Вепрь

Глава первая

До Города оставалось часа полтора, и поезд уже не плёлся сонной черепахой, а с каждой минутой наращивал темп, словно желая появиться в пункте назначения во всей красе и мощи. За окном рассветало, монотонно мелькали столбы с синусоидами проводов, безмолвно неслось полотно пустого пути, и все чаще ревели встречные электрички.

Сняв с багажной полки свою худосочную сумку, Славянка достала из неё косметичку и, расположившись за столиком, занялась наведением красоты, что было для неё не просто обязательной ежедневной процедурой, а своеобразным хобби, как коллекционирование марок или чтение книг. Впрочем, заниматься этим она любила в тишине и спокойствии, а в раскачивающемся поезде терялось не только пятьдесят процентов интереса, но и столько же процентов качества. Поэтому она поторопилась закончить своё занятие и, положив косметичку в сумку, украдкой посмотрела на соседей по купе.

Их было двое – мать с сыном. У пожилой бледной женщины резко выделялись мешки под глазами, и, хотя она старалась казаться моложавой и одета была вполне прилично, все её старания начисто перечёркивались несуразными роговыми очками с толстыми стёклами, сквозь которые мутно-голубые глаза казались огромными и плоскими.

Её сын был не старше самой Славянки – на вид ему было лет семнадцать-восемнадцать. Его звали Костя, и за четверо суток пути он не проронил почти ни единого слова. На редкие вопросы матери он отвечал тихо и односложно, а иногда лишь кивком или отрицательным покачиванием головы. Изредка, когда Славянка лежала на своей полке наверху, уставившись в пестрый журнал, она чувствовала на себе его пристальный взгляд. Но стоило ей повернуться к нему, как он моментально отводил глаза к окну и густо краснел. В таких случаях она только мысленно усмехалась. Она понимала, что нравится ему (она не могла не нравиться), но в знакомстве с ним не видела никакой выгоды и поэтому инициативы не проявляла.

Вот и сейчас, украдкой взглянув на Костю, она натолкнулась на его мечтательный взгляд, который сразу же метнулся в сторону. Его мать заметила это и улыбнулась. Положив худые, усыпанные веснушками руки на столик, она сказала:

– Удивительно, мы едем вместе уже четыре дня, а до сих пор ничего друг о друге не знаем. Обычно в поездах люди легко знакомятся.

Славянка пожала плечами:

– Мне, в общем-то, нечего рассказывать.

Конечно же, это была неправда. Рассказать она могла бы о многом, но навряд ли ее истории пришлись бы по душе этой женщине.

Разговора не получилось. Они снова надолго замолчали, и все трое уставились в окно.

Минут через десять Славянка почувствовала, что дьявольски хочет курить, и, вытащив из сумки пачку «Данхилла», направилась в тамбур. Пройдя мимо Кости, она затылком ощутила на себе его взгляд.

В тамбуре никого не было. Прислонившись к стене, она закурила и стала смотреть в запыленное оконце, мимо которого под грохот колес уносилась назад зеленая полоса лесонасаждений. Плоское зеркало пруда, видневшееся на заднем плане, отражало небесную синеву с белыми разводами куцых облаков. Потом пейзаж резко сменился, равнина исчезла, откуда ни возьмись появился крутой песчаный склон, поросший жухлой травкой, подступив почти к самому поезду, и мир сразу же превратился в узкий и сумрачный туннель.

Где-то в глубине вагона хлопнула дверь. Славянка машинально поправила волосы. Через полминуты в тамбур, как она и ожидала, заглянул Костя. Увидев ее, он тихо прикрыл за собой дверь и смущенно опустил голову. Неправдоподобно зеленые глаза дважды выстрелили в нее из-под русого чуба и окончательно уткнулись в пол.

– Ты здесь, – сказал он таким тоном, словно битый час искал её по всему поезду. – Можно мне тут с тобой… постоять?

Славянка хмыкнула и, сделав нарочно глубокую затяжку, выпустила струю дыма в его сторону.

– Мог бы и не спрашивать, тамбур не мой. Будешь курить? – она протянула ему сигареты.

Он лишь помотал головой и подошел ближе.

– Знаешь, – сказал он, – а ведь моя мама права: едем вместе уже четыре дня, а до сих пор ничего друг о друге не знаем. Я не знаю даже, как тебя зовут.

– Что-то поздновато ты спохватился – до Города осталось часа полтора. Какой смысл нам с тобой знакомиться?

Костя протяжно вздохнул. По его бархатному, не знающему бритвы лицу пробежала чуть заметная гримаса. Длинный чуб веером распустился на лбу.

– Есть смысл, – произнёс он твердо. – Меня зовут Костя. Лебедев, если тебя интересует моя фамилия.

– Не интересует, – Славянка покачала головой. – А впрочем, черт с тобой, – она протяну ла ему руку. – Ярослава.

Костя осторожно пожал её ладошку.

– Ярослава, – повторил он шепотом, как будто пробуя на вкус каждую букву. – Красивое имя… Непривычное только.

– Можешь называть меня Славяной, – разрешила она. – Или Славянкой – так кликали меня в колонии.

Костя оттопырил нижнюю губу. Вид у него был какой-то растерянный.

– Я чего угодно ожидал, – пробормотал он. – Яна, Лиза, Соня, даже Диана, но только не Славянка. Впервые в жизни встречаю женщину с таким именем… Хотя это даже не имя, а скорее, национальность. Братья-славяне, да?

От этих его рассуждений девушка разозлилась. Но не потому, что не любила, когда её обсуждали или посмеивались над ней. Дело было в том, что приблизительно так же меньше месяца тому назад об этом рассуждал Сергей, и даже вид у него был тогда примерно такой же. Именно это и взбесило ее больше всего. Маменькин сынок из поезда никак не мог быть похож на Сергея! Не мог… Но всё же отдалённо его напоминал.

– Ну ладно, киндер, – она грубо оборвала его рассуждения. – Что тебя ещё интересует? Паспорт мой? А может быть, тебя интересуют мои трусы?

С этими словами она ширкнула «молнией» на шортах и слегка приспустила их. Костя отпрянул и зажмурился.

– Так, – сказала Славянка тоном победительницы. – Вижу, что трусы мои тебя не очень заинтересовали.

Она снова натянула шорты и застегнула «молнию». Держась за ручку двери, Костя смотрел на нее с ужасом.

– Ты… ты что?! – с трудом проговорил он.

– "Ты-ты-ты", – передразнила его Славянка. – Что ты так испугался, ничего кошмарного я тебе не показала… Кстати, с тебя полтинник. Что ты глаза вытаращил? Люди в десять раз дороже платили, чтобы на меня посмотреть, с моей стороны это просто дружеская скидка.

Костя отпустил ручку и выпрямился. Взгляд его стал спокойным и жёстким, только где-то в самой глубине мелькала искорка возмущения.

– Я не смотрел на тебя, – отрезал он. – И я не просил тебя об этом.

Славянка закатилась смехом. На самом деле ей было не смешно, просто хотелось сломить его неожиданное ледяное спокойствие, на которое, как ей казалось, он не был способен, тем более в такой момент. Это была ее обычная реакция на маменькиных сынков всех мастей, но уже через секунду она поняла, что сейчас ей совершенно не хочется устраивать сцен. Оборвав смех, она сплюнула.

– Чёрт с тобой, это была проверка на вшивость. Не нужен мне твой вонючий полтинник… Хотя, конечно, деньги бы мне сейчас не помешали, – добавила она, немного подумав.

Костя сразу же оттаял. Взгляд его потеплел, да и сам он весь словно бы обмяк.

– Правда? У тебя нет денег?

Он вдруг засуетился, и Славянка с удивлением отметила, что его зеленые глаза в одночасье расширились, потемнели, став почти черными. Может быть, потому что поезд снова зашел на длинный поворот, и снова справа вырос крутой склон, спрятавший весь белый свет?

– У меня есть при себе несколько тысяч, – забормотал он, неуклюже обшаривая карманы брюк и рубашки. – Вот, двадцать пять тысяч. Мелочь, конечно, но это всё, что у меня есть, – он протянул ей пригоршню смятых бумажек. – Бери, не стесняйся, это мои личные деньги.

Славянка уже собралась взять у него деньги, разгладить их и, сложив аккуратной стопкой, спрятать в карман, но в последнее мгновение неожиданно для себя вдруг помотала головой, упершись лопатками в стену. Какой-то сопляк предлагает ей жалкие гроши! Ей, которая всего несколько дней назад держала в руках десять миллионов долларов! Острый с наглецой взгляд прищуренных синих глаз пробуравил Косте переносицу и пригвоздил его к двери. Он испуганно заморгал.

– Я не беру милостыню, – заявила Славянка. – И я ни на что не намекала, когда сказала, что мне нужны деньги. Обычно я деньги краду, или вымогаю, или отрабатываю их в постели, но вот так, – она брезгливо оттолкнула от себя его руки, – я никогда не беру… Слушай, а может быть, ты хочешь, чтобы я за эти гроши тебе подставила?

– Дура ты, – отреагировал Костя. – Ничего мне от тебя не надо.

Он мрачно зыркнул на неё из-под бровей. По выражению его лица было видно, что он злится, хотя старается не показать этого. Однако все работало против него. По крайней мере поезд в этот раз сыграл Славянке на руку. В какой-то момент вагон вдруг резко накренился, так же резко вернулся в первоначальное положение, дернулся, и потерявшего равновесие Костю кинуло прямо на девушку. Он уперся рукой в ее грудь, но тут же отпрянул, словно это был раскаленный металл. Выронив сигарету, Славянка снова расхохоталась.

Поначалу Костя стоял перед ней с обиженным видом, теребя и без того измятые деньги, но девушка смеялась так заразительно, что он в конце концов не выдержал. Коротко хмыкнул, потом улыбнулся и, наконец, запрокинув голову, тоже захохотал, покачивая широкими плечами. Он был рослым юношей (высокая Славянка оказалась ненамного ниже его) со скуластым, ещё по-детски наивным лицом. По великолепному бронзовому загару легко можно было понять, что в Сочи, откуда они сейчас ехали, он пробыл довольно долго.

Она оборвала смех, словно почувствовав, как по сердцу провели тупой ржавой бритвой. Она даже зажмурилась от нахлынувшей на нее тоски, вспомнив Сергея, который из-за нее навсегда остался там, на берегу Черного моря, и его ждал отнюдь не отдых.

"Лучше не думать об этом, – подумала она онемело. – Постарайся скорее забыть все – и Сочи, и Сергея, и ту авантюру, в которую ты его втянула, забыть и никогда не вспоминать, чтобы не было больше этих идиотских мыслей о том, чтобы вскрыть себе вены или лечь под поезд…"

Наверное, все эти мысли пробежали по её лицу, потому что Костя тоже перестал смеяться. Провел под глазами пальцем, вытирая выступившие слезы.

– Странная ты, – заметил он уже серьезно. – Твоё настроение меняется каждую минуту. Наверное, с тобой очень трудно дружить, тебе это не говорили?

Славянка улыбнулась уголками губ, как будто хотела сказать: "Нет, этого мне никто не говорил". Не говорил, потому что никто никогда с ней не дружил.

Улыбнувшись ей в ответ, Костя посмотрел на скомканные деньги и сунул их Славянке.

– Подержи, пожалуйста.

Она удивленно сжала измочаленные купюры в ладонях.

– Вот это и называется "денежная масса", – подмигнув ей, заметил Костя.

Он достал огрызок карандаша с колпачком от фломастера и, взяв одну из тысячных бумажек, разгладил её и что-то написал. Показал Славянке.

– "Улица Панфилова, 43, квартира 80," – про читала она. – Что это?

– Это мой адрес, – пояснил Костя. – Ты возьмёшь эти деньги не просто так, а в долг, согласна? А когда разбогатеешь, отдашь.

– С учётом инфляции? – спросила Славянка.

– Ну… не знаю. Как хочешь.

– Хорошо, я согласна.

В конце концов глупо отказываться от денег, которые тебя просто заставляют взять. Тем более если твоих собственных осталось чуть больше семи тысяч. Один скромный обед в скромной столовой при каком-нибудь небольшом заводике или одна пачка "Данхилла?

– Только не потеряй адрес, – предупредил Костя. – А лучше всего оставь мне свой, чтобы я всегда мог тебя найти.

Славянка с трудом изобразила улыбку. Она уже и не помнила того времени, когда имела свой собственный постоянный адрес. Вместо ответа она только шмыгнула носом и покачала головой.

Она родилась в Воронеже. На свете живет множество детей, которые не знают родного отца; Славянка же относилась к той категории людей, которые не знают и собственной матери. Насколько ей было известно, это была пятнадцатилетняя девочка, студентка техникума, приехавшая из села и умудрившаяся забеременеть на первом же курсе. Воспитывать ребенка, живя в студенческом общежитии, занятие довольно тяжелое, и безымянную тогда еще кроху решено было оставить в родильном доме. Откуда ей известна эта история, Славянка и сама не знала, возможно, девочка сама ее сочинила детдомовскими ночами, и она настолько глубоко запала ей в душу, что непроизвольно стала фрагментом собственной биографии.

Это относилось к далёкому детству, а потом на какое-то время немудрящая версия совершенно вылетела у нее из головы, но, когда в возрасте тринадцати лет Славянка с удивлением узнала, что ждет ребенка, легенда вновь вспыхнула в ее памяти, как костер, в который подбросили дров. Аборт она делала в глубокой тайне, в грязной крохотной квартирке на краю города, приняв вместо наркоза два стакана самогона. Было ужасно больно, от вонючего самогона ее тошнило. Впрочем, к чести абортмахера, надо отметить, что эта пародия на операцию прошла вполне успешно и без каких бы то ни было последствий. Деньги на операцию Славянка вынула из бумажника солидного человека лет пятидесяти, который неблагоразумно нес свой пиджак на сгибе локтя по причине страшной жары, царившей в тот год на берегах Дона.

"Я не такая дура, как моя мамочка, – сказала себе Славянка. – Какой толк рожать ребенка, если все равно бросишь его? Лучше бы она и меня выскребла по кусочкам"…

А через полгода она попалась на квартирной краже и угодила в колонию для несовершеннолетних. А ведь так все хорошо складывалось! На квартиру её навёл Толик Мосин по прозвищу Клюв, юный беспризорник, из тех, кто шарит в автобусной толчее по карманам, режет дамские сумочки бритвенным лезвием и в день совершеннолетия, как правило, оказывается в тюрьме.

– Есть хата, – сообщил он Славянке, отозвав её под тень листвы. – Там аппаратуры импортной – хоть лопатой греби. О тряпках я и не говорю… Хозяин какой-то писатель, сейчас уехал в Ялту, на курорт.

– Какой писатель? – поинтересовалась Славянка.

– Не знаю. Какой-то Симонец, что ли… Я книжек не читаю.

– Ну и дурак. Если бы читал, то знал бы, что такие дела добром не кончаются…

Сама она и без книжек это прекрасно понимала, но ей ужасно нужны были деньги. Конечно, ни о чем таком она в ту минуту не думала, а просто набивала себе цену. Ей было уже четырнадцать лет, и она считала себя настоящей женщиной, для полного счастья ей не хватало ерунды – косметики и модной одежды.

– Дело простое, – подогревал её Клюв. – Мы с Зайцем и вдвоём бы пошли, если бы умели открывать замки.

– Я не все замки открываю, – возразила Славянка.

– Мы это обдумаем. Дело простое.

Однако дело оказалось не таким простым, как предсказывал Клюв. Они тщательно подготовились, в подробностях отрепетировав каждую мелочь, и через два дня, около трех часов утра, когда, по их мнению, все соседи видели утренние сны, с пустыми сумками отправились на дело. Славянка, Клюв и Заяц – пятнадцатилетний акселерат под метр восемьдесят ростом с лицом ребёнка.

Вначале все шло как по маслу. Они вошли в вымерший подъезд, поднялись на третий этаж и, с первой же попытки отомкнув замок, проникли в квартиру. Правда, взять почти ничего не успели. Через несколько минут где-то вдалеке родился пронзительный вой сирены, стремительно надвинулся и смолк под стенами дома.

– "Скорая помощь", – с надеждой в дрожащем голосе проговорил Заяц.

– Какая, к чёрту, "Скорая помощь"! – прошипела Славянка, бросаясь к двери. – Уходим отсюда, что вы встали, как истуканы! Идёмте же, идиоты!..

Но уйти им не удалось. Как потом выяснилось, Аркадий Симонец, автор более десятка детективных романов, прежде чем отбыть вместе с семьей на Крымский полуостров, установил в квартире сигнализацию и сдал ее на милицейский пульт.

Славянка проклинала себя за то, что связалась с Клювом и с этим идиотом Зайцем. Знала же, что о них идет слава закоренелых неудачников и что с карманниками на такие дела лучше не ходить, знала, но все же пошла.

"На будущее учту, – холодно думала она, сидя за зарешеченным окошком милицейского «уазика», который увозил ее в предрассветную тишину родного города. – На будущее учту…"

А в будущем у нее была колония.

***

– Славянка, о чём задумалась?

Вздрогнув, она посмотрела на Костю. Тот помахал перед ее глазами ладошкой. Взгляд его спрашивал: "Ты слышишь меня?"

– Слышу, не ори… И не махай тут своими граблями.

Девушка отстранила его руку. Костя улыбался.

– Знаешь, вообще-то ты мне нравишься, – медленно проговорила она, попутно обдумывая, как бы его побольнее уколоть. – Но у меня, видишь ли, такое ощущение, что рядом со мной стоит девственник.

Укол пришёлся в точку. Впечатление было такое, словно ему в лицо с размаху плеснули красной краской. На скулах выступил пот. Но пока она со сладкой улыбочкой на алых губах наслаждалась произведенным эффектом, юноша успел оправиться.

– Зато о тебе этого не скажешь, – парировал он.

Рефлекс сработал раньше сознания, и крепко сжатый кулачок Славянки торпедой устремился Косте в лицо. Она с удовольствием предвкушала зрелище унижения очередного маменькиного сынка. Однако удар её ушёл в пустоту. Мир крутанулся вокруг оси, и опомнилась она прижатой грудью к стене, и рука её была заломлена за спину. Девушка попробовала вырваться, но почувствовала, что не может даже пошевелиться. Костя держал её на удивление крепко. Никакой злости она тем не менее не испытывала, ей даже было интересно: что же будет дальше?

А дальше он спросил:

– Ты что, с ума сошла?! Ты же могла меня ударить!

Славянка чуть повернула к нему голову. Пошевельнуться по-прежнему было невозможно.

– Мне больно. – Она выжидательно замолчала.

Костя сразу отпустил её.

– Ой, извини! Я не хотел, это получилось машинально.

Славянка встряхнула руку и покачала головой:

– Ты, наверное, здорово дерёшься?

– Я вообще не дерусь, – ответил Костя. – Это дзюдо. Я занимаюсь им с семи лет, но не для того, чтобы драться на улице, а для себя, для души.

Девушка положила руки ему на плечи и сцепила пальцы на затылке. Они стояли почти вплотную, и она чувствовала его частое горячее дыхание. Костя молча смотрел ей на подбородок. На скулах и лбу снова выступил пот, на чистой загорелой коже казавшийся капельками росы.

– Признавайся, – сказала она негромко, почти томно.

Он с трудом сглотнул:

– В чём?

– Я нравлюсь тебе?

– Н-нет… То есть да.

Она коротко рассмеялась:

– Ну тогда поцелуй меня, не бойся.

Юноша снова сглотнул с усилием:

– Минуту назад ты собиралась набить мне морду.

Не ответив, Славянка закрыла глаза и вытянула губы. Костя медлил, но по его дыханию она почувствовала, что он приблизился.

– Ну, я жду.

Он несмело чмокнул её в щеку.

– В губы, – велела Славянка. – В гу-бы.

Ей стало смешно, целоваться с ним вовсе не хотелось, было просто интересно. Костя молчал и бездействовал. Тогда она открыла глаза.

– Смотри, – предупредила Славянка, – такого шанса у тебя больше не будет. Признайся, ведь ты мечтал об этом все четыре дня, что мы ехали вместе?

Костя не отвечал.

– Ну ладно, если ты такой боязливый, я сама…

Запрокинув голову, она притянула его к себе.

– Должна же я хоть как-то отблагодарить тебя за ссуду.

Она целовала его довольно долго – сначала только для того, чтобы подразнить, но постепенно, к своему большому удивлению, сама вошла во вкус. Нащупав за своей спиной его руку (она была тяжёлая и горячая), девушка положила её себе на грудь. Костя судорожно попытался убрать руку, но Славянка ещё сильнее присосалась к его губам и теснее прижалась к нему.

Дверь тамбура хлопнула. Они отпрянули друг от друга. "Как дети!" – электрической искрой пронзило Славянку. Разминая папиросу, вошёл коренастый, дочерна загорелый мужчина лет пятидесяти, одетый в синий спортивный костюм. Прикуривая, он покосился на них и, ухмыльнувшись, отошел подальше. Костя смущенно потупился.

– Пошли в купе, – со вздохом проговорила Славянка. – Твоя мать, наверное, тебя уже заждалась…

Стуча колёсами на стыках, поезд быстро приближался к месту назначения.

***

В Город они прибыли в половине девятого утра. Повесив сумку на плечо, Славянка выскочила из вагона, её соседи вышли следом за ней. Костя поставил чемоданы на перрон и подошел к девушке.

– Ну вот и всё. Мы уже почти дома. А ты?

Закусив губу, Славянка покачала головой. Понятия «дом» для неё не существовало, и поэтому ни радости, ни сожаления она не испытывала – это был очередной в ее жизни город, который скоро поглотит ее, истреплет своими гигантскими жерновами и выплюнет вон точно так же, как глотали, трепали и выплевывали ее все другие города. Но до того момента ей надо успеть выжать из него все возможное. Это был образ её жизни.

– Я везде как дома. – Она дружески шлёпнула Костю по щеке. – За меня не беспокойся. Терпеть не могу, когда за меня кто-нибудь беспокоится – сразу же хочется треснуть этого человека по макушке… Ладно, давай прощаться, твоя мать на нас уже косится. Деньгами разживусь, приду в гости. Панфилова, сорок три, восемьдесят, так?

Костя кивнул.

– Можно я на прощание тебя поцелую? – тихо спросил он.

– Дерзай, – разрешила она. – Только по скорее, а то я тороплюсь.

Она обманывала. Торопиться ей было некуда, разве что неожиданно приспичило в туалет, но не настолько, чтобы упустить возможность пощекотать нервы девственному юноше.

Неуклюже обняв её за плечи, Костя дважды дотронулся пересохшими губами до её рта. Даже не прижимаясь к нему, она чувствовала, как бешено колотится его сердце. Наконец он оторвался от нее, слабо улыбнулся и, видимо не зная, что ему делать дальше, хлопнул себя по бедрам.

– Что ж, до свидания, что ли?

– Чао, – Славянка помахала ему пальцами.

Он никак не мог отойти от нее и, продолжая глупо улыбаться, время от времени хлопал себя по бёдрам. Неторопливо закурив, она направилась к подземному переходу. Проводив ее взглядами, Костя с мамой подхватили чемоданы и устремились в обратную сторону.

Попыхивая сигаретой, Славянка спустилась в подземный переход. Выщербленные мраморные ступени были усеяны окурками и плевками. В сумрачном, таком же заплеванном переходе на полу лежал, опираясь плечом о стену, облаченный в драную телогрейку старик. А может быть, это был и не старик – точно сказать было трудно, но, высохший и сморщенный, он производил впечатление дремучей старости, непонятно как и для чего попавшей в этот переход. На попрошайку он похож не был, по крайней мере шапки или коробки для денег рядом с ним не наблюдалось. А вдруг он уже мёртв? Воняло от него и в самом деле так, словно он начинал разлагаться.

На Славянку это не произвело ровным счетом никакого впечатления – за свой гастрольный опыт она успела насмотреться всякого; бросив в старика окурком и стараясь не дышать, девушка торопливо пробежала мимо. Мраморные ступени привели её к тяжёлым дверям.

Очутившись на нижнем этаже вокзала, она огляделась. Никакого определенного плана у нее не было, главное было в том, что сейчас можно вздохнуть с некоторым облегчением: ей все-таки удалось вырваться из Сочи, где после последней авантюры оставаться для нее было равносильно самоубийству. До этого были еще ростовская, свердловская, львовская и еще множество других авантюр, но эта едва не стала для Славянки последней. Она спаслась ценой жизни другого человека. Было просто чудо, что Сергей успел тогда высадить ее из своей машины и втолкнуть в переполненный автобус. Отъезжая, она увидела, как два одинаковых черных «Мерседеса» с визгом затормозили около Сергея, из них выскочили спортивного вида парни в коротких кожаных куртках и грубо забросили его на заднее сиденье одного из автомобилей. Означало это только одно – Сергей был уже мёртв.

Чтобы заглушить эту совсем еще свежую боль, Славянка зажмурилась и потрясла головой. "Не думай об этом", – приказала она себе. Это уже прошлое, а в настоящем у нее другие проблемы. И первая из них – выжить в незнакомом городе. А для начала нужны деньги, и желательно побольше.

Вспомнив о деньгах, Славянка подсунула пальцы под пояс и вытащила из трусов весь свой капитал. Тридцать две тысячи. Негусто. Даже если жить очень скромно, забыть об английских сигаретах и спать в парке на скамейке, через пару дней она начнет голодать. Были у нее, правда, еще золотые серьги и золотое колечко с маленьким камешком, за которые можно взять кое-какие деньги, но об этом лучше забыть. Продать их было выше её сил.

Серьги у нее были с детства, она даже не знала, откуда они появились, говорили, что их оставила ее мать, а кольцо… Кольцо ей подарил Сергей всего полмесяца назад, на пляже, когда они еще были полны надежд и даже не подозревали, что охота на них уже началась…

Нисколько не заботясь о будущем, Славянка купила пачку «Данхилла», потом стакан компота в буфете. Все еще не придумав, с чего же ей начать жизнь в этом городе, она поднялась в кассовый зал и, не спеша обойдя его по периметру, остановилась у справочных автоматов. «Пролистав» один из них, не нашла ничего интересного. Усталый женский голос объявил о прибытии поезда. Сонная людская масса в зале ожидания тут же пришла в движение, зашумела, но все очень быстро улеглось.

У стены монотонно пикали игровые автоматы. Всё было точно так же, как и везде.

Славянка вышла из здания вокзала и, пиная перед собой бумажный стаканчик из-под мороженого, бесцельно побрела по привокзальной площади, пока не наткнулась на обложенную камнями клумбу, возле которой стояла длинная широкая скамья. Сплюнув, она поставила на нее сумку и уселась, положив ногу на ногу. Скрестив на груди руки, откинулась на спинку.

Ей ничего не хотелось, даже думать. Она попробовала ни о чем не думать, мысли спрятались лишь на секунду, а потом обрушились на нее целым потоком, и лейтмотивом было все то же: где достать деньги?

Уставившись в акварельную голубизну высокого неба, она решила тщательно обдумать свое положение и набросать пусть хоть самый плохонький план действий.

"Что я имею? – размышляла она холодно. – Одни босоножки, одни шорты, пять рубашек, столько же трусов и чуть больше двадцати тысяч денег. Всё. Кажется, больше у меня ничего нет. Ах да, ещё руки, ноги и голова. О титьках я умалчиваю, хотя, похоже, они мне здесь пригодятся больше, чем всё остальное, вместе взятое".

Надув губы, Славянка брезгливо фыркнула. Ужасно не хотелось начинать покорение Сибири с торговли своим несчастным телом. Однажды она уже пробовала начать с этого, и воспоминания остались самые отвратительные. Город-порт Владивосток обошёлся с ней тогда жестоко. Он больно ударил её большим волосатым кулаком в живот, потом в лицо, в нос, едва не сломав ей переносицу, и она упала, ударившись затылком об асфальт. Оттащив за ноги в траву, город-порт в клочья изорвал её одежду. Он окружил её пьяными, искажёнными, дико хохочущими физиономиями, изнасиловал, не прекращая издеваться, а напоследок вогнал под рёбра широкий блестящий нож. И самое мерзкое было то, что Славянка всё это предвидела, но сумела убедить себя, что все её сомнения происходят от проклятой мнительности.

"Нет, – твердо сказала она сама себе. – Второй раз я этого не хочу. Просто не хо-чу".

Она яростно отбросила эту мысль вместе со смачным плевком в ковылявшего мимо голубя. "Ничего не лезет в голову. Даже самой паршивенькой идейки. Насчет того, чтобы не меня имели, а я имела всех. Ладно… Начну сначала. Становиться шлюхой у меня нет желания. У меня вообще никаких желаний нет. Боже, как же я отупела после Сочи, сплошная чушь в голове! Если бы со мной был Сергей… Как же я все-таки привыкла к нему, и как мне плохо без него!"

Да, если бы рядом с ней находился Сергей, все было бы гораздо проще. В тысячу, нет – в миллион раз проще. Ведь это его родной город, F он знал здесь всех и вся, у него вся записная книжка была исписана именами и адресами…

Эта простенькая мысль промелькнула у нее в голове и исчезла где-то в глубине сознания, но сразу же вернулась обратно, охваченная пурпурным сиянием, готовая вот-вот разорваться бомбой. Едва не вскрикнув, Славянка закусила губу и тихо застонала.

Она вцепилась в свою сумку и рывком расстегнула «молнию». Записная книжка! Нет, это надо же быть такой дурой! Сергей специально всучил ее тебе в самый последний момент, чтобы ты не сгинула в Сибири под гнилым забором. Даже приготовившись умереть, он заботился о тебе, идиотке! "Вот, возьми, – сказал он, сунув ей книжку в карман. – Это может пригодиться. Здесь много полезных адресов, только учти – с ними надо быть осторожнее. Они полезны, но и опасны. А некоторые даже очень опасны".

Чёрт, в какой же я тогда была рубашке?! Нет, не в белой, на мне было что-то тёмное. Да, вот она!

Славянка вытащила из сумки измятую джинсовую рубашку и ощупала карманы. Записная книжка была на месте. Переведя дух, она расстегнула карман и вынула книжку.

Обычная записная книжка, ничего особенного – таких тысячи, с алфавитом по торцу листов и «вечным» календарем. Потертые зеленые корки. В правом верхнем углу полустершаяся надпись фиолетовыми чернилами: "Комов С. А."

"Сергей Алексеевич? – подумала Славянка. – Или Александрович? Впрочем, не важно… Комов. Хорошая фамилия. Хотелось бы мне ее носить. Ярослава Комова – это неплохо. Ничуть не хуже, чем Ярослава Морозова".

Она раскрыла книжку на букве А. В глазах зарябило. Листы сплошь исписаны, даже на узких полях были плохо различимые записи. Под именами и фамилиями указывались подробные адреса. Кое-где уточнялись города: Екатеринбург, Москва, Алма-Ата, Петербург… Почти все известные ей крупные центры. Некоторые из адресов были перечеркнуты косой линией, а некоторые почему-то жирным крестом. Помимо адресов встречались странные фразы, вернее, их обрывки: "Святой, старый дурак, придется тебе потесниться", или: "750 и 180 – получится 930. Ах, Вепрь, Вепрь, говорила тебе мама: учи математику…"

Пожав плечами, Славянка раскрыла книжку наугад, где-то на середине. Буква М. Те же имена, фамилии, адреса, непонятные комментарии. Длинные ряды цифр. А вот странное изречение: "Судьба играет человеком, а человек играет на трубе". Знакомое изречение. Похоже на цитату из какой-то книги, которую она когда-то читала. Ильф и Петров? Может быть. Но к чему она здесь?

Поплевав на пальцы, Славянка стала неторопливо перелистывать книжку назад, внимательно изучая каждую запись. Дошла до буквы К. Здесь адресов было не так много, в основном цифры и по-прежнему непонятные приписки. Одна из страниц была совершенно чистой, только в центре ее был нарисован череп со скрещенными костями. Очень умело нарисован, заметно, что в анатомии художник сей подкован весьма неплохо. Скрещенные кости тоже выглядели очень натурально, не то что на металлических планках, которые цепляют на столбы высоковольтных линий.

На следующей странице была только одна надпись, сделанная крупными, тщательно вычерченными печатными буквами: "КРУГЛОВ МАК. АНД., ТЕЛ: 44-44-55". И чуть ниже стояла приписка: "Пятьдесят тысяч" – со знаком доллара. Адреса не было.

Видимо, речь шла о каком-то хорошем знакомом, которого Сергей, судя по всему, очень уважал. То ли Сергей ему должен был пятьдесят тысяч долларов, то ли он Сергею – сейчас это не имело значения, важно было то, что малознакомым людям такие деньги в долг не дают, по крайней мере Сергей бы не дал, а значит, они с Кругловым знали друг друга более чем хорошо. Хотелось бы надеяться. Это неплохой шанс.

"Круглов, – мысленно повторила Славянка. – "Мак. Анд". Максим Андреевич, надо полагать. 44-44-55. Очень простой телефон".

Захлопнув книжку, она положила ее в сумку. Рывком поднялась со скамьи. Голуби, курлыкавшие вокруг нее стайкой, рванулись в разные стороны. Она огляделась. Рядом с огромным стендом расписания электричек стояли телефоны-автоматы. "Круглов Максим Андреевич", – снова повторила она и набрала номер. Зуммер пропел с десяток раз, прежде чем на том конце провода сняли трубку.

– Слушаю! – рявкнул низкий, чуть хрипловатый голос.

– Здравствуйте, – сказала Славянка. – Мне нужен Круглов… Максим Андреевич.

– Слушаю, – то же самое рявканье. – Ну, говорите же!

– Максим Андреевич, мне нужно встретиться с вами.

– Зачем? С кем я говорю?

– Вы меня не знаете. Меня направил к вам Комов… Сергей Комов.

– Комов? – удивленно переспросил Круглов изменившимся голосом. – Странно… А где же он сам? Он с вами?

– Нет, – коротко ответила Славянка. О том, что Сергея больше нет в живых, она решила пока умолчать. У нее не повернулся язык сообщить такое вслух, да и к тому же что-то ей подсказало, какое-то обостренное чутьё, что не стоит сейчас рассказывать о смерти Сергея.

Круглов несколько секунд помолчал. Потом, откашлявшись, проговорил:

– Хорошо. Вы откуда звоните?.. Подойдите к спуску в метро и ждите. За вами приедут. Как вас узнать?

Она объяснила.

Она повесила трубку и, распечатав новую пачку «Данхилла», пошла к спуску в метро. На ходу закурила. Славянка была довольна собой. Она уже не полагалась на волю ветра, а взяла управление своим корабликом в собственные руки. Первый шаг к выживанию был сделан: в огромном незнакомом Городе в первые же минуты она нашла человека, который мог бы ей помочь. И он знал Сергея. Конечно, толку из этого могло и не выйти, но главное было в том, чтобы не стоять на месте.

Рассуждая таким образом, она успела выкурить три сигареты. Курила не одну за другой, с перерывами, и потому ей казалось, что ждет она давно. Вдруг подумалось, а не обманул ли ее этот Круглов, действительно ли приедет? Наконец рядом с ней остановилась вишневая «Вольво», мягко хлопнув дверцей, из нее вышел худощавый высокий человек с неестественно желтой кожей и подошел к ней.

– Это ты, что ли… от Вепря?

У него были чёрные, зализанные назад волосы, схваченные на затылке резинкой в короткий ершистый хвост. Из широких коротких рукавов белой рубашки торчали худые волосатые руки без признаков мускулатуры. Чёрные слаксы висели на нём, как мешок, обут он был в стоптанные комнатные тапочки. Лицо осунувшееся, с заметно выдающейся вперед нижней челюстью, а глаза (белесые, замершие в одной точке, с красными прожилками в желтых белках) болезненно вытаращены. Судя по его ущербно-обреченному виду, жить ему оставалось недолго, а предстоящая смерть обещала быть мучительной. Он производил впечатление человека, у которого рак всех известных науке органов.

Это явно не Круглов. Голос, который Славянка слышала по телефону, был совсем иным, нежели у этого полутрупа. То был грубый, с хрипотцой, голос уверенного в себе мужчины сорока с небольшим, а у этого же голос был придушенный, хотя говорил он резко.

В ответ на его вопрос Славянка только кивнула.

– Садись в тачку, – указал он в сторону машины.

Без лишних вопросов она села на заднее сиденье, сумку поставила под ноги. Мужчина сел за руль и с места набрал бешеную скорость.

Напряжённо глядя в окно, Славянка каждой клеточкой своего измученного, почти неделю не видевшего мыла и горячей воды тела чувствовала, что это вовсе не окончание её черноморской авантюры, а начало новой – сибирской.