Верная

Alice Hoffman

Faithful

© Абушик М., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Глава 1

В декабре, когда валит снег, маленькие светящиеся шарики зажигаются вдоль трассы 110, с той стороны дороги, где внезапно начинается уклон, чего никак не может ожидать водитель. Это горят свечки, вставленные в бумажные пакетики, присыпанные песком. Свет этот можно увидеть далеко за полночь.

По идее, они не должны гореть так долго, но в этом отчасти и заключается чудо. Во вторую годовщину со дня аварии мальчишки украдкой выглядывают из окон, а в два часа ночи выходят на улицу, чтобы посмотреть, не едет ли Диана Бойд, мать Хелен, и не ставит ли новую свечку на место лужицы растаявшего воска. Они хотят увидеть воочию, как происходит это надувательство, и развенчать миф о волшебстве, но, понаблюдав какое-то время, мальчишки разбегаются по домам и потом долго не могут заснуть, размышляя о том, как много всего на свете нельзя понять и объяснить.

Светящиеся шарики делают ученики средней школы, в старшем классе которой училась Хелен, пока с ней не случилось несчастье. Даже те, кто не был знаком с девушкой, сидят целый день в кафетерии, наполняя бумажные пакетики. В первую годовщину учитель рисования заказал специальный песок в Аризоне – он создавал красноватое мерцание, но в этот раз песок безупречно белый, его обычно возят с гравийного карьера Хейварда. Когда его просеивают сквозь пальцы, кажется, что это крошечные алмазы.

Многие старшеклассницы в ночь годовщины аварии запираются в спальнях и, преисполненные скорби, шепчут молитвы, погружая пальцы в светящийся песок. Каждая из них благодарит судьбу, что не оказалась на месте Хелен, хотя та была красавицей и поступала всегда так, как хотела. Все мальчишки в классе хотели дружить с ней, а девчонки мечтали быть похожими на Хелен. Но все это было в прошлом.

Теперь даже изгои – толстые, непривлекательные, печальные, одинокие, всеми забытые – благодарны судьбе, хотя бы в этот вечер, за то, что они такие как есть. Даже самые эгоистичные девочки, никогда не упускающие возможности унизить менее привлекательного и популярного одноклассника, предлагают помочь собрать использованные бумажные пакетики по дороге в школу утром после дня памяти. Воск еще не успевает остыть, фитили еще дымятся. Иногда и свечка горит, словно зажженная совсем недавно. Тогда девочки собираются вокруг нее в благоговении, испытывая чувство солидарности, забыв о неприязни. Они закрывают глаза и загадывают желание, каждый раз одно и то же: «Пусть это никогда не случится со мной».

Шелби Ричмонд – единственная, кто никогда не бывала вовлечена в мероприятия, связанные с этой трагедией, – будь то собрание, посвященное безопасному вождению, церемония зажигания свечей на углу Главной улицы и трассы 110 или молитва в доме Бойдов в канун несчастья. Впрочем, она уже не школьница, поскольку закончила учебу тогда же, когда и Хелен Бойд, – администрация школы пожалела Шелби, вручив ей аттестат зрелости сразу же после выписки из больницы. Сью, мать Шелби, подарила ей золотые часы, которые дочь так ни разу и не надела. Девушке не нужны были подарки, ей вообще не нужно было ничего красивого, и, уж конечно, ее не волновало время, которое показывали часы. Шелби не поступила в колледж, как они с Хелен планировали. Девушка была близкой подругой Хелен, но Бойд ценила ее вовсе не за красоту, хотя Шелби была совсем не дурна, а за ум: Шелби часто делала уроки за них обеих.

Теперь же время для Шелби словно остановилось. Подруги подали документы в Нью-Йоркский университет и были приняты, но, увы, для Хелен слишком поздно и, как оказалось, для Шелби тоже. Родители Шелби даже оплатили обучение в первом семестре, но она не поехала туда ни в назначенный срок, ни на следующий день. Чемоданы Шелби стояли в прихожей, пока ее родители не потеряли всякую надежду. Они долго ждали, надеясь, что дочь образумится и поедет учиться, а теперь и деньги пропали.

После того как случилась трагедия, Шелби перестала заниматься своей жизнью. Минуло два года, но для нее как будто прошло всего лишь мгновение с того дня, когда она попала в автокатастрофу. Все после никакого значения уже не имело. Часы и дни воспринимались в ее сознании как отдельные вспышки: палата интенсивной терапии; вот ее отправляют домой, зашив раны и объявив выздоровевшей; миг, когда она порезала себе вены на запястьях; тот серый, словно затянутый дымкой день, когда ее закрыли в палате психиатрической клиники; звук открывающейся двери, когда мать забрала ее оттуда.

Шелби часто вспоминает ту ночь, когда закрывает глаза. Тогда между девочками вышел спор: Шелби не хотела никуда ехать, а Хелен рвалась из дома. Конечно же, Хелен настояла на своем – Шелби всегда ей уступала. Если бы она тогда отказала подруге, то Хелен легко нашла бы ей замену. Шелби никому не рассказывала правду о той ночи, чтобы люди не подумали, будто она ищет себе оправдание. Хелен действительно бы не потерпела отказа. Она была так раздосадована, когда Шелби промедлила с ответом, что сняла с руки браслет, который всегда носила, – такой же, как у подруги, с амулетом в виде эмалированной бабочки, только у Хелен бабочка была белая, а у Шелби – черная.

Хелен была лидером, яркой личностью, а не только очаровательной девушкой. В отличие от Шелби, Хелен всегда знала, чего хочет. Так случилось, что, когда они выходили из дома, Хелен забыла надеть обратно браслет, а Шелби потеряла свой при аварии. Должно быть, порвалась цепочка, когда Шелби лежала на промерзшей земле, хватая ртом воздух, истекая кровью, пока свитер и джинсы насквозь не пропитались. Шелби возвращалась после аварии на это место, чтобы поискать амулет, но в высокой сорной траве у дороги не было ничего, кроме разбитого стекла, бросающего синие блики на ярком солнце.

Иногда, когда Шелби быстро поворачивает голову, она чувствует: Хелен здесь, где-то рядом. Шелби не доверяет своим глазам, хотя последняя проверка показала, что со зрением у нее полный порядок. И все же девушке кажется, что видит она не очень хорошо. Это чувство возникло в ту ночь, когда Шелби подняла глаза к небу и увидела ангела: это воспоминание до сих пор жжет ее изнутри. Он склонился над ней, накрыв ее своим черным одеянием, и сказал, что она не должна сдаваться. Девушка вся дрожала, душа ее в любой миг готова была вырваться из груди наружу, как струя воздуха, но ангел оставил ее на земле. Чтобы понять, насколько все это напоминает безумие, ей не нужен был психотерапевт. В клинике для душевнобольных она никому об этом не рассказала, даже когда ее спросили прямо: «Ты веришь в демонов и ангелов? Видишь то, чего здесь нет?»

Зачем ангелу спасать ее, такую никчемную? А Хелен, которая несравненно лучше ее, отчаянно нуждается в помощи. И все же теперь каждый раз, когда Шелби видит человека в темной одежде, она гадает, не ангел ли он, и каждый раз ошибается. Она смотрит на прохожих слишком долго, и у них возникает превратное мнение о ней. «Эй, постой!» – кричат ей эти люди, когда она идет вдоль трассы или Главной улицы. Наверно, она выглядит отчаявшейся, и им кажется, что Шелби легко командовать. «Пойдем, сестренка, дорогуша, малышка!» Если такое случается, она ускоряет шаг. Шелби знает разницу между демоном и ангелом: она отличит их друг от друга даже в темноте. Шелби поняла это еще в больнице, а возвращаться туда она не собирается.

Иногда ночью она выходит погулять и слышит, как мать зовет ее. В два или три часа ночи Сью проезжает на своей машине по городу, разыскивая дочь. Мать останавливает автомобиль, выходит из него и зовет Шелби, но та ныряет в кусты и не отзывается.

Она просто недостойна материнской любви. Шелби теперь спит бóльшую часть времени, видя сны о прошлом, когда она ни о чем не думала, весь мир был голубым и сияющим, а земной шар не замысловатее рождественского шарика. Шелби поставили диагноз – глубокая депрессия. Помимо этого – чувство мучительного беспокойства, синдром вины выжившего и посттравматический стресс. Она находилась в реанимации всего один день после аварии, но вскоре попала в лечебницу для душевнобольных на целых три месяца.

Шелби перестала говорить, отказывалась принимать пищу. И вот однажды она оказалась в ванной с бритвой в руке. Шелби бил озноб, но это ее не остановило. Она сделала надрез на запястье, где синела вена. Какая яркая кровь! Девушка услышала, как раскрылась дверь и заплакала ее мать, почувствовала холод, когда выключили воду. Мать крикнула отцу, чтобы тот вызвал «Скорую помощь», а сама осталась с Шелби. Она села рядом с дочерью на пол и затянула полотенце у нее на запястье, чтобы остановить кровотечение.

– Все хорошо, моя девочка, – проговорила сквозь рыдания Сью, обхватив дрожащее обнаженное тело дочери.

В больнице никто ни разу не навестил Шелби, кроме матери, даже телефонных звонков не поступило. Ни единая душа не скучала по ней. В городе стали распускать слухи, что она сошла с ума. Сама виновата. Люди стали считать, что она приносит несчастье и надо избегать ее во что бы то ни стало. Девочки, дружившие как с Хелен, так и с Шелби, решили, что потеряли обеих подруг. Так им было легче думать. Что ушло, то ушло.

Пролетела неделя, потом две, и вскоре Шелби перестала вести счет времени. Она словно исчезала дюйм за дюймом, растворялась в воздухе, а потом однажды пришла открытка. Дежурная медсестра назвала имя Шелби во время раздачи почты.

– Проснись, детка! – позвала ее медсестра, но Шелби не ответила. Она сидела в фойе перед телевизором в полусне после принятых медикаментов и слушала ток-шоу, которое любила ее мать. На экране несколько женщин обсуждали новости из мира политики и сплетничали о знаменитостях.

– Шелби Ричмонд! – позвала медсестра уже раздраженно. – Оторви задницу от стула!

Шелби очнулась и подошла к ней, уверенная, что это какая-то ошибка.

– Возьми! – сказала медсестра, передавая почтовую открытку Шелби. – Спасибо, – саркастически добавила она.

Шелби по-прежнему молчала. После того как ее привезли в психиатрическую клинику, она не произнесла ни слова.

На лицевой стороне открытки художник набросал тонкими линиями некую семью: отца, мать и дочь. Рот дочери был заклеен широким скотчем – такой обычно используют для упаковки. Шелби поняла, что это она – девушка, которая не может говорить. Ее запястья и сердце алели, они были нарисованы красным. Шелби не ожидала, что кто-то догадывается о ее чувствах, но, по-видимому, дело обстояло именно так. Не было ни обратного адреса, ни подписи, только нацарапанное каракулями послание: «Скажи что-нибудь».

Шелби даже подумала, что это некое указание высших сил, хотя и не верила в подобные вещи. Она положила открытку под подушку и очень ею дорожила: хранила ее там, пока не стали менять белье. Шелби тогда вышла из палаты, чтобы принять участие в сеансе групповой терапии, где так и не вымолвила ни слова. За это время санитар успел выбросить открытку. Но Шелби в панике обыскала все корзины для мусора и нашла ее. Она сохранилась в неповрежденном виде: не была сложена вдвое или порвана, и это тоже показалось девушке знаком судьбы.

Вернувшись домой, она взялась за ум: вновь начала говорить. Несколько слов за один раз, но бóльшую часть времени стала проводить в подвале, в своей берлоге, волчьем логове, – только там ей хотелось быть. Шелби взяла в привычку оставлять надрезы на коже в местах, где это никто не увидит, – подошвы ног, внутренние стороны бедер. Рядом с узкой кроватью – коробки с книгами ее детства: сказки Эндрю Лэнга, «Мисти с острова Чинкотиг», – книга, превратившая ее в любительницу лошадей.

Когда Шелби была маленькой, то упрашивала маму свозить ее в Виргинию посмотреть на диких лошадей, пока Сью Ричмонд наконец не сдалась. Они провели уик-энд, рыская по дюнам в поисках пони, которые водятся там на морском побережье. Шелби помнила, как счастлива она была тогда, хотя погода была плохая, а лошади убегали от них. Теперь Шелби часто думает, что это было, возможно, самое счастливое время в ее жизни.

Доктора и родители могут как угодно называть ее состояние, но сама Шелби знает, что с ней не так. Она наложила на себя епитимью. Шелби приостанавливает свою жизнь, так чтобы ее дыхание было в полном согласии с медленным поступлением воздуха в легкие девушки, пребывающей в коме.

Она смотрит на свою почтовую открытку каждый вечер, чтобы напомнить себе о том, что с ней сделают, если узнают, как сильно затронула ее болезнь. Нет уж, лучше молчать. Иначе посадят под замок навсегда.

Шелби не видела Хелен с той ночи, когда они попали в аварию. Однажды мистер Бойд, отец Хелен, который всегда хорошо относился к Шелби, прислал ей коробку леденцов на день рождения. Но Шелби чувствовала себя настолько виноватой, что выбросила ее в мусор, даже не открыв. Ей не хотелось видеть специальную медицинскую кровать, которую поставили в спальне Хелен. В каком-то смысле они с Хелен до сих пор ведут одинаковый образ жизни, как это было в школе.

Шелби даже не покупала новую одежду после того, как случилось несчастье, носит всё ту же обувь. Она настолько разносилась, что приходится подкладывать кусок газеты в правую туфлю. К тому же отрывается каблук.

Конечно, есть отличия. Хелен после аварии не стригли, а Шелби, вернувшись домой из психиатрической клиники, обрила себе голову. Так и ходит лысая, а когда, собравшись с духом, выбирается в «7-Eleven» за едой и журналами, люди относятся к ней предупредительно, словно она больна раком. Стоит кому-нибудь шепнуть: «Это девочка, которая вела машину, когда Хелен попала в аварию», Шелби чувствует себя куда хуже, чем если бы у нее было онкологическое заболевание. Как на нее смотрят эти люди! У всех большие глаза, как на картинах, выполненных на бархатной основе.

Люди и жалеют, и обвиняют ее. Они с Хелен всегда были вместе: две горошины в одном стручке. Красивые, легко идущие по жизни. Как может она жить дальше, разрушив жизнь своей лучшей подруги? Все ахают и охают при виде тощей, лысой Шелби в больших башмаках. Им кажется, что ей нужно сострадание, но единственное, чего она желает, – чтобы ее оставили в покое. Шелби выходит из дому, только когда стемнеет, надвинув на лицо шляпу, замотавшись шарфом, надев перчатки и засаленный пуховик, который делает ее бесформенной и анонимной. Тем не менее все вокруг ее узнают.

Шелби и Хелен теперь не похожи друг на друга. Шелби, в отличие от подруги, способна воспринимать действительность: она плохо ест, в основном фастфуд, но все же не питается через трубочку для поддержания жизни, как Хелен. Шелби ходит, разговаривает, один или два раза в месяц ездит на Главную улицу на автобусе – автомобиль теперь ей запрещен – для того, чтобы купить травки у Бена Минка, парня, которого едва знала в школе.

Бен тощий и высокий, с длинными волосами, которые он подвязывает сзади, иногда используя для этой цели шнурок от ботинка, если не удалось найти резинку. Он наглый и ловкий. В школе Шелби и Хелен даже не догадывались о его существовании. Они входили в популярную группу старшеклассников, нацеленных на успех, планировавших учиться в колледже, посещавших вечеринки по пятницам. Бен не появлялся в этой компании, друзей у него не было. Он вечно таскался с книгой под мышкой, обычно сочинениями Филиппа К. Дика или Курта Воннегута.

Бен был также фанатом Ширли Джексон, читал ее книжки чуть ли не круглые сутки. Это закончилось печально: врач прописал ему антидепрессант. Все знали, что жизнь прекрасна, но она была помимо этого горька и печальна, к тому же страшно несправедлива. Где в итоге оказывался человек? Вне игры, как и все остальные. Сидит один в кафетерии и читает книжку. Стоит ему перевернуть страницу – и он уже где-то в другом городе. Хелен шутила, что он родня волкам-оборотням, потому что его борода уже тогда была в запущенном состоянии.

И Шелби, и Хелен боялись волков. Говорили, что один такой зверь убежал из клетки, в которой жил в чьем-то подвале, а поймать его не удалось. «Беги», – говорила, бывало, Хелен, когда они гуляли в лесу и вдруг слышалось что-то похожее на рычание.

Бен ходил круглый год в солнцезащитных очках, даже в темное время суток, это давало ему возможность не смотреть людям в глаза. Поскольку Бен обожал все иностранное и не выпускал из рук книгу, над ним вечно потешались. Его называли Бен Вонючка, если вообще когда-нибудь говорили о нем.

Шелби едва его помнила, но это было тогда. Теперь они ладят друг с другом, если кто-то из них вообще сохранил способность чувствовать себя комфортно с окружающими.

При встрече они сидят в парке неподалеку, почти не разговаривая, двое одиночек, с трудом идущих по жизни. Они иногда затягиваются от одного косячка с травкой и говорят о самых ненавистных учителях.

Шелби умудрялась получать приличные отметки даже в самые трудные времена, но теперь она дает волю своим чувствам. Ей больше не надо прикидываться хорошей девочкой. Каждый раз, вспоминая школу, Шелби вытаскивает ключ от дома и зажимает в ладони так сильно, что она начинает кровоточить. Никакого чуда. Это связано с Хелен. Кровь Шелби – наказание, тут нет сомнения, и это вполне серьезно.

– Не думаю, что тебе следует так делать, – сказал как-то Бен, осознав, что она творит – пускает себе кровь, сидя рядом с ним.

– Ты так полагаешь? – иронически спросила Шелби. – Надо же! Разве ты не знаешь, что мы считали тебя оборотнем?

Шелби ожидала, что он удалится, оскорбленный. Возможно, на это она и рассчитывала. Ее одиночество, в конце концов, – это все, что у нее есть.

Но Бен спокойно ответил:

– Я просто о тебе беспокоюсь.

– Не стоит этого делать, – предупредила его Шелби.

– Я не против того, чтобы быть оборотнем, – продолжил он, и Шелби от этого испытала еще бóльшую вину за то, что они столько лет смеялись над ним.

Бен хорош, пока не заговорит, но, кажется, ему трудно заставить себя замолчать. «Говори что-нибудь, – часто думает Шелби, когда он трещит без умолку. – Но не все что попало».

Бен как-то спросил ее, правда ли, что можно исцелить болезнь, дотронувшись до руки Хелен. Так говорят люди.

Ходит молва, что в ее комнате пахнет розами, что она способна беседовать с тобой, не произнося ни слова, может сообщить тебе нечто очень важное о твоем прошлом и будущем.

Первое чудо случилось уже в тот самый день, когда родители Хелен привезли ее из больницы домой.

Бабушка Хелен из-за артрита не могла ходить более десяти лет, но она встала с кресла-каталки и подошла к внучке. Инвалидным креслом она больше не пользовалась. Но однажды вдруг заявила, что устала ходить и ей нужно отдохнуть. Она попросила мать Хелен усадить ее в кресло и откатить его в комнату внучки. Потом старая дама легла на постель рядом с Хелен и прямо здесь испустила дух в мире и покое.

После этого на сухих прутьях живой ограды в феврале появились розы, а весной глицинии рядом с дорогой, всегда блекло-пурпурные, при цветении стали белоснежными. Малыш со шрамом на лице прижался щекой к бледной руке Хелен, и к вечеру на его коже не осталось ни единого пятнышка.

Люди приезжают отовсюду – со Среднего Запада, из Флориды и Нью-Джерси, и даже из Франции. Хелен знаменита – вот еще одно различие между ними. В журналах публикуют статьи о чудесах, творимых коматозной девушкой. Есть немало свидетельств людей, исцелившихся единственно благодаря тому, что находились рядом с ней. Подобно бабушке Хелен, они вновь обрели способность ходить. Астматики теперь нормально дышат, младенцы, не спавшие и беспрестанно плакавшие ночами напролет, стали спокойными. Болезненно нервные подростки всерьез взялись за учебу и превратились в студентов-отличников.

Розы всегда расцветают в годовщину автокатастрофы, эти огромные кроваво-красные цветы невосприимчивы к снегу и льду. Ясно, что розы в феврале – чудо, их фотографию поместили на обложку «Ньюсдей». У родителей Хелен брали интервью для журнала «Пипл», а 4-й канал посылал целую новостную команду, чтобы побеседовать с исцеленными.

– Если у человека есть хоть немного мозгов в голове, он не станет винить тебя в том, что случилось с Хелен, – сказал Бен Минк.

Шелби посмотрела на него с ужасом: она удиви…