Великий и Ужасный 6

Глава 13 Импровизируй, адаптируйся, преодолевай

Уруки остаются уруками. Я про это постоянно забываю, потому что слишком мало общаюсь с настоящими матерыми урукхаевскими отморозками, все больше — со всякими малолетками, инвалидами и звезданутыми. Настоящие уруки — они… Им похрен. Они не боятся, не переживают, не рефлексируют.

Я думаю, от степени урукской адаптивности и похренизма обалдели даже янычары. Ну как? Ты захватываешь в плен двадцать тысяч диких варваров, разделяешь их на несколько частей, изолируешь, лишаешь их сверхъестественных сил и не кормишь много дней подряд, потом запихиваешь в нечеловеческие условия и заставляешь добывать полиметаллические руды с высоким содержанием сурьмы и мышьяка, отдаешь дебильные приказы и вообще — всячески пытаешься сделать их жизнь невыносимой, а они…

Они, сука, жарят чудовищ и грибы, жрут, ржут, поют и пляшут, и трахаются у костров. Рассказывают о том, как именно они будут уродовать охрану, когда ошейники перестанут работать, какие именно ногти станут рвать у янычар первыми и какие кишки на какой кулак начнут наматывать. Можно, конечно, каждому по очереди отдать приказ заткнуться и целовать сапоги одабаши, но их тут — не одна тысяча! Страшных, огромных, злых черных уруков. Процелуют насквозь и отгрызут ногу, как пить дать. А еще — вокруг Хтонь. Реально стремные монстры. И уруки в целом-то работают и руду отгружают, да еще и кайлом чудовище приложить способны, ну, чтобы было кого пожарить потом. Без уруков с подземными хтоническими ужасами совладать будет трудно, да и подходящую рабочую силу попробуй найди… А начни чмырить уруков и заставлять работать на износ- они ж и забастовку устроить могут. Уже делали — семь раз. Просто выполняли только и исключительно то, что приказывали защелкиватели ошейников. И это был кирдык…

Конечно, всего этого я не знал сразу, когда вагонетки остановились в огромной пещере. Но запах жареной хтонятины и подземных грибов уловил моментально. И не услышать дикий рев сотен глоток, которые вопили нечто очень угрожающее и свирепое на черном наречии, тоже было очень, очень сложно.

— Аш назг дурбатулук!

Аш назг гимбатул!

Аш назг тхракатулук!

Агх бурзум-иши кримпатул!!! — развеселая песенка получалась, только «гопца-дрипца гоп-ца-ца!» в конце не хватало.

Я и не знал, что орочий вариант «Легенды о Кольце» может быть танцевальной мелодией с прихлопами и притопами.

Одабаши и конвой выскочили из вагонеток, им навстречу из каких-то темных углов побежали бледные и осунувшиеся янычары дежурной смены. Они выглядели откровенно хреново, Хтонь пожирала их постепенно, маленькими кусочками. Всё-таки османы были людьми, пусть и пустоцветами. В аномалиях им удавалось отлично колдовать, но вот жить… Жить они здесь не могли. Ну, день-два-три, что-то около того. Дальше накрывала депрессия, нервное истощение, несварение желудка, мигрени и реактивный артрит. Всякое могло случиться, Хтонь — она всегда бьёт в самое больное место.

Сотня задолбанных янычар с ручными пулеметами выстроились и привестствовали офицера, как полагается у турок — с церемониями. Все-таки одабаши был большой шишкой и настоящим магом! А потом нас выволокли из вагонеток и швырнули на каменный пол пещеры. Турки что-то там порявкали, судя по остекленевшим глазам моих товарищей по несчастью — отдавали приказы. Я тоже старательно пучил буркала, делая вид, что проникаюсь, слушаю и повинуюсь.

Местные охраннички отпихали нас в сторону костров с уруками, которые делали вид, что им срать на происходящее, и побежали обратно к вагонеткам: там для них привезли припасы и лекарства. И больше вроде как всей это тусовкой под великанскими сводами пещеры не интересовались. Это всё было странно, но кто я такой, чтобы учить османских изуверов правильно организовывать принудительные работы?

— Ну, идите уже сюда, черти, — сказала какая-то орчанка с прической из четырех кос. — Что, доросли до ошейника? Тут не намного лучше, чем в загонах, но всё-таки кое-какие приятные моменты есть. Но вам об этом думать рано. Завтра будете грузить руду в вагонетки, за кайло вас пока не поставим — сначала осмотритесь. И оставайтесь начеку! Кобольды притворяются камнями, могут долго лежать неподвижно — а потом… КЛАЦ!!! И откусят всю жопу!

— Га-га-га! — местные уруки обоих полов с удовольствием потешались над настороженными, зыркающими во все стороны новичками.

Ровно до тех пор, пока один из них — одноглазый верзила со шрамом через всю рожу, не заметил меня.

— А ты что еще за хрен? — спросил он.

— Давай сразу подеремся? — миролюбиво предложил я. — У вас ведь так принято?

Конечно, ять, мы подрались. С ним и еще с одним — курносым, который ловко оттаптывал мне ноги, и с другим — без двух пальцев на левой руке, но зато быстрым, как понос, и потом еще с каким-то квадратным утырком, который бил так, что у меня чуть кишки через рот не вылезли. Я их тоже бил смертным боем, не стесняясь демонстрировать сверхъестественные силы. Ломал ребра и сворачивал челюсти, выбивал дух и выкручивал суставы… Иначе они сами сделали бы из меня яйцо всмятку. Или яйцо пашот — как повезёт. Это были уруки — самые свирепые бойцы в мире, с ними нельзя по-другому! Ни любви, ни тоски, ни жалости, все, как приснопамятный классик и современник завещал. И только после того, как квадратный орк выплюнул два зуба от моего апперкота и с ошалевшими глазами уселся на жопу в состоянии капитального нокдауна, тот самый первый, со шрамом, еле глядя единственным глазом, который заплыл и был почти не виден, спросил:

— А ты что — татуированный хрен, что ли? Чего так крепко дерешься? Ты что — знаешь какого-никакого другого Резчика, кроме Шарку? Ты, может, какой-то не местный? А за каким бесом ты сюда приперся, что ли — специально?

— А й-о-о-о-о-оп твою мать! — сплевывая на пол пещеры кровавую юшку и вытирая рожу, проговорил я. — Озарение, ять! Эврика, нахрен! Черные уруки — очень способный народ, я всегда это знал. Можно сказать даже — одаренный, альтернативно, правда, но это не важно. Как в морду зарядишь — так сразу столько талантов проявляется, просто удивительно!

— Дык? — уточнил Шрам.

— Елы-палы! — откликнулся я. — Да, потому что, да, да, да. Вот ответы по очереди на все твои гребаные вопросы, тупой ты мракобес. Я пришел сюда вас всех спасти, и я точно знаю, как нам поубивать всех этих ублюдков в дебильных шапках, запихать им сраные пулеметы в говенные жопы, вырваться наружу, разнести всю хату… А потом — если удастся освободить остальных уруков — сжечь к японой матери Бухарест и, возможно, Истанбул. Но это не точно. Возможно, их сожгут до нас.

— Ого! — сказал Курносый. — Заливаешь ты знатно. Чисто потрендеть — мастак. Давай, мы дадим тебе кликуху Трендлявый Ящик?

— Я тебя щас второй раз отхреначу, — сказал я. — Хочешь — фокус покажу?

— Ну, ну? — заинтересовались все примерно полторы тысячи уруков.

— Во, ять! — я легким движением руки снял ошейник, а потом надел его обратно. — Прилетел вдруг волшебник в голубом вертолете, ясно?

— Ого! — сказали все. — Кобольда жрать будешь? А вертолет — это че за хрень? Нормально на бурзгаше сказать можешь, че эт такое? А почему он голубой — педераст, что ли? А если педераст, то почему летающий, и как в нем летает волшебник? Волшебник — тоже педераст? И где он приземлился, потому что мы не любим педерастов, и хотим ему по щам надавать, прямо сейчас. Им обеим надаем, хоть они и волшебники. Только скажи, как это ты так хитрожопо снял и надел ошейник? И мы пойдём озвездюливать педераста! Ну, чего молчишь? Ты че — говнистый, что ли? Как ошейник снимается-то? Или кобольда сначала сожрешь?

О, сука, как же я ненавижу уруков. Реально, мерзкое племя. Самое худшее из всех!

Когда мы шли на работу, я подыскал подходящую аналогию для ситуации с уруками-шахтерами. Ядерный реактор, вот что. Или какие-нибудь огнеопасные легковоспламеняющиеся жидкости. Они необходимы, их используют, но — соблюдая некие правила. Температура, давление и все такое. Турки за долгое время своего владычества в Малой Азии, Леванте, Северной Африке и не такое долгое — на Балканах, научились выжимать из покоренных народов максимум, балансируя на грани того, чтобы не передавить, не угробить, не вызвать бунт. Тут им стоило отдать должное… Эффективные менеджеры — самый страшный хтонической монстр!

Вот сейчас, испытывая острейшее чувство дежавю и шагая с совковой лопатой на плече по скудно освещенному подземелью, я не мог не отдать должное османской администрации: они сумели создать для невольников-уруков некие минимально-приемлемые условия проживания и работы. С одной стороны — наличие ошейников гарантировало им отсутствие прямого неповиновения и бунта, потому как изначально был отдан приказ добывать руду и не чинить препятствий охране. Буквально за месяц они нашли способы сосуществования, после нескольких «итальянских забастовок» янычары поняли, что зарегламентировать все и вся в случае с уруками не получится, себе дороже выйдет. Может, с гномами бы получилось, но гномы не очень хорошо переносят Хтонь, да и ближайшие владения подгорных кланов находятся примерно в Альпах. Туда ещё доберись! А сурьма нужна здесь и сейчас, война идет, промышленности нужно сырье!

Тут было недалеко: ближайшая рудная жила располагалась в десяти минутах ходу, в каком-то то ли штреке, то ли штольне — я нихрена не смыслил ни в геологии, ни в металлургии. Немножко шарил в спелеологии, ну, это получилось спонтанно, да и знания добывались эмпирически… Короче, в каком-то ответвлении местных подземелий какие-то сорта здешних каменюк содержали в себе сурьму и прочую хрень типа мышьяка, золота и ртути. Руды так и назывались: золото-сурьмяные и ртутно-сурьмяные. Очень вредные для здоровья. Но для уруков — терпимо.

Взрослые мощные дяди и тёти с большими тяжёлыми кайлами долбились в стену, отколупывая куски помельче, а мы — молодёжь и остальные, кому кайло не доверяли, грузили все это дело в тачки вручную и с помощью лопат, катили тачки к вагонеткам — и отправляли куда-то там, на обогатительный завод, наверное, или как оно там называется. И я вспоминал Бурдугуз и кочегарку. Точно так же я выполнял тупую работу, с которой справился бы банальный экскаватор, точно так же я строил злокозненные планы и выжидал.

Только тогда у меня был один Таго Гваунн Амилле, он же Зебр, он же Промилле в качестве соратника по безобразиям, а теперь — их число росло каждый Божий день. Хотя понять день тут или ночь не представлялось возможным. Мы ведь не покидали подземелий! Тем не менее — молодёжь я сманил на свою сторону быстро. Травил байки про Орду, рассказывал о наших свершениях, рассказывал и показывал, как работают татау, тыкая пальцем в расписное предплечье.

Первой, кто произнёс сакральную фразу и протянул мне руку для татау, стала Райла — та самая молодая орчанка.

— Моя жизнь принадлежит Орде! И будет принадлежать, пока мы будем убивать османов и упырей… — я не знаю, как могла повлиять на мощность и долговременность татау эта оговорка, но — поскольку война явно не грозила закончиться завтра — меня это вполне устраивало.

Так что на серой коже клыкастой девушки, на спине (чтобы янычары не заметили разницы) появились Ловец Снов, олимпийские кольца, ниточка сердечного пульса для реанимации, крестик скорой помощи и атомарная модель негатора магии. Уберсолдат, йолки! Огромное впечатление на молодую поросль урук-хая произвёл тот факт, что Райла точно так же с легкостью, как и я, сняла ошейник — а потом надела его обратно! Ловец Снов работал! Эта татау стала шикарным противоядием! Древний ментальный рабский артефакт мог идти в жопу!

Меня бы разорвали на десяток маленьких Резчиков, если могли бы, и заставили бы делать миллион татау в день, но это было нереально. Мы должны были скрываться от янычар — это раз, и мои силы были всё-таки не безграничны — это два. А ещё — ажиотажный спрос на татау возник в основном у молодого поколения урук-хая, старшие пока что относились ко мне со скепсисом… Большая часть из них. Поэтому я принял решение работать постепенно, не подавая виду, что все большему числу уруков становиться насрать на приказы одабаши. Дюжина комплектов татау за смену — это было вполне мне по силам…

А энергия — её можно было пополнять в схватках с кобольдами. А не то, что вы там подумали. Не трахал я Райлу, хотя она и делала недвусмысленные намеки. Я вообще-то почти женатый чело… Урук! И вообще — черт его знает, не высунется ли из-за угла Кузя в самый ответственный момент, чтобы заорать свое «Я заснял!» диким голосом? Оно мне надо? Оно мне не надо!

Кобольды — это была отдельная песня. Местные хтонические твари, очень зловредные и очень специфические. Ну, и съедобные. Жареные на вкус — как красная рыба. На вид… На вид как ящеры, прямоходящие, с потрясающей способностью к маскировке. Они сворачивались клубком, как броненосцы или панголины, и становились неотличимы от окружающей горной породы.

И вот тюкнет кто-нибудь кайлом по каменюке, а она:

— Ащ-щ-щ-щ-щ! — и, клацая зубами и размахивая длинными, как финские ножи, когтями, набрасывается на горе-шахтера!

Кобольды — они крепкие. Коренастые, сильные, примерно метра полтора от кончика хвоста до макушки. Хвост с роговым набалдашником, в глазах плещется тьма, голос — как труба Иерихонская, вопят капитально! Внезапность атаки, быстрый напор, рев, вопли и уродливый внешний вид — все это заставляет потенциальных жертв обсираться от страха и вести себя неадекватно, бегать и орать, и становиться лёгкой добычей.

Но для урука превращение куска горной породы в кобольда означает нечто вполне определенное. Правильно! Тридцать-сорок килограмм хтонического, диетического, легкоусвояемого мяса, богатого на протеины, микроэлементы и пищевые волокна, ну, и кости, и ливер, так полезные молодому или не очень молодому, но, тем не менее, растущему и активно регенерирующему урукскому организму!

Матерые орки каждую встречу с кобольдом отмечали радостным воем и набрасывались на чудище скопом, и лупили его кайлами с большим воодушевлением. Молодые, вооружённые лопатами, встречали вражину в штыки… Или в совки? В зависимости от модели шанцевого инструмента. А я…

А я вманал тачкой поперёк рожи первому же кобольду, которого встретил. Так получилось, оно само!

Меня в недобрый час окликнул одабаши, который за каким-то хреном припёрся в штольню проводить аудит или создавать начальственный вид — я понятия не имею. Но он, видимо, в чем-то меня подозревал и попытался, похоже, отдать приказ именно мне… И у него бы наверняка получилось меня спалить, потому что я ни бельмеса не разумел на их турецкой тарабарщине и, соответственно, не смог бы выполнить ценных указаний, поскольку ошейник на меня не действовал. Но кобольд спас меня!

Он-то, этот сраный кобольд, думал, что сейчас лихо воспользуется моим замешательством… Да хрен там! Тачка была пустая, он кинулся — а я, удерживая транспортно-грузовой инвентарь за две ручки, размахнулся и вманал монстру поперёк хлебальника… Ну, как. Поперёк всего кобольда.

— ДАНГ!!! — звук был гулкий, капитальный!

Кобольда унесло в сторону… В сторону одабаши! Этого янычарского офицера сбило кобольдом на пол штольни, проволочило по камням и впечатало в стену. Монстр после моего удара был жив, зол, ушиблен тачкой и голоден. И он принялся вымещать свою злобу и утолять свой голод при помощи одабаши, который орал, как резаный.

Янычары из охраны открыли огонь, ещё несколько камней мигом оказались кобольдами, которые попытались воспользоваться ситуацией и сожрать парочку людишек. В дело пошла магия… Искрили разряды, полыхало пламя, тряслись стены пещер — пустоцветы даром что не считались полноценным магами, но в рамках узкой специализации могли наворотить дел! Воцарилась дикая суета и неразбериха. Неловкий момент с отсутствием должной реакции от одного урука на прямой приказ того, кто защелкнул ошейник, забылась.

И вместо одабаши, который всё-таки помер из-за множественных рваных и проникающих ран брюшной полости и несвоевременно оказанной медицинской помощи, нам прислали какого-то нового офицера. Ему пришлось перещелкивать все ошейники, чтобы переключить управление уруками на себя. Наивный глупец, он думал, что может управлять нами…

Мы готовились. Ждали Инцидент — и готовились! И грузили руду, и махали кайлами, и ели кобольдов — до поры.