Вершина триумфа

При соблюдении перемирия фиксы старались сохранять внешнее спокойствие. Эти глупые нонконформисты населяли внешние планеты звездной системы Ондленга, что составляло двенадцатую часть всей системы, не говоря уже о том, что их планеты были буквально нашпигованы драгоценными металлами. Поэтому не было ничего удивительного, когда все поэты и философы Ондленга (а философией у фиксов увлекался каждый), были расценены Уважаемой Региональной Комиссией, как прослойка населения, доставляющая одно лишь беспокойство и, как бы это точнее выразиться, заслуживающая подавления.

«Подавление» — чистой воды эвфемизм. Вертится на языке и не выносит никаких раздражающих суррогатов типа «убийство», «геноцид» и «кровопролитие».

Слишком долго фиксы следовали ондленгской философии, что и послужило причиной занесения их в черный список. Комиссия собрала немалые силы для подавления.

К тому же Вселенная сжимается. Это незыблемый закон энтропии. Уничтожение энергии системы.

Лично я ничего не имею против этих самых фиксов. Но внести какие-либо изменения во все происходящее я просто не в состоянии. Поэтому я и испытал нечто вроде жалости, когда мы зависли на орбите их последнего оплота. Планета Изаер была слегка сплюснута к полюсам (этакое ничтожное пятнышко на картах), но сейчас вблизи она заполнила все три экрана на активированной стене офицерской кают-компании.

Меня зовут Нев. Я — третий Полковой Командир Уважаемой Региональной Комиссии, Двадцать Восьмая Штурмовая Дивизия Четвертого Сегмента. Я трижды награжден почетными знаками отличия за многотысячные зарегистрированные убийства. Я выжил в девяти авариях на Земле и провел четыре дня в концентрированной химобработке. Мое имя увековечено на стелах семи Почетных мест уничтожения. Я потерял оба глаза при операции по искоренению людей-гигантов и теперь использую для зрения имплантированные глаза-линзы. Я прошел службу в четырех армиях и присутствовал при полной ликвидации трех цивилизаций. Я видел, как на протяжении долгих дней горели тела в пустыне Йорей. Смерть, разрушение и уничтожение мало меня заботят.

Я был рожден на планете Земля. Сейчас мне одиннадцать лет. После всего сказанного вы можете понять — в ситуации с фиксами угрызения совести меня не тревожат. Но я еще никогда не был на посту ответственного за полное уничтожение разновидности жизни. Моя мечта — увидеть свое имя занесенным в список Великих уничтожителей прочих разновидностей. Склеп на Земле и рядом с твоим именем — пометки исчезнувших рас. Когда-нибудь это произойдет…

Если бы фиксы были сообразительнее, согласились подыграть Комиссии и двадцать процентов их населения не отказалось бы от медицинских экспериментов на себе, то у них бы еще оставался один шанс выжить. Но они совершили роковую ошибку — они наотрез отказались.

Мы нуждались в неограниченном количестве подопытных особей. Уважаемая Региональная Комиссия переусердствовала, истребив четыре пятых разумных существ в Галактике. Последние корни Homo sapiens остались лишь на матушке Земле.

Ускорение, Транспередача и Вырождение (УТВ) — все это позволяло нам мгновенно усваивать любые сведения. Таким образом выдающаяся память хоть как-то компенсировала нашу короткую жизнь.

Добиваясь повышения в интеллекте, мы проигрывали в продолжительности жизни, подавляя фазовые гены репликации в нашей ДНК. Эта биологическая угроза долгие годы преследует нас. Мы взрослеем и умираем в мгновение ока. Достойное занятие для некоторых… А пошли все они к черту! Лучше бы я жил на примитивной и невежественной Земле одним из множества посредственностей, чем подыхать в пятнадцать-шестнадцать лет и называться при этом Вершителем.

Сигнал вызова заставил меня оторваться от экранов.

— Нев, это Хоат. Ты не мог бы подняться на командирский мостик?

Я вздрогнул и поправил неудобный ворот бронированного жилета. Инструкция гласила, что весь командный состав обязан оставаться полностью защищенным в случае вспыхнувших беспорядков среди экипажа корабля. Офицерская кают-компания была душной и жаркой, как бы в довесок к мучениям, причиняемым защитной одеждой. Стены расписаны красным, чтобы скрывать брызги крови. Во время сражения разорванный корпус корабля испаряет живую материю и расплескивает кровь во все стороны.

«Это должно напоминать Ад», — думал я, шагая к станции связи мимо экранов. Здесь и застал меня вызов пилота.

— Что случилось, Хоат?

Пилот корабля выглядел непривлекательно, его голос звучал приглушенно:

— Высшее Руководство на линии. Они желают тебя видеть. Что-то там насчет переговоров с фиксами.

Я сразу забыл о духоте. Договорный МИР. Очередной бзик командования или уловка для сохранения четырех миллионов живущих, чтобы как-то использовать их в дальнейшем?

Кроме того, на корабле не было послов, политических советников и дипломатов. Это был просто военный корабль, и он не символизировал дипломатических полномочий. Власть зиждилась на конце плазменных излучателей боевой готовности.

Результат самого мирного урегулирования всех вопросов, как понимаю я, — это ядерный прах, клубящийся над руинами опустошенного города. И тишина и спокойствие…

Я покинул кают-компанию, прошел по коридору и направился к мостику, игнорируя приветствия безликой армии подчиненных. Гнетущий красный цвет преследовал повсюду. Ровные гладкие коридоры, совершенные и невыразительные, уносились прочь во всех направлениях.

Итак, фиксы были реальны, Изаер — тоже. Их уничтожение и слава героев-разрушителей также были почти реальностью.

Командирский мост был значительно прохладнее, чем кают-компания, но жара еще ощущалась, так что я все равно взмок. Хоат терпеливо ждал, сидя перед контрольной панелью и тихо жужжа при этом. Закодированное сообщение всегда посылалось в сопровождении жужжания. Каналы связи между кораблями были надежными, как каменная кладка замка, схваченная кремниевым раствором. Как только я поднялся на мост, все это жужжание в металлической шкуре с изменяющейся температурой тела обернулось ко мне лицом.

Черты древнего образа, сохраненные на сотни лет, словно насмехались над дюжиной пережитых поколений в то время, как мне суждено было довольствоваться лишь одним.

— Человекоподобный имеет для тебя необычное сообщение, — сказал Хоат. Он всегда говорил о себе в третьем лице. Голос его вибрировал, как при прямой трансляции. Сейчас пилот походил на безумца и мало чем напоминал того сосредоточенного биоробота, каким он был на самом деле.

— Слушаю, — холодно сказал я. Мне и раньше приходилось получать сообщения от него, поэтому Хоат только коротко кивнул в ответ, и его металлические щеки растянула гримаса.

— Это приказ Высшего Руководства.

— Мне это уже известно. Ты что-то говорил о мирном урегулировании?

Глаза Человекоподобного чуть сузились — это должно было означать глубокое механическое раздумье. Андроиды и биороботы почти не обладали мимикой лица, и подобное проявление чувств не укладывалось в рамки привычного.

— Есть предложение о сохранности миллионов жизней фиксов, — сказал биоробот, качнув головой. Стены осветились, выдавая месторасположение фиксов на планете Изаер.

— Руководству хорошо известно, что фиксы скорее погибнут, чем покорятся. Они откажутся пожертвовать частью населения, предпочитая гибель всей расы, дабы не подорвать свою веру. Высшее Руководство не желает, чтобы фиксы явились примером подражания для остальной Галактики. И было внесено оптимальное решение, чтобы как-то оправдать наши акции в глазах союзников.

Я позволил про себя улыбнуться. Достойное и Высокое Руководство заботится о своей репутации? Ну и дела!

— И знаешь, к какому решению пришли Высшие?

Хоат выжидающе уставился на меня, словно это я, а не сам пилот задал вопрос.

— Ты должен отправиться туда один, — продолжил он. — Вступить в контакт с местным региональным правителем, которого избрало Высшее Руководство. Предложишь ему альтернативу: смерть или небольшое количество фиксов для наших экспериментов. Добавишь также, что он и его родственники избегут неприятностей, и, кроме того, им гарантируется полная сохранность имущества. Высшему Руководству прекрасно известна финансовая заинтересованность на этой планете.

— Подкуп, — заключил я.

Лицо Хоата словно вытянулось от моих слов.

— Зачем лгать, изворачиваться?.. Мы просто уничтожаем своих врагов, Человекоподобный! Но не идем ни на какие компромиссы с ними!

Духота нижних палуб нашла какую-то лазейку к мосту. Хоат подкрутил что-то для корректировки нормальной температуры. Я испытывал неприязнь к биороботу, а заодно к Высшему Руководству и прочим людям. К пилоту, впрочем, меньше, так как не Хоат составлял приказы о «передышке» для проведения серии безнадежных генетических опытов.

— Как зовут губернатора, с которым мне предстоит встретиться? — спросил я.

На одном из экранов появилось изображение фикса мужского пола, сорокалетнего возраста. Хоат ткнул пальцем в описание:

— Губернатор Немлер Майт. Один из политических лидеров выжившего населения фиксов. Встреча должна состояться в Лосопском Медицинском Институте. Руководство считает, что это наиболее подходящее место для контакта. Придется быть предельно убедительным, чтобы Немлер согласился с нашими доводами. В противном случае, если он откажется…

— Я прикончу его, — оборвал я, не желая больше ничего слышать. — Но каким образом я выберусь оттуда после того, как убью губернатора? Ты машина, а я — человек. Так почему именно я должен рисковать собой?

Пилот равнодушно пожал плечами, как это обычно делают люди:

— Ты — гуманоид, — подтвердил он. — Я — робот и представляю ценность. Вот ты — нет. Я могу послужить еще сотни лет, а ты умрешь, самое большее, через шесть-семь лет. Было бы глупо отправлять того, кто нужнее…

Жаркая волна духоты обрушилась на меня, как только я покинул мост. Но температура мало меня заботила. Ненависть бушевала во мне жарким пламенем, реальность нелепой гибели никак не покидала моего сознания. Заснуть навеки и не проснуться — страшная вещь для всех живущих. Для меня — тем более.

Но ненависть пересилила страх смерти, и я еще долго упивался этим чувством. И был поистине счастлив.

Ну вот, наконец Изаер. Я находился в пределах периметра Дизы, самого крупного из городов провинции Гиаморан и одного из немногих населенных пунктов с остатками фиксов.

Диза представляла собой тлеющие руины, над которыми кружили самолеты. Я был очевидцем одной из самых жестоких бомбардировок — это были бомбардировщики с моего корабля, которых я впервые видел в действии. Прочные керамические жуки, словно изогнутые лезвия бритвы, пикировали вниз, осыпая синими личинками бомб остатки обреченной расы. Клубы черного маслянистого дыма поднимались со всех сторон, и то, что когда-то считалось архитектурным гением фиксов, представляло собой груды искореженного металла, тлеющего пластика и обугленных каркасов.

Каменные лоскутья покачивались в перепутанной арматуре, одно из этих гигантских сооружений рухнуло неподалеку от того места, где находился я. Поверженный великан рухнул на землю, издавая стон предсмертной агонии, выброс гигантского оранжевого пламени и белых трассеров завершил муки здания. Земля содрогалась у меня под ногами, и я был вынужден опуститься на колени. Я даже не пытался укрыться от шрапнели, которая свистела над головой, или убежать от самолетов, ревевших неподалеку.

Бомбардировщики покачивали крыльями, давая понять, что узнали опознавательные знаки моего челнока. Я поднялся с колен, переполненный гордостью и благоговением от увиденного спектакля военных действий. Колоссальный масштаб разрушения, нагромождение руин и трупов, запах истекающей кровью цивилизации — все это было нашим искусством, наследием культуры живых мутантов, которые нанесли визит в этот чуждый мир. Это была моя стихия, моя территория, мой рай…

Фикс появился совершенно неожиданно. Я выбросил руку вперед и, не раздумывая, выстрелил ему между глаз. Брызги крови и мозгов полетели в воздух, а фикс моментально опрокинулся навзничь. Вслед за ним появилась вторая фигура, машущая руками над головой — универсальный жест капитуляции. На ней был серый маскировочный комбинезон и тяжелые черные ботинки. Фикс отскочил назад в укрытие, задев труп соотечественника. Новый взрыв потряс землю. Фикс споткнулся и заорал, стараясь перекричать грохот взрывов и обвалов:

— Не стреляйте! Я от Немлера!..

Он склонился над неподвижным остывающим телом в растущей луже крови. Липкая жидкость была того же цвета, что и кровь людей. У фиксов было много общего с физиологией человека, даже, возможно, общие предки.

— Так вы парламентеры от Немлера? — спросил я.

— Да. Город раздроблен, как скорлупа, большинство дорог непроходимы. Мы передвигаемся по подземным туннелям, и если поторопиться…

Я подошел к челноку, чтобы отдать необходимые распоряжения, но в это время самолеты сами развернулись и полетели в противоположный конец города. Планета, город, солдат, ведущий меня по разрушенной системе тоннелей — все выглядело убого, отталкивающе. Высокое Руководство спятило, идя на мирные переговоры с фиксами. Это явная глупость — использование их в наших экспериментах. Что можно извлечь из такого живого мусора, кроме удовольствия от их уничтожения? Какие там еще супергены у этих дворняг? Во мне вновь всколыхнулась ненависть к тем, кто затеял возню с перемирием. На первое место следует ставить полное искоренение этих долгоживущих.

Все же мы были полными недоумками…

Вопреки указаниям Высокого Руководства здание Медицинского Института совершенно очевидно пострадало от бомбежки. От прямых попаданий верхние этажи обрушились. Только пять нижних и вестибюль стояли почти невредимыми. Здание с выщербленными обгорелыми стенами выглядело так, словно по нему прошелся гигантский бегемот. Врезал лапой по крыше и выволок наружу все, что подвернулось.

— Пожалуй, они выбрали для атаки самый примечательный дом в городе, — недовольно пробормотал я.

Мой проводник удивленно посмотрел на меня, и я попытался представить себе то, что он увидел, — нелепого, сверхобразованного и кровожадного ребенка.

— Вы что-то сказали? — наконец спросил он. Запах паленого пластика густой пеленой окутывал нас.

— Я разговаривал с собой, — ответил я, давясь от смеха. — Могу себе представить, что творится на оставшихся этажах.

— Не ваша забота! — с дрожью в голосе ответил солдат. — Лучшего все равно не сыщете. Это случилось вчера — во время одного из ваших налетов.

Я так и прыснул, не в силах совладать со своими чувствами, видя разгневанного фикса.

Без сомнения этот солдат знал о намеченных переговорах с губернатором. Немлер был предателем или собирался им стать. Как и ожидалось, интерьер вестибюля являл собой жалкое зрелище. Пол завален кусками штукатурки и осыпавшейся краски, шахта лифта проломлена, на второй этаж вела железная конструкция с остатками бетона на ней.

— Нам наверх, — сказал солдат.

Здание вздрогнуло, и до меня долетел звук отдаленного взрыва. Фикс уже карабкался по пыльным остаткам металлической лестницы. Воздух был затхлым и кислым.

— И так во всем здании? — поинтересовался я.

Солдат пролез через отверстие над головой, и его голос донесся приглушенно:

— В основном да. Мы только расчистили площадку для встречи с вами.

За моей спиной с шумом обрушился кусок штукатурки. Площадка на втором, этаже действительно выглядела так, как уверял фикс. Обломки и мусор были убраны из холла с надписью на двери «ХИРУРГ». Потолок поддерживала пара деревянных балок. Фикс указал рукой на комнату и побрел прочь. Когда я попытался последовать за ним, он обернулся и покачал головой.

— По инструкции я должен оставить вас здесь. Немлер находится за дверью.

— Что за чушь, — усмехнулся я, двигаясь вперед и наблюдая, как солдат исчезает в глубине коридора.

Губернатор и в самом деле был там. Он лежал на операционном столе в самом центре комнаты. Над ним располагалась целая плеяда металлических отражателей. Поднос брошенных инструментов и перчатки покоились на совещательном столике перед операционной платформой. Контейнеры с лекарствами и прочим оборудованием небрежно свалены в одну кучу.

Немлер как-то сосредоточенно всматривался в сверкающие отражатели, его глаза уже начали стекленеть, а рот запекся сухой черной коркой.

«Он долго не протянет», — подумалось мне.

Я подошел поближе, сжимая пистолет, и со вкусом выстрелил ему точно в живот.

Лицо Немлера свело судорогой.

— Прекрасно! — воскликнул я, и с отвращением плюнул на труп. — Переться черт знает куда, чтобы иметь дело с покойником!

Из угла неподалеку от совещательного столика послышался легкий шорох. Я развернулся, приготовившись выстрелить. Видимо, фикс находился там до того, как я вошел в операционную. Под глазами черные круги, а волосы сбились в сальный ком. Он смотрел на меня усталым изможденным взглядом.

— Я — Лорхауз, — сказал фикс. — Вице-губернатор мри Немлере.

— Меня зовут Нев, — бросил я, опуская пистолет. — Я предпочел бы иметь дело с…

— Я все знаю, — сказал Лорхауз, понимающе усмехаясь. — Немлер был самым продажным человеком на планете, он больше всего подходил для этой миссии. Один из ваших сволочных самолетов расстрелял его машину по дороге в Институт. Теперь я единственный уцелевший из былого конгресса. Но, наверное, не надолго?

Я отвернулся и пнул ботинком застывшее тело губернатора. Оно слетело с глухим шумом, и я преспокойно уселся на его место. Лорхауз вздрогнул, как от удара, и съежился у подножия платформы.

— И вы называете нас варварами, — горько прошептал Лорхауз.

Я положил руку на кобуру с пистолетом, пристегнутую к ноге.

— Жизнь слишком коротка, чтобы заботиться о смерти, и пора серьезно подумать о сокращении остатков ваших людей.

— Конечно, ваша жизнь так быстротечна, — вздохнул Лорхауз. Он был одет в темно-красный комбинезон с золотой эмблемой секретаря правителя.

— Мне 46 лет — средний возраст. Здесь никто не умирает от изменения генетического ряда, так как наша медицина прекрасно развита, почти как ваша военная технология. Мы давно решили — лучше заботиться о здоровье, чем травить всех химией и в конце концов уничтожить Галактику. У вас нет ничего, что мы могли бы перенять для своего блага. Вы переполнены ненавистью и насилием. Нам ничего этого не нужно. У нас имеется своя наука и техника, свой прогресс, и мы совершенно не нуждаемся в вас!

Он повернулся спиной и пошел прочь. Я мгновенно выхватил пистолет из кобуры и выстрелил вслед. Заряд пришелся поверх головы и, лишь заставив Лорхауза отпрянуть в сторону, взорвался напротив двери хирургического кабинета. Из обгорелого отверстия потекли на пол струйки расплавленного металла.

— У тебя нет желания спасти ваших людей, не нарушая перемирия? — спросил я, засовывая оружие в кобуру.

Лорхауз оглянулся, щуплое тело его вздрагивало. Так подействовал на него мой выстрел.

— Немлер пошел бы на это, — сказал он. — Я — нет. Какая в сущности разница? Вы забираете либо наши жизни, либо нашу свободу. Да и что я скажу своему народу: чтобы они согласились жить как подопытные кролики? Что мы проиграли, и теперь решать нашу участь будут завоеватели?

Он повернулся и зашагал к выходу, затем оглянулся, заколебавшись на мгновение:

— Я пришел сюда вместо Немлера — очень уж мне хотелось взглянуть на тех, кто уничтожил нас. Я почти надеялся, что увижу первоклассную звездную армию, совершенных супергуманоидов, чьи ответы и доводы обезоружат нас полностью, потому что мы слишком примитивны в сравнении с ними. Таким образом наше уничтожение могло быть объяснено. Но вы оказались ничтожны, безумны и уродливы. Ваша наука разрушила вас, из-за тотального невежества вы бессильны что-либо предпринять и потому лишь сеете повсюду ненависть. Я разочарован. Вы и вам подобные вызывают во мне одно лишь отвращение.

Лорхауз уходил прочь через зал к лестнице, ведущей в вестибюль, а звуки бомбардировки по-прежнему продолжали проникать сквозь стены.

— Я даю еще день на размышление, — крикнул я вдогонку и соскочил с операционного ложа.

Лорхауз оглянулся и посмотрел на меня слезящимися глазами, голос его чередовался с лязгом и грохотом умирающей планеты:

— Ваши люди проделали огромный путь в поисках спасения, в поисках рая, которого вам никогда не достигнуть. Мой народ умер в ту минуту, когда ваши корабли зависли на орбите, а твой — тогда, когда разладился ваш генетический код. И теперь ответь мне: способно ли ваше галактическое величие спасти вас от быстротечной смерти?

Я провел долгую ночь в медицинской лаборатории, находящейся через три двери от комнаты, где валялся Немлер. Я связался с кораблем и сообщил, что задержусь на ночь на случай возвращения Лорхауза. Разумеется, это была заведомая ложь. Просто я предпочел прохладу разрушенного института удушливой жаре корабля. Я примостился у вдребезги разбитого окна с видом на полуразрушенную Дизу. Бомбардировка продолжалась, даже когда солнце село за горизонт. Мне надоело смотреть на вспышки осветительных ракет и оранжевые шары разрывов. Улицы были безжизненны и больше всего напоминали кратерное плато и долину на Луне. Я обратил внимание на разбросанные томики книг, которые валялись повсюду. Полки рухнули от плазменных ударов. Прежде я никогда не тратил чересчур много времени на литературу уничтоженных народов. Но теперь я решил поискать выход из того генетического тупика, в который мы сами себя загнали. Даже в этих запыленных книгах ощущалось присутствие жизни. А что если мы совершили ошибку, отведя фиксам роль послушных подопытных кроликов?

У них была своя поэзия, искусство, наука… Теперь они должны расплачиваться за наши ошибки, нашу ненависть…

Я устал. Сказывалось десятилетнее одиночество и постоянное напряжение бездомной жизни. Что там такого наговорил Лорхауз о рае?

Великолепный взрыв ярко осветил комнату и линию горизонта. Хватит сомнений, рай — место для смерти, где можно спокойно отдохнуть. Мы были родом из рая, стремительно несясь среди скопления Галактик, как невнятная болтовня или белая смерть, подобно призракам, чтобы мучить всех живущих для своего удовольствия…

Я продолжал чтение. Рев самолетов и бомбежка постепенно стихли. Журналы рассказывали, что фиксы имели кровь, очень сходную с нашей, способную содержать кислород и активизировать жизненные процессы с помощью кальция. Когда-то я подробно изучал биотрансмутационную программу и без труда установил, что у них была сильная сопротивляемость к болезням. Должно быть, они жили около ста лет. Немногие вирусы беспокоили фиксов, да и то — чисто символически…

Подобно шаровой молнии вспыхнула в голове неожиданная догадка. ЭТО было правильное решение выхода из нашего кризиса. Это был шанс и для нас, и для фиксов. Только бы успеть, чтобы остановить полное истребление этих тварей!

— Центральное командование, — кричал я в передатчик, — говорит Нев. Немедленно соедините меня с Хоатом.

Я нетерпеливо ждал, когда же отзовется Хоат. Улица перед моим окном продолжала пылать.

— Нев? — отозвался Хоат. — Ты решил вернуться на корабль? Я задержал газовую атаку, боясь, что ветер отнесет к институту…

— Вообще прекрати огонь! — нервно перебил я Хоата. Руки мои вспотели. — Я о перемирии с фиксами. Срочно свяжитесь с Лорхаузом, Вице-Губернатором при Немлере.

Хоат молчал. Рев от реактивного снаряда послышался вблизи.

— Надеюсь, ты не забыл причину нахождения в Институте? — глухо произнес он.

Я представил его мнимую ухмылку в духоте корабля.

— Я знаю, что делаю, и прекрасно сознаю, что говорю…

Корабль двигался по неизменной орбите вокруг Земли. Минуло 15 месяцев с тех пор, как я покинул орбиту Изаера, спасая нашу агонизирующую цивилизацию.

Линзы моего лица после перекачки крови фиксов пару месяцев назад заметно улучшили свою деятельность, но впервые испытанная мной ностальгия омрачила это событие.

— Разверни корабль, — приказал я Хоату. — Я не желаю больше видеть Землю. Убери заслон и выключи передатчик.

Хоат начал было колдовать над контрольными приборами, разворачивая корабль для свободного обозрения голубой планеты. Он восседал в своем кресле спиной ко мне и покачивал головой.

— Почти два года назад я последний раз любовался ею, — просительно произнес он. — Даже забыл, как она выглядит из космоса.

— А вот я — нет. Если учесть, что я не был на Земле с тех пор, как мне исполнилось семь лет и последовало повышение по службе.

Военная карьера и четыре года наблюдения бесконечных смертей и разрушения. Ведь наш совершенный космический флот уничтожил тысячи миров в поисках средства от преждевременной смерти и полного вырождения. Теперь Высшее Руководство нашло-таки разрешение проблемы на маленьком мирке под названием Изаер и пощадило коренных жителей фиксов, получив их кровь для переливания. Вирусы в крови фиксов и молекулярное содержание протеина повернули мутацию вспять.

Я единственный, кто установил перемирие и доказал, что небольшая уловка с протеином способна обмануть нашу иммунную систему и стабилизировать побочные эффекты. Все были обязаны мне своим спасением. Я подарил фиксам жизнь. Меня объявили национальным героем, удостоили почетной докторской степени и Нобелевской премии, а также вручили целую кучу прочих наград. Я достиг персональной победы, что было гораздо приятнее всех орденов, медалей и лент, о чем мечтал с тех пор, как добровольно поступил на службу в Вооруженные Силы.

— Что ты собираешься делать с денежной премией? — спросил Хоат. Жара на мосту стояла адская, и пот градом струился по лицу.

— Я как раз собирался восстановить твою физиономию, — пошутил я. — Заплачу, чтобы тебя как следует отремонтировали.

Хоат зашелся безобразным гортанным смехом:

— Это неплохая идея, Нев!

Мы все были счастливы, что требуется всего несколько миллилитров крови фиксов, чтобы ввести вирусы, в которых нуждались земляне.

— Как это гуманно, в конце концов, — заметил Хоат, возвращаясь к приборам. — Я всегда помнил, что у тебя под бронированным мундиром бьется настоящее сердце…

Гуманно? Думаю, вряд ли. Уж я-то знал, что по возвращении могу дать своему народу одно, но последнее нормальное поколение. Кровь фиксов полностью искоренит наши древние мутации, и мы вновь станем нормальной расой на Земле. Но я тщательно старался утаить тот факт, что кровь фиксов вызовет постоянную и необратимую стерильность и постепенное заражение крови с такими тяжелыми последствиями, что любой человек после апоплексического удара и судорог протянет лет до 50–60.

Удача, думал я, пока командирский мост разворачивался от Земли, — всегда удача! И меня, тоже получившего переливание, постигнет участь всей цивилизации. Какая тонкая ирония за все испытания последних лет. Могу сказать с полным удовлетворением, что достиг трех заветных желаний в своей жизни. Кто из людей мог претендовать на большее?

Я стал героем.

Я смогу видеть долгую жизнь целого поколения на Земле.

И только в первые дни эксперимента я мучился, неся полную ответственность за вымирание самого жестокого вида жизни, который всегда населял звезды и своими действиями опорочил чистую невинность райского космоса.

Я достиг вершины своего триумфа!