? Однако, хотя и был он погружен в размышления, с помощью своих поднялся по какой-то лестнице и скрылся в перекрытиях [потолка]. Стих: Так ногам старца страх придает силы и крылья. Поморяне же, не щадя святости, приняв архидьякона, распростертого подле алтаря, за архиепископа, радостно его хватают. Все сокровища и церковную утварь курии архиепископа и самое владение Спицимежа опустошают и поспешно возвращаются домой. Они приказывают архидьякону, считая его архиепископом, чтобы он отменил десятину и первую часть [урожая], позволил им совершать привычные обряды и выплатил большое количество денег. А тот, когда увидел, какой ценой определяется его жизнь, ни на одно из этих [условий] не соглашается, но, полагаясь на Бога и рассчитывая на одобрение своего архиепископа, вверил себя Господу Богу. Архиепископ же после ухода врагов в течение трех дней пребывал в молитвах, слезах и бдениях в самой церкви, оплакивая столь святотатственное дело. Но всемогущий Господь не пожелал, чтобы обида, нанесенная духовному лицу, осталась неотомщенной: неожиданно поразил он насильников, их жен и детей гибельной чумой так, что они как безумные поочередно то мечом, то камнями нападали на своих близких людей и их, не узнав, как врагов своих отгоняли от собственных жилищ. И когда они не могли настигнуть других, то сами себя разрывали зубами и ногтями. Из-за этой напасти некоторые из них жалким образом окончили свою жизнь и так долго мучались, пока, наконец, поняв причину наказания и своего безумия, не отдали епископу все похищенное у него, не приняли католическую веру и совершенно не отреклись от поклонения язычеству. [Они] с поклоном отпустили архидьякона и обещали, дав заверения, выплачивать и десятину и первую часть.

Глава 24. Об осаде крепости Накло

Когда после этих событий король Болеслав возвращался к себе домой, его соотечественники, выйдя к нему навстречу, сообщают, что поморяне, осмелившись на предерзостный поступок, выступили против почтенного архиепископа. Узнав об этом, преславный король, хотя и тяжко это воспринял, однако, благоразумно усмирив волнение души, на время отложил мщение; спустя немного времени, он со своими храбрейшими отрядами грозно направляется на город Крушвицу, намереваясь и далее идти против поморян. Поморяне, узнав об этом, занимают город Накло, которым они владели как по поручению короля Владислава, так и с его согласия, [заполняют его] вооруженными отрядами и достаточным продовольствием с тем намерением, чтобы не только проявить бунтарство по отношению к королю, но и чтобы они могли беспрепятственно нападать на земли Куявии и Польши, в то время как он сам находится в землях поморян. Когда король Болеслав, выполняя свое намерение, отправился из города Крушвицы, на верхушке церкви святого Вита, которая находится в городе Крушвице, появился какой-то молодой человек необыкновенной красоты, чудесное великолепие которого осветило своим блеском не только самый город, но и его предместья. Этот юноша на глазах всех людей, оцепеневших от ужаса, соскочил с верхушки церкви и повел войско прямой тропой на Накло. Подойдя к городу Накло, он, размахивая золотым метательным копьем, которое держал в руке, бросил его на город и исчез. Почувствовав уверенность в себе, король осаждает город Накло, с помощью машин и других разного рода орудий ожесточенно штурмует его как враждебный ему и безрассудно против него бунтующий. Осажденные, убедившись, что они не могут противостоять силой, решают победить хитростью: смиренно просят перемирия, а сами в это время расспрашивают знатных поморян и с ними советуются. Между тем поморяне готовят засады, чтобы схватить и поразить ничего не подозревавших людей Болеслава. В то время как последние спокойно спали вокруг костела св. Лаврентия, совершенно ничего не подозревая о хитрости поморян, в ночь этого же святого королю Болеславу сообщают, что бесчисленные полки пехотинцев наподобие саранчи неожиданно окружили город Накло. Поморяне позаботились о том, чтобы шума и ржания их лошадей, находившихся в засаде, не было слышно. Поэтому, оставив своих лошадей на попечение стражи, они выбрали для сражения пеших. Болеслав, заметив это, обращается к своим. «Я вижу, — сказал он, — о мои предводители, что нашим львятам козы не противны». И, сказав так, первый обрушивается на врагов. За ним мужественно следует воевода (princeps milicie) Скарбимир, более храбрый, нежели лев. Враги терпят поражение и теряют последние силы. Так мужественно вместе со своими [воинами] сражается Болеслав и одерживает триумфальную победу; и тогда такое множество поморян было убито, что никто не мог узнать числа убитых. Об этом побоище и до настоящего времени неопровержимо свидетельствуют насыпи наподобие гор из костей похороненных. Много тысяч поморян было взято в плен Болеславом, и они радовались, что выкупили свою жизнь ценой подношений. И с этого времени согласно декрета поморяне не имели права ни управлять Накло и другими городами, что ранее разрешил им Болеслав в своей щедрости, ни проживать в них.

Глава 25. Каким образом император Генрих напал на Польшу

После того как все это произошло, прежде чем у лехитов затянулись раны, прежде чем высохла кровь, император Генрих, помня о полученной им в пределах венгров обиде от Болеслава, с многочисленным отрядом вооруженных нападает на Польшу, намереваясь ее опустошить. Он осаждает большую крепость Любуш, полагая, что взять ее легко, и далее спешит к городу Бытом и неоднократно пробует его захватить. Но так как он увидел, что и путь к нему чрезвычайно труден и находится он в неприступном месте, [то] оставив свои планы, приближает свой лагерь к городу Глогову. Там он окружает горожан неожиданной для них осадой и требует от граждан в назначенный срок выдать ему заложников. [Глоговяне сообщают] королю Болеславу о своих затруднениях и о выдаче заложников не столько в знак своего подчинения, сколько ради получения отсрочки. Глоговяне сообщают], что [император] окружил их осадными орудиями, назначает срок для выдачи заложников. Жалобно сообщают Болеславу о своих затруднениях и [говорят], что дают заложников не в знак своего подчинения, сколько ради получения отсрочки.

Оборона польского города. Миниатюра из рукописи XIV в.

Им Болеслав ответствует: «Безопаснее не пощадить жизнь немногих, чем благодаря лености благодушия подвергнуть опасности многих. Поэтому благоразумнее лишиться заложников, нежели свободы». Глоговяне, узнав о его замысле, увереннее собирают силы, укрепляют город, восстанавливают разрушенное, но и лагерь императора, с одной стороны, граждане, а с другой — воины Болеслава непрерывными набегами беспокоят. Видя их стремление к сражению, император грозит и приказывает отданных в заложники сыновей привязать к машинам или причинить какие-либо другие мучения, дабы родители, движимые отцовской любовью, узнав о погибели, угрожающей их сыновьям (раздается крик: «Болеслав, Болеслав»), отдали себя под покровительство императора. Но тех не пугает натиск врагов, не смиряет суровость испытаний, не останавливает любовь к сыновьям. [Болеслав], как утверждают, сказал: «Безопаснее отцам лишиться потомства, чем гражданам — родины. Ведь почетнее мыслить о свободе, нежели о детях». Между тем силезцы, мазовшане и жители других провинций лехитов собираются на помощь своему прославленному королю Болеславу, нападают и беспокоят частыми наездами со всех сторон войско и охрану императора, не дают ему ни минуты покоя, непрерывно тревожа лагерь и стоянки врагов. Чешский князь, видя, что силезцы перешли границы и идут на помощь Болеславу, советует императору послать часть его войска на взятие города Вроцлава. Король Болеслав, узнав об этом, преследует их и, прежде чем они достигли Вроцлава, сражается с ними, разбивает и побеждает. И там, став вторично победителем, поспешно направляется к лагерю императора. Силезцы просят его, чтобы он не откладывал сражения, тяжело перенося то обстоятельство, что такой враг создает угрозу их областям и подвергает непрерывным ограблениям. «Уж лучше, — говорят они, — однажды пасть, чем всегда быть в зависимости». Итак, король Болеслав сообщает императору: «Ты требуешь подати? Жди назавтра кровавой дани. В самом деле, то, что ты должен требовать от коголибо, то назавтра ты получишь от нас». Как только на следующий день стало рассветать, боевые ряды лагеря Болеслава в полном порядке выступают вперед, и насколько войско императора укрепляет его многочисленность, настолько поляков поддерживает дерзостное воодушевление. Как были первыми отряды чехов, так они и погибли при первом нападении [Болеслава]. Вслед за тем гибнут огромные легионы алеманов, одни, сокрушенные ударами Болеслава, другие — силезцев и мазовшан. Некоторые в смятении толпами мечутся то туда, то сюда между рядами сражающихся, не зная, что им делать, кому оказывать помощь. Некоторые погибли от отравленных стрел, иные были вынуждены вступить в пешее сражение, так как погибли их кони, отравленные ядовитыми стрелами. Так, Алемания, плача и стеная, подобрала изгнанников и разбитые остатки алеманов, которые сочли жизнь цезаря за награду, а бегство за триумф. Великое множество собак собралось к месту сражения, много трупов они съели и поэтому впали в неистовое бешенство, и никому из людей в течение многих дней не было там безопасного пути. И до настоящего времени место битвы называется Песье Поле.

Глава 26. Об изгнании чешского князя

Далее Болеслав III незамедлительно преследует чеш­ского князя и изгоняет его из королевства чехов. Когда-то его, изгнанного своими, он принял чрезвычайно лас­ково, сострадая, выказывая ему утешение, сделал его сначала князем Оломоуцким, а затем и князем пра­жан (Pragitis). Этот упомянутый князь Чехии, не помня, однако, об оказанном ему благодеянии и будучи человеком неблагодарным, осмелился направить враждебность императора на Болеслава. В конце концов кто-то из его людей, как он того и заслуживал, жестоко покарал его мечом. Вместо него король Болеслав наз­начил князем чехов некоего знатного мужа по имени Будивой (Budzywogium), которого подобным же обра­зом спустя некоторое время убивает брат, обуреваемый завистью. Вторично Болеслав входит в Чехию, из­гоняет оттуда нечестивого братоубийцу и назначает пра­вителем его младшего брата. Вследствие этих обстоя­тельств приближенные королевского двора, возмущен­ные и недружелюбные, говорили, что Болеслав из-за своей гордыни осмеливается попирать права императора не только в том, что объявляет войны Священной импе­рии, но даже королевства, подчиненные Римской импе­рии, по собственному усмотрению, чрезмерно возгордясь, дарит кому вздумается.

Глава 27. Известие о Петре из Дании

По свершению всего этого некий знатный юноша по имени Петр пришел из королевства Дании и был весьма радушно принят королем Болеславом, ввиду того что великий правитель, король данов, убедительно про­сил за него. Этот юноша отличался как военным муже­ством, так и доблестными и суровыми нравами и поэтому был мил в обращении и вызывал чувства боль­шой приязни у короля и у всех знатных. А в это время король Дании был зверски убит своим братом. Отец вышеупомянутого юноши Петра, знатный человек, припрятал много сокровищ уже умершего короля данов и известил сына, чтобы тот поспешно прибыл к нему и распорядился королевским добром, так как сам он уже старец и предвидит свой скорый конец. Юноша же, навестив отца, не нашел возможности увезти сокровища и сообщил королю Болеславу и его знатным, чтобы они направили войско в королевство данов и не медлили выступить, опираясь на поддержку и его самого и его отца. Итак, Болеслав, поскольку он был славен в поко­рении королевств, в год от Р.Х. 1124, переплыв море, занял королевство данов и, назначив там своих намест­ников, возвратился домой с большим триумфом и вели­чайшей славой. Будучи в его свите, Петр привез с со­бой в Польшу (Poloniam) королевские сокровища, пода­ренные отцом. На них он приобрел для себя и для своих детей многие владения и, кроме того, благодаря щедрости короля Болеслава и его сыновей имел также некоторые наследственные владения в различных облас­тях Польши. Этот Петр, прозванный впоследствии Великим, же­нился по распоряжению Болеслава на дочери какого-то князя русских, родственнице жены Болеслава. Вна­чале король Болеслав имел женой дочь знатного князя русских, от которой у него родились Владислав вто­рой и одна дочь. После кончины жены он женился на сестре Генриха V, императора римского, от которой у него было четыре сына: Болеслав Кудрявый, Мешко Старый, Генрих первый и Казимир юный. Этот Болес­лав свою дочь от русской жены выдал замуж за сына короля венгров Коломана. Ему как приданое дал в пожизненное владение каштелянию спишскую. Колома­на же совместно с венгерским королем назначил коро­лем над галичанами и повелел его короновать. А при коронации король Болеслав из-за своей доверчивости был обманут хитрым венгерским королем: [отдал] каштелянию спишскую, а тот под видом приданого для его дочери отдал ему перемышльскую. Это коварство послужило началом распрей между поляками и венграми, как это обнаружилось впоследствии. И таким образом, эта спишская каштеляния, отторгнутая у поляков венграми обманным путем, и до настоящего времени находится в их руках.

Глава 28. О пленении какого-то русского князя

В то время как Болеслав был занят разными делами в других районах, некий князь русских по имени Володарь, завидуя счастью Болеслава, созывает русских князей, всех будоражит, каждого в отдельности убеждает помнить о своем знатном происхождении. Указы­вает, сколь бесславен, сколь подвержен насмешкам на­род, познавший рабство; доказывает, что лучше родить­ся рабом, нежели стать им, поскольку родиться таковым - это следствие жестокости природы, а сделаться рабом - это подобно кораблекрушению из-за беспечно­сти. А кому падет на долю такое несчастье, тому труд­но из него выбраться. Поэтому почетнее скорая смерть, чем долгое прозябание в жалкой жизни. Итак, все князья полагают нарушить свое повиновение Болеславу, и составляют против него заговор. Узнав об этом, Болеслав созывает совет старейшин (senatum), беспокоится, каким образом противостоять этому злу, то ли силой, то ли хитростью. Некий воево­да (princeps milicie), человек благородной крови и по достоинству очень близкий к королю, отважный, дея­тельный комит Петр Влостек из Ксонжа, в то время как другие советовали иное, так сказал: «Когда стоит дерево, напрасно кто будет отсекать веточки, ведь прежде всего следует приложить секиру к корню. Луч­ше не иметь успеха, чем вовсе не пытаться его добить­ся». Затем, окружив себя свитою верных людей, он отп­равляется на Русь, притворяется изгнанником, уверяя, что он не может переносить свирепости короля Болес­лава, умоляет Володаря, князя владимирского, о под­держке и помощи. Радуется князь Руси прибытию та­кого мужа, радуются я его люди такому сообществу. И хотя часто Петра спрашивали о причинах изгнания, однако он никому не раскрывает сути дела, говоря, что не полезно обнародовать замысел раньше времени. Стих: Птица на нежных крыльях с трудом, с опаской взлетает. удобное время Петр приказывает своим готовить коней, брать оружие и следовать за ним, [сам] неожиданно входит в дом Володаря, его, обедавшего, оттас­кивает от стола, повергает на землю, побежденного заключает в оковы и связанного доставляет королю Болеславу как знаменательный дар. Так он, рискуя собственной жизнью, приобретает почет для родины и обеспечивает королевству покой. А затем, сын этого Володаря, тяжко переживая отцовские раны, непрес­танно думает о постигшем отца несчастье, мечтает отомстить за смерть отца. Понимая, что открыто отомс­тить врагу, намного превышающему его силы, он не сможет, он смешивает горе с хитростью и все сокрови­ща своего отца, обнаруженные им в казне, решает употребить на отмщение за него. Предпочитает честь богатству, на мщение за родителя готов истратить мно­го, для себя бережлив. Какого-то знатного (insignem) из Паннонии, как по крови, так и по достоинству, он склоняет на свою сторону дарами, совращает золотом, дабы он какой-либо хитростью обманул и ввел в заб­луждение Болеслава. Этот венгр, предпочитая страсть к золоту достоинству, бежит под покровительство Болес­лава, притворяясь, что король паннонцев изгнал его. Выдумывает ложные причины своего изгнания, утверж­дая, что основная причина состоит в том, что он рев­ностно старается противостоять козням своего народа или, по крайней мере, как-то им противодействовать, и, дескать, он [сам], является горячим поклонником поля­ков, или иначе лехитов. И якобы до такой степени уси­лилось коварство его соперников, что был ему вынесен смертный приговор. А также [говорит], что уж лучше ему свести на нет свои заслуги, нежели подставить под удар свою неповинную голову, и при этом он обещает [Болеславу] отдать Паннонию под прежнее владычество.

Глава 29. Об измене города Вислицы

В эти времена в королевстве лехитов был преславный город, окруженный высокими стенами, по названию Вислица. Некогда во времена язычества правителем этого города был Прекрасный Вислав, который и сам вел свое происхождение от рода короля Попеля. Не­кий комит, как говорят, происходивший из этого же рода, храбрый и сильный, по имени Вальтер Сильный, что по-польски звучит как Вальчеж Удалой, имевший крепость Тынец возле Кракова, где теперь находится аб­батство св. Бенедикта, основанное Казимиром Монахом, королем поляков, или иначе лехитов, в каком-то мятеж­ном столкновении взял в плен этого [Вислава] и пле­ненного заключил в глубокой тынецкой башне.

Костел и аббатство бенедиктинцев в Тыньце. Основаны в середине XI в. Казимиром Восстановителем

Он ре­шил содержать его там под особой стражей. Этот [Вальтер] женился на знатной девушке по имени Гельгунда, дочери некоего короля франков, уже просватан­ной, и тайно увез в Польшу, не без большой опасности для себя. Вальтер и сын какого-то короля алеманов [когда-то] для приобретения хороших манер воспиты­вались при дворе короля франков, отца Гельгунды. И вот Вальтер, человек проницательный и энергичный, заметив, что дочь короля Гельгунда прониклась чув­ством любви к сыну короля алеманов, однажды ночью взобрался на стены крепости, склонил деньгами сторо­жа на свою сторону, дабы он не осмелился его выдать. Он так сладко запел, что дочь короля пробудилась ото сна, встала с постели и вместе со своими сверстницами, забыв о покое, внимала приятному напеву, пока певец сладко пел. С наступлением утра Гельгунда требует призвать стражника и тщательно его расспрашивает, кто был тот, кто пел прошлой ночью. Тот же уверяет, что не имеет никакого понятия, кто это был, и не осмеливается выдать Вальтера. Но когда в течение двух следующих ночей молодой Вальтер, соблюдая меры пре­досторожности, продолжает петь, Гельгунда, не будучи в состоянии далее скрывать свои чувства, угрозами и нападками заставляет стражника выдать певца. По­скольку стражник не захотел его выдать, она приказы­вает подвергнуть его смертной казни. Тогда тот назы­вает имя Вальтера, и Гельгунда, воспылав к нему го­рячей любовью, склоняется на его домогания и отвер­гает сына короля Алемании. Последний, видя, что он постыдно отвергнут Гельгундой и что Вальтер теперь предмет ее любви, воспылал к нему безумной нена­вистью. Он возвращается к отцу, занимает все перепра­вы через реку Рейн, приказывает тщательно следить, чтобы никто с девушкой не переправился, пока не упла­тит за перевоз марку золота. По прошествии некоторого времени Вальтер и Гельгунда находят возможность по­бега, используют ее и, дождавшись желанного дня, бе­гут. После того как они достигают берега реки Рейна, перевозчики требуют с них за переезд марку золота, однако, получив ее, отказываются перевезти их, пока не прибудет сын короля. Вальтер, почувствовав опасность в промедлении, садится на Буцефала, приказывает Гельгунде сесть позади себя и переплывает реку быст­рее стрелы. После того как он несколько удалился от Рейна, он услышал за своей спиной крик и узнал голос преследующего его алемана: «О вероломный, ты тайно убежал с дочерью короля и переправился через Рейн, не уплативши мыта. Останови шаг, останови, чтобы я мог пойти с тобой на поединок, и кто будет победите­лем, тот как победитель будет владеть и конем, и ору­жием, и Гельгундой». На его крики Вальтер бесстраш­но отвечает: «Ложно то, что ты говоришь. Ведь я вып­латил морякам марку золота и дочь короля я беру не силой, а добровольно она пожелала следовать за мной», При этих словах они храбро сражаются пиками, а ког­да те сломались, они сражаются мечами и мужественно испытывают силы друг друга. И поскольку алеману было хорошо видно Гельгунду, он, воодушевленный ее видом, заставляет Вальтера отступить, пока тот, отсту­пая, не увидел Гельгунду. Как только увидел, обуял его стыд, что он отступает, и под влиянием любви к Гельгунде он с новыми силами храбро наступает на алемана и его убивает. Захватив коня и оружие алемана, он продолжает свой путь и радостный возвращается домой, увенчанный двойным почетом. Благополучно совершив путь, пришел он к тынецкой крепости и, для того чтобы излечиться, позволил себе некоторую передышку. Как только узнал от своих, что Прекрасный Вислав, вислицкий князь, в его отсутствие причинил его людям несправедливость, приняв это из­вестие близко к сердцу и желая ему за это отомстить, направился против Вислава. И наконец, сражается с ним, побеждает и связанного, как уже было сказано, передает под стражу в тюремное подземелье тынецкой крепости. По прошествии некоторого времени [Вальтер], по обычаю рыцарей, отправился в далекие края ради совершения воинских подвигов. Прошло два года, как он уехал, и Гельгунда, взволнованная его продолжитель­ным отсутствием, опустив лицо, обращается к какой-то девушке, своей поверенной, говоря, что она и не вдова и не замужняя, имея в виду тех, кто сочетался браком с мужами, людьми энергичными и жадными до военных столкновений. Эта девушка, тяжело переживая столь долгую плачевную участь своей госпожи, не стыдясь измены, рассказывает, что Вислав, князь Вислицы, кра­сив и привлекателен и находится в темнице. Она, нес­частная, советует своей госпоже, чтобы та приказала привести его из тюрьмы под покровом ночи и, пригрев в желанных объятиях, снова осторожно отпустила в тюрьму. Госпожа благосклонно принимает совет своей служанки и, хотя и обеспокоена возможными послед­ствиями, не боится подвергнуть риску и жизнь и доброе имя. Она приказывает привести из темницы Вислава и при виде его красоты радостная проникается к нему любовью и не только не приказывает ему остаться в темнице, но соединяется с ним любовными объятиями. Отвергнув ложе собственного супруга, она предпочитает бежать [с Виславом] в город Вислицу. А Вислав, возвращаясь домой, надеется, что имеет двойной триумф, который, однако, в таком рискованном деле и ему и ей грозит смертельной опасностью. В са­мом деле, по прошествии короткого времени Вальтер, возвращаясь домой, с тревогой спрашивает у жителей города, почему Гельгунда, хотя бы у входа в город, не бежит к нему навстречу, радуясь его возвращению. От них от узнает, каким образом Вислав, найдя поддержку у стражей крепости, освобождается из темницы, а также, [что он], уехав, взял с собой и Гельгунду. Воспылав бешеной ненавистью, он [Вальтер] спешит к Вислице, не боясь доверить себя и свою судьбу всякого рода случайностям, нападает неожиданно на город Вислицу в то время, как сам Вислав за городом проводил время в охоте. Гельгунда, увидев его в городе, поспешно бежит к нему навстречу и, низко склонившись к земле, слезно жалуется на Вислава, обвиняя его в том, что он на­сильно похитил ее. Она советует Вальтеру отправиться в потаенную часть его жилища и заверяет, что Вислав по ее знаку немедленно выйдет, что даст возможность его задержать. Вальтер верит лживым заверениям об­манщицы, идет в укрепленное помещение, в котором Вислав с помощью легкомысленной ветреницы берет его в плен. Ликуют и Вислав и Гельгунда, радуясь благополучному исходу дела, не думая, что, как это часто бывает, их может постигнуть печаль смерти. Он [Вислав] решил не содержать его под тюремной охраной, но сгубить более тяжелой карой, чем пребывание в тюрьме. А именно он приказал его, связанного, еще привязать железными цепями к стене столовой с вытянутыми руками, ногами и шеей. И в этой же столо­вой Вислав приказал приготовить себе ложе, где летней порой в полдень предавался любовным утехам с Гельгундой. У Вислава была родная сестра, которую из-за не­привлекательной наружности никто не хотел брать в жены. На ее бдительность Вислав надеялся больше, чем на остальных своих сторожей. А она, воспылав страстью к Вальтеру, забыв о девичьем стыде, расспрашивает Вальтера, не пожелает ли он взять ее в жены, если она облегчит ему его участь и освободит от оков. Последний обещает, что, пока он жив, он всегда будет связан с ней брачными узами и против ее брата Вислава, как она этого и желает, никогда меч не поднимет. Он убеждает ее, чтобы она вытащила меч из спальни брата и принес­ла ему, дабы мог он разорвать оковы. Она тотчас при­несла меч и, как приказал Вальтер, открыв ключом крайнюю часть железной цепи, положила меч между спиной Вальтера и стеной, чтобы он, дождавшись удоб­ного момента, мог незаметно отойти. Вальтер, когда назавтра наступил полуденный час и Вислав с Гельгундой обнимались на ложе, вопреки обыкновению, обратился к ним с такими словами: «Как это вам показалось бы, если бы я, освобожден­ный от оков, держал в руках перед вашим ложе свой меч, вынутый из ножен, и увидели бы вы меня угрожав­шим отомстить вам за содеянное?» При его словах замерло сердце Гельгунды, и она, дрожа, так говорит [Виславу]: «О господин мой, не нашла я в спальне меча и в сладких твоих объятиях забыла тебе это сказать». Ей Вислав: «Даже если бы он мог воспользоваться десятью мечами, без усилий мастеров он не сможет разорвать же­лезные цепи». В то время как они так говорили, Вальтер, свобод­ный от оков, появился перед ними, осыпая упреками и размахивая мечом. И тотчас, подняв высоко меч, прон­зил им того и другого. Меч, опустившись, разрубил их пополам. Так они закончили свою непутевую жизнь еще более нечестивым концом. Могилу Гельгунды, высеченную на скале в крепости Вислице, и до настоящего времени показывают всем желающим ее посмотреть. Управление этим сильно укрепленным городом [Вислицей] король Болеслав поручил некоему изгнаннику из Паннонии, которого он принял не как беглеца, но как воспитанника родины и с которым он обращался чрез­вычайно ласково. Этот последний, дождавшись отсут­ствия короля Болеслава, который отправился в цент­ральные части страны и ради устройства королевских дел находился там какое-то время, приказывает сыну Володаря, короля Руси, поспешно прибыть и сообщает ему о продолжительном отсутствии Болеслава. Итак, враги спешат к Вислице, и стало известно, что они приб­лизились. Этот изменник приказывает, чтобы все люди, способные воевать, любого сословия, того и другого пола сбежались для защиты города и для того, чтобы в нем спасти и себя и свое имущество. А также с той целью, чтобы виновные не были изобличены в оскорбле­нии его величества и чтобы вассальное добро и движи­мое имущество не было конфисковано в королевскую казну. А когда весь народ сбежался в город и себя спасти и его защитить, вероломный изменник открыл ворота врагам, дав, таким образом, возможность вар­варам перебить христианский народ. В году 1135 от Р.Х. 8 февраля Вислицу разрушают. Сын Володаря, хмельной от пролившейся крови этого народа, безбожно бесчинствует. Его жестокая свире­пость больше возбуждалась человеческой кровью, неже­ли пресыщалась разбоем. И он возвращается домой без какого-либо ущерба для себя. Паннонца же этого, сына вероломства, [сын Володаря] лишает обоих глаз, отре­зает язык и детородные члены, дабы от змеиного и нечестивого рода не родился бы еще более веролом­ный. Услышав это, Болеслав, жесточайший мститель за несправедливость, направляется к границам Руси, входит в нее и приказывает разыскать сына Володаря. А тот, имея нечистую совесть, быстро, как лесная коза, бежит и углубляется в лесные чащобы и наподобие ди­ких зверей скрывается среди ущелий и рощ. Воины Бо­леслава свирепее львов обрушиваются на русский на­род, не щадят ни бургов, ни городов, ни крепостей. Они считают, что ни принадлежность к полу, ни возраст, ни благородство высокой крови не может принести спасе­ния, и всех, кого удается обнаружить, сытый меч бес­человечно поглощает. Так Болеслав, отомстив во сто крат сыну Володаря, возвращается домой с почетом.

Глава 30. Об изгнании сына Коломана (Colomanidis), короля Галиции

После такого жестокого мщения Болеслава русским, как уже было сказано, князья другой Руси и других соседних областей, собрав совет и опираясь на помощь соседей, поскольку иначе они, по-видимому, не могли противостоять могуществу Болеслава, галицкого короля, зятя князя Болеслава, выгоняют из королевства. Этот бежит в королевство своего тестя Болес­лава и некоторое время находится у него вместе с же­ной. Князья же русских, смертельно опасаясь вторжения Болеслава, натиск которого они сравнивали с ударом молнии, применяют к нему, доверчивому, хитрость. Бу­дучи не в состоянии победить его оружием, [они] замыслили победить по крайней мере его же доверчи­востью. Прежде всего они собирают подчиненных им князей, затем множество вооруженных варваров, первых из первых всего Галицкого королевства и самых знатных (procerum) этого королевства посылают на лицезрение Болеслава, уверяя, что все королевство и они сами с детьми намереваются припасть к стопам Болес­лава, который по-братски приютил у себя их короля. Жители Паннонии, соседние с Галицким королевством, зная об уловках русских, лукаво притворяясь, скорбят и умоляют [Болеслава], чтобы он помог и восстановил в королевстве изгнанного короля. Ему они посылают на помощь и свои равноценные вооруженные отряды, обращая свои горячие просьбы к их Величествам, т. е. к Болеславу и к изгнаннику. Под влиянием этих обман­чивых просьб король Болеслав, безбожно обманутый, с небольшим войском вступает в галицкую провинцию. К нему подходят ряды паннонцев вперемешку с бесчис­ленным количеством русских, смиренно приветствуют короля-изгнанника и Болеслава. Однако все спешат пе­рейти в последние ряды. Болеслав, молча наблюдая за этим, спешит поделиться с воеводой Вшебором. «Ты догадываешься, что я подозреваю?» - сказал он Вшебору. Тот ответил: «А что ты подозреваешь?» А он: «Ты видишь, что почти все, замешанные в этом деле, стремятся в конец?» «Что из этого?» «Нам промедление опасно. Постыдно мужам не быть мужами». А тот: «Не следует мужам быть слишком поспешны­ми. Трудно достигает цели человек, действующий слишком поспешно». В то время как они переговариваются, видно как приближаются издалека бесчисленные ряды русских и варваров. Итак, сходятся ряды и копья грозят копьям. Двойной враг теснит войско Болеслава, один - с тыла, другой наступает спереди. Кричит Болеслав: «Смело, мужи, следует сражаться, а не лениво убегать с поля боя». Стих: Храбро сражающийся враг заставляет храбро сражаться. Какой-то муж из окружения Болеслава, благородный родом, но бесчестный душой, первым убежал с поля битвы. Его позорное бегство не только не отняло победу у победоносного Болеслава, но и отвело облако от самой победы, или, как правильнее сказать, солнцем осветило солнце. В самом деле, хотя до сегодняшнего дня часто можно было слышать о неподдающейся оценке доблести Болеслава, однако только теперь, когда она явственно обнаружилась, в нее поверили и паннонцы и русские. Конь его пал, утомленный и ратным трудом и получив ранения, а Болеслав пеший сражается и рушит врагов. Некий туземец (originarius), сойдя со своего коня, предлагает ему сесть на него. И наконец, воины Болеслава, непобежденные, но уто­мленные победой, одни уходят с поля битвы, других, ус­талых от сражения, враги берут в плен и уводят к себе к сожалению для Болеслава. Столько народа лехитов попало в плен, что хотя лехиты для выкупа своих плен­ных и положили все сокровища в виде золота, серебра и драгоценных камней и даже те ценности, которые еще во время Болеслава Великого были собраны и сохраня­лись в Польском королевстве, однако их не хватило для этого выкупа. И даже многие люди знатной крови были проданы в горестную неволю языческому люду, и там они жалким образом закончили свою несчастную жизнь. Но напрасно часть паннонцев хвасталась бесславной победой и, не будучи победительницей, пользовалась именем победы. Скорее пусть она стыдится вспоминать о ярме своего обмана. Итак, Болеслав хотя и был озабочен пленением его воинов, однако невредимым возвращается домой, а беглого рыцаря повелевает наградить тремя дарами, а именно преподнести ему прялку, взвешенную пряжу, заячью шкуру, которыми обозначил: в прялке - жен­щину, в пряже - хитреца, в зайце - труса. Этот неблагородный муж, получив дары с чувством стыда и по­нимая, что они означают, повесился на ремне, прикреп­ленным к звоннице собственной часовни, испустив жал­кий свой дух. Такая гибель может быть истолкована [следующим образом]: прялка - виселица, взвешенная пряжа - петля, заяц - отлетающий дух его. А того, удивительного благородства туземца он выкупил из рабства, выкупленного делает богатым, богатого - знатным, следуя таким словам пророка: «Из брения воз­вышает нищего, посаждая с вельможами, и престол сла­вы дает им в наследие». У этого отважнейшего Болеслава было достаточно и мужества и трудолюбия, если бы он не так легко ослаблял бразды доверчивости. Спустя короткое время, наш Болеслав заложил аббатство монастыря св. Бенедикта в честь Святой Троицы и Блаженной Девы Марии в крепости Лысой Горы, а также при посредстве одного знатного мужа по имени Сецех в Сецехове прибавил некоторое количество добра к Сецеховскому монасты­рю. Когда он почувствовал приближение кончины, утом­ленный более тяжестью сражений, нежели годами и зная, что он выполнил долг, предназначенный судьбою, приказывает написать завещание, по которому делит свое королевство между четырьмя сыновьями. Владис­лаву, первенцу, он предписывает правление в [землях] Кракова, Серадза, Ленчицы, Силезии, на Поморье; Бо­леславу Кудрявому отдает Мазовию, Куявию и хелминскую каштелянию; Мешко - Гнезно, Познань и Калиш с окрестностями; Генриху первому - Сандомир и Люблин, равным образом отдает провинции и княжества в соответствии с границами, некогда окружавшими упо­мянутые провинции. Спросили его и о пятом сыне, ма­лолетнем, по имени Казимир, почему он не выделяет ему никакой доли. А тот им: «Уже давно выделил и назначил». Когда же они удивились, что это за пятая часть, он сказал: «Не видите вы, что для четырех тетрархов сооруже­на квадрига тетрархии. Таким образом, этому малолет­нему предназначается наследование четвертого коле­са в квадриге. Перестаньте жаловаться, о благород­ные, на нарушающее законные права [наследника] завещание. В самом деле, справедливо, чтобы дела ма­лолетних были поручены их опекунам, а не самим ма­лолетним». Приняв спасительное причастие, преставился счаст­ливейший Болеслав в счастливый день, а именно от Р.Х. 1138 в возрасте пятидесяти шести лет, и об этом сохранился стих: Умер преславный Болеслав, хотя и обманутый в конце жизни

Глава 31. О Владиславе втором

Как по закону первородства, так и по повелению от­ца своего ему наследовал Владислав. Сам по себе был он князем добрейшим, но вследствие злобности своей жены перестал относиться к людям с участием. Чем сильнее он нуждался в ласках жены, тем суровее старался править. Не легко держать жен в повиновении. Кто один раз позволил им победить себя, тот [почувствует], что жена, став победительницей, этим не удовольствуется и будет заботиться и в дальнейшем подчинять непокорных своим приказаниям. Была она [жена], согласно сообщениям некоторых, кровной род­ственницей императору Генриху, родственницей пражского короля. Брезгливо высмеивала она одежду, обувь и нравы польских знатных людей. Мужа своего называ­ла полуправителем, дерзко утверждая, что он владеет только четвертой частью королевства. По-женски скло­няла своего мужа забыть о дружбе с братьями, отно­ситься к ним враждебно и их, его братьев, радующихся достижению возмужалости, лишить управления своими частями королевства и занять их города, т. е. совершен­но оставить их без наследства. Он, скрывая свои коварные планы против братьев, ищет повода для нападения, требует податей от их подданных. Младшие братья бегут к жене Владислава, уни­женно умоляют о помощи, больше слезами, нежели сло­вами, покорно просят смирить жестокость их брата. Но легче усмирить ярость льва, чем жестокость одной жен­щины. Согласно словам какого-то мудреца, жестокая женщина более жестока, чем дикий зверь, а кротость женщины суровее всякой суровости, о чем гласит сле­дующий стих: Редко женщина добра, а та, которая добра, достойна короны она. Так молодые братья обрели врага в том, от которого должны были иметь покровительство.

Глава 32. О Петре из Дании

А знаменитый муж Петр Великий, женатый на тет­ке Владислава, убеждает последнего, чтобы он отказал­ся от преследования братьев и относился к ним с братской любовью, особенно принимая во внимание их молодой возраст. Из-за этого комит Петр вызывал непри­ятные чувства у Владислава, но в то же время Владислав опасался, как бы Петр совместно с братьями не объявил ему войны, и поэтому, притворяясь, отложил свои мстительные дела; а когда упомянутый комит Петр выдавал свою дочь замуж за Яксу, князя Сорабии, торжественно празднуя это событие в городе Вроцлаве, Владислав, послав своих людей, приказал его схватить, отрезать язык и ослепить. Но по божествен­ной воле у последнего восстановились и речь и зрение. Чтобы оправдать свои жестокие поступки, он [Вла­дислав] придумал, как говорят, ложное оправдание. Якобы однажды он вместе с упомянутым Петром охо­тился в лесу, и они, заблудившись, там заночевали. И он в шутку сказал Петру, что его жена, нежась, возлежала со священником курии. И что Петр сказал то же самое Владиславу о его жене, а именно что она оказала внимание какому-то рыцарю. И вот из-за этого он, дескать, был вынужден не только лишить его языка, зрения, но и жизни. Этот Петр, прибыв в Рим, покаялся, что присвоил сокровища покойного короля данов, и тогда исповедник господина папы наложил на него покаяние и обязал построить и приличествующим образом снабдить семь монастырей. А тот, вернувшись в предместье Вроцлава, основал и щедро одарил на Песке аббатство регулярных каноников в честь Блаженной Девы Марии и вто­рой в честь св. Винцентия вне пределов города. Он так­же заложил и снабдил всем необходимым аббатство в Червинске, женский монастырь в Стржельне, препозитуру при костеле св. Лаврентия вблизи Калиша, аб­батство в Сулейове, приход в Мстове. Говорят также, что он соорудил семьдесят церквей из обтесанного кам­ня и обожженного кирпича. Некоторые из них остались незаконченными из-за его кончины. Сын его Констан­тин по приказу отца, как говорят, завершил их после его смерти. Великодушная щедрость Болеслава постави­ла его комитом в Скржине. А теперь вернемся к описанию бесчинств Владисла­ва, а также к описанию деяний Петра, опустив то, что написано им самим. Владислав, на которого не повлияли ни слезы братьев, ни настойчивые просьбы знатных (procerum) поляков, собирает сильное войско как на Руси, так и на других соседних землях и прежде всего заставляет Генриха покинуть Сандомирскую землю, затем Болес­лава - Мазовию и другие земли и, заняв несправедли­во все их владения, задумывает совсем лишить их нас­ледства. С ним воевода Вшебор часто успешно сража­ется в защиту сирот. Полагаясь на его отвагу, молодые князья, сдерживая слезы, все смелее берутся за ору­жие. Между тем Владислав, не полагаясь на своих, призывает полчища чужеземных народов и приказывает им убить братьев. Последние, однако, не надеясь более на воинскую храбрость, бегут вместе с братом Мешко к городу Познань, который один оставался им защитой. Вокруг этого города Владислав развернул всю силу своего войска и разработал смелый безопасный план осады, полагаясь на множество войска. И пока Владислав, использовав помощь варварских народов своего войска, наносит вред польским землям, и какое-то время медлит в осаде крепости Познань, Яков I, архиепископ гнезненский, приближается к мес­ту стоянки войска, подъезжает на своей маленькой по­возке к палатке Владислава и обращается к нему, угро­жая карой божьей, со словами увещевания: прекратить преследование братьев и, помирившись с ними, вернуться домой. А также чтобы он прекратил пролитие хрис­тианской крови, оскорбление девушек, насилие над женщинами, что нечестиво совершают варвары из его войс­ка среди народа, из которого и сам происходит, чтобы он, проявив сострадание, постарался примириться с братьями. А он, как фараон, заупрямившись, отказыва­ется повиноваться увещеваниям святого архиепископа, и тогда архиепископ его как осквернителя и недруга христианской веры предает анафеме. Сделав это, он приказывает вывезти повозку из палатки, и тут неожи­данно возчик сломал своей повозкой столб палатки. Последний, падая вместе с частью палатки, чуть было не придавил Владислава, как бы указывая этим ему на будущее несчастье. А Владислав, нисколько не разгне­вавшись за это на архиепископа, терпеливо переносит это случайное падение. Нет сомнения, что вследствие этого потомство [Владислава] после его смерти владе­ло только частью Польского королевства и, как это можно видеть, и теперь владеет. Наконец, сандомирцы, мазовшане, куявяне и поляки с горячим рвением следуют за своими молодыми госпо­дами, устраивая засады войску Владислава, преследуя его, неосмотрительных убивают, других берут и заклю­чают в оковы. Совместно со своими молодыми госпо­дами размышляют, как напасть на лагерь и стоянку Владислава. Когда же был дан сигнал с башни крепо­сти тем, кто был внутри, они в одно и то же время не побоялись напасть на стоянки Владислава, одни из ла­геря, другие из укрытий. А между тем какой-то ревностный рыцарь из приверженцев молодых князей берет несколько пленных из лагеря Владислава и приказывает рассказать, что происходит в лагере. И узнают они, что те ничего не подозревают о сопротивлении молодых, но в легкомысленной беспечности проводят время среди пирушек. Итак, в полдень, когда Владислав и его вой­ско начинают пировать, лагерные с познаньской башни, расположенной позади костела св. Николая, трижды поднимают и опускают красный щит. Князь русских, родственник Владислава, заметив, что он поднимается и опускается, стал разузнавать у Владислава, что озна­чает поднятый щит. Ему Владислав: «Братья мои ука­зывают, что они готовы сдаться мне на мою милость». А тот убеждает Владислава вернуть братьям прежнее расположение. Но Владислав, преисполненный надмен­ностью ответил: «Неуместно говорить о соглашении, когда решено их изгнание». Во время этих переговоров сироты из крепости Познань вместе с немногими, но опытными в оружии [воинами] упрямо идут на врагов. А другие выходят из убе­жища, неожиданно нападают на лагерь Владислава, голодные обрушиваются .на пирующих, неистово устрем­ляются на полчища врагов, храбро поражают их мечом, избивают и убивают. Так все это произошло, что две речки Цибина и Гловна, возле которых происходило сражение, переполненные кровью убитых, наполнили реку Варту настолько, что она вышла из берегов. Владислав же, положившись всецело на многочис­ленность своего войска, упорно отказываясь от отече­ских увещеваний архиепископа, презрел острие анафе­мы и, попав в затруднительное положение возле Познани в году от Р.Х. 1142, вернулся в Краков безутеш­ным и до глубины души опечаленным. Болеслав Куд­рявый, Мешко и Генрих уже не как малолетние [дети], но как светлейшие князья, собрав многочисленные отря­ды своих верных и храбрых людей, немного передохнув после тягот войны, смело устремляются на него. Владислав, не осмеливаясь ждать их прихода, бежит в Венг­рию и затем ко двору императора Конрада, на сестре которого он был женат, умоляя о помощи. Жену же его, страшнейшую ведьму, [девери] Болеслав и Мешко, вынуждая следовать за мужем вместе с двумя сыновья­ми - Болеславом и Мешко, изгоняют из Кракова в Алеманию. И таким образом ту погибель, которую она желала деверям, из-за превратности судьбы по заслу­гам получила она сама. Пусть знает, что наказание возвращается на того, кто его назначил.

Глава 33. О Болеславе IV по прозвищу Кудрявый

Итак, Болеслав по прозвищу Кудрявый, первенец от второй жены Болеслава, рожденный после Владисла­ва второго, наследовал ему в королевстве. Он, разумно отвергая всякие поводы к проявлению алчности, помня о своем достоинстве, не только предоставил братьям то, что им надлежало выделить согласно закону о наследовании и о правах, но с великим радушием предоставил им [еще] те владения, которые Мешко и Генриху не предназначались. Он и Казимира, еще юношу, прика­зывает воспитать как сына не для того, чтобы совершен­но не допустить к участию в управлении, но чтобы неж­ную поросль виноградной лозы не предоставить ветру легкомыслия. В самом деле, обычно свобода дает юно­ше то, что пламени масло. Итак, Владислав, [не] пом­ня о себе, находясь, однако, в очень укрепленном горо­де Рацибуж, старается уговорить его Императорское Величество [помочь ему], полагаясь на родство с ним своей жены и сыновей. А также он уговаривает князей Богемии и Руси, опять-таки используя узы родства, чтобы они милостиво помогли ему в его несчастье. Им­ператор под влиянием таких настойчивых просьб и слез сестры и внуков увещевает Болеслава через послов, чтобы он хотя бы часть отцовского наследства передал брату, не возвышая его до управления королевством. И чем упорнее отказывался Болеслав следовать его внушениям, тем более вызывал он этим гнев императо­ра. Вся сила империи обрушивается на Болеслава. Возникают отряд всех против Болеслава и отряд Бо­леслава против всех. Следующая дилемма встает перед Болеславом: либо уйти из королевства, либо вступить в вооруженный конфликт. Но преславный муж, укло­няясь от того и другого, не дает возможности врагам искать себе пропитание. Эта непобедимая мощь легио­нов приходит в упадок от болезней и голода. Так Бо­леслав без вооруженного столкновения сражается с врагом и без сражения преславно побеждает. Наконец, Владислав Жестокий на третий год своего изгнания, после смерти жены, похороненной в Альтен бурге, был вызван братьями на переговоры в Плоцк. Там во время этих переговоров он тяжко занемог и скончался. Он первым из польских князей был похоро­нен в кафедральном соборе перед главным алтарем.

Крещение пруссов. Изображение на дверях Гнезненского собора. XII в.

После его смерти император Конрад просит Болес­лава, отнюдь не угрожая оружием, чтобы он сжалился над сиротами Владислава и уделил им равные части земель. Болеслав хотя не мог быть побежденным императором, однако счел должным повиноваться империи и дружелюбно отозвал из изгнания сыновей брата. За жестокость он платит приязнью и дарует им Силезию с добавлением княжества Опольского. Из них первород­ный назывался Болеслав Высокий, второй - Мешко Лорипед, третий - Конрад первый. И эти трое с те­чением времени поделили между собой земли таким об­разом: Болеслав Высокий, поскольку он был перворож­денный, получил город Вроцлав с его окрестностями, а Мешко Лорипед - только Ополе с его окрестностями; из-за этого неравного разделения между Мешко и Болеславом в течение многих лет происходили распри. Молодого Конрада император Конрад, его дед, отдал, как говорят, на воспитание вальденскому аббату. По свершению всего этого Болеслав Кудрявый за­мыслил бесстрашно опустошить земли пруссов. Из­вестно, что они враги не только людям, но и душам христиан. После того как он покорил некоторых из них в результате неудачных для них сражений, он огласил такой эдикт: тот, кто решил признать себя сторонником христианской веры, пусть радуется полной свободе и ни­какого да не потерпит материального ущерба. А тот, кто не отвергнет языческого обряда, да понесет нака­зание - смертную казнь с конфискацией имущества. Но принятая ими [пруссами] религия тем менее сохра­нялась, чем более их принуждали. Как только Болеслав вернулся домой, они тотчас впадают в бездну отступни­чества, вновь возвращаясь к почитанию идолов. Они отправляют к Болеславу послов с просьбой удоволь­ствоваться их послушанием и выплатой податей, но чтобы их не вынуждали покинуть отцовские обряды и позволили их придерживаться. Болеслав же так рассу­дил: достаточно ему, если князю будут платить то, что достойно князя, хотя бы Богу было отказано в том, что достойно Бога. И не будет кары за отступничество, если сохраняется исправная выплата регулярных пода­тей. По этой причине с соизволения божьего они не только один за другим отказываются, но занимают со­седние с королевством земли, грабят их и награбленное растаскивают, как волки. И так получилось, что Болес­лав, которого рвение к Богу не подвигнуло на борьбу за расширение христианской веры, по крайней мере по­будило к этому тяжкое зрелище жестокого избиения. Тогда Болеслав, собрав огромное множество опытней­ших поляков, сурово нападает на готов, стремясь не только обратить их в бегство, но совершенно уничто­жить. Области их не были укреплены, но они были не­приступны по своему природному местоположению. У самого входа [в их земли] есть лесные дебри, отов­сюду окруженные болотом, где под зелеными ветвями скрывается бездна илистой смолы. Какие-то геты, то ли пруссы, люди близкие к Болеславу, а на самом деле презренные предатели, соблазненные дарами пруссов, утверждают, что они могут провести отряды благород­ных лехитов этой дорогой, якобы безопасной и спокой­ной; но тут же, вступив на узкую тропу, первые ряды войска падают. Ведь из засады внезапно появляются враги, мечут копья и поляков, стиснутых как бы в да­вильне, без сражения топчут, поскольку лехиты словно вепри [сами] нарываются на острие копий, а некото­рых, обремененных оружием, поглощают глубины безд­ны. Их несчастную гибель в течение долгого времени различными способами оплакивала Польша. И с этого времени оставили Болеслава военные триумфы, и он вскоре в зрелом возрасте скончался в 1173 г. от Р.Х., оставив сыну Лешке княжества Мазовецкое и Куявское на том условии, что, если он умрет без потомства, тогда его брат [Болеслава] Казимир, не имеющий ни­каких земель, будет наследовать и в Мазовии и в Куя-вии.

Глава 34. Об императоре Конраде

В году 1147 от Р. X. император Конрад вступил в Польшу и вместе с многочисленными князьями направился в Иерусалим, намереваясь вновь отвоевать гроб господен. Болеслав Кудрявый принял его с почетом и устроил ему пышное угощение.

Глава 35. О Мешко, сыне Болеслава Кривоустого

После кончины Болеслава Кудрявого его место за­нял Мешко, третий его брат, который был ближайшим к брату Болеславу как по рождению, так и по наследо­ванию в королевстве. Все прилегающие провинции были к нему почтительны, отовсюду с отдаленных про­винций прибывали князья для оказания ему послуша­ния, слава всяких достоинств улыбалась ему, во всех будущих его успехах вся красота судьбы была к нему ласкова. У него не было недостатка в военных триумфах, и сверх всяких желаний счастливых [людей] еще более счастливым был он в своем многочисленном потомстве того и другого пола. Мужское его потомство все уважали, женское - всем было приятно. По-види­мому, у него было все, что можно считать человеческим счастьем, хотя никто не является настолько счастли­вым, чтобы к счастью не примешивалась какая-то горечь. Этот Мешко из-за суровости нравов был прозван Старым. Он в году 1145, еще будучи в молодом возрас­те, основал и обеспечил из своих средств аббатство цистерцианского ордена в Лёнде. В Калише основал и оборудовал костел в честь св. Павла из тесаного камня, в котором основал препозитуру и несколько пребенд. Приказал он также верхнюю часть гнезненского костела покрыть свинцом. У него было пять сыновей. Двух из них, а именно Одона и Стефана, он имел от дочери короля венгров, остальных троих-от родственницы императора Фрид­риха, римского короля. Благодаря родственным связям сыновей и дочерей он в лице князей различных провин­ций имел своих друзей. Князь чехов Болеслав [и] вождь (dux) Саксонии - его зятья, князь Руси - тесть одного из сыновей, а князь Ругии - другого. Стефан же, Болеслав и Мешко умерли неженатыми. Чего же больше? Ведь часто наивысшее благо порож­дает высшее несчастье, чем выше вершина славы, тем легче скользит она в пропасть. Ибо Мешко, возвышен­ный такими почестями, о горе! побежденный излишней беспечностью, неожиданно впадает в полное бездейст­вие, не замечая, что на вершине никакое спокойствие в своей безопасности не возвещает подчас приближения бури, грозящей гибелью. [В самом деле] сын Соломо­на, присвоив себе гордость Робоама, осмелился сказать знатным людям королевства (optimatibus regni), на­сколько меньший его мизинец толще чресл отца его, и прибавил, что если отец мой наказывал вас бичами, то я буду наказывать вас скорпионами. По этой причине распалось царство Израиля, и навсегда оно было у него отнято. Вследствие этого Гедко, краковский епископ, ста­рался частыми напоминаниями убедить его [Мешко], чтобы он прекратил относиться жестоко к жителям королевства, чтобы он любовно, как сын мать, а не как пасынок (primogenitus), окружил вниманием свою страну. Пасынком, врагом станет тот, кто не горюет о материнском несчастье. Кроме того, он [епископ] убеждает его утихомирить своих хищных чиновников (officiales), которые по его приказанию, пренебрегая всеми нормами правосудия, бесчинствуют над народом королевства. Кажется, будто только истребив все стадо, они насытятся его кровью. А князь из-за этого разгорается еще большей ненавистью по отношению к еписко­пу, утверждая, что он урезонивает его не в порыве благочестия, но только из ненависти. Даже легчайшее прикосновение к нарыву вызывает боль и зуд. И он принимает решение мстить не только священнику, но и некоторым знатным (proceribus) Краковской земли старшим по рождению (natu maioribus). Епископу он тайно замышляет изгнание, других обрекает на смерть или на увечье. Но решение князя не осталось втайне от священника. Он ревностно противостоит его махина­циям и поучает других, как им их избежать. Знатные (proceres) люди Краковской земли вместе с Гедкой, своим епископом, тайно обсуждают положение дел. «Позорно, - сказал он, - людям знатного происхож­дения прислуживать и безропотно переносить столько бедствий». Среди них некий знатный (insignis) муж дал им такой совет: «Я полагаю, от вас не укрылась добрая слава доблестей сандомирского князя Казимира и хотя все о ней знают, но почему-то никто ее не призна­ет. В его тени следует нам искать дуновения покоя, чтобы с помощью целительного масла набухшая боль нашей печали понемногу утихла». Под влиянием его увещеваний как священник, так и знатные в единодушном порыве с опаской идут к Ка­зимиру, просят его смиренно, чтобы он, если уж не думает о возвеличивании королевского достоинства и не стремится царствовать, то, по крайней мере, не отка­зался снизойти к их смиренным просьбам. А он им: «Есть у вас древняя и укоренившаяся привычка, и не могло уйти из вашей памяти то обстоятельство, каким образом первые из князей, а именно Якса и Свя­тослав, а также почти все знатные (proceres) тянули меня к этой власти, хотя я и сопротивлялся, для того, чтобы, изгнав храброго князя, брата моего Болеслава, тем безопаснее правил бы я королевством. А я предпо­чел объятия брата всякой власти. И так как тогда в стремлении к чистой невинности я обмыл ноги свои, теперь каким образом я оскверню их кровью брата. О, как прокляты эти шаги к власти, из-за которых чрезмерное безрассудство само по себе ведет к убий­ству, затем к убийству брата, и в братоубийстве к убийству отца! В самом деле, каким образом, как я могу решиться на гибель того, кто относится ко мне больше, чем с отцовской приязнью, кого я почитаю больше, чем сын почитает отца, и никогда не переста­вал почитать? Ибо несправедливо и, как показывают примеры, гибельно благоденствовать при отношениях, не основанных на справедливости». А те ему говорят: «О светлейший князь! Поистине нужно будет пощадить добросердечность, ведь тогда не возникнет необходимость защищать честность и только будет слышен ропот партии против него. Здесь иной расчет улучшает договор. Ведь их всех вынужда­ет крайняя необходимость, и, если ты не поспешишь им на помощь со своей снисходительностью, им должно погибнуть, так как нет у них никакой возможности переселения». Под влиянием настойчивых просьб епископа Гедки и знатных (procerum) лиц, а также под влиянием советов своих друзей он [Казимир] с немногими отправля­ется в Краков для того, чтобы не казалось, будто бы он занял его насильно, а не по добровольному согласию как знатных, так и простых людей. Выбегают навстречу неисчислимые ряды войска, толпой собирается народ, все радуются и ликуют и провозглашают его спасите­лем. Все жители Кракова стремятся его обнять. Всякий возраст, всякое сословие почитает его; дают священную клятву в любой момент умереть за него. Все сторонни­ки Мешко покидают его и твердо переходят на сторо­ну Казимира. Среди них познаньский князь Одон, его [Мешко] первенец, оказавшийся ему же ожесточенным врагом, стремившимся с корнем вырвать собственную ветвь, и это для того, чтобы отстранить от королевства сыновей мачехи, которым отец обещал после себя нас­ледование в королевстве. Итак, князь Мешко был отстранен скорее из-за пре­следования и вероломства своих, нежели оружием брата. Он в году 1179 от Р. X., покинутый всеми, бежит в городок Рацибуж, оставляя родину и королевство вместе с женою и тремя сыновьями. На него обруши­вается ряд неприятностей. В самом деле, зять его Болеслав, чешский князь, подобным же образом отстра­няется от королевства. Другие его зятья, князь Саксонии и князь Баварии, отовсюду подвергаются нападе­нию врагов. И таким образом, те, от кого он мог ожи­дать помощи, сами терпят тяжкие невзгоды и ему никак помочь не могут. Все наместники морских про­винций и префекты не только отказывают ему в пови­новении, но даже враждебно хватаются за оружие. Все рады подчиниться власти Казимира, Пока все города всех провинций и все муниципии открывались перед ним без военных действий, один Мешко, первенец Вла­дислава Изгнанника, удалив [своего] родного брата Болеслава, как оказалось, восстал против него вместе с силезской провинцией. Его Казимир старается привлечь на свою сторону не угрозами и оружием, но про­явлением дружеских чувств. Он, возвратив Болеславу Вроцлав с его окрестностями, вышеупомянутому Меш­ко из-за его рвения щедро выделяет некоторые города. Также их брата Конрада, которого мать до этого вре­мени содержала в Альтенбурге в Саксонии, назначил в глоговскую марку. Как было сказано выше, этим трем братьям, сыновьям Изгнанника Владислава, после смерти его Болеслав Кудрявый по согласованию со своими братьями, а именно с Мешко, Генрихом и Ка­зимиром, отдал силезскую провинцию на правах нас­ледства. Между ними, то есть между Мешко и Болес­лавом [Владиславичами], при разделе этой провинции возникло разногласие. При этом Мешко принудил своего брата Болеслава покинуть город Вроцлав. Но Казимир, светлейший князь, как было сказано выше, призвал их к согласию и Мешко, первородному [сыну] своего бра­та Изгнанника [Владислава], отдал княжество Опольское, Болеславу - Вроцлавское, Конраду - Глоговское, Мешко, опольскому князю, когда [тот] крестил сына, которого назвал его именем Казимир, он [Ка­зимир] к упомянутому княжеству с радостью присо­единил также княжества Бытомское и Освенцимское со всеми прилегающими окрестностями. Опекунство над Лешком, юным сыном своего брата Болеслава Кудря­вого, он доверил некоему знатному (nobili) по имени Жирон, мужу, одаренному всякого рода добродете­лями, присоединив управление и землями Мазовии и Куявии. Племяннику этого упомянутого Жирона по имени Самбор он дал префектуру в Верхнем Помо­рье, главным городом которого является Гданьск. Некоего Богуслава из рода Грыфитов сделал князем Поморья Нижнего. Гнезненскую же провинцию, кото­рая является метрополией лехитов и началом [других] провинций, с некоторыми русскими землями, а именно Перемышльской, Владимирской, Берестейской и Дорогиченской, с замками, крепостями, муниципиями и их окрестностями взял на себя в управление. Таким образом, Казимир делается единовластным правителем всей Польши (Lechie). И власть четырех братьев, а именно Владислава Изгнанника. Болеслава Кудрявого, Мешко Старого и Генриха Первого, благодаря счастливым обстоятельствам переходит в руки одного Казимира, как это предсказывал задолго до этого его отец Болеслав Кривоустый, находясь на смертном одре. Этот Казимир тотчас стал рвать путы неволи. Он перестает взимать подати и поборы, умень­шает налоги, ослабляет бремя, обещая уничтожить повинности (angarias et perangarias).

Глава 36. О некоторых обычаях Польского королевства

Было в Польском королевстве некое право, одобрен­ное авторитетом древнего установления, чтобы любой знатный (quisquis potentum), отправившись торжест­венно в путь, насильственно разграбив амбары и жит­ницы бедняков, отбирал бы у них продовольствие для того, чтобы кормить своих лошадей. Было еще и дру­гое право, не менее безрассудное, издавна укоренивше­еся, а именно всякий раз, как посланцы князей выпол­няли посольство, у наследников (heredum) тех, которые находились в их поместьях, они забирали коней. На них в короткое время преодолевали быстрым галопом неисчислимые тысячи стадий. Этот обычай, названный «подводой», для многих был в высшей степени опасен и пагубен, так как кони некоторых были совершенно истощены, [другие] просто погибали, а иные, пригля­нувшиеся, были уведены безвозвратно. Был и другой ужасный греховный обычай, а именно имущество умер­ших епископов переходило в руки князей. И, чтобы такое не случалось в будущем, Казимир, олицетворение справедливости, приказывает гнезненскому архиепископу, чтобы он, созвав синод своих суффраганов, позаботился воспрепятствовать этому под угрозой отлучения.

Глава 37. Здесь устанавливаются польские права

Итак, Здислав, архиепископ святого гнезненского костела, созвав синод епископов, принадлежавших к той же провинции своего диоцеза, одетых в понтификальные одежды, в присутствии князя Казимира, доби­вается того, что они единогласно принимают решение: каждый, кто осмелится хитростью или насилием взять или отнять у бедняка продовольствие или прикажет взять или отнять, будет предан анафеме. Равным обра­зом, если кто-либо под прикрытием чьего-либо поруче­ния (legacionis accione) возьмет что-либо из живности у бедняка или его наследника или прикажет его ис­пользовать на работе, даже если это будет сам князь, пусть он будет предан анафеме. За исключением того случая, когда поступит сообщение, что враг угрожает какой-либо провинции. По-видимому, не является не­справедливым заботиться о благе родины, даже если при этом кто-либо терпит ущерб. Опять таки, кто будет претендовать на имущество покойного епископа или его похитит или кто прикажет, чтобы это имущество было захвачено, будь это князь или какая другая важная персона, или какое-либо официальное лицо, без всякого лицеприятия любой, кто осмелится на такое, подлежит анафеме. Подобное суждение, я полагаю, относится к рыцарям, обладающим правом патроната, которые после смерти духовного лица осмеливаются грабить имущество, оставленное этим лицом. Равным образом, кто примет епископство, таким образом ограбленное, без полного возвращения унесенного или без твердого обещания все возвратить и кто примет участие в таком святотатстве, также пусть будет подвергнут отлучению. Все одобряют эти решения и уверяют, что эти святей­шие установления всем по душе. Они были затем навеч­но утверждены папою Александром III.

Глава 38. Как Мешко умоляет Казимира, чтобы он соблаговолил вернуть его на родину

Итак, князь Мешко, измученный изгнанием, слезно просит Казимира, чтобы он соблаговолил вернуть его по крайней мере на родину, если уж нельзя возвратить ему верховную власть (principatui). Уверяет, что ме­нее тяжко сносить узы домашнего порабощения, неже­ли погибать в бедствиях изгнания, и насколько безопас­нее и почетнее видеть послушание и помощь со стороны внуков, чем быть окруженным интригами изменников. Кроме того, дрожа, перед его глазами являет старчес­кую немощь, указывает на горестные вопли своей неве­стки, на плачевные сетования внуков, на их непрерыв­ные рыдания. Им почетнее умереть от меча, чем погибнуть в муках голода. Просит его вспомнить, с какой нежностью он относился к нему в его молодые годы, с каким старанием и доброжелательностью прививал ему знания в юности. Услышав это, Казимир, не имея сил сдержать слезы, говорит знатным: «Я признаюсь, - сказал он, - и всегда хотел бы признавать, что я обязан моему брату и моей невестке за многие благодеяния, оказанные мне, и всегда должен помнить об этом, и никогда они не изгладятся из моей памяти. И вполне справедливым является его требова­ние, и очевидно, что речь идет только о восстановлении того, что причитается ему по наследству» (patrimonii restitucionem debitam). Тотчас поднимаются среди знатных (proceres) ропот и немалое смятение. И говорят они: «Вот и случилось то, чего мы опасались. В самом деле, редко ворон клюет глаз у ворона. Редко брат с корнем уничтожает брата. Здесь, очевидно, и возни­кает угроза нам. Возвращение Мешко - это наша гибель. Когда наступит подходящее время, он жестоко отомстит нам. Что же далее, о мужи? - следует той же самой мотыгой отсечь поросль этого же кустарника. В самом деле, напрасно уничтожается чертополох, если корень остается в глубине». Казимир же, понимая, что все гибельные последст­вия этого возмущения падут на него, созвав знатных (proceribus), уверяет их: «Эти слова вовсе не означают моего намерения вер­нуть брата, но я просто хотел знать ваше мнение. И мне в высшей степени приятно видеть вашу стойкую приязнь в отношении меня». А Мешко, видя, что брат не помышляет о его воз­вращении, направляется к Фридриху с просьбой о по­мощи. Когда же он увидел, что и здесь у него ничего не выйдет, то обратился к некоему Богуславу, когда-то казначею на Поморье, которого Казимир уже поста­вил князем в Нижнем Поморье. Соединяет свою дочь брачным союзом с его сыном и с его помощью доби­вается не только покорности, но и приязни и дружбы приморского народа. Итак, Мешко в году 1181 от Р. X., скрытно получив помощь, ночью тихо входит в Гнезно, предрассветной порой неожиданно занимает все владения, доставшиеся по наследству от отца, поскольку его брат Казимир предоставляет ему втайне эту возможность. Но так как часто с получением малого возникает надежда на большое, полагает он вновь приобрести у брата княжество, и долго они спорят между собой и воюют друг с дру­гом. Но так как Мешко был слабее силами, [он] боль­ше прибегает к изобретательности и уловкам.

Глава 39. Каким образом Казимир побеждает русских

Случилось так, что город Руси Берестье, отказав­шись от повиновения Казимиру, перестал выплачивать обычные подати и стал готовить оружие для сопротив­ления Казимиру. Последний, собрав отряд храбрых воинов, в году от Р. X. 1182 пошел против него и его князя и внезапно мужественно его [город] атаковал и захватил. После того как он так неожиданно его захва­тил и поставил в нем своего человека начальником, он двинулся лагерем в направлении к Галичу, наме­реваясь восстановить в Галицком королевстве сына своей сестры, некогда изгнанного вместе с отцом. Все­волод, белзский князь, вместе с князем владимирским и галицкой знатью (primatibus), а также с многочис­ленными отрядами избранных тибианцев и парфян хотя и не осмелился объявить и начать войну, однако храбро на него нападает, полагаясь более на великое множество своих [воинов], нежели на их боеспособ­ность. Первые ряды Казимир стремительно рушит, на­подобие молнии сечет мечами, врагов косит наземь, подобно сену на поле. И тут произошло событие, вызы­вающее и недоверие и удивление, так как столь силь­ный натиск многочисленных тысяч храбрых врагов не сокрушил ни его, ни его воинов, и удары мечей не по­разили их, и не пронзили их густые тучи стрел, так что даже они сами гневно обрушиваются на врагов и пора­жают их мечами подобно молнии. И наконец, неутом­ленные победами, они слышат доносящиеся к ним воп­ли врагов, которых как бы давят и сжимают утесы. И таким образом вся сила врагов совершенно сникла. Стих: Победит в столкновении камень; При ударе горшок разобьется. Невредима скала остается, Но горшочек она разбивает. Если в бой он с утесом вступает, Скорлупа от горшка погибает. Враги же, завидя знак орла-победителя [на знаме­нах], тем хуже сражаются, чем яснее обнаруживается победоносный триумф Казимира. Множество вражеских воинов было повергнуто ниц, а некоторые князья ускользнули [только] благодаря быстроте своих ног. Ос­тальных или уничтожил сытый меч или их, бегущих, похитила всепоглощающая волна, или победитель взял в оковы. Итак, Казимир, прославленный победитель русских, восстановил у галичан князем первенца своей сестры, некогда изгнанного из королевства, о чем было сказано выше. Он после отъезда Казимира, сво­его дяди, был своими же отравлен ядовитым питьем. Ему в Галицком королевстве наследовал Владимир, брат его по матери, сестре Казимира. Говорят и так написано в некоторых хрониках, что вышеупомянутая сестра Казимира, дочь Болеслава Кривоустого, вначале была замужем за сыном короля паннонцев. От него она родила этого восстановленного правителя прежде, чем муж ее был изгнан из коро­левства. После смерти сына короля Паннонии, ее мужа, Болеслав Кудрявый отдал ее в жены некоему князю русских. Правя в Галиче, от нее он имел много сыновей. А когда ее первенец, внук короля паннонцев, пожелал, чтобы братья и отчим вернули Галицкое королевство, на которое он, будучи первенцем, пре­тендовал как на отцовское наследство, мать его, руко­водствуясь приказом мужа, как полагают, отрицала, что это ее сын, утверждая, что он был [ей] подброшен, чтобы угодить ее первому мужу. Вследствие этого в наследовании Галицким королевством ему было от­казано. Упомянутый же Казимир, его дядя, не доверяя сестре, позаботился вернуть королевство племяннику. Вот из-за этого и разгорелась, как говорят, вышеупо­мянутая война.

Глава 40. Как Казимир, обратив в бегство Владимира, установил Романа князем галицким

Итак, Казимир с большой силой вступив на русские земли, принудил Владимира покинуть Галицкое королевство. После удаления Владимира он назначил га­лицким князем Романа, сына своей сестры рожденного от ее второго мужа, а сам, усмирив Русь, счаст­ливо вернулся домой. Владимир просит короля венг­ров помочь ему вернуться на трон. А последний, от­нюдь не из сочувствия к нему, а скорее домогаясь Галицкого королевства, вытесняет Романа, занимает Галицкое королевство и там устанавливает собствен­ного сына. Изгнанника же [Владимира], чтобы он не причинил вреда его сыну, помещает связанным в тюрьму. Последний, измученный тяготами тюрьмы, обещает тюремным стражам дары и таким образом ускользает из плена. Затем он находится в русских землях, довольствуясь только отцовским наследством. Под влиянием дерзкой отваги нападает с какими-то разбойниками на границы Польского королевства в день Вознесения Св. Девы, совершив нечестивое побоище и похитив жен знатных людей, увозит их в отдаленные владения варваров. Вышеуказанный ви­новник преступления за все эти действия был лишен Казимиром отцовского имущества и отправлен в из­гнание.

Глава 41. Как Владимир добивается прощения и милости Казимира

Хотя он [Владимир] должен был бояться сурового негодования Казимира, величие которого он осмелился оскорбить своим безрассудством, однако поскольку он в отчаянии искал покровительства благочестивого Казимира, то достиг в этом успеха. Он не только добился прощения за свой безрассудный поступок, но даже по­лучает у святого княжеского оракула еще большую милость. Ведь тот самый прославленный Николай, назначенный его светлостью первым сановником при дворе (что всем из восточных районов казалось невероятным), совместно с могущественными силами паннонцев храбро одерживает победу над сыном короля венгров и изгоняет его, изгнанника же Владимира восстанавливает в Галицком королевстве. Так одна и та же рука нанесла и рану и принесла помощь. И вот поэтому все восточные королевства обуял такой страх, что все они трепетали перед волею Казимира сильнее, нежели дрожащий листочек. Во время [правления] этого Казимира мутинским епископом Эгидием были перенесены в Краков останки св. Флориана, и они были приняты епископом Гедкой с почтением и набожностью. Этот епископ на следующий год закончил свой последний день. Ему в епис­копстве краковском наследовал на основании канониче­ского избрания Пелка. Также Лешек, князь Мазовии и Куявии, сын покойного Болеслава Кудрявого, на следующий год переселился ко Господу. Ему наследо­вал в управлении страной князь Казимир краковский.

Глава 42. Каким образом жители Кракова, пренебрегши Казимиром, вновь принимают своим господином Старого Мешко

Итак, после того как Владимир, о чем мы уже гово­рили выше, был счастливо восстановлен в Галицком королевстве, знатные люди (proceres) Краковии сильно вознегодовали на Казимира за то, разумеется, что такое беззаконие и преступление, которое Владимир осмелился совершить по отношению к ним, не получило своего отомщения и, более того, было вознаграждено еще большим поощрением. Его следовало скорее пригвоздить к позорному столбу, чем восстанавливать в королевстве, уверяли они, добавляя, что к тому же из-за расторжения союза с королем паннонцев, рушит­ся безопасность королевства лехитов. Поэтому они предполагают хитростью добиться того, чего не могут достичь силой. Итак, пока Казимир продолжительное время приводит в порядок дела в русских владениях, мастера убийств замышляют отравить Казимира. Они посылают за князем Мешко и убеждают его поторо­питься в Краков. Когда же тот внезапно появляется, Краковское государство со всеми крепостями и муни­ципиями открыто переходит на его сторону, и только один почтенный краковский епископ Пелка всеми сила­ми сопротивляется, но ничего не может добиться. Как только слух об этих беззакониях изменников дошел до ушей Казимира, он со своими племянниками-князьями Романом, Владимиром и Всеволодом белзским бесстрашно нападает на Краков. Брат его Меш­ко, не решаясь ждать его прихода, поспешно возвраща­ется домой, оставив сына своего Болеслава с многочис­ленным войском в лагере. Казимир же, осадив Краков, вскоре его занимает и возвращает себе все укрепления и муниципии, после того как его племянник Болеслав вместе со своим войском добровольно сдается ему в плен. Казимир, произведя изменения в своем королевстве, освобождает из плена своего племянника со всеми пленниками и, наградив дарами, великодушно отправляет их к своему брату Мешко. Это обстоятель­ство настолько тронуло душу Мешко, что он, совершен­но забыв о всех обидах, сердечно возрадовался объ­ятиям брата. А способствовал этому согласию и дого­воренности муж выдающегося трудолюбия гнезненский архиепископ Петр, которого видел краковский епископ Винцентий Кадлубек, и он-то и описал это, и мы знаем, сколь истинно его свидетельство.

Панорама Кракова с запада. Гравюра на дереве. 1581 г.

Вышеуказанный палатин (princeps palacii) Николай совместно с Пелкой, краковским епископом, желали, чтобы договор с королем паннонцев был восстановлен и чтобы короли венгерский и польский сошлись в указанное место, и чтобы тот и другой торжественно обе­щали согласно установлениям святых, а именно святейшего покровителя поляков св. Адальберта и блажен­ного Стефана, некогда короля Венгрии, сообща забо­титься о том и другом королевствах, поддерживать дружественные отношения, совместно бороться против их общих врагов, а также и на будущие времена вмес­те пользоваться достигнутыми успехами.

Глава 43. Как Казимир подчинил своему господству полешан

Итак, вышеупомянутый Казимир, окруженный вер­ными друзьями, устремляется к границам пруссов. Совершив много нападений на их соседей, он разбил их и, наконец, с трудом, в тяжелых военных столкновениях, вступил в земли полешан. А до сих пор никому не удавалось ни путем войны, ни путем вражеского нападения справиться с их необузданной свирепостью. Полешане - это народ гетов или пруссов, племя жесточайшее, отличающееся звериной свирепостью, [которое] населяет обширную пустыню. Дорога к ним недоступна вследствие очень густых лесов и смоляных болот. Жилища их Казимир уничтожил факелами, рассек ударами дротиков и мечей, и, после того как все сгорело, наиболее знатные люди (primi proceres) всей провинции полешан с поднятыми десницами и склоненными выями пали к стопам Казимира, умоляя по­щадить остатки родины и их жизнь. При виде таких бедствий милосердие светлейшего князя склонило его к состраданию, и он, получив от полешан гарантию об уплате подати и убедившись в их покорности, с величайшим триумфом счастливо возвратился в родные края. Здесь не под влиянием собственной усталости, но из-за усталости своих людей разрешил кратковре­менный отдых.

Глава 44. О смерти Казимира

И был этот победитель Казимир ревностным почи­тателем торжественных праздников в честь святых. Поэтому он провел весь день блаженного Флориана, присутствуя на богослужении, в молитвах и благодарениях Господу. Приносил торжественные обеты, а на завтрашний день приказал приготовить пышный пир для князей, знатных людей (primi proceres) государст­ва и епископов. Они во время пира, громко радуясь, много разговаривали между собой, и прежде всего по поводу счастливых триумфов над врагами. Во-вторых, о том, что Казимир остался невредимым среди таких опасностей. В-третьих, что наступил покой и свой, лич­ный и для родины. В-четвертых, о наступлении более радостной жизни. Но наибольшее удовольствие дос­тавляла веселость светлейшего Казимира, которая бод­рила души и сердца всех присутствующих. И, когда всеобщий глас ликования поднимался все выше, вне­запно это благоденствие столь великой славы и радости было нарушено неожиданной бедой. И печаль не завер­шает радость, а вторгается, о горе, в самую середину. Так кифара лехитов воплотилась в безутешную скорбь. И в тот момент, когда Казимир предлагал духовным лицам некоторые вопросы о спасении души, [он], не­много отпив из бокала, тотчас упал и скончался, неиз­вестно, то ли от болезни, то ли от отравления. Так не стало Казимира, этой единственной звезды родины. И такая мрачная грусть охватила народы, та­кая безмерная печаль охватила всех, к кому только могла дойти весть об этом несчастье. После кончины счастливейшего Казимира в году 1194 от Р. X. возник­ли хаос и смута среди людей из-за такого неожидан­ного исхода. Некоторые как бы остолбенели, другие потеряли присутствие духа, а многие были словно по­ражены молнией. Так, можно было видеть многих маг­натов (magnatum), совершенно лишенных жизни. А лица знатных матрон и девушек были обильно залиты слезами и так расцарапаны, что кровь текла ручьями. Некоторые бились головой о колонны, многие хотели умереть с ним вместе. Впрочем, были и такие, которые, в этот момент притворно вздыхая, подумывали, нельзя ли найти знатных людей (primates) для исполнения своих собственных планов или даже занять опустевшее место князя, но никакого успеха их помыслы не имели.

Глава 45. О Лешке Белом, сыне Казимира

После того как был совершен торжественный погре­бальный обряд, досточтимый епископ краковский прежде всего имел беседу с сановниками (primatibus) о наследовании в королевстве, а затем и всех созывает на беседу и, после того как все успокоились, так им говорит: «Благочестива печаль, о знатные (proceres), но не благочестива жестокость печали; благочестиво сожалеть об умершем князе, но нельзя забывать, что на место умершего должен быть назначен другой. По­этому обращаю ваше внимание, как часто рой пчел хиреет или совсем погибает, если на место погибшего вожака [пчелы] не умеют или не стремятся выбрать другого. Так и некоторые пресмыкающиеся, имеющие вожаком звездчатую ящерицу, едва только она умрет, сейчас же берут ту на ее место, которая первая по смерти вожака проливает слезы. Хотя и казалось, что Казимир умер, однако в [памяти] своих потомков прос­то умереть он не мог. В них он, по-видимому, живёт и в будущем будет жить в славе. И о виноградной лозе не говорят, что она погибла, если живы ее побеги. Существуют две виноградные поросли, два светоча, два сына Казимира: Лешек и Конрад, хотя они и несовер­шеннолетние сироты. Достойно, чтобы старший унас­ледовал отцовское достоинство». На что некий знатный (insignis) муж ответствовал. «Разумеется, - сказал, - почтенный отец, разум­ность вашего совета должна всеми быть оценена, осо­бенно потому, что обстоятельства не допускают от­срочки. Опасен этот час и несет он в себе опасность. Поэтому при выборе князя не должна быть допущена небрежность, но [и], наоборот, не нужно спешить, об­суждая личность князя, и необходимо проявить бдительность. Не приличествует незрелому возрасту пове­левать седой головой. И уж совсем нелепо, чтобы над мудрыми мужами господствовала детская неразум­ность. Ведь есть такое мудрое выражение «Горе тебе, земля, когда царь твой отрок, и в особенности следует правителю во всем и ко всему проявлять достаточно ума, рвения, предусмотрительности, трудолюбия». Говорил он это для того, чтобы Мешко Старый, князь Великой Польши, или племянник его Мешко, князь Ополья, о которых уже было сказано выше, был назначен князем. На эти слова так ответствовал спра­ведливый муж, епископ Пелка: «Все это изложено тобою, мужем премудрым, пре­восходно. Но в настоящий момент, по-видимому, не об этом идет речь. Все это было бы справедливо, если бы речь шла о выборе князя, а не о праве наследова­ния. Ведь одно - выбор на основании права и совер­шенно другое - право наследования. В первом заклю­чена чрезвычайно большая свобода, а во втором необ­ходимо точнейшее соблюдение права. При выборе иск­лючаются все, находившиеся вне законного возраста, а при определении права наследования участвуют все дети, хотя бы родившиеся после смерти отца. Они даже могут нарушить завещание, подкрепленное торжественностью права, но то, чего ты коснулся по по­воду управления государством, не может входить в обязанность маленьких детей. В самом деле, если республика по свидетельству права считается как бы ребенком, то в том и другом случаях закон имеет одну и ту же силу. Потому что, где один и тот же разум, там одна и та же сила права. Следовательно, или ты отнимешь у детей всякое покровительство, или даже государству не откажешь в опекунах. В самом деле, князья управляют государством не сами по себе, но при посредстве административных властей (per admini stratoras potestates). И поэтому в высшей степени без­божно и несправедливо препятствовать и мешать тому, что требует разум [и] польза, тому, что приказывает честность [и] благочестие, чем повелевает право и вы­нуждает необходимость. Итак, нет ничего такого, из-за чего могли быть отвергнуты согласие и благожелатель­ность знатных лиц, пожелания граждан, признатель­ность народа». Затем единодушный голос всех возносится к небу и раздается веселый возглас: «Пусть живет, пусть живет князь и король навеки». И благодаря такой торжественной праздничности всеми овладела светлая радость, как будто и не было никакого огорчения от прошлой печали. Такое благост­ное чувство, такая любовь, такая благожелательность овладели всеми по отношению к этим детям, что не могли их разъединить и оторвать друг от друга ни чья-либо благосклонность, ни ненависть, ни притеснения, ни меч, ни жалобы, ни какая другая случайная необходимость. После этого первый комит Николай, воевода (princeps milicie), всех горячо благодарит, напоминает о необходимости сохранения неустанной верности и постоянства и их, чтобы они не могли изменить своих намерений, обязывает клятвою верности. Ибо знал сей мудрый муж, сколь мимолетен путь человеческой мысли и что душевная приязнь покоится на скользком льду.

Глава 46. Как Мешко Старый скорбит, сожалея о возвышении племянника

Услышав об этом, Мешко Старый, князь Великой Польши, исполнившись негодования, полный скорби, распростершись на ложе, говорит: «Не о том я скорб­лю, что презрен ими [краковянами], и не о том, что нарушены права первородства, но об оскорблении столь высокого достоинства шутовской насмешкой, что и затаить-то нельзя, не навлекая на себя смех; по-дет­ски надо с детьми играть «чет, нечет», ехать на длинной хворостине. Также и еще есть не меньшее основание печалиться, так как вместе с братом моим Казимиром пала корона этого королевства та, а они не старались ее поднять, но погрузили в какое-то жалкое озеро, а государство пред­оставили врагам. Они избирают князем ребенка для того, чтобы самим управлять своими князьями. А когда будет с корнем уничтожена королевская поросль, они, наконец, будут более свободно владеть властью, и вместо одной головы у них самих вырастет столько королей, сколько голов. Поэтому-то я, о знатные (proceres), и печалюсь о вас, страшит меня ваше несчастье; здесь имеет место несчастье общее для всех вас. Вы­ходит, что вы должны повиноваться тем, кому приличе­ствовало повиноваться вам». Такими словами, с такой суровостью в своей речи он часто склоняет и побуждает согласиться с его намерениями князей Болеслава Высокого силезского и бра­та его Мешко Лорипеда опольского, сыновей своего брата Изгнанника Владислава. Просит у всех помощи, как у знатных (procerum) людей своего королевства, так и у иноземных. Рассчитывая на их помощь, он пи­шет магнатам (magnatibus) краковской провинции, напоминает и приказывает им не подчиняться Лешке и требовать от него отказа от княжения, не опираться на тростниковую палочку, но признать в нем [Мешко] князя и своим послушанием заслужить его милость и не помышлять об ужасах сражения.

Глава 47. О битве, происшедшей между Мешко Старым и жителями Кракова

В году от Р. X. 1195 знатные краковяне, охвачен­ные единодушным порывом, отвечают Мешко, что они не могут добровольно признать то, к чему их принуж­дают под угрозой: «Так будь готов! Если не хочешь отступить, нас найдешь готовыми к сопротивлению». Вес есть в словах и следуют судьбы за словом. Затем Мешко Старый, собрав отряд храбрых вои­нов, приближается к Кракову. Ему навстречу идут краковяне с Романом, князем владимирским, с немалым отрядом вооруженных [людей], как своих, так и русских. Князь Роман помнил немалые благодеяния, оказанные ему его дедом Казимиром, у которого он в детстве воспитывался. Казимиром же он был назна­чен князем во Владимире. Знал также, что после гибели Лешка и Конрада и его голове угрожает секира, с одной стороны, от Мешко Старого, если он победит, с другой стороны, от киевского князя, дочь которого он отослал от себя, дав ей развод. Есть в Краковии место, получившее название от реки Мозгава, расположенное недалеко от Енджеевского монастыря. В этом месте среди сосновых лесов и кустарников ежевики то и другое войско, сойдясь, по­строили боевые ряды. Ни сыновнее чувство не выказало там почтения отцовству, ни отцовство не отнеслось снисходительно к сынам, ни брат к брату, ни родственник к родственнику. Не было выказано почтения к святому духовному родству, но все без разбору погибают в кро­вопролитии. В то время сын Мешко Болеслав, прон­зенный копьем, испускает дух. Так рушится слава ве­ликих людей. Какой-то рядовой воин [по имени] Григо­рий смертельно ранит Мешко Старого, и, когда он пытается так его убить, тот, сбросив шлем, восклицает, что он князь. Узнав его, воин смиренно просит про­щения, оберегает [князя] от нападения других, помо­гает выбраться из сражения. А князь Роман, получив тяжелые ранения, потеряв многих своих [воинов], вынужден покинуть сражение. Еще в начале столкновения большая часть своих рус­ских обратилась в бегство. Это обстоятельство отняло у краковян триумф победы. Многие из них не усерд­ствовали в сражении, но преследовали убегающих рус­ских, одни - в надежде на добычу, другие - в благо­родном возмущении. После того как войско перестало принимать участие в битве, на помощь Мешко Старому снова прибыл Мешко Лорипед, упомянутый опольский князь, совме­стно со своим племянником Ярославом, сыном силезского князя Болеслава. И так как на поле битвы сов­сем никого нельзя было найти, ибо та и другая стороны отошли друг от друга, они радуются и веселятся, как будто бы поле победы осталось за ними, и поднимают вверх знаки победы. Комит (comes) Говорек, увидев их, хотя и с небольшим отрядом храбрых мужей, напа­дает, наподобие молнии рушит, мужественно сражает­ся. Но, теснимый огромным числом врагов, отступает, попадает в плен, его пленного уводят, долго держат, и только благодаря помощи друзей с большим трудом освобождается он из неволи. А часто упоминавшийся архиепископ Пелка, то в страхе, то в надежде горячо молится, в укромном месте выжидает исхода войны. Он, увидя кого-то иду­щего с поля битвы, восклицает: «Благополучны ли виши дела?» Тот ответил: «Пусть сегодняшнее благополучие ни­когда не покинет наших врагов. Пал и Роман и многие знатные (primorum primi), некоторые попали в плен, другие бежали, весь народ нашего войска устал и, знай [это] наверняка, Мешко Старый с трофеями три­умфально отправился в Краков». Едва он закончил [речь], как появился еще один человек, а за ним другой, сообщая еще одну лживую версию. Поэтому епископ говорит: «По-видимому, мы поверим или каждому или никому, так как сообщения их не согласны друг с другом. Итак, остается, чтобы кто-либо из нас разузнал это обстоятельство более тщательно». Ему кто-то: «Я готов». Епископ ответствовал: «Запомни три слова: будь неутомимым, старательным, осторожным. Ангел Божий с тобой». Итак, тот, изменив свой монашеский вид, пеший, прийдя к месту сражения, тщательно расследует суть дела, расспрашивая и тех, кто остался полуживым, и тех, кто занимался грабежом. Когда он все тщательно разузнал, он как мог быстрее возвратился и все по порядку рассказал епископу, а именно что Мешко Ста­рый вернулся домой, стеная под двойным бременем: под тяжестью печали по поводу смерти сына и под тяжестью скорби о ранах, полученных им самим. Сооб­щает, что Роман также ранен, но не смертельно. Бли­жайшей ночью епископ следует за Романом и, настигши его, всеми силами стремится возвратить с той целью, чтобы Мешко Старый, распаленный гневом и восста­новивший свои силы, не занял Кракова или сам, или при помощи своего сына Владислава. Ему Роман: «Дражайший отец! Двойная хворость, как видишь, мешает мне: одна - это раны, полученные мною, другая состоит в том, что нет у меня воинства. Часть полегла на поле боя, часть убежала». Епископ в ответ: «Что же ты советуешь?» Ему [Роман]: «Мудрость твоя очевидна, ведь муд­рость змеи состоит в том, чтобы охранять голову. Итак, прикажи сторожить столицу, пока не перестанут кро­воточить наши раны». По возвращении Романа домой знатные люди (primi procerum) Кракова, как только назавтра забрезжил рассвет, с небольшим, но весьма опытным отрядом по­всюду разыскивают врагов. Не найдя их, выведывают у епископа, должны ли они преследовать Мешко Старо­го или Мешко Лорипеда. Но епископ приказывает не делать ни того, ни другого. А приказывает он и сове­тует поспешить к столице королевства, обеспечить там охрану, чтобы ее никто не занял, как не имеющую пра­вителя. Ведь рыбу легче поймать в мутной воде. Они поспешо отправляются в Краков и торжественнее, чем ранее, празднуют восстановление князя. Итак, мать детей, рассудительнейшая из женщин как в советах, так и в предвидении грядущего, берет на себя законную опеку над детьми, пока не подрастет старший сын. Согласно ее воли и в соответствии с заслугами каждого распредляются высокие должнос­ти, каштелянии и государственные посты. И такое было у всех уважение как к ней, так и к детям, что сановни­ки (proceres), как бы забыв о своем высоком положе­нии, предпочитали выказать послушание женщине, не­жели покинуть детей. Епископ Пелка и воевода (comes palatinus) Николай берут на себя заботу о государст­ве. Управление государством поручается людям дос­тойным и наиболее верным. И страна на некоторое вре­мя затихла, и наступило недолгое спокойствие мира.

Глава 48. Лешек Белый назначает Романа в Галицию

А в это время князь Лешек возрастал годами и пре­мудростью, был очень усерден, и поскольку он был юношей, то и укреплял свою юношескую силу, занима­ясь военными делами, и хотя не был еще ни новобранцем, ни рыцарем, однако выказывал замечательные [способности]в военном деле. Из которых, по крайней мере, одно вело его к высшей славе, а именно всех кня­зей Руси он, хотя и юноша, озарял как бы лучами солн­ца. В это время Владимир, родной брат Романа и двоюродный Лешка, князь Галиции, скончался, не оставив никакого законного наследника. Поэтому князья Руси, одни дарами, другие хитростью, некоторые и тем и другим, старались захватить пустующее место князя. Среди них князь Роман настолько был ближе [родством и соседством], насколько был честолюбивее и умнее [прочих], понимая, что является неравным [по силам] по отношению к другим князьям, настойчи­во молит Лешка, чтобы тот привязал его к себе веч­ной службой и назначил [пусть] не князем галицким, но своим прокуратором. В противном случае пусть не сомневается, что всякий иной из князей Руси, [кото­рый] захватит этот престол, как несомненный враг будет ему угрожать. Но просьба эта показалась неко­торым вздорной, во-первых, потому, что избирать кня­зем [кого-либо из] подданных и иноземца не является безопасным, во-вторых, потому, что дело столь великое, столь полезное окажется намного полезнее, если им ру­ководить самому, нежели поручать другому. На это некоторые говорили: «На каком это основа­нии может быть назван чужеземцем тот, с которым наш князь Лешек находится во второй степени родства? Как можно, спрашиваю, сомневаться по поводу Романа, который был наивернейшим помощником нашего госу­дарства и даже как бы его наставником? Чья постоян­ная верность является испытанной, а прилежание в по­слушании широко известно даже за пределами отечест­ва? Кто из-за наших трудных дел имеет кровавые раны на своем теле? Чрезвычайным беззаконием является отказать в родственном благочестии или не отплатить ближнему взаимной услугой». Таким образом, готовят отряды и мыслят двинуть лагерь против Галиции. Между тем насколько было бы лучше предоставить Лешку возможность пребывать дома, забавляясь, чем в опасных переходах трудиться в поте лица. А юноша почти рыдая: «О позор, знатные (proceres)! Что же вы меня считаете женщиной, а не князем? Немногим отличается от женщины тот, кто почитает женское общество. А ведь существует молва, что некоторые, сражавшиеся без короля, терпели поражение и они же одерживали триумф над врагами, если на поле брани, хотя бы и в колыбели, находился король. По­этому я не как князь, а как символ княжества не покину ваш стан. В противном случае я последую по вашим следам пусть даже в сопровождении одного комита». Все радуются иметь князем человека со столь ве­ликой душой, блистающим цветом молодости. Каждый удивляется, что в столь нежном колосе так быстро со­зрело зерно. Все удивляются, что орех, еще не покрытый скорлупой, в своем созревании уже несет в себе вкус ореха. Храбрый Лешек вторгается во владения Руси. На­встречу ему выходят первые люди Галиции со склоненными выями. Обещают ему свое послушание, свою клиентелу, свое полное подчинение, а также своих [людей], навеки верность и выплату подати. Его вы­бирают королем и желают [видеть] в нем защитника своего спасения. «Пусть достоинство вашей светлости соблаговолит решить, [будет ли] править нами лично или через установленное лицо. Мы ни о чем другом не просим, только бы слава вашего имени воссияла над нами». Так они [говорили] не без умысла, чтобы тем без­опаснее [для себя] захватить его беспечного. В самом деле, вскоре исход событий показал их намерения. Прежде всего их города и укрепления оказывают соп­ротивление Лешку и восстают против него. Стерев их с лица земли и подчинив, он торопится окружить валом Галицию и ее завоевать. Но словно тучи песка появля­ются враги в бесчисленном множестве. Князь Лешек приказывает им через своих посланных, чтобы они ото­шли от границ Галиции или пусть будут готовы к от­крытой битве. А те в ответ заявляют, что немедленно готовы сражаться. Но когда заблестели железные ряды поляков, все воодушевление этого множества [воинов] сникло, во время сражения не оказали они никакого сопротивления и быстро обратились в бегство. Под предлогом заключения мира они испрашивают отсрочку военных действий и ее получают. Хотя галичане и коле­бались в своих размышлениях, тем не менее они распростерлись у ног князя Лешка смиреннее, чем прежде, и с искренним, а не поддельным воодушевлением про­сят его быть им князем, так как видят, что силы их князей, на которых они возлагали большие надежды, истощились. Они вынуждены принять князем Романа, которого страшатся, как молнии. Ведь они уже хорошо знали, какую изощренную тиранию и коварную жесто­кость проявляет он по отношению к своим [поддан­ным] . Отовсюду они терпят притеснения, и нет никакой надежды на возможность восстания. К просьбам присоединяют просьбы, преподносят князю Лешку множе­ство серебра и золота, бесчисленные драгоценности, сосуды и изысканнейшие одежды, всякого рода шелка и другие драгоценные вещи и обещают ежегодно приносить подобное в сокровищницу князя. Вновь обещают на любых условиях послушание и выплату податей, лишь бы не попасть под иго Романа, а склониться пе­ред его [Лешка] властью. Хотя и были возражения, мнение всех лехитов схо­дится на князе Романе. Несмотря на сопротивление русских сановников (primis) и знатных (precipuis) лиц, князь Лешек назначает Романа галицким князем. Впоследствии за это благодеяние Роман плохо отплатил полякам, как станет известно ниже. Он был и по отношению ко всем черезвычайно жесток и вероломен и к своим относился с равным вероломством.

Глава 49. О жестокости князя Романа

Когда князь Лешек вернулся домой, Роман, войдя в роль жестокого тирана, захватывает не ожидавших этого знатнейших галицких сановников (satrapas). Кого убивает, кого живым закапывает в землю, у дру­гих срывает кожу, разрывает на куски, многих при­гвождает стрелами. А у некоторых вырывает внутрен­ности и уже потом убивает. Применяя все виды муче­ния, [он] является для своих граждан более чудовищ­ным врагом, чем для неприятелей. А тех, кого он не может сразу схватить, потому что они, влекомые стра­хом, убежали в другие области, он, используя дары, лесть, разного рода хитрости, призывает обратно, ода­ряет их почестями и возвышает. А потом предписывает и приказывает казнить их в страшнейших, немыслимых мучениях для того, чтобы этим внушить страх соседям и, уничтожив могущественных, править безопасней. Отсюда и возникла эта известная поговорка «Нельзя безопасно попробовать мед пчел, пока не будет совер­шенно уничтожен их рой». И благодаря несчастью Других он благоденствовал и в короткое время стал могущественным настолько, что повелевал всесильно почти всеми русскими князьями и провинциями.

Глава 50. Каким образом Мешко Старый в третий раз хитростью овладевает Краковом

По свершении всего этого Мешко Старый, домогаясь Краковского княжества, [раздумывая], как он сможет его захватить, решает добиться его старанием и хитростью, поскольку твердостью и силами своих воинов он уступает могуществу племянников. И поэто­му с почтительностью он выпытывает замыслы старших (maiorum), добивается их расположения и склоняет к исполнению своих планов. Но любовь к юношам до такой степени смягчила сердца всех, что казалось, буд­то решения всех зависят от решения их матери, и по­этому он стал тревожить мать письмами, посылать к ней послов, преподносить дары, говоря, что дело идет не о славе власти, а о спокойствии королевства и более устойчивом положении ее сыновей. Он добавляет, что в настоящее время он желает полного уничтожения возможных раздоров всякого рода, и чтобы и в даль­нейшем ни по какому поводу не мог возникнуть новый пожар, и что все это может быть обеспечено только на основании следующего: «Пусть твой сын Лешек уступит мне княжество, кото­рое я верну своему приемному сыну после того, как он будет опоясан мною рыцарским поясом для того, чтобы краковское владение, а именно княжество над всей Польшей, принадлежало твоему роду путем постоян­ного наследования. Ведь не может быть неизменным и постоянным то, что провозглашается простым народ­ным гулом, если это не установил и не подтвердил сво­им авторитетом князь. Итак, сбрось с головы сына глиняную корону, это смешное украшение, возложенное искусством гончаров. Князьям приличествует носить диадему не глиняную, а золотую, которую щедрость нашего благоволения постановила возложить в настоя­щее время на твоего сына, а в будущем на его детей». И, так как женское легкомыслие легковерно, мать Лешка, склонная поверить своему деверю, опьяненная его обещаниями, убеждает и советует сыну, чтобы он на определенное время отступился от княжества. Она считает, [что] безопаснее почитать вместо отца дядю, чем постоянно сдерживать врага, и спокойнее получить ко­ролевство в дар от дяди и благодаря его авторитету укрепиться в королевстве, нежели всегда зависеть от воли народа. Они сходятся в установленное место и время и при­носят торжественную клятву верности матери Лешка и сыну. Клянется Старый, приносят клятву знатные люди и той и другой сторон о точном выполнении подписанного договора, а если кто осмелится нарушить или дать какой иной совет, или будет способствовать нару­шению. пусть он будет предан анафеме митрополитом и всеми епископами провинции. Итак, Мешко Старый хитростью получает княжеское достоинство и в году от Р. X. 1196 входит в Краков. И, когда он, наконец, овладел Краковом, оказалось, что он уже не помнил ни о принесении присяги, ни о договоре. И если когда-либо он и вспоминал об этом, побежденный кротостью племянника и его напоминаниями, то, насколько это было в его силах, старался не показывать вида. А если не мог притвориться, то, постоянно откладывая, препятствовал желаниям Леш­ка. Просит племянник и убеждает дядю посвятить его в рыцари, вспомнить о заключенном договоре и в свою очередь назначить его наследником Кракова. На это Мешко отвечает, что не следует общественное право ос­лаблять частными договорами. А ведь если оно подры­вается, ухудшается положение республики. Кто сомне­вается, что это так и произойдет, если управление королевством будет доверено неопытному юноше. На­сколько приличнее молодости повиноваться, нежели повелевать. Кто обладает [властью], пусть ею владеет, пока не устранится от общественной деятельности. Но так как Мешко стал строить козни в отношении имущества и достояния других, чтобы присоединить их себе под любым предлогом, то краковская знать (procerum) в негодовании изгнала его из Кракова и вновь призвала князя Лешка. Таким образом, изоб­личенный в нарушении договора и клятвы [Мешко] понес заслуженное наказание.

Глава 51. Как Мешко в четвертый раз завоевывает Краков

Мешко, не забывая о своих испытанных хитроумных действиях, снова пытается захватить Краков при помощи тех же махинаций, что и прежде, и с теми же уловками направляется к матери юношей Лешка и Конрада. Старается рассеять подозрение в вероломстве, уверяет, что договор и клятву соблюдал с величайшим почтением, но его опередили соперники и помешали ему. И что ответы эти, о которых они распустили слухи, не его словами были, но были сочинены завистью и хитростью этих же соперников. «А теперь, любезная невестка, лишь бы только была ваша благожелательность, и у меня не будет недостатка в обещанной верности. В самом деле, я не только Краков отпишу в наследство вашим сынам, но также обещаю возвратить и куявскую провинцию». Занял Мешко Старый Куявию, хотя она не была от него зависима. «Одного я желаю, — сказал он, — чтобы враг всех, общий всем, был обречен на изгнание, чтобы он не делал из князей себе забаву, то, проявляя свою волю, назначая князем, то снимая». Здесь он намекал на комита Николая, краковского палатина (palatino), о котором он знал, что в настоящее время мать [князей] его ненавидит, хотя ранее она его очень любила как мужа отличного и решительного. Она сама и дети ее в некоторых вопросах слушались его прозорливых советов, пока, наконец, благодаря хитрости завистников не получила поводов [для] ненависти по отношению к нему. И поэтому она по-женски склоняет всех знатных людей (procerum) Кракова, согласно желанию Мешко Старого, к тому, чтобы ни в чем неповинный муж был осужден на вечное изгнание. А затем они снова договариваются на том условии, что Мешко Старый тотчас вернет Куявию и до конца жизни будет князем в Кракове, а князь Лешек, согласно его решению, будет ему наследовать. Комит (comes) же Николай, понимая, что ему грозит опасность изгнания, все настойчивее молит о милости князя Лешка и его мать. Но его смиренные просьбы успеха не имели, и он не без тяжкой печали в сопровождении большого числа друзей переходит [на сторону] Мешко Старого, Обрадовавшись их приходу, Мешко Старый занимает Краковское княжество. Добившись владения Краковом, он совершенно забывает и о присяге в верности и о клятве и не заботится ни о назначении Лешка наследником Краковского княжества, как он обещал, ни об отдаче Куявии, и, мало того, он даже насильно занимает Вислицу и три другие крепости Лешка и Конрада, уверяя, что они принадлежат кра­ковскому уделу. Но они благодаря усилиям и советам знатных людей (majorum) Сандомира и Мазовии [позднее] были возвращены и восстановлены вместе с куявской провинцией. Так Мешко Старый могущественно правил в Кракове, но вскоре место его стало в вечном покое. Умер он в Калише в году от Р. X. 1202 и похоронен в церкви св. Павла, им же основанной, в склепе его сына Мешко.

Глава 52. Как Лешек Белый отверг Краковское княжество

Краковская же знать и старейшины (optimates natu maiores) вместе с епископом Пелкой шлют послов к Лешку Белому, сандомирскому князю, обещая ему верное послушание и Краковское княжество. Но происходит какое-то брожение, которое портит все тесто. А именно был некий муж благородного происхождения, выделяющийся нравами и прозорливый в замечательных советах, великолепно владевший оружием, обладавший очарованием всех доблестей, по имени Говорек, который в то время у князя Лешка исполнял долж­ность воеводы (palatini dignitate fungebatur). Его мнением руководствовался Лешек, определяя высокие степени достоинства. Итак, между ним и комитом Николаем, краковским воеводой (palatinum), какое-то несчастье породило неисчерпаемые разногласия, возникшие, возможно, из-за интриг нашептывателей. Комит Николай выразил желание войти в согласие с князем Лешком, но только при условии удаления и изгнания комита Говорека. Он говорил: среди разногласий нет места ни верности, ни послушанию и не может государство радоваться в мирном спокойствии, когда происходят распри. Колеблются и сомневаются князь Лешек и его люди, не зная, что выбрать: то ли лишиться Кракова, то ли изгнать мужа полезного, совершенно этого не заслужившего. Но первое пагубно, второе преступно. В то время как они в сомнении медлят, комит Говорек говорит: «Неприлично в столь очевидных обстоятельствах колебаться в принятии решения. В самом деле, кто может сомневаться, что выгоды многих стоят немногих затрат. Кто не знает, что скорее следует лишиться какой угодно личности, нежели общества? Кто не знает, что меньшее зло должно предпочесть большему, в особенности потому, что общественная польза должна стоять выше частной? Как может отдать жизнь за друга тот, кто страшится изгнания за господина? Я бы не назвал это ссылкой, если кто, хотя и находясь в изгнании не лишен друзей и не подвергается случайным опасностям. Счастлив тот изгнанник, за кем следует милость, кого не преследует ненависть». На это князь Лешек: «Я одобряю то, что ты изложил, а именно, каким образом выполнить честолюбивый замысел, если это соответствует моим настроениям. Да не приличествуют князю всякого рода торгашеские дела. Пусть люди благородные, в особенности князья, будут удалены от торговых дел! В самом деле, что принесут они тому, кто ищет цену за невиннейшего, коль скоро подобная продажа должностей имеет жалкий результат и нет никакого почета личной свободе? Пусть краковяне вместо князя Лешка ищут себе другого, подходящего их условиям и нравам». Краковяне, дознавшись [об этом], посылают к гнезненскому князю Владиславу, сыну Мешко Старого, послов (как будто и не было разговора о выборе князя), уверяя, что они должны выказать сыну ту верность, которую обещали его отцу, и поэтому не может идти речь о выборе того, кого призывает и требует к отцовскому наследству правовое основание. Прежде всего благородный Владислав благодарит их и уверяет, что более приятно ему послушание такой верности, нежели управление королевством. Одна только эта верность и закрывает и открывает, расширяет и суживает, укрепляет и сохраняет власть. Лишь одна она не только управляет, но и учит самих королей управлять и самим подчиняться. «В самом деле, если мы приступаем к какому-нибудь делу, достаточно трудному, то оно нуждается в ценных советах друзей. Если угодно, раскройте ваш замысел брату нашему князю сандомирскому Лешку для того, чтобы ваше намерение по поводу нас не осталось без результата. Ведь только он сам может быть и препятствием и он же может помочь, поскольку брат его князь Конрад во всем прислушивается к его советам. [К тому же] и Владиславовичи, Мешко и Болеслав, мнение которых [хотя и] не имеет большой силы, однако и избежать ненависти [их] является делом трудным, без сомнения следуют его воле». Затем он направляет послов к Лешку, через которых по порядку излагает суть дела и отсылает письмо следующего содержания: «Брату, возлюбленному души моей, князю Лешку, князь Владислав шлет привет в той или иной жизни. Состояние разума не позволяет, чтобы состояние здравого рассудка было не согласно с самим собой и чтобы оно ссорилось с самим собой. Одинаковый образ мыслей едва ли допускает разногласие душ. Более того, оно создает постоянство в любви, а это обстоятельство порождает в нас одинаковые желания. И должно вызвать во всем доброе согласие. Когда мы узнали наверняка, что вы отвергли Краковское княжество, чаяния всех знатных (procerum) по поводу этого обратились на нас. Мы тем смелее приступаем к их предложению, чем менее мы сомневаемся в вашей приязни. И не для того, чтобы владеть им постоянно, но чтобы у вас с нашей помощью появилась очевидная возможность [овладеть] им. Итак, в этом деле идет речь не только о нашем продвижении, но и об увеличении вашего почета». А князь Лешек, поняв из содержания этого письма, какую пользу и поддержку оно несет для него самого и для его людей, уступает пожеланиям брата, действует наперекор советам епископов, сановников (primatum) и других разумных лиц. Скорбели они, что при таком поступке наследование этого высокого сана сыновьями князя Казимира прекратится, поскольку они видели, что сам Лешек поступает вопреки своей выгоде и пользе. Поэтому и брат его князь Конрад с трудом и, казалось, как бы вынужденный согласился с их волей. Итак, на глазах у всей Польши, с согласия всех сановников (satraporum), от простого воина до наивысшего [рыцаря], князь Владислав, сын Мешко Старого, назначается краковским князем. Для всех он был таким доступным, таким располагающим к себе, таким благосклонным и приятным, что не верилось, будто бы он может презирать недостатки других, и не казалось, что он чрезмерно гордится своими доблестями. Со всеми был обходителен, щедро одаряя дарами. Но как он ни сопротивлялся, неожиданно был вынужден отсту­питься от Краковского княжества, как это станет ясно ниже.

Глава 53. Как князь Лешек становится постоянным правителем Кракова

По смерти Николая, комита краковской каштелянии, который по своей воле одних князей отстранял, других назначал, знатные люди (pociores) Краковской земли совместно с епископом Пелкой отказываются от верности князю Владиславу и не хотят больше иметь его вождем. Вскоре они посылают в Сандомир за Лешкой, умоляя его не отказать им и принять Краковское княжество. Когда он прибыл в Краков, он с почетом был избран князем Кракова всеми знатными людьми (nobilium), а Владислава из Краковской земли изгнали навечно.

Лев над воротами дома на улице Гродской в Кракове. Древнейший из сохранившихся каменных гербов конца XIV в.

Глава 54. О разделении земель между Лешкой и Конрадом

Лешек, как первенец, делается князем и господином Кракова, Сандомира, Серадза, Ленчицы и Поморья, Конрад же, как младший, полностью наследует и владеет Мазовией и Куявией, и отпрыски его будут владеть ими по божественному соизволению вечно. Впоследствии Лешек Белый взял в жены знатную девушку из Руси по имени Гремислава от которой имел князя Болеслава Стыдливого и блаженную Саломею.

Глава 55. Как Лешек и Конрад победили Романа, князя Руси

В это время Роман, часто упоминавшийся, могущественнейший князь русских, отказывается платить дань князю Лешке, смело противостоит его власти и, собрав большое войско, с сильным отрядом неожиданно вторгается в пределы Польши. Когда это узнал Лешек, он, тотчас собрав небольшой отряд вооруженных, спешит к нему навстречу в Завихост, обрушивается на него, захватывает и побеждает. Русские, которые сначала пришли самонадеянно, были многие ранены, очень многие вместе с князем Романом убиты, остальные, увидев [это], стали искать спасения в бегстве, причем многие жалким образом окончили свою жизнь в реке Висле. Так, Роман, забыв о бесчисленных благодеяниях, оказанных ему Казимиром и его сыном Лешком, осмелился напасть на своих братьев, [но], получив удар мечом, испустил дух на поле боя. И было это в году от Р. X. 1205.

Глава 56. Как поморяне принимают Лешка своим господином и с почетом его приветствуют

Затем князь Лешек Белый вступает в Поморье и там всеми знатными людьми (proceribus) Поморья признается законным правителем их и князем, и они оказывают ему пышный прием. Прозорливо закончив все дела надлежащим образом, назначил своим заместителем капитана по имени Святополк, мужа могущественного и деятельного, но, [как оказалось], господину своему неверного, а сам счастливо возвращается в свое королевство.

Глава 57. Какими уделами владеют отдельные князья

Для того чтобы каждый читающий историю Польши мог яснее понять и полнее представить себе деяния, подвиги и успехи польских князей, остается рассмотреть, какие князья какими уделами в это время управляли. Итак, в то время как Лешек и Конрад, сыновья Казимира (Справедливого], как уже было сказано, правили в Краковии и Мазовии, Генрих Бородатый в Силезии, Владислав, сын Казимира, — в Ополье, Владислав Великий по прозвищу Лясконогий, сын Мешко Старого, — в Гнезно, Владислав Плвач, сын Одона, сына Мешко Старого, — в Познани. И хотя остались без внимания князья Силезии и Ополья, однако кое-что и о них я не премину сообщить, намереваясь, правда, писать о других. Успокоилось на несколько лет Польское королевство, пользуясь желанным миром.

Глава 58. Как Владислав Одонич изгоняется из родного края

Итак, Владислав, сын Одона, находясь под опекой своего дяди Владислава Великого, прозванного Лясконогим, гнезненского князя, вознамерился овладеть своими княжествами — Познаньским и Калишским и без ведома дяди вступил в город Калиш, а дядя его Владислав, собрав войско, выгоняет его из крепости Калиш и преследует вплоть до Венгрии. И было это в году от Р. X. 1217. Он [Владислав Одонич], спустя несколько лет, с помощью Святополка, капитана Поморья, возвращается в крепость Устье в году от Р. X. 1223 в самый день Дионисия и его собратьев.

Глава 59. О сражении, происшедшим перед крепостью Устье

В году 1227 Владислав Великий, собрав полностью могущественный отряд своего народа, окружил крепость Устье валом. Владислав Одонич в самый день Разделения апостолов, неожиданно выйдя из крепости, обрушился на его стан, разбил войско дяди, убил и палатина и многих знатных (nobilibus), а также бесчисленное множество воинства. Так, Владислав Великий, перестав осаждать крепость, в смятении отошел от нее. Владислав Одонич, спустя некоторое время, храбро его преследует и вновь берет под свою власть Познань, Калиш и другие крепости против воли своего дяди.

Глава 60. О смерти Лешка, краковского князя

В это самое время, в том же году Святополк, капитан Верхнего Поморья, о котором было упомянуто выше, припомнил, как Казимир, отец Лешка, некоего деятельного мужа из рода Грыфитов из города Кракова, по имени Богуслав, капитана кашубов, назначил князем части Поморья и кашубов, сохранив, однако, его покорность себе и своим преемникам. Поэтому и сам он желал в сих неблагоприятных обстоятельствах умолять Лешка, чтобы он его самого подобным образом соизволил назначить князем Верхнего Поморья. Поскольку Лешек откладывал исполнение его просьбы, Святополк отказался от верности ему и перестал выплачивать в надлежащее время подати. Лешек, все тщательно обдумав и посоветовавшись с Генрихом Бородатым, силезским князем, желая взять крепость Накло, находившуюся во власти князя Владислава Одонича, решил вызвать вышеуказанного капитана Святополка и капитанов остальных своих земель и в определенный день сойтись им в Гансаву возле Жнина, поместье Тремесненского монастыря, для того, чтобы вести с ним переговоры о благе государства. А Святополк, явившись, осмелился начать войну против своего господина князя Лешка. Тогда последний, избегая военных действий, бежал к деревне Марцинково. Изменник же Святополк преступным образом убил бегущего, и большая резня произошла в том и другом войсках. Вышеупомянутый князь Генрих также получил тяжелое ранение в бане. И вот тело Лешка с места гибели привозят в Краков и там его с почетом в году от Р. X. 1227 хоронят в кафедральном соборе. Наследовал ему в королевстве единственный его сын Болеслав Стыдливый. Подобным образом, с большой скорбью отвезли в Силезию и Генриха. О его доблестях будет поведано ниже. Вот тогда-то презренный изменник Святополк и захватил княжество в Поморье. Говорят, впрочем, что убиение этого наиблагочестивейшего князя Лешка произошло с согласия и по совету польского князя Владислава Одонича. В самом деле, как утверждают, Владислав Одонич был изгнан из родного дома своим дядей и во время своего изгнания взял себе в жены сестру упомянутого Святополка для того, чтобы, получив помощь Святополка, мог бы вновь отнять у дяди свои земли. После возвращения этих земель он оказывал помощь и давал советы Святополку.

Глава 61. Конрад, мазовецкий князь, делается опекуном Болеслава Стыдливого

Затем, после смерти знаменитого князя Лешка, Конрад, его брат, князь Мазовии, взял под свою опеку своего племянника Болеслава Стыдливого, еще не достигшего совершеннолетия, вместе с его княжествами Краковским и Сандомирским и с другими землями. Но после того как Болеслав достиг зрелости и, отказавшись от опеки, вместе со своей матерью пожелал отобрать у своего дяди Конрада свои владения, Конрад и мать Болеслава и его самого связал и посадил под стражу в городе Сецехове. Спустя некоторое время, благодаря заступничеству сецеховского аббата он [Болеслав] избежал плена и стал владеть крепостями Завихостом и Сандомиром, которые сами с почтением перешли к нему как естественному их господину. Завладев ими, он вызвал на помощь в борьбе против своего дяди своего двоюродного брата Генриха Бородатого, силезского князя, сына Болеслава Высокого. Генрих, поспешно прийдя на помощь своему брату Болеславу, совместно с ним завязал не мало сражений против своего дяди Конрада, опустошая Краковскую и Сандомирскую земли, прежде чем они смогли изгнать его из этих земель. После изгнания Конрада Генрих Бородатый, упомянутый князь силезский, с согласия Болеслава стал владеть Краковским княжеством и частью Сандомирской земли. Этот Генрих передал Опатовский монастырь, аббатом которого был Герард, епископ русских, избранный вновь для католиков, там проживающих, любушскому епископству, а все имущество русского епископства, некогда относящееся к Опатовскому монастырю, включил в состав имущества упомянутой любушской церкви. Во время [правления] этого Генриха укрепился нечестивый обычай, а именно ограбление костелов. Так, монастырь в Енджееве, костел в Прандоцине, костел св. Андрея под краковской крепостью, а также скарбимирский и другие костелы были ограблены упомянутыми Генрихом и Конрадом, а затем, после захвата, и осквернены.

Глава 62. Как Конрад повел языческие народы против племянников

Итак, Конрад, домогаясь владений племянника и считая свое изгнание позором, часто водил ятвягов, сковитов, пруссов, литвинов, жмудзинов, нанятых за деньги, на сандомирские земли своего племянника, [желая] их разорить. Они тайно нападают на земли, подвергают их разграблению и опустошению, а также нападают на Кельцы, город епископа, и на многие села, прилегающие к этому городу. Ему яростно сопротивлялись жители Кракова и Сандомира, много раз побеждая и язычников и христиан, находившихся при нем, как содержится в исторических анналах. Во время [правления] этого Конрада по его призыву, о чем мы говорили выше, языческий народ впервые начал опустошать Польское королевство. Ведь упомянутый Конрад по наущению своей жены собрал большое богатство, из которого щедро наградил язычников, помогавших ему. Но он не остался безнаказанным, что будет описано в своем месте.

Глава 63. О пленении Владислава Одонича

В году от Р. X. 1228 Владислав Великий, встретившись со своим племянником Владиславом Одоничем, сразился в битве и, оставшись победителем, взял в плен своего племянника, князя Владислава Одонича. А последний, убежав из плена, на следующий год окончательно изгнал из пределов Польши своего дядю Владислава Великого, прозванного Лясконогим.

Глава 64. Как князь Владислав Великий осадил Гнезно

Затем в году от Р. X. 1231 князь Владислав Великий, прийдя из Рацибужа, окружил крепость Гнезно и, промедлив какое-то время в осаде крепости, не имея сил ее взять, опечаленный, отступил и в этом же году в изгнании закончил свой последний день. Так Владислав Одонич становится господином всей Польши.

Глава 65. Почему князь Владислав Одонич изгоняется из [своих] земель

Итак, на следующий год, а именно 1232, князь Владислав Одонич, сделавшись правителем всей Великой Польши, желая в свою очередь воздать должное Господу в благодарность за свое возвышение, а также за то, что он имел от законной жены двух сыновей, Пшемыслава первого и Болеслава Благочестивого, и вследствие своей преданности и благодарности познаньскому костелу, в котором покоились отец его Одон, Болеслав Великий и другие его прародители, предоставил ему княжеские привилеи, освободив все владения костела, которыми до тех пор владели епископ и капитул познаньский, и те, которые они могли справедливым образом приобрести в будущем. Освободил также жителей их от всех податей и повинностей, а именно, от «строжи» (strosza), от «посошной» (poradlne), от «провода» (przewod), от «подводы» (podwoda), от «дани зерном» (sep), от «постоя» (stan), от военной службы, от всякой юрисдикции воевод, каштелянов и от всех судей и их помощников. Таким образом, люди, принадлежащие к упомянутому костелу, не обязаны никому из них ни отвечать, ни являться по их зову, но только перед лицом своих господ, епископа, прелатов, каноников должны они держать ответ, за исключением трех случаев, вследствие которых люди этого костела должны быть судимы в присутствии своих господ судьею княжеским или королевским. Однако если они присуждены к денежному штрафу, то его взимает не княжеский судья, но церковный того костела, к которому человек принадлежит. Случаи такие: если человек этого костела привел врагов князя для опустошения его земли, если тайно увел людей, подвластных князю, и если замыслил смерть князя — за это должно последовать отсечение головы и пролитие крови. За эти преступления должен выносить приговор не церковный, но княжеский или королевский судья. Вышеупомянутый князь разрешил в этом привилеи Павлу, познаньскому епископу и его преемникам чеканить монету в городе Кробия, дав ему деревню под названием Сулкова Кробиа и [право] охотиться в любом месте его епископства. Из-за предоставления [церкви] таких свобод польская знать хотела в следующем году убить князя Владислава, пригласив себе на княжение Генриха Бородатого, князя силезского и краковского. Сопротивляясь его приходу, Владислав Одонич сжег крепость Бнин и восстановил крепость Гнезно. Другая же причина изгнания этого князя [Владислава Одонича] состояла в том, что Генрих Бородатый, помня о полученных им некогда в Гансаве ранах и об интригах упомянутого Владислава, с согласия и даже приглашения [воинов] вторгся в Польшу, а именно в земли Познаньскую, Калишскую, Пыздренскую, Шредскую и в крепость Бехов, восстановил крепости Бнин и Шрем; укрепил надлежащим образом людьми, понеся расходы. В Шреме он поставил маркграфом Моравии сына своей сестры Аделаиды, которую после смерти маркграфа Моравии Дипольда король Богемии Одноокий выгнал из родного края вместе с четырьмя сыновьями. С того времени она и пребывала у брата. Но поляки, спустя какое-то время, тайно проникнув в крепость Шрем, убили его [сына Аделаиды]. А затем и другой — Болеслав — был убит язычниками, а третий — Пшемыслав — умер и похоронен в Тшебнице. Четвертый — Дипольд, каноник магдебургский, после ухода из жизни покоится там же. Таким образом, Генрих со своим сыном Генрихом, князья Силезии, сделались правителями земель Польши и Кракова.

Глава 66. Как госпитальеры св. Марии из тевтонского дома проникли в Хелминскую землю

Конрад, вышеупомянутый князь Мазовии, который на Хелминской земле выдерживал многочисленные нападения пруссов и полешан, по совету епископа Гюнтера уступил бородатым обозначенным черным крестом госпитальерам св. Марии Иерусалимской из тевтонского дома Хелминскую землю на 20 лет с той целью, чтобы они с его помощью оказали сопротивление пруссам и полешанам. В течение этих лет, поскольку пруссы и другие языческие народы приносили огромный вред землям мазовецкого князя Конрада, вышеупомянутый Конрад вызвал к себе на помощь своего племянника, силезского князя Генриха Бородатого. Опираясь на его помощь и на помощь упомянутых крестоносцев, сокрушил он и пруссов и другие языческие народы, смело на них обрушившись. После славного триумфа этой победы часто упоминавшийся Генрих попросил своего дядю Конрада, чтобы он соблаговолил навсегда приписать крестоносцам Хелминскую землю. В ответ на его просьбы этот же самый Конрад навечно милостивым дарением приписал земли между реками Оссой, Вислой и Древенцей вышеуказанным крестоносцам.

Глава 67. О смерти князя Генриха Бородатого

В году 1238 Генрих Бородатый, князь силезский, польский и краковский, закончил свой последний день, оставив наследником своего единственного сына Генриха, которого породил от св. Ядвиги. А в следующем году, т. е. в 1239, Владислав Одонич, князь Польши, находясь в изгнании, владея лишь небольшой частью Польши, а именно Устьем, Накло, Шремом с их пригородами, переселился ко Христу и покоится он в познаньской церкви. В этом же году магдебургский архиепископ осадил крепость Любуш, уверяя, что эта крепость во времена Болеслава была завоевана императором Генрихом и подарена им магдебургской церкви. Но, когда большая часть его войска погибла, побежденная поляками, он, опечаленный, отступил. В этом же году, а именно 1238, татары опустошили и сожгли Венгрию и, захватив добычу, на следующий год вернулись по домам.

Глава 68. Как Болеслав Стыдливый, краковский князь, женился на Кинге

В году, упомянутом выше, Болеслав Стыдливый, сын покойного Лешка, краковского князя, взял себе в жены благочестивую Кингу, дочь Болеслава, короля Венгрии. Она, как говорят, родившись, вопреки поведению грудных детей, тотчас так сказала: «Да здравствует царица небес». Сказав так, она перестала говорить до времени, назначенного природой. Она и муж ее вели праведный образ жизни и, дожив до конца дней своих, счастливо отдали богу душу.

Глава 69. Каким образом крепость Лович со своим дистриктом отошла к гнезненской церкви

Затем, в упомянутом году, князь мазовецкий, Конрад, охваченный дьявольским безумием, приказал схватить магистра Яна Чаплю, плоцкого схоластика, и, сильно его избив, велел повесить как вора. И вторично уже мертвого, снятого с виселицы, приказал принести и повесить у костела св. Бенедикта на берегу Вислы против плоцкой церкви. И это потому, что Казимир, сын вышеупомянутого Конрада, взял в жены дочь Генриха, силезского князя, внучку князя Генриха Бородатого и св. Ядвиги, находившуюся с ним в четвертой степени родства, а вышеуказанный схоластик был учителем и воспитателем Казимира, и этот князь Казимир пробыл возле жены в доме тестя, вопреки воле отца, больше положенного времени. Князь Конрад возложил вину на магистра Яна, так как предположил, что с его согласия и по его совету князь Казимир осмелился так пренебрежительно [по отношению] к отцу поступить, и вследствие этого он, [Конрад], его убил. Часто упоминаемый князь Конрад после свершения этого злодеяния подарил навечно архиепископу гнезненского костела крепость Лович с ее окрестностями.

Глава 70. О соборе, созванном в Риме Григорием IX

Наконец, в году 1240 папа Григорий IX приказал всем архиепископам прибыть в Рим. Епископы же и их капитулы, которые не желали или не имели возможности по какой-либо обоснованной причине [выполнить] это требование, должны были известить об этом через послов, дабы он [папа Григорий IX] имел возможность, опираясь на их совет, отстранить от власти императора Фридриха, которого уже в прошлом году отлучил за то, что тот изгнал некоторых епископов с их мест, а некоторых кардиналов взял в плен, ведь он, находясь в отлучении год и даже более, отказался смириться. Но из-за коварства и хитрости этого самого императора дороги, по которым направлялись идущие в Рим, были перекрыты. Таким образом, вызванные на упомянутый собор вы­шеназванным папой Григорием IX явиться не смогли.

Глава 71. О первых татарах, которые проникли в Польшу и Венгрию

В году 1241 Батый, татарский хан, со своим войском — народом многочисленным и жестоким, пройдя Русь, вознамерился вторгнуться в Венгрию. Но, прежде чем он достиг венгерских границ, он направил часть своего войска против Польши. Они в день Пепла опустошили и город и Сандомирскую землю, не пощадив ни пола, ни возраста. Затем они через Вислицу пришли в Краков, подвергнув все опустошению. Недалеко от Ополья их встретили князья [Владислав] опольский и [Болеслав] сандомирский и начали было с ними сражаться, но бежали, не имея возможности сопротивляться ни их многочисленности, ни воле Божьей. И, таким образом, упомянутая часть татарского войска, опустошив Серадз, Ленчицу и Куявию, дошла до Силезии. С ними Генрих, сын Генриха Бородатого, князь силезский, польский и краковский, со многими тысячами вооруженных [воинов] храбро встретился на поле у крепости Легница и, уповая на Божью помощь, уверенно с ними сразился. Но с соизволения Господа, который иногда допускает избиение и своих за их пре ступления, знаменитый вышеупомянутый князь Генрих вместе со многими тысячами несчастных людей пал на поле боя. С ним вместе пал подобным образом князь Болеслав, прозванный Щепелка. Когда Батый, татарский князь, вторгся в Венгрию, ему преградили дорогу венгерские короли, братья Бела и Коломан. Последние, потеряв в сражении большую часть своего войска, обратились в бегство. Так, Батый, опустошая Венгрию, жестоко убивая людей от мала до велика, не щадя ни пола, ни возраста, переправился через реку Дунай. Пробыл он в этом королевстве год или более, учинив жестокую резню в народе и нечестивое разорение городов.

Осада Легницы татарами. Миниатюра 1353 г.

Глава 72. Каким образом Болеслав, сын убитого татарами Генриха, был изгнан из Польши

Болеслав, первородный Генриха, которого убили татары, наследуя в княжестве своему отцу Генриху совместно со своими братьями Генрихом, Владиславом, Конрадом и Метко, не унаследовал кротость отца, [и], проявляя свои звериные наклонности, начал свирепствовать по отношению к полякам, проявлять чрезмерное высокомерие, стал ставить тевтонцев выше поляков, щедро оделяя их поместьями. Вследствие этого поляки отказались от вассальной присяги и добровольно ушли из его владений. Они примкнули к своим природным господам — Пшемыславу и Болеславу, сыновьям покойного князя Владислава Одонича. После того как это произошло, местные жители поляки заняли крепость Пшемент, находившуюся под властью силезского князя Болеслава, от которого они отступились, и [также] признали своими господами Пшемыслава и Болеслава.

Глава 73. Каким образом изменник Святополк, поморский князь, поднял пруссов против христиан

Изменник Святополк, который сам себя бесстыдно и нечестиво назначил князем Поморья, окрещенных пруссов, находившихся под властью «бородачей», своим нечестивым советом отклонил от верности им и, присоединив к себе, поднял на мятеж против них. И они, неожиданно напав на тевтонцев, не щадят ни возраста, ни пола и многих из них убивают. В отместку за это «бородачи» крестоносцы, объединившись с польскими князьями, захватили крепости вышеназванного Святополка — Вышеград и Сартавицу. Также крепость Накло, которую этот же Святополк незадолго до того у юношей Пшемыслава и Болеслава обманом занял, взяв из его власти, вернули князю Пшемыславу и его брату. И было это в году от Р. X. 1243, и в это же время Пшемыслав, вышеназванный польский князь, построил крепость Збоньшин.

Глава 74. Как Конрад, мазовецкий князь, разграбил имущество краковской церкви

В этом же году мазовецкий князь Конрад, вступив в краковский диоцез, разграбил церковные деревни, поджег курию епископа и, нанеся церкви большой урон, невредимым вернулся домой. За это Прандота, краковский епископ, выбранный и посвященный в прошлом году в епископский сан, отлучил его от церкви. Его решение утвердил господин Пелка, гнезненский архиепископ. В это же время поморский князь Святополк на основании договора отдал бородатым крестоносцам заложником своего сына Мщивоя, но так как он [Святополк] вскоре, забыв об условиях договора и обещанной верности, совместно с пруссами осмелился в Пруссии поднять восстание, вышеназванного сына его препроводили к тевтонцам. Также в упомянутом году вышеназванный Конрад, мазовецкий князь вторично вторгся с могущественными силами мазовшан в Сандомирскую землю. Часто упоминавшийся его племянник Болеслав, сойдясь с ним в Суходоле, вступил в сражение и, поразив многих мазовшан, своего дядю Конрада изгнал из [родной] земли.

Глава 75. О пожаре города Хелма

Итак, в следующем году, а именно в 1244, упомянутый князь изменник Святополк, действуя и хитростью и подкупом, приказал поджечь Сартавицу и Хелм и, спустя некоторое время, присоединив к себе большой отряд пруссов, вступил в Куявскую землю. Многих христиан нечестиво подверг избиению, а других взял в плен. Он и Куявскую землю вражески опустошил пожаром, а его войско убило двух братьев из ордена миноритов.

Глава 76. Каким образом князь Пшемыслав вновь овладел крепостью Калиш

Спустя некоторое время, в упомянутом году польский князь Пшемыслав взял себе в жены Ядвигу, дочь силезского князя Генриха, убитого татарами, находившуюся с ним в четвертой или пятой степени родства. После торжественной свадьбы польские рыцари заняли крепость Калиш и принесли ее в дар своему князю Пшемыславу. До указанного времени владел ею силезский князь Болеслав отказываясь вернуть ее Пшемыславу и Болеславу.

Глава 77. О взятии крепости Санток

В это же самое время и в этом же году поморяне, которые долгое время в древней крепости Санток служили силезскому князю Генриху и его сыну Болеславу, эту самую крепость по собственному желанию отдали князю Пшемыславу.

Глава 78. Как польские рыцари восстали против познаньской церкви

В указанное время упомянутого года вся польская знать (proceres) единодушно восстала против познаньского костела, желая нарушить свободу, которую ему даровал и утвердил своим привилеем Владислав, сын Одона, о чем уже было сказано. Господин Богухвал со своим капитулом до поры до времени уступил их безумию. Но на следующий год, а именно в году 1245, вышеназванные братья, князья Пшемыслав и Болеслав, в ответ на усиленные просьбы господина епископа Богухвала и его капитула прозорливо утвердили привилей отца, содержащий свободы и указанные льготы, и приказали публично оповестить о их выполнении под угрозой наказания. А потом назавтра после дня св. Адальберта князь Пшемыслав опоясал своего брата Болеслава рыцарским мечом, и было это в гнезненском костеле, где архиепископ Пелка служил торжественную мессу.

Глава 79. Как некоторые польские крепости присоединились к силезскому князю Болеславу

В году 1246 частоупоминаемый Болеслав силезский, прийдя в Польшу, основал крепость Копаницу на реке Одре. Выйдя ему навстречу со своими войсками, братья Пшемыслав и Болеслав заключили до военного сражения дружественный договор и в благодарность за благо мира передали ему безвозмездно три крепости; Санток, Мендзыжеч и Збоньшин.

Глава 80. О битве в Заришове

Вышеназванный мазовецкий князь Конрад, скорбя душой, что некогда был разбит племянником в Суходоле, и не смиряясь с мыслью оставить без отмщения такой стыд и позор, решил скорее обидеть Бога запятнанной совестью, чем отказаться от мщения. Собрав множество литовцев, вторгается он в землю племянника и грабит ее, Болеслав идет ему навстречу, и под Заришовом они сошлись в большом сражении. Болеслав, о горе, обращен в бегство, литовцы и мазовшане перебили сандомирцев и краковян и многих взяли в плен.

Глава 81. О разделе земли между Пшемыславом и Болеславом

В году 1247 от Р. X. упомянутые братья Пшемыслав и Болеслав разделили польскую землю таким образом: князю Болеславу — крепость Калиш со всеми окрестностями и всю землю, которая простирается от реки Просны до Пшемента, и саму крепость Пшемент со всеми прилегающими к ней окрестностями. А на север эта местность простирается до реки Варты и до Мосины, и до болота, которое называется Сепно, и далее ограничивается Ланкой и рекой Обра. Остаток же земли Гнезненской и Познаньской с их окрестностями достался во владение князю Пшемыславу. Оба поклялись, что ни тот, ни другой не нарушат этого раздела. Также, под влиянием настойчивых просьб упомянутых князей, епископ познаньский Богухвал принял решение отлучить того, кто, вопреки клятве, осмелится посягнуть на какую-то часть земли брата. Но ни клятва, ни угрозы отлучения не принесли пользы, так как разделение это было нарушено, как это явствует из нижеизложенного.

Глава 82. Об осаде крепости Санток

В этом же году и в это же время Барним, князь славян (Sclauorum), или кашубов, осадил крепость Санток, и князь польский Пшемыслав поспешил оказать ему сопротивление. На помощь ему поторопился также силезский князь Болеслав, которому принадлежала эта крепость. Увидев, что они пришли, Барним ночью прекратил осаду крепости. Князь же Болеслав, видя усердие и заботу Пшемыслава, проявленную при защите земель, по доброй воле отдал ему крепость Санток.

Глава 83. О возвращении лендзкой крепости

По прошествии нескольких дней упомянутого года Болеслав, князь калишский, брат Пшемыслава, вернул лендзкую крепость, которую куявский и ленчицкий князь Казимир, сын мазовецкого князя Конрада, ранее отдал лендзким монахам, а затем и сам захватил во владение. После этих событий мазовецкий князь Конрад, отец Земовита и упомянутого Казимира, ушел из этого мира, оставив Мазовецкое княжество своему сыну Земовиту. Брат его Казимир после погребения отца неожиданно занял Ленчицу, Спицимеж и Розпшу, пока брат его Земовит был с матерью на похоронах ища.

Глава 84. О синоде во Вроцлаве, собранном папским легатом

В году 1248 леодыйский архидьякон Яков, капеллан господина папы и его легат в Польше, Пруссии и Поморье, созвал синод во Вроцлаве. В нем приняли участие гнезненский архиепископ Пелка, Томаш вроцлавский, Богухвал познаньский, Прандота краковский, Михаил влоцлавский, Петр плоцкий, Нанкер любушский и (Geidenricus) хелминский, ([...]) из цистерцианского ордена, который вновь был выбран епископом от аббатства той местности. На этом синоде этот же Яков по совету и с согласия указанных епископов предоставил полякам свободно употреблять в пищу мясо от семидесятницы до пятидесятницы. Ведь поляки привыкли по обычаю первобытной церкви воздерживаться в указанное время от употребления мяса, и так как очень многие нарушали этот обычай и вследствие этого подвергались отлучению, то и возникла опасность для души. Поэтому-то и дана была им индульгенция такого рода.

Глава 85. О подати, выплаченной папе клиром польской провинции

Наконец, в указанном году архиепископ Пелка с епископами и клиром своей провинции через брата Готфрида, исповедника господина папы, в качестве вспомоществования послал римской церкви пятую часть церковных доходов, собранных за три года. Ведь в указанное время папа Иннокентий IV на соборе в Лионе отстранил императора Фридриха от власти, призвав в борьбе с ним светскую власть.

Глава 86. Как деревня Козлове присоединилась к познаньской церкви

В указанном году Богухвал, епископ познаньский, получил деревню Козлово от мазовецкого князя Земовита за 90 марок серебра, которые этот князь должен был выплатить за долги отца. В этом же году и в это же время польский князь Пшемыслав заключил в железные оковы и посадил в тюрьму в крепости Гнезно познаньского каштеляна Томаша и Томислава, и его сына Сендзивоя, чашника (pincernam) из рода Наленч. Дело в том, что эти указанные рыцари со своими сообщниками хотели вверить польскую землю силезскому князю Болеславу, изгнав Пшемыслава и его брата. Но их замыслы и коварные намерения, хотя и тайные, стали явными благодаря присутствию князей.

Глава 87. О вторичном разделении польских земель

Затем в году 1249 польский князь Пшемыслав восстановил крепость и город Познань возле собора, а брату своему князю Болеславу отдал Гнезно, Бнин, Гжеч, или Геч, Бехов, Остров, Накло, Устье, Чарнков и Шрем. Болеслав же подарил князю Пшемыславу свою часть крепости и калишской земли, прилегающей к ней.

Глава 88. О передаче [тевтонцам] крепости Любуш

В упомянутое время и в том же году уже упоминавшийся Болеслав, силезский князь, желая отомстить своему брату Генриху, вроцлавскому князю, который незадолго до того забрал его в полон из-за его взбалмошных поступков и связанного держал под стражей в легницкой башне, необдуманно подарил магдебургскому архиепископу знаменитую и сильно укрепленную крепость Любуш своего брата Мешко, который там же в костеле св. Петра похороненный покоится под крепостью, [для того] чтобы он [архиепископ] оказал ему помощь против упомянутого князя Генриха. Опираясь на его помощь, он [Болеслав] старался изгнать навечно этого князя Генриха из родного края.

Немецкие рыцари. Иллюстрация из рукописи конца XII в.

Прежде всего этот Болеслав начал вводить тевтонцев в Польшу, начал раздавать им поместья и крепости с той целью, чтобы они предоставили ему помощь против его родных братьев, с которьми он без устали вел борьбу. Житаву, Згожелец и много других городов и крепостей [он] бессовестно оторвал от силезского княжества. Кто же не убедился, что тевтонцы — мужи деловые и мужественные?

Глава 89. Как князь Пшемыслав вновь приобрел крепость Руден

Спустя некоторое время в указанном году опольский князь Владислав, сын покойного Казимира, опольского князя, некогда занявшего крепость Руден с ее окрестностями, находившуюся под властью Владислава Одонича и его сыновей, во время их изгнания, пытался вышеуказанную крепость отдать куявскому князю Казимиру, сыну Конрада, умершего мазовецкого князя, за 500 марок серебра. Мешко же, брат опольского князя Владислава, взял в жены сестру упомянутого князя Казимира. Ему [Казимиру] он выделил в качестве свадебного подарка указанную сумму денег, которую впоследствии, умирая, попросил в завещании своего брата Владислава выплатить его жене. Но, в то время как послы Казимира медлили со взятием упомянутой крепости Руден, польский князь Пшемыслав, обратив в бегство послов указанных выше князей, подойдя к крепости Руден, занял ее при помощи жителей этой крепости. Я, Богухвал, епископ познаньский, хотя и грешник, услышал (audivit) [и увидел] какого-то святого, говорившего мне: в течение двадцати пяти лет судьба всей Польши исполнится. И я стал расспрашивать говорившего, в хорошем ли смысле или в плохом это надо понимать, но он мне не ответил, и видение исчезло. Во веки веков. Аминь. ««В это же время в первую ночь после дня блаженного Иоанна Крестителя я, Богухвал, епископ познаньский, хотя и грешник, услышал [и увидел] какого-то святого, говорившего мне: в течение двадцати пяти лет участь всей Польши исполнится. И я у него, говорившего, стал просить разъяснения, в хорошем ли или в плохом смысле это произойдет, но он мне не ответил. Однако сказал, что и предназначение папы должно исполниться.»»

Глава 90. Каким образом князь Пшемыслав построил крепость Бытом

По прошествии краткого периода времени указанного года Конрад, силезский князь, сын князя Генриха, убитого татарами, в страхе перед своим уже упомянутым братом Болеславом, который, отказываясь дать ему часть земель, пытался не только взять его в плен, но даже [и] убить, удалился в Польшу к Пшемыславу, своему зятю, который принял его гостеприимно и с почетом. И наконец, Пшемыслав, упомянутый князь, собрав войско свое и своего брата Болеслава, гнезненского князя, построил крепость Бытом возле Глогова над Одрой и передал ее упомянутому князю Конраду. А в то время как укрепляли указанную крепость, князь Пшемыслав взял в плен упоминавшегося уже силезского князя Болеслава и заключил в оковы. Возвратившись в Познань, [он] отдал уже упомянутому князю Конраду в жены свою сестру Саломею. На свадьбе присутствовали Пелка, гнезненский архиепископ, и познаньский епископ Богухвал. Во время торжественной свадьбы познаньский каштелянин Томаш и его сыновья были освобождены из неволи благодаря своим поручителям. Так, с чистой совестью, без обмана и хитрости, они обязались служить навечно и князю Пшемыславу и его брату.

Глава 90 а. О смерти матери Пшемыслава

В году от Р. X. 1249 1 января закончила свой жизненный путь Ядвига, мать князей Пшемыслава и Болеслава.

Глава 91. О пленении гнезненского князя Болеслава

В этом же году 19 мая князь Пшемыслав взял в плен своего брата Болеслава и занял все его укрепленные пункты, а именно Гнезно, Накло, Устье, Чарнков, Шрем, Геч, Бехов и другие, которые сами по доброй воле перешли на его сторону.

Глава 92. О пленении вроцлавского князя Генриха

В это же время упомянутый силезский князь Конрад из Бытома взял в плен своего родного брата Генриха, князя вроцлавского, из-за того, что тот не выполнил своего клятвенного обещания отобрать часть Силезского княжества от их брата Болеслава. А князь Генрих, отдав за себя заложников своему брату Конраду, освободился и дал Конраду обещание или отобрать от Болеслава часть земли, или выделить ему часть своей земли.

Глава 93. Как жители Кроены присоединились к князю Конраду

Итак, в году 1251 упомянутый Болеслав, силезский князь, взял в плен кросненского каштеляна Инку, сына Мирона, которому, как казалось, он отдавал предпочтение перед другими, и передал его под стражу тевтонцам, желая потребовать от него денег, на которые он мог бы получить от тевтонцев помощь. Поляки, увидев это и совершенно в нем разуверившись, присоединились к его брату, князю Конраду, предоставив ему город Кросно и другие укрепленные поселения.

Глава 94. Каким образом опольский князь Владислав взял в жены Евфимию

В это же время польский князь Пшемыслав выдал замуж за опольского князя Владислава свою сестру Евфимию, приходившуюся ему родственницей в четвертой и пятой степени родства.

Глава 95. О взятии крепости Збоньшин

В упомянутое выше время какие-то разбойники, выйдя из крепости Любуш, пришли на поля около крепости Збоньшин для того, чтобы поживиться. Когда они хотели забрать скот, какой-то пастух говорит: «Что это вы из-за малой добычи пренебрегаете большой? Вот ведь крепость Збоньшин охраняется только тремя мужами, поджидающими остальных, которые должны прийти для охраны крепости». Услышав это, разбойники вроде бы для охраны крепости хитроумно в нее проникают и ее занимают.

Польский рыцарь XII—XIV вв. Изображение с печати

Но когда утром до князя Пшемыслава дошел об этом слух, он поспешно отправляется для осады крепости и шлет указ о том, что все знатные люди и все просто­людины (nobiles et populares) должны поспешно следовать за ним. Подойдя, храбро осадил разбойников, находившихся в крепости. Последние же, увидев, что им угрожает смерть, взывают к милосердию князя. Он, ласково их встретив, дарует им жизнь и после взятия крепости позволяет свободно уйти домой. ««В этом же году случилось так, что какие-то разбойники вышли из Любуша с целью захватить добычу в польских селах и городах, и они тайно, крадучись пришли на поля Збоньшина. И когда они хотели по обычаю разбойников украсть пасущийся скот, кто-то из пастухов им сказал: «Что вы [гоняетесь] за малой добычей, пренебрегая большей? Вот крепость охраняется только тремя людьми, ожидающими своих господ; они должны прийти для сохранения крепости». Услышав что, разбойники сделали вид, что они пришли для охраны крепости, и таким обманным путем ее заняли. Но когда слух об этом дошел до знаменитого князя Пшемыслава, он со спокойным лицом, скорее воодушевленный, чем устрашенный, хотя и с немногими рыцарями, которые находились в его курии, осадил указанную крепость, предписав всем баронам (baronibus) Польши и всему народу как можно скорее поспешить на отмщение за такую обиду. Услышав это, как знатные (nobiles), так и простолюдины (populares) во исполнение приказа, без промедления в большом числе стали штурмовать указанную крепость. Когда же разбойники, которые находились в крепости, увидели, что им грозит смерть, [они] стали просить о помиловании. Князь же Пшемыслав в соответствии со своей врожденной кротостью дарует им всем поголовно мир и жизнь. Разбойники расценивают жизнь как добычу и возвращаются домой. Прославленный же князь, радуясь спасению своей знати (nobilium), занял крепость и зажил в мире.»»

Глава 96. Каким образом князь Пшемыслав опоясал князя Конрада рыцарским мечом

В году от Р. X. 1252 в день св. Стефана, преславного первомученнка, знаменитый польский князь Пшемыслав своего зятя Конрада, глоговского князя, в то время как познаньский епископ Богухвал совершал мессу в своей познаньской церкви, наградил рыцарским поясом и мечом. В этом же году поморский князь Барним хитроумным обманным путем занял крепость Джень, но не прошло и месяца со дня захвата, [как] Пшемыслав, польский князь, благодаря своему могуществу вернул эту крепость.

Глава 97. О смерти познаньского епископа Богухвала

В году от Р. X. 1253 9 февраля последний закончил свою жизнь во владении своей церкви в Сольце. И днем и ночью доставляло ему утешение чтение книг священного писания. Книг он имел много и ценил их больше, нежели какое-нибудь сокровище. Эти книги после своей смерти он завещал познаньскому костелу. Сей благословенный епископ на втором году своего епископства приказал до основания разрушить хоры познаньского костела, поскольку [образовались] щели, и выстроил заново. Прожил он в своем епископстве десять лет и двадцать шесть недель. После его смерти познаньский капитул собрался для выбора будущего епископа, и [все] пришли к компромиссному решению, а именно выбрали Петра, познаньского декана, мужа справедливого и благочестивого. Но так как кардинал Гуго, легат апостольской столицы, запретил гнезненскому архиепископу утвердить избранных, то познаньский капитул решил отправить послов к упомянутому легату. Послы же добились от упомянутого легата мирного разрешения на утверждение своего избранника гнезненским архиепископом, и, когда пришли к архиепископу Пелке, он назначил им определенный срок для утверждения избранника в Славне. В это время познаньские каноники — архидьякон познаньский Ян и архидьякон гнезненский Теофил — воспротивились избранию вышеупомянутого декана, говоря, что по отношению к ним выказано неуважение, поскольку они не были приглашены на процедуру избрания. И по этой причине они требовали скорее отклонить это избрание, чем утвердить. И когда произошла такая отсрочка утверждения, Опизо, аббат из Мессаны, тогдашний легат апостольского престола, принудил и того и другого прийти к нему во Вроцлав. Разумно призывая их к согласию, он, наконец, их примирил. Так вышеупомянутые архидьяконы пришли к соглашению по поводу избрания указанного декана. Его избрание упомянутый аббат утвердил авторитетом апостольского престола, определив, что обряд освящения будет произведен гнезненским архиепископом.

Глава 98. О канонизации преславного мученика св. Станислава

Наконец, в упомянутом году преславный мученик св. Станислав был канонизирован господином папой Иннокентием в церкви св. Франциска в то время, как папа совершал мессу. И там среди прочих чудес вот какое произошло чудо. Когда в упомянутую церковь во время совершения мессы принесли какого-то покойного, знатного человека, родственники его плакали и громко рыдали, папа же, распростершись перед алтарем блаженного Франциска, со слезами стал молиться с такими словами: «О блаженный Франциск, если истинным является все то, что мы услышали о св. Станиславе, первом поль­ском мученике (prothomartire), прими сегодня [в сонм] нового гостя с новым знамением». При этих [вещих] словах тотчас покойный воскрес, благославляя Господа.

Глава 99. О вторичном разделении Польши

В этом году на праздник Пасхи князь Пшемыслав освободил своего брата Болеслава из плена, и после этого они сошлись в крепость Геч, и в присутствии господина гнезненского архиепископа Пелки и других знатных лиц (nobilibus) Польши он отдал своему брату Болеславу как его часть метрополию Гнезно, Калиш, Руден, Пыздру, Шрод, Бнин, Бехов, Геч, Победзиску, Клецко.

Глава 100. О построении города Познани

В это самое время упомянутый князь Пшемыслав по настойчивой просьбе какого-то горожанина из Губина переселил жителей Шроды, [живущих] вблизи собора, во владения костела за Вартой, где упомянутым князем уже ранее был заложен город, и он позаботился вырыть вокруг него рвы и укрепить палисадами. Упомянутую же Шродку навечно отдал познаньскому костелу в том месте владения, где, как уже сказано выше, заложил город.

Глава 101. Глава о наводнении

В этом же году от праздника пасхи до праздника св. Якова во время жатвы, не переставая, день и ночь лил дождь и такое случилось наводнение, что люди плавали по полям и дорогам. А когда убирали посевы, искали пригорки для того, чтобы на них сложить плоды. Даже рыб находили в полях, бороздах и болотах. И в то время земля вишневская как из-за нападения языч­ников, так и из-за множества ливней была совсем опустошена. И затем в праздник Всех Святых после позд­ней обедни, когда Петр, избранный познаньским епис­копом, сидел со своим капитулом, было слышно, как шесть раз прогремел гром.

Глава 102. О посвящении познаньского электа

В упомянутом году познаньский элект Петр и брат Вит из ордена проповедников, первый епископ литовцев, были посвящены в епископы почтенным гнезнен­ским архиепископом Пелкой.

Глава 103. Об интердикте, наложенном на землю Пшемыслава

В году 1254 аббат из Мессаны Опизо, легат апос­тольской столицы, огласил отлучение князя Пшемыслава и подверг его землю церковному интердикту. И это потому, что, в то время как сам легат находился в Силезской земле, князь Пшемыслав послал ограбить город Олешницу с его окрестностями, принадлежавший вроцлавскому князю Генриху, [и все] из-за 500 марок серебра, которые упомянутый Генрих, силезский князь, обязан был уплатить князю Пшемыславу за пленение какого-то тевтонца. И интердикт этот продолжался от пятницы после второго воскресенья Великого Поста до третьего дня после пятого воскресенья Великого Поста. И тогда князь был освобожден и интердикт снят.

Глава 104. О смерти Петра, плоцкого епископа

В этом же году плоцкий епископ Петр скончался, и препозит того же костела Андрей, по прозвищу Голек, был избран епископом и посвящен в сан в упо­мянутом году.

Глава 105. О поднятии костей св. Станислава

В упомянутом году 8 мая в краковском костеле бы­ла торжественно оглашена канонизация мученика св. Станислава, и благословенные его кости, которые со дня страдания и до поднятия лежали в земле 183 с половиной года, с почетом были подняты, и часть их была распределена по костелам. Другая же часть вместе с преславной головой хранится в указанном костеле. Присутствовали при провозглашении этой канониза­ции и перенесения святых костей досточтимые отцы: Опизо, аббат из Мессаны, легат господина папы Инно­кентия IV, гнезненский архиепископ Пелка, Прандота - краковский, Томаш - вроцлавский, Волимир - влоцлавский, Андрей - плоцкий, Вит - первый [епис­коп] литовского ордена проповедников, Герард - пер­вый [епископ] Руси из ордена цистерцианцев, некогда аббат из Опатова. Преславные князья: Казимир, князь куявский и ленчицкий, польский князь Пшемыслав, князь Мазовии Земовит, Болеслав Стыдливый, князь Краковии и Сандомира. Петр же, познаньский епископ, в этом торжестве участия не принимал, так как 24 ап­реля был парализован и 11 мая закончил свой послед­ний день. На его место заступил Богухвал из Чернелина. Избрание его утвердил гнезненский архиепископ Пелка в Кужелове.

Глава 106. Об опустошении Опавской земли

В этом же году знаменитые князья краковский Бо­леслав и опольский Владислав со своими, а также с русскими войсками опустошили огнем и мечом Опавскую землю, которую ранее занял король Богемии Пшемыслав по прозвищу Оттокар.

Глава 107. Об опустошении Силезской земли

В этом же году польские князья Пшемыслав и Бо­леслав и глоговский князь Конрад со своими войсками опустошили землю вроцлавского князя Генриха за Одрой - Олешницу, а также земли около Тшебницы и Видавы, не причиняя вреда церковным деревням.

Глава 108. О пленении мазовецкого князя Земовита

В этом же году Казимир, сын покойного Конрада, князь Куявии, Ленчицы и Серадза, взял в плен и дер­жал под стражей родного брата своего Земовита, ма­зовецкого князя, и его жену.

Глава 109. О посвящении Богухвала, познаньского епископа

В году от Р. X. 1255 во второе воскресенье Великого Поста в лендзком костеле Богухвал из Чернелина был посвящен в епископы досточтимым отцом господином Пелкою, архиепископом гнезненским. При этом посвящении присутствовали досточтимые отцы епископы То­маш вроцлавский, Волимир влоцлавский, Андрей плоц­кий и [епископ] хелминский из ордена проповедников.

Глава 110. Об освобождении пленного князя Земовита

В этом же году вышеназванный куявский князь Казимир, освободив из плена своего брата Земовита, мазовецкого князя, по-братски вступил с ним в соглаше­ние.

Глава 111. Об измене крепости Накло

Итак, в этом же году князь Мщивой, сын презрен­ного изменника Святополка, поморского князя, в ночь блаженного архангела Михаила занял из-за измены какого-то балистария крепость Накло, которой владел князь Пшемыслав. Последний же, собрав войско и свое и своего брата Болеслава, вместе с куявским князем Казимиром со всех сторон обнесли валом указанную крепость. Им в помощь прислали краковский князь Болеслав Стыдливый тысячу вооруженных людей и мазовецкий князь Земовит, сын Конрада, восемьсот. Пшемыслав же и Казимир, увидев мощь крепости и пони­мая, что ее нельзя взять легко, построили другую крепость напротив старой крепости по направлению к за­паду. В ней они поставили наиболее храбрых и смелых мужей для того, чтобы те охраняли ее и по мере возможности препятствовали входу [в первую крепость] и выходу из старой крепости, и после этого вернулись домой. А жители крепостей часто нападали друг на друга, и в одной из схваток были убиты сторонники князя Пшемыслава, сильнейшие рыцари Пакослав Штжеджыцкий и Герман, [но] и из поморян многие тут и там лежали поверженные.

Глава 112. О взятии поморской крепости Рачонж

В году от Р. X. 1256 князь Пшемыслав со своим войском и с войском своего брата Болеслава и с кня­зем Куявии Казимиром сошлись около Накло и, приняв решение, пошли на осаду крепости Рачонж, к которой прибыли многие из этой каштелянии, чтобы сохранить жизнь и имущество. Подойдя к крепости, указанные князья со всех сторон развели огонь и начали ее осаж­дать. Жители крепости не могли оказать им сопротивление из-за высоких столбов пламени, и те, которые могли выйти, желая избежать смерти от пожара, при­шли в лагерь врагов и добровольно сдались в плен. Многие, однако, выйти не смогли, и объятые пламенем, мученически сгорели в крепости вместе с имуществом, находившимся в ней.

Глава 113. Об осаде новой крепости Накло

В этом же году, в Великий Пост, Святополк, помор­ский князь, вышеназванный изменник, с братом и со своими сыновьями, собрав войско, привел резервы к Накло. После того как эти войска вошли в крепость, он попытался завоевать новую крепость князя Пшемы­слава. Приказав людям своего войска принести сухие сосновые деревья и бросить их в ров, [он] намеревался захватить эту крепость поджогом. Но когда его люди принесли дрова, побросали в ров и пошли, [чтобы] принести еще больше, [жители крепости], выйдя из крепости, подобрали эти дрова изо рва и подожгли их. После того как они сгорели, поморяне больше не стали приносить дров и начали осаду крепости под прикры­тием щитов с помощью бревен и других приспособлений. Пращники бросали камни и из маленьких машин метали снаряды. И так от шестого часа до часа комплетория. Поморяне, мужи храбрейшие, сильно воз­негодовав, что крепость Рачонж и люди, в ней нахо­дившиеся, сгорели, напали на упомянутую крепость. Им мужественно сопротивлялись жители крепости, ко­торым милость Божья как людям справедливым и спра­ведливо сражающимся против нападения презренней­шего изменника чудесным образом помогла; и они, пе­ребив двадцать поморян и шестьдесят ранив, заставили их прекратить осаду крепости и удалиться. Так, упомянутый изменник князь Святополк, потеряв своих, в растерянности вернулся домой.

Глава 114. О коварных интригах упомянутого Святополка

В этом же году в пятое воскресенье после Пасхи поморский князь Святополк, устроив засады и осторож­но разместив в потаенных местах возле новой крепости Накло свое войско, приказал своим людям, находившимся в старой [крепости] Накло, выйти из крепости и вызвать на бой тех, которые находились в новой кре­пости. Они вышли, храбрейшие мужи из новой крепо­сти начали с ними бороться. [Тогда люди Святопол­ка] , отступая, вроде бы бегут к своей крепости, зама­нивая своих противников подальше от новой крепости. Князь Святополк, заметя, что его войско не сможет легко войти в крепость, выскочив из укрытий, окружает множеством своих воинов людей князя Пшемыслава и сам обрушивается на них, убивает, ранит, берет в плен. Однако, хотя коварным образом и достиг победы, все же крепости завоевать не смог.

Глава 115. О достигнутом соглашении между князьями Пшемыславом и Святополком

В этом же году в канун блаженного апостола Якова знатный князь Пшемыслав пришел со своими баронами к своей деревне Кцыне, намереваясь со Святополком обсудить вопрос о возвращении крепости Накло. При­сутствовал также некий брат Поппон, крестоносец из Тевтонского ордена, приходившийся родственником по своей матери князю Пшемыславу в четвертом колене. Здесь заметь, что если мать князя Пшемыслава, как говорят, была сестрой упомянутого Святополка и женой князя Владислава Одонича, то отсюда следует, что Святополк был связан с упомянутым братом Поппоном в третьем колене родства. Отсюда с необходимостью вытекает то, о чем сказано выше: или Владислав Одонич, польский князь, и Святополк имели женами двух родных сестер, так как Мщивой, поморский князь, сын упомянутого Святополка, Пшемыслава и Болеслава, сы­новей Владислава, называл своими двоюродными брать­ями, и он Пшемыславу второму, польскому князю, сыну Пшемыслава уступил Поморское княжество. А могло же быть и так, что упомянутый Святополк взял в жены сестру Владислава, и благодаря этому они считались двоюродными братьями. Что же является достоверным, право, не знаю. Из какого рода был Поппон, нам не­известно. Вмешался, однако, он в их дела, чтобы установить между ними согласие, поскольку состоял с ними в родстве. Часто упоминаемый Святополк видел, что захва­ченную хитростью [старую] крепость Накло удержать он не может, так как [жители] новой крепости посто­янно совершали враждебные ему вылазки. Тогда он попросил у князя Пшемыслава за возвращение этой кре­пости и за понесенные им расходы определенную сумму денег. Так они договорились друг с другом и обещали брату Поппону по доброй воле выполнить все, что он им определит как в отношении передачи крепости, так и по поводу соблюдения мира. Упомянутый брат Поп­пон провозгласил, что они должны сохранять между собой нерушимый и крепкий мир после того, как Свя­тополк вернет крепость князю Пшемыславу. В свою очередь упомянутый князь Пшемыслав обязуется упла­тить пятьсот марок серебра в установленные сроки. И наконец, сойдясь безоружные между старой и новой крепостью, они облобызали друг друга. Рано утром в день св. Якова князь Пшемыслав, ведомый князем Свя­тополком, вступил со своими в старую крепость Накло. Князь Святополк выказал ему почтение и передал кре­пость Накло. Князь же Пшемыслав взамен упомянутых пятисот марок серебра [дал] ему девять заложников, [до тех пор], пока не уплатит деньги, и, так укрепив мир, они вернулись по домам.

Глава 116. О пленении вроцлавского епископа Томаша

Затем в указанном году в октаве св. Михаила, ко­гда господин Томаш, вроцлавский епископ, - в то вре­мя пример для всего польского клира, намереваясь про­извести освящение вновь построенного костела в по­местье аббата св. Марии на Песке в Гурке, ночью отдыхал, Болеслав Свирепый, силезский князь, сын Генриха, убитого татарами, одержимый дьявольским безумием и из-за наветов тевтонцев, которыми он руководствовался, не как князь, но как вор и разбойник приказывает, взломав дверь, схватить его, покояще­гося на ложе, лишить всякого имущества и сбросить с него его одеяния. Выдвигает вздорные мотивы, а главное, вымогает у него деньги, чтобы раздать их тевтонцам. Тевтонцы же, понимая, что [епископ Томаш] не имеет опыта в верховой езде и грузен, заставили, одна­ко, его ехать на коне рысцой в одной рубашке и испод­нем, лишенного другой одежды. Какой-то разбойник, сжалившись над ним, позволил из-за сильного ветра надеть какую-то грубую полосатую [одежду] и старые башмаки. С ним были схвачены препозит Богухвал и вроц­лавский каноник Геккард, и все вместе они были препровождены к крепости Влень упомянутого князя Бо­леслава и отданы под стражу. Упомянутый же князь и препозита и каноника заключил в оковы и, чтобы скорее добиться от них денег, он выставил епископа на посмешище, приказав водить [его] от крепости к крепо­сти. А затем бросил его в легницкую башню. Епископ же, видя, что без денег освободиться он не сможет, соглашается уплатить ему за себя и за них две тысячи марок серебра, но пурпуровую ткань, которую ему да­ровал каноник Геккард для продажи или [по крайней мере] для облегчения его мучений, отдать отказался. Господин же гнезненский архиепископ, услышав о столь нечестивых деяниях, в возмущении, созвав совет с согласия братьев епископов своей провинции, огласил приговор отлучения вышеуказанного князя. Он предпи­сывает своим суффраганам, чтобы они во время всех празднеств, в воскресные и праздничные дни как в со­борах, так и в костелах распорядились при зажженных свечах и звоне колоколов во всеуслышание провозгла­сить отлучение. И упомянутый архиепископ постановил, чтобы духовенство перед причастием, пав на колени, пело псалом «Да не оставишь в пренебрежении. Госпо­ди, хвалу мою» вместе с «Отче наш» и стихом «Да воскреснет Бог» и с молитвой, которая следует: «Про­шу, Господи, выслушай церковь свою, ослабленную не только нападениями язычников, но также и дурными поступками христиан, и прояви Божескую милость, что­бы тот, кто отказывается повиноваться божественной власти, был вскорости отвергнут как недруг десницею твоего величия, Господом нашим и т. д.». И когда чи­тали псалом, вопреки обыкновению, ударяли в колокол с одной стороны. Упомянутый же князь Болеслав в своем упрямстве не пожелал отпустить епископа и его [каноников], пока не будут уплачены ему деньги, о которых он думал больше, чем о своем спасении и почете. Епископ же, испытывая отвращение к своему плену и сострадая тя­желому положению своих [каноников], уплачивает упомянутому князю часть денег, а в счет остальных дает заложников и освобождается из плена в день Пасхи Господа. Итак, Болеслав, желая скрыть свое бесстыдство, об­винил своих родных братьев Генриха вроцлавского и Конрада глоговского, а также и некоторых из их знати (proceres) в позорном пленении епископа. Но его уверениям, поскольку они исходили от человека веролом­ного, каким он и был в действительности, верить не стоило.

Глава 117. О взятии в плен упомянутого князя Болеслава

Итак, в году от Р. X. 1257 часто упоминавшийся князь легницкий Болеслав Свирепый, желая хитростью взять в плен своего брата глоговского князя Конрада, попросил его прибыть на пир в крепость Легницу. Князь же Конрад, зная точно, благодаря сообщению какого-то человека, что здесь кроется измена, и стремясь в этом убедиться, отправился в путь к брату, взяв с собой в достаточном количестве свиту вооруженных мужей, у которых тайно было припрятано оружие. И когда он приблизился к легницкой крепости, он оставил некоторых из своих в укромных местах, повелев ожидать там его приказаний. Сам же с остальными, хотя и с немно­гими, вошел в легницкую крепость. Как казалось, Бо­леслав принял его радушно, а на самом деле скрывал обман и коварство. Заметя, что тевтонцы взошли на стены башни, а другие скрывались в потаенных местах, князь Конрад тотчас, ринувшись, взял в плен брата Болеслава и с ним вместе очень быстро, прежде чем тевтонцы, вышедшие из убежищ, напали на него, по­спешил из крепости к своим. Препроводив Болеслава в Глогов, он отдал его под усиленную охрану.

Глава 118. О смерти Пшемыслава, польского князя

Четвертого июня этого же года знатнейший муж Пшемыслав, Божьей милостью князь Польши, сын покойного Владислава Младшего, который был сыном Одона, переселился из этого бренного мира к Христу. Я описал его жизнь, кратко ее обозрев, для того, чтобы не вызвать скуки у читателя; я [хотел], чтобы и читающие или слушающие могли в какой-то мере подражать его деяниям и нравам. Был этот князь (dux) молодым по возрасту, имея едва 36 лет, но зрелый нравами, об­разом жизни и умением себя вести, снискал себе во многом удивительную милость Божию. Среди духовных и светских лиц был наистыдливейшим человеком. Никто никогда не слышал из его уст постыдных или непри­стойных слов. Гневаться совершенно не мог, и, если когда-либо кто-нибудь вызывал у него раздражение, никто в нем этого заметить не мог, гневается ли он, по­скольку лицо его всегда было приветливым, Всегда был он готов выслушать и великого и малого, и богатого и бедного, с добрым расположением прислушивался к говорящему и, насколько это было в его возможностях, удовлетворял нужды людей. Среди польских князей моего времени был он самым кротким, смиренным, собранным, всегда стремился к миру, был пылок в проявлениях искреннего благочестия к Богу и к людям. Ни с кем не хотел иметь разногласий, если только кто-либо нападал на его землю. Тогда он защищался, как мог. Свою землю во время своей жизни он окружал со всех сторон мирным путем, сде­лав соседних князей своими друзьями не мечом, но муд­ростью, которую ему даровал Иисус Христос и которой он всегда внимал. Он не желал вторгаться в границы другого правителя, но скорее желал жить в мире со всеми людьми. Был чрезвычайно набожен. Никогда не пропускал, если мог, божественной службы. Находил усладу в прекрасном песнопении. По возможности исполнял часы [молитв], посвященные преславной Госпоже [Богоро­дице], и почитал ее черезвычайно. И было в нем вот что удивительно: когда он ночью ложился в постель и все были уверены, что он спит всю ночь, он, немного от­дохнув, в полночь, а иногда и ранее вставал и, сидя под своим балдахином, держа свечу, читал Псалтырь, не­которые псалмы и молитвы, которые знал и имел при себе. И так он делал часто и охотно. Надменность презирал, пьянства и вовсе избегал. Опьяневшим его никто не видел. Ел умеренно, меда в течение многих лет не пил, только пиво или вино, и то так умеренно, что едва распознавал вкус вина. Баней в течение четырех лет перед смертью не пользовался. В каждый Великий Пост, как говорили, носил под дру­гой одеждой власяницу, но тайно. Я, Башко, познаньский кустош, видел, как ее носил после его смерти ка­кой-то капеллан, и была она очень плотная. Господа Бога уважал беспредельно, воздавал почет и уважение святой церкви. Защищал все духовенство, питал глубокое уважение ко всем духовным лицам и часто принимал их с почетом в своей курии. И, если во время какого-нибудь большого праздника был по­близости от гнезненского или познаньского костела, приглашал к завтраку каноников этих костелов и викариев, и стол его был открыт всем приходящим клирикам и мирянам, В Великий Четверг, где бы он ни был, он тайно приказывал привести ночью к нему нищих и мыл им ноги, обтирая полотенцем и целуя их, подкреплял нищих питьем, даровал даже куски полотна на одежду. Никогда он ни о ком не отзывался плохо, как бы дурно тот не жил. Что же мне сказать? Нельзя найти в Польше чело­века среди князей и других лиц, похожего на него. Он, помня о вечном блаженстве - успокоения на небесах, оставил в своем завещании Богу и костелу блаженного Адальберта в Гнезно деревню Чернелицу и другую, а именно Бук вместе с людьми, которых предназначил в должность ризничих (sanctuariorum),- костелу бла­женного Петра в Познани. Присоединив к этому косте­лу сам Бук с городом, с монетным двором, с таможней, с постоялыми дворами и со всеми людьми и с пахотными землями, и [отдал] со всей юрисдикцией и властью к этому костелу под надзор, просил установить, чтобы всегда на его могиле за душу его ночью и днем горел свет и чтобы с доходов, [полученных] с этих угодьев, совершались мессы каждый день за него самого и за остальных, если это будет возможно, или по крайней мере в каждый понедельник или в иной день, который удобно назначить на неделе. Во время его похорон поднялся такой плач, которого никогда нельзя было услышать при погребении любого другого польского князя. Плакало духовенство (clerus), так как он проявлял к ним расположение. Оплакивали рыцари - ведь к ним он был благосклонен. Плакали духовные лица (religiosi) - к ним он был милосерден. Люди всякого возраста и того и другого пола, все, кто был на похоронах или слышал, что он умер, не могли удержаться от рыданий. И да поместит Бог его душу в царстве небесном. Аминь.

Глава 119. О рождении Пшемыслава II

В этом же году в Познани в ранние часы воскрес­ного дня в праздник св. мученика Каликста у славного князя Пшемыслава родился сын. И когда рано утром познаньские каноники и викарии пели молитвы, к кон­цу девятой лекции прибыл вестник и возвестил о рож­дении мальчика. И тотчас они начали громким голосом петь «Тебя, Господа, восхваляем», и [это] потому, что это была ранняя молитва и в знак радости по поводу рождения отрока во славу Бога, так как он соблагово­лил ободрить поляков таким даром. Познаньскнй епископ Богухвал, которого называли [Богухвалом] из Чернелины, совместно с Башко, познаньским кустошем, совершили таинство святого кре­щения и дали ему в память о славном отце отцовское имя Пшемыслав.

Глава 120. О синоде в Ленчице

В этом же году в день блаженного Каликста упомя­нутый господин Пелка, гнезненский архиепископ, Прандота - епископ краковский, Томаш - вроцлавский, Богухвал - познаньский, Волимир - влоцлавский, Анд­рей - плоцкий, Вильгельм - любушский и многие аббаты, прелаты и каноники церквей собрали синод в Ленчице. На этом синоде упомянутый архиепископ со своими суффраганами с соизволения папы Александра провозгласил крестовый поход против Болеслава, силезского князя, и под влиянием авторитета этого же господина папы приказали провозгласить это отлучение за то, что этот князь более года со дня решения об отлучении за пленение им епископа вроцлавского отно­сился к этому решению надменно и презирал нормы церковного порядка. На этом же синоде было принято много установлении, и они хранятся в кафедральных соборах.

Глава 121. Каким образом калишский князь Болеслав взял себе жену

В году от Р. X. 1258 польский князь Болеслав, брат уже покойного Пшемыслава, привел с царскими почестями из краковской земли и свою землю [себе] в жены Елену, дочь Белы, венгерского короля, рожденную от сестры св. Ядвиги, которую за год до смерти Пшемы­слава, своего брата, [он] просватал у краковского кня­зя Болеслава. От нее он впоследствии имел трех доче­рей. Одну из которых он прозорливо отдал в жены Владиславу, сыну Казимира, куявскому князю, с ней он дал ему Польшу или (и) 1200 марок серебра, дру­гую - Генриху, сыну уже упомянутого злейшего Бо­леслава, князя силезско-легниикого, с которой также дал как приданое 1200 марок серебра или (и) землю Велуньскую и каштелянию рудскую. А третью - для служения Господу Богу отдал в монастырь св. Кларыв Гнезно, который он сам основал и вполне обеспечил.

Глава 122. О раздоре между Болеславом и Казимиром, куявским князем

В этом же году польский князь Болеслав начал тре­бовать от Казимира возврата лендзкой крепости с ее округом (districtu), которую этот Казимир [некогда] во времена молодости своей и брата своего занял, и [Болеслав ныне] начал с ним из-за нее войну. И ко­гда земли того и другого из-за то и дело возникающих войн совершенно опустели, Болеслав, собрав все свое войско со всей Польши, отважно вступил в Куявскую землю. Подойдя к Иновроцлаву и поставив вокруг него сторожевые посты, храбро осадил его. Ему пришел на помощь Варцислав (Bogufali), поморский князь, с шестьюстами воинами. Казимир, не имея силы про­тивостоять их могуществу, вернул центральную часть лендзкой каштелянии, а лендзкую крепость, которую ранее выстроил, сжег.

Глава 123. О смерти гнезненского архиепископа Пелки

В этом же году гнезненский архиепископ Фулкон, собственное имя которого было Пелка, закончил в Ленчице свой последний день. Муж, характером превосход­ный, ученый, честный. При его правлении польская церковь во всех отношениях счастливо процветала.

Глава 124. Об избрании гнезненского архиепископа Януша

В этом же году гнезненский препозит Януш по об­щему согласию избирающих был выбран архиепископом упомянутой церкви. После своего избрания он отправил в римскую курию послов, гнезненских каноников, в сле­дующем составе: познаньского декана Генриха, ленчицкого архидьякона Эгидия и Пшибыслава с просьбой о подтверждении его сана и получения паллия. Они, прийдя в римскую курию, узнали о постановлении Александра, которое гласило, что каждый избранный в ар­хиепископы должен лично явиться к господину папе. Когда указанные послы сообщили об этом своему из­бранному господину, он тотчас отправился в путь и в ближайшую пятницу перед Великим Постом достиг римской курии в году от Р. X. 1259, и предстал перед господином папой. Последний, увидев его и распросив через кардиналов, утвердил его избрание и в первое воскресенье Великого Поста приказал посвятить его в архиепископы. Вышеупомянутый познаньский декан Генрих и каноник Пшибыслав, вернувшись домой, по­гибли в районе Ломбардии.

Глава 125. Как Святополк, поморский князь, победил сторожевые посты Варцислава

В этом же году Варцислав, князь кашубов, с каменьским епископом выступил против поморского князя Святополка [вместе] с польским войском, которое поль­ский князь Болеслав прислал [ему] на помощь. Прийдя к Слупску, который иначе называется Столп, оставив епископа и его войско, а также некоторых своих, рыцарей на многочисленных сторожевых постах для того, чтобы они, обороняясь, защищали и стерегли достояние и его и поляков, а также оставленную там клиентелу, один с большим войском храбро опустошил землю Свя­тополка. А Святополк, не имея возможности отважно противостоять его силе, обрушился на сторожевые по­сты, победив епископа с его войском, обратил его в бег­ство, убил многих рыцарей и оруженосцев, а некоторых взял в плен [и], захватив много трофеев и пленных, ушел невредимым.

Глава 126. Как князь Казимир опустошил землю Калиш

В этом же году, а именно 1259, князь куявский, ленчицкий и серадзский Казимир, собрав в своем войске до двух тысяч сражающихся мужей, в самый день му­ченика Кириака, тайно вторгся в Калишскую землю. Вражески напав на Калиш, разграбил [его] без сожаления. Но, когда слух об этом дошел до польского князя Болеслава, который направлялся в Познань, [Болеслав] поспешно повернул к Калишу, но ни в пути, ни в крепости не мог так быстро собрать войска, кроме тридцати тысяч рыцарей, которые и пришли. К ним он присое­динил своих придворных и, всецело положившись на Бога, на которого всегда твердо надеялся, стал пресле­довать войско Казимира между Клонией и Опатовым, деревней архиепископа, и храбро напал на него [Кази­мира] в каком-то бору, который называется Солеч. Болеславу и его народу, хотя и немногочисленному, бог чудесным образом внушил такую доблесть, что он обра­тил в бегство вышеупомянутого князя Казимира с его многочисленными людьми; многие были убиты, некото­рые захвачены в плен. Болеслав также отобрал у них захваченную ими добычу - триста верховых коней и взял в плен тяжело или смертельно раненого куявского палатина. Говорят также, что, когда Болеслав стал преследо­вать Казимира и его войско, такой страх обуял их серд­ца, что они подумали, будто бы все деревья и есть люди из войска Болеслава и, напуганные этим, избрали средством защиты бегство. Удивительным образом побеж­денные в этом бегстве, они приписывали дар победы Господу Богу и справедливости Болеслава. И нет со­мнения, что свыше была ниспослана помощь всемогущего Господа, который не покидает тех, кто возлагает на него надежды, ведь он [Болеслав] победно с немно­гими одолел такое множество.

Глава 127. О коварном пленении сановников

В этом же году вышеназванный князь Казимир на каком-то собрании (colloquio), созванном им обманным образом, взял в плен Геркабольда, гнезненского пала­тина, его брата Симона, каштеляна этого же места, Николая, палатина калишского, и многих других знат­ных лиц.

Глава 128. О строительстве крепости Пакоще

В этом же году упомянутый князь Казимир с по­мощью князя Святополка, изменника, построил крепость в Пакоще во владении князя Болеслава в ущерб по­следнему.

Глава 129. Об опустошении Ленчицкой земли

В этом же году в октаве св. Михаила [князья] Бо­леслав [князь] польский, Болеслав Стыдливый краков­ский и сандомирский, Земовит мазовецкий и сын ко­роля Руси Даниила Роман, который пришел на по­мощь указанному князю Земовиту против князя Кази­мира, его родного брата, сойдясь на Ленчицкой земле, всю ее опустошили грабежом и пожарами. Они построи­ли на этой земле крепость и предоставили ее упомяну­тому князю Мазовии Земовиту. Князь Казимир, видя, что ему угрожает такая беда и что сопротивляться столь­ким князьям он не имеет сил, попросил, чтобы ему было дано перемирие до празднества св. Андрея, и во время этого же праздника объявили переговоры (colloquium). Во время этих переговоров он заявил, что удовлетворит [требования] тех, чьи меты, земли и крепости, неспра­ведливо занятые, удерживал.

Глава 130. Каким образом татары вторично опустошили Сандомирскую землю

В упомянутом выше году перед праздником св. Анд­рея [во искупление] грехов христиан в Сандомирскую землю вторглись татары с пруссами, русскими, куманами и другими народами и безобразно ее разорили грабежами, поджогами и убийствами. И зная, что боль­шое множество людей со своим имуществом прибыло в Сандомирскую крепость, окружили ее, непрерывно штур­муя. Русские же князья - Василько, брат русского короля Даниила, а также упомянутые сыновья - Лев и Роман, видя, что осада затягивается, задумали окружить жителей крепости обманным путем. Обеспечив безопасность, [они] сошлись с жителями крепости, убеж­дая их просить у татар заверений безопасности, и сдать им крепость и имущество, находившееся в ней, чтобы татары даровали им жизнь. Жители крепости, предпо­читая [свою] жизнь [спасению] самой крепости и иму­щества и надеясь сохранить жизнь так, как было ска­зано выше, обманутые советом указанных князей, будто бы они смогут уйти свободными, не беспокоясь о жизни и о своих женах, получили от татар и указанных князей твердое обещание [и] открыли ворота. Они оставили в крепости все имущество и безоружные вышли из нее. Увидев их, татары набросились на них, как волки на овец, проливая огромное количество крови невинных людей, так что разлившиеся потоки крови, стекая в Вислу, вызвали ее наводнение. И когда они устали в своей ярости, они остальных мужей, как стадо свиней, столкнув в реку Вислу, потопили. Молодых же женщин, красивых девушек и юношей увели с собой пленными. И погибло тогда много тысяч человек как в продолжи­тельном плену, так и пораженные мечом. Татары же, забрав из крепости и города Сандомира имущество [людей], спалили их; и совершили они, о горе, находясь в Краковской и Сандомирской землях в течение мно­гих дней, деяния злые и безобразные.

Глава 131. О бракосочетании дочери Пшемыслава

В году от Р. X. 1260 упомянутый польский князь Болеслав выдал замуж Констанцию, дочь своего покойного брата, польского князя Пшемыслава, за Кон­рада, сына маркграфа из Бранденбурга, иначе из Згожельца, и торжественно отпраздновал с ними пышную свадьбу в крепости Санток. Ей в качестве приданого он предоставил сантоцкую каштелянию, но не саму кре­пость. Из-за этого эта каштеляния была отторгнута от Польского королевства вплоть до сегодняшнего дня.

Глава 132. Каким образом прусский король Мендольф отошел от христианской веры

В этом же году окрещенные пруссы со своим коро­лем Мендольфом из-за многочисленных тягот, причиненных им крестоносцами, оставив христанскую веру, которую приняли ранее, ушли с некоторыми братьями Ордена крестоносцев к литовцам, смело к ним присое­динившись.

Глава 133. Глава об опустошении Плоцкой земли

В этом же году упомянутый Мендольф, собрав мно­жество, до тридцати тысяч, сражающихся: своих пруссов, литовцев и других языческих народов, вторгся в Мазовецкую землю. Там прежде всего он разорил город Плоцк, а затем города и деревни всей Плоцкой земли жестоко опустошил мечом и пожаром, разбоями и грабежом. Напав также на Пруссию, разрушил горо­да, уничтожил почти всю землю Пруссии, и его окрещенные пруссы учинили жестокую резню христианского народа.

Глава 134. Об опустошении земли язычников

В году от Р. X. 1261 в третью неделю после Богояв­ления множество христиан - тевтонцев, поляков и других правоверных народов, собравшись воедино, вторглись в земли литовцев и других языческих наро­дов, намереваясь их завоевать и истребить. И когда христиане разошлись по земле язычников, последние, тоже собравшись воедино, неожиданно напали на ос­тальное войско, которое стояло около поклажи христи­ан, многих из них погубили мечом и, уверовавшись в своем могуществе, там остались поджидать возвращения христиан. А христиане, услышав об уничтожении своих, по­спешно вернулись к поклаже и нашли там многочисленное войско язычников. Храбро с ними сойдясь, [они] отважно начали сражение. И хотя они и убили многих язычников, однако последние с соизволения Господа и во искупление грехов христиан, добившись победы, при­нудили христиан к бегству.

Глава 135. О новой секте бичевников

В этом же году образовалась какая-то секта кре­стьян. Друг за другом ходят они обнаженные, опоясан­ные только до пупка полотенцем, и каждый бьет себя хлыстом по спине. Впереди идут двое с хоругвами и двумя свечами и поют какую-то песню. И так дважды на день, в час первый и девятый. Архиепископ же гнезненский Януш со своими суффраганами, запретив впредь под страхом отлучения такие действия в своей провин­ции, потребовал от польских князей, чтобы они обяза­лись удерживать сектантов такого рода от упомянутых заблуждений, угрожая тюрьмой и лишением имуще­ства. Что они и сделали. А именно крестьяне, услышав об эдиктах архиепископа и князей, оставили прежние заблуждения.

Глава 135 а. О смерти плоцкого епископа

В этом же году плоцкий епископ по имени Голек после недели Пасхи переселился ко Господу. Ему наследовал Петр.

Глава 136. О занятии крепостей Ленчицы и Серадза

В этом же году также братья Лешек и Земомысл, сыновья куявского князя Казимира, обвинив свою ма­чеху в том, что она якобы хотела их отравить, поки­нув отца, заняли Ленчицу и Серадз со всеми их окре­стностями, а их жители, отвергнув их отца, смело к ним примкнули.

Глава 137. Каким образом Болеслав Благочестивый вернул лендзкую каштелянию

Затем в указанном году польский князь Болеслав Благочестивый, [сын] Владислава, перед праздником св. Бартоломея собрал храброе войско, намереваясь напасть на земли куявского князя Казимира, предать их огню и разграблению за то, что упомянутый Кази­мир, вопреки обещаниям, не позаботился [до сих пор] вернуть Болеславу половину лендзкой каштелянии. А Казимир, видя, что он не равен в могуществе с Бо­леславом, при посредстве Волимира, влоцлавского епи­скопа, вернул Болеславу оставшуюся половину лендзкой каштелянии вместе с замком, который выстроил ранее в этой каштелянии.

Глава 138. Об убийстве Земовита, мазовецкого князя

В году от Р. X. 1262 22 июня русские совместно с литовцами, прийдя, крадучись, на Черскую землю в Мазовии, опустошили ее всю огнем и мечом. Когда же они неожиданно вошли в какую-то деревню Яздово и об­наружили там мазовецких князей Земовита с его сы­ном Конрадом, они, схватив их, поступили с ними бессовестно. Шварн, сын сестры русского короля Дании­ла, сам обезглавил пленного, упомянутого князя Земовита, а сына его Конрада взял с собой в плен. В этом же году 5 августа мазовшане в каком-то поместье Длугоседло сошлись в битве с пруссами. Но пруссы, ос­тавшись победителями, радостные вернулись по домам.

Глава 139. О строительстве плоцкой крепости

По прошествии небольшого времени упомянутого года незадолго до праздника св. Михаила вышеупомянутый польский князь Болеслав по просьбе вдовы ма­зовецкого князя Земовита, собрав войско, двинулся в Мазовецкую землю и там заново отстроил плоцкую крепость, ранее сожженую язычниками. И ее, вновь восстановленную и хорошо укрепленную, предоставил вдове, упомянутой госпоже, и ее сыновьям Болеславу и Конраду. И если бы он не отстроил эту крепость, остальная часть Мазовецкой земли была бы целиком разрушена язычниками.

Глава 140. Об опустошении Ловической земли

В году 1263 13 января пруссы и другие языческие народы сильно опустошили мечом, пожарами и другими способами ловическую каштелянию и много других де­ревень в ее окрестностях.

Глава 141. О закладке церковного прихода в городе Познань

В этом же году от имени познаньского капитула был заложен парафиальный костел в городе Познань с таким, однако, условием, чтобы в воскресные дни [прихожане] не могли участвовать ни в процессии вокруг костела, ни к школе. Но все лица духовного звания как города, так и пригорода должны были участвовать в процессии к собору, а дети - к школам, организован­ным при нем.

Глава 142. Об основании госпиталя в Познани

В этом же году от Р. X. 1264 [около] города Познани в честь Духа Святого Богухвалом, епископом церкви упомянутого города, был основан госпиталь для боль­ных. Начальник (prepositus) этого госпиталя по предложению этого же епископа имел место в хоре и право голоса в капитуле упомянутого познаньского костела.

Глава 143. О смерти упомянутого епископа Богухвала

В этом же году в ночь со вторника на среду [во вре­мя] трехдневного поста после дня св. Лючии познаньский епископ Богухвал в деревне Чернелине, [принад­лежащей] его костелу, переселился ко Господу. Я не пожелал описывать его доблести и нравы, поскольку, если он таковые [и] имел, он совершенно не хотел их использовать.

Глава 144. О смерти матери Пшемыслава Елизаветы

В году от Р. X. 1265 знатная госпожа Елизавета, жена ныне покойного польского князя Пшемыслава, дочь Генриха, силезского князя, убитого татарами, в ближайшую пятницу после октавы Богоявления в своей деревне Модже переселилась ко Господу. И в этом же году господин Томаш, вроцлавский епископ, исполнив долг человеческой природы, счастливо почил в бозе.

Глава 145. О выборе познаньского епископа Петржика

В году от Р. X. 1265 в [день] Обращения св. Пав­ла познаньский капитул собрался в своем капитуле и, воззвав к милости Духа Святого, начали вести переговоры о выборе епископа. Проведя обсуждение (tractatu), выбрали епископом и пастором препозита Петржика, сына рыцаря Дрогослова из Скожева, и после избрания, как обычно, означенный избранник с неко­торыми братьями из капитула для своего утверждения отправился к господину архиепископу Янушу, гнезненскому митрополиту. И когда он прибыл в Жнин, где [уже] находился другой епископ, [Петржик] дознался от некоторых, что его избрание подлежит отмене ввиду его малой грамотности и незнания законов, хотя на самом деле он мог проводить в церкви Господней боже­ственную службу. И совершил все это господин архи­епископ в согласии с волей господина князя Болеслава, который тогда правил [этой] землей, и жены упомяну­того князя госпожи Елены, дочери венгерского короля, для того, чтобы поставить в познаньский епископат гнезненского декана Фалента, о состоянии и происхожде­нии которого вся Польша ничего не знала, поскольку, как это выяснилось позднее, он был их доверенным лицом. Господин декан Ян, сын рыцаря Весткона, опытный в правоведении, названный магистром, увидев [это], против [воли] господина архиепископа обратился с просьбой, чтобы папа утвердил выбор его церкви. Но когда этот избранный Петржик должен был явиться на разбор жалобы (sue appellacicni), на которой настаивал господин декан Ян, было созвано совещание (consilio) людей нечестных и, главное, имеющих близкое отношение к указанному Фаленту, чтобы господин архиепископ мог легче его утвердить. Капитул, видя, что [Петржик] отказывается от своего права и из-за этого перед цер­ковью возникают трудности, созвав совещание, стал думать об избрании другого лица, дабы воспрепятство­вать вступлению [в сан] упомянутого Фалента. Избра­ли архидьякона господина Яна, человека образован­ного, добропорядочного и набожного. А когда предста­вили его этому же архиепископу в Гнезно, тот не поже­лал его утвердить, выдвигая, вопреки капитулу, тот до­вод, что он имеет другого избранника. И все это было сплошным обманом, лишь бы добиться назначения Фа­лента. Господин декан Ян, понимая, что архиепископ дей­ствует по отношению к познаньской церкви недоброжелательно, в тот же день, вопреки [мнению] упомянутого господина архиепископа, обратился с апелляцией к господину папе. Произведя апелляцию (tacta appellacione) в Гнезно во время трехдневного поста, т. е. в субботу на первой неделе поста, он послал в римскую курию упомянутого господина электа архидьякона Яна с гос­подином схоластиком Петром и с каноником Миросла­вом. И когда они отправились в курию, означенный архиепископ посадил часто упоминавшегося Фалента на познаньский епископат. Когда же он хотел посвятить его в епископы в Пыздре, капитул направил некоего викария по имени Бенедикт, по прозвищу Колка, с тре­бованием не посвящать его [Фалента] в епископы. Упо­мянутый же господин архиепископ, ни во что не ставя апелляцию, обращенную к папе, приказал притащить указанного священнослужителя викария и обращаться с ним жестоко. И таким образом, презрев апелля­цию и допустив произвол, посвятил того [Фалента] в епископы. Полагаю, что посвящен он был непра­вильно. [Итак], декан Ян, не желая смириться с обидой, на­несенной его церкви, последовал за вышеупомянутым электом, архидьяконом Яном в курию и, придя туда, лично доложил господину папе Клементу IV о церковных делах. Господин папа, видя, что из-за установления епископом упомянутого Фалента нанесена обида поз­наньской церкви и сделал это архиепископ, вопреки праву и соизволению господина папы Александра IV - ведь архиепископ не имел права надзора в отношении какой-либо церкви, если только в случае какого-либо нерадения - дал им письмо к господину Томашу, вроцлавскому епископу, с вызовом [в суд] назначенного Фа­лента. Когда же они вернулись из курии с указанным письмом, декан Ян, господин Петр схоластик и каноник Мирослав вызвали его самого [Фалента] в курию. Но так как господин Мирослав, который должен был до­ложить господину папе о вызове, сделанном вроцлавским епископом, был убит какими-то польскими рыца­рями, то дело церкви, таким образом, осталось в пре­небрежении. Господин же декан Ян, схоластик Петр и другие братья каноники, созвав совещание, отправили меня, Годислава по прозвищу Башко, кустоша этой церкви, в курию с посланием от вроцлавского епископа. И когда я пришел в курию, после меня явился также и указан­ный Фалент. И мы предстали перед господином папой, и указанный Фалент предъявил свидетельство о своем назначении. А господин папа, увидев и прочитав его послание, нашел, что он нечестно овладел познаньским епископством. Он сам, как справедливый судья, учел настойчивое пожелание архидьякона электа Яна, а так­же и мое, и в силу своих прав отстранил указанного Фалента от познаньского епископства. Господин архи­дьякон Ян, элект, видя, что дело о его утверждении получило отсрочку и из этого происходит немалая опас­ность для церкви, указал господину папе, какое право говорит [в защиту] его выбора. Но господин папа, по­скольку имел право установления, вручил познаньское епископство своему капеллану Николаю, который в то время был отправлен в Польшу для канонизации блаженной Ядвиги, и в Витербо посвятил его в епис­копы.

Глава 146. О захвате обманным образом крепости Санток

Спустя некоторое время того же года какие-то раз­бойники саксы, тайно проникнув в крепость Санток, заняли ее и передали во владение маркграфу бранденбургскому. Но польский князь Болеслав, желая захва­тить упомянутую крепость, собрав войско, сошелся с маркграфами и имел с ними дружественную беседу. Они единогласно постановили, что Болеслав сожжет Джень, а сами они - Санток. Так и сделали.

Глава 147. О смерти короля русских Даниила

В году от Р. X. 1266 Даниил, русский король, отец Льва и Романа, исполнив долг природе, переселился из этого мира ко Господу. И в этом же году изменник Святополк, поморский князь, который бесчестно и предательски присвоил себе княжеское имя, тоже ушел из этого бренного мира.

Глава 148. Об опустошении Плоцкой земли

В этом же году пруссы совместно с другими языче­скими народами вторглись в Плоцкую землю и опустошили оставшуюся [неразоренной часть] этой земли.

Глава 149. Об опустошении Русской земли

В этом же году войско краковского князя Болеслава Стыдливого, проникнув в землю русских, сильно опусто­шило княжество Шварна. Упомянутый князь Шварн в самый день святых Гервазия и Протасия, сойдясь с этим войском, мужественно с ним сразился. Но поляки стали победителями [и], перебив много русских и взяв у них немалое количество добычи, вернулись с почетом домой. И успокоилась земля на некоторое время в бла­гости желанного мира. В этом же году Прандота, краковский епископ, пе­реселился из этого мира ко Господу. Ему наследовал Павел из Пшеманкова.

Глава 150. О восстановлении крепости Санток

По истечении [нескольких] дней указанного года польский князь Болеслав Благочестивый, собрав войско, восстановил меньшую крепость Санток. Там ведь были две крепости: меньшая, в которой обычно находился князь, и большая, в которой пребывали рыцари сов­местно с простым людом и ремесленниками. Но когда князь Болеслав, отстроив крепость, вернулся домой, маркграфы окружили валом упомянутую крепость. Князь Болеслав, опасаясь, что из-за нанесенного ущер­ба его люди, находившиеся в крепости, [потерпят оскорбление], в соответствии с уговором, заключенном с маркграфами, приказал указанную крепость сжечь.

Глава 151. О посвящении краковского епископа Павла

В году от Р. X. 1267 досточтимый отец Павел из Пшеманкова, краковский епископ, был посвящен в епископы архиепископом гнезненским и другими епископами.

Глава 152. Об убийстве познаньского каноника, поморянина Петра

В году от Р. X. 1268, когда познаньский каноник, поморянин Петр в присутствии познаньского епископа Николая стал требовать десятины (dechnam praedialem) от [некоего] Доброгоста из Нагродниц и был на­значен срок для слушания окончательного решения, Сулислав, сын Доброгоста, нечестиво убил упомянутого каноника в костеле Чернелина в то время, как тот шел в процессии на кладбище. За это упомянутый Доброгост и его потомство были осуждены навечно платить деся­тину по крестьянскому обычаю.

Глава 152 а

В этом же году князь Болеслав выстроил крепость Дуппин в деревне [близ] города какого-то Федрика. Этот же князь построил другую крепость Неслуш в деревне Гнемовира, сына Гжебыслава. Он же построил крепость на рудской Земле Просну и дал ей название Болеславич.

Глава 153. О постройке крепости в Суленче

В году от Р. X. 1269 Оттон, сын Оттона, маркграфа из Бранденбурга или из Згожельца, после смерти свое­го отца Оттона построил между Любушем и Мендзыжечем крепость Суленч, и польский князь Болеслав смирился с этим.

Глава 154. О смерти благочестивейшей девы Саломеи

В году от Р. X. 1268 в канун дня блаженного Мар­тина благородная дева Саломея, [одна из] монахинь ордена св. Клары, сестра упомянутого краковского кня­зя Болеслава Стыдливого, в монастыре, в Скале, ка­ковое место называлось Скалой св. Марии (Lapis Sancte Marie), сохранив преславное имя девственницы, сча­стливо отошла ко Господу. В любви к этой деве, во исполнение обета мать ее вместе со своим сыном, упо­мянутым князем Болеславом, основали монастырь св. Клары в Завихосте, а затем из-за нападений литов­цев перенесли его в Скалу, а затем снова он был пе­ренесен в Краков к св. Андрею. О ней рассказывают такие чудеса: хотя лежала она уже пять дней на хорах у сестер [монахинь] в Скале непогребенная, однако сестры не почувствовали ника­кого дурного запаха от ее целомудренного тела. Напро­тив, казалось, что они становились все бодрее от при­ятнейшего запаха, исходившего от ее тела. После того как ее преславное тело 13 ноября было предано церков­ному погребению, останки ее 1 июля вынули и с благо­говением перенесли в Краков для вторичного погребе­ния, и, хотя гроб был открыт, от ее святого тела [так­же] не исходило никакого дурного запаха. Я слышал от одной набожной девы Марты, монахини этого монастыря, что из ее тела струилось масло уди­вительной приятности и яркости. Многие больные, беря пальцами его капли и намазываясь им, тотчас выздо­равливали, освобождаясь от своего недуга.

Глава 155. Об измене крепости Быдгощ

В этом же году некий Теодорик, окрещенный прусс, отдал польскому князю Болеславу Благочестивому крепость Быдгощ [куявского князя] Земомысла. А затем, осознав, что совершил такую измену, он попросил своего слугу обезглавить его. И тот, взяв меч, тотчас его обезглавил. ««Впоследствии, вспомнив, как он дурно поступил и совершил такую измену, попросил своего слугу, чтобы он его как изменника обезглавил, дабы не жить ему более. Тот, взяв меч, тотчас его обезглавил. Так дурно закончил свою жизнь [Теодорик].»»

Глава 156. Почему куявяне отказались повиноваться своему князю

В упомянутом году знатные люди (primates) Куявской земли, видя, что их князь Земомысл, презирая их самих, стал между тем следовать советам Бородатых Братьев, во всем выказывая [им] свою благосклон­ность, присоединились к польскому князю Болеславу. Земомысл же, понимая, что он так позорно покинут, дал в дар польскому князю Болеславу славную крепость Крушвицу с той целью, чтобы благодаря его благосклонной помощи прийти в согласие с куявским рыцар­ством и вновь обрести их повиновение себе.

Глава 157. [Глава] рассказывает об опустошении города Мендзыжеч

В этом же году перед праздником св. Михаила поль­ский князь Болеслав Благочестивый укрепил свой го­род Мендзыжеч бойницами. Но прежде чем он [город] был окружен рвами, Оттон, сын упомянутого маркграфа Оттона, явившись неожиданно, стал его осаждать. А не сумев им овладеть, спалил его. Славно обогатившись добычей [награбленной] в этом городе, [он] радостный возвратился домой.

Глава 158. О завоевании крепости Суленч

В указанном году в канун блаженной Лючии уже упомянутый польский князь Болеслав Благочестивый могущественно вторгся в любушскую каштелянию, пол­ностью опустошил ее огнем и грабежами. А назавтра, прийдя в крепость Суленч, отважно ее захватил. Его воины, храбро напав на крепость и разведя огонь, подожгли ее. В ней они взяли в плен каштеляпа по имени Сабель с его людьми. И, обогащенные обильной добы­чей конями и оружием, воздав благодарения Господу, радостно вернулись домой.

Глава 159. О постройке крепости Санток

В году от Р. X. 1270 незадолго до [дня] Очищения Благословенной Девы Марии, Оттон, сын бранденбургского маркграфа Оттона, восстановил, в отсутствие польского князя Болеслава, который в то время отпра­вился в земли Кракова для совершения некоторых дел, крепость Санток возле церкви св. Андрея. Некогда крепость Санток, в которой проживало мно­го рыцарей и простого люду, была очень большая. И в этой крепости была даже препозитура св. Андрея, и препозит этого костела осуществлял полную юрисдик­цию во всех костелах в пределах Одры, Ивы, Дравы, Варты и Нотеци и над духовенством и над народом. Об этой препозитуре имел попечение тогдашний познаньский епископ. Упомянутый препозит имел деревню Кнево, принадлежащую его препозитуре, которую ныне иногда занимают жители Сантока и иногда пытаются захватить ее жители Мендзыжеча. После убийства короля Пшемыслава бранденбургские маркграфы заняли каштелянию поляков и крепость Санток, разрушили препозитуру в Сантоке и постара­лись передать капитулу в Мыслибоже всю юрисдикцию сантоцкой препозитуры. В результате из-за небрежно­сти епископов большая часть познаньского диоцеза в указанной каштелянии отошла от познаньского костела, хотя некоторые епископы, а именно Андрей Шимонович и Домрат, начали домогаться в римской курии ее возврата; однако Ян Лодзя, познаньский епископ, непосредственный их преемник, с пренебрежением от­несся к их попыткам. В этом же году незадолго до праздника св. Григо­рия польский князь Болеслав восстановил крепость Джень во вред крепости Санток.

Глава 160. О смерти вроцлавского князя Владислава и епископа зальцбургского

В этом же году на следующий день после [дня] св. Адальберта досточтимый отец архиепископ зальцбургский Владислав, вроцлавский князь, сын покойного силезского князя Генриха, убитого татарами, в своем епископстве переселился из этого бренного мира ко Хри­сту, как говорят, отравленный нечестиво своими же силезцами. И это потому, что он управлял вроцлавским княжеством, половину которого имел после смерти свое­го брата Генриха третьего. Его [княжество] он при своей кончине оставил как законному наследнику, хотя и малолетнему, Генриху четвертому, сыну своего брата Генриха третьего. Так Генрих четвертый стал владеть частями [княжеств] и своего отца и дяди.

Глава 160 а. Как польский князь Болеслав опустошил каштелянию Санток

В году от Р. X. 1271 польский князь Болеслав Бла­гочестивый, собрав немалое войско, вторгся в каштелянию Санток, в которой упомянутый маркграф Оттон по тевтонскому праву основал города и селения, и в тече­ние трех дней безжалостно опустошил ее пожарами и грабежами. Он, также обрушившись на хорошо укреп­ленный город Мыслибож и другие города и крепости, сравнял их с землей и уничтожил до основания; взяв большую добычу, счастливо вернулся домой.

Глава 161. О разногласии между поморскими князьями Мщивоем и Варциславом

В этом же году поморский князь Варцислав захва­тил в плен и заключил в оковы своего брата Мщивоя. И только тогда он отпустил его, когда тот отдал ему чрезвычайно укрепленную крепость и город Гданьск. Возмущенный поступками брата, желая ему отомстить, Мщивой передал маркграфу Конраду, сыну покойного бранденбургского маркграфа Яна, упомянутую славную крепость Гданьск с той целью, чтобы он оказал ему в борьбе против его брата Варцислава желанную помощь, намереваясь тем самым полностью изгнать Варцислава с Поморской земли. Варцислав же совместно с примк­нувшими к нему поморянами, домогаясь крепости Гданьск и других крепостей своей земли, с могущественным отрядом напал на Мщивоя и изгнал с Поморской земли, завоевал указанную крепость Гданьск и другие мощ­ные крепости. А когда вошел в крепость Вышеград, почувствовав нездоровье, скончался и был похоронен в Иновроцлаве у меньших Братьев. Князь Мщивой, понимая, что он лишился своего бра­та, господина Варцислава, надеялся, что он будет безопасно царствовать на Поморской земле. С этой це­лью он пожелал войти в свою крепость и город Гданьск. Но этого не допустили тевтонцы, которые там от имени маркграфа Конрада охраняли крепость. Упомянутый князь Мщивой, увидев такую несправедливость и веро­ломство тевтонцев, которые не позволяли ему править и распоряжаться в его собственном наследственном [уделе], созвав весь свой край, с тщательной предо­сторожностью укрепил усиленной стражей указанную крепость и город для того, чтобы большое число тев­тонцев не могло проникнуть в указанные укрепления для их охраны и обороны. Но так как он не смог их занять, поморяне дали совет своему князю, господину Мщивою, объединиться с польским князем Болеславом, его двоюродным братом, который тогда мудро правил и имел могущественное воинство. Прийдя к своему брату Болеславу, он добился от него и совета и помощи против упомянутых тевтонцев, которые удерживали его укрепления, и тем более он [этого] желал, что упомянутый князь Болеслав владел Поморской землей, которую насильно захватили тевтон­цы. И еще потому, что [сам] упомянутый князь Мщивой не имел потомства. Князь же Болеслав как человек скромный, сговорчивый и благожелательный к своему брату, хотя [тот] однажды и обидел его, однако, пре­одолев по своей доброте злокозненные чувства, обещал оказать ему помощь.

Глава 162.

Итак, в году от Р. X. 1272 господин Болеслав, муж ревностный и могущественный в своем знатном рыцарстве, сын покойного Владислава, сына покойного Одона, собрав небольшое войско, [но] не такое большое, которое обычно выводил в другие земли, поскольку знал, что с войском, которое он созвал, он мог безопасно вторгнуться в Поморскую землю, поспешно вошел в эту землю между [днем] Богоявления и Очищения преславной Девы Марии и окружил ее своими полками и полками поморян, не применив никаких приспособле­ний, кроме щитов, фашин и некоторых малых орудий, приспособленных к обороне против тевтонцев, которые были в Гданьске, и, разведя огонь, вопреки мнению всех, захватил и их самих и крепость. Он перебил почти всех тевтонцев, которые там находились, кроме некото­рых, убежавших в какую-то башню. А те, которые со­хранили свою жизнь, все же были взяты в плен и со­держались там в плену князем Мщивоем. И, таким образом, с божьей помощью господин князь Болеслав с триумфом и почетом невредимым вернулся домой, и только немногие рыцари [его] были убиты или ранены. И все дело тут во всемогущем Господе Боге, который считал нужным помогать упомянутому князю, господину Болеславу, и всегда помогал, где бы тот ни сражался за справедливость.

Глава 163.

В этом же году 27 мая преславный отрок Пшемыслав, сын князя Пшемыслава, в возрасте 16 лет по воле и приказанию своего дяди, князя Болеслава ко­торый тогда правил всей Польшей, собрав польское ры­царство с комитом Пшедпелком, палатином (palatino) Польши, и с комитом Янком, калишским каштеляном которые в то время среди рыцарей были старшими вторгся с вооруженным отрядом на землю, расположенную за Дженью. Эту землю его отец Пшемыслав пере­дал господину маркграфу Конраду, сыну маркграфа Яна из Бранденбурга, как приданое своей дочери. Ко­гда же он хотел ограбить эту землю, он приблизился к какому-то замку, который этот Конрад построил на упомянутой земле в какой-то деревне под названием Стжельце. Его рыцари, отважные и испытанные [в бо­ях], без всяких орудий подошли к этой же крепости, обрушились огнем и в скором времени захватили эту крепость, перебив мечом почти всех, кто там находился, кроме пленных, которых с большим трудом получили рыцари от упомянутого Пшемыслава. И когда они вернулись домой и уже находились в крепости Велень, они узнали, что немного тевтонцев находится в крепости Джень, которую они насильно за­хватили. И уже вход в эту крепость был занят каки­ми-то кашубами, которые, служа князю Болеславу, под­плыли к этой крепости на суденышке и подожгли одни ворота. Когда упомянутый Пшемыслав услышал об этом, он приказал рыцарям вернуться, [и] с теми, которые отошли от него, и с теми, кто был с ним, подступил к этой крепости. Когда же эти рыцари и народ стали готовить орудия, тевтонцы очень испугались, как бы с ними не случилось того же, что с другими в Стжельце, и, попросив перемирия, достигли договоренности. Эту крепость без всяких осложнений и без пролития крови они передали указанному Пшемыславу в день Просьб, и [он], поставив в этой крепости Джень сильную стражу, с почетом и триумфом вернулся домой.

Глава 164.

В году от Р. X. 1273 этот же Пшемыслав вошел в Славянскую землю князя Барнима с целью посмотреть девушку, дочь некоего князя по имени Генрих из Вышимежа, рожденную от дочери князя Барнима. По­этому-то этот князь [Барним] держал ее у себя, что она имела к нему [родственное] отношение. А когда [Пшемыслав] увидел ее, она ему понравилась. И там же в земле упомянутого князя Б[арнима] в городе Шецин [он] взял ее в жены. И произошло это на шестнад­цатом году его жизни.

Польские земли около 1250 г.

1 - польские земли, попавшие под власть немецких феодалов до 1250 г.; 2 - общие границы польских княжеств ок. l250 г.; 3 - границы княжеств; 4 - границы земель; 5 - границы территории, захваченной Тевтонским орденом.

В этом же году в июле месяце преславный Болеслав со своей законной женой госпожей Еленой и с почтеннейшим господином епископом Николаем со своими баронами (baronibus) и с этим же самым Пшемыславом пошли в крепость Джень навстречу госпоже Людгарде, встретили ее там с почетом, проводили до Познани, и там господин епископ с канониками этого кос­тела, согласно сохранившемуся там обычаю, в торже­ственной процессии сопроводили ее в костел.